Фарцовщик: деньги не пахнут. Том 1

Глава 26 «Святой Марк»

Дело было в номере Грешникова. Мы сидели вокруг столика. В гостевой комнате.

— Вы же говорили, что больше мы не будем общаться, — напомнил я Бурному. — Как же так? Что заставило такого занятого человека прийти сюда? К такой мелкой сошке, как я.

Бурный погрозил мне пальцем.

— Ох, и затейник ты, Витя. Как тебе это удается? Залезть в самый центр важной истории? Ты напал на очень важное дело, — он оглянулся на коллег. — Так, поскольку тут все свои, я чуток расскажу ему. Подробности.

Я кивнул. Только сначала указал подбородком на незнакомца. По первому взгляду можно понять. Тоже из госбезопасности. В ладно пригнанном синем костюмчике. С широким галстуком в полоску.

Фигура спортивная. Военная выправка. Взгляд цепкий. Сразу все схватывает.

Внешность примечательная. Высокий, породистый. Белозубая улыбка. Темные вьющиеся волосы. Крупный нос. С горбинкой.

— А это типа наш иностранец? — спросил я. — И кто вы по легенде?

Незнакомец протянул мне руку. Сказал на английском:

— Рад знакомству. Меня зовут Гарри Джексон. Я коллекционирую картины.

Легкий акцент, конечно, чувствуется. Постанова шита белыми нитками. В фарцовке такое называется «самострок». Подделка, вещь под «фирму». С иностранным лейблом.

— Ну, наверное, Серегин клюнет, — поморщился я. — Он в иностранцах не особо разбирается.

Бурный пожал плечами.

— Выбирать особо не приходится. Настоящего коллекционера под рукой нет. Зато у Сорокина немалый опыт оперативной работы. А это важнее, — он вздохнул. Почесал кончик носа. — Значит так. На чем мы остановились? Ах да. В начале года картину «Святой Марк» похитили из музея имени Пушкина. Вырезали из рамы. Совершенно варварским способом. Сначала дело было у милиции. Привлекли лучших следователей. И оперативников. Перетряхнули всех воров и коллекционеров. Но картина как сквозь землю провалилась. Потом решили, что заказ из-за границы. Вышли на нас. Мы забрали дело. Оно на контроле у председателя. Следили за двумя искусствоведами. Они как раз были здесь. И могли иметь отношение к краже. Но они скрылись. Быстро. Оборвали все нити.

Бурный вздохнул. Встал со стула. Прошелся по комнате. Выглянул в окно. Продолжил:

— Это дело чуть не стоило кресла министру культуры СССР. Вот уже полгода никаких следов. Только на прошлой неделе обсуждали этот вопрос. Хотели приостановить дело. А то и закрыть потом. Потихоньку. А тут прибегает Грешников. И кричит, что Орлов нашел «Святого Марка».

Да, я неплохо помог КГБ. Надо же. Подфартило.

— Так что, если это действительно «Святой Марк» Халса… — Бурный не договорил. Но это и не требовалось. И так все понятно.

Я кивнул.

— Ладно. Все понятно. Будем надеяться, что это и вправду так. А какие планы? Вы согласились с моим?

Бурный кивнул.

— Да, мы учли твои доводы. Насчет риска для картины. Нельзя, чтобы Серегин что-то заподозрил. Мы даже на работу к нему еще не совались. Чтобы не спугнуть раньше времени. Работать будешь вместе с Сорокиным, — он указал на мнимого «иностранца». — Главное, найти картину. Подтвердить, что это оригинал. Мы консультировались с работниками музея. Есть несколько признаков.

Теперь уже я не удержался.

— Лучше всего, конечно, обратиться я к специалисту. Но самые распространенные методы — это микроскоп, рентген и спектрометр. Картины подделывают разными способами. Например, перелицовка. Берут старую картину. Не ценную. Считают подпись настоящего автора. Рисуют подпись известного. Например, море Айвазовского. Или создание картины с нуля. Берут старый холст. Стирают картину. Наносят подделку. Можно обнаружить с помощью микроскопа. На любой старой картине образуются микротрещины. Если на нее нанесли свежую краску, она затекает в эти трещины. И это можно увидеть под микроскопом. Или пол очень мощной лупой.

Я поглядел на ошарашенных чекистов.

— Надеюсь, у вас есть сильная лупа?

Бурный переглянулся с Сорокиным.

— Откуда ты все это знаешь? Ты что, подделывал картины? И что за спектрометр? И рентген?

Я не стал говорить, что скупал картины пачками. В прошлой жизни. Скромно умолчал.

— Нет, читал как-то. В научном журнале.

Объяснение понятное. Бурный перестал таращиться на меня. Он посмотрел на часы.

— Время. У нас осталось совсем мало. Вам надо выдвигаться. На встречу. Мы будем следить. Если что, слушайся Сорокина. Он знает, что делать. Будет говорить тебе на английском.

Я кивнул. Мы с Сорокиным вышли из номера. Бурный и Грешников остались.

— Ну как, готовы? — спросил я. — Надеюсь, вы понимаете в картинах?

Сорокин покачал головой.

— Разговаривай со мной на английском. Чтобы войти в роль. А в картинах я ничего не смыслю. Но ничего, пробьемся.

Мы болтали на английском. Шли по коридору. Сорокин отчаянно играл роль.

Остальные работники гостиницы не подходили к нам. Даже бармен шмыгнул мимо. Хотя я видел, что он хочет поговорить.

Но зачем? Я уже отправил Ракету. За товарами. Он должен забрать очередную партию. На квартиру. И продолжить продажи.

Мы вышли из гостиницы. Шли рядышком. Сорокин рассказывал всякую чепуху. На английском он говорил бегло, но с акцентом.

Поймали такси. Само собой, таксист тоже липовый. Тоже сотрудник КГБ. Но маскировка отличная. Он сидел в кожаной куртке и кепке. За рулем бежевой «Волги». С шашечками такси на кузове.

Довез нас до Метростроевской улицы. Указал на здание на углу.

— Вот заводская столовая. Она тут одна. Видите, народ толпится? Тут кормят дешево и сердито. А где ваш клиент? Не видно?

Я посмотрел по сторонам. Нет, Серегин отсутствует. Неужели сбежал?

— Не видно. Ладно, мы пойдем. Не будем его нервировать. Сидеть в такси слишком долго.

Мы вышли. Направились к столовой. Здесь улица гораздо проще, чем Горького.

Ну как, проще. Это же оказалась Остоженка. В Хамовниках. Я и не знал.

Дома не многоэтажные. А трех и четырех уровней. Старинные особняки. Улица из-за этого казалась шире, чем на самом деле.

А столовая — это ведь на месте «Голубятни». Трактира Шустова. Само здание снесли где-то в начале двухтысячных.

Но сейчас оно стояло на углу улицы. Целое. И относительно невредимое. Четырехэтажное.

Сам трактир уже давно закрылся. Говорят, на крыше до революции имелась голубятня. Потом устроили коммуналку.

Сейчас квартиры остались. Но на первом этаже небольшая столовая. У входа толпились люди.

Мы остановились напротив. Рядом низенький старинный дом. Сверху густое переплетение троллейбусных проводов.

Такси уехало. Обдало нас копотью. А мы с Сорокиным, пардон, с Джексоном, перебежали Остоженку.

— Где твой продавец? — спросил Сорокин, вертя головой. — Не пришел еще?

Конечно, нет. Прячется, наверное. Смотрит, с кем я пришел. Кроме него, за нами наверняка следили люди из КГБ.

Наружное наблюдение. Но эти спрятались тщательно. Не найдешь, как ни старайся.

— Сейчас будет, — я тоже осматривался. — Может, в столовой сидит? Или в скверике?

Рядом со зданием когда-то стояла церковь. Ее снесли в тридцатых. И вместо этого разбили скверик.

Сейчас там тоже полно народу. Люди сидели на скамейках. Или торопливо шли по делам. Выходили на Остоженку, пардон, Метростроевскую. И бежали дальше по тротуару.

— Да не, — Джексон поежился на прохладном ветру. — Спрятался внутри. Чай пьет. Или чего покрепче.

Но я уже заметил Серегина. Вон он. В самом деле, стоит у скверика. Я позвал спутника. И пошел к похитителю.

— Это и есть иностранец? — подозрительно спросил Серегин. — Вы кто? Как вас зовут?

Сорокин благожелательно улыбнулся. Продемонстрировал белые зубы. Протянул руку.

— Здравствуйте, меня зовут Гарри Джексон. Я коллекционирую картины. Пожалуйста, покажите вашу.

Серегин чуток успокоился. Услышал английскую речь.

— Чего это он?

Я перевел. Серегин даже чуток улыбнулся. Приветливо.

— А вот это другое дело. А откуда он?

Я посмотрел на чекиста.

— Он из Америки. Само собой. Приехал сюда на симпозиум. Выступает там. И еще одновременно интересуется искусством. И что самое главное, у него есть деньги. Если картина подлинная, он готов уплатить аванс. Прямо сейчас.

Серегин подобрел еще больше.

— Это хорошо. Пойдем, покажу.

И мы пошли через сквер. Вглубь дворов. Иногда Серегин незаметно оглядывался. Смотрел, нет ли за нами хвоста.

А еще настороженно сканировал Джексона взглядом. Справедливо полагал, что он из органов. Но Сорокин хорошо играл роль. В ответ на подозрительные взоры безмятежно улыбался. И Серегин вроде успокоился.

Дома вокруг тоже сплошь старинные. Двух и трехэтажные. Старая Москва. Рай для ценителей архитектуры. Во двориках сидели мамочки с колясками. Изредка тарахтели автомобили.

Через минут двадцать хода мы вошли в дворик. Вокруг тоже старые дома. На стенах обвалилась краска. До них еще не добрались реставраторы.

Серегин больше не оглядывался. Сосредоточенно смотрел вперед. Мы подошли к подъезду в центре дома. Их тут три.

— Вы тут живете? — по-английски спросил Сорокин. — Какое интересное место.

Я перевел вопрос. Серегин покачал головой. Открыл высокую деревянную дверь подъезда. Уже потрепанную временем. Исцарапанную и ободранную, с покосившейся ручкой.

— Нет, я здесь не живу, — Серегин покачал головой. — Это квартира моей девушки Инны.

Ага, понятно. Молодец, что дома не спрятал. Хоть тут догадался.

Мы поднялись на второй этаж. По скрипучим деревянным ступенькам. Серегин открыл ключом дверь справа.

Изнутри пахнуло теплом.

Обычная квартирка. Потолки низкие. Стены в светлых коричневых обоях. С узорчиками. Слева у стены шкаф.

Дальше высокое зеркало с полочкой. На полочке лежал рыжий кот. Лениво смотрел на нас.

— Пойдем, покажу, — Серегин провел нас в соседнюю комнату.

Навстречу вышла девушка. Невысокая, чуть полная, симпатичная. Курносенькая, с пухлыми губками. Обиженно надутыми.

В коротком открытом платьюшке. С пуховым платком на плечах.

— Котик, ты опять не взял помаду. Я же просила. И духи… — она увидела нас. Запахнула платок на груди. — О, кто это?

Ага. Вот она. Вдохновительница кражи. Елена прекрасная. Или как ее там. Даю локоть на съедение, что это из-за этой красоточки Серегин бросился во все тяжкие.

— Это за картиной, — Серегин подтолкнул девушку обратно в комнату. — Я же говорил тебе. Покупатели. Не мешай, мы разговаривать будем.

Он указал на комнату слева. Мы вошли туда. Нечто вроде гостиной.

Мебель старая. Круглый обеденный стол. Девять стульев вокруг. С изогнутыми резными спинками. У стены сервант с посудой. Башенка часов-маятников. С тикающей стрелкой.

Сорокин подошел к окну. Отодвинул шторы.

Поглядел во двор. Кому-то кивнул. Еле заметно.

Ну и хорошо. Значит, наши хвосты не отклеились по дороге. Дошли вслед за нами. Прямиком сюда.

— Вот картина, — Серегин вошел в комнату. В руках свернутая в трубку бумага. Это что же, он так с полотном обошелся? Вот идиот. — Можете посмотреть.

Он передал свиток мне. Я осторожно развернул. Мы подошли к окну. Сорокин достал из кармана лупу.

Так-с. Вот он. «Святой Марк». Один из четырех Евангелистов. Кисти фламандского живописца Франса Халса. Написана в семнадцатом веке.

Еще есть святые Лука, Матфей и Иоанн. Все они в свое время были выкуплены императрицей Екатериной. Для дворцовой коллекции.

Сорокин нетерпеливо пихнул меня в бок. Он сопел, осматривая картину через лупу. Но я уже видел, что это оригинал.

На картине изображен Святой Марк. Седой старик в грубом синем плаще. В руках книги с жизнеописанием Христа. За правым плечом видна голова льва. Это обязательный атрибут Марка.

Помещение на картине темное. Все внимание на старике. Рисунок выполнен в теплых коричневых тонах. Грубый реализм. Характерен для Халса этого периода.

И вот нюансы.

Позже, в девятнадцатом веке, на плаще Марка дорисовали воротник и манжеты. Хотели замаскировать от вывоза за границу.

Эти дополнения не затронули лицо и руки Марка. Они сохранились в первоначальном виде. Если приглядеться, отличия видны. Сразу.

Позже эти пририсовки удалили. Во время глобальной реставрации картины. Но сейчас они еще есть. И сразу бросаются в глаза. Если посмотреть внимательно, авторский слой Халса отличается от нанесенного позже.

Кроме того, на плече и лице Марка можно разглядеть остатки лака. Тоже нанесенного позже. Я не спец, но вижу.

Тем более, что в прошлой жизни я уже встречал это полотно. В более приличном виде. В музее. В раме, в стеклянной капсуле. С отличным освещением. Все, как полагается.

Сорокин затаил дыхание. Перестал сопеть. Тоже, видать, что-то обнаружил. Он как раз исследовал букву «H». Начальная буква имени Халса. Нарисована в правом верхнем углу картины.

— Хм, вроде бы это оригинал, — сказал он на английском. Хотя я думал, сейчас от волнения заговорит на русском. — Я не уверен окончательно. Но можно считать, что это оригинал. Как вы его достали?

Серегин тут же забрал картину. Отдал Инне. Та как раз бесшумно подошла сзади.

— Какая вам разница? — спросил он грубо. Когда я перевел вопрос. — Давайте аванс.

Я поднял руку. Чтобы отвлечь Серегина.

— Мы можем оплатить и всю сумму. Сразу. Но есть небольшое предложение. Для этого мы платим пятьдесят тысяч. Сто штук слишком много.

Серегин смерил меня быстрым взглядом. Посмотрел на Сорокина.

— С чего бы это?

Я пожал плечами. Инна все еще стояла в комнате. С картиной в руках. Не ушла.

Это хорошо. Если Сорокин занялся бы похитителем, я бы помешал девушке уничтожить картину. Или просто убежать. Но мой напарник стоял молча. И не шевелился. Так, чем бы еще отвлечь Серегина?

— Ну, вы нарушили все условия хранения. Где вы держали картину? На открытом месте? Без защиты?

Серегин оглянулся на Инну.

— Ну да. Вернее, нет. Она так и была свернутая в трубочку. Лежала за шкафом.

Будь здесь хранитель музея, он бы прикончил Серегина. На месте. Вырезал бы прямоугольный кусок из брюха. Свернул в трубочку. Отхлестал бы негодяя. И смотрел, как Серегин подыхает в мучениях.

Даже я, человек далекий от искусства, оправдал бы такое убийство. Потому что с картиной так нельзя.

— Так нельзя, дружище, — мягко сказал я. — Картина пришла в негодность. Теперь потребуется реставрация. Знаешь сколько это стоит на западе? В два-три раза больше, чем ты просишь. Так что, из-за этого цена товара должна быть снижена. Или нам вообще невыгодно брать картину.

Серегин снова оглянулся на Инну.

— А вы прямо сейчас готовы отдать деньги? — жадно спросила девушка. — С собой у вас?

Я посмотрел на Сорокина. Спросил на английском:

— Какого хера ты не берешь его? Чего тебе еще надо?

Тот состряпал озабоченное лицо.

— По закону надо, чтобы он получил деньги. Чтобы мы могли доказать факт продажи за рубеж. Это другая статья, понимаешь? Не только кража. А еще и переправа за границу.

Так, понятно. Тогда надо проводить сделку. Чего ждать?

— Но деньги у вас есть? Вы можете достать полсотни кусков?

Сорокин кивнул.

— Конечно. Они сейчас у меня. Мы передадим ему. И я должен дать сигнал. На арест.

Я сказал Серегину:

— Если вы согласны, мы достанем деньги. Прямо сейчас.

Парень снова переглянулся с девушкой. Ах ты, бесхребетный ублюдок. Нашел, с кем советоваться. Сам решай.

— Ладно, — прохрипел Серегин. — Забирайте. Давайте деньги.

Сорокин сунул руку в карман пиджака. Достал сверток. Отдал Серегину. Тот открыл дрожащими руками. Обрадованно улыбнулся.

Инна отдала мне картину. Я передал ее Сорокину.

Тот отошел к окну. Якобы еще раз осмотреть картину. Повернулся к нам спиной.

Не знаю, что он там показал. Отодвинул занавески. Или просто помахал.

Но через пару минут в дверь постучали. И закричали: «Откройте, это соседи!».

Серегин спрятал деньги в другой комнате. Пошел открывать. И тут же очутился на полу. Мордой вниз. Инна закричала. А квартира заполнилась людьми в костюмах.

Я не стал задерживаться. Отпросился у Бурного. И помчался на хату. Проверить, как там дела у моих парней.