Фата Моргана. Зов далеких планет

Бретнор Реджинальд, Невилл Крис Благодарность гарантируется

В то утро 5 декабря мистер Эберхард Хэрристон появился в лаборатории корпорации «Ласковые зверушки», как всегда, точно в 8.45. Он снял пальто, вымыл руки и облачился в халат, маску и перчатки. А затем, как это было ухе в течение семи лет, присоединился к двум другим хирургам из его команды.

Как всегда, мистер Олсон сидел возле операционного стола, напевая песенку о милых зверушках своим баритоном, напоминавшим звук, издаваемый бетономешалкой:

Как всегда, мистер Керфойд стоял наискосок от него, роясь в стерилизаторе. Стоило мистеру Хэррисону войти, как Керфойд мельком глянул на него и тут же моргнул, будто стервятник, которому в глаз попал песок. Мистер Олсон распевал дальше:

У мистера Хэррисона вошло в привычку вежливо игнорировать песенку, он отворачивал лицо, удлиненное, напоминавшее прямоугольник, занимаясь какими-то мелочами у экрана энцефалографа, выполняя распоряжения, или отправлялся в маленький кабинет, служащий подсобкой. Но утром пятого декабря он был занят совсем другим. Вместо обычного приветствия он шагнул вперед и сердито проворчал в адрес мистера Олсона:

— Заткнись!

Мистер Олсон откинул голову назад, успев, задыхаясь, лишь прохрипеть:

— Милые, — и замолчал.

Мистер Керфойд выронил из рук пинцет и вымолвил:

— Ну, ну, мистер Хэррисон, — как бы успокаивая его.

— Ты тоже заткнись, — прорычал Хэррисон, поворачиваясь к нему лицом.

— Какая дурь — тратить время на этих чертовых кошек, кошки, кошки — у нас больше ничего нет — одни львы, тигры, пантеры, ягуары, пумы, оцелоты — а дальше, хотелось бы знать, зубчатый тигр? — Он вновь налетел на мистера Олсона: — Какой ужас, я даже во сне чувствую их запах.

— Ну уж не знаю, как вам это удается, — нервно запротестовал Олсон. — У нас дома живет лев. Мы взяли его для детей. Он такой чистый и аккуратный. От него ни капельки не пахнет. У него свой собственный старенький ящик. — Как бы ища поддержки, он посмотрел на своего коллегу Керфойда: — Не правда ли?

— Ну конечно, — прогавкал Керфойд. — Все знают, что наши ласковые зверушки в полном порядке. Кроме того, их всех дезодорируют перед отправкой. Это забота фирмы, и фирма с этим хорошо справляется, по-моему.

Мистер Олсон фыркнул:

— Мне кажется, мистер Хэррисон, что, даже если вам не по душе мое пение, вам следовало бы вести себя пристойно, дабы не обидеть меня. Может, у мистера Керфойда, как и у меня, нет выдающихся заслуг в хирургии, мы и не заявляем, что можем оперировать людей, как это делаете вы, но мы же и не выходим за профессиональные рамки.

Мистер Хэррисон незамедлительно глянул на часы, висевшие на стене. Все прошло так, как он планировал, вот Олсон и разозлен. Хэррисон позволил себе изобразить растерянность.

— Что, что вы имели в виду за профессиональные рамки? спросил он, вместо того чтобы подвести черту.

Мистер Олсон завелся. Он поднялся с места в угрожающей позе.

— Вам известно, Хэррисон, черт побери, что я имел в виду. Если не станете следить за собой, я сообщу о вас в ассоциацию — похоже, вы будете лишены своей степени. Понятно?

Хэррисон понял, что именно так и будет, как вдруг загорелась сигнальная лампочка, извещавшая о том, что должен появиться их первый пациент.

Они автоматически натянули на лицо маски. Мистер Олсон занял место у задних лап и хвоста. Мистер Керфойд — у передних лап и головы. Мистер Хэррисон, ухмыляясь под маской, щелкнул выключателемуи экран энцефалографа засветился.

В эту секунду дверь операционной отворилась, на каталке, храпя под большой дозой наркоза, лежал молодой лев; на его лбу небольшой участок был аккуратно выбрит. Мистер Олсон и мистер Керфойд включили лампы. Мистер Хэррисон нажал на кнопку, и ножки стола опустились. Мистер Олсон сделал разрезы, которые позволили отодвинуть несколько квадратных инчей скальпа. Зажужжала пила в руках Керфойда, а затем он извлек пинцетом кусочек черепа. Затем мистер Хэррисон стал устанавливать датчики, — сверяя их местоположение с изображением на экране. Ему удалось проделать все это с помощью чуткого электронного скальпеля, вдоль зоны, разделяющей лобные доли, место расположения датчиков было зарегистрировано на экране, и

весело пропел мистер Олсон. Мистер Хэррисон застыл.

Его рука остановилась в районе львиного носа, он нахмурился и, сдерживая себя, произнес:

— Прошу же вас!

— Что уж, я и себе под нос не могу спеть? — запротестовал Олсон. — Я просто напевал, ни слова не промолвил.

Мистер Хэррисон отправился в лабораторию. Он выполнил первую и вторую ступени операции, взял датчик Шрудера, который мистер Керфойд вынул из стерильного пластикового контейнера, зарегистрировал номер и установил прибор. В это же время в операционную вошли доктор Дэпплбай и доктор Шрудер, обходившие по утрам клинику. Хирург выполнил третью, четвертую и пятую ступени операции и был готов устанавливать блок Дэпплбая. Мистер Олсон еще дважды принимался напевать мотивчик, один раз даже просвистел его.

Как принято, доктор Шрудер и доктор Дэпплбай обошли вокруг стола и остановились за спиной Хэррисона. Доктор Шрудер потрепал льва по морде своей длинной волосатой рукой.

— Еще чуть-чуть, — оживленно произнес он, — и ты станешь чудным маленьким котенком. Ты будешь резвиться, как барашек. Все это — датчик Шрудера, джентльмены. Животные становятся бесконечно благодарны — благодарны, господа. Не стоит забывать о датчике Дэпплбая, не правда ли? Умница доктор Дэпплбай, ведь наши маленькие друзья теперь должны стать благодарными и не обижать людей.

У доктора Дэпплбая покраснели уши, и он промямлил, что ничего особенного он, собственно, не сделал. Мистер Керфойд согласно закивал, что именно так и есть. Доктор Шрудер, как обычно, отметил, что они хорошо работают и он питает к ним теплые чувства, что он вовсе не сожалеет о том, что ему пришлось бросить вместе с доктором Дэпплбаем доходную ветеринарную практику на западе штата Миссисипи и основать корпорацию «Ласковые зверушки».

— Мне понятны ваши чувства, — сентиментально заключил мистер Олсон, — наши успехи еще больше вдохновляют нас. Всякий раз, видя по телевидению рекламу нашей компании, я испытываю чувство благодарности к вам за предоставленную мне возможность работать здесь. — Он посмотрел на мистера Хэррисона: — И наши рекламщики, у них все так ловко получается. Они действительно работают на вас. Вы слышали новую песенку вчера вечером?

Доктор Шрудер ответил, что, возможно, и нет, а Хэррисон прямо-таки задрожал от возмущения.

Мистер Олсон, откинув голову назад, запел:

— Заткнись, — взревел мистер Хэррисон. Он рванулся в сторону мистера Олсона. Он рычал, словно зверь, которого не успели прооперировать, схватил Олсона за горло. Они рухнули у маленькой стеклянной двери кабинета, уронив и шкаф с инструментами. Датчики Шрудера и Дэпплбая полетели в раковину и все разбились.

Понадобилось не менее двух минут, чтобы разнять их, поставить Хэррисона на ноги и восстановить некое подобие равновесия. Первым пришел в себя Шрудер.

— Ну? — спросил он. — Вы набросились на мистера Олсона. Вы погубили наши ценные блоки. Вы привели в негодность нашу систему записи! Боюсь, вы нам больше не нужны.

— Коровий механик! — рявкнул мистер Хэррисон.

Мистер Шрудер мельком глянул на обидчика:

— Никто не спорит, что ваша квалификация позволяет вам оперировать даже людей, — пояснил он. — Но это не изменит моего решения. Ведь новая методика психиатрии позволяет нам обойтись без ваших услуг. Таких, как вы, в хирургии море, мистер Хэррисон, вы очень эмоциональны и несдержанны, так ведь? Вам, видно, самому требуется датчик Шрудера. Итак, доктор Дэпплбай, вам придется заканчивать с этим львом, а на место Хэррисона я пришлю другого. Пусть он покинет нас!

Мистер Хэррисон, громко стуча каблуками, вышел из операционной и швырнул инструменты в угол.

— Фиг тебе, паяльщик обезьяньих мозгов! — заорал он. — Я свободен!

Через пятнадцать минут он покинул здание института, «в его кармане лежал расчет. Его профессиональное реноме пошатнулось; его карьера рухнула — но это был и новый импульс для него. Что это он там орал насчет изобретения Шрудера, которое ему не мешало бы установить? Он хихикнул. Эта штука была у него, в маленькой пластиковой коробке, без всякой записи, как он и планировал с самого начала.

— Милые зверушки, милые зверушки, прижмитесь поближе к нам, — радостно пропел мистер Хэррисон, удаляясь прочь.

Кошек Хэррисон ненавидел даже сильнее, чем песенки из рекламных клипов, и чем ближе они к нему были, тем больше он их ненавидел. Теперь, когда вопрос профессиональной гордости уже не имел для него никакого значения, он вряд ли мог возражать против того, чтобы жена смотрела свою любимую программу „Ласковые зверушки“ по вечерам, он зачастую сам смотрел ее вместе с ней, по крайней мере, пока в нем не просыпались воспоминания о каких-то проблемах и планах, которые жена частенько подвергала сомнению.

Через три недели, сразу после Рождества, эти планы наконец осуществились. Закончилась очередная программа, мистер Хэррисон выключил телевизор. Качая головой, он заметил:

— Знаешь, не люблю кошек — но эта просто прелесть. Шикарный эпизод, когда дверь вот-вот откроется, а актер не знает, кто же должен появиться.

— Что касается сюжета, — скривила свои пухлые губки миссис Хэррисон, — то он на этом и закончился. Мы так и не узнали, кто же пришел, красавица или тигр. Конечно, это старая история, где-то начало двадцатого века. Тогда тигры были злющими и пожирали людей. Поскольку тигр не был безобидным милым зверенышем, никто и не мог появиться в двери. В любом случае, мне кажется, что этот сюжет следовало построить в таком ключе. Думаю, что зверей вообще нужно было оставить такими, какими их создала природа в джунглях. Тогда и тебя бы оценили по достоинству. Должна сказать, что никто в нашей семье не ронял профессионального достоинства. Поэтому они в один голос и заявляли, что мне следовало выйти за ЭльмераМагинниса, он сделал карьеру как психиатр. Мистер Хэррисон вздохнул.

— Слушай, птичка, — нервно начал он, — я уже объяснял тебе, стараясь до посинения. Я без работы лишь на время. Мир должен мне кое-что — семь лет я занимался киберхирургией на этой чертовой кошачьей фабрике, делая их! — Он фыркнул. — А датчик Шрудера — это не что иное, как электронные кошачьи мозги. Эти дешевые ветеринары для пуделей не знают об этом, а я-то знаю. Поэтому и работаю на Джонсона, Вильямсона, Селзника и Джоунза. Скоро они подыщут мне подходящее место. Тогда уж мы заживем.

— Ну, тебе лучше знать, — парировала жена, — но я не могу представить себе, как механические мозги могут внушать чувство, даже если ты там что-то сделал. Сегодня утром я встретила эту пошлую Эппингершу. Она все твердит, что ей тридцать три, но выглядит она на все сорок. Вот она заявила мне: „Слышала, миссис Хэррисон, что ваш муж ушел в механики, занимается механическими мозгами?“ Как тебе это нравится? А я… — Не успела она закончить, как зазвонил телефон. Мистер Хэррисон, ворча, отправился к телефону. Она слышала, как он отрывисто проговорил:

— Хэррисон слушает. — Затем голос его зазвучал мягче. Да, у нас все хорошо, мистер Селзник. Счастливого Рождества и вам. Да, сэр, да, действительно-Кто? Да, сэр, прямо сейчас… Благодарю вас, мистер Селзник. До свидания.

Он вернулся.

— Угадай, кто это был, — закричал он. — Это мистер Селзник, вот это кто. Детка, кончились наши несчастья. Наконец-то!

— О чем ты? — спросила миссис Хэррисон.

— Какой шанс! Нам не придется ждать. Скажи, какая удача, ведь он выбрал именно меня, а не кого-нибудь другого! Спорим, ты не угадаешь, где это?

— Эберхард, — прервала его жена, — кончай болтовню и переходи к делу.

— Ха, — важно заявил Хэррисон. — Так и быть, скажу тебе. Это Мосс-Иглберг.

Мосс-Иглберг, крупнейший магазин на Западе. Сорок пять этажей. Они продают костюмы, новые автомобили, летательные аппараты, королевские драгоценности, эрминов и все-все, лучший скотч, приготовленный французскими кулинарами, бассейны — они все продают.

— Да, и цены у них самые высокие, — добавила миссис Хэррисон. — Мне больше нравится Манки Ворд.

— У них все автоматизировано — весь порядок, расчет, выдача покупок, всем этим управляет единый мозг. Единый что-то вроде льва или тигра. Сейчас это устройство поломалось — а я именно тот, кто должен устроить его. — Мистер Хэррисон пустился в пляс. — Понимаешь, моя сладкая. Послезавтра этот могучий мозг Мосс-Иглберга возблагодарит меня. Стоит нам набрать номер, как мы сможем заказать бесплатно что только душа пожелает.

— Слушать тебя хорошо, но не понимаю, как эти холодильники и эти вещи…

— Чухня! — не дал ей закончить Хэррисон, нахлобучивая шляпу. — Мне даже не нужен блок Дэпплбая.

Мистер Хэррисон почти всю ночь копался в „мозгах“ Мосс-Иглберга; Вильямсон, Селзник, Джоупз заплатили ему за это. Он работал в огромном магазине, где не было ни души, никто не мешал ему кое-что подметить для себя. Запись приказов, воспроизведение, надзор за дебетом, сбор сведений общего характера — все эти операции можно было обойти, именуя их подобно агрессии (по отношению к людям), агрессивности (по отношению к животным), голоду (для животных за исключением кентавров), голоду (для разумных). Как просто на самом деле. Цепи не нужно уж очень переделывать. В шесть утра мистер Хэррисон выбрался по лестнице в комнату контроля. На всякий случай заперев дверь, закрыл микрофон и открыл принтер, отпечатал фамилию, имя, адрес, выписав себе кредитную карточку, А-карточку, и включил устройство. Он повторил имя и адрес в микрофон с тем, чтобы мозг устройства запечатлел его голос и мог идентифицировать его по телефону. Спустившись вниз, он установил новую цепь. Затем квалифицированно установил датчик Шрудера как раз в том месте, где он мог принести наибольшую пользу, где пересекались пятьдесят шесть проводков, и закрепил соответствующие переключатели.

— Вот и встроили Любовь и Благодарность! — ликуя пропел Хэррисон, продолжая свою работу.

К восьми, когда двое сотрудников закрепляли наушники на устройстве, он уже закончил свою работу и уселся писать счет.

Они вышли к нему: розовощекий толстяк и худой парень.

— Хай, — сказал длинный. — Я — Уинклер, а это Шварц. Закончил, что ли?

Мистер Хэррисон скользнул по ним безразличным взглядом.

— Я мистер Хэррисон, — информировал он их. — Я починил устройство, а через пару минут я закончу отчет, если никто не будет мне мешать.

— Конечно, конечно, — прервал его Шварц. Он осмотрел комнату, потирая руки. Он потрогал панели, осторожно дотронулся рукой до основного выключателя. — О, парниша. Уверен, что наша старушка Бесси вновь вернется в строй.

— Одиннадцать часов работы — по 12.20 за час, — сказал Хэррисон, — всего 134 доллара 20 центов.

— Отработано до цента, — важно заявил Уинклер, — вы настоящий кудесник, мистер Хэррисон. Сказать по правде, мы со Шварцем порядком расстроились, когда эта штука вышла из строя. Мы уж решили, что ей пришел конец. Мы чувствовали себя убийцами.

Мистер Хэррисон разорвал счет и два листа копировки.

— Какая чушь, — начал он. — Если вы называете эту штуку по имени, то это вовсе не говорит о ее сходстве с человеком. Это электронное устройство проще мозга любого животного, оставьте ваши эмоции.

— Вы не знаете Бесси, — покачал головой Шварц — У нее десять миллионов частей, и она мыслит в тысячи раз быстрее человека. Она живет, наша Бесси.

Мистер Хэррисон собрал свои инструменты, печатные платы, транзисторы. Он собрал свои графитные карандаши, два карманных метра, закрыл кейс.

— Вы глубоко ошибаетесь, — безразлично заметил он. — Я не собираюсь попусту спорить с вами. Машины не думают. Они не живут. И умирать не могут. Вот и все тут.

— Как вы только можете такое говорить, — запротестовал Уинклер. — Послушайте. Когда Шварц отключил Бесси от сети в Рождество, она вроде как умерла, хоть и не разрушилась. Вы потратили почти двенадцать часов, чтобы оживить ее, не так ли? Ведь это вроде искусственного дыхания или, может, даже массажа сердца.

— Просто некоторые части вышли из строя одна за другой. Вот и все.

— Да ну! — воскликнул Шварц — Неужели я вам не говорил? Это была шоковая терапия. Бесси думает, как все. Я ведь работаю с ней с самого начала. Уж кому, как не мне, знать это.

— Да, уж кому, как не вам, знать, что отключать ее от сети нельзя, — резко оборвал его Хэррисон.

Уинклер и Шварц переглянулись.

— Ей нужно было отдохнуть, — осторожно пояснил Шварц. Она до смерти уработалась, отправляя рождественские открытки постоянным покупателям. Кроме того, приближалось Рождество.

— Когда закончите работать, наберите код „Режим отдыха“; только так, никогда не отключайте, — сквозь зубы процедил Хэррисон.

— Коль скоро у нас принято отправлять карточки по всякому случаю, она должна благодарить нас, что ей приходится это делать лишь раз в году. Не так ли?

Голова мистера Хэррисона была полностью занята мыслями о датчике Шрудера и об огромном ассортименте товаров Мосс-Иглберг, да еще тем, как бы побыстрее добраться домой.

И тем не менее, он вдруг отрывисто заговорил:

— Что-что ей следовало делать?

— Быть благодарной, — услужливо заявил мистер Уинклер. Она иногда проявляет это чувство. Вы это можете заметить.

— Черт побери, машины не могут выражать благодарность! заорал Хэррисон, размахивая руками.

— А Бесси может, — утвердительно заявил Шварц. — Вот и к вам она будет испытывать благодарность, ведь вы спасли ей жизнь. Она полюбит вас за это. — Он включил устройство. Подождите, и вы убедитесь сами.

Ленты конвейера огромного магазина пришли в движение. Бесси следила за тем, как механические рычаги сортируют пакеты, грузят их на соответствующие транспортеры, а в нужных местах выгружают их. В комнате, где происходит отправка товаров, печатаются адреса, металлические рычаги раскрашивают трафареты на упаковках, затем по лентам транспортеров эти коробки попадают в ожидающие их грузовики, которые двигаются тоже автоматически.

Наблюдая за вторым рождением Бесси, Уинклер и Шварц были растроганы до слез. Они даже не заметили того, что мистер Хэррисон поспешил удалиться.

Мистер Хэррисон проскочил на красный свет, миновав два светофора подряд, пока полностью не убедился в том, что ни Шварц, ни Уинклер не подозревали, что ои установил датчик Шрудера и что их разговор о благодарности был просто совпадением. Что за тупицы эти парни, к чему отождествлять машину с человеком? Это походит, на антропоморфию, не иначе. Безмозглые дурни! Сама идея того, что машина может быть благодарной, абсурдна. Как это забавно!

Все еще усмехаясь в душе, мистер Хэррисон наконец добрался домой. Жена приготовила завтрак, разложив все по тарелкам, а за кофе они охотно полистали последний каталог Мосс-Иглберга толщиной инча четыре. Там были представлены товары для любого случая и за любую цену, из любой точки земного шара. Там даже были подносы и корпуса ламп, изготовленные из лунного камня, стоили они сумасшедшие деньги. Миссис Хэррисон сказала:

— Номер 62-А-547-01: нитка жемчуга, утроенный стандарт, Ориентал. 99 550. Ну, вот это, пожалуй, подойдет.

— Не трудись читать цену, ха-ха, — рассмеялся Хэррисон.

— Мы можем себе позволить это.

— Номер 62-С-202-49: кольцо с изумрудом в 32 карата. Она поднесла к лицу свою руку, согнула палец, как бы примеряя кольцо и вздохнула. — Знаешь, я закажу и то, и другое попозже, когда мы убедимся, что все в порядке.

— Птенчик мой, я уже убедился.

— А я нет, — сказала миссис Хэррисон. — Вначале купим несколько видов товаров, таких, которые будем в состоянии оплатить, если что-то не сработает и они пришлют нам счет. В любом случае к концу месяца, через 4–5 дней, все станет ясно.

Через несколько минут мистер Хэррисон набрал номер отдела цен Мосс-Иглберга. Он назвал свой адрес и фамилию. Жена слушала его разговор, согласно кивая головой. Диспетчер ответил:

— Вы зарегистрированы. Можете делать заказ.

Очень осторожно Хэррисон перечислил номера товаров из каталога: большой телевизионный приемник, халат, отороченный мехом шиншиллы, флакон Шанели № 5, набор столового серебра на восемь персон, обед на двоих со всевозможными деликатесами от Ротиссери, ящик шампанского, коробку дорогих сигар.

Они не заставили себя долго ждать. Ровно в 11.15 позвонили у входа, появились многочисленные коробки и пакеты. Мистер Хэррисон аккуратно открыл каждую и проверил содержимое. Только вот телевизоров было два.

— Может, я ошибся в заказе, — заметил он. — Хотя ничего страшного. Все идет так, как я тебе говорил. Буду делать вид, что работаю, чтоб никому и в голову не пришло, но отныне Мосс-Иглберг будет содержать нас. Это нужно отметить!

Они отмечали это событие все выходные, наслаждаясь шампанским и листая каталоги, да еще смотря телевизионные передачи. Они продолжили празднество и в Новый год. А затем, когда счет так и не прислали, миссис Хэррисон все реже стала говорить о том, что могли произойти неприятности, а все чаще и чаще думала о благополучии, которое сулила им Бесси.

10 января, устав от ожидания, она позвонила в контору Мосс-Иглберга, гце ей поведали, что мистер Хэррисон ничего не приобретал. Когда он вернулся вечером домой, она уже подготовила целый список новых приобретений.

— Я хочу, чтобы утром ты уже все заказал, дорогой Эберхард. Рождество уже пролетело, пора обзаводиться товарами для дома: рояль, спальня в стиле Луи или что-то вроде этого, маленький чудный электроорган, новые шторы для всех комнат, морозильную камеру, антикварную прялку, мраморный туалетный столик и всевсе.

— Зачем набирать так много, — осторожно предупредил ее Хэррисон, — по крайней мере, не все сразу. Они не смогут привезти все сразу. Да и здесь нам придется поднимать все на грузовом лифте. Я не хочу никаких подозрений.

— Не волнуйся, — парировала миссис Хэррисон. — Я все обдумала. Мы не собираемся делать заказы чаще, чем раз в неделю, даже продукты. Если полиция узнает, одному богу известно, что с нами будет! Они могут даже применить к тебе эти тесты из психиатрии. Что тогда станет с нами?

Мистер Хэррисон рассмеялся.

— Тогда из меня сделают Зомби. Смастерят этакую ласковую зверушку. Но, правда, они все равно не узнают, потому что Бесси им ничего не скажет. Она слишком меня любит, ха-ха-ха! Датчик установлен!

На следующий день около полудня вновь прибыли заказанные товары. Более мелкие остались в холле, как вдруг раздался звонок. Мистер Хэррисон, напевавший себе под нос легко запоминающуюся песенку торговой фирмы, поспешил к телефону.

— Мистер Хэррисон? — управляющий говорил несколько растерянно. — У нас тут внизу куча ваших заказов. Вы бы спустились вниз?

— Зачем, Квант. Поднимайте все наверх.

— Все?

— Конечно, все, — отрывисто произнес мистер Хэррисон. — А почему бы нет?

— Ладно, как пожелаете, ведь это ваше дело, где разместить три рояля.

— Что-что? Сколько роялей?

— Три, мистер Хэррисон. Видно, в магазине ошиблись.

Мистер Хэррисон прикрыл трубку рукой.

— Они прислали три рояля, — сказал он, обращаясь к жене.

— Ну, два нужно отправить назад.

— Но мы не можем сделать это, моя птичка. Возникнут вопросы. Боже, даже продать их мы не можем. Нам нужно куда-то растолкать их, вот и все. Возможно, что это я допустил ошибку в заказе, — сказал он, присвистнув. Он вернулся к телефону. — Ошибки тут нет никакой, мистер Квант, — заявил он подчеркнуто громко. — Я спросил жену. Она… она обожает музыку.

Хэррисоны разместили три рояля в гостиной, теперь восемьдесят процентов площади было занято ими. Телевизоры перекочевали на рояли, а на оставшемся свободном рояле разместилась прялка; электроорган пришлось втиснуть в спальню, потеснив новый гарнитур и мраморный туалетный столик. Когда мистер Хэррисон встретил в холле Кванта, тот пошутил вскользь, что на его жену тоже находит нечто подобное, когца она хочет повеселиться; ей это прописывает доктор.

Отныне Хэррисон решил увеличить вдвое каждый следующий заказ.

Что касается миссис Хэррисон, то она философски относилась к этому забиванию квартиры товарами. Она была постоянно занята разглядыванием либо витрин Мосс-Иглберга, либо проспектов этого магазина, с восторгом любуясь товарами и сожалея, что не может поделиться впечатлениями с этой дурнушкой Эппингер о Бесси.

Двадцать четвертого января Хэррисоны сделали новый заказ, и вновь миссис Хэррисон отказывалась от драгоценностей и обновок в гардеробе.

— Ну закажи, — сдалась она на уговоры мужа. — Но только всего одну норковую шубу и кое-что из серебряных украшений, да немного духов, поэтому даже если ты вновь ошибешься, этого никто не заметит. Но когда я получу действительно ценные приобретения, я бы хотела сама сделать заказ. Мне кажется, ты набираешь не тот номер.

Заказ прибыл.

— Ну вот! — закричала жена. — Ведь я просила одну норковую шубу, а ты заказал четыре.

— Проклятье! — взревел мистер Хэррисон. — Могу поклясться, заказ сделан правильно. Счастье, что у них было 4 шубы в наличии.

Затем, не противясь жене, ои набрал Мосс-Иглберг и закодировал голос жены с тем, чтобы она могла сама делать заказы. Он лишь попросил ее не заказывать ничего пару недель. Миссис Хэррисон уверила его, что не смеет ослушаться, добавив, что она уж не закажет половину необходимого, пусть ей будет нужно вдвое больше; ей удалось сдерживать обещание целых пять дней. Двадцать девятого января, тем не менее, она наткнулась на заметку в газете, в которой говорилось, что в Мосс-Иглберге предстоит распродажа драгоценностей с сапфирами по сниженным на 30 процентов ценам. Хоть она и знала, что расходов у нее не будет никаких, она все же не смогла устоять. Она могла сделать заказ вместе с очередным запасом продуктов, ей хотелось приобрести камешек в восемнадцать карат, номер этого заказа она обвела. Наконец очень медленно и осторожно она сделала заказ.

Ждать пришлось недолго. Миссис Хэррисон торопливо рылась в коробках. Маленького футляра она не обнаружила. Пытаясь взять себя в руки, она отметила все коробки с провизией по номерам. Почти все было перенесено в кухню, осталась лишь одна коробка. Но она была не такая уж маленькая: фута на четыре высотой и очень тяжелая. Сердце ее затрепетало, она разорвала упаковку, обнаружив внутри большой деревянный ящичек, на котором сбоку было название фирмы, производящей китч. Отверткой она открыла крышку. Это было сочетание солнечных часов и птичьей поилки под бронзу, у края которой расположился ангелочек, стрелы указывали на стороны горизонта; внизу был выгравирован девиз; Honi Soit Qni Mal Y Pense. Миссис Хэррисон от неожиданности села. Она ревела целых две минуты, пытаясь вспомнить, где же она ошиблась. Затем, с трудом взяв себя в руки, она спрятала „произведение“ в туалете и умолчала о нем.

Через четыре дня она повторила заказ с сапфиром. На этот раз она получила несколько пар шерстяного белья 50-го размера. Подавляя истерику, она спрятала его туда, где была поилка, и снова промолчала.

Пятого февраля зазвонил телефон. Она ответила, женский голос четко и громко пропел слова известной песенки:

А через час от Мосс-Иглберг прибыла посылка с засахаренными фруктами. К ней прилагалась открытка: „Стань моим возлюбленным!“

Поскольку до дня рождения Хэррисона было далеко, зато приближался День Святого Валентина, покровителя влюбленных, она сделала вывод, что это — шутка мужа, о чем она ему и заявила, стоило ему только вернуться.

— Мне кажется, — заключила она, — тебе бы следовало быть выше этого, особенно после того, как ты поучал меня не делать заказы так часто. Эти засахаренные фрукты мы не сможем съесть и за несколько недель!

После того, как шоковое состояние Хэррисона миновало, он решил, довольно логично, что Уинклер и Шварц пытались доказать ему, что Бесси испытывала благодарность. Но уж об этом ему вряд ли хотелось дискутировать со своей женой, а посему он просто заявил ей, что никаких заказов он не делал и что для него это была такая же загадка.

— Чушь, — заорала миссис Хэррисон, вновь вспомнив птичью поилку и комплекты нижнего белья. — Отказываюсь верить. Это вовсе не смешно. Я уверена, что Эллер Магиннис никогда бы не поступил так глупо, так по-детски. Посмей поступить так еще хоть раз.

Она не переставала злиться, отправившись спать, а события следующего дня не изменили дела. Зазвонил телефон. Женский голос передал очередные поздравления, а внизу Хэррисона ждала пара больших кактусов в горшках. Протест мистера Хэррисона остался без внимания. А его жена прибавила звука в телевизоре, где шла программа о ласковых зверушках, всем своим поведением игнорируя мужа. Он уже начал думать о том, не доставил ли он каких неприятностей Уинклеру и Шварцу.

На следующее утро его раздумьям пришел конец. Поскольку была суббота, он сам отвечал на телефонные звонки. Последовало веселое приветствие. Через час он уже смог прочесть на сопроводительной карточке, что же было в коробке, — дюжина помочей. Рядом с перечнем было изображение женщины в униформе, а надпись под рисунком гласила: „С любовью к моей тетушке по службе“.

Хэррисон решил, что в понедельник ему уже пора принять к Уинклеру и Шварцу крутые меры. Миссис Хэррисон тоже обдумывала решение. Раз Эберхард позволяет дурачить себя, это ничего хорошего ей не сулит. В понедельник…

В понедельник перед ленчем миссис Хэррисон заказала целый набор драгоценностей из каталога. Она также сделала заказ на несколько туалетов, которые могла себе позволить лишь самая любимая жена магараджи, да и то в исключительном случае. Повесив трубку, она начала размышлять о том, что раньше она не ошибалась, может быть, лишь однажды, так что если сейчас она ошиблась хоть с одним номером, то это бы ничего не значило уж по крайней мере номера украшений из жемчуга она указала верно.

А в это время мистер Хэррисон выскользнул из конторы Джонсона, Уильямсона, Селзника и Джоунса и тайком направился к телефону-автомату. Он был разозлен и уже приготовил фразы, чтобы выплеснуть ненависть на Уинклера и Шварца, он набрал номер Моес-Иглберга и попросил соединить его с отделом контроля Бесси. Как только его соединили, он заорал в трубку:

— Уинклер, Уинклер, слышите меня?

— Кто вам нужен? — крикнули в ответ.

— Мне нужен Уинклер.

— Его нет.

— О'кей. Тогда Шварц.

— Тоже нет.

— Они что, обедают? — спросил Хэррисон. — Когда вернутся?

— Никогда! — кричали на него в трубку. — Их перевели отсюда. Они уже в Далласе! Черт побери! Прекратите орать!

Мистер Хэррисон заговорил тише. У него возникло чувство, будто что-то сжимает его холодными тисками.

— Давно?

— Три недели назад, — рявкнули в ответ.

Хэррисон тяжело вздохнул. Положив трубку на рычаг, он вышел из будки. Вошел в бар и заказал двойной виски. Затем вернулся в контору и продолжал работать, будто ничего не случилось. Подарки ко Дню Святого Валентина не выходили из головы. Может, его жена решила подшутить над ним, но он отверг эту мысль. Он вспомнил, что говорили ему Уинклер и Шварц о Бесси и окончательно решил, что они ненормальные. Затем он вспомнил о том, что датчик Шрудера должен был адаптироваться месяца два. Случалось иногда, хоть и редко, что адаптация происходила быстрее. Возвратившись домой, он все пытался убедить себя, что нечто подобное произошло с Бесси, что ему и его жене следовало тихо обождать несколько недель, а там видно будет.

— Хэлло, хэдло, — начал было он, открыв дверь. — Птичка моя, вот и я.

Он остановился как вкопанный. Холл был завален коробками, картонками, свертками. Некоторые лишь надорваны, а большинство — вообще не тронуты. Там были маленькие, большие и просто огромные пакеты.

— Душа моя! — в страхе закричал мистер Хэррисон. — Где ты? Эй, птичка!

В ответ он услышал громкое рыдание жены. Он обнаружил ее, распростертую на кровати из комплекта спальни Луи-какого-то или что-то вроде этого. Он сел на краешек постели и попытался обнять ее.

— Моя любовь! Что случилось? В чем дело?

Миссис Хэррисон прямо затряслась. Она отшвырнула его руки, нос ее распух от слез, макияж размазался по лицу.

— Ах, что случилось? — завыла она. — Что произошло? Посмотри, что ты натворил!

Она успела лишь поднять руку, указывая на коробки, как рыдаяия вновь начали душить ее. Там был темный цилиндрический предмет, наполовину завернутый в бумагу. Он вынул его. Высотой не более двух футов, изготовлен из кожи, полый, в поперечнике более десяти инчей.

— Я только заказала кое-что из драгоценностей и из одежды — вот посмотри, что нам прислали. Восемнадцать штук!

Мистер Хэррисон посмотрел на бирку. Новинка из Конго. Исключительно оригинальна. На обратной стороне — Подставка для зонтов в виде ног гиппопотама. Гарантия качества!

Он опустил ее на пол. Его руки дрожали, он сунул их в карманы.

— Ноги гиппопо, — громко выдавил он, — для зонтов. Это ошибка. Просто вышла ошибка.

Миссис Хэррисон, рыдая, бросилась на постель.

— Ха-ха-ха! Машины всегда ошибаются.

— Все уладится. Конечно же! Не беспокойся.

Он неуклюже погладил ее и вышел, пытаясь быстро разобраться в происшедшем. Кроме восемнадцати ног гиппопотама он обнаружил тюк болотного мха, револьверную головку токарного станка, пару ловушек для раков, сборники гимнов адвентистов, пять или шесть пучков салата, грабли для сена, манок и чучело утки, модельку японского автомобиля и клетку с семейством бельгийских кроликов.

Тогда, ошалев от изумления, он бросился в спальню. Миссис Хэррисон приподнялась на кровати. Глаза ее были сухи, и настроена она была воинственно.

— Что-то не так, — пробормотал Хэррисон.

Она не ответила.

— М-может, надо было установить блок Дэпплбая, — продолжал он. — Птичка моя, может…

— Хватит с меня быть птичкой, ты настоящее животное! Миссис Хэррисон в гневе вскочила на ноги. — Я скажу, что случилось! Эти механические мозги, или как ты их называешьБесси, — она любит тебя! Да, да — любит и ревнует меня к тебе! Вот в чем причина. Когда ты заказал рояль, она послала тебе еще два. То же самое было и с шубами, которые заказал ты. Но если заказывала я, смотри, что она посылала, — кролики и поилки для птиц, да еще гиппопотамовы ноги! — Она затопала ногами. — Немедленно убирай этот утиль из моего дома, слышишь? Отправь все своей Бесси. О, если бы ты видел лицо соседа, когда это все привезли! Будто мы все это украли! 0, о, дорогой Эберхард, что станет с на-а-ми?

Она разрыдалась у него на груди. Они обнялись и расплакались оба.

— Ужасная машина, — простонал мистер Хэррисои.

— Она любит тебя, и ты ее тоже любишь. Она злится на меня, посылая этот хлам, а тебе все эти подарки! Тебе просто нужно выбирать из нас двоих. Если хочешь, чтобы я осталась, отправь все это назад!

Мистер Хэррисон попытался отбросить мысль о том, какое выражение было на лице соседа поутру, а также о том, что полиция могла пронюхать о его афере с Бесси. Тем не менее он постарался взять себя в руки. Он не забывал, что Бесси была всего лишь машиной. Он объяснил жене, что это вовсе и не любовь, и даже не благодарность зверушек, это просто результат особенностей электрических цепей, наличие конденсаторов и всего остального. Он также пояснил, что не хотел бы, чтобы обслуживающий персонал запаниковал, что было бы очень рискованно отправлять все назад. Конечно, он мог выбросить салат в мусорный ящик, а кроликов ночью отпустить в парк. Но ему еще предстояло работать в этом магазине год или два, все лишнее потихоньку распродать и выбросить. Если бы они поступили именно так, да еще не приглашали никого к себе, не водили ни с кем дружбы, то, возможно, они были бы в безопасности. Мистер Квант вряд ли заявит в полицию, если бы он сделал это, то она давно была бы здесь. А завтра Эберхард сам пойдет в Мосс-Иглберг и извлечет блок Шрудера, и сотрет все записи, тогда им нечего будет волноваться — ведь Бесси всего лишь машина.

Пока Хэррисон растолковывал все это жене, ему пришлось вскользь напомнить ей, что он все так же любит свою птичку; что делал он все ради нее, а не из-за своей неприязни к кошкам, постоянно напоминая ей, что в конце концов у нее четыре серых норковых шубы.

Наконец мир был восстановлен. Они поцеловались и занялись делом. Несколько часов подряд они разбирали свертки, пряча заказы. Манок с утками отправился под рояль вместе с кроликами. Модель японского автомобиля припарковался в ванне. Утомленные, они легли в постель, в доме осталась лишь единственная тропа, годная для передвижения, свободной оставалась лишь малая частичка ковра.

— О, надеюсь, у нас все уладится, — вздыхая, промолвил Хэррисон, погасив свет. — Я все еще в ужасе. Мне не верится, что Бесси — всего лишь механический мозг. Мне… мне кажется, она живая!

Эту ночь мистер Хэррисон провел в тревоге. Сначала ему приснилось, что он работал с Бесси, устанавливая блоки Шрудера и Дэпплбая. Блоки Дэпплбая лопались, словно шары, и всякий раз при взрыве Бесси мурлыкала, а он все копался в проводах, а находил виски или клочья меха. А потом вошли Шварце Уинклером и пустились в пляс, а над ними были раскрыты зонтики. Был тут и мистер Олсон, напевавший песенки о ласковых зверушках своим железобетонным голосом. И наконец мех и виски заполонили все вокруг, словно высокая трава, а мистер Квант отворил огромную дверь, из которой вышли трое в подтяжках, а Олсон среди них напевал:

Хэррисон проснулся в холодном поту и поспешил принять две таблетки снотворного. Через пятнадцать минут сон перенес его в полицейский участок на допрос; его лицо освещал яркий свет, имевший какое-то отношение к воздействию на психику. Доктора Шрудер и Дэпплбай в форме полицейских держали его вниз головой, в то время как Олсон зачитывал список товаров, посланных ему Бесси, а Керфойд стирал слова в его дипломе, пока диплом не превратился в чистый лист. Затем загудел пароход, и все пошло кругом, и он понял, что уже на улице, вернее, сразу на четырех, и что-то изменилось. Он глянул на себя со стороны и увидел, что вместо-кожи у него серый норковый мех. На-его шее — воротник и поводок, за который его вел Шрудер. И он был так благодарен Шрудеру за отличную кормежку, что тянул к нему лапы и мурлыкал. А затем Шрудера сменил маленький японский автомобиль, который толкал его в комнату контроля Бесси, походящую на набитый зубами рот, а за каждым зубом стоял полисмен, и все они мурлыкали, мурлыкали, мур…

Он чувствовал себя отвратительно, когда очнулся. Он торопливо выпил кофе, кое-как побрился и отправился прямиком к Джонсону, Уильямсону, Селзнику и Джоунзу. Джонсон с любопытством глянул на него, заметив что-то о проклятых отклонениях.

— Мистер Джонсон, — спросил он как бы вскользь, — вам не приходилось слышать о преднамеренных записях в банке памяти этих устройств в крупных магазинах? Я имею в виду ситуацию, когда контроль за действиями машины отсутствует?

— Такого быть не может, — уверил его мистер Джонсон. Невозможно. Это по силам лишь разумным существам.

Мистер Хэррисон вздохнул. Он подождал до обеда, а затем поспешил в Мосс-Иглберг. В тот день дежурил лишь один механик — здоровый, мордастый парень с ярким румянцем.

— Я от Джонсона, Уильямсона, Селзника и Джоунза, — представился Хэррисон. — Эта машина не ломалась? Как у нее дела?

— О, вы, наверное, мистер Хэррисон! — оскалился парень, протягивая к нему руку для приветствия. — Я Филмор. Слышал, слышал о вас. Уинклер рассказывал мне, как вы реанимировали Бесси. Ну, у нее все о'кей — мурлыкает дальше!

Мистер Хэррисон закусил губу.

— Вот и хорошо. Может, мне проверить ее? Я сделаю это бесплатно. Это входит в профилактическое обслуживание.

— Было бы чудесно, мистер Хэррисон. Бесси оценит это.

Мистер Хэррисон досчитал про себя до десяти и попытался изобразить улыбку на лице.

— Да, между прочим, — сказал он, открывая набор инструментов.. — Похоже, я забыл транзисторы. Они остались у меня в машине, на сиденье. Она — в третьем ряду на стоянке. Не могли бы вы…

— Принести их сюда? Да с удовольствием, мистер Хэррисон.

Как только механик удалился, Эберхард плотно закрыл дверь, быстро поднялся по лестнице и вырвал с корнем блок Шрудера и все провода, подключил микрофон и запросил карточку мистера и миссис Хэррисон. Как только на экране показались счета, он отключил запись и все стер. Машина защелкала и зашумела. Трижды вспыхнула маленькая красная лампочка.

— Ну, парень, вот и все! — с восторгом воскликнул Эберхард. Радость и облегчение охватили его, и он даже запел:

На этой финальной ноте он отключил принтер, вернул выключатели в исходное положение и выдернул микрофон. Когда механик возвратился с транзисторами, он уже упаковывал инструменты.

Насвистывая, Хэррисон отправился прочь. Он зашел в автомат, чтобы сообщить жене, что все проблемы разрешены. Он работал полдня, как пчела.

Он возвратился домой как обычно, нажал кнопку звонка. Никто не ответил. Он постучал. Когда ему показалось, что в квартире кто-то двигается, он позвал:

— Птичка моя, ты дома? — И так несколько раз.

Наконец он достал ключ и попытался открыть дверь. Кто-то большой и тяжелый заблокировал дверь изнутри.

Эберхард нахмурил брови. Это начинало пугать его. После минутного замешательства он спустился этажом ниже и попросил пожилую леди разрешить ему пройти по пожарной лестнице к себе в квартиру, пообещав сообщить ей, что случилось в его квартире, если там действительно что-то случилось.

К счастью, окно кухни не было закрыто. Он забрался внутрь. Сразу стало ясно, что случилось нечто ужасное. По одну сторону кухни громоздились одинаковые коробки. Они окружили холодильник, поднимаясь до потолка. Это еще не все. На столе была оставлена записка.

Он читал ее медленно, словно страшный приговор.

Ничего не соображая, мистер Хэррисон вышел в холл. Он был завален огромными предметами, через которые ему ему пришлось перелезать. В гостиной он остановился, пытаясь преодолеть охвативший его страх. Он взялся за ручку, повернул ее, открыл дверь. Вот он и внутри. Они расположились повсюду, как он и предполагал, преодолевая ящики в кухне. Они сидели на роялях и под ними, на стульях и тумбочках. Они были счастливы, маленькие, средних размеров и крупные, полосатые, в крапинку и пятнистые.

Милые зверушки увидели Эберхарда и поднялись все одновременно. Все они начали мурлыкать. Они устремились, чтобы потереться о его ноги. В их глазах была любовь.