Феникс в огне

ГЛАВА 10

Юлий и Сабина. Рим. 386 год н. э.

Его разбудили крики, а также едкий запах гари, принесенный в спальню ветром. Пожаров боялись все, и большинству римлян в течение жизни хоть раз приходилось становиться свидетелями этого бедствия. Огонь являлся самым бесценным достоянием человека и в то же время — самым свирепым его врагом.

В Риме до сих пор ходили рассказы о том великом пожаре, в котором сгорело две трети великого города. В ночь на восемнадцатое июля пламя вспыхнуло в кварталах, населенных торговцами. Бесчисленные деревянные строения теснились друг к другу. Горячий летний ветер раздувал огонь. Один за другим занимались жилые дома, в том числе даже шестиэтажные, полыхали лавки и склады. На протяжении шести дней и семи ночей бушевала преисподняя, а затем еще несколько дней дымились горы углей и пепла. От города остались одни руины.

Историк Тацит описал, как объятые ужасом мужчины и женщины, беспомощные старики и дети все разом пытались бежать от огня, что только усиливало всеобщее смятение. Горожане и сегодня говорили, что некоторые люди, потерявшие тогда в огне все имущество или охваченные чувством вины по поводу того, что им не удалось спасти своих близких, отказывались бежать, сами шли навстречу пламени и умирали в раскаленном пекле.

Еще хуже было то, что многие из тех, кто мог бы бороться с огнем, боялись делать это. На считаных смельчаков нападали банды громил.

Ходили слухи, что император Нерон приказал поджечь город, чтобы истребить первых христиан. Он и в самом деле уже много лет преследовал их, приказывал сжигать живьем, распинать на крестах, бросать на растерзание хищным зверям. Но неужели император пошел на то, чтобы уничтожить свою собственную столицу, свои сокровища?

Некоторые валили вину за великий пожар на разгневанных богов и невезение. Многие считали, что христиане сами устроили пожар, чтобы уничтожить ненавистный им город. В течение нескольких недель до той судьбоносной июльской ночи на улицах беднейших кварталов радикальные проповедники настраивали общественное мнение против существующих порядков и предсказывали пожар, уничтожающий Рим.

Теперь, три столетия спустя, Юлий бежал к храму. Он вдыхал обжигающий воздух, лицо его ощущало разгорающийся жар. Юлия не покидала мысль о том, что этот пожар имеет под собой политическую основу. Как и многие другие верховные жрецы, он считал, что приближаются последние дни Римской империи в том виде, в каком они ее знали. Об этом заботились император и епископ Миланский. Идеологическая борьба между всеобъемлющим языческим укладом и тысячами римлян, которые поверили в учение еврейского пророка Иисуса или же только притворились, что поверили, чтобы снискать милость нового императора, быстро превращалась в отвратительную схватку двух образов жизни, множества богов и одного бога.

Язычество представляло собой мозаику, подобную узору, выложенному на полу храма. Оно состояло из десятков сект, верований и культов, сплавленных воедино на протяжении веков. Следствием этого была свобода вероисповедания, которая господствовала в Риме много столетий. Почему все старые религии нужно уничтожить, чтобы освободить место для одной новой?

Пользуясь серыми клубами дыма как путеводной звездой, Юлий определил, что пожар бушует рядом с обителью весталок, расположенной у самого круглого храма богини Весты, на восточном краю форума. Дворец, состоящий из восьмидесяти четырех комнат, построенных вокруг внутреннего дворика, прежде уже не раз сгорал дотла. По иронии судьбы Веста представляла величайшую опасность как раз для тех, кто ее оберегал.

Яркое оранжевое зарево все выше поднималось к почерневшему небу. Один за другим спешили на помощь жрецы и простые горожане. Они вдыхали обжигающий воздух, задыхались от дыма, но были полны решимости спасти обитель и не дать огню перекинуться на храм. Опасность нависла не только над самим зданием, но и над теми легендарными сокровищами, которые были якобы погребены в подземном тайнике, расположенном под священным очагом.

Когда Юлий добежал до храма, с огнем уже боролись десятка два мужчин-добровольцев из всех слоев общества. Они проходили специальное обучение, в случае беды должны были спешить к месту пожара и вступать в борьбу с пламенем. Одно маленькое возгорание в городе, застроенном преимущественно деревянными зданиями, могло за считаные минуты превратиться в бушующий ад.

К своему ужасу, Юлий вдруг осознал, что среди мужчин была и женщина, которая не осталась вместе со своими сестрами. Ей нельзя было находиться здесь, однако мужчины были слишком заняты, чтобы прогнать ее или хотя бы предостеречь. Юлий понимал, что если бы они и попытались это сделать, то у них бы все равно ничего не вышло. Через две минуты бесстрашная женщина непременно вернулась бы в первые ряды борцов с огнем.

Сабина всегда отличалась независимостью, что постоянно выводило из себя тех жриц, которые обучали ее. Весталки восхищались ее способностью ясновидения, но жаловались, что подобное упрямство и своеволие не подобают жрице.

Точно так же можно было сказать и о том презрении, которое Сабина испытывала по отношению к Юлию. На людях она выказывала верховному жрецу необходимый минимум уважения, чтобы не навлекать на себя беду, однако давала волю своим чувствам, когда рядом никого не было. Бывали дни, когда Юлию хотелось смеяться при виде того, с какой неприязнью она на него смотрит, в другие моменты он жаждал покарать ее за такую дерзость. Это тревожило его, потому что у Сабины не было никаких причин для подобного поведения. Она проявляла к нему неприкрытую враждебность, и Юлий никак не мог понять, почему же его так тянуло к этой девушке, почему он восхищался ею и переживал за нее.

Сабина оказалась образцовой верховной жрицей. Однако в отличие от других весталок она обладала врожденным упрямством и не желала полностью подчиняться толпе. Отчасти именно это помогло ей стать одной из самых образованных весталок за последние годы. Сабина изучила медицину, стала целительницей, хотя это и добавило ей массу дополнительных обязанностей. Если устаревшие обычаи казались ей потерявшими смысл, то она ставила их под сомнение, изменяла, вдыхая жизнь в прежние порядки. Сабина страстно отстаивала свою точку зрения даже тогда, когда это вызывало неудовольствие у жриц старшего поколения и консервативно настроенных жрецов. Недавно даже самые закостенелые из них оценили ее несгибаемую стойкость и выразили благодарность за это.

С грохотом обрушилась часть здания. Огонь одерживал верх. Сабина вместе с другими отчаянно пыталась побороть пламя. В храбрости она нисколько не уступала мужчинам.

На мгновение их глаза встретились, и Юлий поспешно отвернулся. Несмотря на пекло, он ощутил во взгляде Сабины леденящий холод. Молодая весталка была полна решимости жить, из чего следовало, что огонь должен был умереть.

Но тут девушка вдруг рухнула на землю. Она надышалась дыма или просто слишком устала. Ее щеки были покрыты ожогами. Туника разорвалась сбоку и спереди, обнажив длинные ноги и грудь, почерневшие от копоти.

Никто из мужчин, похоже, этого не заметил. Если Сабина еще жива, то рано или поздно ее затоптали бы до смерти. Юлий не мог этого допустить. Он бросил багор, подбежал к весталке, поднял ее безжизненное тело и отнес его в сторону. Он спиной чувствовал, как жар от огня постепенно ослабевает, а потом и вообще перестал его ощущать.

Юлий сгибался под тяжестью тела Сабины и думал о том, какой груз взвалил на себя. Эта верховная жрица была полна жизненных сил и энергии. Не стоило сбрасывать со счетов их сложные взаимоотношения.

Наконец он отошел от пожарища достаточно далеко, опустил девушку на траву и только теперь позволил себе посмотреть на нее, уступив любопытству и страсти. Если Юлий хотел быть честным с самим собой, то должен был признать, что он испытывал к Сабине именно это чувство, несмотря на все его усилия, вопреки здравому смыслу.

Он приложил ухо к ее груди и прислушался, ловя признаки жизни, однако услышал лишь возбужденные удары собственного сердца, гулко отзывающиеся в ушах. В груди Сабины царила тишина.

Нет, не могло быть и речи о том, что огонь ее победил.

Только не Сабину.

Юлий осознал, что вопит во весь голос, лишь когда ветер принес обратно его собственный крик:

— Нет!.. Только не Сабина!

В ней слишком много жизненных сил, слишком много целеустремленности.

Юлию хотелось молиться, однако горе прогнало все слова. Он зажмурился. От тела Сабины исходил аромат жасмина и сандалового дерева, смешанный с горьким запахом гари, шепчущий, намекающий на то, чего у него никогда не было и о чем он теперь никогда не узнает.

Все другие жрецы его возраста уже давно женились и обзавелись детьми. Они смеялись над одиночеством Юлия, не понимали этого. Браки в Риме допускались на любой вкус и предпочтение, в том числе и между мужчинами. Ну почему он не может найти себе жену?

Только самому себе, только сейчас Юлий признался в том, что он нашел женщину, которую хотел бы взять в жены, однако именно она принадлежала к тем немногим избранным римлянкам, которые были недоступны не только для него.

Юлий был молодым жрецом, когда Сабина стала весталкой. Она с самого начала выделялась среди своих сестер. Умная и любознательная девочка стала отважной и решительной девушкой. Когда ее стройное тело начало наливаться, когда под одеянием стали проступать соблазнительные бедра и грудь, восхищение, которое испытывал по отношению к ней Юлий, переросло во влечение.

На протяжении последних двенадцати лет Сабина сначала насмехалась над ним, затем бросила открытый вызов. Теперь она мертва, но по-прежнему будет его мучить, являться в воспоминаниях.

Ненависть, которую питала к нему Сабина, должна была бы остудить страсть, но вместо этого она лишь еще больше распалила это чувство. Юлия постоянно терзали мысли о молодой весталке. Он прибегал к услугам продажных женщин, однако даже самым похотливым, самым пылким, самым красивым из них не удавалось прогнать образ жрицы-девственницы. Юлий молил богов освободить его от этой страсти, но убедился в том, что боги не помогают, и постарался подавить свои чувства, забыть о них.

Так было нужно. Его внимание могло погубить Сабину. Малейшая связь между ними означала бы для нее смертный приговор. И для него тоже.

Глаза Сабины оставались закрытыми. Ее прекрасные рыжие волосы обгорели и покрылись сажей. Юлий сидел рядом с ней на траве и не мог встать, хотя пламя продолжало бушевать и он понимал, что нужен своим людям. Сестры Сабины позднее придут за ее телом и приготовят его к погребению, однако пока что Юлий не мог с ней расстаться.

Он чувствовал себя совершенно беспомощным, протянул руку и смахнул с лица Сабины прядь волос. Вдруг у него мелькнула мысль о том, что за столько лет он прикоснулся к ней впервые. По щекам Юлия потекли обильные слезы. Он не мог вспомнить, когда плакал в последний раз.

— Сабина!

Это снова был крик, а не слово, не молитва.

Тут ему показалось, будто ветер едва слышно прошептал его имя. Он опустил взгляд.

Глаза Сабины были открыты. Они смотрели на него. В них больше не было ярости. Его место заняло другое чувство. Борьба с собой, закончившаяся поражением, в глазах девушки мешалась с вожделением.

Значит, Сабина все-таки не погибла в огне.

Вдруг он услышал звук, который никак не укладывался в эту картину. Он был громким, пронзительным, нечеловеческим. Из бесконечного синевато-зеленого далека к нему спешила карета «скорой помощи».

Сабина смотрела на него. Ее глаза были наполнены тоской и болью.

Но сирена уже тянула его вверх, сквозь мутную, бурлящую тяжесть, навстречу какому-то новому аду.