Фантастический альманах «Завтра». Выпуск второй

Желю ЖЕЛЕВ (1935) окончил философский факультет Софийского университета. Доктор философских наук, критиковал теоретические статьи Ленина о материи. Был арестован и выслан из Софии. Его книга «Фашизм» издана во многих странах, в Болгарии 2-е издание вышло в 1990 году.

В декабре 1989 года Желев возглавил Союз демократических сил, оппозиционных правящей БКП. 1 августа 1990 года избран президентом Болгарии.

ФАШИЗМ или политическая биография одной книги

Я не фаталист и не склонен к преувеличениям, но мне все кажется, что этой книге не повезло. Она могла иметь более счастливую судьбу. Книга была написана в 1967 году. Вышла в свет в 1982-м.

Рукопись целых 15 лет болталась по софийским издательствам. И всякий раз ее возвращали или по причине перегруженности издательских планов на много лет вперед, или из-за пресловутого отсутствия бумаги. Только военные откровенно объявили мне истинную причину. Помню, когда я пришел в Военное издательство, редакторы собрались поглядеть на меня. Смотрят и вполне доброжелательно смеются. Спрашиваю:

— Будете издавать?

— Нет, невозможно…

— Почему? Не понравилась?

— Наоборот, очень понравилась…

— Но тогда почему?…

— Книга слишком хороша для того, чтобы быть изданной у нас, — отвечает один из них. — В Болгарии такие вещи не печатают.

Единственным моим утешением было то, что рукопись непрерывно ходила по рукам и читалась как в столице, так и в провинции.

Заслуга в столь широком и быстром распространении рукописи принадлежит Радою Ралину, который был и первым ее читателем. Многие годы он знакомил с ней определенных людей интеллектуального толка. Ему обязан я и оперативной легализацией книги. Поэтому (и не только поэтому, конечно) я посвятил ему свое исследование, хотя из-за конъюнктурных соображений издательство не поместило это посвящение на титульной странице[11].

В 1968 году начались переговоры с издательством компартии Чехословакии «Свобода». В конце июля я выехал в Прагу, уладил там вопросы, касающиеся перевода, и другие детали. Была неописуемая атмосфера «Пражской весны» радостная и тревожная, было время «Двух тысяч слов»… Через двадцать дней в Чехословакию вторглись войска Варшавского договора, и все мои надежды провалились.

В 1982 году книга была напечатана в Болгарии издательством «Народна младеж» 10-тысячным тиражом. Три недели спустя после поступления в книжные магазины она была запрещена и изъята из библиотек. В сущности же, изъяли только третью, последнюю, партию, так что на руках у читателей оказалось по меньшей мере шесть тысяч экземпляров — милиция была уже бессильна отнять их…

Незадолго до запрещения книги ко мне пришли представители организации «Книгораспространение», чтобы получить согласие на новый, 30-тысячный тираж. Я, конечно, дал такое согласие. Но когда они обратились в отдел печати ЦК БКП с просьбой о выделении издательству дополнительных лимитов на бумагу, их с позором выставили оттуда, поскольку «эпидемия» уже началась.

В июне 1982 года в Софии проходила международная книжная выставка. Издатели из Венгрии, Чехословакии и Польши высказали намерения заключить договор на издание «Фашизма» у них. Но наша бдительная идеологическая полиция не пожелала даже обсуждать с ними этот вопрос, заявив, что такой книги нет…

В 1986 году, на конгрессе по болгаристике, большая группа китайских переводчиков встретилась с Радоем Ралиным, рассчитывая получить у него что-нибудь новенькое для перевода. С щедростью и бескорыстием, свойственным всем действительно талантливым людям, Радой объявил им: «Дарю вам „Фашизм“, написанный моим другом, и поручаю перевести его на китайский. Ничего лучшего не могу предложить». Китайская группа коллективными усилиями перевела книгу за один месяц. Предложили ее Академии западной философской и социологической литературы в Пекине. Я намеренно не называю имя китайского болгариста, который поддерживал связь с нами и осведомлял нас о ходе дел. Перед тем как связь с ним прекратилась, мы узнали, что на книгу даны четыре положительных рецензии и что она уже сброшюрована в типографии, осталась только обложка. К несчастью, именно тогда началась очередная крупная кампания против интеллигенции, вследствие которой многие либерально настроенные китайские интеллектуалы потеряли свои посты, а вместе с ними утратили и политическое влияние. Среди них оказался и директор Академии западной литературы, снятый с должности. Это обстоятельство предопределило судьбу китайского издания.

После 1982 года ко мне приходило много русских с просьбой дать им экземпляр книги. Некоторым хватало амбиций заявить о своем желании перевести и издать ее, другие были поскромнее в своих намерениях и рассчитывали всего лишь запустить книгу в систему самиздата. Жестокие рамки издательских соглашений, которыми связаны «братские страны», исключали и продолжают исключать возможность ее официального издания в Советском Союзе. Но о том, что книга действительно распространялась через самиздат, говорит тот факт, что очень многие советские граждане знают о ней или читали ее.

Одно время обращались ко мне и поляки, которые хотели дать отдельные части в журналах или каких-то других периодических изданиях…

Последними, кто просил у меня экземпляр «Фашизма», были люди из руководства Украинского народного фронта, заявившие в этом году о своем намерении перевести и издать ее на украинском. Мне неизвестно, что из этого вышло и вообще вышло ли что-нибудь.

Так что судьба «Фашизма» напоминает участь девушки, которая всем очень нравилась, но никто не взял ее в жены. Надеюсь, не потому, что девушка превратилась в старую деву… Хотя как автор я буду счастлив, если текст книги политически устареет и окажется «преодоленным» жизнью, ибо это будет означать, что с лица Земли исчез последний тоталитарный режим.

Но пока существует тоталитаризм, она не утратит своей актуальности, поскольку представляет собой попытку с помощью документов добросовестно восстановить по кусочкам, как в палеонтологии, огромный политический скелет мамонта тоталитаризма. А тот, кто хочет серьезно бороться против тоталитаризма, не может рассчитывать на успех, не зная его анатомии и физиологии.

Ничем иным не могу объяснить тот факт, что даже теперь, в годы горбачевской перестройки, когда советская пресса в беспрецедентном масштабе предаст гласности столь важную для наших обществ политическую информацию, интерес к книге не падает. Ее ищут, перепродают по высоким, иногда баснословным ценам, равным одному или двум среднемесячным заработкам. Два месяца назад, когда мне потребовалось срочно достать два экземпляра для заграницы, книготорговцы предложили ее мне, как автору, со скидкой — по 120 левов за штуку!

До перестройки главное, что привлекало внимание публики, было полное совпадение обоих вариантов тоталитарного режима — фашистского и нашего, коммунистического. Хотя об этом нигде не сказано напрямую, читатель, опираясь на документальный материал и метод его подачи, сам открывает для себя ужасающую истину: между нацистской и коммунистической политическими системами не только нет существенного различия, но если оно и есть, то не в пользу коммунизма.

Сейчас, когда в средствах массовой информации открыто говорится об этой аналогии и приводится в подтверждение немало фактического материала, книга продолжает привлекать к себе внимание, вероятно, больше всего своим прогнозом гибели тоталитарных режимов. Схема, согласно которой распад тоталитарных режимов возведен в закономерность (тоталитарная система — военная диктатура — демократия с многопартийной системой), выдвигает вопрос: сохранится ли эта закономерность для наших режимов, или здесь распад будет происходить по-иному? Потому что если события в Польше подтвердили схему, и притом достаточно точно, то горбачевская перестройка по своему замыслу и способу осуществления дает основания для коррекции схемы.

Перестройка представляет собой в полном смысле слова альтернативу военной диктатуре. Она вознамерилась осуществить то, что должна была совершить военная диктатура, но хочет сделать это мирным путем, гуманно, культурно, бескровно, демократично, то есть осуществить цивилизованный переход от тоталитаризма к демократии.

Надо сказать, что в принципе такая альтернатива не иллюзорна. Уже тот факт, что Венгрия избрала ее, а Балтийские республики успешно ее домогаются, представляет собой тому подтверждение. Но не везде происходит так и не всегда легко.

Большое значение имеют политическая культура народа, его моральные устои, культурно-исторические традиции. Чем выше политическая культура, тем больше у народа шансов успешно скорректировать упомянутую схему, заменив военную диктатуру перестройкой. Возможны и самые разнообразные сочетания двух путей. Возможно также, что страна, которая твердо взяла курс на перестройку, из-за недостатка политической культуры или из-за неблагоприятного сочетания элементов, из которых складывается политическая конъюнктура, повернет к военной диктатуре — просто не сможет выдержать больших внутренних напряжений, порождаемых перестройкой.

Боюсь, что в отношении Советского Союза данный вариант никак не исключен. В числе обстоятельств, которые могут способствовать такому развитию событий, укажу на многонациональный характер страны, различия в культурном уровне отдельных наций, наличие многочисленного слоя «номенклатуры», сохранившиеся имперские традиции, колоссальную военную машину, которой в критический момент трудно будет удержаться от искушения взять власть из рук беспомощных «цивильных».

Но военная диктатура, пусть она и пытается сохранить и спасти тоталитарные структуры (как в Польше), не может отменить перехода от тоталитаризма к демократии, — напротив, она его ускоряет. Обостряя противоречия, она вообще приближает развязку. Плохо, однако, то, что в таком случае не обходится без кровопролития, без угрозы для жизни людей.

Иными словами, через перестройку ли, с помощью ли военной диктатуры, но сценарий, по которому непременно произойдет распад нашей коммунистической системы, один: от тоталитаризма к демократии с многопартийной системой. Таково общее, закономерное, необходимое. Остальное — подробности.

Но жизнь, которая всегда богаче схем и потому не желает в них укладываться, наверняка поразит нас новыми, еще более причудливыми и невероятными сочетаниями элементов политической действительности, о которых мы сейчас даже не догадываемся. Кому из нас, например, могло прийти в голову — хотя это и «близко лежит», — что при демонтаже нашего коммунистического варианта тоталитарной системы она в определенный период деградирует до уровня фашизма, несовершенного и незавершенного тоталитарного фашистского режима и что в этом смысле фашизм станет огромным шагом вперед, к демократии! Звучит шокирующе и парадоксально, а для неразвитого или девственного политического сознания, вероятно, обидно, но политические иллюзии, эмоции и предрассудки — одно, а политические реалии и железные законы, которым они подчиняются, — совсем другое.

Сегодня, именно предубежденное или предрассудочное идеологическое мышление многим мешает понять смысл и значение процессов, которые происходят в таких странах, как Болгария, Чехословакия, ГДР, Китай, отчасти и Советский Союз. У нас можно услышать, как люди, недовольные режимом, говорят: «Страшно! Фашизм!», желая сказать, что положение стало хуже, чем раньше, а демократии меньше. Если вы попытаетесь им возразить, вам укажут на постоянно растущие репрессии. Они, однако, забывают, что еще быстрее в стране расширяется легальное демократическое движение, что уже существует целая дюжина независимых групп и движений, что гражданское общество пробуждается и т. д. — происходят процессы, прежде абсолютно немыслимые.

Вот почему правильнее сказать: сейчас такие страны, как Болгария, ГДР, Чехословакия, Китай, своими политическими репрессиями, демагогией, цинизмом, всеобщей коррупцией, шовинизмом, ура-патриотизмом, безверием и т. д., с одной стороны, а с другой — своими неформальными движениями, открытой борьбой за демократию, перемены и т. д. больше похожи на фашистские государства, чем на коммунистические. Но этот факт свидетельствует только о том, что они уже совершили определенную демократическую эволюцию, дошли до определенной фазы разложения тоталитарной структуры. Потому что не существует другого пути перехода от тоталитаризма к демократии, кроме разрушения его политической системы. Тот, кто обещает прийти к демократии через усовершенствование тоталитарной системы, занимается низкопробной демагогией.

Поскольку это принципиальный вопрос, имеющий не только теоретическое, но и непосредственное практическое значение в переживаемый нами момент, он заслуживает того, чтобы подробнее на нем остановиться и попытаться рассмотреть его в историческом плане.

Мы, марксисты, первыми в истории создали тоталитарный режим, тоталитарное государство — однопартийную государственную систему, построенную посредством насильственного уничтожения других политических партий или посредством низведения их до уровня обыкновенных казенных организаций, во всех отношениях подчиненных Коммунистической партии. Абсолютная монополия Коммунистической партии в политической сфере закономерно должна была привести к полному срастанию партии и государства и больше всего государственного аппарата с партийным, вследствие чего во главе государства и партии оказались одни и те же лица, которым принадлежит неограниченная и бесконтрольная власть. То же происходит на других, более низких уровнях государственной и хозяйственной иерархии.

Чтобы эта политическая система была стабильной и непоколебимой, абсолютная монополия государства и партии, надгосударственной партии или, точнее, партии-государства должна была распространиться из надстройки на экономическую базу общества. Все должно было превратиться в государственную собственность: крупная частная собственность путем экспроприации, мелкая — посредством насильственной и кровавой сталинской коллективизации.

С завершением процесса огосударствления тоталитарный режим построен полностью. Возникает коммунистический вариант, который до сегодняшнего дня остается наиболее совершенной и законченной моделью тоталитарного режима. Фашистская модель, которую часто считают антиподом коммунистической, в сущности, отличается от нее единственно тем, что она недостроена, незавершена в отношении экономической базы, вследствие чего менее совершенна и стабильна. К такому выводу приводит исследование внутренней архитектоники нацизма и нацистской системы, представляющей собой фашистский режим в завершенном виде. Здесь абсолютная монополия партии не распространяется на экономику, тем более на всю экономическую базу в целом. Различные виды частной собственности не стремятся к сцеплению, целостности, монолитности, а скорее наоборот — порождают неоднородность, гетерогенность, различия, которые в критической ситуации легко перерастают в противоречия. Несоответствие политической надстройки фашистского тоталитарного режима его экономическому базису выглядит как несоответствие однородности и неоднородности. Данное обстоятельство делает фашистские режимы нестабильными и недолговечными. Поэтому все они погибли намного раньше наших, коммунистических, — нацистская Германия и фашистская Италия в пламени второй мировой войны, франкистская Испания и салазаровская Португалия — после войны, так сказать, в мирных условиях.

Но фашистские режимы не только пали раньше — они и появились позднее, что выдает их с головой как жалкую имитацию, копию с оригинала, то есть с подлинного, первородного, совершенного и законченного тоталитарного режима. Мой друг профессор Николай Генчев, обладающий несомненным чувством юмора, определяет фашизм как «ранний, несистематизированный, бонвиванский вариант коммунизма», а Гитлера называет «жалким подражателем и опереточным героем». Надо сказать, что в этой шутке содержится зловещая истина. Ни в какой степени не обеляя палача и людоеда Гитлера, надо тем не менее признать, что в сравнении с палачом Сталиным он не более чем мальчик с пальчик. Палач Сталин мог бы запросто поместить своего коллегу в карман.

Напомню только две цифры, которые красноречивей всяких доводов и рассуждений говорят о принципиальном различии двух видов тоталитаризма. До начала второй мировой войны — до 1 сентября 1939 года Гитлер уничтожил менее 10 тысяч человек. Читатели догадываются, что в их число входят жертвы «ночи длинных ножей» (30 июня 1934 года), когда были вырезаны оппозиционно настроенные руководители СА и вся уцелевшая либеральная оппозиция, жертвы «хрустальной ночи» («кристальнахт», апрель 1938 года), когда были устроены еврейские погромы, о которых столько написано… К той же дате — 1 сентября 1939 года — Сталин уничтожил не менее 10 миллионов. Некоторые авторы утверждают, что цифра приближается к 15 миллионам, но не будем спорить, потому что в данном случае точная цифра не столь важна. Речь идет о различии, которое выражается не в процентах (один убил на столько-то процентов больше, чем другой), не отношением кратности (во столько-то раз больше другого), — нет, речь идет о различии, выражаемом математическим порядком, то есть величинами, которыми оперируют космология, астрономия, современная физика…

Другой факт — число жертв войны. Германия, которая воевала в нескольких десятках стран Европы и Африки и потерпела полный военный разгром от объединенных сил союзников, потеряла от 7,5 до 8 миллионов человек, включая и мирное население в тылу. Советский Союз, который начал войну двумя годами позднее, принес в жертву более 30 миллионов. Чтобы скрыть свою непригодность и провал в качестве полководца, Сталин признал 7 миллионов погибших. Хрущев признал 20 миллионов. Сейчас в советской публицистике называется около 32 миллионов. По мнению же некоторых авторов, эта цифра может достичь 40 миллионов.

В четыре-пять раз больше жертв при том положении, что СССР позднее включился в войну и не воевал в стольких странах, как страна-агрессор, — этот факт косвенно свидетельствует о более значительном палаческом размахе тоталитарного режима.

Но может быть, ничто другое не говорит так красноречиво на сей счет, как отсутствие каких бы то ни было попыток свержения советского руководства, поставившего в 1941–1942 годах страну перед лицом катастрофы. Потому что история XX века не знает предательства, подобного тому, которое совершили против собственного народа Сталин и его Политбюро. Уничтожение командного состава армии, полное равнодушие к вопросам ее материально-технического обеспечения, демонтаж оборонительных сооружений на западной границе, преступно пренебрежительное отношение к многочисленным предупреждениям разведывательных органов о предстоящем нападении на Советский Союз и скоплении огромного числа немецких дивизий в непосредственной близости от советской границы, молниеносное вторжение немцев и пленение до конца 1941 года около четырех с половиной миллионов советских военнослужащих — все это в конце 1941 и начале 1942 года поставило под угрозу само существование Советского Союза, и Сталин был вынужден по каналам Берии искать возможности заключения сепаратного мира с Гитлером при посредничестве болгарского царя Бориса.

То, что даже в такой катастрофической ситуации советские генералы не сделали ни одной попытки свалить команду Сталина, показывает, в каком глубоком политическом и идеологическом коллапсе находится общественное сознание при господстве завершенного тоталитарного режима, каковым был тогда советский режим.

В аналогичных обстоятельствах немецкие генералы 20 июля 1944 года попытались, хотя и безуспешно, свергнуть Гитлера и его клику. В Италии годом раньше (25 июля 1943 года) военные во главе с маршалом Бадольо сумели арестовать Муссолини и отстранить фашистскую партию от власти. И в том и в другом случае это стало возможным потому, что немецкие и итальянские генералы происходили из имущих классов, что в гражданском отношении они имели под ногами твердую почву. Они обладали собственностью. На практике это означало, что если заговорщик погибнет, если с ним случится самое худшее, его семья не умрет от голода, не исчезнет, его род не прервется.

В связи с обсуждаемой проблемой крайне интересно напомнить об идейной эволюции Муссолини в последний этап его жизни, после того как он был освобожден из плена отрядом Отто Скорцени.

В итоге продолжительных размышлений (а у него было достаточно времени для размышлений в альпийской крепости!) Муссолини пришел к выводу о необходимости создания иного фашистского государства, где вследствие национализации все станет государственной собственностью. Только государственная монополия на собственность может создать монолитный и непоколебимый тоталитарный режим, способный гарантировать фашистского вождя и фашистскую партию от всяких неожиданностей со стороны военных. Эти идеи он воплотил в проекте пресловутой республики Сало, создание которой было сорвано благодаря ускорившимся военным действиям союзников в Италии.

Впрочем, ему удалось сделать первые практические шаги: в начале октября 1943 года было провозглашено образование «Неофашистской республики Сало» — естественно, в самом тесном взаимодействии с генералом СС Карлом Вольфом и тогдашним германским послом Рудольфом Раном. На учредительном конгрессе в Вероне и ноябре 1943 года было принято обращение к трудящимся Северной Италии с обещанием рабочего контроля на промышленных предприятиях и частичной национализации земли…

Но вернемся к основной теме. Когда мы говорим о своеобразном прохождении через фазу фашизма при демонтаже нашего коммунистического тоталитарного режима и преподносим такой переход как реальный шаг к демократии, не следует понимать это буквально, в том смысле, что мы якобы стремимся к фашизму едва ли не как к некоему идеалу, приемлем идеологию фашизма и т. д. Ничего подобного. Мы проходим данный этап по необходимости, по неизбежности, вынужденно, и потому чем быстрее мы его пройдем, тем будет лучше. Но мы обращаем особое внимание на это обстоятельство, потому что в нем ключ к пониманию внутренних напряжений нашей тоталитарной системы в эпоху перестройки — напряжений, которые возникают при демонтаже тех или иных элементов базиса и надстройки. Именно при демонтаже совершенный тоталитарный режим превращается в несовершенный и потому нестабильный, что порождает соблазн прибегнуть к репрессиям для восстановления стабильности системы. В одних странах преобладает перестройка базиса, как в Китае, в других — надстройки, как в Советском Союзе. Но так или иначе тоталитарная система входит в фазу нестабильности, так сказать, структурной недостаточности, и не может найти другого способа самосохранения, помимо насилия, репрессий, террора.

Последние события в Китае — подтверждение тому. Экономическая реформа, которую китайское руководство проводило в последние 10 лет, распуская коммуны, раздавая землю в аренду на 10, 15, 20, 30, 50 лет, создавая более свободный рынок, особые экономические зоны и т. п., должна была вызвать конфликт между властью и интеллигенцией. Реформа создала условия, при которых отдельные группы населения разбогатели, стали обретать самостоятельность и независимость от государства. В соответствии со своим социально-экономическим статусом и своими настроениями они захотели и политических свобод, что в коммунистическом режиме означает посягательство на однопартийную систему. И они посягнули. Интеллигенция и молодежь, всегда особо чувствительные к ограничению свободы и демократии, первыми выступили против монополии Коммунистической партии, потребовав ее отмены.

Так что характерные для фашизма феномены начинают воспроизводиться, хотя дело еще не дошло до возвращения к частной собственности и перехода к типичному для фашизма соотношению между базисом и надстройкой (частная собственность в экономической основе общества и абсолютная партийно-государственная монополия в политической надстройке).

Разумеется, весьма вероятно, что необходимость прохождения специфически фашистской фазы возникнет не везде… Эффект нестабильности может проявиться по-иному. В Советском Союзе, например, экономическая база все еще остается нетронутой, государство ни с кем не делится своей монополией на национальную собственность, в то время как в надстройке процесс демонтажа зашел столь далеко, что политический плюрализм уже стал фактом: практические шаги по отделению партии от государства; неформальные группы и движения; национальные фронты, которые оспаривают монополию Коммунистической партии на власть; стачки и национальные движения за государственное обособление; наконец, публичность. Все это непрерывно обнажает пороки тоталитарной системы. В известном смысле получается «фашизм наоборот» — монополия в базисе, плюрализм в надстройке! — что, разумеется, не перестает дестабилизировать систему в целом.

Если в Болгарии перестройка будет реализована так, как она задумана номенклатурой — сначала в экономике, а после в политической сфере, — получится именно китайский вариант демонтажа и с ярко выраженной фашизацией. Впрочем, по мере того как проводятся экономические реформы и определенные группы начинают обретать самостоятельность и самосознание, мало-помалу становится ощутимой напряженность между базисом и надстройкой. Речь идет в данном случае не столько о субъективной стороне этого явления, сколько о ряде его объективных проявлений.

Все эти рассуждения не отменяют общей последовательности распада: тоталитарная система — военная диктатура (соответственно — перестройка) — многопартийная демократическая система. Формула пригодна практически для всех типов тоталитарного режима, при этом коммунистический, прежде чем вступить во вторую фазу, часто опускается до уровня фашизма. Момент деградации иногда может быть достаточно ясно выражен как отдельная стадия эрозии первой фазы, иногда же его присутствие может быть вообще незаметно.

Как видно, новейшие импульсы, делающие тему фашизма вновь актуальной, идут оттуда, откуда их меньше всего ожидают, — из перестройки, что вновь свидетельствует о тесной связи между двумя основными разновидностями тоталитаризма. Такая связь или отрицалась, или рассматривалась, главным образом, в историческом, историко-генетическом плане (например, вопрос о том, как коммунизм породил и стимулировал возникновение фашизма, после чего фашизм обогатил политический арсенал коммунизма и т. п.), теперь же ее актуально-политическое значение становится очевидным.

Это обстоятельство вновь и вновь возвращает нас к основным методологическим проблемам исследования фашизма.

Новейшие данные подтверждают, что фашизм не может быть понят в своей глубинной сути, если не будет рассмотрен как режим тоталитарный, как вид тоталитарной системы. Без привлечения тоталитарной модели невозможно понять феномен фашизма в широком политическом контексте XX века. Еще меньше возможностей раскрыть его связь с другой версией тоталитаризма — коммунистической, — чтобы точно установить их сходство и различие. Априорное и преднамеренное, основанное на чисто идеологических соображениях отрицание такой связи и провозглашение мнимой их противоположности не имеет с наукой ничего общего. Столь же ненаучно клеймить коммунизм как фашизм, наихудший вид фашизма и т. д. Этот прием сводится к компрометации еще не скомпрометированной или в малой степени скомпрометированной формы тоталитаризма через другую форму, которая полностью себя скомпрометировала и осуждена в Нюрнберге международным судом. Но сегодня едва ли в этом есть какой-нибудь смысл…

Из сказанною выше видно, что для нас, болгар, особенно для болгарской интеллигенции, проблемы, поставленные советской перестройкой, не новы. Фактически именно их мы обсуждаем начиная со второй половины 60-х годов и до сих пор, притом не на эмпирическом уровне, как это происходит в советской периодике, а на значительно более высоком, теоретическом, где процессы приобретают значение закономерностей, из которых следует определенный прогноз…

Понятно, что в наших условиях это можно было делать открыто только в отношении одной разновидности тоталитаризма фашистской, в то время как другая представляла собой табу. Да и публика значительно лучше была подготовлена именно к такому анализу, поскольку была знакома с огромным материалом, изобличающим фашизм, в то время как в отношении коммунизма ею все еще владели разнообразные иллюзии.

Помнится, когда в апреле 1974 года в Португалии вспыхнула революция младших офицеров и в продолжение двух лет установилась военная диктатура, а после нее пришел черед парламентской демократии, многие мои друзья и знакомые, читавшие «Фашизм» в рукописи, говорили, что формула распада тоталитарных режимов работает хорошо, или, как выразился один из них, «вкалывает безотказно».

Второй раз нечто подобное произошло в 1981 году, когда в Польше было объявлено военное положение. Конечно, на этот раз по телефону мне не звонили, поскольку речь шла о братской стране и подобные разговоры могли быть небезопасными.

Далеко не случайно власти развернули после выхода книги столь всеохватные и массовые репрессии против всех, кто был причастен к ее изданию. По реакции публики, по возбуждению и энтузиазму, охватившему часть интеллигенции, они инстинктивно почувствовали, что на открытое обсуждение вынесены крупнейшие проблемы нашего времени, в том числе и вопрос о судьбе нашего «строя».

Сколь ни саморазоблачительно было преследование антифашистской книги, власти не нашли иного выхода, так как ничего противопоставить ей в идейном плане они не могли.

Естественно, кара должна была настигнуть и меня, но поскольку я давно был исключен из партии, оставался лишь один путь — административный. Меня освободили от руководства сектором и вывели из ученого совета Института культуры. Чтобы избежать скандала, сделали это иезуитским способом: объявили о реорганизации института, в результате чего мой сектор — «Культура и личность» перестал существовать, так что мне нечем стало заведовать. Для камуфляжа закрыли и соседний сектор. Среди членов вновь созданного ученого совета меня, естественно, не оказалось.

Я мог протестовать, мог устроить скандал, но делать этого не стал: неудобно и некрасиво было защищать себя в ситуации, когда другие из-за моей книги пострадали сильнее.

Власти надеялись, что им удастся репрессиями запугать общественность, принудить ее не обсуждать книгу, не распространять попавшие в руки публики экземпляры. Но их надежды не оправдались. Общественный интерес оказался столь велик, что репрессии только подлили масла в огонь. Даже люди, которые вряд ли когда-либо читали политическую литературу, теперь кинулись доставать книгу «Фашизм».

Вокруг книги стал складываться своеобразный фольклор. Возникали комичные ситуации, слухи, легенды, политические анекдоты. Позволю себе рассказать некоторые из них.

После того как в интеллигентных компаниях разговоры о книге приобрели престижный характер, одна молодая дама решила достать себе книгу. Заходит в книжную лавку и говорит:

— У вас есть «Коммунизм» Желева?

Продавщица удивленно глядит на нее:

— Вы хотите сказать «Фашизм» Желева?!

— Ах, да, да…

Был еще один анекдот, который ставил рядом явно несопоставимые вещи.

Что сделали народы Восточной Европы после второй мировой войны?

Венгры в 1956 году — восстание, чехи в 1968 году — «пражскую весну», поляки в 1980 году — «Солидарность», болгары в 1982 году издали «Фашизм»…

Конечно, сравнивать издание книги с народным восстанием или массовым народным движением некорректно, но это интересно как факт общественного умонастроения, хотя расценивать этот анекдот скорее всего надо как самоиронию.

Противоречивая и трагикомичная ситуация, в которой оказались гонители книги, вновь вызывает к жизни известный советский анекдот об «усатом диктаторе».

…Мертвецки пьяный человек около полуночи остановился перед Мавзолеем на Красной площади и стал кричать: «Смерть усатому диктатору! Смерть усатому диктатору!»

Стража перед Мавзолеем делает вид, что не замечает его, и с нетерпением ждет, когда пьяница перестанет ей досаждать. Но человек, повернувшись к Кремлю и подняв кулак, упорно повторяет свой лозунг. Наконец, стража вынуждена вызвать дежурного офицера. Полковник, поняв, в чем дело, задерживает пьяницу и докладывает из караульного помещения Сталину, что задержан злостный враг, который кричал: «Смерть усатому диктатору!» Сталин отвечает, что занят — идет заседание, пусть задержанного приведут через три часа.

Однако задержка обернулась для пьяницы спасением. За это время он отрезвел. И когда наконец Сталин задал ему вопрос: «Гражданин, кого вы имели в виду, когда кричали „Смерть усатому диктатору“», — он ответил: Естественно, Гитлера. Он вероломно напал на нашу страну, разрушил тысячи городов и сел, уничтожил миллионы советских людей…

— Достаточно! Правильно, гражданин!

После чего Сталин спросил офицера:

— А вы, товарищ полковник, кого имеете в виду?!!

…Происходило именно то, чего власти больше всею боялись: наказания не оставались тайной, а интерес к книге возбуждался еще больше.

Расскажу два комичных случая.

Мой приятель из Пазарджика, поэт, который познакомился с текстом книги значительно раньше, чем она вышла в свет, купил сразу 15 экземпляров, как только увидел ее на прилавке. В тот же день он встретил одного сельского священника, с которым они были добрыми друзьями, и заинтриговал его известием, что вышла книга о фашизме, которую любой ценой надо приобрести. Священник в тот момент куда-то спешил и не смог зайти в магазин. Когда же приехал через неделю, книги уже не было. Тогда мой приятель дал ему один экземпляр почитать, с тем чтобы священник вернул его через неделю, когда приедет в город. Проходит 15, 20, 30 дней, полтора, два месяца, однако священник не дает о себе знать. Тогда обеспокоенный приятель садится в автобус и едет в село, чтобы узнать, что случилось со священником. Застает его в компании с сельским старостой, парторгом, председателем «дружбы»[12], профсоюзным лидером и двумя учителями. Они выпивали и что-то обсуждали. Приятель спрашивает священника, почему тот не возвращает книгу.

— Мы решили эту книгу оставить тут, в селе, — отвечает священник. — Создали кружок, чтобы изучить ее. Читаем отдельные главы, обсуждаем, размышляем и выпиваем…

— Как же вы можете быть в одном кружке? Партийный секретарь и староста — коммунисты, ты — христианин, председатель «дружбы» — член БЗНС, учителя, скорее всего, беспартийные и атеисты… Что между вами общего?

— Э-э-э, сын мой, — многозначительно заявил священник, — когда дело касается фашизма и выпивки, у нас единый фронт. Идеология тут не имеет значения…

Другой случай произошел в одном городке близ Пловдива. Местная профсоюзная организация решила наградить лучших своих активистов. Кроме денежных премий и ценных подарков решили использовать книги. Обратились к продавщице книжного магазина, попросив подобрать что-нибудь из общественно-политической литературы. Еще сказали, что книги должны быть не в мягкой обложке, а иметь достаточно внушительный вид. Продавщица ответила, что как раз поступила упаковка из 10 книг о фашизме, которые точно соответствуют предъявленным условиям: в твердой обложке и т. д. Местные профсоюзные руководители, которые, судя по всему, были далеки от эпицентра политической жизни, взяли книги, подписали их и вручили. Но через несколько дней в городе стали поговаривать, что в виде подарков была роздана идеологически вредная и запрещенная властями книга. Это стало предметом разговоров и комментариев. По всей вероятности, молва достигла ушей и того государственного института, который больше всего заботится об идеологическом здоровье народа, и по его указанию в один прекрасный день посыльный пошел от награжденного к награжденному, чтобы изъять у них неправильную книгу.

Но наряду с комическими ситуациями были и трагические случаи. Расскажу о последнем. В прошлом году мне позвонил какой-то парень из Пазарджика, представился и настоял на встрече.

В первый момент я подумал, что он представляет одно из правозащитных движений. Однако дело оказалось совсем другим. «Моя судьба очень тесно связана с вашей», — сказал мне юноша. Я удивился — ведь мы даже не были знакомы. «Я просидел в тюрьме четыре года из-за вашей книги о фашизме, — продолжил он. — Читал ее солдатам в роте, и меня отдали под суд. Военный суд приговорил к шести годам тюрьмы, но я хорошо работал и вышел через четыре… Теперь осенью должен снова идти в армию, дослуживать срок… Обиднее всего, что осудили меня за распространение в армии фашистской идеологии…»

Я был потрясен, не мог поверить собственным ушам. Вообще-то я слышал раньше об этом случае, но принял его за одну из легенд. Но сейчас юноша стоял передо мной, и для сомнений места не оставалось. Четыре самых лучших года жизни этого молодого человека были потеряны…

— У вас что, нет родителей? — спросил я его. — Почему не хлопотали? Почему не подняли шум? Как можно было замалчивать такое политическое свинство?

Юноша сказал мне, что его родители попытались было поискать у кого-то защиты, но им посоветовали молчать, чтобы не вышло хуже. Перепугавшись за сына, они примирились с «судьбой».

В заключение хочу извиниться перед читателем за перегруженность предисловия фактами. Однако факты политической биографии книги дополняют смысл и значение ее содержания, раскрывают и развивают его. Издатели, читатели и репрессивные органы своим отношением к ней, своими действиями дополняли, дописывали, продолжали ее текст. Они продолжают его дописывать и сейчас…

София, август 1989 г.

Перевел с болгарского

Александр ПОЛЕЩУК

Авторское предисловие к книге «Фашизм» написано более года назад. Мы не стали ни исключать из него, ни комментировать уже устаревшие за это недолгое время сведения о политических реалиях стран, освобождающихся от коммунистических режимов. События в этих странах развиваются так стремительно, что ко времени выхода в свет нашего альманаха могут устареть и сами комментарии.

А основной смысл публикации останется прежним: исследование общих, фундаментальных закономерностей перехода от тоталитарных систем к демократическим. К сожалению, в нашем обществе скорость изменений еще не так велика, чтобы эти закономерности представляли только теоретический интерес…