Феникс в огне

ГЛАВА 53

Рим, Италия. 1884 год

Эсме стояла в саду и глядела на город. Она прижималась к Блэки, ощущала его руку, обвившую ее талию, и с облегчением думала о том, что подавленное настроение, мучившее его на протяжении последних двух недель, постепенно проходит. Она познакомилась с ним несколько месяцев назад в Нью-Йорке, на одном из вечеров, устроенных ее отцом. Все это время Блэки был весьма внимательным и обходительным, но вдруг резко переменился, стал вспыльчивым и отчужденным. Эсме даже начала подумывать о том, что ей придется с ним порвать, если такое будет продолжаться и дальше. Теперь его бурлящая радость приносила девушке большее облегчение, чем прохладный ветерок, чуть смягчивший зной римского лета.

Эсме радовалась тому, что тетя Айрис, ее компаньонка, легла спать рано, как обычно, оставив ее наедине с возлюбленным. Эта мысль приводила девушку в восторг.

Мать считала, что Эсме должна была поддерживать отношения только с барышнями из высшего нью-йоркского общества. Мало кто из них осмелился бы завести подобные отношения с мужчиной. Однако те особы, с которыми предпочитала общаться она сама, с кем вместе девушка изучала живопись и рисование, похвалялись своей независимостью и считали, что истинный художник просто обязан нарушать все правила и бросать вызов условностям.

Блэки был старше Эсме на двадцать лет. Этот опытный железнодорожный магнат, добившийся успеха в жизни, теперь вел себя как ребенок, смеялся и целовал ее. Контраст был разительным! Ведь на протяжении последних нескольких недель он постоянно желчно жаловался на то, что его обманули. Больше того, обманули всех членов клуба. Уоллес Нили беззастенчиво обобрал их.

Как же разительно меняется человек, когда добивается того, к чему стремился!

— Так что же он нашел? — спросила Эсме, когда они покинули веранду и вернулись в дом к чашечкам восхитительно горького черного кофе по-итальянски, страстной поклонницей которого она успела стать.

— Гробница очень маленькая, из чего следует, что она не предназначалась для погребения какой-то важной персоны. В то же время в ней находится одно из главных сокровищ, обнаруженных в этом столетии.

— Ты сам его видел? — спросила она.

— Нет, но Нили сегодня вечером принесет его сюда. Он упирался, мол, существуют строгие правила проведения раскопок, но я сказал, что не будет никакого праздничного ужина в отсутствие тех предметов, находку которых мы отмечаем.

— Ты уже телеграфировал членам клуба?

— Это подождет, по крайней мере до тех пор, пока я лично не увижу эти предметы, не прикоснусь к ним, — сказал Блэки.

При этом он так посмотрел на свои руки, словно они уже сжимали сокровища.

— Считается, что в этих предметах скрыта тайна возврата в прошлую жизнь.

Эсме не понимала увлечения Блэки и остальных членов клуба вопросом переселения душ. Их нынешняя жизнь была весьма успешной, так какое же им дело до того, кем они были раньше, если это «раньше» действительно существовало?! Разве им не достаточно того, что они добились всего, к чему стремились, стали самыми влиятельными людьми в Нью-Йорке?

Даже ее брат Перси был одержим этими раскопками в Риме, но имел на это свои причины. Он опасался смятения, которое обязательно возникло бы, если бы этот археолог Нили нашел то, что искал. Этим летом Эсме получила от брата несколько очень тревожных писем. Он дрожащей рукой исписывал страницу за страницей, излагая свои подозрения относительно дяди Дэвенпорта, теперь ставшего их отчимом, и свое беспокойство за сестру. Перси писал, что он часто болеет. Его терзали внезапные мучительные боли в желудке, причину которых врач определить не мог. Письма от него приходили регулярно, но три недели назад он внезапно перестал писать. Эсме хотелось надеяться, что брат просто отправился в путешествие. Может, он спешил в Рим, чтобы увидеться с ней, исцелиться здесь от своей болезни?

— Разве тебе не хочется узнать, кем ты была в прошлом? — спросил Блэки.

— Христос воскрес. Мама говорит, это все, что нужно знать о воскрешении мертвых.

— Но ведь все-таки тебе немножечко любопытно, да?

— Может быть, самую малость.

Он рассмеялся, привлек Эсме к себе и в полумраке вечернего солнца, пробивающегося сквозь занавески, поцеловал ее в губы. У нее мелькнула мысль, как же сильно довлела над ним мысль о возможной неудаче раскопок. Уже давным-давно Блэки не был с ней интимно близок.

Его губы скользнули от ее рта вниз по шее, пальцы тем временем неуклюже возились со шнуровкой корсета бледно-лилового платья, обнажая ее грудь. Эсме охватила сладостная дрожь. Блэки прошелся шершавым языком по коже вокруг соска. Ветерок, ворвавшийся в окно, прикоснулся к месту поцелуя и обдал его приятной прохладой. Любовник обхватил ее груди так, словно это были драгоценные камни.

— Ты просто прекрасна! — прошептал он, склонился к ней и поцеловал в губы.

Этот женатый мужчина с тремя детьми утверждал, что до встречи с Эсме никогда не заводил себе случайных любовниц, чтобы доказать свою мужскую силу. По его словам, в отличие от большинства мужчин его класса и положения в обществе, у него был строгий моральный кодекс, которого он неукоснительно придерживался.

Услышав это признание, Эсме рассмеялась и обозвала его моральным преступником.

То время, когда Блэки вступил в схватку со своими принципами и потерпел поражение, было для нее самым счастливым. Ей доставляло наслаждение смотреть на то, как он становился беспомощным в ее объятиях. Как правило, мужчины совсем не умеют владеть собой, хотя и кичатся обратным.

— Ты превратила меня в язычника, — сдавленным от вожделения голосом промолвил Блэки. — В идолопоклонника! — прокричал он и указал в окно. — Там стоят древние римские храмы, в которых совершали богослужения настоящие язычники, — прошептал он. — Но я боготворю тебя.

Археолог приехал на виллу в приподнятом настроении, что было объяснимо. Этот маленький человечек с опаленным солнцем, обветренным лицом и взъерошенными темными волосами был одет в нескладно сидящий костюм, который давно не гладили. Его ботинки забыли, когда их чистили в последний раз. Одежда и уход за собой требовали времени, которое Уоллес Нили полностью посвящал своему любимому ремеслу. По предыдущим встречам Эсме знала, что он может поддерживать разговор только в том случае, если речь идет о Древнем Египте или Риме и о раскопках, которыми он занимался. Но сегодня это не имело никакого значения. Ни о чем другом никто все равно не хотел говорить.

Блэки разыграл целый спектакль. Он встретил Нили учтивым поклоном, потчевал его превосходным вином и дорогими яствами. Этот умник обхаживал археолога точно так же, как занимался сексом с Эсме, сдерживая кульминацию до тех пор, пока у него больше не оставалось сил терпеть.

Затем, когда Нили полностью расслабился, а Блэки уже не мог больше ждать, он попросил Эсме их извинить. Прежде чем она успела возразить, ее любовник увел Нили в библиотеку.

Эсме увидела, как за ними закрылись двустворчатые двери, и в отчаянии топнула ногой.

«Неужели Блэки полагает, что в его силах не дать мне посмотреть на это так называемое сокровище? Особенно после всего того, что я вынесла за эти месяцы, выслушивая проникнутые тревогой рассказы о нем!

Тетя Айрис строго отчитала бы меня за то, что я вышла на улицу с голыми плечами. Но она ни о чем не узнает, потому что уже поднялась к себе наверх и легла спать».

Эсме пробралась на веранду и через щелку в занавесках увидела, как Блэки зажег второй подсвечник и поставил его на письменный стол в библиотеке. Дрожащее пламя свечей осветило археолога, который развязал старый кожаный мешочек. Как только содержимое мешочка оказалось на столе, Блэки шагнул вперед, чтобы лучше видеть, и загородил собой находку.

— Этот мусор и есть то, что мы искали? — презрительно спросил он.

Блэки взял свой бокал и вылил вино на то, что держал в руке, прямо здесь, в библиотеке, не заботясь о том, что может испортить замечательную кожу на крышке стола.

— Нет, так нельзя. Это противоречит порядку!

Нили попытался было схватить Блэки за руку, но тот грубо отпихнул его, чего Эсме никогда прежде не видела.

Теперь она наконец смогла разглядеть, что ладонь ее возлюбленного была наполнена драгоценными камнями, мокрыми от пролитого вина. В свете свечей они блестели, словно осколки разбитого витража.

Нили с трудом устоял на ногах и чуть позже, когда к нему частично вернулось чувство собственного достоинства, подошел к столу.

— Мистер Блэкуэлл, я настаиваю. — Он протянул руку. — Вы испортили ценную археологическую находку. Будьте добры, верните мне камни.

Не обращая внимания на тщедушного археолога, Блэки продолжал зачарованно разглядывать изумруды, сапфиры и одинокий рубин. Все камни были очень большими, размером с грецкий орех. Они, должно быть, стоили целое состояние!

— Мистер Блэкуэлл, верните мне камни. Я настаиваю.

Блэки выпрямился, улыбнулся так, будто ничего не случилось, и протянул камни Нили.

Эсме бросилась в дом на тот случай, если ее будут искать в гостиной, где она должна была находиться, и едва-едва успела добежать туда к возвращению мужчин. Лицо Блэки было невозмутимым, рот Нили сжался в узкую полоску.

— Уоллес, прежде чем вы уйдете, позвольте еще раз выпить за вас и за вашу находку. Сегодня у нас праздник, так что не будем дуться друг на друга.

Блэки повернулся к Эсме.

— Дорогая, будь добра, принеси нам бутылку этого замечательного португальского портвейна.

Эсме отправилась за вином и вспомнила своего брата. Портвейн был любимым напитком Перси. Ей вдруг захотелось, чтобы он оказался здесь, чтобы можно было рассказать ему о том, что она увидела, и спросить у него совета насчет поведения Блэки.

В течение следующего часа профессор рассуждал о языческих верованиях, древних погребальных обрядах, христианстве четвертого века, гробнице, которую он обнаружил, методах, позволивших датировать сокровища и расшифровать надписи, обнажившиеся на гранях камней, политых вином. Все это время он пил. Портвейн лился рекой. Блэки непрерывно наполнял пустой бокал Нили, а сам лишь пригубливал вино.

Казалось, он жадно слушал каждое слово Нили, даже когда у того начал заплетаться язык. Когда археолог наконец выговорился, было уже далеко за полночь и он был сильно навеселе.

— Старина, позвольте вам помочь, — наконец предложил Блэки. — Боюсь, вам пора возвращаться домой.

Нили крепко прижал мешочек к груди, заметно шатаясь, поднялся на ноги и постарался расправить свой сюртук, но сделал только хуже. Он неуклюже заковылял к двери.

— Он доберется к себе домой? — шепотом спросила Эсме. — Может, тебе лучше взять его с собой на виллу? Время уже позднее, дороги опасны, и я…

Блэки заставил ее умолкнуть одним свирепым взглядом. Его серо-голубые глаза сверкнули ледяным холодом. Еще никогда прежде он не относился к ней с таким пренебрежением. А этот повелительный взор, грубая жестокость по отношению к Нили в библиотеке?!

Эсме не узнавала своего возлюбленного. Сегодня она впервые увидела ту сторону его души, которая ей совершенно не понравилась. На какое-то мгновение ей удалось мельком заметить, какой же ничтожной безделушкой была она для него, несмотря на все заявления о любви. Хуже того — какими ничтожными безделушками были для него все люди. Это откровение явилось таким внезапным и острым, что Эсме захлестнула волна тошноты. Ей показалось, что ее вывернет наизнанку прямо здесь.

«Как я могла так ошибаться? Как могла полюбить человека, который этого не заслуживал? Нет, это не так! Я просто неправильно истолковала взгляд Блэки».

Пока возлюбленный провожал профессора, Эсме поднялась к себе в спальню, села за стол, достала перо, обмакнула его в чернильницу и начала писать письмо брату. Она решила рассказать ему обо всем, что произошло, и попросить это разъяснить. Однако ей было не по себе. Эсме отложила письмо на потом и вышла на балкон, надеясь, что свежий ночной воздух придаст ей сил.

Прошло две-три минуты. Она услышала голоса, взглянула вниз и увидела, как Блэки выводил Нили из дома.

— Спокойной ночи, профессор. Вы сделали великое дело.

Нили отвесил ему неуклюжий поклон и засеменил к экипажу, ждавшему его у крыльца.

Блэки развернулся и направился обратно в виллу.

«А разве он не собирается уезжать? Может, он забыл что-то в библиотеке или захотел попрощаться со мной?»

Ей было страшно спускаться вниз. Она боялась снова увидеть этот его взгляд.

Внизу подвыпивший археолог, покачиваясь, ждал, когда кучер подойдет к нему и поможет сесть в экипаж.

— Но ты не мой кучер, — заплетающимся языком пробормотал он, так громко, что Эсме услышала эти слова.

Кучер не сказал ни слова, схватил его за руку и резко дернул к себе. Началась странная пляска. Пьяный археолог повалился вперед, теряя равновесие, затем отпрянул назад, но кучер крепко держал его за руку. Лунный свет сверкнул на серебряной пуговице на куртке кучера — нет, не на пуговице, а на каком-то предмете, зажатом у него в руке. Кучер снова привлек Нили к себе.

На мгновение оба застыли совершенно неподвижно. Где-то далеко в роще заухала сова. Затем стало совсем тихо. Вдруг Нили медленно осел на землю.

Конечно, ничего хорошего в этом не было, но и особо удивляться тоже не приходилось. В конце концов, археолог здорово перебрал.

Кучер наклонился.

«Отлично, он поможет Нили. Но почему он обращается с ним так грубо, трясет его?!»

Нили не шевелился. Кучер выпустил его, и он упал на землю.

«Что происходит?»

Затем кучер лягнул распростертого профессора, потом еще раз, но Нили по-прежнему оставался без движения. Тогда кучер вырвал у него из рук саквояж, запрыгнул на козлы и повернулся спиной к истекающему кровью археологу, лежащему в траве перед виллой.

— Помогите! — громко крикнула Эсме.

Кучер щелкнул кнутом.

— Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!

Однако ее голос потонул в топоте копыт, заполнившем ночь.