Флэш без козырей

XII

Я проклинал себя. Если что и может сделать меня менее осмотрительным, чем обычно, так это чувство счастливо миновавшей опасности, а если под рукой к тому же окажется куколка вроде Касси, я ни о чем, кроме постели, и думать не могу. Она же скорее всего была настолько потрясена, что просто не сознавала, что делала. Как она позже призналась мне, до этого случая ей еще никогда не приходилось заниматься любовью с мужчиной по собственной воле — и я ей поверил. Полагаю, что если вы — молодая красивая рабыня, которую тащит в постель каждый грязный плантатор, не обращая внимания на то, хотите вы этого или нет, это так или иначе настроило бы вас против мужчин. Так что когда вы вдруг встречаете симпатичного молодого человека вроде меня, который знает, когда и где лучше пощекотать, нежели шлепнуть, — ну что же, вы благодарны за это и делаете все, что он захочет. Но каковы бы ни были тому причины, мистер и миссис Монтегю провели эту ночь и весь следующий день в страстном уединении, абсолютно не обращая внимания на окружающий мир, — вот почему я снова и вляпался в неприятности.

Конечно же, резонер скажет, что этого, мол, и следовало ожидать: он выдвинет непоколебимые доказательства того, что все время моего путешествия по Миссисипи я слишком увлекался любовными приключениями, и это стало источником всех моих бед. Я бы не согласился с таким выводом в целом, но должен признать, что если бы в случае с Касси мне бы удалось унять своего демона страсти, я бы избежал большого беспокойства.

Мы чередовали сон с развлечениями определенного рода вплоть до второй половины следующего дня, когда я, наконец, решил одеться и выйти, немного пройтись. Был прекрасный солнечный день, отличный корабль «Миссури» величаво шел вперед, а я был в полусонном, но вполне удовлетворенном состоянии духа, когда хочется просто облокотиться на поручни и, покуривая, смотреть, как великая река медленно катит свои воды, вдалеке виднеются густо поросшие берега, а баржи и малые речные суда снуют вверх и вниз по течению, их экипажи приветственно машут руками, а над головой раздаются гудки. Касси не захотела составить мне компанию, она считала, что до тех пор пока мы не окажемся в свободных штатах, чем меньше ее видят, тем лучше, что было вполне разумно.

«Ну, ладно, — думал я, — тебе немного не повезло, мой мальчик, но теперь-то уж точно все это позади. Черити Спринг с его жутким кораблем, мистер Линкольн, вечно сующий свой нос куда не надо, военный флот этих янки — все это осталось далеко на юге. Теперь мне было смешно вспоминать комичного в своем высокомерии Джорджа Рэндольфа, хотя именно он в свое время привел меня к катастрофе; проклятого Мандевиля с его развратной женой, ужасы невольничьего фургона, тревоги в Мемфисе — все это позади, далеко внизу по течению. А мы плывем вверх — через Огайо в Луисвилль, а затем — в Питтсбург, быстрый переезд в Нью-Йорк — и я снова попаду в Англию. А уж тогда вампир Флэши высосет всю кровь из своего тестюшки», — вот о чем я больше всего думал в то время.

Смотря на коричневую воду, журчащую за бортом, я размышлял, что же будет с Касси. Если бы она обладала менее сильным характером, я бы чувствовал сожаление при мысли о скором расставании, потому что она была чудо как хороша в постели, с телом, упругим, как у атлета. Но уж слишком она была отчаянной — ее теперешнее ленивое состояние не ввело меня в заблуждение. Я решил распрощаться с ней неподалеку от Питтсбурга, где она уже была бы в полной безопасности, что в твоем банке, и если бы захотела, могла ехать дальше, в Канаду. Там же, с такими внешними данными и силой духа, она могла бы сколотить настоящее состояние — уж я-то в этом не сомневался. Не то чтобы я что-то против нее имел, но, по сути, она все же была распутной девкой.

Затем я вновь спустился в каюту и заказал обед — первый полноценный прием пищи, за которым мы сидели чинно и полностью одетыми, — и первое мероприятие подобного рода, в котором Касси принимала участие со времени своего детства.

Несмотря на то, что в каюте мы были только вдвоем, она настояла на том, чтобы надеть самое лучшее платье из тех, что я для нее купил. Помнится, оно было из бледно-кофейного сатина, который словно стекал по ее золотистым плечам, а ее изящная египетская головка с блестящими глазами все время отвлекала мое внимание от еды. Этой ночью она впервые в жизни попробовала портвейн. Вспоминаю, как она отпила глоточек, поставила бокал на стол и произнесла:

— Так живут богачи, правда? Тогда я хочу стать богатой. Зачем беднякам свобода?

Ну да, подумал я, быстро же у тебя растут аппетиты; еще вчера ей было достаточно одной свободы. Но вслух я сказал:

— Все, что тебе нужно, так это богатый муж. Это будет нетрудно.

Касси презрительно скривила губы:

— Теперь мне не нужен мужчина. Ты — последний, кому я чем-то обязана. Я должна бы ненавидеть тебя за это, но не могу. Знаешь почему? Это не только потому, что ты помог мне и сдержал свое слово, но и потому, что ты был добр со мной. Я никогда этого не забуду.

«Бедная наивная маленькая девочка, — думал я, — путающая отсутствие жестокости с добротой; подожди — как только в моих интересах будет сыграть с тобой грязную шутку, ты изменишь свое мнение обо мне». Тут она прервала мои размышления, говоря:

— Но я все же знаю, что ты по натуре — недобрый человек, что в тебе мало любви. Я вижу твое тщеславие, эгоизм и жестокость, я чувствовала это, когда ты занимался со мной любовью. Ты такой же, как все. Я не в претензии — так даже лучше. Полагаю, это несколько уменьшает мой долг, но все же не может полностью избавить меня от него. Ведь несмотря на то, что ты именно такой мужчина, которых я приучила себя ненавидеть и даже презирать, все-таки иногда ты был добр ко мне. Понимаешь?

— Конечно, — ответил я, — ты немного навеселе. Это все портвейн.

На самом же деле я был смущен и зол от того, что она думает обо мне. Ну и хорошо, если эта дурочка предпочитает считать меня добрым, пусть так и думает. Касси посмотрела на меня своим странным пронзительным взглядом, и знаете — мне даже стало как-то неудобно, ведь эти большие глаза видели так много.

— Ты — странная девчонка, — сказал я.

— Не более странная, чем человек, покупающий платья вроде этого для беглой рабыни, — ответила она, и мне показалось, что слезы вновь хлынут у нее из глаз.

Ну вот, поймите этих женщин! Чтобы немного ободрить ее и прекратить этот дурацкий разговор, я схватил ее и опрокинул прямо на стол. Посуда полетела в разные стороны, вино расплескалось на пол, а мое левое колено оказалось в вазе с фруктами. Это было здорово, и я получил настоящее удовольствие. Когда все закончилось, я посмотрел на ее прекрасное лицо, лежащее на скатерти среди разбросанных ложек и вилок.

— Ты должна почаще так убегать, — улыбаясь, сказал я ей.

Касси взяла яблоко и откусила кусочек; ее глаза искрились, когда она вновь взглянула на меня.

— Мне больше не придется убегать, — она покачала головой, — никогда, никогда, никогда.

Вот как она думала. Однако наша маленькая идиллия подходила к концу, так как уже на следующее утро я сделал открытие, от которого все полетело вверх тормашками и выбило из головы Касси все философские мысли. Я решил выйти к завтраку в салон и, оставив ее в постели, прошелся по палубе, чтобы нагулять аппетит. Мне представлялось, что мы должны достигнуть Луисвилля где-то в течение этого дня и, увидев здоровенного старика, облокотившегося на поручни, я спросил его, когда именно мы можем рассчитывать на прибытие туда.

Он посмотрел на меня в изумлении, вынул сигару изо рта и воскликнул:

— Боже милостивый, сэр! Вы говорите — Луисвилль?

— Ну да, — подтвердил я, — когда мы туда доплывем?

— На этом пароходе, сэр? Никогда, помяните мое слово!

— Что? — я выпучил глаза в остолбенении.

— Этот пароход, сэр, идет в Сент-Луис, а не в Луисвилль. Это — река Миссисипи, а не Огайо. Чтобы попасть в Луисвилль, вы должны были сесть на пароход «Дж. М. Уайт» в Мемфисе, — он посмотрел на меня с веселым удивлением, — я так понимаю, вы сели не на тот корабль, дружище?

— Боже мой! — вырвалось у меня. — Но мне сказали…

И тут я вспомнил свой разговор с глухим идиотом-кассиром в ту дождливую ночь; этот никчемный старый ублюдок услыхал только слово «Луис» и направил меня не на тот пароход. Это значило, что теперь мы были в нескольких сотнях миль от места, где хотели бы находиться, а Касси была далеко до свободных штатов так же, как и раньше.

Хорошо, что вы не видели ее, когда она узнала об этом; девчонка впала в бешенство, запустила мне в голову банку с пудрой, однако, по счастью, промахнулась.

— Ты, дурак дубинноголовый! У тебя не хватило ума взглянуть на билеты? — и это за всю мою к ней доброту.

— Я не виноват в этом, — попытался я объяснить, но она резко оборвала меня.

— Ты представляешь, в какой опасности мы очутились? Это невольничьи штаты! А мы сейчас уже должны были подплывать к Огайо! Твой идиотизм может стоить мне свободы!

— Полная ерунда! Мы можем сесть в Сент-Луисе на пароход, идущий обратно в Луисвилль, и быть там уже через два дня — какая же тут опасность?

— Для беглянки вроде меня? Снова возвращаться на юг, к людям, которые могут искать меня вверх по реке. О Боже, почему я доверилась такой мартышке, как ты?

— Мартышке? Ах, ты бессовестная черномазая шлюха! Черт тебя побери, если бы ты пораскинула мозгами за эти два дня, вместо того чтобы не слазить с кровати, как чертова проститутка, ты бы уже заметила, что мы едем не туда. Ты думаешь, что я сумею отличить одну реку от другой в этой проклятой стране?

Некоторое время наша дискуссия продолжалась в подобном духе, пока мы, наконец, не угомонились. Ничего не оставалось, как только провести двое ближайших суток в рабовладельческих штатах, и хотя Касси приходила в ужас от задержки, она предположила, что у нас еще есть надежда попасть в Луисвилль, а затем в более безопасные Питтсбург и Цинциннати.

Так или иначе, пережитое потрясение не вернуло нашему путешествию прежней радости, и мы почти не разговаривали друг с другом до самого прибытия в Сент-Луис, где нас ожидали новые неприятности. Несмотря на то что река была забита пароходами, на ближайшие рейсы нельзя было найти не только свободной каюты, но даже палубного места. Это означало, что нам придется тащиться в отель и просидеть там два дня в ожидании «Бостона», который мог бы довезти нас до Огайо.

Все эти сорок восемь часов мы просидели взаперти, за исключением одной-единственной прогулки, которую я совершил в офис пароходной компании, чтобы купить билеты, а заодно и один из этих новых револьверов Кольта армейского образца — так, на всякий случай. Кстати, я немного осмотрел город, который очень меня заинтересовал. Сент-Луис в те времена был большим людным местечком, обитатели которого, похоже, никогда не ложились спать. Он был набит самыми любопытными человеческими образчиками со всех концов Америки и даже из-за ее пределов. Здесь были всевозможные типы, которых можно встретить только на Миссисипи: матросы с пароходов, негры, плантаторы и прочие; к тому же городок был буквально наводнен военными, возвращавшимися с Мексиканской войны, обитателями Восточного побережья и европейцами, пробирающимися к золотым россыпям Тихоокеанского побережья, охотниками и торговцами из прерий — мужчинами в красных рубашках и куртках из оленьей шкуры, заросшими бородой по самые глаза и загорелыми до черноты. А еще там было полно лавочников и жуликов, священников и авантюристов, а также дам во всем блеске туалетов, вывезенных с Атлантического побережья, утонченных леди, деликатно отворачивающихся от местных достопримечательностей вроде дикаря, блюющего в пыли у обочины дороги и выставляющего напоказ голую задницу, загорелую до черноты, которая выглядывала из прорех его коротких кожаных штанов. Здесь были погонщики с длинными кнутами, бродяги в широкополых шляпах, высокие крутые парни, невозмутимо жующие табак. Полы их длинных сюртуков были откинуты, выставляя напоказ пяти- и шестизарядные револьверы, торчащие за поясами. Мне на глаза попался даже один малый в шотландском килте, вывалившийся откуда-то из биллиардного салона с толпой галдящих бездельников; они глазели на стайки белых и смуглых шлюх, веселых, как пташки, которые легкой походкой порхали туда-сюда по тротуарам.

С пристани, заваленной кипами хлопка, ящиками и какими-то механизмами, вся эта бушующая галдящая толпа поднималась по узким грязным улочкам к центру городка, где на площади возвышалась его главная гордость — церковь Святого Людовика, с колоннами в греческом стиле и стенами, разрисованными фресками, как лондонский клуб, со спиральным шпилем на куполе.

Я как раз возвращался в отель, покуривая сигару и поздравляя себя с тем, что уже завтра буду далеко отсюда, когда вдруг случайно остановился напротив какой-то конторы на одной из улиц только для того, чтобы глянуть праздным глазом официальные извещения и частные объявления, наклеенные на стене. Знаете, как это бывает — вы просто глазеете себе и неожиданно натыкаетесь на что-нибудь, от чего вдруг волосы встают дыбом — и не только на голове. Вот какой свеженький плакат попался мне на глаза:

Я, конечно, не упал замертво, но все же мне пришлось опереться о стену, пока смысл прочитанного дошел до меня. Итак, тела найдены, предполагается, что я убийца и ловушки расставлены на каждом шагу. Но почему здесь, за сотни миль от места преступления? И тут я вспомнил о телеграфе. Теперь они будут искать меня везде — от Сент-Луиса до Мемфиса. Скажете, что поднятый из-за двух мертвецов шум был слишком велик для этой дикой страны, в которой ежедневно совершается сотня убийств? Но конечно же, настоящей причиной всего этого стало похищение рабыни. Это служило дополнительным доводом в пользу того, чтобы побыстрее добраться до свободных штатов. Например, в Огайо всем будет наплевать, сколько глоток я перерезал преследователям несчастных негров, тем более в этом случае. Из моего короткого и не слишком приятного знакомства с Соединенными Штатами я вынес интересное убеждение — Север и Юг представляли здесь как бы два отдельных государства и ненавидели они друг друга до смерти. Да, на Севере я буду в безопасности, — и на дрожащих ногах я бросился в отель с приятными известиями, что за нами гонятся кровавые мстители.

Касси охнула и побледнела, но не расплакалась, и пока я метался из угла в угол, кусая ногти и бормоча проклятия, она достала карту, которую мы купили еще раньше, и начала ее внимательно изучать. Ее палец дрожал, когда она исследовала маршрут от Сент-Луиса до развилки у Каира и дальше к северо-востоку, вверх по реке Огайо. На Луисвилле она остановилась.

— Ну и что? — бросил я. — Всего лишь двухдневное путешествие, и им нас не достать, а?

Касси приподняла голову:

— Ты не понимаешь. Река Огайо является границей между рабовладельческими и свободными штатами, но и в свободных штатах мы не будем в полной безопасности, пока не поднимемся подальше вверх по реке. Смотри. — Она вновь провела пальцем по маршруту. — От Луисвилля до Цинциннати и дальше, с правой стороны от нас, по-прежнему будут рабовладельческие штаты — сперва Кентукки, а затем Вирджиния. Если мы высадимся на побережье Индианы или Огайо, мы окажемся в свободных штатах, но нас все еще могут перехватить охотники за беглыми рабами, которые рыщут вдоль реки.

— Но… но… я думал, что люди в свободных штатах защищают беглых рабов и помогают им. Ведь нельзя же похитить человека со свободной земли?

— Конечно же, можно! — слезы вновь выступили на ее глазах. — О, конечно же, если нам удастся найти поселок аболиционистов или базу «Подземки» все будет в порядке, но как это сделать? В Огайо существуют законы, запрещающие помогать беглым рабам, которых хватают и переправляют через реку целые банды охотников, с ружьями и собаками! А за то время, которое мы потеряли, известия о моем бегстве из Мемфиса уже достигли берегов Кентукки, мое имя уже попало в списки пробирающихся на север несчастных созданий, за которыми идет охота!

— Так что, черт возьми, мы можем сделать?

Касси снова склонилась над картой.

— Мы должны добраться пароходом до самого Питтсбурга, если суда поднимаются так высоко по реке в такую погоду. [ХХХVIII*] Если же нет, нам все же удастся достаточно подняться вверх по Огайо, чтобы сесть на поезд, идущий из одного из восточных городов этого штата в Пенсильванию. Как только мы окажемся в Питтсбурге, то сможем посмеяться над охотниками за рабами всего Юга, а ты будешь вне пределов досягаемости законов штата Миссисипи.

Да, это была утешительная мысль.

— Сколько времени это займет? — поинтересовался я.

— Пароходом до Питтсбурга? Пять дней, — Касси закусила губу и снова начала дрожать, — уже через неделю я буду свободной или умру.

Мне бы хотелось, чтобы она думала об этом как-то по-другому, и у меня вдруг мелькнула мысль, что для меня было бы безопасней расстаться с ней. С другой стороны, пароход до Питтсбурга означал кратчайшую дорогу домой, и если мы просидим эти пять суток в своей каюте, то все может пройти благополучно. Не будут же искать беглых рабов в каютах первого класса! Правда, там вполне можно искать убийцу — но, черт побери, я же не совершал убийства! Удастся ли мне спихнуть охотников на Касси, если уж случится худшее? Но ведь этого не случится, не могут же они преследовать нас бесконечно.

Нас порядочно трясло, когда следующим утром мы погрузились на «Бостон», и я глаз ни на минуту не сомкнул, пока мы не прошли развилку у Каира и не двинулись вверх по Огайо. Я хорошенько надрался, а Касси все сидела и молча смотрела на северный берег. Тем не менее на второй день без каких бы то ни было происшествий мы достигли Луисвилля и мне снова стало легче дышать. Вечер застал нас уже в Цинциннати, и Касси вся сгорала от нетерпения, ожидая, пока пароход поплывет дальше, — Цинциннати, несмотря на то, что находился на берегах Огайо, был настоящим раем для охотников за рабами, — и заплакала от облегчения, когда колеса вновь забили по воде и мы двинулись вверх по реке.

Но на следующий день наши опасения вновь ожили. По мере путешествия погода становилась все холодней, и теперь за бортом можно было увидеть куски грязно-коричневого и зеленоватого льда, плывущего по течению, а берега Огайо запорошило снегом. В салоне поговаривали, что пароход вряд ли поднимется выше Портсмута, — капитан не захочет рисковать при такой погоде.

Так и случилось. В салон спустился капитан собственной персоной, весь сама солидность, заросший седыми бакенбардами, и объявил, что в этом рейсе из-за льда не дойдет даже до Портсмута, а подойдет к берегу у рыбачьей пристани Фишерс-Лендинг, в трех милях от города, где все, кто пожелает, смогут высадиться. Остальных он может отвезти обратно в Цинциннати.

После этого поднялся страшный шум, народ начал размахивать билетами и требовать вернуть деньги за проезд, а один маленький толстяк злобно закричал, сверкая золотыми очками:

— Невозможно! Эта пристань находится на кентуккийском берегу, как же я сегодня попаду оттуда в Портсмут? Ведь в такую погоду паромы ходить не будут!

Капитан ответил, что ему очень жаль, но о противоположном берегу и речи быть не может — лед достаточно крепок, и его толщина к северу продолжает нарастать.

— Но мне нужно этой ночью быть в Портсмуте! — пыхтел толстяк. — Может вы не узнали меня, капитан, я конгрессмен Смит, Альберт Дж. Смит, к вашим услугам. Я должен немедленно попасть в Портсмут, чтобы поддержать своего коллегу по конгрессу, мистера Линкольна, на сегодняшнем митинге.

— Что ж, извините, конгрессмен Смит, — грустно покачал головой капитан, — но даже если бы вам нужно было поддержать самого президента, я не смог бы сегодня высадить вас на другом берегу Огайо.

— Стыдитесь! — пыхтел этот коротышка. — Как! Я приехал для этого от самого Эвансвилля, а мистер Линкольн специально прервал свою поездку домой ради этой встречи и сейчас ожидает меня в Портсмуте. Послушайте, капитан, нам предстоит обсудить такие проблемы национальной важности, как рабство…

— Проблема рабства! — воскликнул капитан. — Ну, сэр, как по мне, вы вполне можете сойти на берег в Кентукки и рассказать все, что об этом думаете. Посмотрим, какой теплый прием вам окажут!

И он ушел, весь раскрасневшись от гнева, предоставив маленькому конгрессмену бормотать и ругаться дальше. Теперь мне не нужно вам рассказывать, что капитан был южанином, но я был достаточно заинтригован тем, как снова пересеклись наши пути с мистером Линкольном. Мне это показалось хорошим доводом в пользу того, чтобы вернуться в Цинциннати, предоставив Портсмут в его полное распоряжение. Линкольн, с его острыми глазками и неожиданными вопросами, был последним человеком, которого я бы хотел сейчас встретить.

Но Касси это не понравилось; она предпочитала даже высадку в Кентукки возвращению в Цинциннати и снова указала мне на то, что чем выше мы поднимемся по реке, тем в большей будем безопасности. Девчонка была уверена, что найдется какой-нибудь паром, на котором можно будет переправиться в Портсмут; всего лишь небольшая прогулка вдоль берега, говорила она, и мы сможем поехать подальше от реки — в Колумбус, из которого быстро доберемся до Питтсбурга.

Ну, если Касси была не против, то и я не возражал, поскольку полагал, что к этому времени мы должны были уже далеко опередить погоню, но я заметил, как она заколебалась у трапа, осматривая берег у рыбачьей пристани, а когда, наконец, двинулась по скрипящим деревянным ступенькам, то шаги ее были медленными и нерешительными. Неожиданно она замерла, схватила меня за руку и прошептала:

— Вернемся! Я не хочу больше ступать на эту проклятую землю, — я чувствую, что здесь нас подстерегает зло! О, мы не должны высаживаться! Пожалуйста, давай вернемся, пока еще не поздно!

Но было уже поздно, поскольку пароход, высадив с дюжину пассажиров, вместе с нами и разъяренным конгрессменом, уже отходил от пристани, издав гудок, похожий на крик пропащей души. Касси вся задрожала и поплотнее завернулась в свою вуаль. Сказать по правде, сам я не слишком озирался по сторонам — вокруг была лишь небольшая пристань с маленькой таверной и унылый сельский пейзаж, раскинувшийся по обе стороны.

По крайней мере, пока ничего страшного не происходило. Остальные пассажиры сгрудились у входа в таверну, расспрашивая о пароме, и вскоре стало ясно, что чуть позже вроде должен быть один какой-то, но из-за льда абсолютной уверенности в этом не было. Большинство наших попутчиков решило остаться и подождать, но Касси настояла, чтобы мы немного прошлись вдоль берега. На некотором расстоянии, на противоположном берегу, был виден Портсмут, и представлялось, что паром подойдет именно оттуда.

Мы медленно шли, волоча наши чемоданы, по дорожке, которая бежала вдоль реки между деревьев. Был холодный серый день, сильный ветер свистел в ветвях деревьев, а по мутно-коричневой поверхности Огайо тут и там прокатывались барашки. На небе висели тяжелые тучи, казалось, что вот-вот пойдет снег, а воздух был непривычно сырым и холодным. Пока мы шли, Касси молчала, однако ее последние слова все еще звенели у меня в ушах. И хоть я уверял себя, что мы в полной безопасности, но все же заметил, что озираюсь на каждом шагу, внимательно осматривая пустынную грязную дорогу, которая мрачно и молчаливо раскинулась под холодным зимним небом.

Мы, должно быть, шли уже около часа и хотя было еще только несколько часов пополудни, мне показалось, что уже смеркается, когда заметили впереди строения и подошли к небольшой деревеньке, прилепившейся на берегу реки. Теперь мы были почти напротив Портсмута, огоньки которого мерцали на другой стороне реки. Река здесь казалась больше забитой льдом, однако, колыхаясь и журча, она все же медленно катила свои волны.

Владелец местного кабачка просто рассмеялся в ответ на наши робкие попытки разузнать что-либо о пароме. По его мнению, уже этой ночью лед мог застыть, и мы могли бы перейти по нему реку. У него не было свободных комнат, но он все же пообещал пристроить нас где-нибудь на ночь, а пока предложил жареной ветчины и кофе.

— Мы переночуем в Фишерс-Лендинг, — сказал было я, но Касси устало соскользнула на скамью, не ответив ни слова. Я предложил ей глотнуть кофе, но она только покачала головой, а когда я напомнил, что потерпеть придется всего лишь одну ночь, прошептала:

— Это теперь совсем рядом, я чувствую, как черные тени все приближаются к нам. О Боже, Боже! Зачем я вновь ступила ногой на этот проклятый берег!

— Какие еще, к черту, тени? — фыркнул я, так как и мои нервы были натянуты, как струны. — Мы здесь уютно устроились, а до Огайо и вовсе доплюнуть можно! Мы добрались аж сюда — так кто же, во имя Господа, может остановить нас сейчас?

И как будто отвечая на мой вопрос, откуда-то снаружи, со стороны дороги, послышался собачий визг и лай.

Касси вздрогнула, а у меня вдруг сердце ушло в пятки, хотя что, казалось бы, такого, если залаяла собака? Затем раздался стук шагов и звук мужских голосов, дверь распахнулась и с полдюжины крепких молодцов вошли в зал и крикнули хозяину, чтобы он принес им выпить и закусить. Мне они не понравились с первого взгляда: огромные крепкие парни с пистолетами за поясом, а у двоих из них были винтовки. Их вожаком был высокий чернобородый негодяй с перебитым носом, который окинул меня тяжелым взглядом, неохотно процедил «Добрый день» и вернулся к дверям, чтобы прикрикнуть на собак, привязанных снаружи. Я почувствовал, что Касси приникла ко мне, вся дрожа, и уловил ее чуть слышный шепот:

— Охотники за рабами! О, Господи, помоги нам!

Я подавил инстинктивное желание юркнуть за двери — что-то слишком часто мне приходилось уносить ноги в течение этого путешествия. Во рту у меня пересохло, а руки тряслись, но я заставил себя допить кофе и даже спросил у Касси, громко и спокойно, не хотела бы она съесть еще чего-нибудь. По правде, нам нужно было убираться отсюда и чем скорее, тем лучше, но при этом необходимо было не возбуждать подозрений, иначе нам крышка.

Вошедшие говорили так много, что наше молчание осталось незамеченным, и первые же их слова подтвердили опасения Касси.

— Этот негр, что сбежал от Томпсона, прячется в Мейсонс-Боттом, — проскрипел один из них, — вечно эти беглецы пытаются пробраться на паром в Портсмут. Но сегодня ночью парома уж точно не будет, так что пусть попробует пролежать ночку на морозе — собакам будет меньше работы утром.

— Да, с паромом дела плохи, — сказал их вожак, — его просто некому вести. Все собрались на этот чертов аболиционистский митинг.

— С каких это пор ты ходишь на аболиционистские митинги, Бак?

— С тех самых, как узнал, что этот сукин сын, адвокатишка из Иллинойса, собирается на нем выступать. Наш драгоценный мистер чертов конгрессмен Линкольн. Ненавижу этого ублюдка!

— Уж не хочешь ли ты захватить с собой парочку тухлых яиц? — со смехом спросил другой.

— Может быть, очень может быть, если дела и дальше так пойдут. Я еще смогу захватить с собой хорошую дубинку, большой мешок перьев и разогрею хорошую порцию сапожного дегтя. Думаю, это — единственный способ несколько сбить спесь с этих негролюбов.

— Еще надежнее это можно сделать при помощи веревки или пули, — добавил кто-то.

Я почувствовал, что Касси затрепетала и вдруг шепнула дрожащим голосом:

— Мы должны бежать! Я больше не могу здесь находиться! Пожалуйста, давай уйдем отсюда — куда угодно, только подальше от них!

Я понял, что она вот-вот сорвется — та самая девчонка, что убила двух человек на темной проселочной дороге, — так что я помог ей подняться на ноги и, пробормотав приветствие, повел ее к дверям. Конечно же, они обернулись, чтобы посмотреть на нас и вожак, Бак, поинтересовался:

— Этой ночью парома не будет, мистер. Куда это вы собрались?

— Э-э… в Фишерс-Лэндинг, — ответил я.

— Там тоже не будет парома, — заметил он, — лучше уж вам переночевать здесь.

Я колебался.

— Думаю, мы все же лучше прогуляемся, — наконец выдавил я, — пойдем, дорогая.

Мы уже были почти у дверей когда он сказал:

— Минуточку, мистер, — он наклонился вперед на своем табурете, и на его роже непонятно отчего появилась гнусная ухмылка, — извините за вопрос, но ваша спутница — она белая леди?

Напряженный, я повернулся к нему.

— А если и нет?

— Понимаю, что нет, — проворчал он, поднимаясь. — Хотя слишком уж красиво одета для черномазой.

— Я люблю наряжать своих женщин. — Я старался говорить твердо, но это было нелегко.

— Конечно, конечно, — согласился главарь, закладывая большие пальцы за пояс, — но когда я вижу черных леди, закутанных вуалью, да еще дрожащих, как в лихорадке, мне всегда становится интересно. — Он отбросил табурет ударом ноги и подошел ближе: — Как тебя зовут, девка?

Я увидел, как глаза Касси сверкнули сквозь вуаль, и вдруг она перестала дрожать.

— Спросите моего хозяина, мистер, — твердо сказала она.

Он было хотел зареветь, но сдержался.

— Тоже правильно. Итак, мистер — как ее зовут?

— Белинда.

— Ой ли? — неожиданно он метнулся вперед так быстро, что я не успел остановить его, и отбросил вуаль, засмеявшись, когда Касси в испуге отпрянула. — Ладно, ладно! Такая же хорошенькая, как и дерзкая. Вы счастливчик, мистер. А вас как зовут?

— Дж. С. Стаббз, — ответил я, — и будь я проклят, если…

— Ты точно будешь проклят, если я только не ошибаюсь, — ощерился он, — Белинда и Дж. С. Стаббз, а? Подождите немного, я только взгляну вот на это. — И он вытащил из кармана пригоршню бумаг. — Я уже давно положил на вас глаз, мистер Дж. С. Стаббз, а теперь я как следует разглядел вашу черномазую милашку, и мне показалось — ну где же она — о, вот и нашлась. Угу, мистер Стаббз, я подозреваю, что на самом деле вы вовсе не мистер Стаббз, а мистер Фицрой Говард, который несколько дней назад продавал в Мемфисе красивую черную девчонку по имени Касси и…

Вожак вдруг замолчал на полуслове, так как увидел смотрящее на него дуло моего кольта. Делать больше было нечего. Поняв, что мы попались, я выхватил револьвер из-под жилета, а когда он подался было назад, а его рука метнулась к поясу, ткнул стволом ему в диафрагму и крикнул прямо в лицо:

— Дернись только, и твои кишки долетят до Огайо! Эй, вы, остальные, поднимите-ка руки вверх, да поживей, иначе вмиг уложу вашего приятеля!

Мое лицо покраснело от страха, а палец дрожал на курке, но для них я, должно быть, представлял ужасающее зрелище. Они подняли руки, ружья звякнули об пол, а уродливое лицо Бака пожелтело. Он отпрянул, его губы задрожали и то, что он испугался, вдруг придало мне мужества.

— Всем на пол, черт вас побери — быстро! На пол, я сказал, не то вышибу тебе мозги!

Бак тяжело рухнул на доски, а остальные последовали его примеру. Я не смог заставить себя пройти и собрать их оружие и, клянусь жизнью, абсолютно не представлял себе, что делать дальше. Я стоял, проклиная их, и размышлял, стоит ли застрелить Бака на месте, но для этого мне не хватало решимости. Он приподнял голову и хрипло крикнул:

— Вы никуда от нас не денетесь, мистер! Мы вас схватим, не пройдете и мили — вас и эту желтую шлюху! Вы за все это заплатите…

Я зарычал и надвинулся на него, размахивая пистолетом, так что ему снова пришлось уткнуться в пол, а я, пятясь, выбрался за двери, все еще держа их на мушке. Кольт в моих руках трясся, как желе. Я не мог думать, на это просто не было времени. Если мы сейчас бросимся бежать, то куда? Они перехватят нас с помощью своих проклятущих собак, если только не найдется способ как-нибудь их обмануть! Неожиданная надежда вдруг озарила меня, и я глянул на Касси. Она стояла рядом, дрожа, как загнанный зверь, но даже если и была испугана, то не настолько, чтобы стать абсолютно беспомощной.

— Касси! — коротко бросил я. — Ты умеешь обращаться с пистолетом?

Она кивнула.

— Тогда возьми это, — сказал я, — держи их на мушке, и если кто-нибудь хоть пальцем шевельнет, стреляй этой свинье прямо в живот! Вот так, держи. Хорошая девочка, молодец — я буду через минуту!

— Что? — она смотрела на меня дикими глазами. — Куда ты…

— Не спрашивай ни о чем! Верь мне!

И с этими словами я выскользнул за двери, закрыл их за собой и припустил не хуже настоящей гончей. Я успею пробежать с четверть мили или даже больше, прежде чем Касси начнет что-то подозревать или им удастся ее обезоружить, но эти четверть мили будут означать для меня разницу между жизнью и смертью. Однако как только надежда вновь начала оживать во мне, ужасная темная тень мелькнула рядом, белые когти скользнули у самого моего бока, зубы впились в полы моего сюртука, и я рухнул, сцепившись с одним из этих дьявольских псов, который с рычанием тянул меня по земле.

Спасибо Господу, я упал почти на пределе, до которого они могли дотянуться на своих привязях. Думаю, что этот пес бросился на меня, потому что безошибочно опознал во мне беглеца, и теперь он рвался на цепи, чтобы наскочить на меня. Я подпрыгнул, чтобы освободиться, и тут услышал крик Касси в таверне, кольт громыхнул, кто-то заорал от боли и дверь распахнулась. Касси бросилась бежать, не разбирая дороги, к зарослям на берегу реки. Я даже не взглянул в сторону таверны, а гигантскими прыжками изо всех сил бросился прямо за ней, на каждом шагу ожидая пули в спину.

На счастье, густые кусты начинались уже в дюжине ярдов, но к тому времени как я их достиг, Касси уже порядочно опередила меня. Думаю, что меня вел за ней слепой инстинкт, поскольку теперь мои надежды спастись в одиночку были похоронены событиями в чертовой забегаловке, что бы там ни произошло — подумать только, эта глупая сука Касси не смогла удержать их на мушке дольше двух секунд — и теперь не оставалось ничего, кроме как дуть во все лопатки. Смеркалось, однако было еще недостаточно темно, и я видел, как она бежит по берегу в восточном направлении.

Я нырнул в овраг и окликнул ее, а мои мысли были заняты поиском ответа на вопрос, куда же нам деваться. Может спрятаться — нет, Боже, у них же собаки! И мы не сможем оторваться от них, убегая вдоль берега. Куда же тогда? Те же мысли, должно быть, пришли и в голову Касси, поскольку, когда я нагнал ее и уже слышал крики преследователей в сотне ярдов у меня за спиной, она вдруг резко повернула и с отчаянным криком бросилась к воде.

— Нет! Нет! — воскликнул я. — Только не по льду — тут мы точно пропадем!

Но она как будто не слышала. От ближайшей льдины Касси отделяла узкая полоска коричневой воды, но она преодолела ее, как настоящий охотник — скользя, падая, вновь поднимаясь и карабкаясь вперед. О, Боже, думал я, да она сумасшедшая. Но тут я осмотрелся по сторонам и увидел наших преследователей, выбежавших из таверны, а собаки заливались лаем все ближе и ближе. Я бросился на берег, заскользил по льду и шлепнулся, больно ударившись о мерзлую корку. Когда мне, наконец, удалось вновь подняться на ноги, балансируя среди массы ледяных обломков, которая колыхалась передо мной, подобно гигантским плотам, я заметил Касси, которая готовилась спрыгнуть на плоскую льдину. Ей это удалось, и я прыгнул вслед за ней. Каким-то образом я удержался на ногах и проскользил почти тридцать ярдов из конца в конец плавучей глыбы.

За ней снова громоздились ледяные обломки, колышущиеся на течении, но они так плотно сбились в кучу, что нам удалось по ним вскарабкаться. В какой-то момент моя нога провалилась в щель, и я чуть было не растянулся во весь рост. Касси была в двадцати ярдах впереди, и, помнится, я все орал ей, прося меня подождать — один Бог знает зачем. Затем у меня за спиной прогрохотал выстрел и, оглянувшись через плечо, я увидел, что преследователи спускаются с берега и пытаются пробраться по льду вслед за нами.

Боже! Это был настоящий кошмар. Если бы у меня было время об этом подумать, я бы умер от ужаса, но страх все гнал меня вперед, и я бежал, оскальзываясь, бормоча молитвы вперемешку с проклятиями, в кровь разбивая руки и колени, пытаясь лишь не упустить из виду темную фигурку Касси, мелькающую среди колышущихся глыб. Вокруг страшно скрежетал лед; он выскальзывал из-под ног, треща и вздыбливаясь. Вдруг я заметил, как Касси остановилась и медленно опустилась на колени. Она стонала и плакала, но тут раздались еще два выстрела, и пули просвистели над нами во мраке.

Когда я вновь взглянул на Касси, она пыталась подняться на ноги, глядя дикими глазами куда-то мне за спину. Ее платье висело лохмотьями, руки были черны от крови, а волосы были растрепаны, как у ведьмы. Но она все же поднялась, перепрыгнула через очередную трещину и, пошатываясь, побрела по неровной поверхности. Я также хотел было прыгнуть, но поскользнулся и рухнул в ледяную воду.

Холод обжег меня, и я громко вскрикнул, Касси обернулась и на четвереньках осторожно подползла к краю льдины. Я схватил ее за руку и каким-то образом смог выкарабкаться из воды. Лай собак стал еще ближе, снова прогрохотал выстрел, ужасная боль пронизала мою ягодицу, и я рухнул на лед. Касси вскрикнула, чей-то мужской голос неподалеку отозвался радостным криком, и я ощутил, как теплая кровь стекает у меня по ноге.

— Боже мой, ты ранен? — закричала она, и по какой-то идиотской причине мне почему-то представилась надгробная плита с надписью: «Здесь лежит Гарри Флэшмен из Одиннадцатого гусарского, подстреленный в задницу при переправе через реку Огайо».

Боль была сильной, но я все же мог шевелить ногой, а Касси схватила меня за руку, помогая подняться.

— Уже недалеко, еще чуть-чуть! — кричала она, и сквозь туман окутывающей меня боли я уже различал близкие огни на том берегу реки. Если только нам удастся выбраться на сушу, мы сможем спрятаться или даже пробраться в Портсмут, где нам помогут, но тут рана вновь дала о себе знать, нога вдруг онемела, и я снова завалился на бок. Мы уже были не более чем в пятидесяти ярдах от берега, а впереди был почти ровный лед, но силы покидали меня. Я оглянулся — Бак со своими приятелями корячился в какой-нибудь сотне ярдов за нами, а голос Касси бился у меня в ушах:

— Поднимайся! Вставай! Еще совсем немного! Ну, попробуй же!

— Черт тебя побери, — воскликнул я, — я не могу, я же ранен!

Она издала нечленораздельный крик, а затем — клянусь Богом! — она закинула обе мои руки себе за спину и так поволокла меня по льду. В этом стройном теле должна была таиться немалая сила, так как я парень в теле, а она и без того была измождена. Но она все тащила меня, пока мы не рухнули вместе уже у самого берега. А потом мы вновь, скользя и барахтаясь, пробирались по забитому битым льдом мелководью и, наконец, выбрались на грязный берег Огайо. [ХХХIХ*]

— Свободная земля! — всхлипнула Касси. — Свободная!

Но тут пуля с чавканьем ударила в ил прямо между нами, напоминая, что до полной безопасности нам еще далеко. Этот выстрел, должно быть, как-то воздействовал на мои мускулы, так как мне удалось при помощи Касси взобраться на берег и мы побрели вперед, туда, где мерцали огни Портсмута. До города было не более полумили, но попробуйте пробежать эти полмили с пулей в заднице! Касси поддерживала меня, и все же я мог лишь ковылять. Мы тащились в сумерках, на дороге показались силуэты людей, которые смотрели на нас и окликали. Перед тем как подойти к ним, мы миновали дерево, на котором я разглядел большой желтый лист, где было написано что-то вроде: «Сегодня большой митинг. Приглашаются все!» И заглавными буквами ниже были напечатаны имена «ЛИНКОЛЬН» и «СМИТ».

Я бездумно глазел на это, но вдруг вспомнил о маленьком толстяке на пароходе, который и был Смитом, а он как раз говорил, что Линкольн будет выступать в Портсмуте. У меня хватило соображения понять, что раз там будет Линкольн, то послушать его соберутся противники рабства и друзья беглецов вроде нас. Еще пару часов назад я боялся встречи с Линкольном, как чумы, но теперь это был вопрос жизни и смерти — и мне пришло в голову кое-что еще. Не знаю почему, но я вдруг хорошо представил себе этого большого человека, его длинные костлявые пальцы и темные, смеющиеся глаза — Бог мой, я должен встретиться с Линкольном! Лишь бы добраться до него, с ним мы будем в безопасности. Никто не посмеет тронуть нас, если он здесь. Пока мы с Касси ковыляли по дороге, я слышал удивленные голоса:

— Кто они? Что все это значит? Черт побери, да он истекает кровью, смотри, его подстрелили!

Я смог собраться с силами, чтобы крикнуть:

— Мистер Линкольн, где я могу найти мистера Линкольна?

— Клянусь великим змеем, парень! — надо мной склонилось чье-то лицо. — Ты кто? Что за…

— Охотники за рабами! — воскликнула Касси. — Прямо за нами — с ружьями и собаками!

— Что ты говоришь, девочка? Охотники за рабами? Черт побери, надо забирать вас отсюда — сюда, Генри, протяни ему руку! А ты, Джон, беги к своему дяде, и быстро у меня! Скажи ему, что охотники за рабами переправились через реку, — быстрее, мальчик, нельзя терять ни минуты!

Я чуть не зарыдал от облегчения, но стоило мне повернуть голову, как я сразу заметил на некотором расстоянии темные фигурки, выкарабкивающиеся на берег, и услышал лай этих их проклятых псов.

— Во имя Господа, отведите меня к Линкольну! — закричал я. — Где он? В каком доме?

— Линкольн? Вы имеете в виду мистера Авраама Линкольна? Он у судьи Пэйна, не так ли, Гарри? Пойдемте, мистер, это недалеко, если вы можете идти. Эй, Гарри, помоги леди. Вот сюда, а теперь побыстрее!

Кое-как я собрался с силами настолько, что мог ковылять довольно быстро, и, по счастью, нужный дом находился всего лишь в нескольких фарлонгах[78] впереди. Сзади послышался шум, и я сообразил, что Бак с его приятелями, похоже, нарвались на граждан Огайо, которым отнюдь не нравились подобные незваные гости. Однако пока стороны вступили лишь в словесную перепалку, так как когда мы завернули в широкие ворота, а наши попутчики помогли нам преодолеть длинную аллею, ведущую к красивому белому дому, я снова услышал лай и даже вроде бы голос Бака, кричавшего что-то сердито. Мы поднялись по ступенькам, кто-то загрохотал в двери. Они приоткрылись, и показалась голова перепуганного негра, но я бросился вперед, оттолкнул его, а один из мужчин следом за мной помог войти Касси. Мы оказались в большом, хорошо освещенном холле. Помнится, ковер был темно-красным, а на стене, над лестницей, были нарисованы чудные фрески. Из комнат повыскакивали люди — два или три джентльмена и леди, которая при виде нас сдавленно вскрикнула.

— Боже милостивый! — воскликнул один из джентльменов. — Что это значит? Кто вы?

— Линкольн! — воскликнул я и тут моя раненая нога подломилась и мне пришлось тяжело осесть на пол. — Где Линкольн? Я хочу его видеть. Я ранен в спину охотниками за рабами! Линкольн!

Тут поднялась большая суета, а я дохромал до лестницы и почти повис на нижней ступеньке, уцепившись за перила — как вы понимаете, сесть я не мог. Касси вместе с мужчиной, который ее поддерживал, последовали за мной и тяжело опустились на стулья, а прекрасно одетые леди и джентльмены все еще с изумлением рассматривали нас — два испуганных, истекающих кровью пугала, оставлявших за собой грязные следы на этом замечательном ковре. Наконец, плотный мужчина с седой бородой, стоящий прямо против меня, воскликнул:

— Как вы осмелились, сэр? Кто вы и что…

— Линкольн, — по-прежнему хрипел я, — где Линкольн?

— Я здесь, — произнес знакомый голос. — Что вам от меня нужно?

Он стоял рядом со мной, удивленно нахмурившись.

— Я — Фицговард, — пробормотал я, — помните?

— Фицговард? Я не…

— Нет, не Фицговард, черт его побери. Подождите, сейчас — я Арнольд — нет, о Боже, нет! — мои мысли отчаянно путались. — Нет, я Комбер. Лейтенант Комбер. Вы помните меня?

Он отшатнулся в изумлении.

— Комбер? Английский офицер — но каким образом…?

— Эта девушка — рабыня, — выдохнул я. — Я спас ее, вывез с Юга, нас выследили охотники за рабами, гнались за нами через реку и до сих пор преследуют. — Должно быть само провидение вложило мне в уста нужные слова: — Не дайте им забрать ее! Спасите ее, во имя Господа!

Это должно было произвести впечатление, особенно на всех остальных, поскольку я услышал общий вздох ужаса и жалости, а одна из женщин — маленькое уродливое толстое создание — протолкалась к Касси и схватила ее за руки.

— Но… но, да что вы! — Плотный бородач был сама тревога.

— Как? Беглая рабыня? Септи, сию же минуту запри дверь! А это что такое? Боже мой, кровь! Какого дьявола? Кто…?

Я взглянул на дверь, и сердце у меня ушло в пятки. Старый негр, выпучив глаза, вцепился в засов, словно без этого не смог бы устоять на ногах, люди вокруг нас подались назад, а седобородый, который, как я понял, и был судьей Пэйном, вдруг замолчал. В дверном проеме стоял Бак, в разорванной и покрытой грязью одежде, сжимая ружье в левой руке, а за ним виднелись волосатые рожи его спутников. Бак криво ухмыльнулся, презрительно выпятив нижнюю губу, и, подняв свободную руку, указал на Касси.

— Это — беглая рабыня, мистер, а у меня лицензия на охоту за беглыми рабами! Этот негодяй у лестницы — чертов вонючий жулик, который ее похитил! — Бак сделал шаг вперед, входя в холл. — Я собираюсь забрать обоих туда, где их уже ждут!

Пэйн судорожно сглотнул.

— Великий Боже, — пробормотал он, — Что, что? Это недопустимо! Сначала эти двое, а теперь еще и… Вы что же, думаете, мой дом — невольничий рынок?

— Я хочу забрать их обоих, — снова начал было Бак, но тут же сообразил, где находится, — весьма сожалею о подобном вторжении, мистер, но они прибежали сюда, а я лишь следовал за ними. Так что, если вы готовы отдать их нам, мы более не будем беспокоить вас и ваших леди.

На секунду воцарилась мертвая тишина. Затем Бак требовательно добавил:

— Таков закон. Закон — на моей стороне!

Я почувствовал, как Линкольн рядом со мной весь напрягся.

— Бога ради, — прошептал я, — не дайте им забрать нас!

Он сделал шаг вперед, подойдя к судье Пэйну, и я услышал, как одна из леди судорожно всхлипнула, — первые признаки истерики. Но тут Линкольн очень спокойно произнес:

— Закон запрещает насильственное вторжение в чужой дом.

— Действительно, так и есть! — воскликнул судья. — Убирайтесь отсюда, сэр, сию же минуту и забирайте с собой ваших бандитов!

Бак мрачно поглядел на него:

— Я не применяю силы. Я преследую беглую рабыню, как мне это предписано законом. Если кто-то встает у меня на пути, укрывая беглых рабов, то это преступление! Я знаю законы, мистер, и поэтому говорю вам — выставите их за двери или не мешайте нам сделать это. Потому что если они не выйдут из дома, то мы войдем в дом!

При этих словах судья Пэйн подался назад, остальные также отступили, а несколько женщин даже укрылись в гостиной, но только не уродливая толстушка, обнявшая Касси за плечи.

— Вы больше не сделаете ни шагу! — закричала она. — Натан, не пускай их! И волос с головы бедняжки не упадет в этом доме! Назад, ты, грубиян!

— Но, моя дорогая! — взволнованно воскликнул Пэйн. — Если то, что он говорит — правда, то, боюсь, у нас нет выбора…

— Кто сказал, что это правда? Успокойся, дитя мое, они тебя не тронут.

— Послушайте, мисси, — Бак важно выступил вперед, опустил ружье и теперь нависал над ней своей громоздкой, почти квадратной тушей, а его приятели толпились у него за спиной. — Лучше прислушайтесь к тому, что сказал этот старик. Закон — на нашей стороне. — Он взглянул на Линкольна, который, не шевелясь, стоял прямо у него на пути: — Ну-ка, отойди.

Линкольн по-прежнему даже не пошевелился. Он стоял в свободной позе, а его речь была все такой же медленной и спокойной.

— Что касается закона, — заметил Линкольн, — вы говорите, что это — беглая рабыня, а этот человек украл ее. Но мы не знаем, правда ли это, не так ли? Вполне возможно, они расскажут совсем другую историю. Я и сам немного разбираюсь в законах, дружище, и могу предположить, что если вы имеете какие-либо права на этих двоих, то должны представить их в соответствующей форме, то есть через суд. Причем через суд в Огайо, — подчеркнул он. — И, как юрист, я бы посоветовал вам не отягчать ваше дело, вламываясь в чужой дом с оружием в руках. Или, к примеру, пачкая этой леди ковер. Если у вас есть какие-либо требования, то предъявите их в соответствующем месте, — он немного помолчал. — А пока спокойной ночи, сэр.

Это было сказано так спокойно и с такой уверенностью, что я чуть не застонал от облегчения, слушая его, но, как оказалось, я плохо знал рабовладельцев. Бак лишь хмыкнул и ухмыльнулся прямо ему в лицо.

— О, да, знаю я эти суды! Приходилось мне бывать в этих ваших судах!

— Полагаю, что так, — небрежно обронил Линкольн.

— А! Так вы, должно быть, один из этих проклятых законников, не так ли? Ладно, тогда я вам кое-что скажу, мистер — я знаю про эти чертовы суды достаточно, чтобы сказать: все их решения для меня гроша ломаного не стоят! Я — здесь и эти проклятые беглецы — тоже. И если я заберу их отсюда тихо и спокойно, то нам не понадобится беспокоить судью и присяжных. Как по мне, так я вполне ясно ответил на все вопросы, что мне здесь задавали, и меня не собьешь с толку всеми вашими хитрыми речами. Этот парень и черномазая девчонка уйдут со мной!

И он шевельнул стволом своей винтовки.

— То есть вы собираетесь захватить их силой, — спокойно уточнил Линкольн, — это так?

— Могу поклясться, что так! Полагаю, никакие суды мне при этом не понадобятся! Мы сами осуществим правосудие, понятно?

Я задрожал, слушая эти слова. «Боже, — подумал я, — нам конец — сила на его стороне. Если он захочет войти и вытащить нас отсюда, закон его оправдает. Конечно же, потом пойдут протесты и поднимется небольшой местный шум, но что это даст нам, если они снова переправят нас на южный берег реки?» Касси застонала, а я в отчаянии бессильно повис, цепляясь за перила. Но Линкольн лишь рассмеялся, качая головой:

— Значит, таково ваше решение, мистер…?

— Я — Бак Робинсон…

— Бак, этого вполне достаточно. Так, значит, таков твой стиль, Бак? Грубая сила, а потом можно говорить, что угодно. Ну что ж, полагаю в этом есть своя логика, но знаешь ли, Бак — мне это не нравится. Там, откуда я приехал, так дела не делаются.

— Да мне наплевать, как делаются такие вещи там, откуда вы приехали, мистер Умник. — Бак пренебрежительно сплюнул. — Дайте мне пройти!

— Так, — сказал Линкольн, по-прежнему не сходя с места, — ну что ж, я изложил свою точку зрения вполне ясно, и ты ответил, что обо всем этом думаешь, по-своему превосходно. И поскольку ты не слушаешь приводимых аргументов и полагаешься на право силы что ж, тогда мне придется оперировать твоими методами, не правда ли? Итак…

— Закройте пасть и отойдите, мистер! — зарычал Бак. — Я вас честно предупреждал!

— А теперь я предупреждаю тебя, Бак! — голос Линкольна вдруг стал неожиданно резким. — О, я думаю, что знаю тебя! Ты считаешь себя эдаким жестким парнем из Кентукки с дубленой кожей, в жилах которого течет кровь змеи, с повадками медведя-гризли, которому сам черт не брат? Ты убил больше негров, чем дизентерия, и даже твоя бабушка даст сто очков вперед любому белому мужчине из штата Теннесси? Ты громко говоришь и громко топаешь, делаешь все, что захочешь, и если какой-нибудь «проклятый законник» в приличном костюме встает у тебя на пути, ты можешь просто раздавить его, а? Ведь он не человек дела, не так ли? Не то, что ты, Бак — особенно, если у тебя за спиной целая банда! Да, сэр, конечно же, ты — человек дела!

Бак вытаращился на него, открыв от изумления рот и покраснев от гнева, но Линкольн продолжал все тем же твердым голосом.

— Так вот, Бак, и я также — человек дела. Более того — к сведению всех большеротых пожирателей бекона вроде тебя, перед тобой не кто-то там, а кто-то-тамер из Индианы, которому приходилось одним плевком сбивать с ног малых и посильнее тебя. [ХL*] Если сомневаешься в этом, давай, начинай! Тебе нужны эти люди, и ты собираешься их забрать? — Он жестом указал на Касси. — Ну, что ж, Бак, попытайся. Только попробуй!

Весь мир убедился в том, что Авраам Линкольн — великий оратор. Это случилось после его знаменитой речи в Геттисберге.[79] Ну а я-то понял это гораздо раньше, когда он бросал одно слово за другим прямо в физиономию пышущему яростью бородатому негодяю с винтовкой. Я не мог видеть лица Линкольна, но я никогда не забуду его высокую нескладную фигуры в скверно подогнанном сюртуке, которая не размахивала руками, почем зря расточая эмоции, а наоборот, непоколебимой крутой скалой возвышалась посреди холла. Одному Богу известно, какие нервы нужно иметь, чтобы говорить вот так перед лицом шестерых вооруженных мужчин. Но когда я вспоминаю о том дне, то снова слышу жесткий, размеренный и скрипучий голос Линкольна, буквально ощущаю ту силу, что, должно быть, излучали его глаза, и не перестаю удивляться, как вообще у Бака хватило выдержки устоять перед Эйбом. Однако он выдержал всего примерно с полминуты, переводя взгляд с Касси на Линкольна и обратно. Дважды Бак пытался заговорить и дважды смолкал. Этот смелый и грубый парень с ружьем в руках был бы мне даже симпатичен, находись он на более безопасном расстоянии. Поскольку я сам задира и трус, то могу сказать, что Бак в конце концов поступил так, как и я бы сделал на его месте. Он жег Линкольна взглядом и тяжело дышал, но это уже был предел его возможностей. А затем сквозь приоткрытые двери послышался шум приближающихся голосов и стук торопливых шагов большого количества людей.

— Сомневаюсь, что это прибыли ополченцы из Кентукки, — усмехнулся Линкольн. — Тебе бы лучше убраться отсюда, Бак.

Тот замер, все еще колеблясь, затем с проклятием резко повернулся и двинулся к дверям. Там он вновь обернулся к нам, потемнев от ярости, и погрозил пальцем.

— Я еще вернусь! — прорычал он. — Не сомневайтесь, мистер, я вернусь, и со мной вернется Закон! Тогда мы еще посмотрим, черт побери! Я найду на вас управу!

Шаги охотников за рабами прогрохотали вниз по ступенькам, сопровождаемые проклятиями Бака и его друзей. Когда же двери закрылись, а выкрики, наконец, затихли, Линкольн повернулся и посмотрел на меня. Он был спокоен, лишь на лбу у него выступили маленькие капельки пота.

— Древние в своей мудрости глубоко изучили законы риторики, — проговорил он, — но я сомневаюсь, что им когда-нибудь приходилось встречаться с такими, как Бак Робинсон. Хотя, возможно, и приходилось. — Его губы растянулись в усмешке. — Он здоровый парень, и даже в чем-то симпатичный. Но полагаю, что даже сам Цицерон с большим удовольствием придушил бы его где-нибудь в тихом уголке. Возможно, даже с большим удовольствием, чем меня самого.

Линкольн одернул сюртук и похрустел пальцами.

— И что же теперь, мистер Комбер…?