Федор Годунов. Потом и кровью

Глава 11

— Свои! — бешено проорал мне прямо в лицо Порохня, вскинув вверх ятаган, — Во время хлопцы подоспели! Ну, теперь мы туркам жару зададим!

На меня тут же навалились со всех сторон, сжали в объятиях подбежавшего следом Грязного. В сторону лихорадочно разворачивающейся галеры понеслись злорадные выкрики:

— Смотри, турки наутёк бросились!

— Далеко не уйдут!

— Побежишь тут! Чаек вон сколько!

— Эх, жаль нам не угнаться! Я бы все кишки басурманам выпустил!

Чаек, и впрямь, было много. Выныривая одна за другой из-за скалистого мыса, они, похлопывая парусами на ветру, резво устремились в нашу сторону.

— Гей, хлопцы, меня захватите! — перегнулся Данила через борт, зазывно махая ятаганом. — Очень хочется с турками поквитаться!

Ближайшая к нам чайка в ответ полыхнула огнём и атамана окатило фонтаном морской воды, поднятой не долетевшим ядром.

Порохня бешено крутанул головой и, ударив по борту кулаком, взревел медведем: — Вы что же творите, собачьи дети⁈ В своих ядрами мечете⁈

— Знамя! — охнул я и опрометью бросился на нос галеры. — Они же нас за турок принимают!

Ну, а за кого же запорожцам нас принимать должны, позвольте спросить? Перед ними турецкая галера, на корме Порохня в одежде янычара ятаганом машет, флаг турецкий развивается. Турки мы и есть! Я бы и сам на их месте по таким из пушки пальнул!

На нос галеры я влетел в несколько прыжков, с размаху рубанув по верёвке, крепящей турецкий флаг к веслу. Полотнище, развиваясь на ветру, ухнуло в море. С одной из чаек вновь полыхнуло огнём. От весла отлетела щепа, слегка оцарапав лицо. Я отшатнулся, заметив ещё несколько горящих фитилей и вскинутые казаками мушкеты.

— Гей, казаки! Не стреляй! — Порохня, оттолкнув меня, сдёрнул с головы юскуф (белый войлочный колпак, носимый янычарами) и встал во весь рост, махая руками. — В своих бьёте! — продолжал он орать во всё горло, ударив кулаком в голую грудь. Янычарскую одежду атаман успел скинуть ещё на бегу. — Это же я, Данила Порохня!

— Гляди! И впрямь, Порохня! Живой! — радостно закричал, поднявшийся на ближайшей к нам чайке, дородный казак, приложив козырьком руку к глазам. — А я думал, что ты сгинул где-то под Килией! А что за турки с тобой рядом стоят?

— Да то не турки, Яцко! — задорно засмеялся Данила, неожиданно приобняв меня за плечи. — То гребцы галерные! Мы турок перебили, да одежду их себе забрали! Уйми хлопцев, Яцко и греби к нам! Разговор есть!

— И то, — не стал спорить с Порохнёй атаман запорожцев. — Только вы оружие всё же бросьте, — к нам уже причалили с двух сторон четыре чайки. Остальные, не снижая хода, устремились дальше к галере Култук-паши. — И, смотрите! Ежели что, всех порешим!

— Оружие бросьте, братцы, — развернулся к гребцам Данила. — А то, и впрямь, перебьют ненароком. После вернём.

Я, тяжело вздохнув, бросил на палубу ятаган. Потом, подумав, вытащил из-за пояса пистоль и аккуратно положил рядом. Прав, атаман. Зачем рисковать? Дёрнется кто-нибудь из наших и понесётся бойня. Нервы то у всех на пределе. Обидно будет умереть, практически уже вырвавшись из неволи. Я бы себе этого потом ни за что не простил!

На палубу, подобно саранче, хлынули запорожцы, быстро рассредоточились по кораблю и вскинув в сторону бывших невольников сабли, луки и пистоли. Мне прямо в глаза посмотрел взведённый арбалетный болт. Я замер, боясь неловким движением спровоцировать стрелка. Уж больно молодой хозяин у арбалета оказался!

— Вы чего это, хлопцы? — возмущённо поднялся из-за весла Тараско. — Или не видите, что свои мы? Петро, а ну, не балуй! То друг мой, Федька Чернец!

— Мало́й! Ты откуда здесь взялся⁈ — не на шутку обрадовался молодой казак, разворачиваясь к моему другу и опуская арбалет. — Ты же сгинул под Гёнзевом! Ещё и оделся как басурман!

— Так осень наступила, Мохина. Холодно по ночам стало. Вот мы у турок одежду и забрали. Им на дне черноморском всё равно она без надобности, а нам в самый раз будет.

Запорожцы засмеялись незамысловатой шутке. Некоторые, так же узнав Тараску, полезли обниматься. Напряжение спало.

— Эка вас буря-то потрепала! — в нашу сторону уверенной походкой шагал Яцко в сопровождении ещё нескольких казаков.

Выглядел предводитель запорожцев представительно. Хоть сейчас на картину Репина рисуй: малиновый жупан, обтянутый шёлковым зелёным поясом, бордовые шаровары, сафьяновые сапоги, за поясом сабля торчит, да колесцовый пистоль засунут, в руке небольшая, шипастая булава, на голове высокая шапка с длинным шлыком на выпуск. Внушительный дядя, чего уж там. Разве что огромная уродливая бородавка на правой щеке всю картину портила. Зато усы, до груди свисающие, просто шикарно смотрятся!

— Ну, здорово, Порохня, — Яцко, не церемонясь, приобнял нашего атамана и трижды облобызал: — Уж и не надеялся тебя в живых увидеть, друже. Думал, сгинул ты с концами в Туретчине со всем своим куренём.

— И тебе не хворать, Бородавка! — похлопал Данила по плечу старого товарища. — Смотрю, тебя никак кошевым атаманом выкликнули? (глава запорожского войска) — спросил он, кивнув на булаву. — То любо. Сечевик ты справный!

— Так курень, похоже, и сгинул, — встрял в разговор, скривив губы, худощавый запорожец, холодно наблюдавший за объятиями боевых товарищей. — Один атаман остался.

— Сгинул, — не стал отрицать Данила, смерив оппонента оценивающим взглядом. — Так ведь похода на турка без риску не бывает, — ласково, словно дурачку неразумному, начал объяснять он. — Мы как раз к Килии подходили, а тут пять галер турецких навстречу. И ветер как на грех пропал совсем. Вот басурмане на нас и навалились скопом. Хлопцы храбро бились, да не сдюжили. Считай, на каждого казака по три турка было, — атаман замолк на мгновение, оценивая какое впечатления произвели его слова на казаков, и демонстративно повернувшись к обвинителю спиной, спросил у Яцко, — А это кто таков будет, Бородавка? Что-то я его раньше в Сечи не видел.

— Это Пётро Сагайдачный, обозным старшино́й (глава артиллерии у запорожцев) его в прошлом году казаки выкликнули. Он три года назад в Сечь пришёл, аккурат после того, как ты с хлопцами в поход отправился, — с некоторой прохладцей ответил Яцко.

Сагайдачный⁈ Да, ну!

Я совсем другими глазами посмотрел на будущего знаменитого гетмана, одно имя которого повергало в дрожь турок и татар.

Надо же, а по виду и не скажешь. Одет неброско, как простой казак, внешность тоже самая заурядная, разве что нос чуточку с горбинкой, да взгляд надменный и как будто сквозь тебя глядит. Да и молод ещё довольно, чтобы в вожди лезть. На вид лет тридцать — тридцать пять будет, не больше. А между тем, уже в этом году его выкликнут кошевым атаманом, а в следующем и гетманом станет. И гетманом не простым, а самым великим за всю историю Запорожской сечи. Ну, на мой взгляд, разумеется.

А какие, собственно говоря, альтернативы? Более известные Хмельницкий и Мазепа? Так они такой власти не имели, став по сути своей разменной монетой в борьбе за Украину между Россией, Польшей, Швецией и Турцией и постоянно шли в фарватере того или иного государства.

Сагайдачный же, хоть и подчинялся формально польскому королю, вёл фактически независимую от кого-либо политику и если и выступал на стороне поляков, то на своих условиях.

Именно Сагайдачный реорганизовал запорожское войско, превратив казацкую вольницу в регулярное войско и наведя в нём дисциплину. Именно он постоянно громит турецкие города по всей акватории Чёрного моря, попутно уничтожая целые эскадры и фактически на полтора десятка лет взял «внутреннее» турецкое море под свой контроль. Именно он настолько затерроризировал крымское ханство, что татары и носа боялись высунуть со своего полуострова, чем кстати здорово помог русскому государству, фактически не дав крымскому хану воспользоваться междоусобицей «Смутного времени», именно он в 1618 году дошёл до Москвы и стоял под её стенами. И именно он в значительной мере способствовал победе поляков над огромной турецкой армией в Хотинской битве.

Крутой, в общем дядька, вот только, судя по всему, в общении не очень приятный.

— Без риску, оно, конечно, никак, — согласился, между тем, с Данилой Сагайдачный. — Но и голову на плечах иметь нужно. На то казаками куренным атаманом и выбран был, что они на твой ум и рассудительность надеялись, свои жизни в походе вверив. Безветрие переждать нужно было, а вы плыть удумали. Вот на турок и нарвались.

— Ты меня учить будешь? — Порохня, побагровев, надвинулся на обозного.

— Хватит! — решительно вмешался в наметившуюся ссору кошевой атаман. — Виновен Порохня или нет в гибели казаков — это Сечевой раде решать, а не тебе, Петро. Вот с похода вернёмся, Раду и соберём. А до той поры ты Порохню попрекать не смей! — потряс он кулаком перед Сагайдачным. — Я в этом походе атаман и склок не потерплю! Ясно тебе⁈

— Ясно, батьку, — Пётр покаянно склонил голову, но было заметно, что обозный старшина остался при своём мнении. — Тогда командуй, что дальше делать. Вон хлопцы уже и галеру турецкую взяли.

На турецкой галере, и впрямь, уже хозяйничали казаки, деловито расковывая гребцов и выбрасывая трупы турок за борт.

— Вот разберусь, что здесь произошло и скажу, — отрезал в ответ Яцко и повернулся к Даниле. — Выходит вы турок перебили, да галеру захватить сумели? Изрядно. А это кто? — соизволил кошевой заметить меня.

— То Федька Чернец, — похлопал меня по плечу Порохня. — Боец изрядный и голова на плечах есть. Когда мы во время бури освободились, он сообразил крышку в трюм к янычарам открыть, чтобы их водой заливать начало. Так они сами под наши сабли и полезли. Если бы не его задумка, не совладать нам с басурманами. А так, мы тут стоим, а турки рыбу на дне морском кормят.

— И турок на той галере ловко обманул, — добавил подошедший к нам Тараско. — Здрав будь, батька, — поприветствовал он кошевого. — Когда галеру басурманскую встретили, он предложил нам османами притвориться и сам в одежду янычара оделся. А как нехристи поближе подошли, мы их в упор и расстреляли! Едва совсем не потопили!

— Ну, не потопили же! — в глазах Сагайдачного, посмотревшего в мою сторону, мелькнула искорка заинтересованности. — Нужно было не в нос галеры целить, а ниже, там, где борт с водой соприкасается! Если в упор вдарить, турок сразу тонуть бы начал, а не за вами по морю гоняться.

— Тебе виднее, — хмыкнул скептически Порохня. — На то ты и обо́зный старшина!

— С пушками Пётр, и впрямь, управляться горазд, — нехотя признал Яцко. — Стреляет он знатно. Этого не отнять.

— А чего это вы поход в этакую пору затеяли? — поинтересовался Данила. — Кто же осенью по Чёрному морю плавает? Того и гляди, буря чайки во все стороны разметает!

— Так всё он, — вздохнул Бородавка, вновь кивнув на Сагайдачного. — Взбаламутил казаков на Раде, что осенью турки нападения не ждут. Вот сечевики в поход и поднялись.

— А чем плохо вышло? — усмехнулся тот в ответ. — Аккерман и Килию, считай, без боя взяли, наскоком! Теперь вот в Варну неожиданно нагрянем! Город богатый, торговый. Добычу хорошую возьмём. А буря что? От бури и укрыться можно. Для того вдоль берега и идём!

Стоп! А вот сейчас не понял! Варну же запорожцы в 1606 году разграбили. А сейчас осень 1605 года на дворе стоит. Это как же так? Нестыковочка получается! Да и командовал этим походом в той прежней истории опять же Сагайдачный, а не Бородавка. А здесь он только в замах ходит.

Оно, конечно, не мне претензии предъявлять. Этот преждевременный поход мне жизнь спас. Но как бы мне и в дальнейшем с этими датами не обмануться. Этак будешь, предположим, ждать нападение неприятеля в мае, а он в апреле или марте неожиданно нагрянет!

— Шустёр больно, — мрачно заметил Бородавка. — Варну с Килией не сравнишь. Крепость там сильная, да гарнизон изрядный. Они нас издалека заметят, да к обороне подготовиться успеют.

— Одолеем, — отмахнулся Сагайдачный. — Для того и пушки везём.

— А зачем нас напролом в Варне идти? — рискнул я влезть в разговор атаманов. — Не лучше ли хитростью крепостью овладеть?

— Никак опять что-то придумал, Чернец? — оглянулся на меня Порохня.

— А зачем что-то новое придумывать, когда можно то же самое повторить? — пожал я плечами. — У нас две галеры турецкие есть. Садимся за вёсла, часть казаков в басурманскую одежду наряжаем, других в трюме прячем, остальных на вёсла сажаем. И идём прямым ходом в Варну, турков из себя изображая. Запорожцев там не ждут, поэтому за своих и примут. А мы, как только войдём в порт, сразу всеми силами в крепость и ворвёмся! Если быстро и дружно ударим, они даже ворота закрыть не успеют. И держимся в крепости, пока подмога не подоспеет.

— Дельно, — пригладил усы кошевой. — Может получится. Такой наглости от нас турки точно не ожидают.

— А если они всё-таки успеют закрыть ворота? — засомневался Сагайдачный. — Пока казаки от галер до крепости добегут, время уйдёт.

— Не успеют, — категорично заявил я. — Как только причалим, капитаны, в сопровождении нескольких офицеров пойдут в крепость, якобы с докладом к местному паше. У нас и фирман, что турецкий капитан паше в Варну вёз, в целости сохранился. Как только пройдём ворота, подаём сигнал и набрасываемся на охрану. Крепость же рядом с портом стоит, у моря? — повернулся я к Сагайдачному.

Тот задумчиво кивнул, поглаживая пальцами рукоять пистоля.

— Значит, должны продержаться до подхода остальных казаков. Не думаю, что у ворот охрана большая будет. Кого туркам тут боятся? На них уже сотню лет никто не нападал. Как только проходим через крепостные ворота, вырезаем всех янычар, что там будут, захватываем ворот, что решётку у ворот опускает и держимся до подхода основных сил. Ещё и пушками, что в крепости на стенах стоят, поможем, если отбить сумеем. Только нужно несколько человек, которые хорошо по-турецки говорят. И волосы, — скользнул я взглядом по оселедцу, (длинному чубу на бритой голове) Яцко, — обычные должны быть, а не как у казаков.

— Я пойду, — решительно заявил Сагайдачный. — По-турецки хорошо говорю и обычаи их знаю. За капитана как раз сойду. И других хлопцев потолковей для этого дела подберу.

— Я тоже пойду, — решительно мотнул я головой.

Если и можно завоевать у запорожцев уважение, то только отвагой и храбростью в бою. К тому же, с самим Сагайдачным буду бок о бок биться, жизнью рискуя. Такое обычно сильно сближает.

— Ой ли? — оглянулся на меня обозный старшина. — То наш поход, казацкий. Сторонним людишкам в нём делать нечего!

— От чего же? — несогласно повёл плечами кошевой. — О гребцах, что с той галеры сняли, — кивнул он на бывшую галеру Култук-паши, — речи нет. А здесь невольники сами свободу себе добыли, собственной кровушкой за неё заплатив. Значит, люди храбрые и уважения достойные. Таких не зазорно и в поход к себе принять. К тому же мы собираемся на двух галерах к Варне идти. А эта галера — их законный трофей. И если мы её в дело берём, то и они имеют право в нём участвовать.

— Согласен, — кивнул Порохня. — Люди тут подобрались храбрые. Я сам всех в деле видел. Бились смело, труса никто не праздновал.

— На том и порешим, — рубанул рукой Яцко. — Если будут охотники среди гребцов, могут с нами идти на штурм Варны. Только доля их в добыче вдвое меньше супротив казачьей будет.

— Как скажешь, атаман, — недовольно скривился Сагайдачный. — Я тогда на той галере пойду и сам людей на неё подберу. А тут вы сами решайте.

Но уйти с корабля Сагайдачный не успел.

— Пётр!

На палубе, между тем, бывшие невольники уже давно смешались с казаками, братаясь и пересказывая новости. И среди этой суеты, усевшись на скамью, обозного старшину поджидал спасённый мною невольник.

— Станислав? — не на шутку удивился Сагайдачный. — Чаплинский? Ты как здесь оказался? Ты же Дмитрия на престол сажать отправился.

— Да вот, то же веслом помахать пришлось.

— Ну, пошли со мной, — кивнул ему обозный. — Расскажешь, как вместо Москвы на турецкой галере оказался.

И они ушли, пересев на одну из чаек. Я задумчиво посмотрел им вслед, вспоминая информацию из истории Смутного времени. Был там один Чаплинский, что служил ротмистром у самого Юзефа Лисовского, кровавого кошмара земли Русской. Уж не он ли? И, если он, то, и вправду, каким образом так далеко от Москвы оказался? И что его с Сагайдачным связывает?

— Ну, что там атаманы решили? — возле меня оказались Аника, Янис и Георгий. Неподалёку пристроился и Грязной, явно прислушиваясь к нашему разговору.

— А сами чего не подошли?

— Не с руки нам к начальным людям без зову лезть, — скривил губы Аника. — А ты вроде там и стоял. Вот мы и подумали, что нам потом перескажешь.

— Казаки на Варну походом идут. Если охота есть и нас с собой возьмут за половинную долю. И ещё решили вперёд галеры турецкие пустить с казаками в турок переодетыми, чтобы врасплох турецкий гарнизон захватить. Я тоже поплыву.

— Нет. Я уже смерти в глаза досыта насмотрелся, — мотнул головой Янис. — Нельзя, чудом из неволи вырвавшись, сразу ради наживы жизнью рисковать, — пояснил он мне своё решение. — Удача может и отвернуться.

— И то, — под одобрительный кивок Георгия согласился с литвином Аника. — На вёсла сядем, раз деваться некуда. А под ятаганы опять лезть, — бывший приказчик махнул рукой, давая понять, что тут и говорить не о чем.

— Ну, как хотите, — пожал плечами я. — То дело добровольное.

— Чернец! — ко мне подошёл Тараско со своим другом Петром. — Знакомьтесь. Это Петро Мохина, мой побратим, а это Фёдор Чернец, товарищ мой по веслу.

— Да познакомились уже, — улыбнулся я, разглядывая побратимов. Да уж. В чувстве юмора сечевикам не откажешь. Назвать здоровенного Тараско Малым, и щуплого, росточком мне по плечо Перто — Мохиной. Вся Сечь, наверное, над этой парочкой потешается. Но если и потешается, то по-доброму. Прозвища своим товарищам запорожцы хоть и едкие дают, не в бровь, а в глаз, как в этом данном случае, но оскорбительного смысла в них не вкладывают. — Когда мне твой побратим болт арбалетный в глаз чуть не залепил.

— Не, — задорно замотал головой запорожец. — Я без нужды не стреляю.

— Ну, и хорошо, — не стал я заострять на этом инциденте внимания. — Ты лучше расскажи Петро, что на Руси с этого лета делается. А то давно с родного края никакой весточки не было.

— А что там сделается? — пожал плечами тот. Было заметно, что-то, что творится в далёкой Московии, молодому казаку не очень и интересно. — Как сел на Москве истинный царь Дмитрий, так и сидит. Эх, — сокрушённо помотал он головой. — Надо было тоже в поход вместе с товарищами податься. С царевичем много казаков из Сечи ушло. Сейчас на Москве золотыми червонцами гремят.

— И что, мирно царствует Дмитрий или как? — придвинулся к запорожцу Грязной, искоса посматривая в мою сторону.

— Да вроде мирно, — почесал голову Петро. — Правда, слух был, что вроде бояре хотели его убить, да не вышло у них ничего. Простой люд сразу на защиту поднялся!

Ага. Ну, это видимо о неудачном заговоре Василия Шуйского речь. Ничего. Это товарищ деятельный, во второй раз получше подготовится.

— А о Фёдоре Годунове, что слышно. — уже откровенно не сводил с меня глаз старик. — Не поймали?

— Да что его ловить? — встрял в наш разговор один из проходивших мимо запорожцев. — Вести дошли, что утонул змеёныш в Оке, когда без оглядки с Москвы бежал. Вот в реку сдуру и кинулся. А о том, что мешок с золотом за плечом тяжёлый, не подумал. Так и потонул из-за своей жадности, мешок тот из рук не выпустив.

— Утонул, значит? — задумчиво переспросил я, поглаживая подбородок. — И что, даже тела потом не нашли?

— Так говорю же, мешок тяжеленный его ко дну тянет, — начал горячится казак. — Телу всплыть не даёт. Люди сказывают, тамошние людишки уже всю реку бреднями да баграми перебаламутили. Казну царскую ищут!

Ну вот, уже и похоронили. Да ещё и смерть не самую лучшую придумали. Горазд у нас народ на выдумки.

— А царице с дочерью, что говорят?

— О царевне слухи ходят, что сбежала куда-то, — поскрёб голову Мохина. — То ли к шведам, то ли ещё куда. По-разному рассказывают. А вот царицу, в собственном доме удавили, — оживился молодой запорожец. — Говорят, что трое мужиков насилу управились.

— Брешут, — авторитетно заявил так и не прошедший мимо казак. — Не бабе с мужиками силой мерится.

Я отвернулся, не желая участвовать в завязавшемся споре. Убили всё-таки Марию. Мог ли я её спасти. Нет. Я и Ксению то чудом вытащил. Но надежда, что и царицу, решив сделать из неё заложницу, не тронут, была.

Ну, ладно. Хоть человек она для меня и чужой, а с её убийцами, если всё сложится, всё равно посчитаюсь. Тем более, это скорее всего те же самые люди, что и меня убить должны были.

— Хлопцы, хватит лясы точить, — прервал мои размышления резкий голос кошевого. — Варна ещё не взята. А ну, давай делиться, кто на вёсла сядет, а кому в трюме до поры затаиться. А те, кто язык басурманский хорошо знает, ко мне подходи!

Казаки вокруг засуетились, разбредаясь по галере.

— А нам, слава тебе Господи, делать ничего не надо, — Грязной широко перекрестился. — и так в одёже турецкой стоим. Пойдём лучше, Фёдор Борисович в сторонку отойдём. Разговор до тебя у меня есть.

Я замер, вглядываясь в холодные, полные злой решимости глаза старика, машинально потянулся к поясу, нащупывая брошенную на палубу саблю.

Это как⁈ Старик же меня в глаза не видел⁈ Как он мог узнать?

— А вот это ты зря, — от бывшего опричника не укрылись мои телодвижения. — Люди вокруг, — развёл Грязной руками, неприятно оскалившись. — Нам бы без лишних ушей поговорить, — внушительно добавил он.

— Поговорим, — решительно кивнул я в ответ. — Как только казаки за вёсла усядутся и в трюме спрячутся, так и подходи.

Тяжело вздохнув, я пошёл к носу галеры, гадая, что потребует ушлый опричник за сохранение моей тайны. Умирать бывший любимец Ивана Грозного, теперь явно передумал.