Фуллстоп

Глава 6. Оперативная группа

Двигаясь по тенистой аллее вдоль библиотеки, он вышел к административному зданию — этот путь на стенде значился самым прямым и коротким. Дальше начиналась непарадная часть санатория, туда отдыхающие не заходили, но Александр решил рассмотреть и ее, коль скоро это теперь единственный ареал его обитания. Как сказал бы Згуриди, «редкий подвид примата, крайне привязанный к месту своего творчества…»

Шутка показалась не смешной, а мрачной.

Деревья в этом углу парка сплетались в сплошной конгломерат, корпуса не имели постояльцев и пустовали со своими забранными толстыми прутьями окнами, облупившимися дверьми и пыльными стеклами. В одном из проемов он разглядел анфиладу комнат, заваленных старым хламом, колченогий стул с книжкой, открытой на середине, и одинокую лампочку на шнуре. Поместье Плюшкина, изнанка «Дома творчества». Да и любого творчества вообще.

Цветок отсюда был не виден. Александр задумался над тем, как тот определяет его местонахождение. Ограда парка находится в двух шагах от городской улицы, что будет, если он ее перелезет? Попадает она в радиус действия цветка или уже выходит за него? Как цветок отреагирует, если он просунет наружу руку? Голову? Или сам протиснется сквозь прутья и постоит с той стороны забора? Вопросы были умозрительными, проверять их на практике он не собирался.

Короткий гудок за спиной заставил его вздрогнуть от неожиданности. Зеленый грузовик деловито обогнал его и проследовал в конец дороги, где виднелись сооружения, похожие на денники конюшни: под одной крышей шел ряд бетонных ячеек без четвертой стены. Там машина развернулась на разбитом асфальте, сдала задом и въехала в стойло, оставив кабину снаружи — ни дать ни взять современная лошадь, не требующая еды. Кузов грузовика был скругленным, с небольшими окошками на боках. Водитель выпрыгнул, изучил бумагу у себя в руке и посмотрел по сторонам.

— Эй! — окликнул он Александра. — Груз примешь? Или тогда зови кого надо.

— Здесь никого нет, кроме меня. А что за груз?

— Научный, — усмехнулся водитель. — Количество мест — шесть, про содержимое не знаю. Считай и расписывайся.

Он положил на ступенчатый бампер «шишиги» подложку с листком, ткнул пальцем в графу, а сам отошел на пару шагов назад и затянулся «явиной», следя за Александром прищуренными глазами. Александр честно прочел содержание накладной — она включала только непонятные маркировки. Он пролез в конец «стойла», встал на колесо, чтобы заглянуть в окно — в кузове сгрудились ящики, обшитые досками. Шесть штук, массивные. Может быть, врач знает, что с ними делать? Но отправитель ящиков в накладной не указывался, получателя тоже не было. Александр вернулся к кабине и уже был готов поставить подпись, как чья-то рука выдернула у него из пальцев авторучку и следом выхватила картонку с бумагами.

Александр развернулся лицом к нападавшему, но тот его опередил:

— Кто вам позволил? — прерывистым голосом вопросил незнакомец, потрясая перед носом Александра спасенной от подписи бумагой и ручкой. — Кто вам это позволил?

На незнакомце была шляпа, которая шла ему как корове седло, дисгармонируя с худым и желчным лицом, не делая его ни интеллигентным, ни культурным. Зачем она в такую жару?

— Я полагал… — сконфуженно пробормотал Александр.

— Полагать будете, когда докторскую степень получите, — сварливо обрезал его гость. — Или хотя бы кандидатскую. Развелось на нашу голову полагателей, за каждым глаз да глаз нужен. Ручку схватят, понапишут черт-те что, а нам расхлебывать.

Он сдернул шляпу с головы, и ее причина прояснилась — незнакомец был лысоват. Глубоко посаженные глаза обежали Александра от макушки до пят, после чего гость сунул ему руку и с той же отрывистой неприязнью произнес:

— Солонина. Можете не представляться, ваше имя я знаю.

Александр от неожиданности пожал безвольную ладонь незнакомца, но держать ее было так же приятно, как мертвого зверька, и он поторопился разжать пальцы.

— Что встали, милейший? — обладатель неблагозвучной фамилии раздраженно обернулся к водителю. — Разгружать за вас я буду?

После этих слов он сунул накладную под мышку и направился к административному корпусу, абсолютно не интересуясь судьбой оставленного груза и выражением лица шофера. Видимо, он был членом той самой группы, которая прибыла изучать феномен цветка, и Александр торопливо последовал за ним, чтобы не пропустить момент, когда понадобится.

Солонина, несмотря на худобу, шагал грузно, загребая ногами проросшую сквозь асфальт траву и морщась от яркого солнца.

— До чего же гнилое место, — не глядя на Александра, пожаловался он его тени на дорожке. — Жара, духота, до пляжа километр, вы вот еще тоже... Неужели трудно было удержаться? В ресторан пойти, напиться, как все нормальные люди? Дебош устроить с битьем стекол? В море ночью залезть, в конце концов?

Поставленный таким образом вопрос заставил Александра растеряться. Солонина, похоже, ответа не ждал, потому что без всякого перехода продолжил:

— Что он, большой?

— Огромный, — виновато ответил Александр. — Восемь этажей.

— Я о санатории, — снова поморщился Солонина. — Цветков я ваших, что ли, не видел.

— Видели?

— Представьте себе. И везде в основе какой-нибудь хлыщ вроде вас, — он махнул рукой в направлении Александра, не с обвинением, а с какой-то запредельной усталостью. — Гений непризнанный. Силы девать некуда. Хватают свои тетрадочки, и давай строчить. Никакой ответственности, никакой мысли об окружающих, сплошное чистое эго. Почесать там, где приспичило, выразить на бумаге, понимаешь, и баста. Дальше хоть трава не расти.

Он бросил короткий взгляд на Александра.

— Да вы не обижайтесь, — проницательно угадал он причину молчания. — Натура человечья такая, на красивые слова падкая, не вы один. История тоже. Придумали этому занятию ореол романтики, ах, схождение музы, ах, божественный огонь, и давай непременно нести его в массы. Как будто тем это нужно.

— А что нужно массам? — охрипшим голосом спросил Александр.

— Электростанции, — рубанул Солонина. — Новые дома. Железные дороги. Космос, в конце концов. Но вы же не о людях думаете в такой момент, только о себе. Потом задним числом на конференциях начинаете оправдываться, мол, это для потомков, выстраданный итог всей жизни, опыт поколений, художественное осмысление, новая форма, и прочую ахинею несете. Кишка тонка правду сказать.

— Какую правду?

— Простую, — лицо Солонины опять скривилось. — Ну сбросили вы, так сказать, излишнее давление нейронов на черепную коробку в атмосферу, так это простое гигиеническое действие, как умывание или чистка зубов, организм свой облегчили, подобные вещи скрывать надо, а не выпячивать. А еще лучше делать их в специально отведенных местах, где никто не увидит. С соблюдением требований гигиены.

Александр остановился.

— Вас послушать, так никакого различия у литературы с отхожим местом, — криво усмехнулся он. — И там, и там — физиологические потребности, а не результат работы интеллекта.

— Много вы думали над тем, что этот цветок породило? — едко парировал Солонина. — Ночей не спали, план составляли, слова подбирали, заменяли одно другим? Или просто сели и рубанули с плеча, как бог на душу положил?

— Последнее, — через силу признался Александр.

— Так какое это имеет отношение к работе интеллекта? И к работе вообще? Это, мой милый, непроизвольное текстоиспускание.

Ответить было нечего, да, собственно, и незачем — административный корпус встретил их открытой настежь задней дверью, и Солонина прекратил разговор. Они прошли приземистое длинное строение насквозь и вышли на площадку к воротам. Там рабочие уже растянули купол, похожий на гигантскую палатку, одной половиной заходившую на территорию, другой накрывавшую часть улицы. Вход в шатер был с обеих сторон, но внутри пространство делилось пополам высоким деревянным порогом, выкрашенным ярким суриком. Граница санатория, догадался Александр. Значит, на ту сторону ему нельзя.

Пахло смолой, свежими стружками и краской. Дальний проем, выходивший на улицу, потемнел и пропустил внутрь фигуру, которую сопроводил шум отъезжающего мотора. Александр отметил, что машина была легковой, а не грузовой.

— Господи, какой запах, — громко и весело сказал вошедший, втягивая ноздрями воздух и выталкивая его короткими порциями, как хороший дегустатор. — Детство в чистом виде. Ездили летом в пионерский лагерь, Александр Дмитриевич? В походы ходили?

За ним следом просочился молчаливый человек с бесцветным лицом, остановился у выхода и так замер. Был он помощником или полноценным членом оперативного штаба, осталось неясным.

— Не надо с порога в трансдеривацию, — хмуро сказал Солонина прежде, чем Александр открыл рот для ответа. — Утомляет, знаете, после скоростного перелета, одно и то же каждый раз. Вы бы хоть новенькое что-нибудь выдумали.

Он поддернул брюки, уселся прямо на штабель досок, сложенных для дальнейшего обустройства палатки, и устало прикрыл глаза.

— Новенькое — это хорошо забытое старенькое, — засмеялся вошедший, подступая к красному порогу. — Впрочем, новенькое тоже можно. Вы уже провели с пациентом свою физиологическо-фекальную беседу? Или, виноват, я ее как раз и прервал?

Он подмигнул ошеломленному Александру.

— Провел, — без тени смущения ответил Солонина, не открывая глаз. — Можете забирать его для своего психотехнического анализа, или как он там у вас теперь называется? Заодно на цветок посмотрите. Восемь этажей… Это, черт побери, забавно.

Говоря это, он сделал вялое движение рукой, означавшее что угодно, только не интерес к цветку. Вошедший переступил демаркационную линию и подошел к Александру, с любопытством рассматривая его сквозь модные солнечные очки-хамелеоны. Был новый гость кудряв и энергичен, чем-то напоминая молодого Блока, но руку Александру не протянул — несовременно. Тот тоже не стал проявлять инициативу.

— Далеко идти? — спросил кудрявый.

— На другой конец санатория, — сдержанно ответил Александр.

— Показывайте.

Они вдвоем вышли из купола и двинулись в направлении корпуса с цветком. Несколько шагов Александр ждал, что новый гость представится, но тот предпочитал оставаться безымянным, разглядывая фонтанчики и скульптурные украшения в буйной растительности по сторонам дороги.

— Вы на нашу Солонину не обижайтесь, — вдруг сказал прибывший, разворачиваясь к Александру. — Он реалист и любитель техники; старая школа муз и аполлонов категорически не приемлет.

— А вы новая школа? — не удержался Александр. — Что такое психотехнический анализ?

Его собеседник досадливо махнул рукой.

— Обычная терминологическая шутка. Знаете, в научной среде все друг другу конкуренты и завистники, пока вперед не вырывается тот, у кого есть результат. А вот с результатом у нас хуже всего, как ни поверяли алгеброй гармонию. Плетемся в хвосте событий, решаем проблему постфактум, как говорится.

— «Слово было ранее числа, а луну — сначала мы увидели», — с улыбкой процитировал Александр. — Что, техника подводит?

Кудрявый поморщился точно таким же манером, как это делал Солонина, так что Александр заподозрил в них родственников или близких друзей, никак не конкурентов.

— Нет, техника у нас самоновейшая. Человек — вот фактор икс, который портит нам все расчеты, его техникой не проверишь. Пишут сейчас многие, да почти что все, слава богу, поголовная грамотность в стране, не Африка отстающая, но вызвать цветок для изучения не можем. Даже фазу бутона. Парадокс?

— Ну почему же. Разделенный потенциал, клубы единомышленников…

— Вот именно, — кивнул его собеседник, поднимая палец вверх. — А как определить потенциал неразделенный? При каком сочетании возникает переход из количества в качество?

— Сложный вопрос. — Александр вспомнил разговор с мамой Сашки и тут же скривился, словно от зубной боли, не было ведь ни Сашки, ни мамы. — Но это к лучшему, быть может, цветы опасны.

— Атом тоже опасен. Был, пока в нем не разобрались специалисты. Теперь строим атомные… — он на секунду запнулся, — электростанции для всеобщего блага. Тут ведь как подойти, как эксплуатировать, как управлять. Тот, кто оседлает этого конька-горбунка, войдет в историю, но пока что никого не нашлось. А почему? Потому что единственным источником полезной информации, способствующей этому, остается создатель цветка.

Очки-хамелеоны приподнялись, открыв серые глаза навыкате. В глазах этих было что-то рачье: холодное, водянистое, и Александр непроизвольно поежился.

— При всем желании не могу вспомнить о себе ничего подходящего для вашей задачи.

— Все так говорят, — непонятно отозвался тот, возвращая очки на место. — На самом деле эти воспоминания не всегда приятны, поскольку имеют в основе неизящную мотивацию. По большей части жажду внимания, выраженного в славе или деньгах. Объем информации в наш век стал огромен, радио, телевидение, опять же самолеты возят куда угодно. Чужое захваченное внимание правит миром, за него люди в наше время готовы рвать друг другу глотки, особенно в творческой среде.

— Вы шутите? По-вашему, возможно создать шедевр лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание?

— Громкое слово, — засмеялся кудрявый. — Что же вы думаете, цветы порождаются только шедеврами? Нет, Александр Дмитриевич, далеко не так. Но вложенные автором усилия, но его страсть, но желание, но еще черт знает что — вот то, что раздвигает границы физики и вызывает ответную реакцию там. А текст сам по себе на трезвый взгляд может быть простым, скучным или малопонятным. Так что изучать написанное абсолютно бессмысленно для понимания механики процесса.

— Чем тогда я смогу вам помочь?

— Мы, кажется, пришли.

При последних словах они поднялись на площадку перед корпусом и остались на верхней ступени. Цветок стоял так же, как Александр запомнил с утра, но при их появлении соцветие пришло в движение. Пламенея красными всполохами, оно развернулось в их сторону, словно огромный радар. Уходящий в будку стебель частично лежал на плитах, поднимаясь вверх только там, где начинался просвет между деревьями. С этим изгибом и развернутой головой он напоминал кобру в стойке.

— Пройдите-ка вперед, — велел Александру спутник, при этом настойчиво подталкивая его в спину. — Много не надо, метра два-три. Давайте.

Александр сунул руки в карманы, чтобы было незаметно волнение, и осторожно двинулся в направлении стебля. О том, что кудрявый последовал его примеру, Александр догадался по тому, как цветок вздрогнул и склонил голову, точно рассматривая гостя. После этого оттенки внезапно изменились с красных на багровые, и даже с переходом в черноту. Александр оглянулся — его спутник быстро отступил на исходную позицию. Несколько минут соцветие продолжало багроветь, а потом вернулось к красному спектру.

Александр посмотрел на выражение лица кудрявого и в глубине души почему-то позлорадствовал.

— Технику вашу, наверное, тоже заглушит, потому что телефоны тут не работают, — напомнил он. — Как вы собираетесь его изучать?

— Ну что вы как маленький, Александр Дмитриевич, — рассеянно отозвался кудрявый, думая о чем-то своем. — Цветок мы трогать не будем, конечно. Да нам и незачем его трогать. Единственный интересный для нас объект исследования — это вы.

Александр опять почувствовал во рту привкус картона.

— Я?

— Вы же хотели послужить науке? Или уже передумали?

— Да, но… — Александр вспомнил врача и взял себя в руки: — Я сделаю все, что в моих силах.

— Вот и отлично. Вместе с вами мы прекрасно справимся с проблемой. Кстати, я не представился? Дживан. Отчество мое вы все равно не произнесете, поэтому его опустим.

Александр недоверчиво посмотрел на него — имя показалось иностранным, но, с другой стороны, в интернациональном государстве полно имен, которые он мог никогда не слышать, потому что в тех краях не бывал. Он подождал фамилии, но не дождался.

— Очень приятно.

— Взаимно, Александр Дмитриевич. Вы даже не представляете себе как.

Александру стало неловко от такой похвалы. Произнося дежурную фразу, он покривил душой — приятно ему не было.