Феникс. Возродиться из пепла

Миссия и наследие

Руки рефлекторно шарят у бедра, словно отстегивают невидимый ремень безопасности. Я так и не отогнала ночной кошмар. Меня по-прежнему тянет обернуться назад, к Тимми с Андреа. Знаю, что не увижу их, но не могу не проверить.

– С ними все хорошо, – напоминает Глория, усаживаясь рядом.

Подруга гладит меня по плечу, и я медленно восстанавливаю дыхание.

Без паники. В аварии погибла только я. Тимми с Андреа живы.

– Папа не один, – шепчу я, стараясь не заплакать.

– Они справятся, Иви, – звук родного голоса успокаивает. – И ты должна справиться.

Меня переполняет благодарность.

– Что бы я делала без тебя, Гло?

– Опять? – она закатывает глаза. – Я же просила.

– Извини, – тут же исправляюсь я. – Лэм.

Непривычно называть ее иначе, но Глория настаивает. Оказавшись на перепутье между адом и раем, она выбрала новое имя. Возможно, перемена помогла разорвать связь с миром живых, не задаваться вопросами и не искать ответов.

Мне же по-прежнему тоскливо от любого напоминания о земном существовании. И пусть я больше не человек, сложно отпустить мысли об утраченном. Я знаю, что надо двигаться дальше. Смириться и идти вперед. Обрести новые знания, стать духовным наставником или искусителем и помогать людям принимать верные решения или сбивать с пути.

Эта миссия кажется издевкой судьбы. Как можно направлять других, если и себя-то найти не успела? В отличие от меня, Глория не стала долго раздумывать. Не знаю, чем была плоха «слава»1, но в Чистилище подруга назвалась Лэм-Ашту, на манер древних демонов, сделала татуировку львицы2 между лопатками и больше не заговаривает о прошлом.

– Снова дурной сон? – под балдахин заглядывает Айри.

Такая же, какой была в баре, с ярким макияжем и провоцирующим декольте. И с крыльями чернее волос. Тогда я их не замечала, но теперь восприятие изменилось – смерть рушит оковы разума – я вижу и помню все. Даже то, что предпочла бы забыть навсегда.

– Я в порядке, – лгу я, лишь бы прекратить ненужный разговор.

Но Айри нет до меня дела.

– Отлично, – она обнимает Лэм за плечи. – Идем. Необращенная нас догонит.

Чем не еще одна шутка небес? Та, что погибла, и та, что способствовала ее гибели, стали лучшими подругами.

– Я тоже необращенная, – Лэм игриво шлепает по протянутой к ней ладони.

– А вот и нет. Ты наша.

Я морщусь. С первого дня меня раздражает всеобщая манера делить нас по происхождению. Элита – урожденные ангелы и демоны. И низшая «каста» – необращенные новички – те, кто когда-то был смертным.

– Нам пора, львица, – поправив перекрутившийся кулон, Айри тянет Лэм за собой. – Иначе опоздаем на занятия.

Издалека они выглядят как близнецы – с похожими прическами, в корсетах со шнуровкой, обтягивающих кожаных брюках и босоножках на шпильках. Лэм даже крылья подкрашивает в черный, чтобы сойти за демонессу, я же упрямо не скрываю естественный цвет своих – серый, почти белесый, как у всех необращенных.

На выходе Айри оборачивается и бросает через плечо:

– Поспеши, Иви, если не хочешь, чтобы зануда Юстиана снова назначила отработку.

Третьей насмешкой судьбы стала необходимость учиться. Снова. И неважно, что за плечами у меня уже был земной университет.

– О, нет, – я со стоном откидываюсь на подушки и с тоской смотрю на плотную ткань балдахина.

Она нависает над головой как искрящийся купол – у того, кто оформлял спальни небесного замка, был весьма своеобразный взгляд на умиротворение. Первые пару недель мерцание звезд раздражало, но со временем я научилась воспринимать их как фон. Как и всю остальную обстановку академии – яркие фрески на стенах, массивные статуи на лестницах, утопающий в вечной зелени сад и увитые плющом беседки во внутреннем дворике. Какая разница, что вокруг, если это лишь жалкое подобие земной жизни?

Я не готова отвечать за себя, а не то, что становиться наставником. Я даже к крыльям привыкнуть не могу – они все еще слабые и бесполезные, но при этом чертовски тяжелые. Их неудобно протаскивать через специальные прорези в одежде, они мешают спать, цепляются за стены и мебель, да и пользоваться ими новичкам разрешают только на летных занятиях. Зачем тогда считать нас высшими созданиями, если мы толком не отличаемся от людей?

В тоске из-за собственной никчемности я чувствую себя опустошенной. Хочется накрыться с головой и не подниматься с кровати. Оплакать свою участь и тех, кого пришлось оставить на земле. Если бы не угроза исключения за неуспеваемость – и как следствие, лишение хоть какой-то иллюзии жизни – я бы продолжила хандрить, но мне приходится вытянуть из шкафа тунику и спуститься к учебному крылу.

На лужайке у золоченых ворот собирается шумная компания – демоны с энтузиазмом обсуждают предстоящий полет в библиотеку ада. Айри задорно хохочет над чьей-то шуткой, а Лэм пусть и держит дистанцию, но явно не робеет. По ее гордо вздернутому подбородку заметно, что она считает себя частью темной «тусовки», даже являясь необращенной.

Я стараюсь проскочить мимо, и мне почти удается незамеченной обогнуть толпу. До входа учебное крыло остается меньше сотни ярдов, когда я натыкаюсь на пронизывающий взгляд знакомых алых глаз. Конечно же. Он тоже здесь. Мой персональный ад.

– Как вы уже знаете, наша первостепенная задача – это сохранение Гармонии.

Все занятие архангел Ромуил пристально смотрит на меня, словно в аудитории больше никого нет. Он возглавляет ангельский факультет и любит цитировать псалмы о милосердии, хотя сам частенько ведет себя предвзято. Я чувствую исходящую от него волну неприязни, даже когда Ромуил отворачивается, чтобы взять один из свитков.

– Гармония между небесами и адом величина неустойчивая. Чтобы его не нарушать, был введен запрет Близости: ангелы не должны соединяться с демонами, а демоны с ангелами. Это правило касается и необращенных, поэтому вы учитесь отдельно, за исключением нескольких практических занятий.

– А тем, кто уже выбрал сторону? – Лэм нетерпеливо поднимает руку и спрашивает, не дождавшись разрешения. – Им можно соединяться с себе подобными?

– Гордыня – грех, – со злостью осаживает ее Ромуил. – И прежде, чем во всеуслышание заявлять о своей сущности, необходимо доказать, что вы достойны миссии наставников.

– А люди могут соединяться с ангелами или демонами? – робко интересуюсь я. И спешно добавляю, когда архангел Ромуил хмурится: – Чисто теоретически!

– Человек слишком слаб, чтобы принять ниспосланную ему благодать или адское пламя.

– То есть, он умрет? – продолжаю допытываться я. – Или… среди людей встречаются избранные?

Ромуил снова уходит от ответа, пускаясь в долгие рассуждения о чуде благовещения и приводя примеры с Иосифом и Марией. К концу занятия Лэм еле сдерживает зевоту, а я по-прежнему не понимаю, почему выжила после близости с Люцифером.

– Для осуществления напутствий на земле вы будете принимать облики умерших людей, – окончив проповедь, архангел Ромуил, наконец, возвращается к первоначальной теме.

Услышав о спуске на землю, я едва сдерживаюсь, чтобы не подскочить со скамьи. Неужели я смогу увидеть родных?

– Но даже под чужой личиной вы должны вести себя так, чтобы не вызвать подозрений, – осаживает порыв Ромуил. – Никто не должен узнать вашу истинную сущность.

Однако Люцифер, забавляясь со мной, это правило проигнорировал.

– А что будет с тем, кто раскроет себя? – снова встреваю я. – Случайно или намеренно…

Архангел бросает на меня гневный взгляд – я явно исчерпала его лимит терпения.

– Нарушитель догмата о Гармонии будет изгнан и канет в Тьме вечности, – отрезает он. – Ни рай, ни ад его не примут.

Вот почему Айри тогда сбежала – за забаву пришлось бы заплатить слишком высокую цену.

С надменным выражением лица и вечно ехидной ухмылкой Люцифер смотрит на меня, но не говорит ни слова. Это право берет на себя его постоянная пассия – Инферна – и с пренебрежением бросает мне в лицо:

– Смотрите-ка, убогая торопится на занятия.

Ярко накрашенные губы кривятся в язвительной улыбке. Поправив бретельку платья, на которое ушло ткани меньше, чем на мой пояс, она придвигается к Люциферу и берет его под руку.

– Иди, иди, учись нести благую весть смертным. Большего необращенным не доверят.

– Лучше быть необращенной, чем урожденной без особых талантов, – отбиваю я, ускоряя шаг.

– Надо же, у нее есть коготки, – хохочет Инферна, но в смехе слышится злость. – Жаль, что даже они не помогут тебе склонить ад на свою сторону.

– Мне это и не нужно! – гневно сжав кулаки, я оборачиваюсь. – Я не собираюсь одеваться как шлюха и портить людям жизнь!

– Повтори, – шипит Инферна, рванувшись ко мне.

– Прекратите! – во внутренний дворик выходит Юстиана, привычно закутанная в белое, словно это единственный способ подчеркнуть статус ангела.

Простая атласная мантия – без единого узора – сливается с крыльями, а волосы скрывает массивный капюшон. Главная наставница и декан факультета необращенных не допускает вольностей в одежде, и еще никому не удавалось увидеть ее с небрежной прической или в нескромном платье.

– Я буду вынуждена сообщить Данталиону, что одна из его подопечных сеет раздор, – она хмурится, подходя ближе, но Инферна игнорирует угрозу.

Декан факультета демонов смотрит на подобные нарушения сквозь пальцы. Не удивлюсь, если он еще и хвалит за провокацию и насмешки над ангелами.

– Лэм-Ашту и Эвелин Райли, – Юстиана укоризненно качает головой. – Вот-вот начнется занятие. Почему вы обе еще не в учебном кабинете?

Я открываю рот, чтобы возразить, но не успеваю из-за перешептываний в толпе.

– Та самая?

– Думаете, они родственники?

Пока демоны бурно обсуждают услышанное, Люцифер не сводит с меня задумчивого взгляда. Прищуривается, изучает, и я не понимаю, что не так.

– Поторопитесь, – подгоняет нас Юстиана. – Отработки в случае прогулов никто не отменял.

С недовольным лицом Лэм плетется следом через главный холл. Ее тяготит необходимость проводить время с другими необращенными – в мечтах она давно видит себя на стороне ада. Я завидую ее уверенности.

– Ты не должна провоцировать скандалы, – Юстиана снова переключается на меня. – Происхождение обязывает тебя взвешивать каждое слово и просчитывать каждое действие наперед. Иначе ты запятнаешь репутацию не только себе.

Я пропускаю нравоучения мимо ушей – все, кроме последней фразы. Чью репутацию она имеет в виду?

Заметив мой непонимающий взгляд, Юстиана останавливается и улыбается кончиками губ.

– Я объясню, когда мы закончим с теорией, – добавляет она, жестом приглашая нас занять места за учебными столами.

После такого обещания время тянется бесконечно. Подобно Ромуилу, Юстиана долго рассказывает нам о миссии, и о том, как важно сохранять Гармонию. Ерзая от нетерпения, я запоминаю лишь часть лекции – о смутных временах, когда ангелы и демоны боролись за единоличное влияние на смертных. Даже Лэм выглядит более сосредоточенной и с энтузиазмом записывает о страшных катаклизмах, которые обрушились на небеса, ад и землю.

– Только осознав, что нам нечего делить, мы вернулись к мирному существованию. Люди имеют право сделать собственный выбор. Становясь покровителями и искусителями, вы будете направлять их, но решения они все равно будут принимать сами.

Едва занятие заканчивается, я вскакиваю с места. Юстиана не спешит, и лишь дождавшись, когда все разойдутся, приводит меня в коридор с фресками. Они занимают пространство от пола до потолка, каждый квадратный дюйм стены. Светлые и мрачные – все крыло пестрит сценами из истории небес и ада.

На ближайшей – сотворение мира, в ярких, солнечных цветах. На следующей – благовещение, приковывающее взгляд к единственной белой фигуре в центре. На третьей, черной, с всполохами пламени – четыре всадника Апокалипсиса. А рядом снова светлая, но со скорбными лицами – на ней успение Девы Марии. На курсе по церковной живописи, который нам читали в Вандербильте, я видела множество репродукций известных картин и икон, но ни одна из них не казалась такой насыщенной красками и такой… живой. Неудивительно, что с момента смерти совсем не хочется рисовать – мои картины не будут столь совершенны.

Пройдя до конца коридора, мы останавливаемся напротив самого дальнего изображения, с женщиной в одеянии архангела. Она простирает руки к небесам, в которых парят младенцы с пестрыми крылышками, а из груди у нее вырывается луч света. На миг мне хочется зажмуриться – настолько он яркий.

– Мы называем этот момент «становлением», – поясняет Юстиана. – Святой миг, когда ангел становится высшим.

– Но почему вы решили мне показать… О, Господи, – я в изумлении отшатываюсь, узнав лицо на фреске: – Мама!