Фермер 1: перерождение

Глава 24 Саботаж

Проведение телефонной связи к моему дому стало настоящим событием для всего поселка. Я загодя подал заявление в районный узел связи, а к концу месяца бригада монтажников добралась и до нас. Для меня сделали исключение, как для куратора важнейших работ по совхозу.

— Товарищ Корнилов, — сказал бригадир, мужчина лет сорока в синей спецовке с нашивкой «Связь», — линию проведем воздушную, по столбам. От конторы совхоза до вашего дома полтора километра, потребуется четыре промежуточных опоры.

Я стоял во дворе, наблюдая, как рабочие размечают трассу будущей линии. Двое мужчин несли деревянные столбы, покрытые креозотом, третий размахивал кувалдой, вбивая металлические скобы для крепления провода.

— А сколько времени займет? — поинтересовался я.

— Дня три-четыре, если погода не подведет, — ответил бригадир, доставая из планшета схему подключения. — Столбы поставим, провод протянем, аппарат установим.

К концу недели в моей избе на стене висел телефонный аппарат «ВЭФ-люкс» черного цвета с круглым диском номеронабирателя. Егорыч, мой сосед, приходил каждый день полюбоваться на это чудо техники.

— Прогресс, Иван Егорович, — сказал я. — Скоро у каждого в доме такой будет.

Телефон оказался весьма кстати. Теперь я мог оперативно связываться с Кутузовым в лаборатории, с Громовым в конторе, с областными специалистами. Не нужно ехать в райцентр по каждому вопросу.

В конце лета в совхозе начался сезон подготовки к уборке урожая основных культур. Работы хватало всем.

Утром я зашел на центральную усадьбу посмотреть, как идет силосование кукурузы. У силосных траншей, огромных земляных ям длиной по пятьдесят метров, кипела работа. Комбайны привозили зеленую массу, трактористы разравнивали ее, женщины посыпали солью для лучшего брожения.

— Виктор Алексеевич! — окликнула меня Зинаида Петровна, заведующая столовой. Она стояла у края траншеи в ватнике цвета хаки и резиновых сапогах, в руках длинные вилы. — Глянь, какая кукурузка уродилась! Сочная, сладкая, скотинка такой корм любит.

Я спустился в траншею, взял в руки стебель измельченной кукурузы. Действительно, качество было отличным. Зерна молочно-восковой спелости, листья зеленые, без признаков болезней.

— А сколько планируете заложить? — спросил я.

— Тысячу тонн силоса, — ответил подошедший зоотехник Семен Кузьмич, вытирая пот платком в красную клетку. — На всю зиму хватит, и на весну останется.

Рядом с нами работали комсомольцы, молодые парни и девушки в ярких штормовках и джинсовых брюках. Они укладывали зеленую массу ровными слоями, утрамбовывали тракторами, укрывали пленкой.

— А что это за пленка? — поинтересовался я, рассматривая черный материал.

— Полиэтилен, — пояснила Галя, секретарь комсомольской организации. — В этом году впервые попробуем. Говорят, силос лучше сохраняется, не плесневеет.

Новшество выглядело перспективно. Пленка защищала корм от доступа воздуха, создавала анаэробные условия для правильного брожения.

Вечером того же дня я зашел в сельский клуб, где проходил очередной сеанс кинопоказа. В небольшом зале с деревянными скамейками собралось человек семьдесят, почти половина взрослого населения поселка.

— Проходите, Виктор Алексеевич, — шепнул киномеханик Сашка, подросток лет семнадцати в клетчатой рубашке. — Самое интересное место как раз начинается.

Я сел в заднем ряду, рядом с учительницей Инной Викторовной.

После фильма люди не торопились расходиться. Обсуждали увиденное, делились новостями, планировали завтрашние дела. Такие вечера объединяли поселок в единое целое, создавали чувство общности.

— А что, Виктор Алексеевич, — обратился ко мне дядя Вася, закуривая папиросу «Север», — правда говорят, что весной новые земли осваивать будем?

— Правда, — подтвердил я. — Планируем еще двести гектаров солончаков привести в порядок.

— Дело хорошее, — одобрительно кивнул старый механизатор. — Земли много не бывает.

Я вернулся домой поздно и сразу лег спать, счастливый от того, что все идет по плану.

На следующий день утром меня разбудил тревожный телефонный звонок. За окном еще не рассвело, но аппарат «ВЭФ-люкс» настойчиво трезвонил, нарушая утреннюю тишину. Я накинул телогрейку и снял трубку.

— Виктор Алексеевич, — взволнованный голос Кутузова прозвучал в трубке так ясно, словно лаборант стоял рядом, — немедленно приезжайте. Случилось что-то ужасное.

— Что такое, Петр Васильевич?

— Культуры погибли. Все до единой. Месяц работы насмарку.

Я быстро оделся, завел мотоцикл и помчался в районный центр. Утренний воздух был свежим и колючим. Дорога извивалась между березами и осинами, листья кружились под колесами.

Районная ветстанция размещалась в двухэтажном кирпичном здании довоенной постройки, рядом с элеватором и мельницей. Лаборатория находилась на втором этаже, окнами на восток. Дежурный сторож, дядя Коля в ватнике и валенках, впустил меня через служебный вход.

Кутузов встретил меня в лаборатории в мятом белом халате, волосы растрепаны, глаза покраснели от бессонной ночи. На лабораторном столе стояли рядами колбы с мутной жидкостью, от них исходил резкий запах хлорки.

— Смотрите сами, — сказал лаборант, указывая на микроскоп «ЛОМО» в черном корпусе. — Полная стерильность. Ни одной живой клетки.

Я заглянул в окуляр. В поле зрения плавали остатки разрушенных бактерий, но никакого движения, никаких признаков жизни. Драгоценные культуры, которые мы выращивали целый месяц, превратились в мертвую органику.

— Как это могло произойти? — спросил я, отрываясь от микроскопа.

— Кто-то добавил хлорку в питательную среду, — мрачно ответил Кутузов, снимая очки и протирая стекла платком в синюю клетку. — Видите, какой запах? Это не случайность, это умышленная диверсия.

Я внимательно осмотрел лаборатории. Помещение небольшое, метров двадцать площадью, разделенное на рабочую зону и подсобку. На полках стояли реактивы в темных склянках с притертыми пробками, каждая помечена этикеткой с названием вещества. Термостат гудел в углу, поддерживая постоянную температуру для культур.

— А кто имеет доступ сюда? — поинтересовался я.

— Я, заведующий ветстанцией Николай Степанович, уборщица тетя Маша приходит по вечерам… — Кутузов перечислял на пальцах. — И еще новый лаборант, Володя Ефимов. Его на прошлой неделе прислали из района.

— Где он сейчас?

— Еще не приехал. Рабочий день с восьми начинается, а сейчас половина седьмого.

Мы устроились за столом в углу лаборатории, покрытым клеенкой в мелкую клетку. Кутузов заварил чай в алюминиевом чайнике, достал печенье «Юбилейное» из жестяной коробки. Руки лаборанта слегка дрожали от нервного напряжения.

— Расскажите подробнее об этом Ефимове, — попросил я, размешивая сахар в граненом стакане.

— Молодой специалист, лет двадцати пяти. Окончил зооветтехникум в Барнауле, получил направление в райкоме. Документы в порядке, характеристики положительные. Работает старательно, вопросы толковые задает.

— А что он за человек? Откуда родом?

— Из нашего района, деревня Каменка. Говорил, что после техникума хотел в город устроиться, но направили к нам. Жалуется иногда на скучную жизнь, мечтает о карьере.

Что-то в этой истории настораживало, но пока не было фактов, только подозрения. Нужно действовать осторожно.

В восемь утра пришел Ефимов. Парень среднего роста, плотного телосложения, с румяным лицом и вьющимися светлыми волосами. Одет в белый халат поверх синих брюк и клетчатой рубашки.

— Доброе утро, Петр Васильевич, — поздоровался он, вешая куртку на крючок у двери. — Ого, Виктор Алексеевич! А вы что так рано?

— Да вот, с Петром Васильевичем консультируемся, — ответил я, наблюдая за его реакцией. — У нас проблемы с культурами.

— Какие проблемы? — Ефимов подошел к стеллажу с колбами, внимательно их осмотрел. — Действительно, что-то не то. Запах хлорки и мутность необычная.

Лицо парня выражало искреннее удивление, но я знал, что хорошие актеры умеют скрывать эмоции.

— Похоже, кто-то добавил дезинфицирующее средство, — сказал Кутузов. — Все культуры погибли.

— Но как? Кто мог это сделать? — возмущался Ефимов. — Лаборатория же на замке!

— Вот это и предстоит выяснить, — заметил я.

Весь день мы работали над восстановлением погибших культур. Достали из холодильника резервные образцы, приготовили свежую питательную среду, засеяли новые колбы. Ефимов помогал усердно, не подавая виду, что может быть причастен к диверсии.

К вечеру у меня созрел план. Нужно поймать диверсанта с поличным, но для этого требовалась приманка.

— Петр Васильевич, — сказал я Кутузову, когда Ефимов ушел домой, — завтра объявим во всеуслышание, что восстанавливаем работу. Если злоумышленник хочет навредить, он попытается повторить.

— А если это действительно Ефимов? — спросил лаборант.

— Тогда поймаем его. Устроим засаду.

— Но как? Ведь у него есть ключи от лаборатории.

— Спрячемся здесь на ночь. Подсобка подойдет, оттуда все видно.

На следующий день я демонстративно появился в районной столовой, где обедали сотрудники различных учреждений. За деревянными столами, покрытыми клеенкой, сидели агрономы, ветеринары, работники райкома. Повара в белых колпаках разливали борщ из больших кастрюль.

— Хорошо, что запасные культуры у нас были, — сказал я Кутузову, накладывая гречневую кашу с тушенкой. — Завтра уже сможем возобновить производство настоев для очистки полей.

За соседним столиком как раз обедал Ефимов. Он ел щи со сметаной, внимательно прислушиваясь к разговору. Когда наши взгляды встретились, он дружелюбно кивнул.

Вечером мы с Кутузовым остались в лаборатории после рабочего времени. Сослались на срочный анализ проб, которые нужно закончить к утру. В семь часов погасили основной свет, оставив только настольную лампу, заперли дверь и спрятались в подсобном помещении.

Подсобка была тесной, метров шести площадью, заставленной стеллажами с реактивами и лабораторной посудой. Небольшое окно выходило в коридор, через него можно наблюдать за происходящим в основном помещении.

Мы устроились на ящиках с химикатами, укрывшись старыми халатами. Пахло карболкой, формалином и чем-то кислым.

— А если не придет? — прошептал Кутузов, поправляя очки.

— Придет, — тихо ответил я. — У таких людей навязчивая идея. Они не могут остановиться.

Время тянулось медленно. За окном стемнело, в коридоре зажглись тусклые лампочки под матовыми плафонами. Сторож дядя Коля обошел здание в девять вечера, постучал палкой по батареям отопления, проверил замки на первом этаже.

В половине двенадцатого послышались осторожные шаги в коридоре. Кто-то поднимался по лестнице, стараясь не производить шума. Мы затаили дыхание, вглядываясь в стеклянную дверь лаборатории.

Через несколько минут в замке повернулся ключ. Дверь приоткрылась, в щель проник луч карманного фонарика «Эра» с металлическим корпусом. Затем в помещение прошмыгнула знакомая фигура.

Володя Ефимов! Молодой лаборант двигался по комнате уверенно, явно зная расположение всех предметов. В левой руке фонарик, в правой небольшая склянка с прозрачной жидкостью. Он подошел к стеллажу с новыми культурами, поставил фонарик на стол, начал откручивать пробки колб.

— Сейчас, — прошептал я Кутузову.

Мы бесшумно выбрались из укрытия, подкрались к двери подсобки. Ефимов склонился над колбами, не замечая нашего приближения. В руках у него была пипетка, которой он добавлял содержимое склянки в питательную среду.

— Стой! — резко скомандовал я, включая верхний свет.

Ефимов дернулся, роняя пипетку. Склянка выскользнула из рук, разбилась о пол, разливая резко пахнущую хлоркой жидкость. Лицо парня побледнело, глаза расширились от испуга.

— Руки на стол! — приказал Кутузов, подходя сзади.

Володя медленно положил ладони на столешницу, не поворачиваясь. Плечи опустились, голова поникла.

— Ну что, попался, — сказал я, обходя его спереди. — Во второй раз за неделю портишь наши культуры.

— Я… я не хотел… — пробормотал Ефимов, не поднимая глаз.

— Не хотел, а делал, — жестко сказал Кутузов. — Кто тебя послал?

Долгое молчание. Ефимов стоял, опустив голову, тяжело дыша. Наконец поднял глаза:

— Никто не посылал. Сам решил.

— Не ври, — резко оборвал я. — У тебя нет мотивов нам вредить. Кто стоит за твоими действиями?

— Никто, честное слово! — воскликнул Володя. — Просто считаю, что ваши эксперименты вредят колхозному строю!

Версия была неубедительной. Молодой специалист без политических амбиций вряд ли стал бы рисковать карьерой ради идейных соображений.

— Володя, — сказал я мягче, — садись. Поговорим по-человечески.

Мы усадили его на табурет у рабочего стола, сами встали рядом. Кутузов заварил чай, достал печенье. Нужно расположить к откровенности.

— Понимаешь, — начал я, — мы не враги. Наоборот, помогаем сельскому хозяйству развиваться. Твоя диверсия вредит общему делу.

— Но мне говорили, что вы деньги разворовываете, заграничными методами балуетесь, — оправдывался Ефимов.

— Кто говорил? — настойчиво спросил Кутузов.

Володя помолчал, потом тихо произнес:

— Дядя. Николай Павлович Лаптев. Он второй секретарь райкома.

Вот оно! Лаптев решил действовать через родственника, не желая прямо связывать свое имя с саботажем.

— И что он тебе обещал взамен? — поинтересовался я.

— Хорошую должность в райкоме. Сказал, если помогу разоблачить вредителей, меня в отдел сельского хозяйства переведут.

Типичная схема. Используется молодой честолюбивый парень, которому обещают карьерный рост за небольшие услуги.

— А ты понимаешь, что натворил? — спросил Кутузов. — Месяц работы насмарку! Эти бактерии помогают очищать землю от промышленных ядов!

— Не знал я, — жалобно сказал Ефимов. — Дядя говорил, что вы просто деньги осваиваете, никакой пользы от экспериментов нет.

— Теперь знаешь, — заметил я. — Вопрос в том, что дальше делать.

Мы просидели до утра, обсуждая сложившуюся ситуацию. Постепенно Ефимов проникся пониманием реальных целей нашей работы. Рассказывал, как дядя убеждал его в необходимости «восстановить справедливость».

— Понимаете, — объяснял Володя, потягивая чай из граненого стакана, — я молодой специалист, без связей. Жить хочется не в деревне, а в городе. А тут дядя такую возможность предлагает.

— За счет чужого труда, — заметил Кутузов.

— Теперь понимаю, что поступил неправильно. Можно ли как-то исправить положение?

У меня возникла идея. Вместо наказания использовать Ефимова в своих интересах.

— Володя, — сказал я, — а что, если ты поможешь нам предотвратить будущие диверсии?

— Как?

— Будешь докладывать дяде о ходе нашей работы, но информацию станешь согласовывать с нами. А нам сообщать о его планах.

Предложение заинтриговало парня. С одной стороны, возможность исправить ошибку. С другой, шанс остаться полезным обеим сторонам.

— А дядя не догадается?

— Не догадается, если будешь осторожен. Просто докладываешь ему то, что мы сочтем нужным. А его планы передаешь нам.

— И что мне за это будет?

— Останешься работать в лаборатории, получишь ценный опыт, защитишь диплом по нашим материалам. Это лучше карьеры в райкоме.

Ефимов подумал, взвешивая предложение:

— А если дядя узнает, что я веду двойную игру?

— Не узнает, — заверил я. — Главное, ведите себя естественно.

К утру мы договорились. Ефимов становился нашим информатором, а мы получали возможность контролировать действия Лаптева.

Утром к нам в лаборатории пришел заведующий ветстанцией Николай Степанович Крыков. Пожилой мужчина в очках без оправы выслушал рассказ о ночном происшествии, несколько раз покачал головой.

— Неприятная история, — сказал он, снимая очки и протирая стекла. — Что предлагаете делать?

— Дадим Володе возможность исправиться, — ответил я. — Пусть поможет восстановить культуры под нашим контролем.

— А гарантии какие, что не повторится?

— Теперь он на нашей стороне. Понял, в чем смысл работы.

Заведующий подумал, барабаня пальцами по столешнице:

— Хорошо, попробуем. Но под вашу личную ответственность, Виктор Алексеевич.

Следующие недели Ефимов работал с удвоенной энергией. Помогал Кутузову восстанавливать погибшие культуры, изучал методики, задавал толковые вопросы. Постепенно из вредителя превращался в полезного сотрудника.

— Удивительно, как быстро размножаются эти микроорганизмы, — говорил он, наблюдая за процессом деления клеток под микроскопом. — И какую пользу приносят растениям!

— Природа мудра, — отвечал Кутузов. — Нужно только правильно ее использовать.

Параллельно мы усилили охрану лаборатории. Установили дополнительный замок на входной двери, попросили сторожа чаще обходить здание. Резервные культуры перенесли в сейф кабинета заведующего.

Вскоре Ефимов принес первую ценную информацию. Лаптев планировал инспекцию нашего совхоза с привлечением областной комиссии, рассчитывая найти нарушения в расходовании средств.

— Дядя очень недоволен, что диверсия не удалась, — рассказывал Володя. — Думает, что я плохо постарался. Приходится оправдываться.

— А что говоришь?

— Что культуры действительно погибли, но вы быстро их восстановили из резерва. Он злится, но ничего поделать не может.

Информация позволила нам подготовиться к проверке заранее. Привели в порядок всю документацию, составили подробные отчеты, пригласили на инспекцию представителей других хозяйств для демонстрации опыта.

Вскоре производство бактериальных настоев возобновилось в полном объеме. Ефимов стал надежным помощником, освоил все операции, даже предложил несколько улучшений в технологии культивирования.

— А что дядя думает о твоей работе в лаборатории? — поинтересовался как-то Кутузов.

— Пока не подозревает, — ответил Володя. — Думает, что я собираю компромат на ваши эксперименты. Докладываю ему только то, что вы разрешаете.

— И как он реагирует?

— Злится, что никаких серьезных нарушений найти не может. Обещает устроить проверку через областную прокуратуру.

Хорошие сведения. Но пока что можно вздохнуть спокойно.

Атака Лаптева была отбита, более того, мы получили ценного агента в его лагере. Но расслабляться нельзя, противник наверняка попытается найти другие способы навредить.

Борьба за мертвые земли продолжалась не только в полях, но и в кабинетах, лабораториях, человеческих сердцах. Каждая победа доставалась нелегко, но опыт научил предвидеть удары и своевременно парировать их.