По свидетельству автора, эта история произошла в одном из парижских кварталов вечером 9 августа 1949 года.
В столице Франции встретились сразу два путешественника во времени - из будущего и из прошлого: Амун-Ка-Зайлат, ученый Королевского научного института из древнего города Бадари, существовавшего восемь тысяч лет назад, и доктор Джинг-Джонг, прославленный ученый республики Перголия, которая в наши дни еще скрыта под Тихим океаном, но в 29153 году достигнет своего расцвета.
Что понадобилось почтенным путешественникам в нашей эпохе? Бадариец прибыл сюда с благородной целью: ознакомить людей с достижениями бадарийской цивилизации. Перголезца же привлекают обширные пустующие пространства Бадари, где можно расселить часть жителей Перголии, страдающей от нехватки земель. Заодно наш потомок намеревается усовершенствовать перголезскую породу, проявляющую признаки вырождения: скрестить ее представителей с прекрасными бадарийками. Для осуществления коварных замыслов ДжингДжонг пытается завербовать себе в помощники представителя промежуточной эпохи, пожилого французского букиниста Оскара Венсана.
Скромный торговец книгами, от имени которого ведется повествование, втянут в головокружительный водоворот событий. На его глазах в причудливом хитросплетении непрерывно взаимодействуют прошлое, настоящее и будущее. Осмысление происходящего требует такого умственного напряжения, что это подвергает рассудок тяжелому испытанию. Глуша себя коньяком - не сдали бы нервы - Венсан слушает о поступке, который еще не совершен, и о событии, которое еще не пережито. Он беседует с людьми, одного из которых видит после его смерти, а другого - задолго до его рождения. “Разве ты, совершая свое путешествие, не был свидетелем го (города. - А. М.) агонии и медленного угасания в течение веков?- изумленно спрашивает он своего предка. - Разве ты не был свидетелем собственной смерти? Разве ты не видел, как твой прах поместили в одну из тех изящно раскрашенных урн, которые теперь так восхищают нас?” В ответ бадариец ссылается на законы научного детерминизма, незнание которых якобы мешает Венсану разобраться во всем этом.
Как же воспринимать связанные с перемещением во времени сюжетные перипетии рассказа французского фантаста Пьера Буля “Бесконечная ночь”?
Фантастический элемент играет в научно-фантастической литературе существенную роль, но не случайно эту фантастику называют научной: различие между научной фантастикой и просто фантастикой наглядно проявляется в их отношении к гипотезе.
На страницах “Капитала” К. Маркс писал: “Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально”.
Именно человек и только человек, подчеркивает это положение диалектического материализма, может предвидеть результаты своего труда.
Человеческое сознание - пример высшего развития материи.
Оно обеспечило людей бесценным качеством - воображением.
“Кто может провести резкую границу между воображением и мыслью? Ее нет, этой границы, - писал К. Т. Паустовский. - Воображение создало закон притяжения, бином Ньютона, печальную повесть Тристана и Изольды, расщепление атома, здание Адмиралтейства в Ленинграде, “Золотую осень” Левитана, “Марсельезу”, радио, электрический свет, принца Гамлета, теорию относительности и фильм “Бэмби”. Человеческая мысль без воображения бесплодна, равно как и воображение бесплодно без действительности”.
Способность фантазировать позволяет человеку произвести мысленный отрыв от реальности и получить идеально, то есть в голове, новое абстрактное обобщение. Но, хотя фантазии присущ определенный “отрыв” от реальности, она, даже улетая в заоблачные дали, никогда не теряет связи с действительностью и вновь возвращается к ней, входя составным элементом в творческую, преобразующую деятельность человека, - в частности, являясь оружием писателя-фантаста.
Фантазия - всегда комбинация образов реальной действительности, хотя порой и очень искаженной, смещенной, когда причудливо переплетаются самые невероятные представления.
Даже самые “сумасшедшие” идеи, которые, казалось бы, не имеют ничего общего с видимой реальностью, с опытом познания мира и в принципе новы, - в действительности, если вникнуть в их глубинную суть, проследить истоки их возникновения, всегда имеют совершенно реальную основу.
Самая необычайная гипотеза в научной фантастике не противоречит диалектико-материалистическому пониманию законов природы, общества и мышления. Диалектический и исторический материализм, признающий объективную действительность окружающего мира и познаваемость хода изменений его закономерностей, является принципиальной философской основой реализма; поэтому научно-фантастические произведения, написанные с позиций реализма, всегда строятся на научных гипотезах, материалистичных в своей основе.
Правильное понимание категории возможности, причинноследственных связей, разницы между возможным и действительным, путей преобразования возможного в действительное - все это связано с умением творчески, а не догматично использовать положения материалистической философии.
Важно одно из существенных положений марксизма о том, что человеку на каждой ступени познания доступно понимание лишь какой-то части мира, а поэтому, как писал Ф. Энгельс, вопрос о конкретных формах существования материального мира остается открытым за пределами доступной человеку области. Это положение, по существу, снимает долгий спор о границах допустимой фантазии при изображении других миров: невозможно “нафантазировать” что-то абсолютно нереальное, то есть не существующее в окружающем нас мире, пока мы не столкнемся с этим новым, совершенно неизвестным прежде явлением.
Между познанным и непознанным нет непроходимой пропасти. Человеческое познание уже выработало несколько фундаментальных общих, объективных законов и при помощи абстракции может в определенных пределах познавать неведомое, может сказать: то-то и то-то в принципе невозможно в любом мире. И с этой точки зрения в научно-фантастической литературе недопустимы гипотезы-предположения, противоречащие объективно познанным законам природы, научной картине мира.
Научная фантастика называется научной, потому что все ее гипотезы, какими бы сложными и необычайными они ни были, должны соответствовать материалистическому пониманию действительности. Но нельзя упускать из виду, что оценка фантастических гипотез в научной фантастике двойственна. Фантастическую гипотезу-допущение как чисто литературный прием следует отличать от фантастической гипотезы, в основу которой непосредственно положено какое-то научное предположение.
Фантастическое допущение, не согласующееся с возможностями, открытыми наукой сегодняшнего дня, в художественном произведении очень часто лишь своеобразная дань занимательности; его используют для завязки повествования, развития сюжета, лучшего выявления характеров. Это, иначе говоря, своеобразная уступка, дающая фантасту возможность полностью “развязать себе руки”, специфическая привилегия научной фантастики по отношению к научной литературе, характерная для нее как литературы художественной, предполагающей право на вымысел. Однако, например, в отличие от сказки, с ее непременной, как и в научной фантастике, установкой на вымысел, сама тема научно-фантастического произведения предполагает также определенный угол зрения автора, именно - научно-технический прогресс и вызванные им (или могущие быть вызванными) последствия.
Довольно часто необычное явление (событие, изобретение) никак не мотивируется научно. Наоборот, писатель различными способами вуалирует научные и технические подробности фантастических открытий своих героев, прибегая к таким художественным приемам, как псевдомотивация, объяснение неспециалиста, диалог ученого с непосвященным (последний, как правило, - в произведениях юмористических и сатирико-пародийных). У Т. Шерреда (рассказ “Попытка”) об изобретении Майка мы узнаем из вторых рук, причем от человека, в этих вопросах отнюдь не компетентного. “Я знаю только, - говорит он, - что дело тут в высоких частотах. И что в аппарате много ртути, меди и всяких проволочек из дешевых и распространенных металлов, но что и как происходит в нем, а главное - почему, это для меня сложновато. Свет обладает массой и энергией, и эта масса непрерывно утрачивает какую-то свою часть и может быть снова обращена в Электрическую энергию или что-то в том же духе. Майк Лавьяда сам говорит, что он не открыл ничего нового, что еще задолго до войны этот эффект не раз наблюдали такие ученые, как Комптон, Майкелсон и Пфейффер, но они сочли его чисто побочным, ничем не интересным явлением. А с тех пор все было заслонено исследованиями атомной энергии”.
Изобретатель-самоучка Догерти из рассказа Р. Туми “Мгновение вечность бережет” и сам подчас не в силах объяснить берущему у него интервью журналисту суть своего изобретения - времясместителя:
– А как он работает?
Догерти погладил бороду.
– Весьма уместный вопрос. Откровенно говоря, в этой частности я пока еще до конца не разобрался. Но аппарат функционирует прекрасно, как доказывает динозавр. Он способен - то есть сместитель, а ие динозавр - перемещать предметы почти любого заданного заранее размера в прошлое или… - он сделал паузу, вероятно, для пущего эффекта, - или же в на-стоящее. Он с несомненностью доказывает, что время - это…
Тут Догерти забормотал что-то нечленораздельное, и я уже начал припоминать, какую помощь следует оказывать эпилептику в начале припадка, когда до меня дошло, что он декламирует уравнения.
Наконец он остановился, чтобы перевести дух, и я ринулся в брешь:
– О конечно! - сказал я. - Это-то всякому понятно.
– Неужели?
– Но как он работает?
Догерти ласково потрепал аппарат по блестящему боку.
– Не могу сказать. То есть я не вполне уверен. Но как бы то ни было, он работает. Случайное взаимодействие определенных факторов привело к созданию времясместителя. По правде говоря, - продолжал он, понизив голос, - я пытался опровергнуть третий закон термодинамики. Или первый? А может быть, второй? Ну, вы знаете, какой из них я имею в виду.
Я понимающе кивнул. Какой из них он имел в виду, мне было абсолютно неизвестно - я не отличил бы третий закон термодинамики от летнего расписания пригородных поездов.
– Ну, тот, согласно которому вы извлекаете из чего-либо больше энергии, чем вкладываете, - напомнил Догерти.
– А-а, этот!
– Да. Я пытался сконструировать… только не смейтесь!… вечный двигатель.
– А! - сказал я.
– Но вместо этого у меня получился сместитель, что даже лучше.
– А когда именно вы заметили, что у вас получилось? - спросил я, все еще стараясь сделать интервью.
– Когда включил аппарат, а из него вылез динозавр”.
Таким образом, в научной фантастике вполне возможно фантастическое допущение, не соответствующее диалектикоматериалистическому пониманию действительности, - но лишь в том случае, если оно служит для развертывания повествования, общая идейно-художественная направленность которого не противоречит основным научным представлениям о природе и обществе. Герберт Уэллс в “Машине времени” и французский фантаст Пьер Буль в рассказе “Бесконечная ночь” используют гипотезу обратимости времени. Но для Уэллса это лишь фантастическое допущение, формальный литературный прием, с помощью которого он строит сюжет. Глубоко сомнительная в научном отношении гипотеза не рассматривается в подробностях, а для достоверности общей картины повествование ведется на фоне научно вполне возможных событий, отвечающих основным законам природы. Пьера Буля интересует именно гипотеза обратимости времени. Хотя и здесь фантастической гипотезе отводится двойная роль (перемещение во времени - также и сюжетный ход), налицо юмористический характер вымысла.
Характерно, что порой очень сложные и “сверхфантастические” гипотезы научно вполне допустимы и реальны, а самые, казалось бы, элементарные предположения, напротив, нереальны и невозможны. В этом наглядно проявляется общность и простота основополагающих объективных законов природы.
Например, мы еще не научились управлять термоядерной энергией. Если бы это было возможно (а теоретически такая вещь допустима), резонно предположить, что в будущем ее можно будет получать из любого камня; и тогда наша Земля превратится в управляемую ракету, сможет менять свою орбиту.
С научной точки зрения это возможно. Но невозможно, например, чтобы вода испарилась из герметически закупоренной бутылки, - это противоречит основным законам природы (имеется в виду именно вода, а не какие-нибудь полученные из нее элементарные частицы).
Иногда авторы сознательно нарушают какую-то часть объективных законов природы, сохраняя при этом остальные природные связи. Читателя обычно предупреждают о таких допущениях. У Циолковского (“Тяжесть исчезла”) некий космический странник (автор называет его “Чудаком”) путешествует в межпланетном пространстве: “Блуждая в небесных пространствах со скоростью света, между прочим, я попал на один из астероидов; там нашлись мудрые существа, которые окружили меня всеми заботами…” Тут фактически допущены элементы сказки. “…Следует отнестись к излагаемому с наибольшей осторожностью, - пишет во вступительной статье профессор Н. Моисеев. - Ни под каким видом не следует думать, что автор всерьез описывает каких-то жителей, до признания существования которых наука еще, так сказать, “не дошла”. Вся эта часть делается значительно более естественной и понятной, если читатель будет понимать под словом “туземец”, “житель астероида” и т. п. лишь описательную форму все того же реактивного межпланетного корабля…” Понятно, что человек не может без всяких приспособлений, просто так, летать в космосе, да еще со скоростью света… Как невозможно уничтожить силу тяжести, сохраняя при этом все остальные связи, вызываемые гравитацией (наличие воздушного и водного бассейнов). Однако все это позволяет Циолковскому рассказать о других научно обоснованных проблемах.
Но в данном случае автор прямо говорит о допущенных им условностях.
В послесловии к роману К- Педлера и Дж. Дэвиса “Мутант-59” (журнальный вариант) член-корреспондент АН СССР Н. Платэ обращает внимание читателя на реальность самой основы фантастического предположения авторов: “Трагические события, с которыми читатель познакомился в этом романе, конечно же, вымышлены. Однако они типичны с той точки зрения, что могли произойти в обществе, где острейшая конкурентная борьба на фронте научного и технологического прогресса приводит к выпуску на рынок и широкому применению не всегда тщательно проверенных и безопасных продуктов химии. Сама ситуация, ставшая реальностью в романе, хотя до этого и имевшая совершенно ничтожную вероятность “материализации”, выглядит весьма правдоподобным слепком со структуры общества частного предпринимательства”.
Научная фантастика очень различна по своей сути, начиная от произведений, основанных на реальном предвидении научного прогресса, до чисто фантастических и романтических предположений. Интересно вспомнить характеристику фантазии, данную В. Далем: “Фантазия - воображение, изобретательная сила ума; творческая сила художника, самобытная сила созидания. Пустая мечта, выдумка воображения, затейливость, причуда; несбыточный бред, разгул необузданной думки”.
Конечно, с 1883 года прошло много времени, да и само обозначение слова слишком широко; оно не ограничивается понятием фантастической литературы, тем более научно-фантастической. И все же очевидно, что авторы, работающие в области научно-фантастической литературы, располагают необычайно многоцветной палитрой различных фантастических допущений, гипотез и научных разработок. Фактически пределом фантазии является ограниченность нашего мышления отражением понятий окружающего нас реального мира. Поэтому реалистическое литературное изображение в научно-фантастическом жанре может допускать самую смелую фантазию, которая тем не менее в силу самого процесса мышления никогда не переступит грань возможного предположения.
Иначе говоря, знания человека всегда отражают ту действительность, которая его окружает. Фантазия может придавать этой действительности всевозможные формы, но в конечном итоге всегда будет зависеть от нее - определяться той объективной реальностью, которая запечатлена в сознании человека, живущего в данный, исторически конкретный отрезок времени.