Фантазии

Фантазия седьмая: Ближе — дальше

Август 1776 г. от Сошествия

Первая Зима

Э

Эрвин проснулся от прикосновения гладкого теплого женского тела. Ему снились чертоги Агаты на стальной поверхности Звезды. Было очень красиво и столь же странно: хрустальный дворец с колоннами, скульптурами, витражами служил всего лишь рубкой на палубе гигантского корабля, плывущего в темноте. Корабль из черного металла терялся во мраке — и в то же время сиял. Он состоял из конусов, цилиндров и труб такого размера, что самая маленькая вместила бы замковую башню. Он был вытянут в линию и нацелен в одну точку, как благородный клинок. Откуда-то шло на ум грозное слово «дезинтегратор». Эрвин открыл глаза, так и не успев понять, что оно значит. Женская грудь скользила по его лицу. От него желали и настойчиво требовали…

— Возьми меня!

— О, боги, я же еще сплю. Снится Звезда…

— Я тебя хочу, — тихо и жадно произнесла женщина.

Взяла рукой его плоть и ввела в себя. Стало тепло, сладко, влажно. Женщина сидела на нем, как на жеребце, играла бедрами, скользила пальцами по его телу. Ее волосы разметались по груди. Прекрасные темные локоны, упругая молодая грудь… Сон улетел без следа. Эрвин жадно схватил ее и притянул к себе.

— Возьми меня! Овладей мною!.. — шептала женщина, в экстазе закатив глаза.

Он это и сделал. Опрокинул ее на спину, лег сверху и овладел с такою силой, что она захлебнулась стоном… а кайры Хантер и Мейфилд, стоявшие на часах за дверью, заметно расширили познания в искусстве любви.

Потом она лежала на спине, влажная, счастливая и сытая. Шептала любовный бред:

— Хочу, чтобы ты был во мне… Хочу тебе отдаваться…

Эрвин тоже лежал потный и сытый, но чуть менее счастливый. Мия была прекрасна: искренна в своей похоти, очаровательна в наивности. Однако ее портил недостаток опыта. Соитие было для нее чем-то вроде сладости или вина: можно просто расслабиться и вкушать. Нынче Мия забралась на него верхом, и Эрвин надеялся, что уж теперь она потрудится как следует. Но почему-то в решающий миг он опять оказался сверху, а Мия стонала от удовольствия и ничего не делала. Теперь они лежали рядом, и Мия думала, наверное, о том, как сладко течет по телу тепло, и как приятно быть желанной — все девушки думают нечто такое. А Эрвин думал: Минерва, прекрати быть сладкоежкой. Любовь — это не ордж или конфеты. Лакомства можно потреблять, ничего не давая взамен; в любовь нужно вкладываться. Этого Мия не понимала. Всякий раз она скатывалась в удовольствие, а весь труд доставался Эрвину…

Мия запустила руку в его волосы и спросила игриво:

— Что будет дальше?

Ну, возможны разные ответы. Я стану императором, и тебе придется меня ублажать. Расскажем Ионе про наш роман и будем расстреляны Перстом Вильгельма…

— Придет время, когда ты научишься доставлять удовольствие, — сказал Эрвин, смягчив шутку поцелуем.

Что хорошо в Мие: она осознавала свое несовершенство. Сама смеялась над собой: «Минерва — ханжа-девственница». И теперь чувство юмора ей не изменило:

— Ах, как тяжко быть фаворитом императрицы!.. Если желаете, уволю вас от вечерней повинности.

Она встала с деланным гневом и повернулась к Эрвину голой попкой. Вот еще одна прекрасная черта: Мия дико смущается, если ее целуют куда не следует.

— Нет уж, никаких увольнений! — усмехнулся Эрвин и присосался к ее ягодице. Она вытерпела секунду-другую, но потом отскочила:

— Это уже слишком.

Трогательная невинность! Как мило.

Она села пить кофе нагишом. Она пила, а Эрвин смотрел и оценивал ее тело. У Нексии полнее грудь, у Аланис круче бедра и длиннее ноги. Мия — умна, трогательна, прелестна. Но — отнюдь не самая красивая девушка, с которой он спал.

Мия уронила капельку сливок себе на грудь. Посмотрела на Эрвина с намеком, и он ужаснулся: опять хочешь?! Только что же было!.. Она стерла сливки с соска, изящно облизала пальчик. Он подумал: такая сцена точно была в каком-то любовном романе. Мия читала вслух графине Сибил, а сама запоминала, чтобы повторить. Эх, Сибил, Сибил! Чем травить приемную дочь, лучше б научила обращаться с мужчинами…

— Что в планах владычицы на сегодня? Скучные рельсы или виртуозная интрига?

— Наведаюсь к твоей сестре.

— Ой-ой.

Эрвин знал: Ионе давно пора сказать. Знают Эмбер, Уитмор, кастелян, несколько иксов и гвардейцев. Рано или поздно услышат все, а Иона страшно обидится, что узнала последней. Но признаваться сестре как-то не хотелось.

— Не сегодня, — попросил он.

Мия согласилась:

— Конечно, не сегодня. Просто зайду в клинику повидать пациентов.

— Фу-фу-фу! — Он с облегчением рассмеялся. Где бы ни побывала Мия, хоть в клинике, хоть на поле боя, ему будет приятно ее целовать. Но ей-то ни к чему знать такие нежности. — Вечером перед встречей со мною прими ванну кипятка. Иначе пойдешь спать в другую башню.

— Ванну горячего вина, — подмигнула Мия. — Примем вместе, если ты не против.

— Не забудь: у нас есть еще один совместный план. Романтический обед с послами двух Церквей.

Эта игра забавляла обоих: говорить так, словно день не расписан наперед, и владычица может даже забыть о каком-нибудь из планов.

— Ах, совсем вылетело из головы! Встреть их, пожалуйста, и развлеки немножко, пока я не освобожусь.

Потом Мия оделась, жарко поцеловала его в губы и ушла. Эрвин накинул халат за вдох до того, как в дверь постучал часовой.

— Милорд, позвольте войти.

Он позволил, вошел Мейфилд, и Эрвин в который раз похвалил себя за выбор часовых. Он мог взять блестящих героев войны, вроде Фитцджеральда или Шрама. Они имели бы дерзость задавать вопросы. Например:

— Как спалось, милорд?

И ему пришлось бы ответить, что Мия — прелестна и умна, но в постели заметно хуже Нексии. Либо — возмутиться и отправить героя войны в забытую богами ссылку.

Но рядовым иксам, вроде Мейфилда, почтение не позволяло распускать язык.

— Милорд, позвольте доложить.

— Слушаю.

Мейфилд смотрел только в глаза сеньору. Не на скомканные простыни и не на подвязочку Мии, забытую у кровати. Славный кайр!

— Церковный кортеж уже спускается в долину. Желаете лично встретить послов капитула?

— Сгораю от желания.

Э

Восемь карет и тридцать два всадника въехали в ворота Первой Зимы. Только святые числа — чего еще ждать от высших чинов Церкви. Четыре кареты носили символы капитула Праматерей, остальные принадлежали Праотеческой ветви. Возле ратуши их встречал герцог: в парадном мундире, с Гласом Зимы на поясе, окруженный иксами вымпельной роты. Полезно напомнить церковникам, кто победил Темного Идо.

Опираясь на руку помощницы, из кареты выбралась седая мать Алисия. Из другого экипажа твердой ногою сошел епископ Амессин. Главарь вильгельминцев, подручный Галларда. Эрвин знал, что приедет именно он, и запасался хладнокровием. Но желание плюнуть епископу в рожу все равно было чертовски сильно.

— Доброго здравия святой матери, — Эрвин поклонился Алисии. Принудил себя добавить: — Здравия и вам, святой отец.

Послы ответили на приветствие. Эрвин сказал положенные слова гостеприимства. Для нужд послов и их свиты отведена целая гостиница. Гостям предлагается поселиться и отдохнуть с дороги, а уж потом обсудить дела.

— Я не чувствую усталости, — отрезал Амессин. — Хочу сразу коснуться главных вопросов.

Алисия покашляла — она-то была не прочь отдохнуть. Но епископ не заметил намека, и святая мать смирилась:

— Да, милорд, нам не терпится получить ряд ответов.

— В таком случае, пройдемте в ратушу.

В большом холле ратуши гостям предложили кресла и подали напитки. Хитрый Эрвин велел добавить им в кофе немного ханти. Измученная ездою мать Алисия расслабилась и задремала. Однако Амессин держался кремнем:

— Милорд, один вопрос беспокоит Церковь больше остальных. До сих пор не заключен мир между Ориджином и Рейсом. Формально вы по-прежнему в состоянии войны. Ганта Корт, вождь Степи, боится вашего нападения и держит войско под знаменами. А страшная орда у берегов Холливела создает опасность для центральных земель. Угроза войны омрачает души прихожан. Тысячи добрых людей просят Церковь не допустить кровопролития.

Приятно слышать подобное от одного из тех людей, кто и развязал войну!

— Епископ, ваша забота о мирных людях так благородна…

Амессин выпятил челюсть:

— Изволите насмехаться?

— Ни в коем случае. Просто не понимаю, каких действий вы ждете от меня.

— Заключите мир с шаванами! Они боятся вас, и потому накапливают силы. Точат мечи, собирают отряды, не хотят расставаться с Перстами Вильгельма. И богам, и людям противна новая война. В ваших силах предотвратить ее.

Ах, конечно, богам и людям!.. Новая война противна лично Амессину — поскольку прошлую он с треском проиграл. Жаль, Мии нет рядом: она лучше Эрвина умеет беседовать с мерзавцами.

— Видите ли, отче, имеется сложность. Возьмем для примера генерала Хориса из Закатного Берега. После поражения при Первой Зиме он имел мужество встретиться со мною и обсудить условия капитуляции. Потому Ориджин и Закатный Берег смогли подписать мир, а полки Хориса ушли с честью. Но шаваны не рискнули встать передо мной. После битвы они ринулись наутек, и по пути грабили все, что попадалось. Я был вынужден послать батальоны преследовать их. Большая часть шаванов погибла, меньшая — сбежала в Степь, так и не встретившись со мною.

— Вы могли отправить к ним послов.

— Это выглядело бы так, будто я прошу о мире. Но просить должны они. Я выиграл, они сбежали.

Амессин насупил брови:

— Значит, на пути мира стоит ваша феодальная гордыня?!

— Нет, справедливость, — процедил Эрвин. — Шаваны, закатники, медведи и кое-кто еще пришли на мою землю, чтобы грабить и убивать. Они заслужили наказание. Я заключил мир с теми, кто преклонил колено и капитулировал. Шаваны этого не сделали.

— Похоже, вы просто ищете повода напасть. Слава полководца ударила вам в голову.

Эрвин стиснул зубы. Нет, правда: как Мие удается мило беседовать со сволочами? Что она делает с желанием выхватить меч и проткнуть гада насквозь?

Но к счастью, в этот миг проснулась мать Алисия.

— Мн-мн… у вас вкусный кофе, герцог… О чем идет речь?

— О мире с шаванами, святая мать.

— Ах, да… Мир нужен людям, мир нужен Церкви. Хаосу пора положить конец. Капитул Праматерей желал выступить посредником между Севером и Степью, но ганта Корт заверил нас, что уже направил к вам послов. Убедительно просим, герцог: примите их со снисхождением и постарайтесь заключить договор.

На самом-то деле, священники правы: незавершенная война с шаванами создает проблемы. Лорды Палаты сомневаются в легитимности выборов во время войны. Фейрис — традиционный союзник Ориджина — боится атаки орды и запрашивает помощь. Мия хочет получить носителя первокрови для рельсовых строек, а взять его можно только в Степи. Потому да, мир нужно заключить — но так, чтобы шаванам нескоро захотелось его нарушить.

А епископ Амессин продолжал давить:

— Гордыня противна богам. Если новая война вспыхнет по вашей вине, Праотцы и Праматери обрушат на вас кару!

Эрвин метнул ответную шпильку:

— Позвольте спросить, отче: претендуете ли вы на сан приарха?

Амессин злобно всхрапнул. Тонкость положения состояла вот в чем. Приарха избирают главы монашеских орденов, но кандидатуру должен одобрить владыка. Перед выборами приарха император просматривает список кандидатов и может вычеркнуть одного. Этот человек выбывает из выборов. Точно так же дело обстоит и с архиматерью ветви Праматерей.

Нынешняя владычица Минерва — всего лишь временная, потому сначала надо избрать владыку, а уж потом — приарха и архиматерь. Если императором станет Эрвин — сложно ли угадать, кого он вычеркнет из списка?

— Довольно склок, — вмешалась Алисия. — Мы с епископом рады посетить священный город и не желаем портить визит спорами.

Эрвин поклонился: с вами, святая мать, я и не думал спорить. Алисия сказала:

— Коснемся более приятного вопроса. В ходе войны пострадали грот Косули и фреска «Выбор Агаты». Вы обещали, милорд, реставрировать их. Капитул доверил мне осмотреть и освятить восстановленные реликвии.

При этих словах лицо Алисии просияло. Фреска и грот — величайшие святыни агатовского ордена. Освятить их после реставрации — все равно, что заново подарить их верующим. Для Алисии это огромная гордость и честь.

Эрвин откашлялся.

— Святая мать, горько говорить, но грот Косули еще не восстановлен. Удар деконструктора оставил большую дыру в скале. Строительные работы крайне сложны…

Алисия вздохнула:

— А я надеялась… Что ж, по крайней мере, фреска завершена?

— Увы… — Эрвин опустил глаза.

— Как это возможно? Месяц назад вы сообщили, что фреска почти готова, осталось лицо!

— Боюсь, сейчас она… в том же состоянии.

— Что может вас оправдать?!

Вообще-то оправдания имелись. Во-первых, Эрвин извинился за проволочку перед самой Агатой и получил прощение. А во-вторых, собственно, Светлая Агата и виновна во всем! Зачем она столько раз показывалась Эрвину? Конечно, неземная краса врезалась ему в память. Лицо старой фрески не подлежало реставрации, нужно было рисовать заново. Художник делал наброски и показывал герцогу, а тот всякий раз браковал: «Не она. Недостаточно изящна… Теперь не настолько умна… Теперь выглядит слишком молодой… А теперь — зачем вы ее состарили? Я так сказал? Нет, тьма сожри! Агата — и молодая, и зрелая. Нежная и суровая, веселая и печальная, прагматичная и фантазерка. Просто сложите противоположности! Неужели трудно?» В отчаянье живописец попросил отставки. Герцог отказал: художник был мастером своего дела, рисовал потрясающих женщин — просто непохожих на Агату. А как сделать похоже — Эрвин не мог объяснить.

— Кхм… Святая мать, надеюсь, вы задержитесь тут до дня рожденья владычицы. Клянусь за это время найти решение.

— Я полагаюсь на вас, — с нажимом молвила Алисия. Хлебнула кофе: — Как вы готовите такой вкусный?

— Тайный рецепт ее величества… Святая мать, я очень сожалею, что расстроил. Могу ли чем-либо исправить впечатление?

— Мы наслышаны о чудесах медицины, которые являет миру ваша сестра. Будем рады узреть их воочию.

Эрвин просиял. Вот здесь точно не будет сбоя! Эти двое ахнут, увидев Иону в деле!

— Проследуем в клинику, святая мать.

Клиника Милосердия открылась десять лет назад, стараниями леди Софии Джессики, и была пристанищем больных старцев и отчаявшихся бедняков. Все, кто обладал деньгами или гордостью, обходили ее стороной. Это изменилось месяц назад: Иона вернулась из покаянного странствия и стала принимать пациентов.

Во всех городах и весях, где появлялась Иона, к ней стекались толпы больных. Слухи опережали движение отряда. Вызнав следующий город в маршруте Северной Принцессы, пациенты загодя спешили туда, чтобы занять место в очереди. Первая Зима не стала исключением. Сначала здесь появились недужные пилигримы с вопросами: «Где будет принимать миледи?..» Затем всполошились хворые горожане: «А что, леди Иона возвращается? Она будет лечить?..» Пугающая толпа людей, покрытая симптомами сотни болезней, собралась у ратуши. Разумеется, здоровые мещане пришли в ужас. Пока в Первой Зиме не вспыхнула эпидемия всех хворей, известных человечеству, Эрвин велел запереть больных в клинике Милосердия. Вот тогда и появилась сестра.

Во время странствий она прекрасно научилась организовывать работу. За один день — всего за один! — Иона навела в клинике порядок. Очередь входящих пациентов разместилась на первом этаже. Там их осматривали дежурные лекари и сортировали на тяжелых больных, легких больных и не больных вовсе. Здоровых отсылали восвояси, хворым раздавали номерки. Тяжелым доставались красные номерки и койки на втором этаже; легкие получали зеленые номерки и должны были ожидать в городе. Иона первым делом осматривала и лечила «красных», затем, по остатку времени, принимала «зеленых». Медсестры и лекари ассистировали ей, порядок в клинике обеспечивали кайры.

Каждый день на прием к Принцессе попадали тридцать два пациента. Лечение некоторых занимало считанные минуты, но другим требовались операции, зачастую непростые. Третьи нуждались в долгом объяснении, что даже Рука Знахарки не сможет им помочь. Потому тридцать два пациента в день — огромное число, сравнимое с подвигом. Но прибывали они еще быстрее. Иными днями в Первую Зиму являлось до сотни больных. Иона начала практиковать зимой, сейчас стояло лето. Слухи о ее чудесах облетели уже целую империю. Отчаявшиеся люди со всех концов света тянулись на Север.

Счет зеленых номерков давно перевалил за триста. Многие стояли в очереди неделями. Хозяева гостиниц безбожно взвинчивали цены: «Рискованно вас принимать, сами понимаете». Хозяева складов и конюшен сдавали больным тюфяки на полу. Даже солдаты наживались, предлагая места в походных шатрах. Вокруг клиники открылись десятки лавок, где все продавалось втридорога. Появилась станция быстрых дилижансов: клиника Милосердия — порт Уиндли; экипажи отправлялись каждые полчаса. Возникла особая порода жуликов: торговцы местами в «зеленой» очереди… Целый финансовый водоворот окружил клинику, обильно питая бюджет Первой Зимы. Единственным, кто не наживался на больных, была сама Иона. Всех пациентов она лечила бесплатно, отвергая даже безумные взятки от богачей. Справедливость не знала исключений: сперва — тяжелые, потом — в порядке номерков.

Стоит ли скрывать: Эрвин восхищался сестрой. Иона вставала с рассветом и спешила в клинику. Бросалась на помощь тем, кто страдал. Протягивала руку в царство мертвых, бережно брала человека и выносила обратно в подлунный мир. Какою бы ни была сложной операция, Иона позволяла себе лишь короткий отдых и снова приступала к делу. Сострадала тем, кому не могла помочь; говорила искренние слова сочувствия. Несмотря на любую усталость, не уходила из клиники, пока не принимала положенных тридцать два человека. Она оставалась бы и дольше, но Эрвин запретил ей принимать лишних пациентов — солгал, что этого требует Светлая Агата. Лишь потому Иона вечерами отдыхала и немного помогала матери с подготовкой праздника… Словом, Эрвин верил, что главное чудо в клинике — это Иона. Мать Алисия обязана причислить ее к лику святых!

От ратуши до клиники было недалеко. Чтобы размять ноги, священники решили пройтись пешком. Эрвин молчал, предвкушая эффект. Скотина Амессин глазел на Первую Зиму, которую не смог завоевать. Мать Алисия изволила побеседовать с офицерами иксов. Шрам и Фитцджеральд пристали к ней со своими глупостями:

— Святая мать, что думает Церковь о призраках? Существует ли способ покорить привидение? Нет, не изгнать, а подчинить себе. Должна же быть молитва на этот случай…

Но вот они приблизились к клинике. На глаза сразу попалась группа «зеленых» больных. Они окружили «красного», голого по пояс, и трогали шрамы на его боку. «Красный» рассказывал взахлеб:

— Я шпалу укладывал. Она сорвалась с крана и бах — вот сюда. Да, прямо по ребрам! Пять штук сломалось, два наружу! Думал, кончусь еще на стройке… Нет, довезли сюда, и Миледи спрашивает: «Очень больно?» Я только: «Ууу!» да «Ааа!». Миледи погладила меня: «Не бойтесь, сейчас исправим». И представьте: сразу полегчало! Миледи коснулась — боль как рукой сняло! Я даже задремал, а проснулся — целенький!

Он говорил «Миледи» с заглавной буквы, по голосу слышно, что с заглавной. Другие завороженно рассматривали свежие шрамы. Медсестра убеждала его:

— Зачем вы встали? Велено лежать до конца дня.

— Э, какое лежать? Миледи сотворила чудо! Я теперь здоровее, чем был!

Алисия и епископ пришли в восторг. Хотели даже сами осмотреть шрамы, но Эрвин их удержал: в толпе «зеленых» могли попасться заразные. Как тут он увидел сестру.

Выйдя из клиники, леди Иона София быстро зашагала прочь. За нею спешили четверо кайров. Судя по лицу, Иона была готова разрыдаться. Эрвин не успел позвать ее: больные преградили дорогу.

— Миледи! Сегодня будет прием?! У вас надолго перерыв?

Кайры остановили толпу, а Иона, утирая глаза, исчезла в переулке.

— Что происходит, милорд? — удивилась мать Алисия.

— У сестры тонкая душа. Ее опечалили страдания больного. Скоро она возьмет себя в руки.

Впрочем, Эрвин не был уверен в своих словах. Происходило явно что-то странное. С тревогой он взбежал на второй этаж, священники едва поспевали следом.

— Милорд, леди Иона ушла на неизвестный срок, — доложил начальник стражи. — Зато здесь императрица, желаете ее увидеть?

Эрвин, Алисия и епископ вошли в палату. На пустом операционном столе лежала Рука Знахарки. Вокруг стояли восемь лекарей и Мия. Они, как будто, держали военный совет.

— Владычица, — кашлянул Эрвин.

Мия обернулась:

— Ой… Милорд, я вас не ждала.

— Ваше величество, желаем здравия, — отчеканил Амессин. — Мы пришли увидеть чудеса леди Ионы.

Губки Мии сложились в неловкую усмешку.

— Простите за неудобства, епископ. Я приняла решение реформировать клинику. Согласно новым правилам, леди Ионе запрещено лечить больных.

М

Тем утром Мира проснулась в постели Эрвина и сразу, спросонья, отдалась. Мира любила слова «отдалась» и «овладел». Они звучат очень интимно, когда речь об императрице: будто ради любви она жертвует властью. Утренняя нежность оставила внизу живота сладкое тепло, которое разливалось по телу. Мира чувствовала себя желанной, это давало чертовски много сил. Сегодня все получится, она сделает сотню дел, а вечером снова упадет в его объятия.

— Что будет дальше? — игриво спросила Мира и ждала светлого, ласкового ответа. Например: «Придет вечер, мы снова будем вместе, я покрою поцелуями все твое тело».

— Придет время, когда ты научишься доставлять удовольствие, — заявил этот хам.

Было обидно, но не настолько, чтобы испортить прекрасное утро. Мира отшутилась:

— Ах, как тяжко быть фаворитом императрицы!.. Если желаете, уволю вас от вечерней повинности.

Она встала с деланным гневом и повернулась к Эрвину голой попкой. Замерла в приятном предчувствии: поцелует или нет?

— Нет уж, никаких увольнений!

Эрвин прильнул губами к ее ягодице. Два вдоха Мира млела, потом возмутилась:

— Это уже слишком!

Мира обожала поцелуи во всякие места, как раз потому играла недотрогу. Сладок лишь запретный плод, не так ли?

Она выпила кофе нагишом, насладилась страстным и похотливым взглядом Эрвина. Уронила капельку сливок себе на грудь. Облизала пальчик… Он тщетно пытался побороть соблазн, даже заговорил на постороннюю тему:

— Каковы планы владычицы на сегодня? Скучные рельсы или виртуозная интрига?

— Наведаюсь к твоей сестре.

— Ой-ой. Не сегодня, — попросил Эрвин.

Он боялся признаться Ионе, что спит с Мирой. Хотя ему-то чего бояться? Вот у Миры есть настоящие поводы для страха! Сначала ее полюбила леди София. Иона только-только простила Мире кражу материнской любви — как тут еще Эрвин воспылал чувством! «Теперь вы все любите друг друга, и я вам не нужна», — скажет Иона и сделает что-нибудь жуткое. Точно сделает, Янмэй свидетель.

— Я ничего ей не скажу. Просто зайду в клинику повидать пациентов.

— Фу-фу-фу! Вечером перед встречей со мною прими ванну кипятка.

Эрвин брезговал больными, особенно теми, кто имел на теле язвы. Мира разделяла его чувства.

— Ванну горячего вина. Примем вместе, если ты не против.

И, наконец, она стала одеваться.

Минерва питала большой интерес к клинике Милосердия. Сюда приезжали люди всех сословий, из разных городов и земель. Сложно представить лучший источник информации.

Раз в несколько дней Мира посещала первый этаж клиники и беседовала с «зеленой» очередью. Десятки и сотни человек изо всех краев мира рассказывали ей новости. Какая шпионская сеть сравнится с этим! Правда, процесс общения был непрост. Люди шалели от неожиданности: сама императрица, собственной персоной!.. Одни теряли дар речи, другие пускались в словоблудие. Мире пришлось ограничить беседу самыми простыми вопросами: кто вы? Откуда? Что у вас нового? Что вас волнует? Если кто-то уходил от темы, вмешивался капитан Шаттэрхенд:

— Отставить. Вопрос был: что волнует? Извольте доложить по форме.

Мира запоминала, позже заносила в блокнот. Новости были самые разнообразные, а вот заботило людей почти одно и то же. Здоровье, разумеется. Высокие налоги. Чтобы не было новой войны. Звучало по кругу, как припев из песни:

— Да пошлет здоровья Праматерь Сьюзен!

— Налоги бы снизить, ваше величество… Тяжко платить, слишком мало остается.

— Лишь бы снова война не случилась. Ваше величество, сделайте так, чтобы всегда был мир.

Заметно реже всплывала четвертая тема: образование.

— Деток бы выучить, ваше величество. Была бы у нас академия искры… или хотя бы хорошая школа…

И совсем нечасто попадались особые больные:

— Ваше величество, я сам — лекарь. Надеюсь чему-то научиться у леди Ионы Софии. Если можете, попросите ее принять меня в ученики.

Сначала Мира отказывала таким людям: ведь дело не в умении, а в первокрови. Но затем…

Мира посещала клинику не только ради сведений. Столько же интереса вызывала Иона.

— Миледи, позвольте немного понаблюдать за вашей работой.

Здесь, в этом здании, Иона была единственной владычицей. Она велела Минерве:

— Смотрите тихо, не мешайте. Наденьте маску. Ничего не трогайте.

Но все же позволяла смотреть. Ионе нравилось, что Мира видит, насколько она хороша.

В прошлом году Иона боялась оперировать, пила ордж и кофе, слушала советы десятка лекарей, чуть что — бежала за поддержкой к брату… Теперь все переменилось. Советчиков не осталось, лишь медсестры и ассистенты. Иона орудовала Предметом уверенно и легко, как Мира — Перчаткой Могущества. Резала твердыми меткими движениями, сращивала ткани непринужденно, будто лепила тесто. А диагнозы, бывало, ставила еще до того, как Предмет касался тела больного.

— Вижу, сударыня: у вас чахотка третьей стадии. Через неделю вы умерли бы. Повернитесь спиной…

Рука Знахарки ложилась между лопаток пациентки, Иона чуть заметно кивала, когда Предмет подтверждал ее диагноз.

— Все верно, третья. Сейчас мы это исправим. Будет немного жечь…

Пациентка не успевала ничего понять, а лечение уже завершалось, Иона шла в следующую палату.

— Сударь, что вас беспокоит?

— Миледи… неловко сказать, моча очень странного цвета… и сильно болит вот здесь, особенно когда выпью… и сны страшные снятся.

— Опухоль в почке, полагаю. Позвольте проверить… — Рука на теле, кивок головы. — Верно, опухоль, операбельная. Вечером удалим. Сестра, готовьте к операции…

Быстрое, деловитое мастерство, точно клинок в руке опытного фехтовальщика. Но чем больше Мира смотрела, тем больше испытывала гнева. Северная Принцесса успевала не только спасать людей, но и — красоваться.

Иона любила себя в образе спасительницы. Весь антураж больницы подчеркивал ее роль. Толпа отчаявшихся людей с номерками в дрожащих руках; суровые кайры в масках, угрюмые медсестры… И она — прекрасная хрупкая девушка с открытым лицом, единственный лучик надежды. Она примет всех, даже если будет падать с ног. Она совершит чудеса с таким видом, словно это — обычная работа. И ни с кого не возьмет денег, хотя почему нет, тьма сожри?

«Леди Иона — святая!» — говорили все, кто здесь бывал.

Минерва Джемма Алессандра — не святая, не мученица и не героиня — все больше злилась на нее. Или завидовала? Ну-ка, честно, Минерва?.. Ладно, чуточку. Но злилась — больше.

Летающая карета совершила посадку на крыше клиники. Здесь тоже дежурили часовые кайры. Поверх тканевых медицинских масок они носили древние боевые, отчего выглядели жутко, будто мумии в доспехах.

— Даже я вас боюсь, — улыбнулась Мира. — А юные пациентки упадут в обморок от страха.

— Леди Иона требует носить тряпки. Честь требует держать лицо либо открытым, либо под защитой стали.

— Сама Иона не носит маску. Хочет заболеть и насладиться сочувствием…

— Виноват, ваше величество?

— Я сказала: проводите меня к очереди.

Под охраной боевых масок она спустилась с крыши. Третий этаж занимали смертельно больные, которым не помочь. Мира проскочила его, затаив дыхание. На втором хозяйничала Иона, ее пока не стоило тревожить. А на первом теснилась извечная очередь. Мира сразу заметила восемь человек, которым сама раздала номерки на этот день. То были лекари, желающие учиться.

— Доброго утра, господа. Прошу за мной.

Лекари поспешили следом. На лестнице Мира задержалась, чтобы дать инструкции:

— Господа, предупреждаю: будет нелегко. Леди Иона применит все аргументы, чтобы нам отказать.

— Имеет право. Она — великий человек.

— Ничего подобного говорить не нужно. Моя стратегия ровно в обратном, слушайте и подыгрывайте. Хвалить Иону — запрещаю.

Лекари переглянулись.

— Как прикажете, ваше величество…

Иона недавно окончила операцию: срастила кости и зашила разрыв тканей у невезучего строителя с рельсовой дороги. Это было хорошо: после операции Принцесса всегда брала время на отдых. Имелось минут пятнадцать на спокойную беседу.

После памятного гадания Иона подобрела к Минерве, звала Мией и порою целовала при встрече. Но, конечно, в клинике такие вольности не допускались.

— Доброго здравия вашему величеству. Чем могу служить?

— Прошу выслушать меня, миледи. Речь коснется темы, которая будет вам неприятной.

Иона сложила домиком тонкие агатовские пальцы. Лицо выразило абсолютное, белоснежное терпение. Ничто не может задеть святую женщину, пережившую так много испытаний.

Тогда Миру охватил зуд. «Я сплю с вашим братом». Взять и сказать вот так, при всех: «Эрвин был во мне этим утром».

— Леди Иона, я хочу реформировать клинику Милосердия.

— Как любопытно.

— Мне думается, миледи, вы нерационально тратите свой ресурс. Лечите две святых дюжины в день, это много, но заболевает ежедневно гораздо большее число. Вам следует не практиковать самой, а обучать лекарей.

— Мудрая мысль, ваше величество.

И ни одной морщинки на лице! Будто Мира сказала очевидную глупость, на которую не стоит обижаться. Слова так и лезли на язык: «Со мной Эрвин быстро кончает. Я не всегда успеваю насладиться, зато знаю, как сильно он меня хочет. Чудесно быть желанной, не так ли?»

— Запас энергии в Руке Знахарки велик, но ограничен. Уверена: при лечении сгорает больше, чем при диагностике. Вы можете исцелить еще тысячу человек, либо продиагностировать — десять тысяч. Так и займитесь этим! Не лечите, только ставьте диагноз!

— Пациенты будут рады узнать, от чего умирают.

Никакой эмоции. Все равно, что говорить со стеной. «Знаете, Эрвин обожает целовать мою попку. Обычно я не даюсь: это особая сладость, лишь когда он заслуживает».

— Если я что-нибудь понимаю в медицине, то диагноз можно сопоставить с симптомами. Допустим, у пациента боль в висках и в печени, а также желтые тени под глазами. Предмет говорит: «Отравление медленным ядом». Теперь мы знаем: данные симптомы указывают на отравление. И сможем ставить этот диагноз уже без помощи Предмета!

— Если я что-нибудь понимаю, — как бы задумчиво повторила Иона.

Один из лекарей вмешался — донельзя уместно:

— Леди Иона София, смею отметить, императрица права. Данные симптомы, действительно, указывают на медленный яд, накопившийся в печени. Но есть много иных симптомов, чье значение пока неизвестно. Если Предмет раскроет их тайну, мы составим книгу учета симптомов всех болезней и сможем поставить любой диагноз.

— Что из того, сударь? Больным нужно не знание, а исцеление. Медицина неспособна побороть даже обычную гнилую кровь. Мой любимый брат знал свой диагноз, но это ничуть не помогло. Он месяц умирал от гнилой крови и выжил только чудом!

«Умирая в Запределье, Эрвин думал о вас по единственной причине: тогда он еще не знал меня. Иначе вспоминал бы каждый дюйм моего тела, которого касался губами… И клянусь вам: выздоровел бы за три дня!»

— Мы будем учиться, миледи, — кротко произнес лекарь. — Признаю: в данный момент снадобья несовершенны. Но точное знание диагнозов станет первым шагом. Дальше мы будем пробовать разные средства от каждой хвори и рано или поздно найдем то, которое помогает. Тогда мы впишем в справочник четкую цепочку: симптомы — диагноз — целительное средство. И сможем лечить любых пациентов уже без помощи Предмета.

Мира восхитилась: мудрейший человек! Выразил идею гораздо лучше и точнее… Но тут лекарь ляпнул ненужное:

— А вы, леди Иона София, обретете заслуженный отдых.

Тень легла на лицо Принцессы. Как — отдых?.. Я не смогу жертвовать собой?.. Мною перестанут восхищаться? Меня не будут жалеть?!

— Вы сказали, сударь: будем пробовать разные средства. Надо полагать, многие средства окажутся ошибочными. Возможно, сотни попыток уйдут, прежде чем вы найдете верное снадобье. Сколько же бедных больных погибнут в ходе экспериментов?!

Лекарь склонил голову:

— Надеюсь, понадобятся не сотни, а десятки. Все же, кое-какими знаниями мы обладаем. Зато в дальнейшем сможем спасти десятки и сотни тысяч! Ценность медицинских познаний — бесконечна! Миледи, вы уже покрыли себя сияющей славой. Сделайте же еще один подарок человечеству, и вас запомнят в веках!

Мира скривилась: это — явная ошибка. Иона — прекрасный, добрый, милый человек… пока чувствует свою ущербность. А после столь вопиющей лести гордый подбородок агатовки задрался к потолку.

— Стыдно слышать подобные речи от лекаря. Что я должна делать, по-вашему? Просто смотреть, как вы убиваете людей? Ради призрачной будущей выгоды?

— Ради бесценного знания, миледи. И вы будете не смотреть, а делать главное. С помощью Священного Предмета вы сможете не только ставить диагноз, а и отслеживать наши успехи. Каждый вечер вы будете осматривать пациентов и сообщать нам, помогают ли снадобья. Так мы достигнем успеха с невиданной скоростью!

Иона повернулась к Мире:

— Это идея вашего величества?

— Это мой приказ, — отчеканила Мира. — Энергия Предмета кончится, но знание останется. Хватит думать о настоящем, посмотрите в будущее.

Того, что случилось дальше, она не ждала. Бесстрастие Принцессы казалось непрошибаемым. Мира даже подумала: мы с Эрвином зря боимся, можно просто сказать Ионе: «Мы стали любовниками», и та ответит: «Молодцы! Как вам понравилось?» …Но вдруг Иона София встала, сняла с ладони Руку Знахарки и бросила на стол перед Мирой.

— Ваше величество считает меня бесполезной. В таком случае, возьмите Предмет и позвольте мне откланяться.

Все опешили, у Миры отвисла челюсть.

— Как — бесполезной?.. Вы будете ставить диагнозы, это же главное!

— Мое мастерство требуется для лечения. А ставить диагнозы крайне просто: кладете Предмет на тело пациента, и он все говорит. Уверена, даже ваше величество справится с этим.

Мира не заметила «даже», настолько была потрясена. Бесстрашная Иона Ориджин, спасительница Севера отчаялась потому… что лишилась работы?!

— Постойте же, миледи! Я вас не понимаю!..

— Очень жаль, — сказала Иона и вышла прочь.

Кайры в масках расстреляли Минерву арбалетными взглядами и ушли следом за сеньорой. Тот мудрый лекарь спросил:

— Ваше величество правда может диагностировать?

— Хм… Наверное, да. Во мне есть первокровь.

— Тогда зачем мы уговаривали леди Иону?

Мира не сдержала усмешку.

— Напомните, как вас зовут?

— Брат Мариус.

— Вы умный человек, брат Мариус, но совершенно бездушный. Вы, случайно, не янмэйского рода?..

М

Спустя полчаса перед Мирой стояли двое прелатов Церкви и Эрвин София. Священники были мрачны, Эрвин — ошарашен, Мира так и хотела крикнуть: «Я не виновата! Все пошло не по плану!»

— В каком смысле — запретили лечить? — осведомилась мать Алисия.

— Я решила, что леди Иона принесет больше пользы науке, если ограничится диагностикой.

Мира спешно повторила свои объяснения. Не столько для священников, сколько для Эрвина: пойми же меня, прошу! Лекарь пришел Мире на помощь:

— Милорды, ее величество делает неоценимый подарок медицине. Если мы точно выясним симптомы разных хворей и найдем от них средства, то сможем лечить пациентов уже без помощи Предмета.

— Вы запретили леди Ионе творить чудеса, — тоном приговора отчеканила Алисия.

— Святая мать, единственное чудо в этой клинике — сама леди Иона. А Рука Знахарки — всего лишь устройство, имеющее две функции. Более полезная из них — функция диагностики.

— Праматерям было угодно, чтобы леди Иона овладела Священным Предметом! Ваше величество желает нарушить волю Праматерей?

Вмешался Мариус:

— Праматерям угодно, чтобы мы не знали симптомов хворей? Видимо, боги любят больных людей?

— Выйдите, — приказала Алисия Мариусу и остальным лекарям.

— При всем уважении, — отрезала Мира, — владычица решает, кому и когда уйти.

Епископ сказал:

— На время оставим вопрос медицины. Мать Алисия и я хотим коснуться иной темы. Лекарям необязательно вникать в нее.

Мира кивнула медикам:

— Господа, займитесь больными. Сделайте все, что можно без Предмета.

Лекари вышли. Мира поймала взгляд Эрвина: скажи, что ты понимаешь меня, ну пожалуйста! Эрвин молчал, но на лице его действительно проступало понимание.

Заговорил Амессин:

— Вне сомнений, ваше величество знает решение Церкви: каждый, кто сражался с помощью Предметов, должен принести покаяние и принять епитимью. Вы, владычица, применяли Перчатку Могущества в бою. Именем обеих ветвей Церкви я призываю вас к покаянию.

Мира хлопнула глазами:

— Простите?..

— Вы убивали людей Священным Предметом. Если совесть не покинула вас, падите на колени и раскайтесь.

Мира утратила дар речи. Эрвин шагнул вперед и поклонился ей:

— Ваше величество, позвольте сказать.

— Да, милорд.

— Епископ, обращаю ваше внимание, что запрет Праотца Вильгельма касался только Перстов. Перчатка Могущества к ним не относится.

— Молодой человек, слова писания нужно понимать широко и метафорично. Разумеется, Праотец Вильгельм запретил убивать людей любым Священным Предметом.

— Даю слово лорда: владычица этого не делала. Ни один человек не погиб от ее руки.

Голос Амессина стал похож на шипение змеи:

— Есть сотни свидетелей тому, как Минерва летала на боевом корабле, разбивала людей о землю, швыряла в своих врагов целые скалы.

— Все названное совершил Натаниэль. Мия… ее величество тогда не умела даже поднимать корабль в воздух.

— Какая разница? Этот Натаниэль сражался под ее флагом!

Глаза Эрвина недобро сузились:

— Епископ, под вашим флагом тоже бились перстоносцы. Падите-ка на колени и раскайтесь. Подайте владычице пример, как это делается.

Сложно описать, насколько приятно было Мире. Эрвин вступился за нее, забыв о чинах и политических интересах. Будь они наедине, Мира бросилась бы ему на шею.

— Милорд, будьте сдержаны, — произнесла она, а взглядом просигналила: «Я тебя обожаю!»

— Будьте сдержаны и вы, епископ, — вставила мать Алисия. — Действительно, в заветах Праотца не упоминаются солдаты, подчиненные императору. Там речь идет лишь о личной ответственности. Если владычица Минерва никого не убивала своей рукой…

— Ни одного человека, — повторил Эрвин. — Клянусь вам в этом.

— И я клянусь, — прошептала Мира.

— Тогда мы не имеем права взыскивать с нее. Простите, ваше величество.

Мира поклонилась ей. Алисия добавила:

— Однако нарушение работы клиники может привести к тяжким последствиям. Если так случится, вина ляжет на вас. Уладьте ситуацию, владычица, тогда мы будем рады подарить вам благословение.

Мира выдохнула. Эрвин украдкой подмигнул.

— Святая мать, положитесь на нас. Клиника заработает, фреска будет восстановлена.

— И мир будет заключен, — дополнила Алисия, хотя этого Эрвин не обещал.

М

Роман владычицы и герцога невозможно сохранить в тайне. Кто-либо непременно узнает: часовой, горничная, секретарь… Сегодня Мира потеряла подвязку: вероятно, в постели Эрвина. А одевала владычицу служанка, та же служанка и разденет: «Ой, ваше величество потеряли…»

Офицер лазурной роты обязан поднять тревогу, если ее величество исчезнет без следа. Мира не хочет всполошить всю Первую Зиму, потому должна предупредить капитана: «Сир Уитмор, простите, я снова к нему… Будьте так любезны…» Она бежит в замок ночью, Уитмор сопровождает — этого требует устав. Идовски странное чувство, когда один мужчина провожает тебя до спальни другого. Хорошо, что Уитмор намного старше Миры, это исключает подтексты. Но будь на его месте Шаттэрхенд … Мира очень не хочет, чтобы Шаттэрхенд узнал. Почти вся первая рота отправлена в увольнения, императрицу охраняют только люди Уитмора.

Планы владычицы составляет первый секретарь. Со времен собачьих гонок дни Минервы планирует Дориан Эмбер. Она долго пыталась сочинить ложь, в которую поверил бы баронет. Потом подумала: Эмбер — прожженный ловелас. Из дамских подвязок, забытых в его постели, можно сшить парус для галеона. Уж он-то точно поймет!

— Сударь, запишите в мой план на завтра свидание. С лордом Эрвином.

Баронет уточнил:

— С какого по который час? Как быстро справитесь?

— Баронет, вы забываетесь!

— Но в этом нет обиды, я лишь хотел помочь. По моему опыту, первое свидание должно длиться от двух до трех часов. Если больше — станет скучно, если меньше — девушка не успеет одолеть стеснение. Пить ордж не советую, лишь красное полусладкое вино. Меньше шуток, больше прямоты: это придает силу и роковой оттенок. Если герцог не поцелует вас к концу второго часа, не давайтесь совсем, оставьте голодным.

— Я не желаю ваших советов!

— Виноват, ваше величество, ошибся.

Но спустя неделю она сама просит Эмбера о помощи. Первая фрейлина должна помогать владычице в делах любви. Но Лейла Тальмир — клыкан в юбке, она не простит Минерве легкомыслия. От Лейлы стоит скрываться прежде всего! А совета очень хочется…

— Баронет… мне идет розовое платье, правда?

— Вы — янмэйская императрица. Забудьте даже слово «розовый».

— А… не знаю как спросить… декольте слишком большое, да?

Эмбер пялится на ее грудь. Берет и смотрит. Мира краснеет, накрывается шалью.

— Ужасно неловко. Выйдите, я переоденусь.

— Нет, декольте — в самый раз. Когда придете к нему, уроните шаль.

Словом, невозможно хранить полную тайну, если ты — императрица. Однако есть временной зазор между днем, когда узнали некоторые, и тем, когда узнают все. Этот зазор безумно пьянит! Когда узнают все — определенность убьет романтику. Двор припечатает их штампами: «фаворит», «альтесса», «жених и невеста». Возникнут жесткие роли, которые надо соблюдать. Но пока знают немногие — остается дивное чувство свободы. Эрвин — мой! Мой — кто? Фаворит, любовник, жених? Не знаю, просто — мой! Может, мы расстанемся завтра. А может, будем вместе много десятков лет. Может, я брошу его ради политики, может — он меня ради Нексии или Ионы. Может, мы разойдемся, но будем вечно в тайне любить друг друга. Возможно все, и это потрясающе!

Минерва обожает ходить по краю тайны. Скрываться, но рисковать быть замеченной. Строгая тайна — тоже штамп. Прекрасно чувствовать, что даже тайна — не железна. Эрвин разделяет это чувство. Они множество раз рисковали. Любились в карете, остановившись на площади. Любились в окне ратуши: Мира махала горожанам, а Эрвин сзади задирал ей юбку. Любились в озере под стенами замка лунной ночью. Если б разошлись облака, часовые увидели бы их, как на ладони… Эрвин часто зажимал ей рот: «Мия, тихонько, нас услышат». Но то была игра, он не хотел, чтобы тихонько. Однажды она перестала стонать, и Эрвин обозвал ее бревнышком. Мира плеснула в него вином. Редкий случай. Чаще она разливала вино или кофе на себя — поскольку любила, когда ее целуют во все части тела. Императрицу нужно целовать от макушки до пяток. Это главная заповедь Янмэй Милосердной!

Нынче она идет к нему, одетая согласно советам Дориана Эмбера. Только выразительные цвета: золото и черный. Украшения — без полумер: одни алмазы. Декольте — такого размера, что без шали стыдно смотреть в зеркало. Минерва — роковая женщина! Самой чуточку смешно… Нет, к черту самоиронию! Я — роковая женщина. Святые мученицы не сравнятся со мною. Мертвые святые мученицы — тем более. Грудастые красавицы из пустынь засохнут от зависти в своей пустыне. Я — лучшая на свете!

— Ваше величество, разрешите доложить. Джонсон, Абердин и Грейс-младший просят отпуска на месяц. Завтра подпишете отпускные листы?

Что?.. О чем речь?.. Ах, да, меня сопровождает капитан Уитмор. Воспользовался случаем решить служебный вопрос. Тьма холодная, капитан, вы не видите: с вами — роковая женщина?! Как можно говорить о службе? «Владычица, сколько мужчин убили себя из-за вас? Герцог уже стал рабом вашей красоты?» — вот о чем нужно спрашивать такую, как я!

— Уфф… Оставьте листы секретарю, я подпишу.

— Благодарю вас. Рота Шаттэрхенда жалуется, что их казарма расположена слишком близко к клинике. Люди боятся заразы. Не изволит ли ваше величество их переселить? Квартиры уже найдены, нужно лишь выделить средства.

— Капитан Уитмор, как вы можете не слепнуть от моего сияния?

— Простите, ваше величество?..

— Я оплачу им квартиры. Передайте ведомость казначею.

— Казначей, изволите видеть, в ссылке. Гвардия ощутит себя уверенней, если ведомость подпишете вы.

— Подпишу, куда денусь. Капитан, у вас есть жена? Она чувствует себя самой жалкой женщиной на свете?

Но вот они подходят к покоям герцога. Вахту несут давно знакомые иксы, Мира не стесняется их. Иксы столько раз слышали ее стоны, что, вообще-то, пора привыкнуть.

— Доброй ночи, кайры.

— И вам, ваше величество.

— Хотите, вынесу вам орджа? Грустно стоять всю ночь трезвыми…

«И слушать вот это все», — мысленно оканчивает Мира.

— Мы на службе, ваше величество. Должны предупредить: там внутри леди Иона.

«Прекрасно, буду рада ее повидать!» Хотя какой толк в обмане? Уж эти иксы давно заметили, кого мы с Эрвином боимся.

— Кайры, вам приказано не впускать меня?

— Никак нет. Просто предупреждаем.

— Благодарю вас. Спасибо, капитан Уитмор, можете идти.

Мира открывает дверь.

Иона сидит, страдальчески уронив голову, Эрвин склонился к ней со словами утешения.

— Кх-кх, простите, если помешала.

Оба поворачиваются к Мире, и лицо Ионы оказывается не столь несчастным.

— Мия, дорогая, я рада тебя видеть.

Принцесса поднимается ей навстречу. Мира не может понять: это издевка?..

— Должна сказать, леди Иона: нынче в клинике вы поступили безрассудно.

Иона подходит и сбрасывает шаль с голых плеч и груди Миры:

— Не нужно стесняться своей красоты.

— Миледи, я просто пришла обсудить с лордом Эрвином дальнейшие планы…

— Лжешь, — роняет Иона. — Ты пришла обсудить меня. Мое глупое упрямство и выходку с Рукой Знахарки. Хочешь пожаловаться, я это понимаю. Сама была здесь с тою же целью, теперь твоя очередь.

Мира не знает, что сказать.

— Скажи одно, — просит Иона, — много людей сегодня умерло?

— Ни одного. Я провела диагностику: ты права, это очень легко. Брат Мариус и остальные приступили к лечению по мере сил. Никому пока не стало лучше, но никто и не умер.

— Это правда? Можешь поклясться? — ее волнение искренне. Мира дышит свободней:

— Конечно. Я бы послала за тобой, если б ситуация стала критичной. Я не собиралась портить жизнь больным. Просто…

— Просто ты — самая дальновидная императрица.

Иона вскользь целует ее. Мира снова теряется.

— Эрвин, скажи: не оставила ли Агата секретный труд о том, как понимать ее внуков?

Брат и сестра в один голос:

— Лишь Агата может понять Агату.

Иона желает Эрвину и Мире доброй ночи, выходит прочь. Едва закрылась дверь, Мира спрашивает шепотом:

— Она что, узнала?

— Нет.

— То есть — даже теперь?.. — Мира обводит жестом свои груди, плечи, золото и алмазы.

— В страданиях Иона слепа. Нынче она страдает из-за тебя.

— Я должна уйти?

Эрвин наливает Мире орджа.

— Ничего не должна. Иона мучается, но права ты. Я — на твоей стороне.

— Тьма, мне кажется, все нас ненавидят!

— Не преувеличивай, милая. Только Иона, Алисия, Амессин, больные в клинике и шаваны.

Мира пьет, Эрвин делает комплимент:

— Ты великолепно выглядишь.

— Насмехаешься?

— Могу доказать, что нет.

Едва Мира ставит на стол пустой кубок, Эрвин приступает к доказательству.

Потом он лежал уставший, мурлыкал что-то ласковое и норовил преждевременно уснуть. У Миры же имелось предостаточно сил для продолжения. Она не вполне понимала, отчего Эрвин так устает: разве трудно просто получать удовольствие?..

— Хочу еще, — заявила императрица.

— А я спать.

— И не стыдно? Я-то еще полна энергии!

— В тебе первокровь. Жалуйся тому, кто тебя инициировал.

— О, к слову! Я утомилась работать на стройках. Пожалуйста, добудь мне шавана с первокровью.

Эрвин скорчил мордочку, как возмущенный кот:

— Хочешь обсудить войну со Степью? Именно сейчас?!

— Мне нужно больше любовных утех. И шаван с первокровью… как бы двусмысленно это ни звучало.

— Спокойной ночи, Мия.

Он повернулся к ней спиной и нарочито зажмурился. Несколько минут Мира тихо любовалась им. Смотреть на спящего мужчину — особое удовольствие…

Потом захотелось спросить.

— Эрвин… Эрвин, ты же еще не уснул?

— Холодная тьма…

— Что ты сказал Ионе?

— О чем?

— Ну, она пожаловалась на меня. Как ты ее утешил?

— Сказал, что ты первой придешь с извинениями.

Мира встряхнула его:

— Зачем мне извиняться? Я же права!

— Ага…

— И я владычица, а Иона — вассал!

— Сладчайших снов вашему величеству.

Э

Чего хотят люди от нового владыки? Зависит от сословия, конечно.

Гильдии и цеха — снижения налогов.

Крестьяне — защиты от произвола феодалов.

Мелкие феодалы — защиты от крупных.

А крупные лорды хотят покорности. Для них идеален послушный владыка, и Мира с Эрвином совсем упустили из виду: Церковь — тоже крупный феодал.

Нахальный епископ и усталая сонная мать Алисия не выглядели хитрецами. Когда они обрушились на Мию с требованием покаяния, это казалось обычной процедурой: Церковь же любит стыдить грешников… Лишь ночью Эрвин понял, как свалял дурака. Не раскаянье требовалось, а проверка на покорность. Да, Мия ни в чем не виновата, но если все же преклонит колени — значит, готова быть послушной. Тогда в ее пользу две ветви Церкви отдадут голоса. Но Мия огрызнулась, а Эрвин поддержал. Оба держались с гонором: сильные и независимые, Церковь им не указ… Теперь Амессин с Алисией вернутся в Фаунтерру и доложат остальным прелатам: северяне слишком дерзки, голосовать нужно за пророка или Адриана.

Следует исправить положение, но как? Мие уже поздно каяться, первое впечатление не отменишь. А вот для Эрвина, кажется, еще остался способ проявить покорность.

Собор Светлой Агаты был закрыт для прихожан. Не только «Выбор Агаты», но и другие фрески подлежали реставрации. Четыре пилона раньше покрывали абстрактные узоры, теперь решено было их тоже украсить фресками. Тут и там стояли леса, трудились маляры и штукатуры, пахло красками и свежим раствором. Мать Алисия шла, опираясь на руку помощницы. Эрвин показывал путь к «Выбору Агаты». Работы над знаменитой фреской заморозили, покуда герцог так и не утвердил ни один эскиз. Агата стояла в блестящих обновленных одеждах, с пресловутым пером в руке — однако без головы. Рядом, приколотые к штукатурке, висели все забракованные эскизы.

— Вижу, милорд, вы тщательно подошли к делу, — похвалила Алисия.

— Святая мать, я попал в трудное положение и прошу совета. Возможно, вы слышали, что Светлая Агата является мне в видениях.

— Ходят такие слухи, — признала священница. Ее эмоции нельзя было прочесть.

— Недавно у нас в Первой Зиме приключилась другая история: несколько дам, якобы, увидели призрака. Сложно сказать, был ли призрак на самом деле, или барышням просто померещилось. Одни верят в духов, другие — нет… И все это заставило меня задуматься: правда ли я видел Агату? Не греховная ли гордыня — думать, что сама Светлая Праматерь является мне? Могу поклясться всеми Праматерями, что видел некую женщину. Но смею ли я утверждать, что эта женщина — сама Агата?

Похоже, Алисия слушала с интересом. Сделала паузу, ожидая, что Эрвин скажет еще.

— Помогите мне, святая мать. Могла ли Светлая Праматерь приходить ко мне?

— Такие случаи известны. Церковь признает, что четыре человека на протяжении истории Полариса беседовали с духом Светлой Агаты. Но гораздо чаще с людьми говорит их гордыня и больное воображение.

— Значит, это была лишь фантазия?

Мать Алисия взглянула на эскизы:

— Они нарисованы с ваших слов, не так ли?

— Да, святая мать.

— Какой-нибудь из них похож на ваше видение?

Похожи были все, но ни один не попадал в точку. Эрвин выбрал наименее пригодный:

— Вот этот.

Алисия приблизила эскиз к лицу, рассмотрела и качнула головой:

— Нет, милорд, увы. Эта женщина — не Светлая Агата.

Эрвин со вздохом опустил нос.

— Тогда я раскаиваюсь в гордыне. Святая мать, наложите на меня епитимью.

— Неделю без мяса и спиртного. Каждый день перед сном читайте семнадцать молитв.

— Не слишком ли мягкое наказание?

— Нет причин для строгости. Вы сами развенчали свою гордыню, а значит, уже встали на путь искупления.

У Эрвина мелькнула мысль: вот весело будет, если Агата появится прямо сейчас. Как я объясню ей все это?.. Но Агата не появлялась, и он задал самый любопытный вопрос:

— Святая мать, должен ли я публично развенчать все слухи о моих видениях?

Алисия помедлила с ответом. Правильно, есть ей о чем подумать. Положим, герцогу видится Праматерь. Положим, герцог извинится перед всеми: простите, померещилось. Какая выгода капитулу? Лишь удар по репутации Ориджинов, но они-то не враги Церкви. Иное дело — если герцог продолжит хвалиться, а капитул будет знать, что его похвальба пуста. Это уже инструмент влияния. Будь послушен, герцог, или раскроем твой секретик…

— Милорд, я не вижу нужды в публичном раскаянье. Слухи о ваших встречах с Агатой укрепляют веру и покой ваших подданных. Это заблуждение полезно для здоровья их душ.

— Однако на моей душе останется пятно.

— Я готова принимать ваши исповеди по мере необходимости. Епитимьи всегда будут столь же мягкими, как нынче.

— Благодарю, святая мать.

Священница взяла эскиз с наивной девушкой, мало похожей на Агату.

— Не подарите ли мне этот рисунок, милорд?

Эрвин беззвучно рассмеялся. Ну конечно, как я мог забыть: шантаж словами — не шантаж. Нужна зримая улика против меня.

— Конечно, святая мать. Желаете дарственную надпись?

— Буду благодарна.

Он мысленно извинился перед Светлой Агатой и поставил автограф на плохом ее портрете. Священница бережно сложила эскиз и отдала помощнице. После чего сразу сменила тему.

— Известно ли вам, милорд, как обстоят дела в Фаунтерре?

Да, Эрвин имел источники, но позволил Алисии высказаться: сведения лишними не бывают. Святая мать поведала следующее.

Пророк Франциск-Илиан приобрел для нужд Церкви говорящее устройство и провел с его помощью обращение к народу. Прошло весьма успешно: прихожане толпами повалили в храмы, сборы пожертвований выросли в разы. Три носителя Перстов, подобно леди Ионе, прислушались и приняли епитимью. Есть надежды, что так же поступят и другие.

Однако Адриан сумел убедить пророка и присоединил к воззванию Церкви свое личное слово. Он призвал народ в столицу — поддержать его на выборах. Выборы состоятся поздней осенью, но нашлось немало бездельников, которые съехались уже сейчас. Адриан ведь обещал дармовые жилье и пищу! Всех приезжих он включает в ряды своих так называемых молодчиков. Сложно понять, бандиты это или дружинники-ополченцы. В обоих случаях они неприятны капитулу Праматерей: слишком много от них драк и беспорядков.

Далее. На содержание молодчиков и другие предвыборные нужды требуются финансы. Адриан весьма стеснен в средствах, и герцог Лабелин не спешит выдавать ему новые ссуды. Но Адриан преодолел это затруднение. Налоги не находятся в ведении бургомистра, потому он не стал повышать сборы, а сделал гораздо хуже: заказал в типографии печать бумажных денег.

Здесь Эрвин был вынужден прервать Алисию:

— Простите, я не сведущ в финансах. Чем это плохо?

— Тем, милорд, что деньги обесценятся. Золото дорого покуда редко, медь такой цены не имеет. То же случится с банкнотами: когда их станет слишком много, из золота они превратятся в медь.

— Торговцы откажутся отпускать товар за банкноты?

— Либо сильно повысят цены. Это приведет к дефициту бюджета: за те же деньги уже не купишь прежний объем товаров. И тогда император, кто бы им ни стал, будет вынужден поднять налоги. А простой люд окажется в проигрыше дважды: сперва обесценятся банкноты на руках, потом грянет повышение сборов.

Эрвин старательно запоминал сказанное, чтобы повторить Мие или Роберту. Кто-нибудь из своих должен проверить логику Алисии.

— Святая мать, вы ожидаете бунта?

— Еще при Телуриане налоги достигли угрожающих высот. Искровые стройки требовали больших средств, владыка добывал их всеми способами. В годы власти Адриана ситуация накалилась. Налоговая реформа Минервы принесла послабление: оплата налогов через банки устранила произвол сборщиков подати, отчего людям стало легче. Но сама процентная ставка налога осталась прежней, просто теперь ее не выбивают кулаками и не берут лишнего. Таким образом, если новый император повысит налоги, то они достигнут наивысшего значения за всю историю. Вкупе с крахом бумажных денег, это точно приведет к бунту.

Эрвин позволил себе улыбнуться:

— Полагаю, капитул не станет голосовать за Адриана.

— Милорд, мы находимся в трудном положении. Церковь влияет на народ, но и народ влияет на Церковь. Тысячи людей в Фаунтерре день и ночь славят Адриана. Духовенство не может игнорировать прихожан.

Эрвин склонился перед нею:

— Чем я могу помочь святой Церкви?

Про себя он порадовался тому, что разговор, наконец, достиг полной прямоты.

— Идеальным вариантом, милорд, было бы снижение налогов. Положение людей облегчится, обстановка разрядится. Кроме того, имея больше денег, люди смогут больше жертвовать в храмах. Но если вы пообещаете, став императором, снизить сборы, — я не поверю вам. На службе капитула есть финансисты, они предоставили расчеты. При имеющихся затратах на армию и двор, никакой владыка не сможет сократить налоги. В лучшем случае они останутся на прежнем уровне, в худшем — вырастут.

— Клянусь Светлой Агатой: я не стану повышать налоги. Минерва, насколько знаю, тоже не собирается.

— Этого мало, милорд. Напоминаю об инфляции бумажных денег.

Запомним: спросить Мию, что такое «инфляция».

— Значит, вы боитесь бунта даже в том случае, если налоги не вырастут?

Святая мать пристально посмотрела ему в глаза.

— Весь капитул хорошо помнит день, когда вы с Минервой развеяли восстание Подснежников. Не знаю, как вы сами оцениваете свое правление, но на наш взгляд, то было лучшее из ваших решений. Вы привели войско, готовое подавить бунтарей, а Минерва проявила милосердие. Восстание было развеяно без единой капли крови. Минерва совершила ошибку, когда не наказала главарей. Теперь они командуют бандами упомянутых молодчиков. Но в остальном, подавление бунта вышло лучшим за всю историю.

Эрвин откашлялся. Теперь он жалел, что разговор пошел напрямик. К прямому ответу на подобный вопрос Эрвин не был готов.

— Святая мать… При всем уважении, боюсь, я не могу пообещать свои батальоны для подавления бунта. Вы сами говорите, что люди измучены высокими налогами. Честь не позволит мне убивать несчастных и невиновных. Кроме того, владычица Минерва не одобрит таких действий.

Он сделал ударение на слове «владычица». Алисия качнула головой:

— Ваша преданность Минерве весьма благородна… А что сделал бы владыка Эрвин в такой ситуации?

— Не стал бы резать несчастных и невинных.

— Но убивать и не требуется, милорд. В прошлый раз хватило одного вида ваших батальонов.

— Я не могу перебросить их в Фаунтерру. Все остальные лорды воспримут это как давление на Палату. Выборы будут сорваны.

— Перебросьте их туда, откуда при необходимости легко достичь столицы. Насколько мне известно, граф Эрроубэк уже предоставлял свои земли как плацдарм для ваших войск.

— Судя по всему, святая мать, вы уже обсудили это с графом, не так ли?

— Граф передал вам самые теплые слова благодарности. Ваши кайры отвадили от его земель орду. Правда, граф опечален событиями в семье: его любимая дочь Роуз пала жертвой коварного искусителя. Сердце бедной девочки разбито…

— Премного сочувствую ей.

Мать Алисия щелкнула пальцами, помощница вложила ей в руку конверт.

— Милорд, граф Эрроубэк будет бесконечно признателен, если вы прочтете это письмо и своею рукой напишете пару слов сочувствия для Роуз.

Он вскрыл и прочел. В конверте было не одно, а два письма, а также рисунок.

Ого, — подумал Эрвин.

— Мать Алисия, мне следует обдумать…

— Конечно, милорд. Для полноты понимания, позволю себе повториться. Капитул Праматерей будет признателен, если вы станете гарантом мира как во время выборов, так и после них. Если возникнет бунт или смута, вы распугаете смутьянов видом своих войск. Если кто-либо попытается силой захватить власть, вы не позволите ему этого. В иных случаях ваши кайры останутся за пределами Земель Короны — в графстве Эрроубэк. Если займете престол, вы гарантируете сохранение прежнего уровня налогов.

— Ваши условия мудры, святая мать. С вашего позволения, повторю свои. Я не стану убивать невинных. Если владычицей изберут Минерву, я не пойду против ее воли. Мои войска не повлияют на ход выборов.

Алисия потерла ладони.

— Полагаю, капитул найдет ваши условия приемлемыми. Однако напомню еще одно: вы обязаны заключить договор со Степью. Гарантом мира не может быть тот, кто сам ведет войну.

Он откашлялся.

— На данный момент, не знаю, как это сделать. Но время еще есть. Я найду способ.

— Способ должен быть найден до моего отъезда.

— Да, святая мать.

Алисия поблагодарила за плодотворную беседу и собралась уходить. Как тут чертик дернул Эрвина за язык:

— Святая мать, имею маленькую просьбу. Одна фреска уже завершена. Она новая, а не восстановленная. Пожалуйста, взгляните и освятите ее.

Алисия последовала за ним к первому левому пилону центрального нефа. Он был завешен материей, по сигналу герцога маляры убрали завесу. Искровые лучи озарили сюжет.

— Кх-кх, — откашлялась Алисия.

— Я понимаю, сюжет не вполне каноничен…

— Мягко сказано, милорд.

— Но согласитесь: фреска выполнена с большим искусством и очень украшает неф. Раньше здесь были абстрактные узоры, они навевали дрему прихожанам…

— Ваша правда, теперь никто не задремает.

— Ну, и сюжет все же некоторым образом связан с Агатой…

Алисия понизила голос:

— Как вы знаете, владыка имеет право вычеркнуть одного из кандидатов на сан приарха. Предположим, владыкой станет лорд Эрвин София Джессика. Испытает ли он желание взять перо и сделать росчерк?

— Святая мать, перо в моей руке — все равно, что в вашей.

— Епископ Амессин пользуется моею давней и глубокой симпатией.

Эрвин усмехнулся:

— О, я целиком разделяю ваши чувства!

Алисия сказала громче — так, чтобы слышали и мастера:

— Фреска прекрасна. Буду рада ее освятить.

М

Как ни странно звучит, первокровь причиняла Мире массу неудобств. Да, Минерва получит полвека юности. Приятно, но это скажется когда-нибудь потом. Да, раньше обладание Предметом вызывало эйфорию. То время прошло. А что имеем сейчас?

Чтобы проложить рельсы через перевал, необходимо возвести виадук. Каждая его опора складывается из гранитных блоков по тысяче пудов весом. Установка одного такого блока требует дня работы бригады — либо двух минут Перчатки Могущества. И сама же Мира требует строить дорогу как можно быстрее. Беспощадная логика не оставляет выбора: необходимо применять Перчатку. А управлять ею может только Минерва!..

Она думала: тьма сожри, я — самый умный человек в этой долине. Ладно, второй после Эрвина. Я — владычица Полари. Я — роковая красавица. Мое дело — принимать гениальные решения, раздавать приказы и наслаждаться любовью. Какие блоки? Какой виадук?!

— Здравия, ваше величество. У нас тут скопились камушки: вы два дня пропустили…

— Я не гуляла, а решала жуткие проблемы в клинике!

…которые, правда, сама и создала.

— Конечно, ваше величество. Посмотрите: вот блоки, вот строительный чертеж. Места установки размечены лентами — ну, как обычно. Готовы приступать?

Я готова повелевать и быть нежно любимой! Тьма сожри, где справедливость? Иона надевает Предмет: «Миледи, вы святая!» Я надеваю Предмет: «Владычица, перетащите камушки». Эх…

— Готова, начинаем.

— Поберегись! Разойдись от лент!

Мира размяла пальцы и подняла первый блок… И был же чудесный план. Она — не единственная дама с первокровью. Иона с утра до ночи лечит больных, а должна только диагностировать. Минерва таскает камни — а должна править миром. Решение напрашивалось само: отнять у Ионы лечение и научить ее применять Перчатку. Два часа в день на диагностику, четыре — на строительство, остальное время — на жалость к себе. Как здорово было придумано!.. Эх, суровая реальность.

— Владычица, на каменоломне тоже скопился материальчик. Хорошо бы сюда, на стройплощадку… Вы дотянетесь?

Интересно, Янмэй тоже занималась таким?.. Но постойте: Янмэй была просто морским офицером, а я — императрица! Не мое дело — марать руки. Ладно, пускай не Иона, тогда — пленный шаван. Ханиды должны раскаяться, вот и будут им исправительные работы. Тьма, Эрвин должен помириться со Степью!

Ближе к концу смены… Строители так и называли часы ее работы: «Смена владычицы». Смех и грех!.. Под конец смены Мира ощутила на себе взгляд. Работяги давно к ней привыкли и не глазели. Выходит, посторонний на площадке?.. Подошел с докладом главный инженер:

— Владычица, приехал священник, просит понаблюдать за вашей работой. Назвался епископом Амессином. Позволить ему?

Мира установила очередной блок и взяла перерыв. Попыталась собраться с мыслями: что здесь забыл этот подлец? Хочет поговорить наедине, без Эрвина? Это ничего не изменит, я не стану каяться в том, чего не делала!.. Впрочем, побеседовать нужно.

Она подправила прическу, разгладила платье, сняла Перчатку и вышла навстречу Амессину. Ее сопровождал Шаттэрхенд. Стройка — не свидание, сюда ему путь открыт.

— Доброго дня, епископ.

— Желаю здравия, владычица. Я восхищен вашим талантом. Янмэй Милосердная гордится, глядя на вас.

Епископу не давались льстивые речи, впрочем, он и не старался. Комплименты выпадали изо рта, как комки сухой грязи.

— Благодарю. Чему обязана вашим визитом?

— Хотел увидеть ваше мастерство. А кроме того, загладить вчерашний конфликт. Простите, что посмел оказать на вас давление.

Обычно лицемеры добавляют в голос сладости или хитрецы. Этот говорил твердо и сухо, будто стучал молотком. Имел он что-то общее с покойным Галлардом.

— Не стоит извинений. Вы исполняли волю Церкви.

— Именно так, владычица. И Церковь велела мне сказать кое-что еще. Наедине.

Он поглядел на Шаттэрхенда. Мира качнула головой:

— От капитана не имею секретов. Говорите при нем.

Харви приосанился от гордости, а Мира ощутила себя лживой заразой. Епископ сказал:

— Да будет так. Моими устами Церковь Праотцов предлагает вам голоса на выборах.

Глаза Миры полезли на лоб.

— Отче, я не верю. Вы испытали меня на покорность, и я ее не проявила. Отчего Церковь благоволит ко мне?

— Церковь Праотцов, — с нажимом сказал епископ.

Мира взяла паузу, чтобы понять ситуацию. Стараниями пророка, ветви Церкви помирились. Воля Праотцов и Праматерей теперь совпадает. Амессин хочет снова посеять вражду? Зачем?..

— Не понимаю, — созналась Мира.

— Не пугайтесь, ветви Церкви едины во всех главных вопросах. В частности, как Праотцов, так и Праматерей волнует опасность бунта, вызванного инфляцией и высокими налогами. Полагаю, мать Алисия попросит герцога Эрвина прийти на помощь в случае смуты, и я не возражаю против этой просьбы.

— Инфляцией?.. Адриан печатает банкноты?

Амессин качнул головой:

— Увольте, я не силен в финансах. Есть один вопрос, в котором ветви Церкви расходятся. Он далеко не столь конфликтен, чтобы вызвать войну, но все же имеется разногласие. Как вы знаете, кандидатов на плащ приарха и диадему архиматери должен утвердить владыка. Капитул Праматерей гордится точностью соблюдения традиций и желает провести выборы архиматери тогда, когда определится подлинный, а не временный император.

— Знаю. Выборы в капитуле намечены на декабрь.

— Но ветвь Праотцов пришла к иному решению. Мы желаем избрать приарха в ближайшее время, еще до выборов владыки Полари.

Этого Мира не слышала ни от Эрвина, ни от странников с зелеными номерками, ни от своих людей в Фаунтерре. Амессин раскрыл ей тайну.

— Благодарю. Но почему?..

— Имеются две причины. Мы, как и капитул Праматерей, ожидаем бурных волнений в народе. Святые матери не желают взаимодействовать с чернью, предоставив данный вопрос батальонам герцога. Но мы, слуги Праотцов, считаем своим долгом образумить простой люд. А для этого нужен твердый духовный лидер в лице приарха.

— Какова вторая причина?

— Каждый кандидат в императоры имеет предвзятость касательно личности приарха. Насколько известно, вы питаете антипатию к пророку Франциск-Илиану. Герцог Ориджин захочет вычеркнуть из списка меня. Адриан также имеет свои вкусы. Прелаты Праотцов пришли к выводу: выборы приарха будут честны лишь в том случае, если император не вычеркнет никого.

Он махнул рукой, послушник подал папку с бумагами.

— Ваше величество, здесь список наших кандидатов. Подпишите его без удалений. Тогда я смогу пообещать вам наши голоса на выборах владыки.

Мира просмотрела список. Из скверного, там было имя Франциск-Илиана. Но Эрвин с Ионой так часто хвалили пророка, что Мира почти забыла свою неприязнь. Кроме того, в списке был сам Амессин. Отпетый мерзавец, подручный Галларда, союзник Кукловода. Вот его Мира вычеркнула бы с большой охотой.

— Простите, епископ, но я не могу подписать без удалений.

— В таком случае и я не могу обещать вам поддержку. Воля Церкви тверда.

— Но это нелепо! Вы проголосуете за владыку на основании одной подписи? Разве черты кандидата совсем не важны?

Амессин отчеканил:

— Важно уважение к Церкви и послушание. Вы могли проявить покорность, раскаявшись в применении Предмета. Вы этого не сделали. Осталась лишь одна возможность: уважьте духовенство и не вмешивайтесь в выборы приарха. Если откажетесь, мы отдадим предпочтение кандидату, более послушному воле Праотцов.

— Капитул Праматерей будет недоволен, если я подпишу. Вы проведете выборы раньше их.

— Капитул уже вами недоволен. Из-за ссуды, которую вы давеча получили от матери Корделии. Кое-кто называет ее взяткой.

— Я не ослышалась: вы шантажируете меня?

— Отнюдь. Дыры в бюджете Праматерей не волнуют Праотцов. Просто отмечаю факт: рассорившись с нами, вы будете иметь недругов в обеих ветвях Церкви.

— Я должна обдумать.

— Нет, владычица. Я не имею права повторять предложение. Подпишите сейчас, или список будет сожжен.

Все в Мире восставало против такого давления. Мерзавец пытается меня прогнуть — нужно развернуться и уйти. Эрвин всегда восхищался, как я умею говорить с мерзавцами. Отличный момент, чтобы снова показать мастерство!

Но с другой стороны, а в чем подвох? Выборы приарха пройдут раньше времени? И какая беда?.. Амессин останется в списке? Но он же подонок, его точно не выберут! Хотелось бы спросить Эрвина… но он точно скажет: «Дают голоса — бери. Зачем создавать себе трудности?»

Мира покосилась на Шаттэрхенда. Он резко мотнул головой: нет, владычица, не поддавайтесь! Шаттэрхенд был ослом. Верным, надежным, отважным, душевным. Когда-то Мира даже хотела с ним лишиться девственности. Но это не отменяло факта: капитан Харви — осел. Все его таланты сосредоточены в шпаге — то бишь, далеко от головного мозга.

— Отче, мне требуется ваша услуга.

Ощутив слабину, епископ смягчил тон:

— Буду рад помочь.

— Мне нужна типография, чтобы отпечатать один тираж. Бургомистр Фаунтерры не должен знать об этом.

— Нет ничего легче. Моему ордену принадлежит печатный цех в Альмере. Братья-вильгельминцы умеют хранить секреты.

— В таком случае, я подпишу документ.

Харви изменился в лице. Амессин с поклоном подал перо.

— Уточняю: я не стану каяться.

— Мы не требуем.

— Я ни в чем не виновата!

— Мы это знаем.

Она вывела: «Минерва Д.А. р. Янмэй». Минерва — красивое имя.

— Премного благодарю. Владычица, отныне Церковь Праотцов на вашей стороне.

Амессин отдал документ послушнику, откланялся и удалился. Мира встретилась глазами с Шаттэрхендом.

— Владычица, зачем?

— Простите, забыла посоветоваться с вами!

Мира надела Перчатку и слишком резко метнула в воздух гранитный блок.

— Поберегись! Владычица на смене!..

Э

Несколько дней прошли в сравнительном покое. Послы Церкви вели себя миролюбиво: навещали монастыри, благословляли прихожан, никого не донимали претензиями. Эрвин пересказал Мире свою беседу с Алисией. Не утруждая владычицу всеми деталями, изложил главное: Церковь просит его стать гарантом безопасности, поскольку боится бунта. Спросил Миру, что такое инфляция, и получил точное объяснение. Пожаловался, что спиртное под запретом, а впрочем, ко дню рожденья епитимья кончится.

— Епископ Амессин встречался со мной, — сказала Мира невнятным тоном. — Принес извинения за тот конфликт…

— Ха-ха. Боится, что вычеркнешь его, когда станешь владычицей. Надеюсь, ты ему ничего не обещала?

— Я не давала никаких обещаний.

— Вот и славно.

Иона, лишившись работы, стала тревожна. То и дело выспрашивала кайров, как дела в клинике и сколько умерло пациентов. Умер пока лишь один, причем от болезни, неподвластной Предмету. Иона допытывалась, как лекари справляются без нее. Лекари, по словам кайров, делали странное: каждый день применяли новое средство. Допустим, у пациента легочная хворь. Сегодня ему велят дышать над солью, завтра — пить ромашковый отвар, а послезавтра поят настойкой хлебной плесени. Этак скоро дойдут до порошка из крысиных хвостов…

— Помогает хоть что-нибудь?

— Толку мало, но нет и вреда. И на том спасибо.

Иона нервничала, Эрвин советовал:

— Помирись с Мией, вернись в клинику. Будешь диагностировать, как она хочет, а также лечить самых тяжелых, кто рискует помереть.

— Почему только самых тяжелых? Разве остальные не нуждаются в помощи? Я хочу вернуть все, как было!

— Поговори с Мией, найди компромисс. Например, поделите больных: одни тебе на лечение, другие — ей на опыты.

— Почему я должна уступать? Мира обидела меня, изгнав из моей же клиники. Пусть она ищет пути к примирению.

Эрвин сказал:

— Умный человек сделает первый шаг к миру.

Иона поддела его:

— Вот почему ты никак не подпишешь договор с шаванами.

— Шаванам нельзя уступать, это приведет к беде. Они требуют жесткого подхода.

— Минерва тоже.

Иона не шла на примирение и не показывалась в клинике, с каждым днем делаясь все более нервозной. Мать призвала ее на помощь в подготовке праздника. Иона помогала, но постоянно роняла что-нибудь, покрикивала на слуг и ежечасно посылала кайров в клинику — узнать, как дела. Если речь заходила о призраках, которые распоясались в последнее время, Иона говорила:

— Привыкайте, господа. Стараниями владычицы, духов скоро станет больше.

Эрвин задумался, не пустить ли в ход тайное орудие… Как вдруг, внезапно, Иона повеселела. Одним прекрасным утром встретила его во дворе замка, крепко обняла, угостила кофием из своей чашки и принялась щебетать о праздничных делах:

— Смотри, вот здесь и здесь мы повесим гобелены, а башню украсим цветами — представь, как будет здорово! Помост для музыкантов устроим наверху, оттуда лучше звучание, только надо поднять клавесин, интересно как бы это сделать?..

Сестра выглядела полностью счастливой, лишь глаза краснели, как после бессонной ночи. Эрвина осенило:

— Ты завела альтера!

— Фу-фу, нет! Как ты мог подумать?!

— Да я же не возражаю, только скажи, кто он.

— Трагичным вдовам чужды любовные утехи, — смеясь, заявила Иона. — Просто увлеклась подготовкой праздника.

Так весела и прекрасна она была, что не хотелось расставаться. Эрвин предложил вместе поехать на прогулку, в качестве согласия Иона радостно взвизгнула. После обеда они сели на коней и отправились в горы — покататься, а также повидать Роберта. Иона всю дорогу болтала без умолку. В монастыре Агаты они навестили кузена, томящегося на каторге. Порадовали его рассказами о празднике, обсудили заодно и привидений, и финансовую политику Минервы. Иона сказала фразу, которая запала в душу Эрвину:

— Изящная интрига — это признак любви…

Над монастырем зазвучала вечерняя песнь. Оба жалели, что чудесный день кончается, но пора было возвращаться. Эрвин попросил:

— Сестра, подожди во дворе, я скажу Роберту пару слов наедине.

Иона его ущипнула:

— Эй! У тебя от меня нет секретов.

— Порою мужчины ведут беседы, не предназначенные для девичьих ушей.

— Не могу такого представить, — пропела Иона, но все же вышла.

Эрвин дал Роберту конверт с письмом от графа Эрроубэка.

— Что думаешь об этом?

Кузен прочел и поскреб бороду.

— Бывает…

— Там есть еще рисунок.

— Ага, я заметил.

— Мне думается, предложение весьма недурное.

Эрвин привел несколько аргументов и рассказал историю из своей столичной жизни.

— Я еще поразмыслю, — сказал Роберт.

— Конечно.

— Письмо оставлю, охота перечесть.

— Не возражаю.

Они распрощались, Эрвин вышел к сестре. Иона потребовала:

— На обратном пути расскажешь все ваши секреты.

Ориджины вышли за ворота, оседлали коней и двинулись вниз по тропе. Эрвин раскрыл рот, чтобы выдать тайну, как тут… Нечто темное ринулось к ним из-под облаков, словно ястреб, пикирующий на мышь. Вмиг Эрвин выхватил меч, а Иона — кинжал. Хищная тень упала наземь, преградив дорогу, и обрела контуры летающей кареты императрицы. Из экипажа выскочили капитан Шаттэрхенд и Минерва с Перчаткой на руке. Вид у Мии был самый грозный.

— Леди Ориджин, я требую объяснений!

— Мы с братом вышли на прогулку. Просто не знали, что понадобимся вам. Советы лорда-канцлера так часто нужны вашему величеству?

— Из клиники пропали пациенты!

— О, ужас! Какой зверь похитил больных? Уж не вернулся ли Гной-ганта?

Мия аж покраснела от гнева. Эрвину захотелось как-нибудь изъять у нее Перчатку Янмэй…

— Леди Иона, прекратите балаган. Мы обе знаем, что произошло: некто проник в клинику ночью, взял Руку Знахарки и исцелил всех больных «красной» очереди! Утром они разошлись по домам!

— Какой кошмар! Предмет похищен?!

— Нет, лежит на том же месте, под охраной кайров.

— Значит, преступник ночью исцелил дюжину несчастных людей и вернул Предмет на место? Бездушный изверг! Поймать и четвертовать!

— Послушайте… — начал Эрвин, но девушки разом рыкнули:

— Не мешай!

Мия сжала в кулак Перчатку Могущества.

— Леди Иона, вы уничтожили все результаты опытов. Лекари приблизились к открытию снадобья, которое ослабляет симптомы легочной хвори. Но теперь мы не знаем, помогло ли наше средство — ведь вы исцелили больного!

— Плохая Иона… — сестра шлепнула себя по руке.

— Я запрещаю вам, — отчеканила Мира. — Волею императрицы. Это прямой приказ.

Эрвин кашлянул:

— При всем уважении, владычица… В данном вопросе корона не дает полномочий. Лорды вольны лечить своих подданных как им угодно.

— Спасибо, — Иона тронула его плечо. От чего Мия еще пуще разозлилась:

— В таком случае, я заберу Руку Знахарки. Она хранилась в клинике — теперь будет у меня.

Иона ответила:

— Это Предмет Великого Дома Ориджин, полученный в бою как трофей. Но если владычице угодно опуститься до кражи…

— Тьма сожри! Рука Знахарки — ваша. Получите ее сразу, как только образумитесь.

— Если вы заберете из клиники мой Предмет, я больше никогда к нему не прикоснусь. Слово леди Ориджин.

Минерва умолкла в бессильном гневе. Капитан Шаттэрхенд собрался что-то сказать, Эрвин жестом просигналил: «Лучше молчите». Он не внял.

— Леди Иона, будьте благоразумны. От лица двора и офицеров гвардии заверяю: владычица Минерва полностью права.

Мира обрушилась на него:

— Кто просил вмешиваться?! Она знает, что я права. И, что важнее, я императрица! Она упрямится потому, что…

Мира осеклась. Иона уточнила:

— И почему же? Весьма любопытно.

— О, холодная тьма… — процедила императрица и прыгнула в карету.

— Не лети!.. — воскликнул Эрвин, но не был услышан.

Едва капитан тоже сел в кабину, экипаж метнулся к небу со скоростью ядра из камнемета. Задергался из стороны в сторону, сделал петлю… Эрвин прикусил губу, наблюдая дикий полет. Но, слава богам, карета выровнялась и унеслась в город.

— Вот так-то, — весело молвила Иона. — Ориджины не сдаются.

Эрвин сказал с крайней осторожностью:

— Милая сестра, я очень тебя люблю и поэтому не стану лгать. Мне кажется, Мия права. Мы хорошо помним слова Нави: Предметы хранят энергию в самих себе, и она может кончиться. Когда-нибудь Рука Знахарки перестанет работать. Если к тому дню лекари ничему не научатся, то клиника просто погибнет.

— Я знаю.

— Что?..

Иона поцеловала Эрвина в щеку.

— Боги наградили тебя умной сестрой. Да, лекари должны научиться диагностике. Я помогла бы им, если б не Минерва. Она думает, что может мне приказывать, и что спасение людей — моя дурная блажь. Будь она сто раз права, это не повод для произвола. Пусть Минерва извинится и заговорит по-человечески, а не голосом Адриана.

Эрвин мягко взял ее за руку.

— Сестра, я согласен с каждым твоим словом, но ты сказала не всю правду. Минерва — императрица, а ты — графиня Шейланд, ее прим-вассал. Даже если она заносчива и надменна, честь велит тебе проявлять уважение. Извинись первой — хотя бы ради чести.

— Ты тоже сказал не все. Она лишь временно носит Эфес. Стоит ли пьянеть от власти, если скоро наступит похмелье?

— Может, и не наступит.

— Что ты хочешь сказать?

Эрвин пожал плечами и пустил коня рысью.

— Остановись и ответь сестре! Что значит — не наступит?..

М

— Ваше величество слишком часто ночует в замке. Двор забывает, как вы выглядите. Если явится самозванка, никто не распознает подмену.

Лейла Тальмир не знала меры в упреках. Мира старалась скрываться от нее, но чем реже они виделись, тем больше упреков успевало накопиться к новой встрече.

— Владычица, Ориджины манипулируют вами. Притворяются любящей и доброй семьей, о которой мечтает каждая сирота. Вот только любовь адресована не вам, а короне! Всегда помните: они вам не родичи, а соперники!

— О, поверьте: леди Иона не даст мне этого забыть.

— Однако вы постоянно гостите у них, иногда даже ночуете. Кто одевает вас утром? Не Иона ли случайно?

Почти угадали… Но в такие моменты лучше помалкивать, опустив глаза.

— Одевать владычицу — привилегия фрейлины. Я ее незаслуженно лишилась.

— Простите, леди Лейла. Я подарю вам любую привилегию, какую пожелаете. Например, право не участвовать в столь ненавистных вам праздниках.

— Святые боги, да не в этом дело! Я волнуюсь. Вы стали одеваться иначе, и я думаю: не по совету ли Ориджинов? Кто подбирает вам платья — старшая леди Север или младшая?

А баронет — молодчина, до сих пор не проболтался. Надо будет похвалить его.

— Вы меня поймали, леди Лейла. Обе советуют понемногу…

— Если слушаетесь их касательно нарядов, то в чем еще? В политике они так же щедры на советы?

— Наоборот, только и делают, что просят совета.

Лейла показала ворох записок, переданных шпионами.

— Герцог Ориджин встречался с матерью Алисией наедине, за вашей спиной.

— Он рассказал мне. Мать Алисия просит помощи на случай бунта.

— Герцог Ориджин послал кайров в библиотеку с какой-то странной целью. Фитцджеральд, Обри и Шрам провели там всю ночь.

— Они ловят призрака. Герцог мне рассказал.

— Фрр. Позавчера под видом прогулки лорд Эрвин с сестрой навестил казначея. Они обсуждали финансы империи.

— Знаю! Я их встретила на обратном пути, они ехали не таясь! Леди Лейла, поверьте, наконец: герцог честен со мною.

Даже больше, чем я с ним, — подумала Мира.

— Получена птица от ганты Корта. Его послы прибудут сюда около вашего дня рожденья. Не позволяйте герцогу видеться с ними без вас.

— Иначе он устроит сговор с шаванами? Изволите шутите?.. Постойте: откуда узнали это раньше меня?

— Ради вашей безопасности, обзавелась ушами в городе, а также в секретариате. Но в замке Ориджинов их определенно не хватает…

Мира выдержала паузу, чтобы придать веса словам.

— Леди Лейла, еще в день битвы за Первую Зиму герцог поклялся не противиться моей власти. С тех пор он не сделал ничего, что вызвало бы сомнения. Не искал голоса, не плел заговоры, не подкупал представителей в Палате. Он готов уступить мне корону.

— А вы знаете это с его слов?

— Тьма. Ориджины мне не лгут!

— Конечно, ваше величество.

— Они меня любят, как родную!

— Несомненно, ваше величество… Выделите средства на расширение шпионской сети.

— И не подумаю.

— Хорошо, я постараюсь вложиться в текущий бюджет.

Мира думала с сарказмом: нужно сделать Иону фрейлиной. Ведь ослиное упрямство — такая типичная черта придворной дамы! Одна утеха: Мира имела кому пожаловаться. Даже в двух вариантах: не только герцогу, а и баронету.

— Отчего ваше величество мрачны? Снова происки святой внучки Агаты?

— Иона была позавчера. Нынче — леди Лейла.

— Понимаю, — улыбнулся Эмбер. — Я издали услышал ее шаги и спрятался за шторой.

— Прекрасная тактика. Возьму на вооружение.

— А как ведет себя леди мученица?

— О, сейчас расскажу. Дориан, у вас найдется час-другой времени?..

Мира не рискнула предельно заострить конфликт с Ионой и не забрала из клиники Священный Предмет. Иона ответила уступкой на уступку: пациенты больше не исчезали из палат. Но в складах и гостиницах вокруг клиники Милосердия жили сотни больных, ожидавших очереди. Так называемый «призрак» повадился к ним по ночам. Днем гостиницы обходили полевые лекари, преданные Ионе, и высматривали цели. А когда на город спускалась тьма, бесшумная фигура являлась к спящим людям — и делала черное дело. Больные не замечали ее: «призрак» подходил очень тихо и одним касанием погружал в беспробудный, безболезненный сон. Лишь утром пациент открывал глаза, чтобы обнаружить перемену: хворь исчезла без следа! Шальные крики звучали спозаранку тут и там:

— Здоров!.. Святые боги, прошло, как рукой сняли!.. Продаю номерок, мне больше не нужно!

Однако номерки упали в цене, ведь в клинике лечение шло медленно и не слишком успешно. А идова ночная тень убирала хвори одним взмахом Предмета. Лекари жаловались владычице:

— Не хватает людей для опытов: пациенты к нам не идут. Ложатся в гостиницах, вечером молятся Агате и утром встают здоровыми. Делятся рецептами: какие молитвы помогают, какие амулеты надеть. Перины и подушки отрывают с руками. Спать надо на перьях, Агата это любит.

Мира хваталась за голову:

— Какой кромешный бред! Не Агата лечит, а Иона!

— Они думают, Агата направляет руку Ионы. Больных-то много, всех сразу не исцелить. Праматерь указывает, кого в первую очередь…

На этом моменте секретарь прервал рассказ Миры.

— Владычица, я уловил главную суть: леди Ионе совершенно нечем заняться по ночам. Вот если она заведет любовника…

— Несчастный мужчина!

— Ради блага императрицы кто-то из вассалов мог бы пожертвовать собою.

— Нет, я не отдам столь бессердечного приказа. Посоветуйте иной путь.

Баронет поразмыслил и сказал:

— Уступите Ионе. Извинитесь первой.

— Зачем?!

— Ну, потом я расскажу ей, как убедил вас сдаться. Иона растает и падет в мои объятия.

— Ха-ха, забавно. Но все же, ответьте всерьез.

Эмбер пожал плечами:

— Извинитесь первой. Видите ли, это Ориджины. Состязание в твердости вы точно проиграете. Зато мягкостью вы можете их обезоружить.

— Почему я должна быть мягкой? Я же императрица!

Баронет ответил с улыбкой:

— Чтобы остаться ею.

Э

Знойным августовским днем 1775 года в городе Флиссе великая орда разделилась на две части. Первая двинулась на север, ведомая самим Гной-гантой. Пересекла Дымную Даль, Нортвудские леса и Кристальные горы, проделала больше тысячи миль — и под стенами волчьей столицы потерпела страшный разгром. Многих всадников забрала битва, гораздо больше легло в пыль на обратном пути. Холодною зимой сыны Степи отступали через земли, которые сами же опустошили осенью. Голод и мороз собирали обильную жатву. Страшным следом за ордою оставались замерзшие трупы шаванов и обглоданные костяки коней. Каждую ночь рейдовые отряды кайров терзали обессиленного врага. Войско Степи таяло, как сахар, брошенный в воду. Лишь крупицы вернулись в Рейс. Рассказы немногих, кто пережил тот поход, до сих пор леденят души всадников.

Однако вторая — южная — часть орды не познала таких бедствий. Под началом Юхана Рейса и ганты Корта она разграбила десяток городов в Альмере и Землях Короны. Недалеко от Фаунтерры авангард степняков схлестнулся с имперской алой гвардией и потерпел поражение, а Юхан Рейс угодил в плен. Оставшиеся силы перешли под руку ганты Корта. Он перегруппировал шаванов и отвел в Альмеру, решив, что имперцы не пустятся в погоню. Расчет оправдался: Адриана больше занимала борьба за власть, чем охота за ордой. Искровые полки остались в столице, а ганта Корт еще месяц грабил Красную Землю. Насытившись добычей, он заключил выгодный мир с герцогом Фарвеем. Корт признал Фарвея правителем Альмеры, а Фарвей Корта — первым вождем Степи. Два самозванца поклялись поддерживать друг друга и скрепили договор династическим браком. Ганта Корт напоследок наведался в Холливел, откуда угнал несколько тысяч голов скота, и к дню Сошествия вернулся в Рей-Рой.

Вскоре птицы принесли вести о катастрофе. При Первой Зиме погибли Гной-ганта и Юхан Рейс, и целый ряд видных вождей. В честь павших героев Корт велел разложить величайший поминальный костер, какой видела Степь. Огонь полыхал так, что трудно было подойти ближе, чем на полет стрелы. Черный дым поднялся к облакам и был виден даже с Мать-Мельниц. Траурные песни лились ночь напролет. Ганта Корт пел наравне с тысячами простых шаванов, и слезы наворачивались ему на глаза, и горестная мысль не покидала голову. Вот эта мысль:

— Рейс, Ондей и Гной-ганта легли в пыль. Я — правитель Степи!

Наступила пахучая и ветреная степная весна. Град Пламенного Быка расцветал, переполненный трофеями. Разномастный люд стекался к его вратам. Одним майским днем в Рей-Рой въехала группа южан. Они назвались торговцами, но крикливые одежды и богато украшенные мечи с головой выдавали наемников. Их предводитель сказал воинам ганты Корта:

— Мы имеем один товар и хотим предложить вашему вождю. Этот товар — особого свойства. Его можно коснуться, но нельзя взять. Его нельзя купить, но можно получить даром. Он появляется лишь тогда, когда без него — никак.

Гостей провели к ганте Корту. Командир южан склонил голову перед вождем и повторил свою загадку. Корт удивился:

— Можно коснуться, но не взять… Нельзя купить, но можно даром… Появляется лишь когда нужен… Лысые хвосты, какой же товар ты предлагаешь?

— Себя.

Лишь тогда Корт узнал его. То был не южанин, а Неймир Оборотень — степной разведчик, которого давным-давно считали погибшим. Ганта обнял его и пригласил за стол. Долго они пировали вместе, вспоминая былое. А когда опустел мех с вином, Корт сказал Неймиру:

— Славно побеседовали, потешил ты мой слух. Теперь ответь-ка: что будет дальше? Ты был моим лучшим всадником, но когда пришла война — пропал, как роса на солнце. Теперь все кончилось — и ты тут как тут. Думаешь, я тебя прощу?

— Лучше ты ответь, ганта: что дальше будет с тобой? Живешь в роскоши, зовешь себя правителем Степи. Но сам знаешь: не быть тебе графом, коль не утвердит владыка. Не ровен час, корону наденет волк. Что запоешь тогда?

— Хочешь сказать, помиришь меня с волком? И как же ты это сделаешь?

— Поеду к нему и побеседую.

Корт приподнял бровь:

— Люди говорят, любого посла Степи кайры сварят живьем, а похлебку отдадут собакам.

Неймир оглянулся по сторонам и сказал с сильным южным акцентом:

— Где ты увидел посла Степи, славный ганта? Не спрятался ли он под ковром?.. Перед тобою — Ней-Луккум, мореход и странник из белокаменной Оркады.

Корт усмехнулся:

— Ну что ж, езжай, мореход. Договоришься — прощу и награжу. Но вот тебе еще одна задача: в Первой Зиме сидит не только волк, а и Минерва. Побеседуй и с нею.

— Не составит труда помириться с Минервой. Она всю славу нажила на том, что с кем-нибудь мирилась.

— Ты присмотрись к ней, а вернешься — расскажешь. Хочу узнать, какой она человек.

Они обсудили условия будущих переговоров, и Неймир отправился на Север.

С ним были пятеро южан — шальных сослуживцев из бригады Святого Страуса. Ганта Корт хотел послать также пару своих всадников, дабы проследили за Неймиром. Но никто из сынов Степи не рискнул сунуться в логово волка. Если кто и мог ожидать пощады от Ориджинов, то только женщины, потому в провожатые Неймиру вызвались две лучницы. В долгой дороге до Первой Зимы каждая предложила ему свою постель, но получила отказ.

Люди Оборотня пересекли Рейс и Мельничьи Земли. Полюбовались Ариной, Миланой и Дженной; поразились безмолвию Ржавых Гигантов; в Фейрисе приобрели несколько смешных безделушек и зафрахтовали небольшое судно. Морским путем обогнули Поларис с северо-запада, пополнив припасы в баронстве Дейви и на Граненых островах. В Беломорье принесли соболезнования недавно овдовевшей леди Флеминг, доложили о себе капитану ориджинского гарнизона и под наблюдением кайров проделали остаток пути до Первой Зимы. Всюду Неймир звал себя купцом из Оркады — и нигде его обман не был раскрыт. Лишь вассалу герцога Оборотень назвал свое истинное имя.

— Ты смелый человек, — сказал кайр.

В замке Первой Зимы гудел праздник. Все пили и плясали, что-то взрывалось, кто-то въезжал в трапезную верхом на белой лошади. Герцог Ориджин принял Неймира в своем кабинете и с милою северной иронией спросил:

— Что интересного расскажет сын Степи, прежде чем будет повешен?

— Перед вами — несчастный человек, милорд. Я поведаю о своем горе. Да будет известно милорду, что весь прошедший год я уничтожал себя всевозможными способами. Я выпил столько вина, что хватило бы наполнить ров. Но хмель не веселил меня, а лишь обострял печаль, и каждая выпитая капля превращалась в слезы. Я искал утешения в женщинах. Пробовал всяких: делил постель с белокровными и рабынями, с юными девушками и их матерями, с учеными умницами и грязными бродяжками. Ни одна не принесла покоя, но лишь бередила мои раны. Я истратил деньги и глубоко залез в долги. Ростовщик попытался взыскать с меня. Я избил его до полусмерти и угодил на каторгу. Месяц провел там, надеясь, что тяжкий труд заставит забыть о горе. Но этого не случилось, и в отчаянье я сбежал. Скрываясь от погони, примкнул к ватаге лихих и дерзких парней, которые звали себя воинами Святого Страуса. Их капитан научил меня средству от горя, более сильному, чем вино. Месяц я провел в дурмане от ядовитых грибов. Видел своими глазами, как боги строят горы из костей покойников, и как железный страус склевывает с неба Звезду. Но едва дурман кончался, печаль приходила обратно…

Неймир сделал паузу для мучительного вздоха. Герцог отметил:

— Не хочу проявить невежливость, но одна близкая мне женщина любит искать сочувствие. Боюсь, в деле жалоб вам далеко до ее мастерства.

— Милорду будет интересно узнать, кто вверг меня в такую печаль. Виновником является Адриан Ингрид Элизабет.

Герцог повел бровью:

— Вы служили Адриану и были брошены на смерть?

— Ему служила моя любимая.

Ориджин будто новыми глазами увидел Неймира.

— В какой орде вы сражались — южной или северной?

— Ни там, ни там.

— Что думаете о Гной-ганте?

— Не верю, что он существует.

— Вы — весьма необычный шаван. Почему же ганта Корт назначил вас послом?

— Он думает, я смогу договориться с вами.

— Попробуйте, — предложил герцог.

И Неймир задал тот же вопрос:

— По-вашему, что будет дальше?

— Дослушаю вас и пойду кушать торт.

— А потом? Выборы владыки, верно? Степь — это четыре голоса: два от Рейса, два от Холливела. Вы не раз говорили, что хотите быть другом Степи. Выразите это в Палате. Прилюдно окажите уважение нашим представителям, скажите, что шаваны храбро бились, и Север запомнит их великими воинами. Степь отдаст голоса за вас.

Герцог помедлил, сказал тихо:

— Север помнит вас мародерами, грабителями и женоубийцами. Если я пожму руку вашему вождю, ладонь будет смердеть так, что придется ее отрубить.

Это не смутило Неймира.

— Сейчас наш вождь — ганта Корт. Он, как и я, никогда не причинял вам зла. Мы даже не бывали на Севере. Но мы оба, как и вы, сражались против Адриана.

— Дело вовсе не в Корте. Рядовые шаваны увидят, как грозный волк подружился с их вождем, — и перестанут бояться, и когда-нибудь снова захотят напасть. А кайры увидят, как я жму руку главарю бандитов и женоубийц. Каждый мой воин пережил утрату: друга, родича, родного дома. Что они почувствуют, если я обнимусь с Кортом?

— Ганта понимает, что должен вас задобрить. Он предлагает дань в тысячу коней, три тысячи коров и два Священных Предмета.

Герцог поджал губы.

— Теперь я верю, что вы не бывали на Севере. Здесь честь дороже денег. Конечно, мы берем дань с разбитых врагов — но этим не купишь нашу дружбу. Я возьму коней и все остальное, но взамен пообещаю лишь одно: в течение трех лет я не пойду войной на Рейс.

— Тогда мы вернемся к вопросу: что будет дальше? Через три года, милорд, владыкой будете либо вы, либо кто-то другой. Если вы, то война против Степи не укрепит ваш престол. А если другой, то шаваны попросят его о помощи. Против объединенных войск вам придется очень тяжко. Как стратег, вы должны смотреть вдаль. Вражда со Степью не имеет будущего.

— Я это понимаю, — сказал Ориджин. — Однако люди — не фишки на стратемном поле. Холодный расчет — слишком слабый мотив. В душу врезаются чувства, а не расчеты.

— Желаете скрепить наш мир чувством? Ганта Корт охотно отдаст любую женщину Степи за любого из ваших вассалов.

— О, нет, я имел в виду иное. Нужен урок. Нужна жуткая легенда, которая запомнится на века. Пусть каждый мальчик и девочка в Степи с малых лет знает, как бесконечно ценен мир с волками. Наш договор должен быть скреплен самым мощным из чувств: страхом.

Неймир пожал плечами:

— Легенда — дело простое. Степь любит легенды. Пускай будет так. Когда Гной-ганта привел орду к Первой Зиме, герцог волков вышел ему навстречу и вызвал на поединок. В честном бою герцог одолел…

— Бред! — рубанул Ориджин. — Вы видите меня. Всякий поймет: я — не великий мечник.

— Тогда так. Герцог вознес мольбы Светлой Агате, она спустилась на поле боя с сияющим волшебным пером в руке и…

Герцог хлопнул по столу.

— Разве я похож на дурака? Перестаньте кормить меня детскими сказками! Я слыхал много степных легенд. Они странные, дикие, жуткие — но отнюдь не дурные. Они западают в душу потому, что отражают глубинную веру вашего народа. Скажите же то, во что можно поверить.

На сей раз Неймир задумался подольше. Выпил орджа, закатил глаза к потолку…

— Дух Червя устал ждать, пока мир сгниет. Рельсы и провода слишком хорошо скрепили Поларис, он перестал распадаться так быстро, как хотелось. Тогда Червь создал из тлена двух демонов-оборотней. Один принял вид прекрасного юноши и назвался богом Подземного царства. Агатовцы с янмэйцами поверили ему. Другой демон — страшный и свирепый — принял облик Гной-ганты. За ним пошли сыны Степи. Так Червь сумел расколоть Поларис и стравить людей между собой. Была лютая сеча, в которой погибло множество воинов. Все человечество могло истребить само себя, но к счастью, отважные кайры герцога смогли убить демонов. Тогда иллюзия распалась, и воины увидели, что не имеют настоящих причин для вражды. Вся война была на руку только проклятому Червю.

Герцог кивнул:

— Благодарю, сударь. Эта легенда лучше прежних, она доносит близкую мне мысль. Но одного в ней не достает: страха. Вы поставили знак равенства между Севером и Степью. Однако здесь нет симметрии: ведь это Степь нанесла первый удар. Шаваны должны крепко запомнить свою ошибку.

— Моя фантазия иссякла, — признался Неймир.

Герцог выглянул в окно, и Неймир последовал его примеру. Во дворе звенела музыка, пары кружили в танце. Минерву носил на руках какой-то плечистый генерал. Ужасную волчицу, убийцу ханидов, обнимал худой придворный франт и что-то нашептывал на ушко. Волчица краснела…

— Как вам понравится такая легенда, — будничным тоном заговорил герцог. — Новый вождь Степи отправил к волку посла, чтобы умолять о мире. Но вождь не очень доверял послу, потому дал ему в спутники двух своих верных лучниц. В дороге посол соблазнил обеих. Вот они приехали к герцогу волков, и тот спросил: «Которая спутница тебе больше по нраву?» Посол указал: «Вот эта». Герцог велел: «Тогда своими руками задуши вторую». Посол задрожал, но исполнил приказ. Худшая любовница погибла, зато лучшая осталась в живых. «Значит, эту ты любишь больше?» — уточнил герцог. Посол кивнул, и герцог велел: «Тогда убей и съешь ее».

Неймир прочистил пересохшее горло.

— Милорд, ганта отправил меня не только к вам. Он велел также побеседовать с Минервой.

— Нынче у нее день рожденья. Владычица развлекается с друзьями, вас примет только завтра вечером… А завтра утром хочу услышать ваше мнение о моей легенде.

М

То был самый чудесный день рожденья за всю жизнь Минервы! Сложить вместе все самое радостное, что можно вообразить, и помножить на десять — вот такой вышел праздник.

Игры, танцы, улыбки, веселье. Множество комплиментов и добрых слов. Невероятные подарки — столько фантазии вложено в них! Светлые лица друзей, искренние поздравления. Каждый гость порадовал Миру. Леди София заботлива, как никогда; Лейла Тальмир умилительно ворчлива. Шаттэрхенд прекрасен наивностью; Эмбер обаятелен, как сто чертей; Роберт и Дейви — отменные партнеры в танце, кто бы мог подумать. Леди Иона — веселая, открытая, без томной своей ауры. Мира провела день в настоящем кругу друзей. А уж заснуть в объятиях мужчины — самое лучшее завершение праздника!

Лишь крохотная жалость: сорвался один план. Мира хотела заняться любовью в старинном герцогском кресле. Ради этого сочинила головную боль, убежала с представления, утащила Эрвина с собой… Но в тронном зале торчали охотники на призраков, пришлось ограничить любовный пыл стенами спальни. Зато история с привидением искупила все с лихвой. Даже утром Мира все еще не могла поверить:

— Настоящий призрак? Правда?..

Эрвин спросонья тер глаза.

— Ну, да, призрак… Обычное дело, мы же в Первой Зиме…

— Но ты сам удивился!

— Только тому, что Даллию видят другие. Я-то считал себя особенным.

— Ах, ну да: собственный призрак герцога Ориджина. Уж конечно, не костлявый старикан, а молодая прекрасная девушка… — Мира уселась на него верхом. — Не слишком ли много позволяете, милорд? Раньше вы присваивали души живых женщин, теперь пошли и мертвые?

Эрвин брыкнулся:

— Слезь и уймись… У меня с Тревогой ничего не было…

— Не любился с духом утопленницы? Какое облегчение, ты меня успокоил!

Мира смеялась и осыпала его вопросами. Какова Даллия, что может, чего нет? Без умолку язвит и мечет шпильки? Ну, тебе не привыкать: это как Иона в дурном настроении. Неспособна действовать в реальном мире? И слава богам! Страстна и похотлива? Тьма сожри, герцог, а в вашем окружении бывают не страстные женщины?!

Потом Мире пришла на ум более тревожная мысль:

— Постой, а Даллия может смотреть, как мы с тобою?

— Ну, я же ее вижу. Если появится — сразу прогоню.

— А ты всегда смотришь по сторонам?..

— Хм. Бывает, что все мое лицо занято телом некой девушки…

— Фу, как пошло звучит!

— А в ходе событий ты не жаловалась.

— Я сладострастная ханжа. Я сразу предупредила.

Мира заказала кофе. Едва слуга ушел, она скинула халат и наполнила чашки нагая.

— Дорогой, скажи, у тебя есть планы на ближайшие полчаса?..

Эрвин кашлянул.

— Есть, но не те, о каких думаешь. Я должен тебе сознаться.

— С кем? — спросила Мира. — Если не с сестрой, то могу простить.

— Дело не в этом. Вчера я встречался с послами шаванов.

Мира ощутила укол.

— За моей спиной?

— Они прибыли под видом южан, мне слишком поздно доложили, кто такие на самом деле. Я не стал отвлекать тебя от праздника, зато придумал отличный план.

— Сговора?

— И ты еще упрекаешь Иону в язвительности! Нет, план того, как добыть тебе перстоносца. Белые ручки владычицы больше не будут ворочать камни.

Эрвин насладился ее удивлением и пояснил:

— Я напугал шаванов. Они предложили дань, я отверг. Моего гнева не утолить деньгами, только кровью. Пусть они сожрут друг друга на моих глазах — лишь это меня порадует. Правда, шаваны попались не из пугливых. Вчера они не дрогнули, сегодня я добавлю еще одну штуку. Будь я проклят, если они не замерзнут от страха. А потом, вечером, ты позовешь их на аудиенцию. Я буду злым волком, а ты — доброй кошкой. Прикажешь мне заключить с ними мир, и я покорюсь. От счастья они дадут что угодно — например, ханида.

Мира подумала: получите, леди Лейла Тальмир! Я же говорила: герцог верен мне!

— А точно сработает? Не сбегут ли шаваны после твоих угроз?

— Хе-хе, от иксов не убежишь. Только после твоего приказа я нехотя сниму охрану.

— А не обидятся ли они?

— Смертельно обидятся. Но — на меня. Ты останешься светлой и прекрасной! Советую пригласить мать Алисию и Амессина, пускай узрят твое великодушие.

Мия припала к нему, не сдерживая чувств.

— Милый мой, огромное спасибо!.. Еще один подарок, я не заслуживаю столько! Ты приучаешь меня быть счастливой!

Он ответил на поцелуй.

— Почему же ты говоришь: не заслуживаю?

В голове пронеслось: потому что я лгунья. Я договорилась с епископом и не смогла тебе признаться…

— Ах, просто так. Видимо, дурное влияние Ионы.

Э

Пока Эрвин шел в кабинет, на лице играла непозволительно широкая улыбка. Вот беда! И сколько раз говорил себе: нельзя проводить с Мией целую ночь. Лучше так: развлеклись вечером — а в полночь разошлись каждый в свои покои. Если Мия просыпается с ним в одной постели, то жаждет утренних услад и, как правило, получает желаемое. Сложно, знаете ли, отказать янмэйской императрице! Потом весь день Эрвин ходит сонный, но это еще полбеды. Хуже — что на устах остается довольная улыбочка. А как изображать грозного волка, если выглядишь сытым котом?

Эрвин сделал несколько упражнений для мимических мышц, старательно согнал с лица проявления радости, сурово насупил брови — и шагнул в кабинет. Под охраной четырех иксов здесь уже ждали Неймир-Оборотень и пара шаванок.

— Милорд, — кашлянул посол.

Шаванки зло стиснули зубы. Видимо, Неймир пересказал им милую выдумку герцога.

— Я отвратно спал, — пожаловался Эрвин. — Не имею сил на долгую беседу. Будьте кратки, сударь.

Неймир сказал:

— Я обдумал вашу легенду. Она мне не по нраву.

— Вот как.

— Боюсь, она не возымеет эффекта. Если вы, милорд, желаете лишь напугать шаванов, то это напрасный труд.

— Сыны Степи бесстрашны?

— Сыны Степи уже достаточно напуганы. Хватило зимнего отступления, когда из десяти выживали двое. Легенда должна содержать что-либо, кроме страха, иначе она лишена смысла.

Эрвин тоже вспомнил зиму, и радость улетучилась, уступив место холодному, замороженному в недрах души гневу.

— Придумали нечто получше? Удивите меня.

— Гной-ганта привел шаванов на Север, чтобы грабить и убивать. «Берите, что можете», — сказал он им, и сыны Степи взяли села волков, города волков, детей и жен волков.

Посол говорил твердо. Несмотря на гнев, Эрвин ощутил уважение: храбрый парень.

— Весьма правдиво. Что было дальше?

— Орда пришла к самой волчьей столице, и Гной-ганта снова сказал: «Берите, что можете». Шаваны ринулись в атаку, меча огонь. Вспыхнул замок, стали рушиться стены. Но вдруг волки вышли из логова прямо навстречу Перстам. «Положите их в пыль!» — велел Гной-ганта. Шаваны открыли яростный огонь, но кайры не отступили. Несмотря на Персты, доскакали и стали рубить шаванов. Сыны Степи взмолились: «Вождь, помоги нам! Одолей врага!» Конечно, Гной-ганта мог убить волчьего герцога. Но, глядя на шаванов, он испытал омерзение. «Вы жалки и слабы. Ничего не можете сами, потому недостойны великого вождя. Я ухожу в иные миры и найду себе лучшее войско!» Он взмыл в небо, присоединившись к Орде Странников. А шаваны сполна были наказаны за слабость: большинство погибло при отступлении, лишь немногие вернулись в Степь и рассказали всем, какая судьба ждет слюнтяев и трусов.

Посол окончил речь. Эрвин долго молчал, чувствуя смесь гнева с уважением. Этой легендою Неймир возвысил шаванов: пострадали за слабость, а не за варварство, скотство, бесчестье. Предстали не бандитами, а славными воинами, просто кайры оказались сильнее. Но может быть, это и нужно? Когда хочешь выместить злобу, втопчи противника в грязь. А когда хочешь преподать урок, обращайся к лучшим чертам человека. Никто не пожелает помнить унижение. В веках останется лишь та легенда, которая дает повод для гордости.

Эрвин всмотрелся в лица шаванок — и увидел веру. Лучницы впустили в душу слова Неймира, хотя и знали, что дело было иначе.

— Ваша легенда лучше моей, — признал герцог. — Пожалуй, есть польза в том, чтобы Степь ее запомнила.

— Благодарю, милорд, — поклонился Неймир.

— Но в ней недостает кое-чего. А именно: зримого символа. Идемте со мною.

Мия обожала жуткие места. Сумрак подземелий неизменно приводил ее в возбуждение. Они занимались любовью в усыпальнице Ориджинов, на крышке пустого саркофага, загодя отведенного для Эрвина Софии. Он смеялся: «Какая романтика! После похорон помру еще раз — от ностальгии!» Мия отдавалась ему на черных досках сгоревшей башни. Эрвин пытался возразить: «Это уж слишком, мы провалимся». В ответ она задрала подол платья: «Молчите, милорд, и делайте дело». Эрвин привел ее в подземелье Первой Зимы, в одну из тех мрачных камер, где нельзя встать в полный рост: «Это похоже на монастырь Ульяны?» Мия прильнула к нему: «Да, но с одним отличием: здесь можно стонать». Вскоре она стонала так громко, что Эрвину пришлось зажимать ей рот. Мия кусала его за пальцы: «Это же темница, нас не слышат!» Он шептал: «О, боги! Тебя слышат даже в Лиде!»

Однако глубоко под замком имелось такое место, где у Мии пропадало не только желание, но и дар речи. В единственный раз, когда они вдвоем пришли туда, Мия застыла на долгую минуту, а потом выдавила: «Давай уйдем. Здесь я тебя боюсь». Нынче Эрвин привел в это место послов Степи.

Кроме темниц и пыточных камер, под замком имеются вполне мирные помещения: хозяйственные погреба. А среди погребов есть комната, врытая в землю глубже остальных. Это ледник — хранилище холода от зимы до зимы. Летом, в жаркую пору, лед очень нужен, и взять его неоткуда, кроме как из подземных запасов. Склад холода делится на две части. В одной половине лежат пирамидой кубы льда — для мороженого, вина, прохладительных напитков и прочих летних нужд. В другой половине стоят мертвые люди.

Неймир вздрогнул, когда различил их во мраке. Обе шаванки шарахнулись за его спину. Герцог осветил фонарем первого мертвеца. То был широкий костью пожилой мужчина, иссиня белый, покрытый дюймовым слоем льда. Подтаявший лед был достаточно прозрачен, чтобы разглядеть полностью голое тело, пятна обморожения на коже, скрюченные в судороге пальцы. Мужчину заморозили живьем.

— Возможно, вы слыхали выражение: «Прощен как Бенедикт». Позвольте представить: перед вами граф Бенедикт Флеминг.

— Вот так вы его простили?..

— Даже больше: в таком виде его возили по городам герцогства Ориджин. Все мои вассалы могли убедиться в милосердии сеньора.

— Милосердии?.. — выдавил Неймир.

— Последним, что сумел сказать граф, были слова благодарности за мою доброту. Как видите, рядом с ним нет ни жены, ни дочки.

Однако в сумраке виднелись другие страшные фигуры. Неймир пригляделся к ним. Со всей очевидностью, эти люди погибли иначе, чем граф Флеминг. Тела имели рубленые и колотые раны, некоторым недоставало руки. То были шаваны, убитые в бою и посмертно вмороженные в лед. Неймир пошел между них, дрожа от предчувствия, боясь встретить… Однако женщин не было в этой жуткой галерее.

— Ледник мал, — посетовал герцог. — Мы удостоили вечного хранения лишь командиров и вождей. Узнаете кого-нибудь из них?

Неймир назвал имя и указал на одну из скульптур. Голова сего покойника была отрублена, а затем приставлена на место и приморожена к шее.

— Хороший выбор, — сказал герцог. — Этот человек перед гибелью успел совершить подвиг: нанес мне смертельную рану. Сударь, поцелуйте его.

Неймир скривился:

— Я не стану.

Герцог спокойно положил руку на лицо трупа. Лед отделял ладонь от мертвой головы.

— Не бойтесь, трупный яд вам не грозит. Это чистая вода.

— Зачем? — спросил Неймир.

— В дополнение к вашей прекрасной легенде. Перед вами человек, который почти убил герцога Ориджина. Он заслуживает почета. Вы отвезете тело в Рей-Рой, оно будет храниться в любом месте, которое выберет ганта Корт, и любой шаван сможет его увидеть, если пожелает. А вот условие моей дружбы с вами. Всякий раз, когда я или мои послы прибудем в Рей-Рой, вождь Степи должен подойти к этому телу и поцеловать в лицо. Это будем видеть и мы, и шаваны. Если по какой-либо причине вождь не сделает этого, Север начнет войну с Рейсом.

М

Нелегко было вернуться от праздника к мыслям о делах. Роберт Ориджин предоставил результаты финансового анализа — Мира полчаса тупо глядела на них, а думала о призраках, танцах и телах, испачканных кремом. Уитмор огласил имена гвардейцев, которые заслуживают поощрений в честь праздника. Мира подписала, но не поняла логику: день рожденья у меня, а подарки — гвардейцам? Лейла Тальмир отчитала владычицу за очередную ночевку в замке и выдала список формальных гостей, которых придется принять завтра. Около семидесяти лиц, одно скучней другого. День будет убит намертво. Зато Лейла сказала и что-то хорошее:

— Владычица, правильно сделали, что сбежали с пьесы леди Ориджин. Пускай не мнит себя великим драматургом.

После фрейлины явился первый секретарь. На лице его читалось: тоже думает не о делах. И он, и Мира разом захотели спросить: «Ну, как прошло?»

— У меня был чудесный праздник! — похвасталась Мира.

— А у меня — не чудесный, но многообещающий.

Повспоминали забавные моменты, оба отметили заслуги капитана Шаттэрхенда. Потом Эмбер вздохнул:

— Нужно сказать пару слов о делах…

— Куда деваться, — вздохнула Мира.

— По вашему приказу я разыскивал типографию, способную выполнить секретный заказ. Было сложно: типографии Фаунтерры и Маренго держат под контролем люди Адриана. Но у моих друзей, недовольных бургомистром, нашлись друзья в Руайльде. Там есть один печатный цех, правда, малой мощности…

— Премного благодарю. Размещу у них часть заказа, для другой части подрядчик уже найден.

— Как вам удалось?

Ценою чести и совести…

— Даже не старалась, цех сам меня нашел.

— Прекрасно, владычица. Но другая тема не столь приятна: епископ Амессин и мать Алисия жаждут крови герцога. Не насытившись ею, примутся за вашу. Герцог обещал до праздника устроить мир с шаванами. Мира нет, священники возмущены.

— Пригласите их на аудиенцию к вечерней песне. Я заключу договор при них.

Ветровые трубы соборов Первой Зимы протяжно и торжественно пели в унисон. Мира окончила третью чашку вечернего кофе и, наконец, отделалась от мыслей о празднике. Тогда в ее приемную вошли служители Церкви. После скупых поздравлений мать Алисия приступила к делу:

— Владычица, давеча вы стали свидетелем сцены, когда мы подвергли критике герцога Ориджина и его отношения с Рейсом. Мы не обращались к вам в ходе той беседы, но вашему величеству всегда стоит помнить: мир в империи Полари — первейшая забота императора. Герцог не спешит подписать договор. Мы вынуждены воззвать к вам: обеспечьте покорность своего вассала.

Мира криво усмехнулась: покорность Эрвина — это полбеды. Кто бы вразумил его сестру…

Епископ заговорил мягче, чем Алисия, но тоже с нажимом:

— Ваше величество озабочена грядущими выборами. Это можно понять, но следует учесть и другое: выборы могут сорваться, если не будет подписан мир. Пред лицом Церкви герцог Ориджин проявил своеволие. Остается надеяться лишь на то, что вы обуздаете его.

А ведь это новая проверка, — поняла Мира. Церковь готова голосовать за меня, но только если я смогу держать волка на цепи. В противном случае не гожусь во владыки.

— Святая мать, святой отец, простите мне эту проволочку. Я учла все, сказанное вами, потому и назначила эту встречу. Заключение мира состоится у вас на глазах. Баронет, будьте добры, пригласите послов.

Эмбер никому не отдал честь служить секретарем при таком событии. Сам стоял у левого плеча императрицы, сам же отдал команду часовым:

— Владычица ждет герцога и послов Степи.

Первым вошел Эрвин, опоясанный Гласом Зимы. За ним Фитцджеральд и Шрам в парадных доспехах. А следом послы Степи — мужчина и две женщины — в окружении четверки иксов. Иксы были черны, как столетние вороны, и увешаны смертоносным железом. Шаваны — легко одеты и безоружны. С появлением каждого нового человека, церковники все больше менялись в лице. Наконец, епископ не выдержал:

— Герцог Ориджин, я вижу возмутительное зрелище! Вы ведете послов под охраной, как преступников?!

Эрвин улыбнулся с тончайшею иронией. Будь Мира наивнее, могла бы влюбиться в одну эту улыбку.

— Отче, вы сами отмечали: Север ведет войну со Степью. Лазутчики врага взяты под конвой.

— Немедленно развяжите их!

Шаванский посол показал свободные руки и поклонился владычице:

— К услугам вашего величества, Неймир по прозвищу Оборотень, первый всадник ганты Корта. Я не имею претензий к герцогу. Под охраной или без нее, все равно очевидно: в этом городе мы — в его власти.

Мира поприветствовала посла. Его лицо — подвижное, богатое эмоциями и жизненным опытом — отдаленно напоминало Инжи Прайса. Посол выпрямился в полный рост:

— От своего имени желаю вашему величеству крепчайшего здоровья и долгих лет красоты. А от имени ганты Корта обязан сказать следующее.

Внезапно он упал на колени и уткнулся лбом в пол. То же самое сделали обе шаванки. Не поднимая лиц от паркета, они произнесли:

— Ганта Корт умоляет о прощении. Он был глуп и дерзок. Он сошелся в бою с той, кто летает по небу. Он клянется на крови, что никогда не повторит этой ошибки.

У Эрвина глаза полезли на лоб. Видимо, с ним шаваны даже не думали пресмыкаться. Мира тоже была потрясена. Да, сыны Степи — жадны и дики, но в недостатке гордости их никто не упрекал.

— Поднимитесь! Мне не нужно раболепие!

— Ганта Корт велел нам не разгибать колен, пока не получим прощение.

Эрвин хмыкнул:

— А если никогда?

Священники прошили его строгими взглядами.

Мира повторила:

— Встаньте же, Неймир.

— Наши колени приросли к земле. Без вашего прощения мы — ползучие твари.

Она растерялась. Шаваны почти не навредили ей. Не ее дело — прощать или нет. Им бы стоило пасть на колени перед жителями Лида — но не перед Мирой.

— Прекратите это, я приказываю!

Вместо ответа Неймир запел. Шаванки вторили ему. Гортанные слова степного наречия растекались по полу. Возникло чувство, будто сама Степь целует ноги Миры. Стало неловко и даже страшно. Она подошла к Неймиру:

— Поднимитесь, я прошу…

Посол взял подол ее платья и поднес к губам. Не поцеловал, нет, а лишь согрел дыханием. Будто касание его губ могло осквернить даже материю ее платья! А шаванки продолжали петь, не отрывая глаз от пола. Мира схватила посла за плечи:

— Встаньте сейчас же, я не могу это терпеть! Вы — люди, а не черви. И мне вы не делали зла. Кайтесь перед герцогом Ориджином…

— Значит, та, кто летает по небу, простила нас?

— Если герцог простит, прощу и я. Заключите мир с ним, вот все чего хочу.

Не поднимаясь с колен, послы повернулись к Эрвину. Тот был растерян, никак не ожидал происходящего.

— Великий герцог снежных волков, прости нас. Та, кто летает по небу, не даст нам подняться без вашего слова.

— Вы сами упали ниц. Валяйтесь сколько угодно.

Священники разом напали на Эрвина:

— Герцог, что еще вам нужно для мира? Послы бьют челом и целуют землю! Неужто ваша гордыня не насытилась?!

Эрвин опешил:

— Я этого не требовал! Послы знают мои условия, этот балаган в них не входит.

— Мы приняли условия, о великий герцог, — пролепетал Неймир. — Но все еще не прощены девой, летающей по небу.

Минерва беспомощно уставилась на Эрвина. По плану она должна была приказать ему заключить мир. Но план давно сломался, происходило черте что. Она вспомнила лишь главное, о чем мечтала: перстоносец! Слуга с первокровью в жилах, чтобы таскать камни, пока она правит империей.

— Я прощу вас, если ганта Корт передаст мне в подчинение одного из ханида вир канна.

— Все, что прикажет дева, летающая по небу!

— Ему предстоит не стрелять, а строить плотины и мосты. Выберите ханида, способного хоть немного работать мозгами.

— Мы пришлем троих, пусть выберет та, кто летает по небу!

Мать Алисия ввернула:

— Этот человек обязан покаяться перед святой Церковью и принять строгую епитимью.

— Ради прощения летающей девы он примет что угодно, даже пинту яда!

Мира похлопала глазами. Эрвин шепнул подсказку:

— Прости их…

— Встаньте, дети Степи. Теперь вы прощены.

Трое поднялись с таким видом, будто готовы зарыдать от счастья.

— Ганта Корт в вечном долгу перед вашим величеством!

Эрвин кашлянул:

— Надеюсь, прощение не стерло вам память. Доставьте ганте Корту мой подарок.

— Так точно, милорд, — ответил Неймир тоном, лишенным раболепия.

Дориан Эмбер подал пару бумаг: первичное соглашение о мире. Детальные условия могут обсуждаться еще долго; пока же стороны заверяли тот факт, что уладили ключевые пункты и больше не находятся в состоянии войны. Также Эмбер изучил верительные грамоты послов и убедился, что десять крупнейших гант Степи позволили Неймиру поставить подпись от их имени. После этого герцог Ориджин и Неймир Оборотень поочередно взялись за перо.

Послы ушли уже без конвоя. На улице их встретили парни из бригады Святого Страуса, чтобы вместе пойти праздновать в кабак. Мать Алисия удалилась, за нею и Эрвин. Епископ Амессин попросил разрешения сказать пару слов.

— Владычица, я рад, что эта трудность улажена. Особенно приятно видеть герцога Ориджина, подвластного вам. Церковь Праотцов высоко ценит владыку, способного обуздать лордов.

Мира подавила улыбку: знала бы Церковь, как именно я его обуздала…

— Тогда, я полагаю, соглашение в силе?

— Слово Праотцов нерушимо, владычица.

— Типография ордена будет к моим услугам?

— Я уже издал такой приказ.

— Благодарю. Я пошлю с вами гвардейцев, которые отдадут в печать материалы и проследят за процессом.

— Как будет угодно вашему величеству.

Э

В холле ратуши Эрвина ожидала мать Алисия.

— Уделите мне время, герцог.

Он кивнул Шраму с Фитцджеральдом:

— Ждите на улице.

Оставшись с ним наедине, Алисия сказала:

— Я оценила ваше мастерство. Вы подписали мир, сохранив твердость, в то время, как Минерва размякла. И последнее слово было за вами, что вряд ли укрылось от шаванских ушей.

— Благодарю за высокую оценку.

— Если не возражаете, я передам капитулу этот эпизод. Святые матери ценят знание о талантах и характерах лордов.

— Буду только рад.

Но тут голос священницы стал суше:

— Вчера навестила собор. Мастера сознались, что работы над «Выбором Агаты» до сих пор не ведутся. При всем уважении к вам, я не готова это простить. В ходе битвы вы допустили гибель святыни, а теперь даже не думаете восстанавливать!

— Думаю денно и нощно, святая мать. Именно потому работы заморожены.

— Думайте быстрее, милорд. Через два дня я покину Первую Зиму.

Алисия ушла, Эрвин мрачно посмотрел ей вослед. Что за беда с этими дамами в диадемах? Корделия тоже была такою: не могла сказать доброе слово без пары упреков прицепом. Фреска, фреска, фреска… Как передать внешность величайшей женщины в истории?

Хм… А может, не стоит так напрягаться? По словам Натаниэль, Агата была физиком. Можно сказать просто: «Ученая дама», и пусть живописец рисует на свой вкус. Право, зачем столько пиетета перед обычным физиком? Вот Мия изучала финансы, значит, тоже ученая. И что теперь, писать с нее иконы?..

Светлая Агата возникла прямо перед ним. Во всем своем великолепии — куда там Минерве! Куда там Янмэй Милосердной, если уж на то пошло… Дала полюбоваться собою. Подняла к лицу идеальную ладонь: тонкие пальцы, мраморная кожа… Сжала в кулак и поднесла к носу Эрвина. Он улыбнулся:

— Примерно этого я и ожидал. Прости, Агата, подумал глупость. Буду стараться изо всех сил.

Когда вышел на улицу, его ждали охотники на призраков. А с ними вместе — посол Степи. Шрам доложил:

— Этому ишаку понравилось протирать колени. Хочет еще перед вами нагнуться.

— Не хочу, — возразил Неймир Оборотень. — Милорд, прошу вас как воин воина. В ваших землях погибла моя любимая женщина. Позвольте увидеть ее могилу.

— Могилу? — уточнил Эрвин.

Неймир изменился в лице.

— Милорд, я все понимаю. Мои соплеменники делали ремни из кожи ваших предков. Не удивлюсь, если тело любимой изрубили на части и отдали псам. Покажите хотя бы место, где она погибла.

— Как ее звали?

— Чара Спутница, либо — Чара Без Страха. Она была наставницей стрелков ханида вир канна.

Эрвин долго молчал. Он не давал себе труда запоминать имена дохлых гадов. Своей рукой он уложил десяток шаванов, а сестра перебила сотню, и ни один из тех мертвецов не стоил памяти. Но так уж вышло: имя Чары Без Страха он знал. Эта лучница вместе с Паулем пробила оборону лабиринта. Прорвалась через всю долину, добралась аж до грота Косули, и лишь там погибла от руки ассасина владычицы. В данном случае прозвище не лгало: Чара Без Страха.

— Мы не порезали трупы на ремни и не отдали собакам. Хоронить тоже не стали: ни один из моих людей не стал бы копать могилу. Безымянных мертвых шаванов мы просто сожгли. Пленные шаваны спели песни и развеяли золу.

Неймир вздохнул:

— Благодарю, милорд.

— Ваша любимая не была безымянной. Ее пепел сложили в сосуд и спрятали в подвале под арсеналом замка. Сосуд надписан. Если ее дух явится мстить, мы будем знать его имя.

Шаван так и замер. С трудом прошептал:

— Позвольте…

И вот они стояли в темной камере подземелья. Эрвин держал фонарь, Шрам вынул глиняный сосуд из узкой ячейки в стене. На глаза шавана навернулись слезы. Дрожащими руками он взял сосуд.

— Выйдите, прошу…

Эрвин качнул головой:

— Нет.

Неймир прижал сосуд к груди. Скорчился, сжался, обнимая глину, словно живого человека. Зашевелил губами — беззвучно, чтоб не услышали волки. И быстро, сбивчиво, пока не вышло время. Сколько отпущено на прощанье — минута, две?..

Эрвин сам чуть не всхлипнул. Да тьма ж тебя сожри!..

— Неймир, возьмите Чару с собой. Ее место в Степи.

Во дворе замка он долго стоял, пытаясь восстановить дыхание, и представлял глиняные вазы с надписями. Иона София Джессика. Аланис Аделия Абигайль. Минерва Джемма Алессандра. Неправильно, когда гибнут женщины. Особенно — когда смелые женщины, то бишь — лучшие изо всех. Но ведь именно такие и гибнут…

— Пожалел его, да? — раздался рядом знакомый голос.

— Тревога?

— Жалость украшает воина. Слезы мужчины — дороже алмазов.

— Тревога, тьма сожри!

— Жалко — у пчелки в попке.

Вопреки сентиментальному настрою, Эрвин улыбнулся.

— Знаешь, я скучал по тебе.

— Неужели? А мне думалось, подрабатывал лесорубом…

— Ты о чем?

— Бревнышко. Березовое. Ладное, пахучее.

— Прекрати!

— По нежной коре тек березовый сок. Он был для меня слаще хмеля и меда…

— Поди к черту, — фыркнул Эрвин и зашагал прочь.

Тревога кинулась следом:

— Стой! У меня еще не кончились остроты!

— Даллия Рейвен, исчезни.

— Осторожнее! Это же подлинное имя. Повторишь — придется исчезнуть.

— Вот и славно. Даллия Рейвен…

— Нет! — Призрак бросился к нему. — Извини, пожалуйста. Не хотела обидеть, думала — смешно. Ты ж сам говорил: бревнышко.

— Подслушивала?

Даллия показала кончик ногтя:

— Вот на столечко.

Эрвин обнял ее.

— Тьма тебя сожри, я очень скучал.

— Ты обнимаешь воздух. Кайры подумают: герцог свихнулся.

— Не будь дурой, наслаждайся.

Даллия обняла его в ответ.

Потом Эрвин спросил:

— А хочешь меня спасти?

— Думаешь меня этим задобрить? Милый, ты ошибся: я не Иона. Это она мечтает отдать жизнь и сладко умереть на твоих руках. А я уже разок померла, и, знаешь, было не очень. «Сударыня, боюсь, мы не сможем помочь». «Просто… кх-кх… позовите лорда Эрвина… пусть увидит меня… кх-кх… перед смертью». «Хрену пожуй, низкородная дура. Герцогу плевать на таких, как ты».

— Да-да, я поступил ужасно, будешь мстить мне тысячу лет. Теперь скажи: хочешь спасти?

Даллия погрызла пальчик:

— Занятное предложение… А можно посмотреть, как ты с бревнышком?

— Нет.

— А разочек?

— Нет.

— А чашу-череп будешь искать?

— Не слишком быстро.

Даллия улыбнулась:

— Милорд, чем могу помочь?

— Прикинься Светлой Агатой.

— Я ж ее не видела. Она приходит, когда меня нет.

— Тогда прикинься Аланис.

Даллия сменила облик.

— Нет, не Аланис в постели, а Аланис в лучшем проявлении. Когда жертвует собой, чтобы убить Кукловода.

— Любишь же ты мучениц…

Даллия изменилась. Эрвин поморщил нос:

— И правда, скверно. Хорошо, иначе. Аланис служит бургомистром и целый день улаживает проблемы.

Даллия исполнила.

— Лучше. Теперь прибавь кое-что: при этом Аланис — ученая, глубоко знает физику и вообще тайны мироздания.

Даллия поднатужилась, но смогла.

— Умница. Теперь дальше: Аланис выглядит на двадцать три, но прожила уже семьдесят. Она попала на необитаемый остров и знает, что не выберется никогда.

Тревога долго старалась, перебрав дюжину лиц, и вот, наконец, приняла нужный облик.

— О, боги! У тебя истинный талант!

— Заметил спустя два года знакомства?

— Последний штрих: несмотря на все, сказанное выше, ты умеешь радоваться жизни.

— Это легко, — обронила Тревога, и в уголках ее глаз появились тончайшие лучики.

— Я люблю тебя, — произнес Эрвин. — Оставайся такой, как сейчас. Переместись в Малый тупик, третий дом, он с фреской на фасаде. Там спит мастер-живописец, покажись ему.

— Раздеваться не стану, — предупредила Даллия.

— Ему неважно твое тело, покажи лицо. Он захочет зарисовать — не мешай. Сиди сколько надо, пока не нарисует. Потом сделай что-нибудь агатовское: ну, сломай перо, сыграй в стратемы, кого-нибудь убей. И можешь возвращаться.

— Тогда ты сделаешь все, что попрошу?

— Буду вечно в долгу перед тобой.

— Еще пять лет не найдешь чашу?

— Хорошо.

— Станешь моим после смерти?

— Надеюсь, ты меня к тому времени забудешь.

— А можно посмотреть, как пилишь бревнышко?

— Нет!

— Эх… ну ладно.

Призрак Даллии Рейвен поцеловал герцога и растворился в воздухе.

М

Собор Светлой Агаты уже накрыл вечерний сумрак. Мастера оканчивали работу, по одному гасли искровые прожектора, величавые фрески становились тенями. Эхо терялось в поднебесье сводов, оставляя внизу гулкую тишь.

Мира ждала у «Выбора Агаты», окруженного неудачными эскизами. Нарочно пришла раньше, чтобы постоять в тишине и впитать ауру этого места. Переговоры с агатовцем требуют особого настроя…

Иона София Джессика явилась ровно в назначенный час. Остановилась осторонь Миры, молча наклонила голову, строго исполнив этикет. Владычица должна начать беседу.

— Леди Иона, я хочу попросить у вас прощения. — Мира начала с трудных слов, дальше пошло легче. — Вчера я приняла послов Степи. Они стали пресмыкаться: упали на колени, ударили лбами в пол, поцеловали подол платья… Леди Иона, это было ужасно. Я испытывала такой стыд, будто сама стояла на коленях. Нет ничего хуже вида униженных людей.

— Ваша правда, — ответила Иона.

— Тогда я поняла, как глупо поступила с вами. Все время я приводила медицинские доводы, говорила о диагнозах и симптомах, злилась, что вы не соглашаетесь. Но дело было вовсе не в медицине.

— Вовсе нет.

— Я не имела права приказывать в таком тоне. Это ваша жизнь, ваше дело и ваш Священный Предмет. А я командовала так, будто вы — прислуга. Простите меня, миледи.

Иона поклонилась.

— И вы меня простите. Какая бы дружба ни связывала вассала с сеньором, вассал не должен забывать об уважении. Тем же вечером я поняла, что правда за вами, но из духа противоречия не хотела признать. Это глупо и недостойно. Приношу извинения.

Мира сказала:

— Позвольте поделиться с вами одним рассуждением. Первые месяцы на троне я не делала ничего, лишь сменяла наряды и пила. Но государственная машина ничуть не пострадала, наоборот: придворные говорили, что так даже лучше. Позже, вспоминая те времена, я задумалась: если от безделья владыки ничего не меняется, то зачем он нужен? Какую пользу приносит миру император Полари? Вопрос оказался непростым, поначалу на ум шла не польза, а вред: Династия выжимает соки из подданных и сталкивает лбами лордов. Но затем поиски увенчались успехом. Я обнаружила, какие блага производит Династия.

Этот монолог не входил в планы. Когда Иона извинилась, Мире стало легко на душе, и слова сами собою полились изо рта. Иона слушала с большим интересом.

— Продолжайте, владычица.

Мира поправила:

— Миледи. А лучше — Мира… Первым благом оказалась искра. Искровая техника дорога и сложна. Ее производство требует огромных средств и хорошо обученных инженеров. Даже в богатых землях, вроде Шиммери или Южного Пути, нет достаточной подготовки мастеров, чтобы выпускать свою технику. Искровые цеха, рельсовые дороги, линии волны всюду строят инженеры, обученные в Фаунтерре. Династия дает миру блага искры. Хотя и применяет их как орудие манипуляций.

— Вы строги к своим предшественникам.

— И к себе самой… Вторым благом стало здоровье. Медицина в данный момент — смесь суеверий, шарлатанства и редких проверенных знаний. В большинстве земель ее почти не принимают всерьез: «Главное — молиться Праматери Сьюзен». Лишь Династия пытается придать ей черты науки. Открыт медицинский факультет, печатаются учебники и справочники, ведется методичная борьба с эпидемиями. Все это делается плохо, зачастую нелепо, но Династия хотя бы стремится к улучшению. Мы с вами можем совершить переворот. Рука Знахарки впервые дала надежный способ проверки знаний — стало быть, медицина может стать точной наукой. В мечтах я вижу министерство здравоохранения, соединенное с медицинским факультетом. Имеется стандарт образования: лекарь должен уметь распознать все хвори, известные Руке Знахарки. Каждый год мы сможем готовить сто лекарей для всех земель. Вернувшись домой, они обучат других. Пройдет десять лет — и медицина будет столь же точна, как физика или навигация. Мы с вами спасем Поларис от болезней. Вернее — я питала робкую надежду — это сделаете вы. Никого другого я не могу представить на месте министра.

После паузы леди Иона ответила с теплотой в голосе:

— Мира, это прекрасный план. Я буду счастлива, если он воплотится в жизнь, и счастлива вдвойне — если поучаствую в нем. Но в подкупе нет смысла. Ты сказала о министерстве, чтобы создать приманку. Это не обязательно: я помогу в любом случае.

— Но я действительно хочу, чтобы ты стала министром. Кто же еще?

Иона улыбнулась:

— Ну, только ради тебя…

Минерва спросила:

— Значит, ссоры в прошлом? Мир заключен?

Иона ответила с удивлением:

— Неужели мы ссорились? Здоровое соперничество украшает дружбу. Разве тебе не было приятно немножко поточить когти?

— Приятно?.. Э… Ну… Да уж, дорогая, ты доставила мне много радости!

Они рассмеялись, но вдруг Иона прижала палец к губам:

— Шшш! Кто-то идет.

Они прислушались и различили шаги двух пар ног.

— Эрвин и женщина, — определила Иона. — Давай спрячемся!

— Где?.. Зачем?..

— Чтобы подслушать, конечно!

Глаза Ионы смеялись. Она схватила Миру за руку и потащила в тень за колонной. Едва девушки успели скрыться, как перед «Выбором Агаты» появился Эрвин. Его спутницей, действительно, была женщина — с диадемой высшей матери на седых волосах.

— Герцог, надеюсь, собор пуст?

— Маляры оканчивают работы на верхних лесах. Они ничего не услышат, говорите свободно.

— Милорд, я нахожусь в смятении. Нынче к епископу Первой Зимы пришел мастер-живописец и заявил о чуде. Ночью живописцу явилась Светлая Агата. Ни слова не говоря, Праматерь села в кресло, взяла из воздуха том «Иллюзий» и принялась читать. Живописец был поражен духовностью ее красоты. Схватив мольберт, он принялся за портрет. Агата долго просидела, увлеченная чтением, и позволила зарисовать себя. Затем убрала книгу в незримое пространство. Осталась лишь закладка в виде березовой ветви, Агата сломала ее, благословила художника двукратной спиралью и удалилась на Звезду. Потрясенный живописец пришел к епископу Первой Зимы, а тот — ко мне. Епископ не посмел лично заверить свершение чуда и обратился за помощью.

— Какое решение вы приняли, святая мать?

— Еще не приняла, милорд. Символика березовой ветви — странная деталь. Светлая Агата не имела ничего общего с деревьями и ветками. Но сам вид художника подтверждал его слова. Нет сомнений: мастер пребывал в экстазе веры. Только прикосновение божественной сущности может так воодушевить человека. А кроме того, он принес рисунок. То был лишь набросок карандашом, но лучшего изображения Агаты я не встречала!

Мать Алисия подала Эрвину сложенный лист бумаги. Иона с Мирой вытянули шеи, но не смогли рассмотреть. Впрочем, реакция Эрвина говорила обо всем:

— Это гениально!

— Больше, чем гениально. Это божественно. Рукою художника правила сама Праматерь. Если он повторит рисунок на штукатурке и в цвете, выйдет лучшая фреска Светлой Агаты.

Эрвин поклонился:

— Могу ли я считать себя прощенным?

Мать Алисия прочистила старческое горло.

— В этом и состоит мое смятение. Милорд, вчера я дала вам последний день, и нынче состоялось чудо. Объясните, каким образом вы это сделали?

Мира шепнула в ухо Ионе:

— И правда, как он?..

Эрвин развел руками с невиннейшим видом:

— Я тоже озадачен, святая мать. Провел вечер в молитвах — вот все, что я сделал.

— Хотите сказать, Праматерь услышала вашу просьбу и явилась художнику?

— Вряд ли. На войне я попадал в пре скверные ситуации, и Агата не баловала меня помощью, несмотря на все молитвы. А теперь, ради какого-то рисунка… Нет, сомневаюсь. Скорее, Агата не хотела прогневить вас.

Алисия фыркнула:

— Гордыня и богохульство!

— Подумайте сами: вы собирались в гневе покинуть город. Свершилось чудо — и вы уезжаете довольная. Светлая Агата зрит будущее. Она знала, что ее поступок вас порадует.

— Милорд, я запрещаю вам повторять эту версию, полную греховной гордыни!

Эрвин положил руку на сердце.

— Простите, святая мать: гордыней будет, если повторять станете вы. Но в моих словах нет ничего, кроме веры и почтения. Я скажу, что чудо явлено ради вас, — поскольку сам в это верю.

— Кхм… кхм… А как вы объясните символику березы?

— Быть может, Агата устала, что люди всегда рисуют ее с пером? Будто вся ее натура сводится к одному символу — это обидно, не правда ли? Вот она и подарила нам новую метафору.

Алисия согласилась:

— Будет полезно, если богословы исследуют этот вопрос и издадут научный труд.

— В особенности хорошо, если автором труда станете вы, святая мать.

Оставив рисунок Эрвину, священница довольно потерла ладони.

— Милорд, я покидаю Первую Зиму духовно наполненной. Даже не чаяла обрести здесь столько богатства.

— Я полагаю, при следующем визите вы освятите фреску, написанную с этого рисунка?

— С великой радостью. Рисунок — идеален.

— Тогда не затруднит ли вас поставить на нем подпись?

Беседа окончилась. Мать Алисия подозвала помощницу, ожидавшую в стороне, и с нею вместе ушла. Эрвин встал перед фреской, рассматривая рисунок. Он очутился спиной к девушкам, и Иона шепнула:

— Напугаем его.

Они подкрались к Эрвину сзади. Иона протянула загробным шепотом:

— Сссмертный, как ты посссмел?!

— Грешшшшник и разззвратник! — прошипела Мира, подражая голосу призрака.

Эрвин засмеялся:

— Вы не умеете. Учитесь у Тревоги.

Обернулся, увидел их радостные лица и добавил:

— Здорово, что вы помирились!

— Мы и не ссорились, — лукаво ответила Мира. — Здоровое соперничество — не помеха дружбе.

— Умоляю, не говорите этого кайру Джемису!

Иона обняла брата.

— Мира оказала мне доверие и поделилась планом реформ. Я стану министром здравоохранения, а кто-нибудь почти столь же прекрасный — министром образования. За десять лет мы вылечим и обучим весь Поларис.

— И как это вам удастся?

— Сначала скажи: как удалось тебе? Конечно, дело не в матери Алисии. Это сделал ты!

— Просто сотворил чудо. Тебе можно, а мне нельзя?

— Грешная гордыня! Богохульство и разврат!..

Иона повторила, не подумав. Потом осознала, повернулась к Мире, внимательно так посмотрела в глаза:

— Постой, дорогая: почему ты назвала Эрвина развратником?

— Ну, кхм… У него же такая репутация…

— Фрр! Это у твоего секретаря такая репутация! А Эрвин не был ни с кем после смерти Аланис. Даже с Нексией они не делят ложе до брака.

— Э…

Мира обменялась взглядами с любовником. Когда-нибудь нужно открыться. Иона в отличном настроении, готова любить и прощать. И в соборе она точно стрелять не станет.

— Иона, мы хотели сказать тебе кое-что… Мы с Эрвином…

— Да, мы с Мией…

— Что — вы?

— Ну… мы вместе.

— Вместе — что?

Иона все еще не поняла. Мира поцеловала Эрвина в губы.

— Тьма сожри!

— Пожалуйста, не волнуйся, мы…

— Давно?

— Есть ли разница?

— Вы давно?!

— Около месяца…

— Целый месяц?! — Иона попятилась от них, словно от змей. — Вы должны были сказать!

— Мы и говорим…

— Леди Минерва, вы украли у меня любовь матери и брата. Уже месяц я несчастна и покинута, и даже этого не знаю! Вы обязаны были уведомить меня!

— Леди Иона, простите, я впервые завожу фаворита. Думала, это просто: владычица намекает дворянину, и он делает все, что нужно. Разве не так?

— Нет, миледи! Пускай до моих страданий вам нет дела. Конечно, вы не думали обо мне, когда крали мою семью! Но вы применили право Мириам. Должна быть конфидентка. Женщины ближе меня у вас нет. Вам следовало рассказать — хотя бы ради себя самой!

— Клянусь: когда снова применю право Мириам, я сразу расскажу.

— Снова?! — Иона схватилась за голову. — Кто следующий в вашем списке? Роберт?!

— Сестра, послушай… — начал Эрвин.

— О, нет, тебя я даже слушать не стану! Нексия — мой друг. Ты плохо поступил с нею. Я могла бы тебя отговорить, если б вовремя узнала.

Эрвин не сдержал усмешки:

— Тогда ты понимаешь, почему я не сказал.

— Все, — процедила Иона, — у меня больше нет брата.

Печально уронив подбородок, она побрела в темень центрального нефа.

Мира пришла в отчаянье. Эрвин кинулся за сестрой:

— Постой же!

Иона удалялась, исчезая во мраке.

— Нам нет прощения, да?

Ответом была тишина и грустный шорох шагов.

— В последний миг нашего родства дай мне совет.

Иона остановилась, но не обернулась.

— Я решил украсить пилон фреской и выбрал один сюжет. Скажи свое мнение. Пусть оно будет последним, что я услышу из твоих уст.

Эрвин похлопал в ладоши. Доселе мастера на вершине лесов вежливо делали вид, что не слышат семейной сцены. Теперь из-под небес прозвучало:

— Чего угодно милорду?

— Будьте добры, осветите фреску на пилоне.

Клацнули выключатели, загорелись прожектора. Девушки застыли с раскрытыми ртами.

На них смотрело изображение Ионы, выполненное с зеркальной точностью. Северная Принцесса стояла над постелью окровавленного лорда, касаясь Рукой Знахарки ужасной раны на боку. Предмет источал голубое сияние. За спиною Ионы пылал замок Первой Зимы, и красные лучи окружали девушку ореолом. А за обеими ее плечами стояли очередью кайры. Много: десять хорошо различимых, дальше фигуры смазывались. Каждый был ранен. Кровь текла из ран, ожоги пятнали руки и лица. Все ждали касания Северной Принцессы.

Сучий потрох, — говорил Инжи Прайс в качестве брани. Но иногда он произносил слова с особой интонацией. Так, что Мира не вполне понимала: брань это или восторг.

— Сучий потрох… — выронила Минерва у пилона собора.

Она ждала, что Иона закричит: «Как ты посмел! Сотри это богохульство!»

Иона долго смотрела на фреску, затем повернулась к брату.

— Ты… правда… так считаешь?

— Не только я. Высшая мать Алисия освятила фреску. Это уже не моя фантазия, а канонический сюжет.

У Ионы задрожали губы.

— Я же не… я не заслуживаю… так нельзя…

— Покажи хоть одну ошибку.

Иона раскинула руки, обняла вместе Эрвина с Мирой, уткнула лицо между их плеч — и заплакала. Эрвин стал гладить ее. Мира не знала, что делать. Ну, то бишь: железные Ориджины, «мы и есть Север»… Рискнула погладить, и Иона заплакала сильнее, крепче прижавшись лицом к плечу Миры.

А потом всхлипнула:

— Простите… — вырвалась из рук и убежала прочь.

Мира с Эрвином растеряно смотрели друг на друга. Он спросил:

— Думаешь, с ней все будет хорошо?..

— Я думаю, она счастлива, — сказала Мира.

Перевела дух и огляделась по сторонам. Запрокинула голову, мастера на лесах поспешно отвернулись.

— И еще думаю, вон там, вверху, есть свободный участок стены. На нем хорошо бы смотрелась фреска чего-нибудь небесного. Например, летающей шхуны…

Эрвин поцеловал ее в шею.

— Ну, нет, это выбьется из стиля.

— Отчего же? Внизу сражаются кайры, а Иона лечит. Тем временем под небесами…

Эрвин огладил ее бедра.

— Видишь ли, это собор Светлой Агаты, а не Янмэй Милосердной.

— Но я не предлагаю рисовать Янмэй. Есть другая девушка, которая была бы не против…

А

В комнате для стратем дворца Пера и Меча, в мягком кресле, некогда излюбленном Минервой сидел Златая Грива. На нем был халат из мягчайшего шелка и остроносые блестящие туфли, модные среди южных богачей. Рядом находился столик с напитками, и по щелчку пальцев слуга наполнял кубок вином. Златая Грива имел только одну руку, вторая кончалась культей с крюком. Кубок, украшенный каменьями, идеально помещался в крюк.

Когда-то в Степи этого всадника звали Желтой Гривой. Теперь он носил столько золота, что имел все причины сменить прозвище. Золотые кольца вплетались в волосы; золотые браслеты звенели на запястье и лодыжках; на шее сверкала золотая цепь с кулоном в виде головы быка.

Год назад Златая Грива попал в плен. Лишился руки и свободы, и готовился сдохнуть самой позорной из смертей. Тогда он отдал бы душу за то, чтобы поменяться местами с любым из всадников Гной-ганты… Течет река, скачет конь. Не прошло и полугода, как Гной-ганта лег в пыль вместе с ордой, а Златая Грива облачился в шелка. Всадник владыки по имени полковник Бэкфилд сказал ему:

— Ты — первый клинок Адриана. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Захочешь чего-нибудь — дай знать моим людям.

Златая Грива просил — и получал все. Вскоре он уже не знал, чего хотеть. Разве только, хорошей битвы.

— Ганта Бэкфилд, когда будем сражаться?

— Ты уже в бою, всадник. Только оружие — не Перст Вильгельма.

Каждый день Златая Грива поднимал в воздух Птицу. Кружил над Фаунтеррой и вокруг нее, взмывал выше башен и холмов, проникал сквозь стены и густые леса. Любое войско он видел лучше, чем крюк в своей культе. Какое там войско — коза не подошла бы к Фаунтерре незаметно! Похоже, вожди врагов знали об этом и не пытались нападать. И ганта Бэкфилд велел:

— Ищи врагов в городе.

Послушная Птица заметалась по улицам и площадям, по кабакам и трактирам, кабинетам и спальням. Птица не слышала слов, зато видела все: тайные встречи, спрятанное оружие, гербовые печати на конвертах. Она различала даже текст на лентах голубиной почты! Правда, Златая Грива не умел читать, но этого не требовалось. Подле него дежурили двое людей ганты Бэкфилда и записывали все, что показывала Птица. Бэкфилд хмурился, когда читал. Златая Грива спрашивал:

— Пойдем, накажем их?

— Ты — сияющий клинок. Не тебе рубить свиней.

Глазами Птицы шаван видел, как молодчики с дубинками проходились по кабакам и квартирам, вскрывали тайники, изымали оружие и письма. А Златая Грива правил Птицей, ел в три горла, пил прекрасные вина и обвешивал себя украшеньями.

Когда пришло лето, враги в Фаунтерре кончились. Больше никто не брыкался и не вставал на дыбы. Птица устремилась в дальние страны. Птица видела странные места и чудные гербы, мужчин и женщин, коих Златая Грива не знал в лицо. Он мало что понимал в увиденном, но люди Бэкфилда были наготове. Они знали всех. Каждая картинка ложилась словами на бумагу отчета.

Впрочем, третьего дня Златая Грива увидел то, что понял без объяснений. Это случилось в Первой Зиме. Прославленный Неймир-Оборотень и две знатные лучницы ганты Корта упали на колени перед Минервой и стали целовать ей ноги, как перепуганные шлюхи.

— Степь склонилась перед самозванкой, — записал человек ганты Бэкфилда.

Златая Грива процедил, дрожа от омерзения:

— Запиши: они извивались, как червяки в куче навоза! Запиши, чтобы владыка знал: эти гнойники — мне не братья. Я буду рад убить их для него.

А сегодня подле Златой Гривы сидели не люди Бэкфилда. Второе кресло занимал великий Адриан — некогда пленитель и лютый враг. Течет река, скачет конь… С Адрианом была жена. Они смотрели на стратемное поле — именно там Птица показывала свои картины. Нынче никто не гнул колени перед Минервой. Нынче сама янмэйская кукла стояла на четвереньках, а герцог волков имел ее сзади, как собачку. Голый, без меча и доспехов, он выглядел заморышем. Златая Грива сломал бы его даже одной рукою. Но кукла выгибалась и орала от удовольствия.

— Любопытно, не правда ли? — спросил Адриан у жены. — Помнится, вы с отцом питали к Минерве некую симпатию. Она сделала тебя наместницей, она принесла мир, а главное — она не даст злому нетопырю напасть снова. Ты отдалилась от меня, поскольку боялась Ориджина и хотела услужить Минерве.

— Дерьмо, — процедила Магда. Она не ждала, что муж знает так много.

— Владыка всех видит насквозь, — произнес Златая Грива.

— Теперь, женушка, скажи: много политической свободы ты видишь за Минервой? Станет ли она кого-либо защищать от Ориджинов?

— Дерьмо, — повторила Магда.

Адриан потрепал ее волосы.

— Сформулирую иначе: одна ли Минерва стоит в наблюдаемой позе, или ты вместе с нею?