Федька Сыч теряет кличку

ГЛАВА 9

Болезнь свалила мать, когда Федька заканчивал четвертый класс. Болела она долго и тяжело. Но все равно хозяйничала в доме, интересовалась, как учится Федька.

Бывало, худая, бледная, она зовет Федьку:

– Федюнька, иди, сыночек, ко мне…

Посадит на кровать, держит горячими пальцами грязную Федькину руку и тихим голосом убеждает:

– Учись, Федюнька, хорошо учись. В люди выйдешь, не ленись только. Какая у тебя сейчас забота? Никакой, кроме ученья. Станешь большим человеком, авось, и меня вылечишь… Отец-то, видишь, какой: ни до кого у него нет дела, пьет да пьет…

Федька учился хорошо. С похвальной грамотой четвертый закончил, в пятом тоже первым в классе шел.

Светлым мартовским днем, когда зазвенела первая капель, умерла мать. Федьку словно подменили: стал хмурый, молчаливый. Уроки готовил редко, а порой совсем не ходил в школу – и день, и два. Еле-еле закончил пятый и больше учиться не стал, сказал, что пойдет с отцом на заработки. Первое время в самом деле они с отцом нанимались пилить дрова. Но однажды отцу показалось, что его обсчитали, он поскандалил и больше не стал ходить по дворам.

– Не по нам эта работа, Федор, – сказал отец, вернувшись откуда-то пьяным. – Мы найдем себе такую работенку – ахнешь. Денежки сами потекут в карман.

Но такой работы не находилось. Да отец и не очень-то хотел работать: он получал пенсию как инвалид и этим вполне удовлетворялся.

После смерти матери в доме началось запустение. Все вещи приходили в негодность. Федька донашивал последние брюки и пиджак. Купить новые не было денег: отец пропивал их. Как получит, так неделю дома не живет – пьянствует. Целыми днями Федька болтался по городу полуголодный. Мало того, что отец совсем не заботился ни о доме, ни о Федьке, в последний год вдруг озлобился и по любому поводу бил Федьку. Бил нещадно. Один раз даже табуреткой замахнулся.

Этот случай на всю жизнь, как заноза, в память вонзился…

Осень пришла как-то сразу, холодная, мокрая. С серого неба целыми днями лил нудный дождь. Ветер злобно бросался в окна, безжалостно трепал в палисаднике тощую черемуху.

Федька сидел у окна и уныло смотрел на узкую грязную улицу. Дом был старый, прогнивший, и в нем стоял такой же холод, как на улице, только что ветра не было. Разжечь бы печку, да в сарайчике ни полена. А голодному в нетопленой избе совсем худо. К вечеру пришел отец. На этот раз он, к Федькиному удивлению, был трезв, но чем-то сильно рассержен. Отец, не вытирая сапог, прошел к столу, печатая на полу большие грязные следы. Одежда его промокла, и он, видимо, крепко продрог, потому что, взглянув на печь, хмуро спросил:

– Почему не протопил избу?

– Дров-то нет.

Отец сразу взорвался.

– А на стройку чего не сходил, лоботряс ты этакий!

– Да ведь сторож там, – тихо сказал Федька.

– За щепье тебя сторож не подстрелит, – заорал отец. – Понравилось тебе, дубине, на отцовском всем сидеть. Иди, говорю, за дровами.

Федька умоляюще взглянул на отца. Он уже по опыту знал, чем все это кончится.

– Меня уже ловили. Сторож побил…

– Мало, значит, бил! Быстро иди за щепками.

– Не пойду, – еле прошептал Федька.

– Ах ты мерзавец! – взревел отец. – Отца уважить не хочешь?

Он подскочил к Федьке и дал ему такого подзатыльника, что Федька слетел с табуретки.

– Иди, говорю, а то… – отец озверело глядел на Федьку, не находя слов. – А то… – И тут увидел табуретку, схватил ее и кинулся к Федьке.

Федька заорал не своим голосом и раздетый выскочил на улицу. Вслед за ним в дверь со страшной силой вылетела табуретка, ударив по ноге. Всю ночь Федька продрожал от холода и страха на чужом чердаке, а утром, проследив, когда отец ушел, пробрался в избу, оделся и пошел бродить по городу. Сколько дней слонялся так, боясь зайти домой, Федька уже не помнит. Но это были самые голодные и тяжелые дни в его жизни.

Однажды в одной из столовых, куда Федька пришел с надеждой раздобыть хоть кусок хлеба, столкнулся с Генкой Зубовым. Генка – сосед Федьки. Он жил через пять или шесть домов от него. Генка держал в руках два бутерброда с колбасой.

– Ты что такой невеселый? – спросил он и вгрызся крысиными зубами в бутерброд.

– Да так… – неопределенно ответил Федька и отвел взгляд от Генкиного рта.

– Хочешь пожевать? – спросил Генка.

Федька молча схватил бутерброд и с жадностью стал есть. Они вышли на улицу, и Федька рассказал Генке о своей беде. Генка беспечно воскликнул:

– А ты наплюй на все это!

– Как наплюй?

– А вот так! – и Генка мастерски сплюнул сквозь зубы. – Тебе отец денег, говоришь, не дает?

– Не дает.

– А ты сам возьми их. Не умирать же тебе с голоду.

– Прибьет батя, – вздохнул Федька.

Генка захохотал:

– Вот дурак! Ты не жди, когда он тебе зубы пересчитает. Возьми и валяй из дома.

– Нет! – мотнул головой Федька.

– Ну, как хочешь, – миролюбиво заявил Генка. А потом хлопнул Федьку по плечу. – Идем в закусочную, пожрем что-нибудь.

Генка оказался щедрым парнем. Он купил по порции котлет, по стакану кофе и несколько пирожков с мясом. Наконец-то Федька наелся досыта! Впервые за столько дней! А Генка до конца решил быть добрым. Он предложил Федьке для ночлега свой сеновал.

– Там сухо, тепло и мухи не кусают. А утром, смотри, пораньше сматывайся, а то мой Хрыч даст тебе жару, если увидит.

Хрычом Генка звал своего отца.

На другой день друзья снова шлялись по городу, и Генка продолжал угощать Федьку.

– Откуда у тебя столько денег? – удивлялся Федька.

– Разве это деньги! Семечки. Не такие бывали!

Однако, где он их брал, так и не ответил.

Быстро и крепко завязалась дружба между Генкой и Федькой, хотя они были совершенно разные по характеру.

Федьке шел тринадцатый год. Это был крепко сбитый мальчик, с большими серыми задумчивыми глазами. Он любил шутки, звонко, заразительно смеялся, однако это не мешало ему быть почти всегда хмурым и настороженным. Характер был у него спокойный и прямой. Федька не любил врать. Кроме всего этого, он был смелым и сильным. И ребята не только с его улицы уважали Федьку.

Совершенно другим был Генка Зубов. В нем все казалось каким-то чужим и неестественным: и бледное длинное лицо, покрытое редкими лепешками-веснушками, и косая челка на низком лбу, и большие красные уши, которыми Генка мог шевелить. Генка был задирист и труслив. Он никогда не связывался со своими одногодками – боялся. Но, несмотря на это, ему частенько влетало, и Генка долго таил злобу на обидчика. Он не успокаивался до тех пор, пока не подговорит трех-четырех приятелей и не отомстит. Хитрость, трусость и мстительность крепко прижились в сердце Генки Зубова. И дружбу-то с Федькой Генка не зря завел – крепкие Федькины кулаки могли здорово пригодиться Генке. Но Федька этого не знал.

Однажды, это было вскоре после встречи в столовой, Генка сказал:

– Я одну штуку придумал – ахнешь!

Федька выжидательно взглянул на приятеля.

– Тут, недалеко, через три улицы голубятник живет. У него голуби знаешь какие? Первый сорт! Сегодня вечером сходим, стащим их.

– Как это «стащим»? – угрюмо взглянул Федька в бегающие зеленоватые Генкины глаза. – Украдем что ли?

– Конечно! – смело ответил Генка.

– Ну это ты брось. Я не пойду.

– Что, струсил? – захихикал Генка. – Кишка тонка?

– Не струсил, а воровать не пойду.

– Ну и черт с тобой, – почему-то быстро сдался Генка. – Не хочешь – не надо. Без сопливых обойдемся.

И ушел домой.

Федька не видел его дня два. И эти два дня почти ничего не ел. На третий день сам пришел к Генке.

– Вынеси хлеба. Дома ни черта нет…

Генка быстро сбегал в избу, принес ломоть калача и кружку молока. Когда Федька поел, Генка, будто между ними ничего не произошло, сказал:

– Ну так пойдем за голубями? Мировецкие турманы.

Федька молчал: не хотелось обидеть Генку.

– Ну так как?

Федька снова промолчал, отведя глаза в сторону.

– Ты что, удружить мне не хочешь? – напирал Генка. – Я вон для тебя сколько добра сделал. Эх ты, еще другом называешься…

Федька вскипел:

– Да зачем они тебе, голуби? Что ты делать с ними будешь?

Генка радостно засмеялся, видя, что Федька сдается.

– Потом увидишь. Лишь бы они ко мне попали…

Наконец Федька махнул рукой.

– Ну ладно, сходим. Для тебя.

Поздней ночью они пробрались во двор к голубятнику. На двери сарая, где находились голуби, висел большой замок. Федька тихо присвистнул.

– Такой замочище и пушкой не собьешь.

– А ты в окошко лезь, – подсказал Генка. – Ты лезь, а я на атассе буду стоять.

– На каком атассе? – обернулся Федька.

– Ну на карауле… Чуть что – свистну.

Федька осмотрел окно. Генка легко выдавил стекло варежкой и помог Федьке влезть в сарай.

Федька действовал быстро. В сарае даже малейшего шума не поднялось, когда он высунулся из окошка и прошептал:

– Заяц, принимай.

Генка торопливо подбежал, вытащил из кармана мешок и сунул в него двух голубей. Потом Федька подал еще двух, потом еще.

– Шесть. Хватит?

– Еще давай!

Десять голубей унесли тогда Федька и Генка.

Весь следующий день Федька провел в страхе – вдруг хозяин узнал, кто украл его голубей. Вдруг он нагрянет к Федьке с милицией. Он раза четыре бегал к Генке, чтобы поделиться своей тревогой, но того не было дома. Генка пришел только к вечеру и сразу же забежал к Федьке.

– Идем к нам на сеновал, – многозначительно сказал он. – Да побыстрее.

Федька поспешно зашагал за Генкой. Сердце билось бешено: значит, все пропало, голубятник узнал о них, и придется где-то прятаться. Когда влезли на сеновал, Федька дрожащим голосом спросил:

– Узнал?

– Кого узнал? – уставился на него Генка.

– Голубятник, что это мы украли турманов?

– Ну и чудак ты! Все шито-крыто. Смотри! – и он вытащил из кармана кучу денег. – Вот они, голуби! Чуть с руками у меня их не оторвали. Для тебя старался, чтоб с голоду не подох…

Федька от изумления рот открыл.

– Продал?!

– Спрашиваешь. По пятерке за пару.

– Ох ты! Вот не думал.

Генка был доволен тем, что ошеломил друга. Он неторопливо пересчитал деньги, разложил их на две пачки, одну сунул себе в карман, другую протянул Федьке.

Федька дрогнувшей рукой принял деньги, сказал:

– Спасибо, Заяц. Ты неплохой парень…

И пошла с той поры Федькина жизнь по кривой дорожке. Генка познакомил Федьку со Жмырем, с его старшим братом Сенькой, отъявленным хулиганом и вором, и другими парнями из их компании.

Не помнит Федька, как и откуда появилась у него кличка «Сыч». Дали ее дружки или за то, что ночью хорошо видел, или за большие серые глаза. Но прилипла она к Федьке, как репей. Порой даже забывал, что его Федькой зовут: все Сыч да Сыч. Свои ребята и чужие. Сначала Федька обижался, даже побил нескольких мальчишек, потом смирился, привык и стал он не Федькой Макаровым, а Сычом.

К этому времени отец женился на костлявой тетке Варваре, жившей у своей сестры на соседней улице. Относился Федька к ней хорошо, видел, что изба приобрела жилой вид, отец стал реже пить и вроде подобрел. Жить бы Федьке по-прежнему, в школе учиться, да отвык он за это время от дома. Да и страх перед отцом не проходил. Федьке казалось, что отец нарочно прикидывается добрым, но однажды возьмет и прибьет его. И Федька как можно реже бывал дома. Отец с мачехой будто совсем забыли о Федьке: нет дома – и пусть. А ему того и надо. Жизнь Федьке Макарову казалась легкой, интересной, хотя в сердце нет-нет да кольнет тревога.