Фантастический альманах «Завтра». Выпуск второй

Анархист

Бомбист-коммунист товарищ Алексей, а по паспорту Иван Кныш, грустный подошел к столу. Было серенькое петербургское утро.

Солнцу, по-видимому, было очень скучно, и оно скупо, как-то нехотя, освещало грязную мокрую землю.

В комнату товарища Алексея оно совсем забыло послать свой свет, и черные облупившиеся стены стояли мрачные, точно нахмурившись.

И тогда несколько лучей невзначай ударялись в маленькое оконце крохотной комнатки и моментально скрывались, как бы испугавшись беспорядка, царившего в комнатке, и угрюмого вида ее хозяина.

Товарищ Алексей, он же Иван Кныш, сел к столу, обвел взором его поверхность, и еще сумрачнее стало его лицо.

На столе кипел самовар, извергая из себя облака пара.

Чайник весело смотрел своим длинным, слегка поврежденным носом прямо в лицо хозяина.

Стакан, мучимый жаждой, нетерпеливо звенел при каждом движении товарища Алексея, напоминая о том, что пора напоить его чаем. Но не было на столе того, что так веселит глаз и желудок за чаем, что каждое утро заставляет благодарить судьбу за то, что она создала свинью и немца. Словом, не было колбасы.

Глубокий вздох вырвался из наболевшей души товарища Алексея.

Дрожащей рукой он взял стакан и, скрепя сердце, поднес его к крану.

И вдруг… Вдруг его взгляд упал на жестянку из-под килек, валявшуюся на столе.

«Короткая, сумасшедшая мысль», как пишут теперь, ударила ему в голову. Он воскликнул:

— Эврика!

Товарищ Алексей поднял жестянку, завернул ее в бумагу и вышел из комнаты.

На улице он остановился, посмотрел на вывески и стал читать их. Возле одной из них он облизнулся. На этой вывеске аршинными буквами было написано:

«Кол-басы, ветчины и другие протчие съестные припасы».

Он медленно перешел улицу, вошел в колбасную и, подняв жестянку, неожиданно крикнул:

— Руки вверх!!

В колбасной было много народу.

Хозяин, здоровый, коренастый мужчина, и таких же здоровых три приказчика стояли за стойкой.

Красная, пухлая, рослая, сытая хозяйская дочь сидела у кассы.

Покупателей было — несколько мужчин, две горничных и одна дама с собачкой.

Но все моментально подняли вверх руки.

Даже собачка перекувырнулась и подняла вверх лапы.

Товарищ Алексей крикнул:

— Жизнь или полфунта колбасы.

В одну минуту хозяин, три приказчика и хозяйская дочь бросились отвешивать колбасу.

Вскоре пять свертков очутились в руке товарища Алексея.

— Теперь десять минут ни с места, — приказал товарищ Алексей, выходя из колбасной.

Когда прошло десять минут, хозяин первый прервал молчание.

— А ведь я его обманул, — сказал он с радостью. — Вместо полфунта целый фунт ему отвесил.

Мужчины подняли крик. Горничные завизжали. Собачка залаяла.

А товарищ Алексей сидел в это время у себя в комнате, пил чай с колбасой и с радостью думал:

«Как хорошо жить в стране, где еще существуют бесплатная колбаса и трусы».

В два часа товарищ Алексей почувствовал голод.

— Что ж, надо действовать! — подумал он, завертывая в бумагу жестянку из-под килек.

Он вышел на улицу, крикнул извозчика и бросил ему, садясь в экипаж:

— К Палкину!

Извозчик покатил.

Спустя четверть часа он остановился у подъезда шикарного ресторана.

Товарищ Алексей приказал извозчику ждать и медленно поднялся по лестнице.

Войдя в зал, он остановился у дверей и, подняв вверх «бомбу», скомандовал:

— Руки вверх!

Все послушно подняли руки вверх.

Все — официанты, посетители, швейцар, метрдотель.

Даже дворники экстренно прибежали в зал и подняли вверх руки.

Товарищ Алексей одному из лакеев приказал опустить руки и прислуживать ему при обеде.

Ел он медленно, наслаждаясь каждым куском дичи, каждым глотком вина.

Насытившись и наполнив карманы фруктами, он милостиво улыбнулся гостям и вышел, приказав:

— Десять минут ни с места!.. Или…

Он не кончил фразы и только молча указал на жестянку из-под килек, завернутую в бумагу.

В 7 часов вечера товарищ Алексей весело гулял по Невскому и думал:

«Как много хорошеньких женщин в Петербурге».

И ему захотелось теплой женской ласки; захотелось любви и счастья.

Он нежно прижал к своей груди жестянку из-под килек, решив:

«Была не была! Возьму счастье и любовь за шиворот».

В это время мимо него прошла молодая парочка — высокая хорошенькая брюнетка и молодой человек в форменной фуражке.

Они шли под руку, тесно прижавшись друг к другу, и о чем-то нежно ворковали.

Недолго думая, товарищ Алексей загородил дорогу молодой парочке, выхватил свою «бомбу» и крикнул:

— Руки вверх!

Вся публика на Невском от Адмиралтейского шпиля до Николаевского вокзала подняла руки вверх и застыла в этой позе.

— Любовь или жизнь! — послышался грозный голос товарища Алексея.

Брюнетка со вздохом повисла на руке его, и они медленно пошли вперед.

Сзади грустно шествовал молодой человек в форменной фуражке.

Голова его была опущена вниз.

Но руки все время оставались поднятыми вверх.

Министр путешествует

Очень заинтересовало министра сельское хозяйство.

— Это очень интересно! — сказал министр сопровождавшему его директору департамента земледелия. — Посреди поля хутор. Посреди хутора мужик, а посреди мужика любовь к отечеству. Очень интересно. Не правда ли?

Директор департамента согласился, что правда.

В одном из хуторов министру понравился хуторянин, и он повел с ним беседу о хозяйстве.

— Картофель уже скосили? — спросил министр.

— Никак нет, ваше высокопревосходительство! — почтительно ответил хуторянин. — Его косить нельзя.

— Почему нельзя? Урожай был плохой?

— Никак нет. Картофель не косят, а копают.

Министр был искренне удивлен.

— Неужели картофель не косят? — обратился он к директору департамента.

— Нет, не косят. Копают.

— И даже за границей копают?

— За границей…

Директор департамента задумался.

— За границей картофель снимают, так как он там растет на деревьях. Оттого-то и называется он там pomme de terre, то есть яблоко. Ведь яблоки тоже растут на деревьях.

— Это я видел, — сказал министр.

Он снова обратился к хуторянину:

— Как в этом году у вас хлеба?

— Слава Богу, урожай хороший.

— И хлеб вкусный?

— Ничего. Мы, ваше высокопревосходительство, не избалованы.

— Покажите мне ваш хлеб.

Хуторянин вынес большой круглый хлеб. Министр взял его в руки и воскликнул:

— Ого, фунтов десять будет! Большой в этом году вырос.

Хуторянин переглянулся с женой. Министр продолжал спрашивать:

— Скажите, добрый мужичок, солома ведь тонкая?

— Тонкая.

— Как же одна соломинка может выдержать такую махину?

Директор департамента земледелия заметил смущение мужика и поспешил на помощь.

— Они вырастают маленькими, — сказал он министру. — В каждом хлебе, когда его снимают с соломинки, не больше фунта. Потом его сажают в печь, где он и увеличивается в десять-двенадцать раз.

— Отчего же хлеб увеличивается в печи?

— От тепла, ваше выспр-во. Сами знаете закон физики, что от тепла каждый предмет увеличивается.

— Ах да, я и забыл.

Нечто четвероногое, покрытое густой шерстью, замотало рогатой головой, затрясло бородой и прыгнуло через забор.

— Какая славная коровка! — похвалил министр. — Много молока дает?

— Ничего не дает! — ответил хуторянин. — Какое тут молоко, когда…

— Плохо кормите! — сурово перебил министр.

— Никак нет, хорошо кормим, да только…

— Это не корова, а овца! — тихо шепнул директор департамента.

— Рассказывайте…

Министр строго посмотрел на директора департамента.

— Как же вы говорите — овца, когда оно с бородой. Где вы видели, чтобы овца была с бородой?

Директор департамента снисходительно улыбнулся и сказал:

— Все овцы с бородами. Только они их бреют… А тут хутор. Где парикмахерскую возьмешь?

— А откуда же к овце рога?

— В самом деле…

Директор департамента смутился.

— В самом деле, странная овца…

Министр в эту минуту снова обратился к хуторянину:

— Так почему, вы говорите, молока не дает?

— Потому что это козел! — выпалил хуторянин.

Сановники смущенно покраснели.

— А… а козлы никоим образом молока не дают? — спросил директор департамента.

— Никоим образом. Как его, подлого, ни корми, ни одной капли молока не даст. Уж такое подлое животное.

Сановники сочувственно кивали головами.

— Вы бы пчел завели! — посоветовал директор департамента.

— Да, да, это идея! — подхватил министр. — Почему пчел не заводите? Пчелы будут мед класть…

— Как мед класть?

— Вот так, как обыкновенно кладут. Неужели не знаете? Курица кладет яйца; пчелы кладут мед…

— Хорошо, заведу! — покорно согласился хуторянин.

— Чудесно. Обязательно заводите. Накладут меду, вы и тащите в Питер. Там, брат, с руками оторвут.

— Обязательно повезу в Питер.

— А почему бы вам не посадить несколько артишоковых деревьев?

— Каких деревьев?

— Артишоковых. Неужели не знаете? Артишоки. В хорошем ресторане до двух рублей порция стоит. Одно дерево может дать больше тысячи рублей в год.

Хуторянин как ошалелый переводил глаза с одного сановника на другого.

— А персики! — продолжал министр. — За границей огородники на этом овоще тысячи загребают. Земли у вас порядочно. Что вам стоит отвести кусок земли под парничок и приняться за культуру персиков?

— Вся беда в том, что наш крестьянин на подъем тяжел, — вздохнул директор департамента. — В другой стране при таком министре земледелия земля превратилась бы в рай. А у нас…

— И у нас дело пойдет на лад! — уверенно вырвалось у министра. — Нужно только отдаться мужичку, учить его.

И он снова обратился к хуторянину:

— Капусту сеяли?

— Садил!

— А урожай был какой? Думаю, что не меньше сам-семь!

Хуторянин молчал. Молчание было принято за знак согласия.

Перед отъездом министр спросил хуторянина:

— Покажите, где тут у вас обух?

— Обух?! Зачем, ваше высокопревосходительство?

Министр рассмеялся.

— Чудак вы, мужичок. Хочу посмотреть, на чем рожь молотите?

— Значит, овин показать?

— Господи, какой вы бестолковый! При чем тут овин? Неужели не знаете, что на обухе молотят? Даже пословица такая есть: «На обухе рожь молотить». Скорее покажите обух.

Хуторянин ткнул пальцем в овин и покорно сказал:

— Вот он обух, ваше высокопревосходительство.

— Здесь и молотите?

— Здесь, ваше высокопревосходительство.

— Славный у вас обух! — похвалил министр.

Министр, как сообщили потом газеты, остался очень доволен хуторянами. Остались ли хуторяне довольны министром, из газет еще до сих пор неизвестно…

Максим ГОРЬКИЙ Городок Окуров

Среди равнинишки, на перекрестке трех дорожишек, стоит неизвестно зачем городишко Окуров.

Речишка Путаница делит городишко на две равные частишки: Шихан, где живут лучшие люди страны — воришки, плутишки и буянишки, и Заречье, где ютятся низкие мещанишки с отвратительными пузишками.

В одной из двух равных частишек, а именно на Шихане, числится жителишек шесть тысяч.

Во второй из равных частишек, в Заречье, жителишек — семьсот.

Мещанишки жили подло. Торговали. Ездили на ярмарки. Жены их и дочери вязали, шили и вышивали и посылали свою работу даже к Макарию на ярмарку.

Воришки, плутишки и буянишки жили, как рыцари. Нападали открыто на проезжающих мужиков и брали свою добычу с боя. Отнятые у мужиков товары буянишки пропивали.

К Макарию они ничего не посылали, но часто их самих посылали туда, куда Макар телят не гонял.

Любили петь, ибо у всех были возвышенные души.

Поэтишка Сима Девушкин однажды изобразил строй души своих компатриотишек такими стихами.

Предвещая революцишку, пели кочета.

И однажды оно пришло…

На горышке, внизу которой была долинишка, стояло Фелицатино «Раишко».

Жили в нем три девицы — Людка, Розка и Пашка. К девицам ездили «гости», а когда последние начинали скандалить, их приходил усмирять Четыхер, квадратный мужик, покрытый шерстью, как горилла.

Силища у Четыхера была огромная. Он самого себя клал в полчаса на обе лопатки.

Усмирял он «гостей» так: сгребет всех в охапку, занесет к себе в сторожку, свяжет и отпустит на все четыре стороны.

Вот однажды проснулся утром Четыхер, протер глаза и с недоумением сказал:

— Чтой-то сегодня не принесли газет и журналов. Уж не могу без них…

Он встал и вышел. Навстречу ему несся гул радостных голосов:

— Забастовка! Забастовало все!

Действительно, все забастовало. Сначала забастовала почта, потом телеграф, телефон и граммофон…

Четыхер пошел на базарную площадь. У калитки преградила ему путь Пашка:

— Не ходи! — заплакала она. — Тебя там тоже забастуют.

Но Четыхер толкнул ее кулачищем в грудь. Пашка страданула и сиганула во двор. Четыхер шаганул к базарной площади.

Кочета пели, предвещая парламентишку.

А на площади все уже было, как следует.

Люди гордо кричали разные слова, которых из-за шума никто не слышал.

— Братцы! — кричал статистик.

Это был человек честный и горбатый. Теперь он стоял на столе, стройный, как тополь, и кричал:

— Братцы!

— Правильно! Правильно! — сочувственно кричали в толпе. — Что горбатый, что негорбатый — все братцы.

Статистик еще что-то выкрикивал, но его голос заглушал стоявший рядом с ним другой оратор, Бурмистров.

— Товарищи! — кричал Бурмистров.

— Правильно, что товарищи! — поддерживала его толпа.

— Товарищи! — кричал еще громче Бурмистров.

Но то, что он говорил дальше, не было слышно, так как голос Бурмистрова заглушался голосом третьего оратора, стоявшего впереди его.

Третий оратор кричал:

— Господа!

— Правильно! Правильно! — одобряла его толпа. — Теперь все господа.

Оратор надрывался:

— Господа-а-а!

Но дальше ничего нельзя было разобрать, ибо голос третьего оратора заглушался криком четвертого оратора.

Безногий и безрукий бондарь, кузнец и ювелир Тиунов перебегал от одной кучки народа к другой и говорил:

— Граждане! Граждане!

— Это правильно, что граждане! — слышалось в толпе. — Хоть и бондарь, а правильно говорит.

Кочета пели, предвещая свободишку.

Вдруг все ораторы вместе закричали:

— Солдаты!

Из-за угла появился золотушный надзиратель Хипа Вопияльский с двумя солдатами.

Толпа не хотела разойтись, а разбежалась.

Пели кочета, предвещая реакцишку…