Фрося. Часть 5

Глава 54

С помпой похоронили, не смотря, на малый срок пребывания у власти, но оставившего заметный след, генерального секретаря коммунистической партии и на престол взошёл очередной ещё более старый вождь.

Прошло две недели с тех пор, как Фрося узнала от Тани шокирующую новость об увольнении Семёна и, вернувшись как-то вечером с работы, мать застала того у себя дома.

Не успела она повернуть ключ в замке и толкнуть входную дверь, как поняла, что сын находится в квартире — на вешалке висела его модная дублёнка, а из комнаты доносилась музыка из старой его коллекции, но, правда, на очень умеренном звуке.

Фрося на ватных ногах пересекла квартиру и, задержавшись на несколько секунд, собираясь с мыслями, толкнула дверь.

Сёмка лежал на диване, подложив руки под голову, и смотрел изучающим взглядом на мать.

— Привет сынок!

— Привет, привет!

Я так понимаю, тебе уже всё известно, можешь начинать читать нравоучения.

— А зачем, ими уже делу не поможешь, лучше давай подумаем вместе о дальнейших шагах, жизнь ведь не закончилась.

Фрося подошла к дивану и села рядом с сыном, нежно потрепав его по курчавой голове.

— Сынок, если ты сейчас не расположен к разговору, то я пойду переоденусь и приготовлю тебе что-нибудь на ужин.

— Мамуль, ужин это, хорошо, но и поговорить с тобой я не отказываюсь, если ты, конечно, не будешь распекать меня за произошедшее.

— А, чего уже распекать, сделанное не исправишь, раз ты так поступил, значит, нельзя было иначе.

— Нет, нельзя было, хотя даже после увольнения профессор Николаев несколько раз звонил мне и вызывал к себе в кабинет, но я не мог плюнуть сам себе в лицо, как бы я потом с этим жил.

— Сёмочка, другие живут и не только с этим, и не задумываясь, продают свою душу дьяволу.

Ты у меня другой, и я не собираюсь тебя за это упрекать, сама такого родила, воспитала и вывела в свет, но, кажется, что пока выводила в этот свет, наделала сама массу ошибок, за которые ты теперь расплачиваешься.

Семён скинул ноги с дивана и как в детстве, склонил голову матери на плечо.

— Мамуля, о каких своих ошибках ты говоришь, я ведь уже достаточно взрослый человек и сам несу ответственность за свои поступки?

— Сёма, Сёмочка мои ошибки уже не исправить, но я должна была понять намного раньше, что тебе с твоим характером в этой стране делать нечего.

Я не знаю, как было бы в других, может быть вовсе ничего бы не достиг, но я не дала тебе этот шанс, а теперь, скорее всего, он потерян.

— Мамуль, не смеши, ничего ещё в моей жизни не потерянно, можно ещё поменять профессию, место и образ жизни, просто для этого нужно немного напрячься и сломать существующий стереотип.

— Сынок, ты для меня выражаешься очень замысловато, наверное, забыл, что твоя мама тёмная, забитая деревенская женщина, у которой кроме жизненной сноровки и интуиции есть только не малый опыт, но их к твоему будущему не пришьёшь, будут выпирать грубые швы с чёрными нитками на белом.

Сёмка неожиданно рассмеялся:

— Вот это да!

Ах, ты, моя забитая и деревенская, другой поэт так не выскажется, как ты!

Идём мой философ, и, правда, что-нибудь отужинаем, разговор с тобой, определённо, мне поднял аппетит.

Фрося быстро сообразила ужин, не прошло и четверти часа, а на столе уже скворчала яичница с колбасой, укропом и чесноком, пахли закатанные на зиму огурчики, и Фрося немного подумав, выставила на стол бутылку водки.

— Мамулька, вот насмешила, будем праздновать или поминать?

— Не то и не другое, будем вести задушевный разговор, начатый в спальне.

— Ну, если только так, а ведь мы с тобой уже давно не говорили по душам, а сейчас это будет, как никогда кстати.

Семён распечатал бутылку и разлил по рюмкам прозрачную жидкость.

— Мамуль, а почему мы вдруг пьём водку, а не любимый твой армянский коньяк, неужели и тебя коснулись трудности доставания?

— Ну, нет, до этого я ещё не дожила, просто Олег предпочитает водку, и я уже привыкла к ней, хотя привыкла, звучит смешно, за три года, что мы с ним знакомы, наберётся ли два десятка раз, когда мы вместе выпивали.

— Мамуль, давай за нас и за чёрт с ними.

— Давай.

Потому, как Семён закусывал, было видно, что он сильно проголодался.

— Сынок, я, возможно, захожу на чужую территорию, но меня мучает любопытство — неужели ты не заходил к Тане?

— Нет, не заходил.

Фрося выжидающе смотрела на сына, но тот, похоже, не собирался развивать свой ответ.

— Вы поссорились?

— Нет.

Тут до матери окончательно дошло, что эту тему сын обсуждать не намерен.

— Ладно, захочешь, сам расскажешь, но только очень тебя прошу, не обижай её.

— Мамуль, мы сейчас с ней в разных категориях.

Она, благодаря тебе, нынче преуспевающая бизнесвумэн, самостоятельная женщина, не нуждающаяся в средствах.

У неё полно заказов, выглядит блестяще и в скором времени вокруг завертятся воздыхатели и ухажёры, а я, на сегодняшний день, молодой человек без определённого рода занятий, ограниченный в средствах и с неясным будущим.

— Это она тебе сказала или плод собственного комплекса не полноценности и сбитой спеси?

— Нет, она этого не говорила и вряд ли скажет, это говорит моя раздавленная гордость, а, прежде всего, желание быстро подняться на ноги и если успею, войти в её жизнь не подбитой собакой, а рыцарем на белом коне.

— Андрей говорил, что ты униженный гений.

Нет, ты раздавленный дождевой червяк, дурак, каких ещё свет не видел!

Наливай по второй, а иначе я за себя не ручаюсь.

Сёмка посмотрел на рассерженную мать и улыбнулся:

— Налить… о, это мы завсегда, пожалуйста.

И уже закусывая, после выпитого:

— Мамуль, не гони лошадей, дай мне немного очухаться и разобраться в себе.

Ну, куда я пойду к Тане на её жалкие квадраты жилой площади?

Одно дело нагрянуть на выходные дни, а другое, с утра до вечера маячить друг у друга на глазах.

— Ну-ну, налей по третьей, может тогда у тебя язык ещё больше развяжется, и ты мне поведаешь такое, о чём я никогда и подумать не могла, что когда-нибудь услышу.

— Можно мамуля, и по третьей. и по четвёртой, а мог бы тебе это сказать и до первой.

Фрося интуитивно почувствовала что-то страшное, скрывающееся за бравадой сына.

— Семён, что ты надумал, говори паршивец по-хорошему, в урки что ли подашься или каким-нибудь образом за кордон сбежишь?

Семён лихо выпил очередную рюмку и захрустел огурцом.

Мать не сводила с него взволнованного взгляда.

— Ну, что ты смотришь на меня, как на умалишённого.

Хотя то, что я тебе сейчас скажу на это немного тянет.

Фрося выдохнула.

— Говори уже, говори, не вытягивай из меня душу.

— Мамуль, на гражданке моя карьера потерпела полное фиаско, в любом случае меня не сегодня, так завтра заберут в армию, ведь мне только двадцать шесть лет, поэтому я решил добровольно подать документы и определиться в ряды нашей доблестной.

У меня за плечами военная кафедра и звание офицера обеспеченно, а ракетные войска мне подходят по профилю.

У меня отличная спортивная подготовка, я бывший мастер спорта по боксу и до сих пор продолжаю поддерживать прекрасную форму, выступая за университет по различным видам спорта…

Фрося не выдержала и хлопнула в сердцах ладонью по столу:

— Ты, что полный идиот, не знаешь, что идёт война в Афганистане, куда у тебя есть все шансы угодить?

— Ну, мамуля, не надо так горячиться, на всё воля божья, ведь и на гражданке никто от несчастного случая не застрахован.

Фрося хорошо знала своего сына, если тому что-то втемяшится в голову, сдвинуть будет весьма трудно, но она попыталась всё же это сделать.

— Сёмочка, я разговаривала с Андрюшей, он говорит, что можно податься в инженеры и оттуда опять подняться на ноги, ты ведь талантливый и целеустремлённый…

— Мамочка мы сейчас пойдём по второму кругу, меня в любом случае заберут в армию, так чего тянуть резину.

— Сынок, а если Стаса привлечь, он же в Минск недавно переехал, в пленуме ЦК партии Белоруссии заседает, там тоже университет есть и, наверное, не слабый.

— Мам, а, давай ещё по одной накатим, разве ты не знаешь, что Стас, последний человек, к которому я когда-нибудь обращусь за помощью, и разве ты не знаешь, что он опальных родственников не жалует.

— Знаю Сёма, знаю.