Гадание на яблочных семечках

Дудочка Доваса

Довиле — Угнюсу и Аудрюсу

«Второе ваше письмо показалось мне куда интереснее. Даже не знаю, за что благодарить больше — за фотографию, за описание Нуда или за предложение обмениваться находками, которые нам наверняка попадутся, если чаще станем вспоминать друг о друге.

На снимке вы оба действительно очень похожи и вообще симпатичные ребята. Словно только что из бани… Мне с вами трудно равняться, я не такая красивая. А Довас ни за что сейчас не согласится сфотографироваться. Не столько стесняется своего маленького роста, сколько не выносит тупиц, которые любят надсмехаться над каждым, кто не похож на них. Особенно грубыми и жестокими бывают дети, потому что еще не понимают, как стало бы мрачно и серо, если все вдруг сделались одинаковыми. Для него приятно было узнать, что вы это понимаете.

Вместо фотографии посылаю свой рисунок. Видите, какая я долговязая и какой у меня брат кроха… Имейте в виду, я сейчас не перестаю у него учиться. И вообще расскажу-ка я лучше о братишке, а не о себе, думаю, вам будет интересно. И еще — если ничего особенного не удастся отыскать для подарка вам, пусть таким подарком будет одно-другое письмецо о Довасе. Согласны?

В первом своем письме я похвасталась, что неплохо рисую и пою и что даже завоевала звание лауреата на конкурсе «Песня-песенка». Брату, конечно, было очень грустно и обидно, ведь он чувствовал и видел приблизительно то же самое, что и я, а высказать всего ни в рисунках, ни в песнях не мог. Довас завидовал не столько моей славе, сколько умению петь. Ему так хотелось иногда излить душу в песне, но соловья из него не получалось, он скорее напоминал воробышка…

И когда Довас начал от огорчения сохнуть и уменьшаться, спрятавшись от нас, стал он вырезать разные дудочки, свистелки, свирели. Ему хотелось смастерить для себя такую дудочку, которая бы заменила ему голос. Гармоника, скрипочка или гитара не подходили. Довасу нужно было, чтобы музыка рвалась наружу, как голос из груди, как слова с губ, тогда бы руками оставалось лишь зажимать дырочки или клапаны.

Очень долго у него ничего не получалось. Довас так переживал, так на себя злился, что уменьшался с каждым днем, а дудочка, которую мастерил, становилась слишком велика. Отбросив ее в сторону, принимался за новую, поменьше, потом вырезал еще поменьше… В конце концов, уже будучи таким, как теперь, сделал для себя маленькую-премаленькую дудочку из голубиной косточки. В ней было всего три отверстия, три дырочки, и он мог брать только пол-октавы — соль, ля, си, до… Голос у дудочки был такой слабый и нежный, что расслышать мелодию можно лишь обо всем позабыв, сосредоточившись и хорошенько вслушавшись.

Когда Довас впервые согласился сыграть для меня на дудочке, я помогла забраться ему в пустую бочку, сама, согнувшись, низко наклонилась над ней, и мне показалось, будто в бочке сквозь какую-то щель тихо-тихо посвистывает ветер. Зато эти несколько нот околдовали мою душу!.. Прислушалась я и ощутила себя листком, оторвавшимся от дерева: ветер несет, гонит меня, кружит над голубыми озерами и реками Дзукии, над лесами и пригорками, над вильнюсскими башнями, над каунасской ратушей, над Неманом… Потом я услышала крик чаек, шум волн. Я была такая маленькая, легонькая и сама диву давалась, что в сердце вмещается так много радости. Довас заиграл другую мелодию, и я словно возвратилась из странствия к себе самой, в себя, большую, огромную… Как в запущенный, загроможденный вещами музей. Увидела свою покрытую пылью колыбель, кукол, старые ломаные игрушки, из-за которых столько пролито слез, столько пережито ссор с Довасом, потому что была я глупой, капризной, упрямой…

И когда он перестал играть, во мне еще долго жило чувство, будто я забыла то, что следует забыть, и вспомнила то, что необходимо помнить. На сердце было так легко, хорошо, просторно, светло, словно дудочка Доваса выдула из меня всякий сор.

Я принялась уговаривать брата, чтобы он точно также сыграл для отца, мамы, дедушки и еще для кого-нибудь из близких. Они все потом в один голос утверждали: дудочка Доваса проясняет разум и очищает душу. Все, что навязано, чуждо тебе, не нужно (подобно той рухляди на чердаке), куда-то исчезает, забывается, и появляется много времени и места для всяких рассуждений, скажем, таких:

Каким бы ты предпочел стать — красивым или умным?

Ты бы хотел, чтобы тебя все боялись, или чтобы без страха говорили, что ты очень добрый?

Хотелось ли тебе быть замеченным или было бы лучше, если б сам научился подмечать то, чего не видят другие?

Чего тебе больше хотелось бы — научиться понимать китайцев и японцев или уметь разговаривать с животными и деревьями?

Все вопросы, вопросы… Довас утверждает, что вопросительный знак не случайно напоминает крючок. Им можно и впрямь кое-что подцепить. А восклицательный знак больше похож на гвоздь, палку, колышек… Не приведи господи проглотить такой вот столбик и уже никогда ничего не искать в жизни и не задавать никаких вопросов!..

А на прощание еще одно забавное приключение…

Крохотному Довасу теперь трудно разгуливать без меня по городу. Я должна носить его в отцовском портфеле, где он полеживает себе на дне и прислушивается, о чем болтают всякие «челодрали, человрали и челдобреки».

Недавно зашли мы в гастроном купить сыру. Тут мне пришлось Доваса вместе с портфелем оставить на столе и взять корзину, так положено при самообслуживании. Задержалась я совсем недолго, подхватила портфель и говорю Довасу негромко — не сердись, что пришлось подождать. Была очередь, зато удалось купить замечательный сыр рокфор. Ты там не задохнешься, если положу сверток рядом?

А Довас помалкивает! Что это еще с ним?.. Расстегнула портфель, а там — бутылка водки и копченая рыба! Кто-то, видать, по ошибке взял не свой!.. Кинулась я в испуге на улицу, кричу — Довас! Довас! Кричу, а сама боюсь, ведь если Довас отзовется, что подумает тот, кто несет мой портфель? Я огляделась и припустила бегом по улице — может, думаю, догоню еще того разиню, который забрал чужую вещь?..

Смотрю — под деревьями очередь за пивом. А у одного пунцового дядечки, которого пошатывает как от солнечного удара, в руках точь-в-точь мой портфель. И еще показалось, что внутри кто-то шевелится… Я уже хотела подойти к нему со словами — дядя, давайте обменяемся, — но увидела, что тот прислонил этот несчастный портфель к мусорному контейнеру, а сам, позабыв обо всем на свете, принялся накачиваться пивом. Тогда, ничего не говоря, я подошла ближе и взяла то, что принадлежало мне… Только от волнения даже оставила сыр.

Слышу — бедняжка Довас в портфеле так всхлипывает, так плачет, не знает, кто и куда его несет… Это я, Довутис, я, — говорю ему, — успокойся. Сейчас я открою портфель…

Открываю, гляжу — а там маленький дрожащий песик. Скорее всего спаниель. Хвостом повиливает, радуется мне…

Вот видите! Худо, когда даже портфели бывают одинаковыми, а уж что толковать о людях!.. На этом, пожалуй, могла бы и закончить свое письмо, но пока есть на бумаге место, расскажу, что было дальше.

Заплаканная бросилась я на поиски того дяденьки с пунцовым лицом. А он, знай себе, уписывает без зазрения совести мой сыр да еще и запивает его с приятелями! Жалко стало мне песика — развернулась и побрела домой восвояси. Довас нашелся только на следующий день. Человек, который принес его к себе, поначалу возомнил, что это привиделось ему с перепою… Потом, немного погодя, Довас сыграл на своей дудочке, человек растрогался, принялся рассказывать, что, дескать, пьет оттого, что ему постоянно не везет: то портфели перепутает, то деньги потеряет, то жену не находит… Довас сыграл еще, и человек признался, пьет он вовсе не с горя, а наоборот — страдает из-за того, что пьет. Говорит — если бы знал, что на свете существует такой вот мальчуган, да еще с дудочкой, никогда бы не пал так низко…

А мне кажется, одинокому человеку хватило бы и такого вот маленько спаниеля, нужно только разглядеть его и полюбить, какое это трогательное и забавное создание. Просто чудо! Мы с Довасом решили назвать его Дивом.

Так что все втроем желаем вам увлекательных каникул.

Довиле»

Аудрюс и Угнюс — Довиле

«…Ой, как бы было здорово, если сейчас Довас сыграл нам на своей дудочке!.. Мы сильно огорчились, разочаровались и совсем повесили носы. Поэтому заранее просим прощения, письмо наше будет коротким и сухим, как змеиный выползок.

Когда становится грустно, говорят, надо припомнить что-нибудь хорошее, веселое. Ладно, пусть будет так…

Свой день рождения мы отпраздновали довольно славно. Только вот велосипеды, которые подарил отец, пришлось обменивать в магазине. Но и эти не намного лучше. Фукова работа, как говорит отец… Зато, может, выучимся помаленьку на слесарей, кататься-то хочется…

Поздравить нас с тринадцатилетним «юбилеем» приезжали дядина жена с сыном и еще тетя Кастуте, она выращивает цветы и немножко понимает их язык.

Хвастаться так хвастаться: в школе мы писали изложение про кота, который осмелился напасть на аиста, и нам удалось доказать, что у каждого из нас своя голова на плечах…

Вроде совсем неплохо, верно? Жаль только, теперь все полетело вверх тормашками.

1. Если бы нам не купили велосипедов, не нужно было злиться и ругаться, потому что они то и дело ломаются.

2. Если бы не приехали к нам тетя Кастуте и дядина жена, родителям бы в голову не пришла эта дурацкая мысль отправить нас врозь отдыхать летом.

3. Если бы мы не написали изложение каждый по-своему, из-за чего наша классная даже сочла необходимым позвонить родителям, они бы по-прежнему считали, что нас еще рано разлучать. А теперь можете окончательно поздравить: один едет к дядиной жене, другой — к Кастуте…

Это предстоящая разлука нас просто доконала. Как же нам развиваться, соперничать между собой, если мы не знаем, что поделывает другой, живем врозь и не видим друг друга?

Грустно признаваться, но, видимо, настоящая причина заключается в том, что мама едет на съемки, а папа согласился участвовать в международном симпозиуме керамиков. Лучше бы так прямо и говорили, что им просто-напросто некуда нас девать в этом году…

Хотя настроение испортилось, все равно мы поглядываем время от времени по сторонам — вдруг найдем что-нибудь и потом сможем обменяться «подарками судьбы». Одна находка у нас уже есть! Угадайте, какая!

Она умещается в спичечном коробке…

Живая, но есть не просит…

Сегодня она не такая, какой была вчера, а завтра будет не такой, как сегодня.

И что с нею делать, когда исполнится предсказание знатоков? Тогда она уже не поместится в коробок, а вырвется на волю и будет необычайно красивой до самой смерти…

Угадали? Наша биологичка (она у нас классная) утверждает, что из такой куколки вылупится очень редкая бабочка, бирючинный сфинкс, которого стоило бы передать какому-нибудь коллекционеру. Спасибо!.. Лучше уж мы сами на нее полюбуемся и попробуем сделать так, чтобы она полетела к Довиле, уселась на какой-нибудь цветок и послушала, как играет на дудочке Довас…

Жаль, что мы в это время будем далеко-далеко. Если увидете порхающего бирючинного сфинкса, вспомните о нас, на все долгое лето высланных из дома к родственникам.

Угнюс и Аудрюс.

P. S. Спасибо за рисунок, который нам, честно говоря, показался так себе…»