Флэш без козырей

VIII

Мне приходилось слышать нечто подобное, наверное, на дюжине различных языков, но все же я замер, парализованный ужасом. Моей первой мыслью было, что это американские моряки, и внутри у меня все похолодело. Как, ко всем чертям, они сумели меня выследить? Смогу ли я вырваться? Но на это не приходилось даже надеяться. Ребята хорошо знали свое дело: один стоял в паре ярдов передо мной, а два других — по обеим сторонам и несколько сзади. Но если нельзя смыться, то можно ведь как-то вывернуться.

— Wer ruft mich? — рявкнул я требовательно, стараясь казаться грозным. — Was wollen sie?[69]

— Не пытайтесь пронять меня своим голландским, мистер Комбер, — насмешливо сказал тот, который был повыше, и мне все стало ясно — это моряки, а значит, моя песенка спета.

— А ты, ниггер, давай-ка сюда этот баул, — продолжал высокий. — Эй, Билли, проводи его на пирс и отпусти. А вы, мистер, идите вперед, да поживее. Делайте, что вам говорят, и останетесь целы, но только попробуйте сбежать — и вы покойник.

Дрожа от страха, я двинулся вперед, а здоровяк и его приятель шагали рядом со мной. Мы долго шли по какой-то боковой улочке, а затем блуждали в путанице тропинок, так что я абсолютно перестал понимать, где нахожусь. Но почему они уводят меня подальше от центральных улиц и зачем собирались вывести негра на пирс, прежде чем отпустить? Бог мой, да неужели они хотят убить меня? И в это самое мгновение высокий рявкнул:

— Стой тут! — И подошел ко мне вплотную.

Тут мои нервы не выдержали.

— Что вы от меня хотите? Что собираетесь делать? Во имя Господа, если вы с флота, то я могу все объяснить, могу…

— Мы не с флота, — коротко бросил он, — и не собираемся делать вам ничего плохого. — И уж совсем неожиданно добавил: — Вы — последний человек на земле, которому я бы хотел сделать что-то плохое.

Я впился в него взглядом, пытаясь рассмотреть лицо под тенью от низко надвинутой шляпы, но он продолжал:

— У меня с собой мешок и я одену его вам на голову, чтобы вы не знали, куда вас ведут. Не бойтесь — делайте все, что говорят, и с вами ничего не случится.

Он натянул мне на голову мешок, и я в панике задергался в его пыльных складках, но здоровяк взял меня за руку и спокойно произнес:

— Держите голову прямо. Вот так — это просто.

Мы прошли триста шестьдесят восемь шагов, сделали множество поворотов и, наконец, остановились. Я услышал, как заскрипели ворота и, когда мы снова двинулись вперед, под ногами у меня захрустел гравий. Затем несколько шагов по каменным ступенькам, открылась дверь, и мы оказались в доме. Дальше меня снова повели по ступеням, на сей раз покрытым ковром, куда-то наверх. К тому времени как мы двинулись по мягкому ковру, устилавшему коридор, я уже задыхался от ужаса. Затем послышался стук в дверь, и громкий голос произнес: «Войдите!» Меня толкнули вперед, с головы стянули мешок, и после того, как двери за мной закрылись, я обнаружил, что стою, моргая от света, в обширной, прекрасно меблированной библиотеке. Маленький лысый человечек, сидящий за большим дубовым столом, доброжелательно оглядел меня сквозь очки и махнул рукой в сторону свободного стула.

— Прошу вас садиться, мистер Комбер. И прежде чем вы наброситесь на меня с бурными протестами — на что вы, полагаю, имеете полное право, — позвольте мне принести свои самые искренние и сердечные извинения за… за, скажем так, не совсем обычную манеру приглашения. Не желаете ли все же присесть, сэр? Никто не собирается причинять вам ни малейшего вреда — напротив, заверяю вас. Садитесь же.

— Да кто вы такой, ко всем чертям? — воскликнул я. С виду это был просто дружелюбный, добродушный маленький человечек, в старомодном шейном платке и бриджах, а его блестящие серые глаза пристально изучали меня. — И что все это значит? — Чуть отойдя от ужаса, я уже был готов разозлиться.

— Именно это я и намереваюсь рассказать вам, как только вы сядете, — спокойно проговорил он. — Вот так-то лучше. Стаканчик портвейна? Нет, пожалуй, бренди подойдет больше, а? Хотя судя по всему, что я о вас слышал, ваши нервы не придется долго успокаивать.

Что ж, я никогда не отказываюсь от бренди, когда мне его столь любезно предлагают, поэтому я схватил стакан и сделал добрый глоток. Пока мой собеседник возвращался за стол, я окинул взглядом богато обставленную комнату с роскошным ковром и темными дубовыми панелями и почувствовал себя увереннее, хотя и не переставал удивляться.

— Ну что, уже лучше? — улыбнулся человечек. — Мистер Комбер, помимо извинений, я должен вам еще и объяснение, так вот оно. — Этот человек был американцем, и, судя по всему, хорошо образованным, но приглядевшись повнимательнее, становилось ясно, что он вовсе не такой уж милый добрячок, каким хочет казаться. — Для начала разрешите вас немного удивить. Я уже несколько дней ожидал возможности познакомиться с вами. В самом деле, если бы вы только не собирались отплыть сегодня ночью на «Королеве Англси» — именно на ней, сэр, теперь между нами не должно быть тайн, — я уже был готов прийти прямо к вам. О, да, я очень сильно хотел вас увидеть. Мы внимательно следили за вами, сэр. С тех самых пор, как вы прибыли в Вашингтон, хотя должен признать, что на некоторое время потеряли ваш след, когда вам удалось улизнуть из-под опеки капитана Фэйрбразера… — тут он хихикнул. — Очень, очень ловко. Конечно, мы все поняли, все. Почему бы нам и не понять?

Все это было удивительно, но я уже успокоился:

— Да неужели? Ну раз вы многое понимаете, то, полагаю, не собираетесь меня выдавать. Кто вы и кого представляете? Американское правительство?

Человечек рассмеялся.

— Нет. То есть не совсем. Тем не менее мы располагаем большим влиянием и большим количеством высокопоставленных друзей, в том числе и в правительстве, том самом правительстве, которое, боюсь, столь донимало вас нескромными вопросами. Это понятно, ведь вы обладаете тем, что, как мне известно, одно из официальных лиц назвало «опасной информацией», которую хочет заполучить Вашингтон. Однако вы хотите доставить ее прямиком домой, в Англию — абсолютно правильно, сэр. Так что вы улизнули от них и сегодня ночью готовились тайно отплыть в Ливерпуль.

Как видите, если он и ошибался в главном, то был абсолютно точен в деталях. Единственной его ошибкой было то, что он считал меня Комбером и не совсем верно понял мотивы моего побега из Нового Орлеана. Побега, который — черт его подери — он сам и поставил на грань срыва.

— Тогда не будете ли любезны рассказать мне, — начал я, — зачем вы притащили меня сюда под дулом пистолета, вместо того чтобы дать спокойно сесть на свое судно? Ради всего святого, сэр, я должен туда попасть!

— Вы никогда туда не попадете, — отрезал он. — Департамент Военно-морского флота хочет заполучить вас, мистер Комбер, в качестве свидетеля против ваших друзей-работорговцев, а правительство Соединенных Штатов, насколько мне известно, желает задать вам несколько вопросов насчет имен, которые вы держите в голове. Имен работорговцев, полагаю. — И тут он неожиданно резко сбросил маску старого шута, его рот сжался, а зубы оскалились, как у крысы. — Поверьте, мистер Комбер, пристань и пирс очень хорошо охраняются. Им известно, что вы собираетесь бежать.

— Но по какому праву они собираются задержать меня? — воскликнул я, покраснев.

Черт побери, стоит им только догадаться, что я на самом деле не Комбер, и этих прав у них будет более чем достаточно. Может быть, они уже догадались, но зато мой новый маленький друг пока, очевидно, об этом не предполагал.

— О, никаких прав, — согласился он, — но правительство может привести дипломатические аргументы для того, чтобы задержать ваше возвращение. Полагаю, они могут припрятать вас где-нибудь на несколько недель, до тех пор, пока посольство не окажет давление, необходимое для того, чтобы вас наконец отпустили. К тому времени они надеются выдавить из вас интересующие их имена.

Я понял, что должен играть роль Комбера во что бы то ни стало, и мрачно улыбнулся:

— На это они могут не надеяться — эти имена предназначены для ушей моих шефов в Лондоне, и ничьих более. И если вы — кем бы вы ни были — полагаете, что им удастся вырвать их у меня…

— Мой дорогой мистер Комбер, — он поднял руку, — мне это неинтересно. Мой интерес к работорговле лежит совсем в другой плоскости — в той же, что и ваш. Вот почему вы здесь. Это мои агенты выследили вас в том непотребном доме, где вы нашли убежище. «Да уж, — подумал я, — надеюсь, хоть среди девочек его агентов не было». Да, мы знали о том, что владелица этого дома устроила вас на судно, полагаю, она также английский агент, работающий против работорговцев… но чем меньше об этом говорить, тем лучше. Таким образом мы и перехватили вас этой ночью.

— Вы многое знаете, — кивнул я. — Но хотелось бы узнать: кто вы и что вам от меня нужно?

Он спокойно взглянул на меня:

— Уверен, что вы слышали о «Подземной Железной дороге»?

Полгода назад я даже не понял бы, что он имеет в виду, но если бы вы побывали в компании работорговцев, как это довелось мне, то вы также знали бы значение этих слов. Об этой дороге упоминал Спринг; я слышал также, как про нее шептались в борделе у Сьюзи.

— Это секретное общество, которое похищает рабов и помогает им бежать, не так ли? В Канаду.

— Это организация для спасения потерянных душ, — он издал сухой смешок и снова сбросил маску своего дружелюбия, — армия, которая сражается с худшей тиранией нашего времени — богопротивным и жестоким рабством! Это армия без знамен, званий и жалованья — армия избранных мужчин и женщин, которые трудятся в тайне от всех, чтобы спасти своих черных братьев из оков и даровать им свободу. Да, мы похищаем рабов! Да, мы помогаем им бежать, чтобы спасти их души. Да, мы умираем за это — за нами, как и за ними, охотятся с собаками, нас терзают пытками, вешают и расстреливают, стоит только нам попасть в руки мерзавцев, которые владеют и торгуют человеческим телом. Но мы с радостью идем на это, потому что с нами армия Христова, сэр, и мы не сложим своего оружия, пока не разобьем последние кандалы, не расплющим последний прут с клеймом, не сожжем последний бич и не освободим последнего раба! [XXXIII*]

Я понял, что передо мной аболиционист. Боже правый, да он аж взмок от пота, пока говорил все это, но сейчас он снова плюхнулся за стол и продолжил уже нормальным голосом:

— Извините, но думаю, что должен был все это вам рассказать. Конечно, вы и сами тысячу раз рисковали, ставили свою жизнь на кон в борьбе против этого адского преступного дела. О, мы все о вас знаем, мистер Комбер, как вы сами сказали в известном кабинете в Вашингтоне, — и у стен есть уши. У «Подземки» также есть уши, и они услышали ваше имя в Вашингтоне, узнали про ваш героический труд, благодаря которому «Бэллиол Колледж» был захвачен, а мерзавец Спринг предстанет перед судом. Кстати, это напомнило мне об одном важном деле, которое я собирался исполнить, но до сих пор забывал. — Он вскочил. — Мистер Комбер, окажите мне честь — вашу руку!

И схватив мою ладонь, он так крепко сжал ее, словно намеревался выдавить сок. Я не особо сопротивлялся, подумав при этом — ну вот, снова меня поздравляют и благодарят за мою преданность и героизм, хотя все это не более чем очередной бессовестный обман. Но тут срабатывает старое правило — мы всегда готовы услужить, чтобы потихоньку смыться.

— Благодарю вас, сэр, о, благодарю вас, — твердил лысый недомерок, — вы сделали меня счастливым. Могу ли я теперь сказать вам, каким образом вы могли бы осчастливить меня еще больше?

Я не был уверен, что мне это нужно, однако сел и начал слушать. Я не мог понять, чем обернется для меня то, что задумал этот маленький душегуб.

— Как вам известно, «Подземка» спасает рабов везде, где только возможно — с плантаций, с рынков, из лагерей, — и тайно отсылает на север, в свободные штаты, по ту стороны реки Огайо и линии Мейсон — Диксон. Сами они не в состоянии совершить столь далекое путешествие, так что мы посылаем вместе с ними наших агентов — под видом рабовладельцев и торговцев рабами, которые и провожают несчастных к желанной свободе. Как я уже сказал, это весьма опасное предприятие, и список наших потерь растет с каждым днем. Это — дикая страна, сэр, и несмотря на то, что многие, там, наверху, ценят нашу работу и помогают нам, само правительство не может официально под держать и защитить нас, поскольку для этого не хватает закона — человеческого закона, сэр, не Божьего. В глазах нашей страны, сэр, мы — преступники, но мы гордимся своими преступлениями!

Он снова увлекся было, но все же овладел собой.

— Конечно, все рабы важны для нас, но некоторые из них все же важнее остальных. Один из них — Джордж Рэндольф. Слыхали о нем? Нет? Так послушайте. Знаете ли вы про Ната Тернера, раба, который возглавил большое восстание в Вирджинии и был варварски замучен этими палачами? Так вот, Рэндольф похож на него, но гораздо более выдающаяся личность, лучше образован, умнее и с более широким видением перспективы. Он дважды пытался поднять восстание и дважды терпел поражение; два раза его арестовывали и трижды ему удавалось бежать. Сейчас он скрывается, но, главное, нам удалось его спасти, и Бог не хочет, чтобы его схватили вновь.

Настоящий Комбер, наверное, зааплодировал бы, так что я воскликнул: «О, браво!» — и придал себе довольный вид.

— Действительно, браво, — согласился он и продолжил: — Но дело еще не закончено. Рэндольфа нужно переправить в Канаду — какой удар получат при этом наши враги! Подумайте, сэр, сколько сможет сделать этот человек, если наконец окажется в свободной стране! Он умеет хорошо говорить и писать, он может поехать за границу — не только в Канаду, но и в Англию, или в наши свободные северные штаты — говорю вам, сэр, пламенные слова такого человека, поражающие слух всего цивилизованного мира, сделают для разжигания борьбы против рабства гораздо больше, нежели все наши белые журналисты и ораторы вместе взятые. Мир увидит не просто человека, а человека, достойного кафедры в лучшем из наших университетов или почетного места в совете великих наций — и при этом чернокожего, сэр, со шрамами от бича на спине и рубцами от кандалов на ногах. Тогда они поймут, что такое рабство, если не поняли этого до сих пор! Они почувствуют удары бича и тяжесть кандалов на собственных телах и воскликнут: «Этого позора больше не должно быть!»

Нужно было что-то ответить, и я сказал:

— Замечательно! Высший класс! Уверен, что эти новости будут с восторгом встречены в Англии. Как только я вернусь домой, вы можете положиться…

— Но, мистер Комбер, — заметил коротышка, — это еще нужно сделать. Джордж Рэндольф пока не в Канаде, он все еще здесь, гонимый беглец. Ему только предстоит пройти свой путь к свободе.

— Но разве это так уж трудно? Для вашей замечательной организации? Я имею в виду, что этой ночью вы продемонстрировали мне, насколько она всемогуща. О, вы же знаете про меня почти столько же, сколько и я сам. Ваши агенты…

— Да, у нас много агентов; наша разведывательная сеть весьма широка. В этой стране у нас глаза в каждом окне и уши у каждой двери, сэр, так что добыть информацию для нас не представляет никакого труда. Но большинство из наших шпионов — чернокожие, а многие из них пока еще рабы. Собирать информацию — это одно, а вот переправлять рабов в Канаду — совсем другое. Для этого нам нужны белые агенты, самоотверженные, решительные, храбрые, а таких, к сожалению, очень мало. Многие хотели бы, но немногие способны на это. А те, кто есть, слишком хорошо известны. Из троих отважных юношей, сопровождавших наш последний конвой, один погиб, второй в тюрьме, а третий — все еще в Канаде и не может вернуться, так как сразу будет арестован. У меня нет ни одного человека, которого я бы смог послать с Рэндольфом, сэр, ни одного, которому я мог бы доверять. Ведь с грузом такого рода я могу послать лишь самого твердого, самого храброго и наименее подозреваемого. Видите, в каком я затруднении, сэр? С каждым днем, проведенным Рэндольфом в Новом Орлеане, эта опасность все нарастает, ведь враг не дремлет. Я должен отправить его дальше и побыстрей, понимаете?

Я все прекрасно понимал, но — осел я этакий — абсолютно не представлял, что общего все это имеет со мной. Я предложил отправить Рэндольфа морем.

— Это невозможно — риск слишком велик. По иронии судьбы, наиболее безопасный путь как раз тот, который представляется самым рискованным, — вверх по Миссисипи в свободные штаты. Один негр смог бы проскользнуть незамеченным — проблема в том, что с ним нужно послать белого агента. Говорю вам, мистер Комбер, я уже не знал, что предпринять, когда вдруг в ответ на мои мольбы, я узнал, что вы в Вашингтоне и собираетесь прибыть в Новый Орлеан.

Я абсолютно искренне воскликнул «Господи Иисусе!», но он продолжал:

— Я понял, что Господь ниспослал мне вас. Вы не только человек, посвятивший себя борьбе с рабством, но и презирающий опасность, прошедший невредимым сквозь испытания десятикратно более рискованные, чем это, который обладает опытом, сообразительностью — нет, настоящей гениальностью — и тем хладнокровным мужеством, которого требует это дело. И, что важнее всего, — вы никому не известны! — Он восторженно стукнул кулаком по столу. — Если бы я мог выбирать среди всех людей на Земле, то мой выбор пал бы на такого, как вы. Вы, мистер Комбер, герой, о котором я ничего не знал еще десять дней назад. Вы сделаете это для меня, не правда ли? И нанесете еще один сокрушительный удар тем темным силам, которые вы уже поражали не раз!

М-да, изо всех бессмыслиц, которые мне до тех пор приходилось слышать, эта превосходила все — даже Бисмарка. Святой Георг! Как они были друг на друга похожи! Один и тот же фанатический блеск в глазах и одинаковое желание сунуть ничего не подозревающего человека головой вперед в мясорубку — и все это ради своих сумасшедших идей! Но Бисмарк держал пистолет у моего виска, а этот идиот — нет. Я хотел уже высказать ему все, что думаю о его бредовом предложении, рассмеявшись прямо в его хищное маленькое личико, но вдруг сообразил — ведь я же Комбер. Смог бы он отказаться? Мой Бог, наверняка, нет, дурень он этакий! Мне приходилось быть осторожным.

— Ну же, сэр? Не это ли тот подвиг, которого вы жаждете в глубине своего сердца?

У меня вертелся на языке короткий, но точный ответ на этот вопрос, но я не решился его высказать.

— Сэр, — вместо этого произнес я, — это заманчивое предложение. Вы действительно оказываете мне этим честь. Но мой долг перед моей страной, сэр, я действительно должен срочно возвращаться…

Он радостно рассмеялся:

— Ну конечно же, вы и вернетесь! Вы сможете сделать это и попасть в Англию быстрее, чем если бы ожидали здесь очередного пакетбота, чтобы добраться домой. Послушайте, сэр: вы поедете вверх по реке на пароходе в качестве работорговца, везущего свой товар, ну, скажем, в Кентукки. Но вместо этого вы отправитесь прямо в Цинциннати и будете там через шесть дней, передадите Рэндольфа нашему тамошнему агенту и проследуете далее в Питтсбург. Таким образом, сэр, вы окажетесь в Нью-Йорке через неделю или немногим больше и, отплыв оттуда, окажетесь дома быстрее, нежели бы вышли на судне из Орлеана — при условии, что вы вообще сможете отсюда выбраться. Не забудьте, что флот охотится на вас.

— Но сэр, — запротестовал было я, лихорадочно подыскивая причины для вежливого отказа, — представьте себе угрозу, которая нависает — нет, не надо мной, но над моей миссией, — информация, которая мне доверена, если со мной что-либо случится, может быть потеряна для моего правительства, а ваше…

— Я подумал и об этом! — воскликнул он. (Ну еще бы! Ох уж этот проклятый маленький хорек!) — Вы можете изложить все на бумаге прямо здесь, этой ночью, запечатать и — я клянусь своей честью, сэр, — письмо будет доставлено прямо в Лондон. Ни одна живая душа в Вашингтоне, да и вообще никто не узнает об этом, вот вам мое слово. Но, мистер Комбер, — продолжал он настойчиво, — здесь нет никакого риска. Вам не угрожает ни малейшая опасность — ни один охотник за беглыми рабами не обратит на вас никакого внимания. Они знают нас, сэр, но не вас. Зато вы послужите делу, которое дорого вашему сердцу. Умоляю вас, сэр, скажите, что вы сделаете это для нас.

Ну уж я-то знал, что на самом деле дорого моему сердцу, хотя он об этом и не догадывался.

— Сэр, — ответил я наконец, — мне очень жаль. Поверьте, я бы вам помог, если бы мог, но мой долг превыше моих личных намерений.

— Но вы же исполните свой долг, неужели вы не понимаете? Это будет лучше, чем отказаться, потому что в противном случае я смогу лишь принести вам свои извинения за то, что вас доставили сюда и — отправить обратно в департамент Военно-морского флота. Полагаю, что это задержит вас еще больше, потому что они захотят продержать вас здесь до суда над Спрингом и его пиратами. Правда, это всего лишь мое личное предположение.

Так вот оно что! Шантаж! Ах ты, благочестивый маленький мерзавец! Он смотрел на меня, благодушно помаргивая — видите ли, он думал, что я испугаюсь задержки и того, что правительство США будет продолжать свои, столь неудобные для меня, расспросы. Этот коротышка и не представлял себе, что если я только попаду на процесс по делу «Бэллиол Колледж», то мое настоящее имя сразу выплывет наружу и старину Флэши возьмут под стражу вместе со всей остальной командой. Затем будет тюрьма — Бог мой, да они могут даже повесить нас! Вместо этого мне предлагают рискнуть — правда, обещают, что собственно и рисковать-то не придется, — и переправить беглого негра в Огайо. Он поймал меня, этот змееныш, но он не знал, насколько сильно, и не должен был об этом узнать.

Так, если я ему откажу, то мне точно крышка. Значит, мне стоит согласиться. Я попытался пораскинуть мозгами, придумать еще какую-нибудь отговорку, найти какой-то выход, но все тщетно. Все у меня внутри восставало против его предложения, но это все же был риск против абсолютной уверенности. И к тому же он полагал, что рисковать вообще не придется, хотя я в это и не верил. И что же я должен был делать? Я частенько попадал в ловушку между двумя невыгодными предложениями и в моей трусливой натуре было выбирать наименее опасное из них. Это было все, что я мог сделать в данный момент, а там — посмотрим, как повернется. Итак, я должен согласиться и быть готовым улизнуть при первых признаках опасности. Мне придется доставить этого чертового Рэндольфа на север — что ж, пусть так и будет. Если дело пойдет плохо, то я как-нибудь из этого выберусь. При необходимости я просто брошу его. Но если все пройдет хорошо, а шансы на это есть, то я окажусь на полпути домой, а Спринг и весь флот Соединенных Штатов останутся далеко за кормой. Теперь, оглядываясь назад, я могу только сказать, что это представлялось мне меньшим из двух зол. Ну что ж, мне и раньше доводилось ошибаться.

Если вам приходится становиться на колени, то делайте это с грацией.

— Очень хорошо, сэр, — сказал я с торжественным видом, — я вынужден согласиться. Я должен буду совместить исполнение своего долга и, — я заставил себя взглянуть ему прямо в глаза, — желания своего сердца, которые состоят в том, чтобы помочь вашей благородной борьбе.

Сам Комбер не смог бы сказать это лучше, и это маленькое чудовище просто растаяло. Он схватил меня за руку и назвал спасителем, но затем снова перешел на деловой тон. Он вызвал еще одного парня, длиннолицего фанатика, и познакомил нас.

— Думаю, что наши истинные имена, — добавил он при этом, — будет разумнее не открывать вам, мистер Комбер. Я предпочитаю быть известным как мистер Крикс, что вы, очевидно, найдете весьма подходящим, xa-xa. [XXXIV*]

Дальше все были сама благожелательность и веселье — проклятье, они были просто в восхищении — а мои мысли были в полном смятении, но мне так и не удалось придумать что-нибудь путное. Крикс все суетился, пригласил еще двоих, которые, как я подозревал, были теми людьми, кто притащил меня сюда, и рассказал им хорошие новости. Они тоже жали мне руки и благословляли меня, полные благочестивой радости. Да, говорили они, все уже готово и чем скорее тронуться в путь, тем лучше. Крикс энергично кивал, потирая свои маленькие ручки, а затем взглянул на меня:

— А теперь я обещаю еще один маленький приятный сюрприз. Я уже говорил вам, мистер Комбер, что Джордж Рэндольф скрывается. Он здесь, в этом доме, и сейчас я буду иметь честь представить друг другу двух главных героев нашей истории. Идемте, джентльмены.

Мы спустились по лестнице и прошли в заднюю часть дома, где в небольшой комнатке за столом сидел молодой негр, который что-то писал при свете керосиновой лампы. Он поднял голову, не вставая, и одного взгляда на его лицо мне было достаточно, чтобы понять — вот парень, который мне абсолютно не нравится.

Это был худощавый высокий квартерон примерно моего возраста. У него были черты белого человека, если не считать слегка толстоватых губ, красивые брови и самоуверенное выражение лица, вроде «как-же-мне-на-всех-вас-наплевать». Пока Крикс излагал всю историю, он сидел, вертя в руке карандаш, а когда ему сказали, что здесь находится человек, который доставит его в землю обетованную и Крикс повернулся, представляя меня, Рэндольф неохотно поднялся и протянул мне крепкую коричневую руку. Я пожал ее — она была вялая и мягкая, как у женщины, — и затем повернулся к Криксу.

— Вы не испытываете никаких сомнений? — спросил Рэндольф. Его голос был холоден как лед, а слова он выговаривал очень тщательно. Настоящий чванливый белый негр — вот кто он был. — На этот раз у нас нет права на ошибку. В прошлом их было слишком много.

Это меня несколько сбило с толку; на минуту я забыл о своих собственных страхах. А Крикс, к моему удивлению, горячо принялся убеждать его.

— Нет, Джордж, никаких. Как я уже говорил вам, мистер Комбер — наш проверенный боец. Вы не могли бы попасть в лучшие руки.

— Ах, — сказал Рэндольф, вновь усаживаясь на стул, — ну, тогда все хорошо. Надеюсь, он понимает всю важность того, чтобы я достиг Канады? А теперь расскажите мне поточнее, как именно мы выберемся отсюда? Полагаю, что modus operandi[70] таков, как мы его обсуждали, и мистер Комбер способен в точности его выполнить.

Я просто остолбенел. Не знаю, что я ожидал увидеть — наверное, одного из этих черномазых, с копной шерсти на голове, который называл бы меня «масса» на каждом шагу и слезно благодарил бы за то, что кто-то рискует своей шеей, чтобы помочь ему обрести свободу. Но во всяком случае, не Его Чертову Милость лорда Джорджа Рэндольфа. Можно было подумать, что он делает Криксу одолжение. Пока коротышка излагал свой план спасения, Рэндольф снисходительно кивал головой и время от времени вставлял свои замечания — ни дать ни взять судья на процессе. Наконец он произнес:

— Очень неплохо, звучит вполне удовлетворительно. Не могу сказать, что мне понравились некоторые… э… детали. Дать приковать себя к группе черных — я надеялся, что мне удастся избежать столь жестокого унижения. Но поскольку так должно быть… — он одарил Крикса горькой улыбкой. — Ну что же, и через это придется пройти. Полагаю, что это небольшая плата. Надеюсь, мне хватит духа заплатить ее.

— Конечно, Джордж, конечно, — воскликнул Крикс, — после всего того, что вам довелось вытерпеть, это будет всего лишь мелочь, последний маленький пустяк.

— О, да, как всегда одна, еще одна последняя мелочь! — с горечью повторил Рэндольф. — Все мы знаем про верблюда, не правда ли, и про последнюю соломинку. Знаете ли вы, что когда я оглядываюсь в прошлое, то задаю себе вопрос: как мне удалось все это выдержать? А тут, вы говорите, последний пустячок. Но почему столь неудобный? Ну что ж… — он пожал плечами и, повернувшись, посмотрел на меня. Я все еще стоял. — А вы, сэр? Вы-то знаете, какая пропасть лежит между нами? Ваша задача не будет трудной — всего лишь прокатиться на пароходе, с гораздо большими удобствами, чем те, которые будут предоставлены мне. Вы уверены, что…

— Да-да, Джордж, — зачастил Крикс, — мистер Комбер все знает, я рассказал ему в библиотеке.

— Ах да, — проговорил Рэндольф, — в библиотеке. — Он оглядел нас, криво улыбаясь: — Конечно же, в библиотеке.

— Да ладно, Джордж, — воскликнул Крикс, — ты же знаешь, мы договорились, что тут тебе безопаснее…

— Я знаю, — Рэндольф поднял свою тонкую руку, — но это неважно. Я обращаюсь с мистеру Комберу — вам рассказали, сэр, сколь жизненно важным для нас является это путешествие. Посему я спрашиваю еще раз, считаете ли вы себя способным исполнить возложенную на вас миссию, впрочем, не такую уж и трудную?

Я готов был пинком сбросить этого черномазого ублюдка со стула. Но я был в ловушке, в которую меня заманил Крикс, так что оставалось только сдержать свое негодование — поверьте, я умею быть сдержанным человеком — и ответить:

— Нет, я не сомневаюсь. Играй свою роль на нижней палубе, Джордж, а я сыграю свою в салоне.

Он на мгновение замер:

— Знаете, я предпочитаю, чтобы ко мне обращались мастер Рэндольф. Это для начала.

Я чуть не врезал ему, но все же сдержался.

— Вы хотите, чтобы я и на пароходе называл вас мастер Рэндольф? — поинтересовался я. — Вы не думаете, что кое-кому это может показаться странным?

— Мы будем на пароходе уже скоро, — ответил он, и наша дискуссия завершилась.

Крикс, нервно суетясь, оттеснил меня к дверям и порекомендовал Рэндольфу немного поспать, поскольку нам скоро предстояло двинуться в путь. Двери за нами закрылись, я шумно выдохнул, и Крикс поспешно сказал:

— Пожалуйста, мистер Комбер, я знаю, что вы могли подумать. Понимаю, что с Джорджем иногда бывает… трудновато. Но… нам не пришлось пережить то же, что ему. Вы видели, он очень чувствительная и легко ранимая натура. О, это — гений, он на три четверти белый. Подумайте, как рабовладельцы могут относиться к подобному духу! Он очень отличается от негров, с которыми вам приходилось иметь дело раньше. Дорогой мой, я и сам понимаю это, но… Я думаю о том, что он значит для нашего дела, и для всех этих бедных чернокожих, — он снова заморгал на меня, — окажите ему сострадание, сэр, как вы сострадали остальным несчастным. Знаю, что в глубине своего сердца вы сами хотите этого.

— Сострадание, мистер Крикс, это последнее, что он ожидает от меня, — заметил я и добавил вполголоса: — И последнее, что он от меня получит.

Действительно, когда позже я безуспешно пытался заснуть под крышей этого странного дома, я поймал себя на мысли, что не перевариваю компанию мастера Рэндольфа, несмотря на то, что видел его всего лишь несколько минут. Боже мой, подумал я, чем приходится заниматься? Какого дьявола я ввязался в эту историю? Но стоило моим опасениям вновь поднять голову, как на ум приходила все та же мысль: любой возможный риск предпочтительнее, чем стопроцентная вероятность попасть в руки командования флота США, дать им возможность открыть мое настоящее имя и… В конце концов, это будет более короткий путь к дому, ну а если дело примет неожиданный оборот, что ж, мастер Рэндольф может выкручиваться сам, как знает, а Флэши смоется. Ничего с этим ниггером не станется, он ведь гений.