Гадание на яблочных семечках

Неравный поединок

Тетя свое обещание сдержала: когда Угнюс с Рамунасом проводили полдня за книгами, платила им по рублю. На тайном совещании, которое произошло на складе магазина между мешками с крупой и сахаром, она угостила племянника шоколадом и пообещала отвалить еще порядочную премию, если тот расскажет ей откровенно, как занимается Рамунас, не покуривает ли украдкой, не тянется ли к выпивке или не вытворяет ли там чего. Тетю еще заботило разузнать, кто толчется в гараже у дяди, когда она задерживается в магазине…

А дядя Пятрас, однажды выпив, сунул Угнюсу трехрублевку, чтобы тот ни о чем не проболтался…

— Почему вы все решили, что я доносчик? — обиделся мальчик. — Не нужно мне ничего! Я сюда не шпионить приехал.

— Выходит, моя благоверная выпытывала уже у тебя?

— Да вроде о чем-то спрашивала, теперь уже и не помню.

— Вот потому-то и даю три рубля, что ты не ябеда. Когда тетка тебе предложит — тоже бери, только смекни, как получше ответить.

Какой-нибудь человраль на месте Угнюса выжал бы что-нибудь и из Рамунаса. Поступал он зачастую совсем не так, как хотелось его мамочке. Он даже предупредил своего двоюродного брата:

— Если хочешь, чтобы я и дальше тебе помогал против Диндериса, не болтай лишнего матери…

Пришлось принять его условия. Дарюс Диндерис жил на каникулах у родителей и мог напасть на Угнюса в любую минуту. Скорее всего так бы оно и вышло, не будь людей вокруг. При встрече с двоюродными братьями он только делал свирепое лицо, сжимал кулак и показывал двумя растопыренными пальцами: крышка вам, крышка, еще порву пасть.

Рамунасу такой оборот даже стал нравиться. Это не то, что корпеть летом над книгами. Он предложил Угнюсу за те три рубля, которые платит мама вместо суточных, нанять одного такого Жугаса, пусть обучит приемам борьбы.

И теперь, проглотив завтрак и схватив по книжке, они говорили, что идут в школу повторять у доски физику и геометрию, а на самом деле проскальзывали в спортивный зал, где сын дворничихи Жугене делился с ними своим опытом. Перебитый нос и значок второго разряда свидетельствовали, что Альбертас Жугас весьма неплохо разбирается в боксе, а в последнее время увлекается еще и карате.

Тете показалось подозрительным, что ребята возвращаются из школы такими измотанными. Как-то утром она застигла Рамунаса у зеркала, когда тот запудривал синяк под глазом.

— Что это с тобой? — спросила она. — Все лицо в пятнах…

— А… Свалился с велосипеда…

Тетя поняла, что он врет и позвала Угнюса.

— За что ты так Рамунаса? Почему у него глаз подбит?

— А разве Рамунас утверждает, что это я?

— А кто тогда?

— Мы немножко потренировались, — проговорился Угнюс. Вечером синяков видно не было, и двоюродные братья не успели условиться, что говорить.

Тетя Виталия догадалась, что правды ей все равно не открыли, а она любила знать всю подноготную. Поэтому то ли она в магазине подластилась к Жугене, то ли сама их выследила, но в один прекрасный день приоткрыла дверь спортзала и собственными глазами увидела, как Рамунас с Угнюсом повторяют геометрию… И чтобы хоть боксировали в перчатках, как по телевизору показывают, а то лягались, словно жеребята!

Каким-то образом разнюхала она и то, что за эти уроки мордобоя Жугас брал с них по два рубля… Когда же им читать? Тут уж не до подготовки к вступительным экзаменам! Сын, конечно, прохиндей известный, но Угнюс, Угнюс каков?!..

— Тоже мне честный мальчик выискался! — дала она жару гостю. — Когда кто-то там в автобусе сиденья резал, так он даже милицию растормошил, а сам, оказывается, родную тетку за нос водит! Обманывать своих, это все равно, что по живому резать, не то что какие-то там несчастные сиденья!..

Рамунасу пришлось выложить все, как есть: пока двоюродному брату угрожает опасность, пока Дарюс таскает с собой повсюду ремень с пряжкой со свинцовым припоем (Альбертас сам видел, даже трогал), о том, чтобы сидеть на берегу с книжкой в руках, не может быть и речи.

— Так что? Выходит, готовитесь к патасовке?

— Готовимся. Нападет — дадим сдачи.

— Ты на Дарюса не доносил, тебе-то что ссориться с ним?

— Как же я брошу Угнюса в беде?

— А ты сходи к Дарюсу и поговори с ним, — строго приказала мать. — Люди ссорятся и опять мирятся. Заруби себе на носу: пока не помиритесь, пока не начнешь серьезно заниматься, до тех пор не будет у тебя мопеда. А ты, — предупредила она Угнюса, — если не прекратишь тут воинствовать, так и знай, обо всем напишу маме. Весь земной шар борется за мир, поборюсь-ка и я!

Рамунас пообещал завтра-послезавтра переговорить с Дарюсом. Конечно, если тот не пошлет его ко всем чертям и не врежет как родственнику Угнюса… Вспомнив, что Дарюс Диндерис курит, он еще выпросил у матери две пачки лучших сигарет. Угнюс возразил было, что Рамунасу не подобает вилять перед ним хвостом, но его мнения теперь никто не спрашивал. Слегка опечаленный, он вынужден был признать, что Фук одерживает верх… Ради мопеда Рамунас готов предать собственного брата.

— Ну, что? Встречался? — поинтересовался Угнюс, окидывая взглядом двоюродного брата, не получил ли тот часом от Диндериса трепку.

— Встречался, — от Рамунаса несло табачным дымом, но особо радостным он не выглядел. — Дарюс хотел бы встретиться с тобой без свидетелей, с глазу на глаз.

— Ну, и что — врежет мне свинцовой пряжкой?

— Нет, я его упрашивал, чтобы…

— И о чем же ты его попросил? Выкладывай, не стесняйся…

— Одним словом, может, съездит разок, только не пряжкой. Он мне обещал.

— А если я не пойду?

— Как хочешь. Только знай, я больше не борец. Всего лишь секундант.

— Он меня станет лупить, а ты смотреть будешь?

— Могу и не смотреть. Как хочешь…

— Значит, продал меня?

— Да брось ты!.. Голову ведь не открутит. Зато будет мир, как говорит мама.

— Секундант… — повторил разозлившийся Угнюс. — Сам видишь, какой он и какой я…

— Раньше надо было думать, когда на него доносил. Пока мог, я тебе помогал. Разве я виноват, что мать все разнюхала?

Угнюс молчал. Прикидывал, может, бросить все прямо сейчас и уехать к Кастуте, к Аудрюсу. Ему припомнились кот и аист. Ни тот, ни другой не был трусом…

— Ну так как? — спросил Рамунас. — Ты со мной или без меня? Сам пойдешь к Диндерису или будешь дожидаться, пока тот тебя подстережет?

— Сам, — ответил Угнюс.

— Без меня?

— Могу и с тобой. А где он будет ждать?

— Дарюс каждый день торчит у реки. Место я знаю.

— Ладно, покажешь.

— Когда?

— Пока я тебе не скажу.

Рамунас доложил матери, что он уже помирился с Дарюсом, а с Угнюсом тот хочет потолковать с глазу на глаз.

— Ну и хорошо, — похвалила тетя. — Пусть переговорят и подружатся. Можете даже позвать его к нам, я пирог испеку.

— А мопед когда?

— Мопед будет, как только начнешь заниматься. И когда получу письмо от Кастуте.

Рамунас повесил нос. Он считал, что мама давным-давно и думать забыла про Кастуте. Теперь выходит, он должен угождать Угнюсу — может, тот напишет еще одно письмо Аудрюсу…

Угнюс твердо решил предстать перед Дарюсом тогда, когда тот будет купаться в речке. Ему нужно было только, чтобы «секундант» постерег джинсы Дарюса, и Диндерис не успел подбежать и схватить ремень с грозной пряжкой. Рамунас посоветовал Угнюсу подойти с другого берега, тогда не надо будет и сторожить. Если Дарюс бросится из воды к своим джинсам, Угнюс сможет легко убежать.

— Только надо, чтобы ты был в одних плавках, — добавил он, — иначе Диндерис подумает, что ты припрятал в кармане какое-нибудь оружие.

Угнюс молчал. Видимо, со всем соглашался, только вот почему-то сделался неразговорчивым. Он собирался завтра же, если день выдастся жарким, пообедать и двинуть на эту несчастную встречу.

Однако проснувшись поутру, Угнюс даже не захотел завтракать. Из головы все не шла угроза Диндериса: «Крышка тебе, крышка…» И рядом ни брата, ни насоса с песком, ни самодельной «гранаты» с табачной крошкой… Один на один, тринадцатилетний против шестнадцатилетнего. Потому и не лез кусок в горло. Все такой же неразговорчивый, он бросил Рамунасу:

— Ты тут позубри, пока прохладно, а я пойду прогуляюсь.

— Куда? Так рано ты его у реки не найдешь. Он появляется не раньше двенадцати…

— До двенадцати еще пропасть времени, — ответил Угнюс и вышел во двор. Осмотрелся, в какой стороне краше зеленеют поля, где не пылит дорога, не слышно людских голосов, и двинулся мимо огородов, мимо грядок со свекольной ботвой к ржаному полю, по которому ходили зеленоватые волны. Угнюсу хотелось забрести в эту рожь, словно в озеро, укрыться от всех. Но он пожалел колосящиеся хлеба и улегся на краю поля среди травостоя. Над полем заливались жаворонки, пахло ржаным цветнем. А спустя мгновение, в нескольких шагах ожила кротовина. Выросший холмик влажной земли начал бродить как на дрожжах — Угнюс во все глаза принялся наблюдать, вдруг покажется этот таинственный подземный охотник, но крот на поверхность так и не вылез.

Угнюсу здесь было хорошо. «Я должен успокоиться, — мысленно убеждал он себя. — Должен быть спокоен! Ведь я ничуть не сожалею, что обуздал в автобусе Дарюса. Извиняться перед ним не намерен. Ни ему, ни мне от этого лучше не станет. Знаю, он попытается меня избить, но я не буду трусом. А если делаешь то, что следует делать, надо быть спокойным.

Страшновато, но бояться не нужно! Дарюс ведь не боится меня. Диндерис смелый, потому что знает, он сильнее, а я должен побороть свой страх, потому что знаю — я прав. И мама, и отец, и Аудрюс — все бы сказали то же самое… Я обязан не трусить. Я уже не боюсь.

Когда ты спокоен и ничего не боишься, пора подумать о том, что и Диндерис скорее всего считает, что поступает правильно. Его, наверняка, разбирает зло, я младше его — какой-то мозгляк — а не спустил ему. Дарюсу ведь так хотелось покрасоваться перед своей кошечкой! Что поделаешь, пусть позлится, я должен быть спокоен. Злоба и страх мне не помощники. Я буду спокоен, отважен и непреклонен!»

— Теперь я уже не чувствую ни страха, ни злости, — громко повторил он. — Я спокойно предложу ему заключить мир.

День был солнечный, душный, и Угнюс с Рамунасом отправились на речку, не дожидаясь обеда. Возле мостика двоюродные братья разошлись в разные стороны. Рамунас пошел сообщить Дарюсу, что Угнюс ждет его на другом берегу, где нет отдыхающих, и никто не помешает им поговорить.

— Угнюс, как и ты, будет в одних плавках, — еще раз предупредил он, так как Диндерис схватил джинсы и хотел уже вытащить ремень.

— Ну, где там твой родич? Пусть покажется.

Угнюс разделся на другой стороне в кустах, вышел на поляну и помахал им.

— Эй, чего лыбишься? — крикнул Дарюс. — Хочешь, чтобы зубы пересчитал?

— Проучи его, Дарюс, только постарайся без кровопролития, — покорно попросил секундант. — Видишь, какой он цыпленок по сравнению с тобой…

— Зато любит порой изображать из себя петуха, — огрызнулся Диндерис и, как бобер, бросился в воду.

Угнюс заметил, что выбираясь на берег, Дарюс зачерпнул со дна горсть каменистого ила. Тогда он тоже завел свою правую руку за спину, как-будто что-то зажал в ней.

— Что ты там прячешь? — спросил Диндерис. — А ну покажи!

— И ты покажи, — ответил Угнюс. — Выбрось ил.

— А я думал, тебе понравится… Дал бы попробовать… — Дарюс окунул руку в воду и, вытащив, разжал пустую ладонь.

Угнюс также растопырил пальцы и показал, что у него ничего нет.

— Я пришел сюда не драться, — спокойно пояснил он. — Мы оба с Рамунасом хотим с тобой помириться.

— Неуже-е-е-ли? — насмешливо протянул тот. Он подошел поближе, словно раздумывая, что тут делать, и неожиданно ударил Угнюса в лицо.

Но Угнюс ждал такого удара и успел прикрыться. Этому его научил на самом первом занятии по самообороне Жутас: надо схватить руку противника, крутанув, заломить за спину и тут же ударить ребром ладони по шее. Угнюс и проделал все, как полагалось, только удар его оказался слабоват. И когда, заломив Диндерису руку, он опять предложил мириться, тот больно пнул пяткой по его голени.

Угнюс предвидел, что он попытается лягнуть его еще раз и, изловчившись, схватил того за ногу. Теперь Диндерис только скакал на одной ноге и сквернословил, угрожая расправиться с ним — если не сейчас, то в другой раз. Потом, видно, решил повалиться навзничь — так будет легче взять верх. Однако Угнюсу уже становилось ясно, что он выиграл схватку. Был теперь спокоен, боролся без ярости и остервенения, легко угадывал все уловки Диндериса. Он не замешкался и тогда, когда Дарюс притворился, что потерял сознание. Стоит ослабить хватку, и тот сразу же навалится на него. Поэтому стоял на коленях, крепко прижав к земле притворщика, и в третий раз предлагал:

— Одумайся — может, помиримся? Мама Рамунаса нам пир закатит по такому случаю.

Диндерис по-прежнему прикидывался обессилившим. Тут Угнюс заметил, что по мелководью к ним бредет секундант.

— Пусти! — крикнул он двоюродному брату. — Не выкручивай ему руку! Дай передохнуть!

— Да он просто прикидывается… Сразу вскочит — вот увидишь.

В соответствии с правилами поединка, которые не раз описывались в книгах, секундант должен был признать, что противник Угнюса повержен, и все могли спокойно расходиться. Однако не признавая никаких правил, Диндерис лениво поднялся, словно сомневаясь, устоит ли на ногах, и вдруг развернулся и нанес Угнюсу удар под дых. Посчитал, что победитель уже утратил бдительность, и теперь его можно жестоко проучить. Но Угнюс предугадал и эту хитрость притворщика. Успел прикрыться и, обороняясь, заехал Дарюсу в челюсть.

Удар не был сильным, просто Диндерис широко разинул рот для устрашения врага и теперь прикусил губу и сплюнул кровью.

Рамунасу показалось, что двоюродный брат слишком уж артачится. Это переходит все границы. Так они никогда не помирятся с Дарюсом. Поэтому, стоя за спиной у Угнюса, он обхватил его сзади и крепко держал, пока Диндерис, скрежеща зубами, с силой бил его по лицу. Потом отпустил Угнюса и сказал, унимая разъяренного противника:

— Все, Дарюс, все… Один — один… Вы в расчете. Хватит!

В тот же день после обеда Угнюс отправил брату телеграмму: «ЗАВТРА ВЫЕЗЖАЮ. МОЖЕТ ПРИХВАЧУ ТУТИСА».

С Рамунасом он больше не разговаривал.