Федя со своим утюгом

КОАЭПУГА

Расшифровывать заголовок я не буду. Художник просил меня сэкономить место для лишнего рисунка, вот за счет «КОАЭПУГА» я его и экономлю. Просто это сильно сокращенное название эскадрильи полярных самолетов и вертолетов, которые находятся на Каменном мысе, который находится на полуострове Ямал, — вот и все.

Здесь ка< бы воздушный таксомоторный парк. Никакого расписания рейсов, все полеты — по указке заказчика. Заказчик в тундре разный: геологи, нефтяники, медики, милиция, почта, районный отдел народного образования, геодезисты, метеорологи… Есть кому экономить время. А время, оно и в тундре — деньги.

«Небесные пахари» здесь базируются: легкие самолеты «АН-2» и вертолеты «МИ-4», а высоко над Каменным проходит северная трасса, и когда на трассе непогода, то садятся пережидать ее на Каменный мыс тяжелые, пузатые «фантомасы» — «АН-12» с овощами, фруктами, сметаной, яйцами для Таймыра, Чукотки, Колымы, Якутии…

Мы летали с художником по разным маршрутам, с разными экипажами, с разным грузом, в разное время. И в то же время — врозь, чтобы меньше влиять на грузоподъемность машины.

Вот рассказ об одном, самом обыкновенном рейсе на «АН-2» с командиром Виктором Мищенко и вторым пилотом Валерием Лазаренко.

Рейс был заказан Ямальской нефтеразведочной экспедицией. Нужно было слегать в Салехард отвезти людей в отпуска и отгулы, сдать на базу кое-какие прибор»! для ремонта и привезти гвозди, цемент и опять же людей — из отпусков и отгулов.

Утром Мищенко с Лазаренко уже летали с метеорологами, и вот теперь в Салехард на другой машине, потому что на прежней забарахлил гирокомпас.

…Летим. На лобовых стеклах — темные щитки, затеняющие солнце. Но не само солнце слепит. Вечереет, и солнце размазано в дымке. Блеск от воды, растекшейся по всему Ямалу, пропитавшей его.

Под нами озеро. Огромное озеро. Ярото называется. Справа, неподалеку, еще озеро. Тоже огромное и тоже Ярото называется. На карте числится: «Ярото 1-е» и «Ярото 2-е». Но этот кусок карты теперь подвернут внутрь на коленях у Лазаренко, и какое «1-е», какое «2-е», — неизвестно теперь ни мне, ни тем более экипажу. А экипаж и слова-то этого не знает.

— Ярото? — показываю вниз.

— Бог его знает, — отвечают. Потом Лазаренко разворачивает карту и подтверждает: «Ярого».

Названия пилотам ни к чему. Названий сотни, а ориентироваться все равно по конфигурации приходится. Вот и сейчас Лазаренко подсчитал путевую скорость, порадовал ее величиною Мищенко, ведущего сейчас самолет, и быстренько прибрал к ногтю разлапистое озерко — следующий контрольный ориентир.

Пролетели Худиеваяху. Это река.

— Эта? — осведомляется Мищенко.

— Эта.

Потом — разлапистое контрольное озерко.

— Это?

— Это.

Рис. 1

На Каменном мысу — как бы оперативный штаб Ямала по сбору школьников. Во главе — директор Ярсалинской средней школы-интерната Почекуев и инструктор райкома Вануйто.

Летчики после обычных рейсов говорят наробразовцам: там-то и там-то видели группу чумов. Те расстилают гигантскую карту полуострова и делают пометки. Кроме этого, у них сведения и от самих оленеводов, где кто ночует в тундре.

Потом в тундру летит вертолет (чаще всего экипаж Хасашшша) и привозит школьников с каникул обычно на Каменный мыс, а уж отсюда самолетами и вертолетами развозят их потом по школам-интернатам.

Вокруг сплошные «эти», да и те лежат или ползут в болоте. Линия горизонта вся изъедена озерами — там и сям они сливаются с небом.

В Салехарде — теплынь и мясистые комары. Здесь уже лесотундра.

А еще в Салехарде — воскресенье. Это в тундре за днями недели не следят, а здесь, в городе, воскресенье соблюдают свято. Пассажиры сошли, а приборы встречать некому. И цемента не видно. И никаких гвоздей.

Пока оформляли на обратный рейс обычных пассажиров (не порожняком же лететь), Каменный «закрылся»: туман. Туман там частенько наволакивает с Обской губы, но ненадолго. А тут диспетчер объявил нам, что и туман не рассосется до завтра и наземной связи с Каменным мысом не будет до завтра же.

— Отдыхайте, — сказал диспетчер. — За грибами можете сходить в лесок… Глядите, сколько я тут за пятнадцать минут насобирал. — И показал нам авоську с грибами.

Тогда я показал ему свои грибы, найденные возле аэродрома и нанизанные на прутик.

— За две минуты с четвертью, — соврал и я.

— Так не бывает, — сказал Мищенко. — Там так: ветер — фу! и никакого тумана.

— Давай на Яр-Сале, — предложил Лазаренко (Яр-Сале — поселок на полпути к Каменному).

— И Яр-Сале закрыт.

— Ну, на Воркуту.

— А на кой вам Воркута? Она ж не в той стороне!

— Да выпусти ты нас! — взмолился Мищенко. — Все равно куда оформи, лишь бы в воздух подняться!

— Грибки вам оставим, — поддержал я, снова показывая прутик.

Не просто так рвался в воздух Мищенко. Шарообразность Земли толкала на это. Только взлетев, могли мы связаться сейчас бортовой рацией напрямую с Каменным мысом, который был за линией горизонта. Не верилось, что он «закрылся» до завтра.

Рис. 2

«Вертолет прилетел на форму». В переводе с технического это означает, что вертолет прилетел на профилактический ремонт.

Но у этого рисунка — другое содержание. Тут в другой форме дело. Разгильдяйски одетые люди, облепившие вертолет, — это наземные техники и механики, одетые строго по форме. Летный состав — это стройные, утепленные красавцы, наземники — это вот такие вот безобразники по форме. Такая им спецодежда выдается.

И они вовсе не ремонтом заняты Один из них полез в хвост взглянуть на хвостовую балку да и застрял там в своем размахае. Пришлось резать форму через лючки и тащить из нее «формалиста» за ноги.

Диспетчер грибки взял, положил в авоську, повесил авоську на вешалку и подумал.

— А мне-то каково? — спросил он, подумав. — Ну, взлетите вы, а я тут сиди и держи вас на связи в воскресенье! А у нас как-никак через пятнадцать минут смена кончается. Не выпущу. Нет.

Не выпустил. Нет.

С досады Мищенко даже ужинать не захотел. Он настолько вслух раздосадовался, что Лазаренко сказал о его голосе:

— Тебя сейчас на Каменном, пожалуй, и без рации слышно!

Вылетать решили в пять часов утра. Это уже был понедельник — весьма рабочий день. И появились на аэродроме искомые буровики, привезли искомые гвозди цемент, консервы, гитару и затеяли свару с пассажирами, которых вчера вместо них оформили было на наш рейс. Пока утрясали конфликт, Каменный опять объявили «закрытым», и нас выпустили только до Яр-Сале.

Курс простой: все над Обью да над Обью, только она тут так расплылась-разъехалась по тундре, разошлась по протокам, что можно заблудиться и над ней.

Тепло и в Яр-Сале. На Окраине — шеренга чумов. Это «очередники» на получение жилплощади. Первый чум — это первый в очереди, второй — второй…

Так тепло в поселке, что на одной из крыш сидит пацан в трусиках и отмахивается от комаров и от Сережи Неркагы, зовущего мастерить бумажного змея.

— Здрасьте! — приветствует меня Сережа. — А я уже тут.

Он тут из тундры. Из Тобантойской тундры, где мы с ним и познакомились. Я летал там по стойбищам на «детском» вертолете Хасаншина, и пятиклассник Сережа Неркагы верховодил в полете малышами и сверстниками. Не давал вставать, когда не надо, давал гигиенические пакеты, когда надо.

— Я сюда с дядей Герой прилетел, — сообщил он. — Дядя Гера рисовал меня и песцов, а я — его и песцов.

Дядя Гера — это художник Огородников. Он четыре дня просидел в Яр-Сале. Прилетел вместе со школьниками, собирался вернуться на Каменный следующим рейсом, а следующего рейса как раз четыре дня и не случалось.

В поселке заподозрили неладное: слоняется по поселку художник «Крокодила» и чего-то высматривает. И как будто даже намеревается очернить белых и голубых песцов, которые здесь водятся, и браконьеров, которые здесь не водятся.

Просили не делать этого. Поэтому песцы на рисунке есть, а браконьеров нету.

На Земле Франца-Иосифа обнаружен живой мамонт. Перед наукой во весь рост встала проблема доставки его на Большую Землю. Группа ученых предложила для этого пешеходный вариант с использованием сена в качестве приманки. Самолеты будут сбрасывать тюки сена на всем пути следования, и так, от тюка к тюку, мамонт выйдет на материк.

Такую телеграмму в свою редакцию прислал из Заполярья один московский корреспондент. Его разыграли, когда он поинтересовался, зачем на самолет грузят сено.

— Вашему брату только скажи. — сказали нам. — а вы уж и уши развесите. Не так, что ли?

— Так, — не заотпирались мы. — Что было, то было, но толь ко вы еще главного не знаете. Самое смешное, что две недели назад все так и случилось, как выдумали для корреспондента. Действительно, поймали живого мамонта, но только не на ЗФИ, а в Антарктиде, и везти его решили на «АН-12» через Австралию. Так что кто-то из вашего Полярного управления за ним полетит.

— Что-то сомнительно, — сказали нам. — Вряд ли мамонт войдет по своим габаритам в «АН-12».

Только мы успели позавтракать, как «открылся» Каменный.

Взлетали с хитростями. Площадка здесь еще не готова для обычных рейсов: коротковата и не размечена. Только экипажи полярной авиации имеют право пользоваться ею по своему усмотрению.

Усмотрение было такое: чтобы сократить разбег, сместить центр тяжести как можно больше наперед и в нужный момент максимально довыпустить закрылки.

Подтащили ближе к кабине груз, на грузе сгрудились пассажиры, и только гитара болталась в хвосте. Самолет с выпущенными наполовину закрылками побежал по суглинку, Мищенко крикнул: «Хоп!». Лазаренко дожал закрылки, машина подпрыгнула, выровнялась над землей и пошла вверх. А пассажиры принялись рассредоточиваться.

В Яр-Сале мы, однако, успели не только позавтракать, но и пообещать посанитарнопросветительствовать над поселком.

Сделали над зверофермой круг, выпихнули в форточку пачку санитарных листовок, и ветер понес их в самый центр поселка.

Неудобный был ветер. Встречно-боковой и какой-то несформировавшийся. Толкал машину и так и сяк, и ее никак не удавалось сбалансировать триммерами по курсу. Как норовистого коня, приходилось крепко «обуздывать» руками и ногами.

Потянулись облачка. Сначала — белые, потом — серые, с водичкой. Просквозили тучку, и ветер расчесал на лобовых стеклах тонкие струйки.

— А, едят тебя мухи! — сказал Мищенко, передавая управление Лазаренко, и принялся гневно хватать рукой воздух в кабине. Не сразу и догадались, что это он ярсалинского комара решил «унасекомить».

Пока он лютовал, земля пропала. Под нами мчалось плотное ватное одеяло, а по нему в двойном радужном кольце мчалась четкая тень нашего самолета. Потом самолет вообще «побежал» по облакам колесами и скоро провалился внутрь, в жидкую белесую неподвижность.

Из облака выпали уже над самой губой. Аэродром был пуст — все разлетелись кто куда.

Сели. Сходили в столовую.

— Готовы? — спросил диспетчер Саша Торлов. — Оформляйтесь в устье Тадибеяхи.

И через час мы снова были в воздухе с четырьмя бочками «горючий» для геодезистов, работающих на Гыданском полуострове.