Г-н Богатонов, или Провинциал в столице

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Мирославский и граф Владимилов (одетые просто, входят).

Граф. Я до сих пор не могу поверить: как! Князь Блесткин мой соперник!

Мирославский. Чему вы удивляетесь, граф?

Граф. Князь Блесткин! Этот полуфранцузский петиметр?^{13} Этот глупый модник?

Мирославский. Да, этот глупый модник вскружил головы Богатоновым; они хотят непременно выдать за него свою племянницу.

Граф. И против ее желания! Нет, я не могу постигнуть, чем мог их обольстить этот ничтожный вертопрах?

Мирославский. Своею любезностию, умом, познаниями!

Граф. Вы шутите?

Мирославский. По крайней мере, так говорит г-н Богатонов.

Граф. Своим умом, познаниями! Надобно отдать справедливость г-ну Богатонову: он первый сделал это важное открытие.

Мирославский. Нет, я от многих слышал то же самое.

Граф. Вы смеетесь надо мною.

Мирославский. Не из Америки ли вы приехали, граф? Будто вы не знаете, как легко в свете прослыть умницей. Разве человек с тупым понятием не может иметь острой памяти? Кто мешает ему выучить наизусть несколько стихов из Буало[6], два-три монолога из Расина,[7] полдюжины моральных заключений из Лабрюйера;[8] после этого он смело может мешаться в ученые разговоры, блистать своим умом, говорить с презрением об отечественной словесности, которую не знает, восхищаться иностранными авторами, которых не понимает, и кричать громче тех, которые вдесятеро его умнее и ученее.

Граф. Это весьма легкий способ; но, думаю, он не всегда удается.

Мирославский. И вы можете иметь такое непозволительное сомнение? Нет, граф, вы слишком зажились в деревне. Что этот способ легок, не спорю; но вы должны также согласиться, что он и самый вернейший. Будьте только смелы, или, лучше сказать, бесстыдны; поступайте всегда вопреки здравому смыслу; хвалите все иностранное, ругайте все русское; вместо доказательств прибегайте к насмешкам; но, пуще всего, кричите как можно громче — и, уверяю вас, вы составите себе вскоре самую блестящую репутацию. Второклассные дураки будут удивляться вам, как чуду; умные... Ну, какое до них дело! Их так мало, — и что значит их тихий голос перед громким пустословием наших полуученых мудрецов.

Граф. Как! вы на них нападаете? Но скажите мне, находите ли вы какую-нибудь возможность переуверить Богатоновых?

Мирославский. Это, кажется, не трудно было бы сделать; но, к несчастью, у князя есть сильная покровительница. Он познакомил с Богатоновым свою родственницу, какую-то баронессу Вольмар; старик вздумал в нее влюбиться, и она делает из него что хочет.

Граф. Баронессу Вольмар! Не вдову ли?

Мирославский. Точно так.

Граф. Надобно признаться, ваш приятель окружен прекрасными людьми! Я знал эту женщину еще замужем. Целые два года мучила она бедного барона своими капризами, прихотями, ветреностью; наконец, несчастный муж потерял все терпение...

Мирославский. И развелся с нею?

Граф. Нет, умер: и лучше этого, верно, ничего не мог бы придумать.

Мирославский. Вот, кажется, и хозяин. Я предуведомляю вас: вы увидите презабавного чудака.

Те же и г-н Богатонов.

Г-н Богатонов. Здорово, мой милый! Виноват, я заставил тебя дожидаться; у меня был такой интересный разговор с баронессою.

Мирославский (подводя графа). Вот, мой друг, рекомендую тебе моего приятеля, про которого я говорил нынче поутру.

Граф низко кланяется.

Г-н Богатонов. Да, да, я помню.

Граф. Я давно желал, сударь, иметь эту честь.

Г-н Богатонов. Хорошо, хорошо, голубчик (Показывая на стул, который стоит у дверей.) Садись душенька.

Мирославский (тихо Богатонову). Что ты, мой милый! Да знаешь ли...

Г-н Богатонов. Знаю, знаю: какой-нибудь дворянчик?

Мирославский. Смотри, чур, после не пенять.

Г-н Богатонов. И, мой милый, что за фигура. Садись-ка, приятель. (Мирославский садится на канапе, Богатонов на вольтеровские кресла. К графу, который стоит.) Полно, брат, чиниться, садись; я человек не спесивый, садись знай.

Граф садится.

Мирославский. Да ты, мой милый, и подлинно начинаешь походить на большого барина.

Г-н Богатонов (к графу). Что ты, голубчик, — приехал сюда на время или хочешь здесь к месту?

Граф. Нет, сударь, я человек отставной и привык жить в деревне.

Г-н Богатонов. В деревне? право! Так у тебя есть и деревнишка? В какой губернии?

Граф. В Орловской.

Г-н Богатонов. А сколько в ней душонок, мой милый?

Граф. С небольшим сто.

Г-н Богатонов. Сто душ! Так ты не совсем бедный человек. Прошу покорно, подвинься-ка к нам поближе, любезный.

Граф подвигается.

А много ли она дает доходу?

Граф. Очень мало; гораздо менее, чем пензенская моя деревня.

Г-н Богатонов. Как! так у вас в Пензе есть деревня?

Граф. Двести душ.

Г-н Богатонов. Итого триста. (Мирославскому.) Да он человек порядочный! Гей, малый!

Человек входит.

Кресла сюда, к нам ближе. Милости просим, батюшка; я очень рад с вами познакомиться. (Сажает его возле себя.) Итак, у вас только и есть эти две деревни?

Граф. Извините: у меня есть еще полторы тысячи душ в Рязанской губернии.

Г-н Богатонов (вскакивает). Полторы тысячи!

Граф. Да две тысячи в Саратовской.

Г-н Богатонов. И две тысячи! Ах, боже мой, боже мой! какой я дурак! Милостивый государь! сделайте милость, будьте милостивы! Не прикажете ли на эти кресла; здесь вам будет спокойнее.

Граф. К чему это?

Г-н Богатонов. Покорнейше прошу.

Граф. Если вы непременно хотите. (Садится на вольтеровские кресла.)

Г-н Богатонов. Позвольте узнать, милостивый государь, с кем я имею честь говорить?

Граф. Я, сударь, граф Владимилов.

Г-н Богатонов. И граф! Час от часу не легче. Ах я скотина! Ваше сиятельство, извините! Я не знаю... я, право... я совершенно обезумел! (К Мирославскому.) Пусти-ка, братец, ваше сиятельство! не угодно ли вам сюда на канапе?

Граф. Вы напрасно беспокоитесь.

Г-н Богатонов. О, ваше сиятельство, я знаю различать людей.

Мирославский. Однако ж на этот раз ты ошибся.

Г-н Богатонов. Я не знаю сам, что со мною сделалось. Батюшка граф, ваше сиятельство! мне так совестно, так стыдно, ну хоть бы сквозь землю провалиться!

Граф. Помилуйте, сударь, что за важность, вы ошиблись; это со всяким может случиться.

Г-н Богатонов. Как можно ошибиться! как не узнать с первого взгляда знатного человека. Ах я животное! — А тебе не стыдно не шепнуть мне на ухо.

Мирославский. Ведь я говорил, чтоб после не пенять.

Г-н Богатонов. И, братец! да кому придет в голову, что его сиятельство граф Владимилов будет так низко кланяться.

Мирославский. В самом деле, граф, боитесь ли вы бога; вам надобно было, как знатному человеку, чуть-чуть кивнуть головою.

Г-н Богатонов. Человек!

Приходит.

Зови скорей всех сюда! Ваше сиятельство! позвольте мне представить вам мою старуху и племянницу.

Граф. Я сочту себе за большую честь.

Г-н Богатонов. Помилуйте, честь вся для них! Да прошу покорно садиться!

Граф. Да для чего же вы не изволите сами сесть, г-н Богатонов?

Г-н Богатонов. И, ваше сиятельство, я постою; ведь у меня от этого ноги не отвалятся. Сделайте милость.

Граф. Я не сяду прежде вас.

Г-н Богатонов. Если вы приказываете. (В сторону.) Как он вежлив! Ну, кто бы подумал, что у него четыре тысячи душ!

Те же, г-жа Богатонова, баронесса, князь и Лиза.

Г-н Богатонов (подводя жену). Батюшка граф! честь имею рекомендовать вам жену мою. (К жене.) Его сиятельство граф Владимилов.

Г-жа Богатонова. Милости просим; мы очень рады.

Г-н Богатонов (подводя Лизу). Племянница наша.

Граф (целует у нее руку). Как давно, сударыня, я не имел счастия вас видеть.

Г-н Богатонов. Как, ваше сиятельство! да вы разве знакомы с Лизонькой?

Граф. Я имел удовольствие пользоваться приязнью ее покойной матушки.

Г-жа Богатонова. Ты позабыл, батюшка; Лизонька нам об этом сказывала.

Г-н Богатонов. Точно, точно! Экая память; а кажется, не проходило дня, чтоб племянница о графе не говорила.

Граф (к Лизе). Должен ли я верить этому, сударыня?

Лиза. Могла ли я забыть человека, которого покойная моя матушка называла другом.

Г-н Богатонов. Ваше сиятельство! позвольте мне познакомить с вами приятеля моего князя Блесткина.

Князь. Если не ошибаюсь, я имел некогда удовольствие встречаться с вами у общих знакомых.

Граф. Точно так, сударь.

Г-н Богатонов. А вот баронесса Вольмар, приятельница моей жены.

Баронесса (тихо Богатонову). Вы могли бы избавить меня от этой рекомендации.

Граф. Извините, сударыня, я никак не мог узнать вас — вы так переменились.

Баронесса. Боже мой! Граф, вы говорите, как будто я целые сто лет не имела чести вас видеть.

Г-жа Богатонова. Человек! стулья!

Приносят.

Г-н Богатонов (к Лизе, подле которой сел граф). Пусти-ка, племянница, меня к графу.

Граф. Не беспокойтесь, мне очень хорошо.

Г-н Богатонов. Нет, нет! я сам хочу занимать такого дорогого гостя.

Мирославский (тихо Богатонову). Живешь ты всегда с знатными, а не знаешь, что они церемоний терпеть не могут.

Г-н Богатонов. Ну, ну, хорошо. (Садится подле Лизы.)

Баронесса (тихо князю). Вы знаете этого Владимилова?

Князь (тихо). Знаю. Педант, — настоящая нравоучительная книга!

Г-жа Богатонова. Что, батюшка граф, вы надолго изволили к нам в Петербург пожаловать?

Граф. Не знаю сам, сударыня. Здоровье мое после прошлогоднешней болезни не совсем еще поправилось; я намерен посоветоваться с докторами.

Г-жа Богатонова. О, вас здесь тотчас вылечат, да еще и без лекарства.

Г-н Богатонов. Да, да, без лекарства. (Мирославскому.) Что, брат, чай, у вас в глуши про эти чудеса еще и не знают?

Мирославский. Ты, верно, хочешь говорить о магнетизме;[9] нет, и у нас о нем много сказок сочиняют.

Г-н Богатонов. Как, сказок! Ты не веришь, что посредством магнетизма можно прочесть письмо, не вынимая его из кармана?

Мирославский. Прошу покорно!

Г-н Богатонов. Что душа может говорить в человеке и рассказывать, какими лекарствами лечить больного?

Мирославский. Какой вздор!

Г-жа Богатонова. Нет, батюшка, не вздор, а точная правда! Вот, например, дочь приятельницы моей Глупоновой была всегда такая слабая, такая бледная, и никакие лекарства ей не помогали; стали ее магнетизировать, душа в ней заговорила и сказала, что надобно ее замуж выдать, Ну, как вы думаете? Лишь только она вышла за князя Лестова, то как рукой сняло: откудова взялось здоровье.

Мирославский. Да, это настоящие чудеса!

Князь. В природе нет никаких чудес, и все это можно доказать естественным образом.

Г-н Богатонов. Конечно можно; и если ты не веришь, то я тебе докажу.

Мирославский. Посмотрим; докажи, докажи!

Г-н Богатонов. Да только поймешь ли ты?

Мирославский. Почему знать, говори.

Г-н Богатонов. Ну, так и быть; слушай же! Вот видишь ли: магнетическая жидкость, то есть жидкость магнетическая, есть некоторого рода жидкость; влияние, которое она, некоторым образом, так сказать... одним словом... Растолкуй ему, князь!

Князь. Вы хотели сказать, что посредством действия ее на нервную систему, дирекция нервов, в отношении своем к нервам, по всеобщей системе влияния, имеет некоторое влияние, которое, симпатизируя с общим влиянием, производит сие действие. (Богатонову.) Вы понимаете меня?

Г-н Богатонов. Как не понять: это ясно!

Князь. Я только пояснил то, что вы сказали.

Мирославский. Подлинно пояснили! Жаль только, что я ничего не понял.

Г-н Богатонов. Бедненький! Вот то-то и дело, чему научишься в деревне? Надобно жить между просвещенными людьми, чтоб понимать такие глубокие материи.

Князь. Должно признаться, род человеческий идет гигантскими стопами к совершенству: беспрестанно делают новые открытия; люди становятся умнее, просвещеннее везде, выключая любезного отечества нашего.

Граф. Выключая отечества нашего! Мне кажется, князь, что нигде просвещение не имело таких скорых и блестящих успехов, как в нашем отечестве.

Князь. Да, мы сделали блестящие успехи, только в чем, если смею спросить?

Баронесса. Берегитесь, mon cousin!^{14} вы делаете такой решительный вызов; ну, если граф вам сейчас докажет?

Князь. Боже мой! я уверен в этом; но, несмотря на то, желал бы очень знать что-нибудь об этих блестящих успехах.

Граф. По всему видно, вы не желаете этого.

Князь. Да что у нас хорошего? Мы хвалимся своим Петербургом. Люди, которые не бывали никогда далее заставы, называют его первым городом в свете; а что значит этот первый город в свете перед каким-нибудь парижским предместием!

Г-н Богатонов. Простая деревня или много что уездный городишка.

Князь. Имеем ли мы хоть что-нибудь, чем гордится Франция? Где у нас Лувр, Пале-Рояль, Тюльери, Пантеон?[10]

Г-н Богатонов. Да, да! где у нас этакие города?

Граф. Это все равно, если б я спросил француза: где у вас адмиралтейство, биржа, набережные, решетка Летнего сада...

Князь. Решетка Летнего сада! Но что значит она перед тюльерийскою, которая есть чудо искусства; которая отделана с таким вкусом, с таким совершенством; которая, можно сказать, сделана вся ан филаграм?^{15}

Г-жа Богатонова. Ан филаграм!

Баронесса. Возможно ли?

Граф. Я сам, сударь, был в Париже...

Князь. И, сударь, кто нынче не был в Париже. Тем хуже для тех, которые были в нем и осмеливаются делать такие параллели.

Г-н Богатонов (тихо Мирославскому). Он совсем загонял графа.

Граф. Вы правы, князь! Как можно хвалить что-нибудь русское, как можно хвалить народ, который, под предводительством своего государя, освободил от ига всю Европу,[11] которого каждый шаг был ознаменован победами; это было бы так натурально, и чем бы можно было тогда отличиться от обыкновенного человека?

Баронесса (с насмешкою). Очень жаль, сударь, что вы не сочиняете речей; вы имеете удивительные диспозиции быть хорошим оратором.

Граф. Не знаю, сударыня, похож ли я на оратора; но знаю только, что я не льстец, не люблю думать одно, а говорить другое, и для того скажу вам, что, по-моему, человек, который не любит свое отечество — жалок, а тот, кто осмеливается поносить его, заслуживает общее презрение.

Князь (с досадою). Граф! я надеюсь...

Граф. Что я говорю не на ваш счет? Без сомнения! Вы, конечно, думаете то же, что я; не правда ли, князь?

Князь (поет). Ла, ла, ла!

Граф. О! я уверен, вы совсем не из числа тех жалких модников, у которых, кроме их фамилии, нет ничего русского.

Князь (к баронессе). A propos! я давно уже не слышал вас петь,[12] сударыня! Смею ли просить?

Баронесса. Я право, не могу. (К Лизе.) Не угодно ли вам?

Г-жа Богатонова. Да, да, пропой-ка нам что-нибудь, Лизонька; графу, верно, будет приятно тебя послушать.

Все встают; Богатонов подходит и говорит тихо с баронессою.

Граф. Два года назад я очень часто имел это удовольствие.

Г-жа Богатонова. Послушайте-ка теперь, граф, вы не узнаете!

Г-н Богатонов (тихо баронессе). Я буду вас дожидаться. (Громко). Ваше сиятельство! прошу покорно! Лизонька! покажи, куда идти графу.

Все уходят; Богатонов останавливает князя.

Г-н Богатонов и князь.

Г-н Богатонов. Послушай-ка, мой милый, я сказал тихонько баронессе, что мне нужно с ней кой о чем поговорить.

Князь. Очень хорошо.

Г-н Богатонов. Ведь надобно же мне сказать ей когда-нибудь, что я влюблен в нее без памяти.

Князь. Так вы решились сегодня сделать вашу декларацию?

Г-н Богатонов. Да, мой милый! Да вот что беда: не знаю, с чего начать.

Князь. Как будто это так трудно!

Г-н Богатонов. Как ты думаешь: сперва примусь я вздыхать.

Князь. Однако ж как можно менее: женщины до вздохов не охотницы.

Г-н Богатонов. Потом закину несколько обиняков; а там вдруг хлопнусь перед ней на колени.

Князь. На колени! Фи! кто нынче становится на колени! Вы испортите все дело.

Г-н Богатонов. Неужели?

Князь. Баронесса тотчас догадается, что любовник ее принадлежит к прошедшему столетию.

Г-н Богатонов. Хорошо, хорошо! А там скажу я ей, а там я ей скажу... что... я… что она... Вот тут-то, мой милый, и запятая!

Князь. Потом вы признаетесь ей в любви своей.

Г-н Богатонов. Да, да, потом признаюсь ей в любви моей, то есть скажу, что я люблю ее.

Князь. Какое мещанское выражение! «Я люблю вас!» — как это обыкновенно! Нынче, сударь, одни провинциалы и простой народ любят; а мы обожаем, боготворим!

Г-н Богатонов. Право! Вот видишь ли, мой милый, все это для меня ничего, пустячки; вся сила в том, как начать, а там уж не бойсь, лицом в грязь не ударим.

Князь. Как начать? Ну, вот, например, представьте себе, что я баронесса; вы подходите к ней и начинаете говорить: «Как я рад, сударыня...»

Г-н Богатонов. «Как я рад, сударыня...»

Князь. «Что могу, наконец, говорить с вами откровенно о моих чувствах».

Г-н Богатонов. «Говорить с вами откровенно о моих чувствах».

Князь. Теперь положим, что баронесса скажет: «Как, сударь, о ваших чувствах! Я не понимаю вас, что вы хотите сказать».

Г-н Богатонов. Что? Как что?

Князь. Отвечайте же.

Г-н Богатонов. Погоди, погоди, дай справиться. Что бишь она спросит?

Князь. «Что хотите вы сказать?»

Г-н Богатонов. «Я хочу сказать, сударыня, что... что...» Да вздор, братец, она этого не спросит. Зачем ей спрашивать? Ведь она знает, что я в нее влюблен.

Князь. Но, сударь, в таких случаях женщины должны хоть для одной проформы казаться недогадливыми.

Г-н Богатонов. Вот еще какое глупое обыкновение! Ну, я скажу ей: «Сударыня! я хочу объявить вам, что ваша красота пронзила мое сердце; что чувства мои, то есть мои чувства, от прелестей ваших, которые прельщают взор, сиречь зрение, прельстили мои чувства и свели с ума вашего покорнейшего слугу». А! каково?

Князь. Изрядно!

Г-н Богатонов. Слушай, слушай, то ли еще будет! «Прекрасная и жестокая баронесса! я обожаю тебя!»

Князь. Хорошо, хорошо! жестокая и прекрасная баронесса!

Г-н Богатонов. Помилуй! я умираю, горю, таю!

Князь. Прекрасно!

Г-н Богатонов. То-то же, мой милый! я тебе говорил: лиха беда мне начать, а там уж только слушай!

Князь. Теперь я не сомневаюсь: вы успеете совершенно вскружить голову моей кузине.

Г-н Богатонов. Ой ли? как бы только не забыть начало. Как быть? Да, да: «Как я рад, сударыня...»

Князь. Да вот и она!

Те же и баронесса.

Князь (идя к ней навстречу). Что, сударыня, невеста моя поет?

Баронесса. Она сейчас только начала петь арию из «Жоконда».[13]

Князь. Из «Жоконда»! Извините, я вас оставляю.

Г-н Богатонов (тихо князю). Я что-то, мой милый, начинаю робеть!

Князь (тихо). Стыдитесь! (Громко.) Я оставляю вас в приятном обществе, сударь. (Идя вон, тихо баронессе.) Не забудьте о моей женитьбе.

Баронесса и г-н Богатонов.

Баронесса (после минутного молчания). Вы хотели что-то говорить со мною.

Г-н Богатонов. Да-c, я хотел... (В сторону.) Гм! Гм! смелее! (Громко.) Как я рад, сударыня...

Баронесса. Вы рады?

Г-н Богатонов. Да, сударыня, я рад, очень paд!..

Баронесса. Чему же вы радуетесь, сударь?

Г-н Богатонов. Что... что сегодня у нас прекрасная погода. (В сторону.) О, трус!

Баронесса. Вы это только и хотели мне сказать?

Г-н Богатонов. Ах, сударыня!..

Баронесса. Вы вздыхаете?

Г-н Богатонов. Да, сударыня, я вздыхаю. Ах!..

Баронесса. Можно ли спросить вас о причине сих вздохов?

Г-н Богатонов (в сторону). Она спрашивает! Не робей, Иван Сидорыч. (Громко.) Я вздыхаю оттого, что должен вздыхать.

Баронесса. Должны! Поэтому вы имеете какую-нибудь скрытную горесть; сердце ваше неспокойно?

Г-н Богатонов. Бедненькое, оно все изныло!

Баронесса. Отчего же? скажите, г-н Богатонов, кто причиною вашей горести?

Г-н Богатонов. Одна безжалостная особа...

Баронесса. Безжалостная особа?

Г-н Богатонов. Тиранка моего сердца.

Баронесса. Как, сударь! да вы влюблены!

Г-н Богатонов (в сторону). Ух, насилу догадалась!

Баронесса. И, мне кажется, не на шутку.

Г-н Богатонов. Какие шутки! Я горю, пылаю, таю!

Баронесса. И даже таете! Как это жалко!

Г-н Богатонов. Вы жалеете! Ах, матушка баронесса! если бы я смел; если бы вы знали...

Баронесса. Что, сударь?

Г-н Богатонов. Ни-ничего, ничего, сударыня. (В сторону.) С духом не могу собраться!

Баронесса. Итак, вы любите эту жестокую?

Г-н Богатонов. Люблю! О нет, сударыня, боже сохрани!

Баронесса. Что это значит? (В сторону.) Он повредился!

Г-н Богатонов. За кого вы меня принимаете! Чтоб я стал любить,— я обожаю, боготворю!

Баронесса. Так вы обожаете, а не любите. Кто же эта счастливая смертная?..

Г-н Богатонов. Мучительница моя? Ах, сударыня! она самая прекрасная и самая жестокая персона в целом свете. Я страдаю, томлюсь — и она не хочет этого и заметить.

Баронесса. Может быть, вы не искали случая доказать ей любовь свою; женщины помешаны на доказательствах: это лучший способ тронуть их сердце. Да и как верить словам вашим: вы все, мужчины, обманщики.

Г-н Богатонов. Помилуйте, матушка баронесса!

Баронесса. Нет, нет, опыт меня уверил в этом. Вот, например, вы, описывая таким пленительным образом любовь вашу, вкрадываясь, так сказать, в сердце, смеетесь, может быть, внутренне над тою, которая вам верит.

Г-н Богатонов. Ах, боже мой! да какие вам надобно доказательства? Хотите ли, чтоб я выпрыгнул из окошка, сломил себе шею; хотите ли...

Баронесса. Сломить себе шею есть, конечно, хорошее доказательство любви, и я не ожидала менее от человека, который не любит, а обожает; но такое доказательство неразлучно с некоторыми неприятностями, и для того, если б я была на месте этой неизвестной мучительницы...

Г-н Богатонов. Если б вы были на ее месте?..

Баронесса. То в доказательство любви вашей не заставила бы вас прыгать из окошка, а попросила бы составить скорее благополучие моего cousin, князя Блесткина.

Г-н Богатонов. За этим дело не станет; и если только хотите...

Баронесса. Но я не имею никакого права требовать этого.

Г-н Богатонов. Требуйте, сударыня, требуйте!

Баронесса. Именем дружбы... Надеюсь, сударь, этим правом я могу пользоваться?

Г-н Богатонов. Без сомнения! Итак, я могу называть вас своим другом?

Баронесса. О, конечно!.. А скоро ли будет свадьба вашей племянницы?

Г-н Богатонов. Лишь только ее уломаем, так и в церковь.

Баронесса. И вы будете ее уговаривать?

Г-н Богатонов. Сегодня же.

Баронесса. Честное слово?

Г-н Богатонов. Вот вам рука моя.

Баронесса (подает ему руку). Смотрите же; а не то я вам ни в чем не буду верить.

Г-н Богатонов (целуя ее руку). Какая прекрасная ручка!

Баронесса. Перестаньте, сударь!

Г-н Богатонов. Ах, матушка сударыня! да как не целовать такие ручки!

Баронесса. Вы забыли: я могу узнать вашу незнакомку и пересказать ей...

Г-н Богатонов. Да вы ее знаете.

Баронесса. Неужели?

Г-н Богатонов. И очень хорошо.

Баронесса. Вы шутите! Кто же она?

Г-н Богатонов. Она, сударыня, она... (В сторону.) Ну, так и быть, была не была! (Громко.) Эта прекрасная незнакомка, эта тиранка…

Те же и Анюта (скоро вбегает).

Анюта. Барыня приказала вас звать кушать.

Г-н Богатонов. Тьфу, мерзкая, провал бы тебя взял, как с неба свалилась.

Анюта. Она изволила уж сесть за стол.

Г-н Богатонов. Эка беда! так и надобно тебе было вбежать сюда, выпяля глаза, как бешеной. (В сторону.) Нелегкая принесла ее, проклятую; было лишь только развернулся.

Баронесса. Пойдемте, сударь; вы забыли, что нас дожидаются.

Г-н Богатонов. Пойдемте, нечего делать. (Проходя мимо Анюты.) Добро, негодная! (Уходит.)

Анюта (одна). За что он изволил так разгневаться? Он что-то говорил с жаром баронессе... Уж нет ли тут чего-нибудь? Ведь недаром же он около нее увивается; дает ей праздники, обеды... Так точно! Ах я дура, до сих пор не могла догадаться, что он за ней волочится! Так вот почему барин хочет выдать замуж свою племянницу; теперь я понимаю: баронесса хлопочет за своего двоюродного брата. Но постойте, сударыня, кто кого перехитрит. Во что б ни стало, я расстрою ваши планы или откажусь навсегда от звания горничной. (Уходит.)