Французская экспедиция в Египет 1798-1801 гг.: взаимное восприятие двух цивилизаций

Французские издания в Египте

Среди новшеств, которые французский экспедиционный корпус принес в Египет, был печатный пресс. Именно франкоязычные издания стали первой периодикой, появившейся в этой стране. Выпускавшаяся в Египте пресса, предназначенная для участников экспедиции, в силу специфики своего выхода в свет в условиях чужой страны и чуждой культуры, а также морской блокады англичан, существенно сократившей поступление в Египет новостей из Европы, формировала определенный образ Востока.

Изначально в Египте было открыто две типографии: официальная - под руководством Жана-Жозефа Марселя, и частная - Марка Ореля. Однако со временем последний договорился с Бонапартом о продаже своего дела, и в Египте осталась только «Национальная типография» Марселя, объединившая обе первоначальные{362}. Именно поэтому на части выпусков французской периодики указано сначала издательство Марка Ореля, а затем - Национальная типография. Всего же в Египте выпускалось два издания на французском языке - газета Courrier de l'Égypte и журнал Décade Égyptienne.

Courrier de l'Égypte выходила с августа 1798 г. (до июля 1799 г. - в типографии Марка Ореля) по 9 июня 1801 г., всего увидело свет 116 выпусков. Инициатива создания газеты исходила от Бонапарта, и Courrier de l'Égypte изначально была поставлена под его личный контроль - вплоть до подбора редакторов{363}. Каждый выпуск газеты состоял из четырех страниц, по две колонки текста на каждой. Повидимому, предполагалось, что газета должна выходить раз в пять дней, однако периодичность ее выпуска постоянно менялась - первые шесть номеров газеты издавались раз в четыре дня, затем, в зависимости от обстоятельств, - от двух до пяти выпусков в месяц{364}. Содержание газеты было весьма разнообразным, и она не имела какой-либо четкой структуры: в ней публиковались ежедневные приказы (ordre du jour) командующего армией, новости о французских кампаниях в Египте и Сирии, международные новости (иногда целые выпуски были посвящены только им), официальная переписка с Директорией, обращения к членам дивана Каира, письма членов дивана, описания торжеств, объявления о заседаниях Института Египта, материалы Института об изучении страны, заметки об обычаях местных жителей, отрывки из европейских газет и сочинений европейских путешественников по Востоку и т. д. Как правило, авторство заметок и статей не указывалось.

Courrier de l'Égypte отражала официальную точку зрения высшего командования Восточной армии на различные события, а потому события в нем освещались тенденциозно. Газета служила таким же целям французских властей в Египте, какие преследовались до этого в Италии и на Мальте - объединение армии, оторванной от родной земли, и восхваление французского правления в оккупированной стране. Тем не менее, как отмечает египетский историк Сами Амин Вассеф, концепция издания менялась при разных главнокомандующих: «Если в период Бонапарта и Мену газета сообщала исключительно об их деятельности, и в большинстве статей описывались только благодеяния их администрации, то следует признать, что в период правления Клебера о жизни командующего практически никогда не упоминалось»{365}. Кроме того, при Клебере, который сменил главного редактора Ж. Б.Ж. Фурье{366} на P.-Н. Д. Деженетта{367}, газета, как отмечает Вассеф, стала разнообразнее - большое внимание уделялось описанию памятников Древнего Египта и обычаев египтян, сами статьи стали интереснее{368}. В период командования Мену эта тенденция продолжилась - в газете публиковалось множество описаний достопримечательностей Египта и нравов его жителей и, кроме того, стихотворения, сочиненные участниками экспедиции. Несмотря на все эти изменения в содержании газеты, на протяжении всего ее существования и при всех главнокомандующих Courrier de l’Égypte была нацелена на создание позитивного образа французского присутствия в Египте и на поддержание боевого духа солдат.

Пропагандистские материалы в Courrier de l’Égypte предназначались, прежде всего, для самих французов. Чтобы избежать деморализации армии, материалы газеты подбирались таким образом, чтобы показать оторванным от родины и привычных условий солдатам, что их деятельность высоко оценивается как самими египтянами, так и международным сообществом - в газете публиковались не только благодарственные письма от представителей арабской элиты, но и речь английского парламентария Дандаса о важности завоевания Египта французами и опасности, которой чревато это событие для англичан{369}, большое внимание уделялось новостям из Европы. В то же время о неудачах французов Courrier de l’Égypte не сообщала - ни о поражении от англичан при Абукире, ни о печальном исходе Сирийской кампании, хотя победы всегда подробно описывались и восхвалялись.

Другое периодическое издание французов, Décade Égyptienne, впервые увидело свет в октябре 1798 г. и должно было выходить раз в десять дней на четырех страницах іn-4°, как объявили сами издатели. Затем был выпущен сборник в трех томах, объединивший эти выпуски: первый - 15 сентября 1799 г., второй - 17 мая 1800 г., третий - 31 марта 1801 г., и именно в таком виде журнал дошел до нас. Как уже отмечалось, это было издание Института Египта, где публиковались результаты проведенных исследований. Изначально редакторами журнала были Бонапарт, Ж. Л. Тальен{370} и Деженетт, первый выпуск сборника посвящен Бонапарту, второй - Клеберу, третий - Мену. В предисловии к первому сборнику Тальен пишет о содержании и целях этого издания: «Журнал, который мы представляем, будет исключительно литературным. Никакие новости и политические дискуссии не найдут себе здесь места; но все, что относится к области науки, искусства, торговли и связанным с ними аспектам, общим и частным, к законодательству гражданскому и уголовному, институтам морали и религии, будет собрано с усердием. Цель, которую мы преследуем, - познакомить с Египтом не только французов, которые здесь находятся в данный момент, но и Францию, и Европу»{371}. Таким образом, Décade Égyptienne предназначался не только для французских экспедиционных сил, но и для более широкой читательской аудитории, в частности в Европе. Однако, несмотря на заявленное научное и литературное содержание журнала, в нем тоже прослеживается политическая ангажированность: по выражению Вассефа, Décade Égyptienne вел «закамуфлированную пропаганду»{372}: наряду с исследовательскими статьями, в журнале появляются стихи в честь убитого во время первого Каирского восстания адъютанта Бонапарта Ю. Сулковского, ода сирийца Никулы ат-Турка в честь французов (этот случай будет рассмотрен ниже) и другие примеры скрытой пропаганды.

Образ Востока во французской пропаганде

Образ Востока, который формировали французские издания в Египте, несомненно, нес на себе отпечаток пропаганды, направленной на участников экспедиции, и во многом являлся ее частью. Последнее относится, прежде всего, к Courrier de l’Égypte. Так, в первом выпуске газеты от 12 фрюктидора VI года (29 августа 1798 г.) опубликована заметка из Акки от 20 июля, написанная якобы от лица местного жителя: «Когда мы узнали о прибытии французов в Каир, то были очень взволнованы. Сообщали, что они убили всех мусульман, разрушили все мечети и увезли на Мальту в рабство остальное население. Однако с тех пор как мы прочитали их прокламации и узнали, что они не только защищают религию мусульман, но и любят ее, предпочитая ее догмам христианства, наши страхи рассеялись. Если они защищают религию и если они пришли только для того, чтобы сокрушить тиранов, пусть Бог поможет их войскам». Вероятно, именно такую реакцию местного населения, как в Египте, так и в Сирии, мечтал увидеть Бонапарт. Но, как утверждает российский историк Д. Р. Жантиев, «Бонапарт недооценил политическую ситуацию и настроения местного населения» в Сирии и, в результате, не получил там широкой поддержки, на которую рассчитывал, ни среди мусульман, ни среди христиан{373}. Потому очень сомнительно, чтобы население, а тем более наместник сирийской провинции Сайда Ахмад-паша аль-Джаззар, который менее чем через год успешно отразит атаку армии Бонапарта, могли проявлять подобную реакцию на вторжение французов в Египет. Очевидно, что этот пассаж из Courrier de l’Égypte отражает скорее желания Бонапарта, нежели действительность, и написан для воодушевления французских солдат.

Подобных примеров на страницах Courrier de l Égypte множество: очень часто публиковались обращения шейхов дивана к шерифу Мекки{374}, к главнокомандующему, к населению Египта и т. д. Все эти письма источают дружелюбность и благодарность со стороны шейхов к французам. Так, в первом подобном письме к шерифу Мекки, опубликованном в выпуске № 6 от 2 дополнительного дня VI года Республики (18 сентября 1798 г.) египетские шейхи сообщают шерифу о приходе французов и их победах над мамлюками, в одобрительном тоне отзываясь о политике французской администрации и, в частности, командующего армией по облагораживанию Каира, о его заботливом отношении к каравану паломников и подчеркивают, что «французы, в большинстве своем, преисполнены почтения к нашему Пророку и книге нашего священного закона и многие из них даже признают преимущество исламизма{375} среди других религий». В своих обращениях к египетскому населению, опубликованному в № 14 от 10 брюмера VII года (31 октября 1798 г.) члены дивана, призывая население не поддаваться на провокации со стороны зачинщиков восстания, называют Бонапарта «личным защитником бедных». В письмах дивана к Бонапарту и Мену шейхи также рассыпаются в комплиментах командующим и всячески выказывают одобрение их действий{376}. А в письме, опубликованном в № 91 от 15 фримера IX года (6 декабря 1800 г.), шейхи обращаются к первому консулу Бонапарту с пожеланиями дальнейших побед и с надеждой, что он когда-нибудь снова посетит Египет. Письмо исполнено восхищения и изобилует похвалами в адрес Бонапарта.

Все эти письма, несомненно, писались под контролем, а зачастую и под диктовку французов{377}. То, что эти обращения публиковались затем и в Courrier de l’Égypte, доказывает, что Бонапарт, а вслед за ним и Мену (при Клебере подобные письма не публиковались), старались, чтобы в миф о преданности египтян французам поверили не только жители арабского Востока, но и французские войска, сталкивавшиеся с сопротивлением и презрительным отношением со стороны местного населения и восстаниями.

Этой же цели служили и обращения командующих к дивану и прокламации, адресованные населению Египта, также публиковавшиеся на страницах Courrier de l’Égypte, в которых описывались благие дела французов, излагались заверения в дружбе и предостережения от непослушания, за которым последовало бы жесткое наказание{378}. По-видимому, эти документы должны были усилить уверенность французских войск в своей силе и лояльности к ним египтян.

Образ жителей Египта как благодарных друзей французов постоянно появляется на страницах Courrier de l’Égypte не только в вышеприведенных документах, но и в обычных статьях и заметках газеты. Особенно стоит отметить описания праздников{379}. В Courrier de l’Égypte излагается официальный взгляд французской администрации на эти праздники. Так, в № 1 от 12 фрюктидора VI года (29 августа 1798 г.) в описании праздника разлива Нила автор статьи отмечает, что египтяне «возносили хвалы Пророку и французской армии, проклиная своих беев и тиранов». В отчетах о праздновании дня Республики{380} всегда подчеркивается присутствие местного населения на этих торжествах и его участие в них вместе с французами. В № 8 от 6 вандемьера VI года (27 сентября 1798 г.), в описании первого празднования дня Республики в Каире, подробно описаны установленные французами декорации - триумфальная арка, гирлянды и обелиск, на котором были выгравированы на арабском языке надписи «Французской республике, год 7», «Изгнанию мамлюков, год 6», а в зале празднования, где был накрыт стол, французские флаги висели рядом с флагами Османской империи. Таким образом, французы хотели, чтобы этот праздник выглядел всеобщим, и на страницах Courrier de l’Égypte всячески подчеркивали дружелюбие и лояльность местного населения к иноземным войскам.

Мотив преданности местных жителей французам красной нитью проходит через все выпуски Courrier de l'Égypte. На страницах газеты французы предстают освободителями, принесшими блага цивилизации египтянам и стремящимися улучшить их жизнь, за что те им очень благодарны. В № 106 от 18 вантоза IX года (9 марта 1801 г.) утверждалось: когда английские войска стали высаживаться в Египте, местные жители заявили, что готовы разделить судьбу французов и даже предложили тем увеличить налоги (!). Очевидно, газета выдавала желания французов за действительность.

В подтверждение лояльности египтян на страницах газеты встречаются заметки о том, что жители Египта помогали французам в преследовании мамлюков, называя себя при этом «французскими бедуинами»{381}, восхищались достижениями французской армии{382}, а в № 91 приводится письмо дивана Бонапарту, где утверждается, что «народ Египта и французы - есть не что иное, как одна нация».

Этот образ преданных французам местных жителей присутствует в Courrier de l'Égypte даже при описании восстаний. Так, в отчете Директории, приведенном в № 14 и 18, Бонапарт сообщает, что бунтующая «чернь» не встретила широкой поддержки у населения. Главнокомандующий подчеркивает, что «все мусульмане, работающие у французов в администрации, в полиции и даже в качестве слуг, неоднократно выказывали непоколебимую преданность, несмотря на опасность для их жизни», а шейхи дивана, которые, по его словам, с началом восстания собрались у него, «были готовы к любым действиям, которые генерал счел бы необходимыми и предоставляли любые сведения, которые мы у них запрашивали относительно характера жителей Каира и манеры их поведения - эти знания, приобретенные ими за долгое время, очень важны». Бонапарт подчеркивает, что «вероятно, большинство из них было более расположено к французам, чем к повстанцам». Зачинщиками восстания командующий армией называет шейхов аль-Азхара невысокого положения, которые, по его мнению, завидовали шейхам, вошедшим в диван, а последовавшие за вожаками повстанцы были обуреваемы жаждой наживы, а не стремлением к какой-то конкретной цели. Образ преданных египтян, представленный в отчете Директории и затем воспроизведенный на страницах Courrier de l'Égypte, должен был подбодрить французских солдат, только что столкнувшихся с ожесточенным сопротивлением, и убедить Директорию в успехе авантюрного Египетского похода.

Еще одна тенденция, проявившаяся в газете, это изображение противников французов, в данном случае - османов и мамлюков, исключительно в уничижительном виде. После битвы у пирамид французская армия преследовала мамлюков как в Верхнем Египте, так и в Сирии, и поэтому те все время изображались в газете поверженными и несчастными, а французы, напротив, - воинами, которые одерживают постоянные победы над мамлюками. Примечательно, что изначально французы, пришедшие в Египет как «друзья Султана», не писали в Courrier de l’Égypte ничего плохого об османах. Однако как только османская армия двинулась в Египет, на страницах газеты появилась информация о слабости их армии, о разногласиях внутри нее{383}, о плохом обращении турок с пленниками{384} и о беспричинной жестокости по отношению к своим же подданным{385}. Так, в статье о продвижении османской армии под предводительством визиря Юсуф-паши по Сирии{386} говорится, что турки вырезали местное христианское население, и дается следующий комментарий: «Слепая ярость охватила визиря, в то время как наше поведение в отношении мусульман должно было бы побудить его к действиям более благоразумным и менее варварским». О том же, что ранее французы вырезали тысячи жителей в сирийском городе Яффа, в газете не сообщалось. В № 81 от 3-го дополнительного дня VIII года (20 сентября 1800 г.) появилась дезинформация о смерти великого визиря Юсуфа-паши, что подавалось как событие, несущее перемены арабскому миру: «Предполагается, что Великий шериф Мекки, так же как и некоторые другие арабские государи, воспользуются этим моментом, чтобы полностью сбросить османское иго». Эта заметка должна была ободрить французских солдат, знавших о приближении армии султана.

В негативном ключе подается и Джаззар-паша - противник Бонапарта в Сирии, причем это делается с целью показать в выгодном свете французов. Газета пишет о нем, как о бесчестном и жестоком тиране, который собирается напасть на Египет. Сообщается, что его солдаты дезертируют{387}, что население его не поддерживает{388} и что Джаззар распространяет слухи о жестокости французов, хотя сам жестоко и несправедливо обращается с паломниками, отказавшимися от его помощи{389}. На этом фоне французы, оказавшие почтение паломникам, на страницах Courrier de l’Égypte отличаются от Джаззара в лучшую сторону.

Как отмечает Сами Вассеф, во избежание деморализации армии Бонапарт побуждал редакторов Courrier de l’Égypte публиковать статьи, изображающие богатство и красоту покоренной французами страны{390}. Так, в № 20 от 18 фримера VII года (8 декабря 1798 г.) приводится письмо военачальника Амра ибн аль-Аса, покорившего Египет в период арабских завоеваний VII в., халифу Умару о Египте, прославляющее плодородие и пейзажи страны. Эта тенденция прослеживается и в других номерах газеты, так же, как и мотив, прозвучавший еще в «Путешествии» Вольнея, - что при разумном управлении Египет будет процветать, а его правители получат от этого большую выгоду. В № 17 от 30 брюмера VII года (20 ноября 1798 г.) редактор Courrier de l’Égypte в статье под заголовком «Каир 28 брюмера VII года» пишет: «Даже наши враги признают, что Египту суждено стать богатейшим центром торговли на земле, что надежная администрация, сменившая беззаконный и грабительский режим мамлюков, должна поднять страну на высший уровень благоденствия и что Франция, значительно повысив достаток жителей, обнаружит там неиссякаемые источники богатств».

Надо отметить, что идеи Вольнея звучали со страниц Courrier de l’Égypte не только в интерпретации издателей газеты, но в двух ее выпусках были опубликованы и его собственные размышления на тему завоевания французами Египта, ставшие логическим продолжением его «Путешествия»{391}. Как отмечает редактор газеты, предваряя публикацию этих размышлений, французы «смогли убедиться в правоте и прозорливости Вольнея». Сами же эти тексты содержат славословия Бонапарту и хвалу успехам французской армии, которые «вернули арабам славу их предков», позволили навести порядок в Египте и стали предметом зависти ведущих держав. Вольней рисует утопическую картину предстоящих побед этой армии, которую будут приветствовать восточные народы и которой покорится вся Азия и Африка.

В отличие от Courrier de l'Égypte в Décade Égyptienne пропаганда носила не столь откровенный характер. Тем не менее, несмотря на сугубо научные цели журнала, в нем также прослеживается определенная тенденциозность - в некоторых публикациях и в общем настроении издания.

Самым ярким примером подобной тенденциозности, пожалуй, можно назвать публикацию «Арабской оды завоеванию Египта, переведенной гражданином Ж.-Ж. Марселем», уже упоминавшимся типографом{392}. О ее авторе, Никуле ат-Турке, Марсель не сообщает ничего, кроме следующего: «Автор этой оды именует себя Niqoula el-Tourq, ebn Yousef Esttanbouly, он родом из Бейрута, и, как мне кажется, имеет литературные познания бесконечные и более обширные, чем я встречал здесь у кого-либо из местных»{393}. Перед публикацией перевода оды Марсель отмечает важность литературы и поэзии для арабского общества и высоко оценивает литературные достоинства этого произведения{394}. Он не сообщает, каким образом текст оды попал к французам.

В хронику «Воспоминания о господстве французов в Египте и странах Шама»{395}, опубликованной Дегранжем в 1839 г. вместе с французским переводом, также вошли написанные ат-Турком оды Бонапарту и Клеберу, причем первая очень похожа, хотя и не идентична оде, приведенной Марселем на страницах Décade Égyptienne. По-видимому, это две редакции одного стихотворения.

В тексте стихотворения, напечатанного в журнале, действительно, восхваляется приход французов и отвага Бонапарта в боях. Марсель переводит ее в стихотворной форме, вдохновенно и красочно. Несомненно, включение ее в Décade Égyptienne должно было произвести благоприятное впечатление на читателей, показать им, что население Востока с радостью встретило французов. Однако произведение не отражало реального отношения к французам большинства жителей Египта: как уже упоминалось выше, Никула ат-Турк христианин из Ливана, не воспринимал прибытие французов столь трагично, как, например, египетский хронист мусульманин аль-Джабарти{396}. Кроме того, важно помнить, что профессией ат-Турка была поэзия, и себе на жизнь он зарабатывал панегириками в честь правителей, поэтому хвалебная ода в адрес французов ничуть не удивительна.

Таким образом, французская пропаганда на страницах обоих изданий формировала определенный образ покоренных земель - радушное и приветливое отношение жителей Египта и Сирии, их бесконечную благодарность французам, жестокость и тиранию мамлюков и османов с одной стороны, их военную слабость - с другой. Все это отвечало цели сплочения и воодушевления французских войск, находящихся вдали от дома, в чужом обществе.

Этнографические характеристики населения Египта

И в Courrier de l'Égypte и, в особенности, в Décade Égyptienne подробно описывается география Египта и его отдельных местностей, их природа и климат. Зачастую это - детальные научные описания, не имеющие прямого отношения к нашей теме.

Гораздо больший интерес для нас представляют этнографические характеристики населения Египта, его этнического и религиозного состава. Ни в том, ни в другом изданиях нет отдельной статьи, посвященной общей характеристике народов этой провинции Османской империи. Тем не менее то здесь, то там встречаются статьи и заметки об отдельных группах местного населения. Как правило, такие статьи были посвящены какому-либо региону, и речь шла именно о его обитателях. Зачастую подобные тексты публиковались в сокращенном виде в Courrier de l'Égypte, а в полном объеме - в Décade Égyptienne.

Поскольку в изданиях не давалось изображение общей этнической картины Египта, то не было и четкого разграничения и определения понятий «египтянин», «араб» и «бедуин». В обоих изданиях публиковались подробные описания жизни отдельных кочевых племен, помимо них, упоминалось также о коптах, нубийцах и магрибинцах. Остановимся подробнее на описании французами некоторых из них.

Бедуины в статье Сулковского{397} в Décade Égyptienne описываются как «преобладающая каста этой страны»{398}, которая живет на окраинах деревень и предпочитает пустыни. Однако автор говорит именно о тех племенах, что живут в восточной части Дельты. По мнению Сулковского, «эти арабы» производят впечатление наиболее богатых из всех, что он видел в Египте, поскольку, помимо того, что они занимаются сопровождением караванов, они еще и промышляют грабежом. Достаток этих бедуинов, по мнению Сулковского, влияет на их мораль: «Они поддерживают отношения с мамлюками и заботятся о жителях, прибегают к насилию, только когда коварства оказывается недостаточно, и не считают зазорным спасаться от опасности бегством»{399}. Эта трусость, как он пишет, поразила французов, ведь бедуины Рашида проявляли смелость в боях с французами.

В № 21 Courrier de l'Égypte от 25 фримера VII года (15 декабря 1798 г.) также упоминается о бедуинах провинции Бухейра на западе Дельты как о грабителях и людях вероломных, поскольку они нарушили мир, недавно заключенный с французами. В № 8 от 6 вандемьера VII года (27 сентября 1798 г.) сообщается, что одной из задач, стоящих перед французами, является избавление земледельцев Египта от постоянной угрозы ограбления арабами-кочевниками.

В Décade Égyptienne генерал А. Ф. Андреосси{400}, описывая племена, обитающие в Вади-Натрун - впадине на западе Дельты, проводит различие между арабами кочевыми и оседлыми. Первых, пишет он, называют «арабами шатров» (Arabes des tentes), вторых - «арабами стен» (Arabes des murailles). Последние, по его мнению, «являются бывшими кочевыми арабами, которые, придя в земледельческие области, сначала поселились в шатрах и понемногу стали учиться строить такие же жилища, какими пользуются феллахи в Египте»{401}. Не только племена кочевых арабов отличались между собой, но и земледельческие тоже. Так, Сулковский отмечает, что живущие в провинции Шаркия феллахи не так угнетены, как те, что живут по берегам Нила, поскольку первые находятся вдалеке от своих тиранов - мамлюков, и потому их хозяйство процветает{402}.

Мамлюки в обоих изданиях характеризуются как деспоты и тираны, которые любят лишь роскошь и мешают развитию Египта. В № 3 Courrier de l'Égypte от 20 фрюктидора VI года (6 сентября 1798 г.) говорится, что мамлюкам Ибрагим-бея, привыкшим жить, ни в чем не нуждаясь, а теперь скрывающимся от французов, трудно вести тот образ жизни, что ведут арабы. В № 9 от 10 вандемьера VII года (11 октября 1798 г.) упоминается о том, что мамлюки распускают слухи, будто бы французы едят людей, чтобы настроить население против иноземцев. Через все материалы газеты красной нитью проходит мысль, что при мамлюках местному населению жилось очень плохо, а французы обеспечили ему безопасность и стремятся к процветанию Египта. Образ мамлюков носил исключительно негативный характер и также использовался в целях пропаганды.

Еще одной группой населения, которая довольно часто упоминается в обоих изданиях, являются копты. Они изображаются как люди невежественные и угнетаемые. Так, в заметке Г. Ле Пера{403} (№ 40 от 20 вандемьера VIII года - 12 октября 1799 г. и № 41от 30 вандемьера VIII года - 22 октября 1799 г.) о монастыре Св. Макария, расположенного в Вади-Натрун, сообщалось, что там живут в основном слепые и хромые монахи, которые показались ему «нечистоплотными и очень невежественными». Ле Пер явно не одобряет их образ жизни: «Это ужасное место, которое изначально служило убежищем для первых христиан во время гонений на церковь, теперь стало жилищем холостяков, чье усердное тупоумие держит их там взаперти». Андреосси в Décade Égyptienne также сообщает об этом монастыре и столь же скептически описывает монахов как «людей пылких или робких, которые хотели отдалиться от остальных, но по необходимости имея с ними дело, вынуждены были использовать в своих интересах их сострадание и доверчивость»{404}. Андреосси также подчеркивает бедность монахов и то, что все в монастыре содержится в беспорядке и нечистоплотности. Он отмечает, что монахи очень боятся арабов, поэтому, когда те приходят, они не открывают им ворот монастыря. Однако, поскольку монахи обязаны кормить арабов и их лошадей, то они спускают им со стены на веревке корзины с провизией и фуражом. По словам Андреосси, угнетенные и постоянно живущие в страхе копты этого монастыря спрашивали французов: «Когда же вы убьете мусульман?»{405} Вообще, религиозное напряжение между христианами и мусульманами не раз подчеркивается на страницах Décade Égyptienne, хотя религиозные конфликты того времени в Египте были спровоцированы именно французским присутствием{406}. Тем не менее сами французы старались подчеркнуть это напряжение.

В другой статье{407} - П. С. Жирара{408} - упоминается о занятиях коптов. Автор отмечает, что арабы после завоевания Египта поручили им вести кадастры и те, осознав, что это единственный род деятельности, которым они могут заниматься, преуспели в деле межевания земель и раскладки налогов, а потому при каждом бее имеется свой копт-чиновник (sous-intendant). Более того, по свидетельству Жирара, копты зачастую злоупотребляют своим положением с целью увеличения собственных доходов: «Используя невежество феллахов, привлекая к соучастию в незаконных делах большинство старост деревень и часто обеспечивая себе безнаказанность посредством подарков, они нашли возможность поднять свой доход до четвертой части от взимаемых ими налогов»{409}. Также он отмечает, что в городах Гирга, Фаршут и Кена копты занимаются ткачеством и работают с драгоценными металлами, подчеркивая, что «здесь так же, как и в Европе, усердие тоже является уделом тех, кто гоним властями за свои религиозные убеждения»{410}.

Таким образом, на страницах прессы подчеркивалось напряжение между различными этноконфессиональными группами населения Египта. Примечательно, что хотя французы делали в своей политике в Египте ставку, в том числе на коптское население, коптские монахи описывались в крайне негативном свете, что можно считать следствием тех изменений, которые претерпело отношение к христианству во Франции XVIII в.

Французская пресса об исламе

Как уже отмечалось, французская администрация старалась играть на религиозных чувствах большинства египтян и провозглашала себя защитницей ислама. В Courrier de l’Égypte и Décade Égyptienne мы видим не только примеры подобной религиозной демагогии, но и обнаруживаем там оценки французами этой религии и отражение их представлений о ней.

В № 76 от 18 термидора VIII года (6 августа 1800 г.) дается в связи с описанием празднования дня рождения Пророка довольно подробная характеристика ислама как религии и краткая биография Мухаммада. Последнего автор статьи описывает следующим образом: «Какими бы ни были наши религиозные взгляды, Магомет должен рассматриваться как человек выдающийся для своего века и среди своих соотечественников, достойный, благодаря своему гению, просвещенности и отваге, восхищения последующих поколений. Рожденный среди людей невежественных и суеверных, он смог оценить власть и могущество религии; поставив себя между Создателем и человеком, он смог заменить догмой о единстве Бога массу идей и нелепых обычаев людей Востока».

Подобное суждение о Мухаммаде, как уже отмечалось, вполне было характерно для того времени. Тот же образ предприимчивого политика (хотя и негативный, в отличие от, скорее, позитивной оценки личности Пророка автором вышеприведенной статьи), достигающего власти, прикрываясь религиозными лозунгам, выведен и в пьесе Вольтера «Магомет»{411}.

В этом же выпуске Courrier de l’Égypte рассказывается о семи основных положениях (points fondamentaux) ислама, причем первые три называются догматическими (формула «нет Бога, кроме Бога», принцип воздаяния после смерти, предопределение), а последние четыре - практическими (молитва, милостыня, пост, паломничество в Мекку). Автор статьи явно путает и смешивает пять столпов ислама (культовых предписаний) и пять столпов веры (догматика){412}. Не совсем понятно, почему он выделяет именно семь вышеназванных позиций, и откуда он мог получить подобные сведения. Впрочем, в газете упоминается, что знания о Коране были почерпнуты автором статьи из бесед с мусульманами.

О Коране сообщается, что он является источником многочисленных «моральных заповедей» и предписаний, которые необходимо соблюдать: отказ от алкоголя и ростовщичества, разрешенное количество жен, право наследования. С одобрением и явно под влиянием революционных преобразований в семейной сфере во французском обществе автор статьи отзывается о возможности развода, который «дозволяет исправить то насилие над законами природы, которым нередко является брак». Однако сведения о предписаниях Корана изложены кратко (хотя автор и сообщает, что ему известно много больше), а о самой священной книге ничего не сказано. Такую лаконичность автор объясняет следующим образом: «Иногда, дабы получить правильное представление, бывает полезно поставить вместе в кратком виде ряд фундаментальных принципов той доктрины, что нередко изложена без всякого порядка». Очевидно, автор статьи не имел систематизированного знания об исламе, а потому его рассказ выглядит путанным. Главным же, на его взгляд, является то, что «для величия мусульман особенно пагубной оказалась догма предопределения, которая побуждает их пренебрегать приобретением тех знаний, что дают нам столь большое преимущество над ними во всех сферах». То есть техническая и военная отсталость связывалась именно с исламом.

На страницах Courrier de l'Égypte встречается еще несколько сюжетов, связанных с религией мусульман. Так, в № 56 от 13 плювиоза VIII года (2 февраля 1800 г.) приводится ответ шейхов дивана на вопрос Мену о том, разрешает ли ислам дервишам ходить голыми по улице. Шейхи объяснили, что это противоречит религии, после чего последовал приказ Мену об их аресте. В № 103 от 30 плювиоза IX года (19 февраля 1801 г.) описаны религиозные обряды месяца рамадан, причем особо подчеркивается их строгость. В № 21 от 25 фримера VII года (15 декабря 1798 г.) приводится следующий пассаж: «Среди мусульман Каира поговаривают, что один дервиш имел откровение о разговоре, состоявшемся между Магометом и судьбой. То, с каким доверием было воспринято это откровение, побуждает нас изложить его здесь: “Когда Магомет увидел французский флот, приближающийся к берегам Египта, он пошел к судьбе и спросил: “О судьба, ты неблагодарна, я тебя сделал высочайшим властелином мира, а ты захотела отдать французам самую прекрасную из стран, подчиненных моему закону”. Судьба ему ответила: “О, Магомет! Приговор вынесен, надо, чтобы он свершился. Французы прибудут на землю Египта и покорят ее, у меня больше нет возможности этому помешать. Но послушай и утешься, я решила, что эти завоеватели будут мусульманами”. Магомет вполне удовлетворился этим ответом и ушел довольный”».

Не вызывает сомнений то, что эта история была выдумана французами и помещена на страницах газеты в пропагандистских целях - для убеждения армии в том, что египтяне поверили в это и отнесутся к завоевателям лояльно.

В Décade Égyptienne также встречается достаточно много пассажей связанных с исламом. Поскольку в журнале публиковались статьи французских ученых, он отражает взгляд на ислам в духе эпохи Просвещения и Французской революции. Так, ислам называется религией, «полной суеверий и нетерпимости»{413}, а сама конфессиональная обстановка в Египте изображается весьма непростой: «Худшее из следствий предрассудков состоит в том, что различия между конфессиями или даже между сектами делают в этих странах смертельными врагами людей, имеющих разные верования»{414}. Постоянно подчеркивается пагубное влияние тех принципов, которые, по мнению французов, являются религиозными предрассудками: «Покорность мусульман судьбе мешает им противостоять жестоким бедствиям»{415}.

О священной книге мусульман говорится в таком же духе: «Коран, как Библия, Евангелие и Веды, содержит в себе принципы чистой морали, перемешанные с нелепыми вымыслами, на которые философия может взирать только с жалостью»{416}. Корану в Décade Égyptienne посвящена небольшая статья Марселя с переводом первой суры{417}. Как отмечает Марсель, «сын Абдаллаха обязан своим потрясающим успехом не столько мечам его приверженцев, сколько 140 сурам, или главам, которые соответственно обстоятельствам успешно спускались с небес в течение 23 лет, для того чтобы направлять в нужное русло невежественные умы его соотечественников». Хотя он ошибается - священная книга мусульман содержит 114 сур, Марсель высоко ценит язык и поэтичность Корана, называя его «шедевром красноречия». Наверное, именно потому, что Марсель так хотел отразить эти качества священной книги в своем переводе, сам перевод получился литературно обработанным, но не слишком близким к тексту оригинала.

Итак, ислам во французской прессе изображался в духе просветительской философии XVIII в. как нетерпимая к иноверию религия, проповедующая предрассудки, которые мешают прогрессу. Пророк Мухаммад представал на страницах периодики как яркий и предприимчивый политик, умело использовавший в своих целях эту религию.

Обычаи и нравы жителей Египта

Как было объявлено в № 25 Courrier de l'Egypte от 3 плювиоза VII года (22 января 1799 г.), редакторы газеты ставили себе целью собрать информацию об обычаях и воззрениях египтян, чтобы читатели в Европе имели об этом представление. Действительно, периодически в газете появлялись сюжеты, рассказывающие о традициях населения Египта, причем особенно их много публиковалось в газете ближе к концу французской оккупации, в последних номерах.

Сюжеты эти были посвящены разным обычаям жителей Египта: описывались как привычки, характерные для отдельных арабских и бедуинских племен, встреченных французами, так и обычаи, характерные для всего общества, основанные на религиозных предписаниях или идущие из древности (рождение и воспитание детей, уголовное и гражданское право, семейная жизнь). При этом в описании образа жизни местного населения постоянно присутствует ощущение превосходства французов над жителями Египта - часть сюжетов подобрана таким образом, чтобы показать «дикость» и невежественность местного населения.

Так, в № 25 приводится рассказ о прибывших в Египет с караваном нубийцах, портреты которых хотел нарисовать живописец Мишель Риго. Сначала ему пришлось долго торговаться с главой каравана, затем, когда тот все-таки пришел в мастерскую, то с ним было еще десять-двенадцать человек охраны, поскольку, по мнению французов, он явился к художнику «со всеми предосторожностями человека, который убежден, что его завлекают в ловушку». После того как нубиец увидел свой уже нарисованный портрет, он «резко отпрянул от него и издал вопль ужаса», а затем выбежал из мастерской, рассказывая всем в округе, что у него отняли «голову и половину его тела». Другие нубийцы, как следует из этого рассказа, также со страхом входили в мастерскую и не желали там оставаться. Далее описывается еще один подобный случай с написанием портрета молодой женщины, которая считала, что все изображенные части ее тела отсохнут.

Не только нубийцы, но и копты в этой статье также изображены как невежественные люди, полные предрассудков. Так, отмечается, что абсолютно все портреты копты считают изображениями святых, поэтому, входя в мастерскую Рига, они падают ниц и целуют изображение. Кроме того, упоминается о том, что в одной из коптских церквей находится изображение святого Михаила, борющегося с дьяволом, причем, по словам автора статьи, дьявол изображен в европейской одежде. Другим предрассудком явно считается вера в чудодейственность железных вериг, которые, по словам настоятеля греческой церкви святого Георгия, излечивают людей.

В № 81 от 3-го дополнительного дня VIII года (20 сентября 1800 г.) приводится рассказ о культе змеи в Саиде - городе в Верхнем Египте, записанный еще путешественником начала XVIII в. Полем Люка, о котором сказано, что хотя он и был легковерным человеком и зачастую преувеличивал, тем не менее этот его рассказ можно считать правдивым. В нем повествуется о том, что в храме змеи Асмодеи дважды в год собирается множество паломников, жрецы проводят службу у алтаря, после чего женщины, не могущие зачать, остаются в храме на ночь и благодаря этому обретают исцеление. Рассказ содержит красочные, но малоправдоподобные детали самого обряда. Однако в № 83 инженер М. А. Лансре, участвовавший в научной экспедиции в Верхний Египет, опровергает этот рассказ, подчеркивая, что никаких подтверждений существования такого обряда не обнаружено, а сам Поль Люка был слишком доверчив, из-за чего его рассказы имеют мало общего с истиной.

Тем не менее суеверия и «дикость» жителей Египта в Courrier de l'Égypte подчеркиваются постоянно. В № 56 от 13 плювиоза VIII года (2 февраля 1800 г.) автор обращает внимание на то, что предрассудки всегда главенствовали в Египте, и что жители Египта отличаются невежественностью: «Похоже, что суеверие, чтобы не лишиться своего влияния на земле, приспосабливается к непостоянству людей, меняя им идолы и алтари: оно воздвигло в том самом месте, где раньше почитали Анубиса, небольшую мечеть, знаменитую могилой дервиша, звавшегося эмир Абдалла, чьи так называемые чудеса вызывают 8 числа месяца зуль-хиджа{418} большое стечение арабов и жителей Шаркии. Те, сочетая с глубокой набожностью алчность, являющуюся отличительной чертой их характера, никогда не уходят с руин Тами аль-Амдид без того, чтобы не поискать там золота, которое, как они верят, находится внутри самых больших глыб; и они дробят их на кусочки при каждом удобном случае».

Поскольку основная черта местного населения, согласно Courrier de l'Égypte, - это невежественность, то в газете постоянно проводится мысль о необходимости цивилизовать египтян и приобщить их к французским нравам. Так, в № 13 от 30 вандемьера VII года (21 октября 1798 г.) при описании квартала и сада Азбакийа, где французы жили и устраивали всевозможные увеселения, отмечается, что благодаря такому месту, «возможно, удастся привлечь в наше общество обитателей страны и их женщин и мало-помалу привить им привычки, вкусы и моду французов». В № 89 от 30 брюмера IX года (21 ноября 1800 г.) приводится «Элегия на смерть генерала Дезе» Шамбо, где есть строчка о том, что египтяне будут долго помнить Дезе, который их «цивилизовал».

В № 114 от 30 флореаля IX года (20 мая 1801 г.) отмечается, что в Египте главенствует обычное право: «Египтяне рассматривают в качестве законов множество древних обычаев, которые также долгое время практиковались во Франции под названием lois d’arrêts, которые являются ничем иным, как нормативными актами, отступающими от буквы закона, но превратившимися в обычай». Среди таких обычаев, имеющих силу закона, называются кровная месть (причем, описан случай, как француз, которого ранил турок, простил своего обидчика, несмотря на то, что судья разрешил французу нанести ему ответные удары), отрубание руки за воровство и убийство вора без суда, если он пойман на месте преступления, палочные удары за беспочвенные обвинения, безграничная власть отца в доме. Очевидно, что французы осознавали себя носителями более развитой культуры, в том числе в сфере законодательства, и эти примеры должны были лишний раз доказать отсталость восточного общества, где все еще действовало обычное право, от которого французы отказались в ходе Революции. Примечательно, что автор статьи отмечает: находясь среди жителей Египта, особенно интересно читать Библию, поскольку действующие у них правовые нормы берут свое начало с очень давних времен и во многом сходны с описанными в этой священной книге.

Интересны оценки французов поведения и прав восточных женщин. В № 34 от 12 термидора VII года (30 июля 1799 г.) сообщается, что «обычаи Востока по отношению к женщинам основаны на недоверии и подозрении». Отмечается, что жительницы Египта скромны. Так, в № 21 от 25 фримера VII года (15 декабря 1798 г.) говорится, что когда доктор Деженет вошел на женскую половину госпиталя, «две женщины, что там работали, покрыли себя платками тотчас, как он вошел, и, когда он проходил мимо них, целомудренно отвернулись к стене». В № 116 от 20 прериаля IX года (9 июня 1801 г.) подробно описаны процессы брака и развода: отмечается, что женщины вынуждены постоянно противопоставлять мужской силе хитрость и изобретательность. Упоминается также, что девушек, которые забеременели вне брака, зачастую по требованию их отцов или братьев бросают в воду.

Как уже отмечалось, на страницах Courrier de l’Égypte встречается множество упоминаний различных племен и присущих им привычек и особенностей. В № 16 от 24 брюмера VII года (14 ноября 1798 г.) описываются «племена арабов, обитающие в горах Синая и эль-Тара [Джебель ат-Тур]». Они приехали в Каир по торговым делам и, настороженно относясь к французам, расположили свой караван в месте неудобном, далеком от воды и оживленных городских кварталов. Когда же Бонапарт предложил им более выгодное место размещения, они отказались, сказав, что «это не в их правилах». По мнению автора заметки, «этот единственный ответ может хорошо выразить недоверие, к которому беи их приучили, постоянно нарушая свое слово». Французы же в этой заметке изображены благодетелями, обеспечивающими спокойствие Египта.

В той же статье говорится об удивлении арабов, увидевших диковинные для них вещи, которые были вполне обыденными для французов. Так, помимо часов, которые вызвали восхищение, большое впечатление на вождя племени произвела миниатюра на шкатулке, рассматривая которую он восклицал: «Йа аллах!» (О боже!). Авторы описывают и одежду этих племен, причем подчеркивают ее неудобство по сравнению с европейской, при всей ее живописности: «Их одежда убога. Она состоит из полос материи, небрежно сшитых между собой таким манером, что образуют некое подобие рубашки из грубой ткани, доходящей до колен и стянутой в талии поясом. Самые богатые добавляют к этому облачению еще кусок ткани, выполняющий функции плаща. Дважды обернутый вокруг плеча он ниспадает на другую руку. Облаченные подобным образом и заметные издалека, они имеют достаточно живописную внешность. Не думаю, что художники, уже с давних пор желающие, чтобы нация имела такой костюм, в котором люди походили бы на манекенов, не отдали бы предпочтения этой одежде перед европейской. Но она так плотно окутывает человека, столь тяжела и в то же время так мало обеспечивает ему соприкосновение с воздухом, что совершенно несовместима с температурами Европы и с подвижностью, необходимой для работы, занятий искусством и военных упражнений». Сразу после этого пассажа авторы делают вывод о том, что «французская одежда скроена, чтобы дать свободу действий, а восточная позволяет совершать только медленные и размеренные движения», подчеркивая, что французская не только удобна, но и изящна и, несомненно, превосходит восточную.

Обычаи арабов Синая описаны и в № 90 от 6 фримера IX года (27 ноября 1800 г.), где приводится письмо члена комиссии по наукам и искусствам минеролога М. Розьера, который путешествовал с их караваном. Розьера удивляет то, как размещаются эти арабы во время стоянки: «Все племена и даже отдельные части этих племен разбивали лагери обособленно, каждый лагерь подразделялся на маленькие отряды из семи-восьми арабов, располагавшиеся вокруг огня, и занятые все вместе приготовлением того, что было им нужно, дабы идти до [следующей] остановки в понедельник». Несомненно, француза поразила эта общность. Отмечается, что приготовление хлеба является для них главным делом во время стоянки, поскольку они питаются только им и бобами во время путешествия. Розьер отмечает, что арабы этих племен «мало привязаны к обрядам религии мусульман, многие из них не знают Коран и даже имя Магомета; хотя, возможно, при более близком знакомстве мы бы могли обнаружить у них какие-либо тайные познания». Он подробно описывает их простую одежду («они почти все одинаково одеты и вооружены: главный предмет их облачения - длинное и очень широкое платье с вырезом впереди и без рукавов, лишь со сделанными у плеч отверстиями, через которые просовываются руки») и обувь («их обувь состоит из куска кожи буйвола, которой они грубо придают форму подошвы и которую привязывают к ноге двумя маленькими ремешками»), а также отмечает, что они очень доброжелательны по отношению к французам. Автор также всячески подчеркивает, что эти племена благодарны Бонапарту и французам за обеспечение безопасности их торговли.

Любопытно описание церемонии заключения мира у арабов. В № 21 от 25 фримера VII года (15 декабря 1798 г.) рассказывается о перемирии между одним из арабских племен и французами. Когда договоренность о мире была достигнута, и французы пригласили шейха племени на обед, он преподнес Бонапарту хлеб, от которого отломил кусочек и съел. По словам автора заметки, «этот акт рассматривается арабами как согласие на мир и гарантия искренности. Мы отметили торжественность, с которой он говорил и действовал на протяжении всего времени, пока выполнял свою дипломатическую миссию, и его быстрый переход к обычной манере общения, как только он получил гарантии мира. Немецкий советник, который имел честь представлять в Регенсбурге дюжину князей Священной Римской империи, не был большим формалистом [в соблюдении церемоний], чем этот бедуин».

По-видимому, случай с этим же шейхом описывается в № 116, где речь идет о перемирии Бонапарта и шейха племени арабов, закрепленном обрядом с хлебом. В этом пассаже отмечается, что шейх сел за стол с французами и пользовался ножом и вилкой, и, хотя он был мало приучен к такой манере есть, это ни разу не вызвало у него затруднений. Здесь же отмечается большое уважение египтян к хлебу и соли и сообщается, что «они клянутся друг другу в верной дружбе хлебом и солью».

В № 41 от 30 вандемьера VIII года (22 октября 1799 г.) описывается другое племя арабов, обитающее в Вади-Натрун. Это «пастушье доброжелательное племя», по мнению Андреосси, впечатления которого и приводятся в этом выпуске газеты, «наиболее полно сохранило обычаи древности: это просто пастухи, которые не хотят ничего выращивать. Их мягкие нравы несут на себе отпечаток жизни, которую они ведут: им не ведомы бури страстей, за исключением, однако, любви, которая во всех странах и особенно у восточных людей, столь тесно граничит с ревностью. Зачастую она их доводит до весьма жестоких крайностей». В качестве примера рассказывается история уважаемого старика, у которого много лет назад сын был убит другим мужчиной из ревности.

В № 110 от 20 жерминаля IX года (10 апреля 1801 г.) помещен отрывок из заметки инженера Ж.-М. Дюбуа-Айме{419} об одной из долин около Кусейра{420}, рассказывающий о кочевом племени Аббабдех. Сообщается, что члены племени носят длинные волосы, не надевают тюрбанов, их кожа очень темная, по религии они мусульмане, но обрядов не соблюдают, а их родной язык не арабский, а какой-то другой. Дюбуа-Айме отмечает, что это племя воинов, презирающих земледельцев, что они ездят исключительно на верблюдах и зачастую вступают в схватки с другим племенем. Он отмечает, что среди Аббабдех царит равенство, поскольку он видел, как простой член племени спорил с шейхом, и описывает их обычай хоронить умерших, покрывая их тела камнями. Дюбуа-Айме делает предположение, что это племя происходит от древних кочевников, которые владели этими землями в далекие времена и которых описывали еще древние авторы, поскольку у этих кочевников был тот же обычай захоронения. Вообще, как видно, во многих пассажах Courrier de l'Égypte подчеркивается, что обычаи современных жителей Египта берут свое начало еще в глубокой древности.

При описании нравов в Décade Égyptienne также обращается внимание на древность обычаев современных египтян и преемственность между ними и их предками. Так, в заметке про путешествие по западному берегу Нила от Каира до Асьюта, В. P. М. Серезоль{421} отмечает, что «догмы древних египтян, которые хотели, чтобы жизнь была ничем иным, как переходом в долгое будущее существование, сном, который вел к вечному пробуждению, кажется, сохранились и у их потомков»{422}. В письме генерала-адъютанта Л. Ж. В. Жюльена де Бидона{423} члену Института Египта Э. Жоффруа Сент-Илеру, автор сообщает о том, как французские войска захватили одного из местных жителей, сочтя его шпионом мамлюков{424}. Чтобы доказать свою невиновность, египтянин поднял полы одежды и взял в руки свой пенис - что являлось символом клятвы в невиновности. «Его физиономия, казалось бы, говорила мне - после этой страшной клятвы, которую я принес, чтобы доказать вам свою невиновность, перестаньте же сомневаться! - комментирует Жюльен и проводит параллель с древними временами, - его жест напомнил мне, что во времена Авраама клялись в правдивости своих слов, возлагая руку на детородные органы»{425}. Более того, Жульен, по-видимому, считает, что египтяне не просто сохранили обычаи древности, но и остались на том же уровне развития, что в древности: «Чем больше мы изучаем нравы этих полудиких (курсив мой. - Е. П.) людей, тем понятнее становится история Ветхого завета: те события, что рассматривались некоторыми европейцами как невероятные, поскольку были для них всего лишь нелепицей, получают простое объяснение, и герои Моисея обретают свою истинную значимость»{426}.

Жюльен вообще подчеркивает, что нравы египтян зачастую не соответствуют европейским понятиям о приличиях и нормах поведения. Для него это явно служит свидетельством превосходства европейцев: «Они [египтяне] кажутся исключительно жестокими в нравах по отношению к своим женам и дочерям и без особых колебаний демонстрируют вещи, которые мы прячем с величайшим старанием; излишне непристойные песни, слишком возмутительные танцы - являются любимыми развлечениями, которые степенный мусульманин позволяет себе в стенах своего дома»{427}. То есть, в статье Жюльена образ жизни местного населения характеризуется не только как патриархальный, но и как непристойный и «полудикий».

В статье другого участника экспедиции, медика Ренати, посвященной состоянию медицины в старом Каире, также содержатся замечания об обычаях египтян. Эта статья примечательна тем, что описывает именно столичных жителей, в отличие от многих пассажей в Courrier de l'Égypte, где отражен образ жизни и обычаи отдельных племен. Ренати уделяет внимание внешнему виду египтян, отмечая, что они носят черные или голубые тоги, длинные бороды, большие тюрбаны на голове и имеют «вид гордый и величественный»{428}, мощную комплекцию, высокий рост, черные и живые глаза, белые зубы и громкий голос. В контрасте со столь здоровым телом идет изображение личных качеств жителя Египта: «Кажется, будто он сообщает, что живет в стране здоровой, но несвободной: он раболепен, хитроумен, лжив и труслив»{429}. Подобные качества и вялое поведение египтян («житель Египта трудолюбив, но не активен») Ренати связывает с особенностями общества, где правят узурпаторы, и религией, полной предрассудков. Что касается женщин Египта, то, по мнению Ренати, их черты лица мягки, но «лишены нежности и выразительности»{430}, их тела гибки, манеры приятны, но «они далеко не имеют грации и шарма наших европейских женщин»{431}. Также он отмечает, что жители Египта «очень подозрительны и любознательны»{432}.

В Décade Égyptienne приведена более полная статья Андреосси об арабах и бедуинах, обитающих в долине Вади-Натрун. Он пишет об обычае кровной мести как о дикости, считая его пережитком прошлого: «Когда не существует норм уголовного права и нет судей, которые бы могли их исполнять, преступление осталось бы безнаказанным, если бы убийство не выполняло функцию акта общественной власти; и тогда, то, что мы рассматриваем как преступление или зло, становится законным возмездием - то, что родственники убитого преследуют [родственников убийцы] поколение за поколением»{433}. Кроме того, он отмечает некоторые особенности жизни племен, которые воспринимаются им как предрассудки или отсталость: слабое вооружение, способ лечения больных с помощью заклинаний, отсутствие письменной фиксации рождений.

Таким образом, население Египта во французской прессе представлено как стоящее на более низкой, чем европейцы, ступени развития, а его обычаи и нравы как архаичные и более «дикие».

Представления о Древнем Египте

Французские ученые много путешествовали по Египту, описывая памятники древности в разных уголках пашалыка. Для изучения монументов Древнего Египта были даже созданы специальные комиссии. В результате, в Courrier de l'Égypte появлялось множество заметок, отрывков из писем и отчетов о разных памятниках Древнего Египта.

Несомненно, французские ученые считали цивилизацию древних египтян очень развитой и с сожалением отзывались на страницах газеты о том, что язык ее утерян. При описании находки Розеттского камня высказывалась надежда, что он, возможно, станет ключом к пониманию иероглифов{434}. Отмечались обширные познания египтян в астрономии{435}, химии{436}, а в № 104 от 6 вантоза IX года (25 февраля 1801 г.) говорилось о древних жителях Египта как о «людях, которые заложили основы искусства и науки, передав их последующим поколениям». Но, как следует из газеты, многие знания были утрачены, и современный Египет, в его разрушенном состоянии, существенно уступает древнему. Как отмечается в письме Г. Ж. Шаброля де Вольвика{437}, приведенном в № 38 от 6-го дополнительного дня VII года (22 сентября 1799 г.), при осмотре руин архитектурных сооружений ему в голову пришла «идея о превосходстве древних над нами». Сами древние монументы вызывают живое восхищение у французов. В № 47 от 10 фримера VIII года (1 декабря 1799 г.) приводится письмо Пюнье: «Что в великих памятниках древнего Египта вызывает восхищение, так это основательность конструкции, большие размеры, величие форм, богатство деталей, которыми они покрыты и которые свидетельствуют о совершенстве, коего тогда достигли искусства». В № 74 от 27 мессидора VIII года (16 июля 1800 г.) были опубликованы стансы Шамбо, посвященные пирамидам, где воспевалось их величие. В то же время сообщалось, что современные египтяне зачастую относятся к памятникам древности неуважительно и осматривают их в надежде обнаружить золото{438}. Французы осознавали значимость изучения Древнего Египта, поэтому на страницах газеты часто говорится о том, что необходимо исследовать памятники Древнего Египта, дабы открыть Европе эту цивилизацию{439}, и провести инвентаризацию всех находок, создав государственный реестр{440}.

Что касается отражения темы Древнего Египта в Décade Égyptienne, то там присутствуют не только более подробные описания памятников, но и более пространные рассуждения о значении этой цивилизации. В статье Андреосси, посвященной Манзале, Египет называется «колыбелью наук и искусств»{441}, сообщается о роли египетских жрецов в собирании знаний и их письменной фиксации. Также Андреосси отмечает, что Геродот путешествовал по Египту уже во время его упадка, когда страна находилась в печальном состоянии под управлением «военного правительства, схожего с мамлюкским»{442}, и Египет подвергался разграблению банд из соседних стран, «как это происходит и до сих пор» - то есть проводилась параллель с современным автору состоянием Египта.

В отчете Н.-А. Нуэ{443} о географическом положении пирамид подчеркиваются большие достижения египтян в наблюдении за звездами, а Египет называется «колыбелью астрономии»{444}.

В докладе Л. Костаза{445}, прочитанном в Институте Египта и опубликованном в Décade Égyptienne, содержатся, в частности, рассуждения о религии древних египтян. Костаз доказывает, на основании виденных им на памятниках Египта рельефов, что древние египтяне совершали человеческие жертвоприношения. И хотя античные историки и даже многие современники Костаза считали иначе, тем не менее, по его словам, «непоследовательность и глупость тесно связаны с суевериями»{446}, а потому и приношение в жертву животных не обозначает отсутствия человеческих жертвоприношений.

Итак, образ Востока, представленный на страницах издававшейся в Египте французской прессы, - это образ общества, отставшего в своем развитии от европейцев, общества, где царят религиозные предрассудки, мешающие не только мирному существованию народов этой земли, но и их развитию, где многовековая тирания лишила людей активности и затормозила прогресс. Соответственно, на фоне этого невежества французы представали в исключительно выгодном свете. Кроме того, оба издания армии Востока - Courrier de l’Égypte и Décade Égyptienne служили инструментами пропаганды. Столкнувшаяся с сильным сопротивлением местного населения и огромной культурной разницей французская армия была сильно разочарована увиденным в Египте, что подробно будет рассмотрено в следующей главе. Образ же богатого края, благодарного местного населения и терпевших сплошные бедствия противников французов, значимость миссии французов и ее высокая оценка европейскими державами, которые подчеркивались на страницах изданий армии Востока, должны были подчеркнуть превосходство французов и убедить солдат в том, что их положение не так уж безнадежно. Courrier de l'Égypte был практически единственным источником новостей для участников экспедиции, а потому, получив эту газету, разбросанные по разным местностям Египта солдаты и ученые, могли видеть, что, возможно, положение французской армии не так безнадежно. Кроме того, Courrier de l'Égypte и Décade Égyptienne рисовали образ явно отсталого местного населения. Причем, это касалось не только мусульман, чья религия считалась полной предрассудков, но и египетских христиан - они также изображались невежественными и темными. Не случайно многие обычаи современных египтян, по мнению французов, шли из древности - это «консервировало» жителей долины Нила в прошлом{447}. Соответственно, так и не вставших на путь эволюции египтян надо было «окультурить». Отсюда следовал вывод, что именно французы, пришедшие на берега Нила, где раньше процветала цивилизация Древнего Египта, должны возродить эту страну, а потому и на страницах прессы оккупанты представали освободителями и цивилизаторами, которых так ждали на Востоке и которым так были рады египтяне.