Это был фотопортрет, видимо, сделанный с увеличением с небольшого снимка. Такая карточка хранилась в фотоальбоме моих родителей. Вернее — хранится сейчас, в служебной квартире, в Кушке. Говоря проще, это портрет моего дедушки по материнской линии Кондрата Герасимовича Афанасьева, погибшего на фронте в январе 1942 года, подо Ржевом. Вот только как он попал в этот дом? Меня даже пот прошиб от волнения. Неужто Борисовы мои родственники? Именно мои, а не Шурика Данилова.
— Интересная фотография, — проговорил я, когда Кюсша заглянула в горницу. — Это ваш родственник?
— Это дедушка Кондрат, — ответила она. — Он на фронте погиб… Где-то под городом Ржев…
— Судя по трем кубикам в петлицах — политрук, — заметил я.
— Да…
Это я и так знал, но мне хотелось подробностей.
— Подо Ржевом такая мясорубка была, что не удивительно, — продолжал я.
— Там они с нашей бабушкой и познакомились, — подхватила хозяйка. — Она служила санинструктором. И Кондрат Герасимович подарил ей свою фотографию… А потом его убило осколками немецкой мины… Они с бабушкой не были женаты… Когда выяснилось, что она беременна, ее комиссовали из армии. Бабушка вернулась в Литейск, здесь и родилась наша с Володькой мама.
— Грустная история, — пробормотал я и добавил: — Мой дед по материнской линии тоже погиб на фронте.
Большего я сказать не мог. Даже того, что моя мама родилась незадолго до гибели своего отца, который приезжал на побывку в конце сорок первого.
— Да, многие тогда погибли… — вздохнула Ксения и помолчав, сказала: — У нас все готово. Прошу вас за стол.
Ужин состоял из простых, но очень аппетитных блюд. Жареная картошка на сале, домашнее сало с толстыми прожилками (я бы назвал его беконом, но такое слово было сейчас в ходу разве что в рассказах про Шерлока Холмса), соленые огурцы, квашеная капуста, хлеб. Видно, что почти все свое, домашнее. В печке весело трещали дрова, за окном стало совсем темно, и сухая поземка скреблась в окна. Трапезничали неторопливо, обсуждая недавно показанную по телевизору кинокомедию.
Приятное чувство… Странное ощущение, что я давно знаком с этим людьми охватило меня. Ну Володьку я и впрямь знаю уже несколько месяцев, однако каких-то родственных чувств к нему никогда не испытывал. А с Ксюшей мы и вовсе увиделись пару часов назад.
Самое смешное, что мы впрямь родичи. Затрудняюсь определить только степень родства. Впрочем, какая разница, если сейчас их настоящий родственник живет в далеком Туркменистане. И тем не менее, я понял, что мне будет легче от того, что Ксения и Владимир Борисовы, в чьих жилах течет та же кровь, что и в другом Володьке — Данилове, будут со мною рядом. Во всяком случае, я уже не так одинок.
Все эти мысли и нахлынувшие ощущения вытеснили у меня из головы цель посещения. Ведь я хотел выяснить, почему Володька ходит в школу так далеко от дома? Правда, я уже начал понимать. Ксюша работает в Доме быта неподалеку от нашего учебного заведения. Видать, она и берет с собой брата, когда едет на работу, а когда заканчивает — забирает из школы. Конечно, он не первоклашка, чтобы его за ручку водить, но понятно, что вдвоем им ездить через полгорода веселее.
— Как вы вообще поживаете? — спросил я.
— Хорошо, — ответила хозяйка. — Я работаю… Володька учится…
— А как насчет материального обеспечения?
— У меня зарплата, у братишки — пенсия по потере кормильца, — последовал ответ.
— Меня вот что смущает, — все-таки поднял я тему, ради которой явился. — Володя далеко живет от школы. Много тратит времени на поездку туда и обратно. Я понимаю, что это связано с местом вашей работы, Ксения, но может парню все же полезнее было бы ходить в школу в Заречье?
Володька уткнулся взглядом в стол, а наша общая сестра пояснила:
— Не прижился он в здешней школе.
— Понятно, — кивнул я, — но это я так спросил, для сведения. Из своего класса я его все равно не отпущу.
Пацаненок, вернее, братишка, сразу повеселел. Видать, в здешней школе над ним издевались разные там второгодники, а заступиться было некому. Ну ничего, в моем классе я никого в обиду не дам, а тем более — родственника.
Мы еще немного поболтали, попили чайку и я начал собираться. Хозяева вышли меня провожать. И не просто — провожать, а откапывать мою колымагу и расчищать ей путь до проезжей части, если последнюю можно назвать таковой.
Благодаря их помощи, я смог сдвинуться с места. Кое-как, то и дело пробуксовывая, добрался до шоссе, дальше покатил быстрее и через полчаса был уже дома. Опять же об ужине можно было не беспокоиться. Спасибо родственникам. Вообще появление в моей жизни брата и сестры Борисовых стало неожиданным подарком судьбы. Жаль только, что я не мог им рассказать о себе всей правды. А с другой стороны, вынужденное умолчание не помешает мне стать их друзьями!
Честно говоря, я заснул счастливым. Утром снова был в школе и увидев Володьку, поздоровался с ним за руку. Мне захотелось ему подарить что-нибудь этакое, чего нет у других. Игровых приставок еще не существовало в природе или… все-таки есть? У кого бы уточнить на сей счет? О, ну конечно, у Рудика!.. Он же шарит в электронике! Вот сегодня к нему и заеду, между уроками и секцией… На крайняк, куплю брательнику магнитофон! Ну или свой старый кассетник отдам.
Не потому, что мне денег жалко, просто надо будет еще как-то объяснить той же Ксюхе свою внезапную щедрость. Подумает еще, что я через Володьку к ней клинья подбиваю. Она же не знает, что сестра мне. Ладно, что-нибудь придумаю. Дождавшись последнего на сегодня урока, я покатил в комиссионку к Рудольфу. Тот встретил меня с распростертыми объятиями. Знал, сукин сын, что сможет поживиться. Ну ничего, я тебя сейчас озадачу. Это тебе не подержанные телеки и кассетники впаривать.
— Я слыхал, Рудик, что есть такие… м-м… игровые приставки… что ли, — как бы неуверенно начал я, играя роль.
Думал, он выпучит глаза, но Рудольф даже не моргнул.
— Есть, — сказал он. — «Палестра-02», «Турнир», «Экси-видео 01», «Видеоспорт»…
Я даже опешил. Оказывается, в Союзе этих времен были игровые приставки. Вот блин!
— Ага… А какая лучше?
— Я бы рекомендовал «Видеоспорт», — ответил продавец и затараторил: — Приставка позволяет воспроизвести на экране любого телевизора различные игровые ситуации как между двумя игровыми партнерами, так и между игроком и автоматическим партнером. Можно играть просто в футбол или в футбол с гандикапом, а также — в теннис и лапту. Имеется электронный тир, стрелять в котором можно с помощью светового пистолета. Можно регулировать — размер мяча, ракеток и темп игры. Счет регистрируется автоматически, очки считаются до ста, после чего обнуляются. Питание осуществляется от электросети переменного тока с напряжением сто двадцать семь или двести двадцать Вольт. Розничная цена — девяносто шесть рублей…
— Отлично! — сказал я. — Теперь такой вопрос — достать сможешь?
— Смогу, — кивнул Рудик. — Не за девяносто шесть, конечно, сами понимаете…
— Сколько?
— Сто пятьдесят.
— Я не о том: сколько сможешь достать?
— А сколько нужно?
— Штук двадцать сможешь?
— Постараюсь. За опт можно и по сто тридцать за штуку цену скинуть…
— Да ладно! Меня и первая цена устроит. Но вторая, конечно, лучше.
— В таком случае начинаю поиск.
— Давай! Позвони мне, когда товар будет.
— Хорошо, Шурик!
На том мы и расстались. Зачем мне двадцать штук игровых приставок? Во-первых, использую часть на призы за победы в спартакиаде моим спортсменам. Во-вторых, несколько штук оставлю для нашего клуба. В-третьих, подарю, как и собирался, брательнику. В-четвертых, то, что останется, пригодится для тех случаев, о которых я пока и не подозреваю. Так что приставочки не пропадут.
Довольный собой, я заехал в «Космос», немного перекусил, потом вернулся в школу. Перед началом занятий, толкнул такую речь.
— Вот что парни, до спартакиады еще как минимум два месяца, но это не значит, что можно расслабиться. Будем тренироваться с удвоенной силой. И обещаю, что победители соревнований получат, помимо грамот и кубков, очень современные призы, которые сейчас мало у кого есть.
— А какие? — тут же спросил нахальный Доронин.
— Много будешь знать, скоро состаришься, малыш.
В строю заржали. Раньше над «Чапаевым» редко осмеливались смеяться. Он мог и по сопатке накидать. А теперь ему могли ответить тем же. Поэтому здоровяк, хоть и посопел угрюмо, но угрожать насмешникам не стал. Ничего. Для сохранения здорового равновесия в коллективе необходимо, чтобы тот, чьи кулаки раньше наводили ужас, знал: ему в любой момент могут ответить тем же. Поэтому Доронин и присмирел в последнее время. Ведь другие парни из секции теперь не позволяют обижать не только себя, но и тех, кто слабее.
После минутки веселья взялись за дело. Я тоже с удовольствием посгонял с себя жирок. А потом отпустил ребят и сам вернулся домой. На завтра у меня запланировано посещение семейства Веретенниковых. Ха! Надеюсь, они не окажутся моими родственниками. Я успел принять душ перед сном, прежде, чем раздался звонок. Взял трубку.
— Александр Сергеевич, добрый вечер! — проговорил в трубке знакомый голос. — В субботу у нас новая поездка. Сразу после ваших занятий в «Литейщике». Подъезжайте к гостинице. Вы знаете — к какой.
— Знаю, — буркнул я.
— До встречи! — сказал собеседник, и в трубке раздались короткие гудки.
Ну вот, снова объявился Илья Ильич. Значит в субботу новый наезд. Интересно, с кого на этот раз Сумароков будет вытряхивать «налог»? Впрочем, не очень-то и интересно. Зато будет, что доложить Курбатову. И то — хлеб. Я лег спать.
Утром снова пробежка и снова я поехал в школу на машине. Когда в моих руках очутился классный журнал восьмого «Г», я посмотрел адрес Юры Веретенникова. Оказалось, что он живет в доме, который соседствует с домом, где обитает семейство Рунге. Ну вот, заодно можно будет и к Карлу заглянуть, если он, конечно, не против. О чем я его и спросил на большой перемене.
— Заходи, само собой, — откликнулся тот.
— Спасибо! С удовольствием.
— Кстати, я покажу тебе некоторые раскадровки, которые сделали мы с Женей Красильниковой.
— Тем более! — улыбнулся я.
Потом я подошел к Витьку.
— Илья Ильич назначил на субботу новую стрелку.
— Отлично! Доложишь результат.
— Обязательно — буркнул я.
На следующей перемене меня вызвал к себя директор. Давненько мы не общались с Пал Палычем. Я зашел в его кабинет. Разуваев кивнул мне и указал на свободное кресло. Я уселся, ожидая, что скажет начальство. Неужто опять какая-то пакость прилетела по моему адресу. Откуда? Из гороно?
Лицо директора выглядело озабоченным, но не хмурым. Он долго молчал, постукивая тупым кончиком карандаша по столешнице, потом вздохнул и заговорил:
— Просьба у меня к вам, Александр Сергеевич.
— Слушаю, Пал Палыч!
— Помощь нужна…
— Всегда готов!
— Что-то не то творится с моей дочкой…
— С Антониной Павловной?..
— Ну а с кем же еще?
— Ну да, конечно… А что именно с ней не так?.. Мы, правда, последнее время мельком только видимся, между уроками, но вроде она все такая же…
— А то, что она одеваться стала иначе, вы заметили?
— Э-э…
Я напряг память и вспомнил, что, последнее время Тигра перестала приходить в школу в джинах и хипповской вязаной кофте с «пацификом» на груди. Наоборот, стала одеваться скромнее Шапокляк. Я не особо присматривался. Мало ли… Может парня нашла, а тот не любит всю эту неформальщину? Бывает.
— Ее словно подменили в последнее время, — продолжал между тем Разуваев. — Тихая стала. Задумчивая… Одевается, как монашка. От мяса отказывается… Разговоры странные ведет… Может в секту какую попала? Есть на западе такая дуриловка, где людям мозги пудрят. Вот и до нас дошла. Да ты и не слышал наверное…
— Нет, не слышал — согласился я, а про себя подумал «Знал бы ты Пал Палыч, сколько этих самых сект разведется в мое время, начиная с безобидных баптистов, и заканчивая свидетелями Иеговыми, которые людей обирали до нитки».
— Говоря простыми словами, это религиозная группа такая, ну или там политическая, к примеру, у которой есть свое учение, и свой предводитель, — поморщился Пал Палыч.
— А разве у нас в городе есть такие секты? — спросил я.
— Баптисты есть, — кивнул он. — У них где-то на Круговой молельный дом…
— Думаете, Тоня туда ходит?
— Не знаю, — вздохнул он. — Вот только этого мне не хватало.
— Ну хорошо, а что вы от меня хотите?
— Не могли бы вы как-то поговорить с нею, что ли? — спросил Разуваев. — Со мной она отказывается разговаривать на эту тему, а взгляд такой, знаете, потусторонне-счастливый…
— Хорошо, я постараюсь.
— Очень на вас рассчитываю…
Прозвенел звонок, я пожал директору руку и пошел на урок. Погода была по-зимнему хорошей, поэтому я поставил учащихся седьмого «В» класса на лыжи. И пока они носились вокруг школьного стадиона, я размышлял о просьбе Пал Палыча. Можно было не сомневаться — Тигра вляпалась в какую-то секту. Беда с этими советскими интеллигентами. Сначала начитаются Достоевского и других классиков, потом доходит дело до разных там «Чаек, по имени Джонатан Ливингстон», Кастанеды и прочей Бхагават-Гиты. И приехали…
Начитавшись, идут в церковь, креститься и грехи замаливать, но православие кажется им скучным, обыденным, хочется чего-нибудь остренького, экзотического. Бунтари, блин. А где его возьмешь в наших палестинах? Это западные хиппари сели на самолет — и в Индию, а у нас за восточной духовностью разве что в Бурятию, Калмыкию или Туву можно поехать, но там не так красиво, как на берегу Ганга. Так вот помыкаются, помыкаются и попадают в объятия доморощенных гуру или разных там пресвитеров.
В первое время им впаривают про бога, духовность, потом внушают, что нужно беспрекословно слушаться своего учителя, дальше объясняют, что ради него, а также братьев и сестер, нужно пожертвовать чем-нибудь материальным — деньгами, ценностями — все «на благо общины». Секты в СССР все же были. Скорее всего, что-то подобное произошло и с директорской дочкой. И если это так, девчонку надо срочно вытаскивать. Пока не стало слишком поздно. Вроде еще на Новый год Тигра была сама собой, значит, процесс далеко зайти не мог.
Жаль, у меня на сегодня другие планы. Хотя… Антонина Павловна тоже ведь учительница. Вот пусть и посетит со мною семью Веретенниковых. А по дороге, глядишь, удастся ее разговорить. Поэтому после предпоследнего урока я подошел к ней. Разуваева сидела в учительской, уткнувшись в какую-то книжку. Вид у нее и впрямь монашеский. Гладко причесанные волосы, заплетенные в косицу. Серая блузка, темная до щиколоток юбка, какие-то уродливые туфли. В этом наряде, она даже выглядеть стала лет на десять старше.
— Привет, Тигра! — сказал я.
Она посмотрела на меня телячьим взглядом и произнесла тихим голосом:
— Здравствуй, Саша… Не называй меня больше этим именем.
— Как скажешь, Антонина Павловна, — не стал спорить я. — Я к тебе сугубо по делу.
— Да, я внимательно тебя слушаю…
— Необходимо посетить семью учащегося Веретенникова. Посмотреть, в каких условиях он живет. Вдруг что-то нужно изменить к лучшему.
— Если они живут без веры, что можно изменить к лучшему?
— Вот ты и посмотришь, — сказал я. — По моей части — будут материальные условия, а по твоей — духовные.
Антонина согласно кивнула.
— Тогда после уроков встретимся в вестибюле.
— Хорошо, Александр!
Похоже догадки Пал Палыча подтверждаются. Вон и про веру заговорила. Надо постараться потихоньку выпытать у нее, что к чему. Вопрос — насколько она мне доверяет и пойдет ли на откровенный разговор? Ладно, там видно будет. Одно точно ясно — попытки образумить Антонину Павловну ни к чему не приведут. Скорее всего, вызовут обратную реакцию. Тут нужно действовать хитрее. Когда прозвенел последний на сегодня звонок, я переоделся в тренерской и спустился вестибюль. Разуваева ждала меня. И пальтишко-то на ней было невзрачно серенькое, а платочек — старушечий. Туфли она сменила на сапоги, в которых впору в коровник ходить.
Мы спустились во двор, я вывел из гаража машину. На Тигру «Волга» впечатления не произвела. Ну еще бы! Это же, можно сказать — квинтэссенция бездуховности. Ярко выраженное воплощение человеческой тяги к материальным благам. Я открыл пассажирскую дверцу, и Антонина Павловна уселась с видом мученицы, восходящей на костер. Эка ее плющит! Спасать ее надо…