Гадюка

50.

— Ты всё ещё не спишь? — тихо спросил Гурни.

Он почти не сомневался, что она бодрствует. По лунному свету из окна спальни он видел, как она дышит, лежа рядом, — но ответа не последовало. По правде говоря, почти ни слова она не сказала и за многие часы с тех пор, как, увидев мерзость в «джемовой» корзине, отшатнулась к кухонной стене.

Когда приехали полицейские штата, отвечал на все вопросы он. А когда уходили Джерри, Кайл и Ким — он уверил их, что с ним и Мадлен всё будет в порядке; нет, помочь ничем нельзя; да, он обязательно сообщит новости.

Оставшись вдвоём, она, не произнося ни слова, с маниакальной сосредоточенностью принялась за уборку. Начала с кухонного буфета, где открывали «подарок», потом с губкой вымыла кухонный пол и коридор до подсобки. Наконец, с ведром мыльной воды и щёткой, стоя на коленях, вычистила крыльцо, где курьер оставил коробку. Всё — с такой яростью, что о посторонней помощи не могло быть и речи. Он смотрел с тревогой, надеясь, что усилия размоют её застывший шок.

Когда мыть было больше нечего, она ушла в гостиную в дальнем конце комнаты, завернулась в плед, который месяцами висел без дела на кресле, и села лицом к камину. Дневной огонь давно угас, оставив холодный пепел. Он несколько раз спрашивал, чем помочь — она будто не слышала. В конце концов она поднялась и ушла спать.

Теперь, лежа рядом, он почувствовал первые приступы паники.

— Ты не спишь? — спросил он ещё раз.

Она не ответила.

— Ты меня пугаешь.

И снова тишина.

Его хотелось что-то сделать. Но что делать? Везти её в ближайшую скорую? Поможет ли? Или это лишь глубже ввергнет её в пережитое? Или она просто откажется?

Вдруг где-то на высокогорном выпасе завыли койоты — хором. И так же внезапно смолкли.

Голова Мадлен едва заметно дёрнулась на подушке.

— Они знают, где живёт моя сестра.

Её голос — чуть громче шёпота — прозвучал настолько неожиданно, что Гурни вздрогнул.

— Люди, которые прислали нам эту гадость.

Он не нашёл, что ответить.

— Что должно случиться, чтобы ты остановился? Кому-то из нас нужно умереть?

— Я как раз пытаюсь этого не допустить.

— Ты? — это прозвучало не вопросом, а уставшим сомнением.

Тишину нарушал лишь шорох ветра в промёрзших кустах сирени за окном.

51.

Мадлен в конце концов уснула. Гурни — нет.

С первыми серыми отблесками он поднялся, принял душ, оделся, взял с тумбочки «Глок» и наплечную кобуру, прошёл на кухню и запустил кофеварку. Пока та гудела, пристегнул «Глок», взял куртку в подсобке и вышел на улицу.

За ночь резко похолодало. Иней серебрил поникшие спаржевые метёлки — самое короткое бабье лето в его памяти закончилось. Он сделал несколько долгих глубоких вдохов, надеясь, что бодрящий холод выстроит мысли в линию.

Скоро его пробрал озноб. Мороз и глубокое дыхание усилили головную боль. Он вернулся в дом, снял куртку, поставил капсулу тёмной обжарки в кофеварку. Наполнив кружку, прошёл в кабинет, открыл ноутбук и нашёл компанию «Northeast Expedited Delivery» — ту самую из надписи на фургоне со змеёй.

Не удивился, что такой компании не существует — ещё одно подтверждение: противник тщательно планирует и имеет ресурсы. Он на миг подумал сообщить об этом в «Бюро по уголовным расследованиям», но отказался по двум причинам. Во-первых, они сами проверят. Во-вторых, им не понравится, что он ведёт параллельное расследование.

Он переключился на материалы по делу Лермана—Слэйда. Листая папки, остановился на распечатке от Кайры Барстоу — маршрут Ленни от Каллиоп-Спрингс до домика Слэйда, с GPS-временем. Это та самая основа, которую Страйкер упростила для суда.

В той же папке — распечатка двух транзакций по кредитке Ленни: 14:57 на заправке и 16:19 в автомагазине. Он сверил время — автозапчасти были за шесть минут до заправки.

Вспомнив «Google Street View» станции, Гурни подумал, что 14:57 — многовато для чего-нибудь из крохотного облезлого ларька за колонками. Зато для бензина — слишком мало. Он глянул средние цены на топливо на ноябрь прошлого года для севера штата: обычный, каким заправлялась бы «Королла» Лермана, — 3,19 за галлон. На такую сумму — примерно четыре с половиной галлона. Маловато для автомобиля, но в самый раз для пятиигаллонной канистры.

Он вернулся к распечатке поездки с временными кодами. Всё совпадало с картой, которую Страйкер показала присяжным. И тут зацепился взгляд — остановка в миле от частной дороги Слэйда. Очень короткая, всего минута. Страйкер её на карте не отметила. Ещё одна странность в деле, которое всё более складывалось из странностей.

Он откинулся в кресле, смотря в окно кабинета на высокогорный выпас. Рассвет, казалось, ещё больше охлаждал иней на бежевых травах. Тишина — тягучая, мёртвая — усиливала гнетущее чувство. Вдруг он решил: нужно действовать. Любое действие лучше попыток складывать смысл из мелочей годичной давности за сто пятьдесят миль отсюда. Время не перепишешь — но места можно увидеть. Он давно знал: действие — лучший путь из ментального тупика. Проверил «Глок» в кобуре, надел куртку.

Он писал записку Мадлен, когда услышал, как открылась дверь спальни. Через секунды она вошла на кухню — плотно кутаясь в халат, волосы растрёпаны. Наморщила лоб, глядя на его куртку:

— Куда ты?

Он смял ползаписки и объяснил, что его тревожит кое-что в поездке Ленни к домику Слэйда, и он хочет проверить это на месте. Потом добавил:

— Знаю, тебе не нравится, что я влезаю в это дело, но, Мэдди, я не вижу, что ещё можно сделать. Я не верю, что Кэм Страйкер, или криминалисты, или полиция Рекстона докопаются до сути. Просто не верю…

Она перебила, повышая голос:

— Значит, ты будешь копать. И копать. И копать. Несмотря на последствия. Так?

— Я не вижу альтернативы.

— Альтернатива — остановиться. Просто остановиться!

— Отключиться сейчас — опаснейшее, что я мог бы сделать.

Она медленно кивнула — жестом, больше выражавшим ярость, чем согласие, — и резко ушла в спальню.

В 9:55 того же утра Гурни остановился у входа в «Cory’s Auto Supply».

Поскольку платёж Лермана в 16,19 включал 8% налога, он быстро прикинул цену покупки. Получилось 14,99.

Выйдя из машины, он опёрся о дверь — и вдруг резкая боль прострелила от основания черепа к плечу — красноречивое напоминание носить шейный корсет. Когда боль поутихла, он вошёл. Между стойками с маслом, антифризом, дворниками, ковриками, наборами инструментов, присадками и восками он дошёл до прилавка. За ним — крупный седой мужчина с застывшей улыбкой священника, приветствующего прихожанина:

— Чем помочь в столь славный день?

— Канистры для бензина есть?

Мужчина показал:

— У дальней стены.

Гурни увидел два вида — старомодные круглые металлические и популярные теперь красные пластиковые, обе на пять галлонов. Он взял пластиковую, глянул на наклейку — и с тихим удовлетворением увидел 14,99.

Он принёс её к стойке:

— Давно их по этой цене продаёте?

— Годами.

— Всегда по такой?

— По цене крупных поставщиков. На этом не заработаешь, но иначе не выжить. Где-то мы свернули не туда, как страна. Уже и непонятно, кто тут рулит. Китайцы? Кто его знает?

Гурни заплатил, отнёс канистру к машине — и позвонил Кайре Барстоу.

— Дэвид?

Он не удивился застать её на работе на следующий день после праздника:

— Короткий вопрос. У тебя есть цифровые файлы, с которых Страйкер распечатывала фотки, что показывала в суде по делу Слэйда?

— У меня нет, но доступ получу. Зачем?

— Среди распечаток, что прислал Торн, была фотка карьера, где сгорела «Королла». В углу — красная пластиковая канистра. Думаю, ваши её привезли для эксперимента?

— Конечно. Но отпечатков не было — Страйкер потеряла интерес.

— Помнишь, вы её сохранили или передали полиции Рекстона?

— Надо проверить. К чему клонишь?

— Если она у тебя — можешь сделать несколько снимков со всех сторон и скинуть мне на телефон?

Она рассмеялась:

— Прямо сейчас?

— Сейчас было бы идеально.

— Ты так и не сказал, зачем.

— Я почти уверен, Лерман купил пятиигаллонную канистру в автомагазине. Цена бьётся с его платежом по Visa, а покупка бензина несколькими минутами позже — по объёму. Это ничего не доказывает, но если окажется, что канистра с места пожара совпадает с той, что продаётся в Cory’s…

Барстоу перебила недоверчиво:

— Ты полагаешь, Лерман купил бензин, которым спалили его машину? И зачем?

— Понятия не имею. Это дело становится всё более странным.

— Я перезвоню, как только смогу, — сказала она и отключилась.

Гурни уловил в её голосе ноту срочности, возможно — даже возбуждения.

Ему хотелось проверить ещё одно, прежде чем уезжать. Он пересёк дорогу к облезлому «магазинчику» за колонками. Внутри оказалось не столько магазином, сколько пыльным помещением с рядами автоматов вдоль трёх стен — шоколадки, чипсы, газировка. В углу сидел подросток с зелёными волосами и татуировками — двумя руками держал телефон.

Гурни вернулся к машине, ещё больше уверившись, что сумма 14,57 действительно ушла на бензин — потому что там просто не было на что ещё тратить. Окрылённый ощущением прогресса, он решил двинуть к месту той самой минутной остановки Лермана у обочины.

Он сверил координаты в распечатке, вбил их в GPS, выехал с парковки и направился на север, в Адирондак.

За час с четвертью, по мере подъёма, температура падала. Когда GPS сообщил о прибытии, на панели было —18°F. Он остановился на расчищенной площадке справа — месте для разворота снегоуборщика или пескоразбрасывателя. Застегнул куртку до подбородка и вышел.

Окинул взглядом: типичный адирондакский ельник. Земля под лапами — ковёр из бурой хвои. Местами — пятна льда. В воздухе — смола. Мёртвая тишина. Надежда, что место подскажет причину остановки, таяла. Он уже был готов сдаться, как что-то уловил краем глаза. Сначала не заметное из-за вездесущей хвои — от кромки площадки в лес уходила узкая колея. Подойдя, понял: ширины хватит для машины. Рисковать, загоняя прокатный седан в лес, он не стал — но любопытство повело дальше пешком.

Скоро он вышел на большую поляну — по сути, гранитный карьер. Короткая разведка показала: это то самое место, где «Королла» Лермана выгорела дотла. Он дошёл до точки, где на фото были видны остатки машины. Почерневшее пятно на сером камне подтвердило локацию. Потратив ещё двадцать минут на осмотр, он вернулся к машине.

Завёл двигатель, включил печку и попытался сложить картину. Слишком уж не похоже на случайность, что Лерман сделал остановку у въезда на дорогу, ведущую к месту, где позже сожгли его машину. Но — почему?

Пока он перебирал хотя бы одну правдоподобную версию, пришло сообщение от Кайры Барстоу — четыре снимка красной пластиковой канистры крупным планом.

Канистра, купленная им в Cory’s, стояла на соседнем сиденье. Он аккуратно повернул её, подбирая ракурсы под фотографии Барстоу. Сравнение убедило: товар из Cory’s идентичен найденному на месте пожара. В нём поднялась знакомая волна удовлетворения — когда в пазле сходятся два фрагмента.

Длилось это недолго. На смену удовлетворению пришло недоумение. Зачем Ленни Лерман, ехавший выманивать у Зико Слэйда крупную сумму, вёз с собой бензоканистру? Собирался убить Слэйда и сжечь домик, забрав деньги? А потом, когда план рухнул, убийца Ленни использовал этот бензин, чтобы сжечь «Короллу»? Такое возможно, но вряд ли. Ничто из того, что знал Гурни о Ленни, не вязалось с холодным преднамеренным убийством и поджогом. Жадный и тупой — возможно. Ледяной и безжалостный — нет.

Когда салон прогрелся, он расстегнул куртку, откинулся и задумался, что дальше. Поехать к домику? Всего миля. Если Ян Вальдес там — поговорить ещё раз. Но, подумав, решил повременить — подготовить интервью. Если роль Яна глубже, чем кажется, сначала надо собрать о нём больше информации.

Небо темнело, обещая снег, а в Адирондаке больше нечего было делать — он решил возвращаться в Уолнат-Кроссинг. Бросил канистру на заднее сиденье, включил передачу — и тут телефон снова зазвонил. Он догадался: Кэм Страйкер. Так и было. То, что это был день после Дня благодарения, когда большинство чиновников отдыхают, для такого трудоголика, как Страйкер, ничего не значило.

— Дэвид, где вы?

Тон дал понять: она знает, что он не дома. Возможно, послала патрульного или следака следить? Лучший ответ — правда:

— В карьере, где сгорела машина Лермана.

— Где?!

— Похоже, Лерман сам купил бензин, которым сожгли машину, — что полиция Рекстона обнаружила бы, вглядись они внимательнее в его GPS и счета Visa.

— О чём вы, чёрт возьми, говорите?

— О крайне сложном преступлении, расследованном вполсилы, с выборочным учётом улик ради лёгкого приговора!

Тон Страйкер стал нарочито спокойным — как у сапёра:

— Похоже, вы сделали важные находки. Нам нужно обсудить их лично. Судя по вашей точке на карте, вы можете быть у меня в кабинете к двум дня. Я могу рассчитывать?

— Конечно, — ответил он, стараясь звучать твёрдо.

Он не доверял её внезапной открытости. Подозревал: встреча — удобный способ взять его под стражу, если выяснится, насколько опасны для неё его выводы.

С момента стрельбы в Блэкморе она ясно дала понять: арест — опция. Отпечатки на пистолете и следы пороха — достаточно, чтобы обосновать и прикрыться от иска о ложном аресте. Вероятно, её расчёт — простой анализ рисков. Как только его расследование станет для неё опаснее, чем арест — она арестует, а вопросы об освобождении решит потом.

Он не исключал, что его недавние слова подталкнули её к этому. Если так — он не жалел. Их цели пересекались — это неизбежно. Непонятным оставалось лишь время.

Если ордер уже запрошен, стоило немедленно обезопаситься. Он не собирался сдаваться, но уезжать из северного штата — тоже. Ему нужно быть здесь — присутствовать, но оставаться незаметным.

Страйкер могла отслеживать его в реальном времени через геолокацию телефона. Это легко отключить в настройках — он и отключил. Кроме того, если она предполагала, что он пропустит встречу и рванёт домой из гор, она могла поставить наблюдение на подъезд к дому. Он открыл карту и выбрал маршрут к Уолнат-Кроссинг, который выводил на старую фермерскую дорогу в миле от тыла его участка, отделённого полосой леса. Найдёт неприметное место для парковки и дойдёт пешком. Он вбил новый маршрут в навигатор и поехал — с относительным чувством безопасности.

Минут через сорок он проехал мимо открытого торгового центра. Взгляд зацепился за логотип на фасаде: «Camper’s Paradise». Цепочка мыслей заставила его развернуться через несколько миль и вернуться.

Через полчаса он вышел из магазина с маленькой палаткой, газовым обогревателем и спальником — и продолжил путь к Уолнат-Кроссинг.

Дальняя лесная дорога, идущая позади его участка, выводила на несколько старых лесозаготовительных троп. Он выбрал наименее заросшую и заехал достаточно далеко, чтобы машину не было видно с дороги.

Оттуда он пошёл пешком по тропе вверх по крутому склону, таща покупки. Валежник то и дело преграждал путь, вынуждая обходить по мшистым камням — скользким, словно смазанным. Мелькнула мысль: будь тут Мадлен, она бы восторгалась разнообразием мхов и оттенками зелёного. Он же сосредоточился на том, чтобы не заработать ещё одно сотрясение.

Скоро он добрался до гребня широкого холма. Сквозь просветы в поникших ветвях тсуги виднелись его дом, часть низинного выпаса и амбар. Он глянул на время — ровно 14:00. Ища ровную площадку под палатку, он гадал, сколько Страйкер даст до следующего звонка.

Ответ — девять минут. Он перевёл вызов на голосовую почту.

— Дэвид, нам нужно поговорить. Срочно. Вы обещали быть у меня в два. Пожалуйста, перезвоните, как только услышите.

Он не спешил. Хотел ещё раз обдумать свой новый статус — неформально, но по сути — вне закона.

Вскоре он нашёл относительно ровное и укрытое со всех сторон вечнозелёными деревьями место и разбил тайный лагерь. Он не знал, пригодится ли, но при такой нестабильности запасной приют был разумен.

Заканчивая ставить палатку, он услышал шум подъезжающей машины со стороны городской дороги. Он сместился туда, где лучше обзор. Вскоре мимо сарая пронёсся тёмный седан. Тут же телефон выдал короткий писк — сработала камера на фасаде сарая.

Седан поехал по пастбищной дорожке и остановился у дома. Мутно-синий, ничем не примечательный — как неприметная машина без опознавательных знаков. Вышли двое — короткие стрижки, тёмные ветровки и брюки. Один остался у машины с телефоном у уха, второй направился к дому. Из-за угла обзора Гурни почти сразу потерял его. Через миг донёсся громкий стук в боковую дверь. Затем пауза. Потом стук повторился — уже с повышенным голосом, слов он не разобрал.

Через пару тихих минут — в которые Гурни представил, как человек обходит дом — тот вернулся в поле зрения, подошёл к машине и коротко что-то сказал владельцу телефона. Тот снова уткнулся в экран — вероятно, за инструкциями.

Закончив разговор, пара вернулась в машину. Развернулась и покатила вниз по пастбищу, но, вместо того чтобы выехать на городскую дорогу, остановилась у сарая. Гурни заметил короткую вспышку заднего фонаря — ту, что загорается при переводе из «реверса» в «паркинг». Похоже, они устроились надолго.

Раз они явно ждали его со стороны дороги, стало безопаснее вернуться в дом с заднего поля — через одно из окон спальни. Он положил пропановый обогреватель и спальник в палатку, застегнул вход и спустился с холма.

52.

Гурни стоял у кухонного острова, подставив ломящие от холода ладони под струю тёплой воды, и мельком глянул на настенные часы. Без десяти четыре — хотя серый зимний полумрак за окнами упорно намекал, будто день давно клонится к ночи. В неподвижном ледяном воздухе лениво вертелись снежинки. В такую погоду огонь в камине просился сам собой, но мысль о том, что те, кто дежурит у амбара, увидят дым из трубы, делала идею безрассудной. А значит, и свет включать не стоило. В большой комнате стояла такая густая темень, что он едва не заметил короткую записку от Мадлен на дверце холодильника: она на дежурстве с Джерри в кризисном центре.

Пока пальцы понемногу оттаивали, нарастала тупая, упрямая головная боль. Он вытер руки и переключился на подготовку к новой встрече с Кэм Страйкер. Лучшая — а по сути, единственная — его защита держалась на фактах. Вдруг с их последнего разговора Хардвик раздобыл что-то ещё? Он взял телефон, прошёл в кабинет и набрал номер.

Ответила Эсти Морено. Лёгкий пуэрториканский акцент прозвучал куда менее ласково, чем обычно.

— Джек занят. Перезвонит, хорошо?

— Я ненадолго, всего пара коротких...

— Он сейчас герметизирует.

— Прошу прощения?

— В такую сырость у нас тянет из всех щелей. Я ему твержу: спальня — не холодильник. В постели я мёрзнуть не должна. Старые дома — сплошной кошмар. Как на улице.

— То есть Джек клеит уплотнители...

— Везде. Окна, двери — всё. Не хочу его отрывать. Не сейчас.

Когда он уже почти смирился с отказом, из глубины дома донёсся голос Хардвика. Эсти, прикрыв трубку ладонью, бросила в сторону:

— Это Гурни. Доделай — и перезвони ему попозже.

Голос Джека приблизился:

— Поговорю с ним сейчас.

Гурни услышал, как трубку взяли немного грубовато; следом — удаляющееся, раздражённое бормотание Эсти:

— Что бы мне ни понадобилось — сначала нужно что-то тебе.

Затем раздался хрипловатый голос Хардвика:

— Да?

— Не вовремя, Джек?

— Что тебе?

— Удалось раздобыть ответы на мои последние вопросы?

— Ты всё ещё скачешь на этой лошадке?

— С неё не спрыгнешь. Особенно после вчерашнего, — он кратко описал эпизод со змеёй. — Отмахнуться не получится.

— Надеешься, это заставит Страйкер дважды подумать насчёт Слэйда?

— Должно бы. Очевидно, эту прелесть не из Аттики мне прислали.

Послышался гортанный смешок:

— Само собой. Мысль неплохая, Дэйви, но для Страйкер это — пустой звук.

— Спасибо на добром слове. Твой человек из «Бюро по уголовным расследованиям» что-нибудь добыл по моим запросам?

— Похоже, он мне больше не «мой». Прислал: «Отстань». На звонки не отвечает.

— То есть, по сути, мы в информационном вакууме?

Хардвик тяжело вздохнул:

— Чёрт меня дери, зачем я вообще ввязался... но я набрал старую знакомую из центрального офиса DMV (Департамента транспортных средств) в Олбани. Как-то выручил её — теперь она у меня в долгу.

— И?

— Сначала она прогнала по базе штата имена Бруно Ланки и Шарлин Веско — посмотреть, числятся ли за кем-то Ford-150 или Moto Guzzi. Ноль. Зато всплыл Cadillac Escalade на имя Ланки — с тем номером, что ты записал в Гарвилле.

— Не откровение.

— Потом она сделала выборку по всем Ford-150 и Moto Guzzi, зарегистрированным в округе Олбани. «Фордов» — тьма. Guzzi — считаные. Но одно имя зацепилось: Веско. Доминик Веско. В первый заход оно не вылезло, потому что искали машины на Шарлин Веско. Тогда она пробила Доминика — и оказалось, у него тоже Ford-150.

— Адрес? Фото прав?

— Адрес — да, фото — нет, — он продиктовал гарвиллский адрес.

Гурни отметил его на обложке папки, поблагодарил:

— Это сильно, Джек. Мозаика кристаллизуется.

Хардвик втянул воздух сквозь зубы — его обычный сигнал скепсиса, ныне ещё глубже:

— «Сильно»? Что у нас: эвакуатор — на Веско, и пикап с мотоциклом — на Веско; и в тот день на Блэкморе были пикап и мотоцикл. И что?

— Это очень выразительное совпадение.

— И что, во имя всех святых, оно означает? Что семейство Веско имело на Сонни зуб? И придумало план — убить его и повесить всё на тебя? С какой стати? И где тут твой Бруно Ланка, которого ты всё время пытаешься пришить к делу?

— Любопытная деталь: Ланка — мясник. Или был, — судя по фото над прилавком в лавке.

— Совпадение? Ты вообще о чём?

— В отчёте патологоанатома о вскрытии сказано: обезглавливание Ленни Лермана выполнено с особой точностью. Работа руки, знающей, что делает. Два варианта: хирург или мясник.

— Как будто если мы найдём парня с гвоздём в мозгу, прежде всего надо хватать плотника?

Сарказм Хардвика Гурни счёл признаком растущей враждебности к делу. Пожелав удачи с уплотнителями, он завершил разговор.

Он ещё немного посидел, угрюмо глядя в окно кабинета, медленно вращая плечами, — пытаясь ослабить боль, тянущуюся от затылка вниз по спине. На фоне отчуждения, нарастающего между ним и местными правоохранителями; с Хардвиком, отходящим в сторону; и с давлением Мадлен — бросить всё к чёрту — он чувствовал себя отчаянно одиноким.

Снег валил всё гуще; низкое, аспидно-серое небо нависало; белые просторы горного пастбища прерывали лишь серо-коричневые стебли засохшего золотарника. И тогда внутри прозвучал тихий, но настойчивый голосок:

Сделай что-нибудь. Что угодно. Сейчас.

Он взял телефон и набрал Кэм Страйкер.

Она ответила мгновенно:

— Дэвид?

— Да.

— Вы в порядке?

— Звоню сообщить нечто важное.

— Мы договаривались говорить лично.

— Просто выслушайте. Это — очень важно, не...

Она перебила:

— Так это происходить не должно...

Теперь перебил он:

— Речь об убийстве Сонни Лермана. Это нужно услышать сейчас. В прошлую встречу я передал рассказ Тесс Ларсон о мужчине, появившемся на её кемпинге в день стрельбы. Я отдал вам её наброски — его, его пикапа и мотоцикла — и фото следов протектора от обоих. Как вы, уверен, уже выяснили, отпечатки и рисунки протектора указывают на Ford-150 и внедорожный Moto Guzzi.

Она промолчала. Он продолжил:

— Возможно, вы ещё не узнали, что во всём округе Олбани только один человек, на которого одновременно зарегистрированы и такой пикап, и такой мотоцикл. Доминик Веско. Та же фамилия, что у владелицы того эвакуатора, что сбил меня с дороги. Не находите это интересным?

Страйкер снова промолчала.

— Возьмите фото Веско из DMV, сопоставьте с портретом Тесс. Схожесть вас удивит. Короткая проверка покажет вам и то, что Доминик Веско — человек Бруно Ланки.

— Откуда вы это знаете?

— В лавке Ланки я видел мужчину, как под копирку с портрета. А потом — снова, за рулём Escalade Ланки.

— Понимаю. Вы опять нарушили наше соглашение.

Он пропустил упрёк мимо:

— Главное — связка «Веско—Ланка», соединяющая два убийства Лермана.

— К делу это отношения не имеет. Ваша «связь» — в лучшем случае умозаключение.

— По-вашему, незначительно, что человек, присутствовавший при убийстве Сонни, «случайно» работает у человека, обнаружившего тело Ленни?

— По-моему, ваша одержимость парой «отец—сын» патологична. И я точно знаю, что ваше вмешательство в расследование Блэкмора уже тянет на воспрепятствование правосудию.

Новое обвинение звучало мягче, чем «убийство в дорожной ярости», но Гурни это не успокоило: доказать его было куда проще. Всё ещё уголовное преступление — реальный срок для отставного детектива.

Он сменил тему:

— Хотел бы понимать, насколько приоритетно для вас — найти и привлечь к ответственности того, кто прислал мне змею.

— С удовольствием обсудим это в моём кабинете.

53.

Остаток разговора Страйкер посвятила обстоятельному перечислению правовых последствий вмешательства Гурни в дело Сонни Лермана. Спустя несколько минут он повесил трубку.

В безветренной тиши снег продолжал сыпаться на высокогорное пастбище, и серый послеполуденный свет плавно перетёк в зимние сумерки. Когда в кабинете ощутимо стемнело, ему захотелось включить настольную лампу. Казалось, это безопасно: окна здесь выходили на противоположную от амбара сторону. Но осторожность перевесила.

Самой явной ниткой между делами Лермана оставалась связка «отец—сын».

Следующей — фигура Бруно Ланки: он нашёл тело Ленни, и он же держит у себя человека, который, судя по рисунку Тесс, оказался на Блэкморе в день убийства Сонни.

Был ещё и телефонный звонок — тот самый, что подтолкнул Гурни к встрече с эвакуатором. Звонок, обещавший факты о смерти Ленни и завершившийся убийством Сонни.

И, конечно, Эдриен Лерман — дочь первого и сестра второго. Она заявляла желание разобраться в мутной связи семьи с криминалом. Пора было связаться с ней.

Она ответила сразу. Голос — усталый, извиняющийся:

— Давно собиралась тебе набрать, но навалилось... Наконец выдали тело Сонни. Всё не могла договориться. И один из моих хосписных пациентов только что умер. Но я рада, что ты позвонил. Я поговорила с несколькими родственниками — с некоторыми не говорила годами. Когда спросила, знают ли что-нибудь о гангстере на задворках нашей семьи, большинство сделали вид, будто впервые слышат. По ощущениям — кое-кто знает, но сказали «нет». Единственная, кто решилась рассказать, — моя двоюродная бабушка Анжелика. Ей девяносто один, но голова — ясная.

— И что она поведала?

— Дичь. Просто ужас. Не хочу это обсуждать по телефону.

— Хочешь, я приеду к тебе?

— Есть место, куда я бы поехала охотно. Знаешь Францисканское святилище?

— Не уверен.

— Это убежище для брошенных животных. Папа возил нас с Сонни туда в детстве. В нескольких милях к северу от моего дома, Уинстон. Думаю, поэтому я и хотела жить здесь.

Приют показался Гурни странной площадкой для встречи, но, учитывая состояние Эдриен, он не возражал:

— Когда?

— Завтра в одиннадцать? В девять — визит к хосписной, в двенадцать тридцать — помогу другой с обедом. Между — свободна.

— В одиннадцать — отлично.

Он только успел закончить звонок, как телефон разорвался серией уведомлений — сработала камера у сарая. Он метнулся к кухонному окну.

Дальний свет неприметной машины без опознавательных знаков залил жёлтый «Жук» — фольксваген Джерри Миркл. Пока он смотрел, к машине подошли двое в штатском. Один — к водительскому окну, другой — к пассажирскому. Тот, что у водителя, проверил права и регистрацию Джерри, затем откинул крышку багажника и заглянул внутрь. Между тем напарник, похоже, расспрашивал пассажирку — очевидно, Мадлен. Наконец оба вернулись к своей машине, и «Жук» пополз сквозь занесённые снегом угодья к дому.

Понимая, что Мадлен, войдя, тут же включит свет, он отступил от окна. Услышав открывшуюся и закрывшуюся боковую дверь, тихо окликнул, чтобы не напугать:

— Я здесь, Мэдди.

Она вошла на кухню и щёлкнула свет над островом. Нахмурилась:

— Копы у сарая тебя ищут.

— Знаю.

— Что происходит?

Он объяснил, как счета Visa Ленни навели его на мысль, что бензин, которым сожгли его машину, купил сам Лерман. Пересказал разговор со Страйкер, упомянул о запасном лагере в лесу.

Мадлен ответила ещё более суровой складкой бровей и известием, что пойдёт в душ. Уже на выходе он спросил о встрече у сарая.

Она резко выдохнула — мол, ещё одна свалка твоих навязчивых последствий:

— Им нужно было знать, где ты. Один даже багажник Джерри проверил.

Когда она повернулась обратно, он спросил:

— Они ещё что-то передали?

— Что ты должен немедленно связаться со Страйкер.

— И ты не собиралась мне это сказать?

В её глазах вспыхнуло:

— Ты хочешь сказать, что не знал: она жаждет встретиться, чтобы вдалбить тебе — брось Лерманов к чёрту?

— Я лишь спросил, почему ты не передала единственную просьбу, которую они тебе озвучили.

— Потому что ты и так это знаешь! Ради Бога, Дэвид, разве не ты только что рассказывал, как перебрался через гребень с фермерской дороги и разбил палатку в ледяном лесу — лишь бы с ними не встретиться? Ты отлично понимаешь, что она хочет тебя видеть! На какой планете ты живёшь? И на какой, по-твоему, живу я?

54.

Наутро Гурни проснулся с тупой головной болью. Но небо было ясным, солнце сверкало на обледенелых ветвях — и ему было не так скверно, как в пасмурные дни. Он с нетерпением ждал встречи с Эдриен.

На прикроватных часах — 8:10. Следовало поторопиться, если он рассчитывал успеть к одиннадцати во Францисканское святилище — с поправкой на полчаса, чтобы перебраться через заснеженный склон к машине. Он заметил, что дробовик, который Мадлен держала у кровати каждую ночь, исчез.

Душ, бритьё, одеться — и «Глок» в наплечной кобуре. Мадлен он нашёл за столом — миска овсянки и одна из его книг. Взгляда она не подняла. Ружьё лежало на соседнем стуле между ней и французскими дверями. Он подошёл к окну — глянуть, нет ли у сарая неприметного седана. Машины не было — но это ничего не значило: могла встать по другую сторону сарая или у шоссе. Он сварил кофе, поджарил два яйца и ломоть цельнозернового хлеба. Когда сел, Мадлен закрыла книгу и унесла миску к острову.

— У меня утром встреча недалеко от Уинстона, — сказал он. — Вернусь к обеду.

Вытирая руки полотенцем, она ответила лишь слегка приподнятой бровью.

— Ты сегодня работаешь? — спросил он.

— Да.

— С Джерри?

— Да.

— Весь день?

— Да.

Она аккуратно сложила полотенце и вышла.

Путь от лагеря до машины по скользкому откосу занял ровно полчаса. По дороге он проверил палатку — надёжна, не течёт. Мысль о бегстве он ненавидел, но свобода была необходимостью.

Он вырулил из укрытия с парой пробуксовок на обледенелой земле. Дальше — без приключений. Частые взгляды в зеркало: преследователей не видно.

Когда GPS объявил «пункт назначения справа», он подъехал к распахнутым воротам в каменной стене. Бронзовая табличка: «ФРАНЦИСКАНСКОЕ СВЯТИЛИЩЕ». Ниже: «ПОСЕТИТЕЛИ С 6:00 ДО 18:00». За воротами — подъездная аллея, куда приличнее сельской дороги.

Он ехал сквозь буковую рощу, всё ещё державшую золотую листву. Дорога вывела к кирпичному дому посреди парковой поляны с небольшой парковкой. У старенького Subaru Forester ждала Эдриен. Он припарковался рядом.

На ней — бесформенные джинсы, пуховик и шерстяная шапка, натянутая на уши. На лице и голых руках — красные пятна.

— Прости, — сказала она, пока он выбирался. — Забыла, как это далеко от Уолнат-Кроссинга.

— Не проблема, Эдриен.

— Наверное, ты удивляешься, почему именно это место.

— Ты говорила, бывала тут ребёнком.

Она кивнула.

— С папой и Сонни, когда всё было… проще. Пройдёмся, пока поговорим?

Она повела его с парковки по одной из троп в буковый лес. Кроны редели, и тропа тонула в утреннем солнце.

— Мы приезжали раз в месяц. Ленни видел нас только в первое воскресенье — так было по соглашению о разводе. Он привозил нас смотреть на животных.

— На каких?

— На брошенных. В этом суть места. Тысяча акров, огромные вольеры — не как тесные клетки обычных приютов. Большой дом у парковки — для тех собак и кошек, что не любят улицу. И много волонтёров — кормят, выгуливают, разговаривают.

В её голосе звенела тоска:

— Когда мы сюда приезжали, мы были счастливой семьёй.

— Остальное время ты была с матерью?

— И с бесконечным парадом её агрессивных бойфрендов. Я их всех ненавидела.

Она умолкла, погрузившись в прошлое.

— Каким тогда был Ленни? — спросил Гурни.

— Думаю, просто более молодой версией того, каким стал потом. Между ним и Сонни всегда зияла пропасть — эмоциональная дистанция. Он всё время пытался произвести на Сонни впечатление. Взрослый мужчина выпрашивал одобрение у восьмилетнего ребёнка. Разве не наоборот должно быть?

Это прозвучало утверждением. Гурни ждал продолжения.

— Но сам он всегда был ребёнком — неуверенным, ищущим принятия, места в мире. Или, точнее, места в чьих-то сердцах, — вздохнула она. — Он так и не понял, как это добывается.

— Деньги, которые он рассчитывал выбить шантажом, — тоже оттуда?

— Иначе не объяснить. И, почти уверена, вся его гангстерская болтовня — про то же. Он путал впечатление с симпатией. Ему втемяшилось: если он будет казаться значимым, если будут машины, деньги… — её голос сошёл на нет.

— Хочешь сказать, он придумал связи с мафией?

— Похоже, нет — судя по словам двоюродной бабушки Анжелики. Она была близка с отцом Ленни, моим дедом. Однажды он, перебрав, выложил ей про дальнего родственника, о котором она не знала — тот убивал людей за деньги. И «вкладывал» деньги в высокопоставленных копов и политиков — так что его не арестовывали и даже не пытались взять в разработку.

— Дед назвал имя?

— Только то, что у него куча фальшивых имён; настоящее — неизвестно. Дед звал его Гадюкой.

— С дедушкой связаться нельзя?

Она покачала головой.

— Умер много лет назад.

— И ни разу не слышала, чтобы Ленни или Сонни называли его по-настоящему?

— Никогда.

— Значит, — подвёл итог Гурни, — безымянный профессионал-убийца с коррумпированной крышей наверху. Прозвище — Гадюка.

Эдриен нервно кивнула.

— От одной мысли — мурашки.

— От прозвища?

— От причины. Самое жуткое — то, что, по словам Анжелики, ей передал дед. Этот человек собирал опасных змей. И использовал их для убийств.

55.

Проводив Эдриен, Гурни устроился на скамейке у солнечной стены большого дома — переварить услышанное.

История двоюродной бабушки Анжелики о связи Лерманов с киллером‑змееловом показалась Гурни солидной. Два «змеиных» предупреждения — обезглавленный кролик (на нём Барстоу нашла ДНК змеи) и клыкастый сюрприз в «джемовой» корзине — были не просто по совпадением Если Анжелика права, тот, кто пытается остановить повторное расследование убийства Ленни, — профессиональный убийца и, к тому же, кровный родственник жертвы.

Что всё ещё покрыто туманом, — так это реальные события в домике Слэйда: кто убил Ленни и при чём тут Зико. Возможно, таинственный родственник использовал Ленни как подручного в шантажной схеме, которая сорвалась?

Одно было ясно: нужно знать больше. Больше о Ленни, больше о «змеином» киллере, больше о Слэйде — и о том, как их троих свела узелковая закономерность; не она ли привела к гибели Сонни на Блэкмор.

Он попытался расслабиться на жёсткой скамье, прикрыл глаза, подставив лицо солнцу — вдруг пустая голова освободит место для внезапной догадки.

— Славное местечко, правда?

Он открыл глаза. Перед скамьёй стояла высокая, ярко одетая женщина, держа по поводку в каждой руке; на концах — две большие, лохматые собаки, глядевшие на него с любопытством.

— Очень мило, — ответил он.

— Впервые тут? Раньше я вас здесь не замечала.

— Да, в первый раз.

Она измерила его взглядом:

— Вы — собачник или кошатник?

— Сам не уверен, — и, сам не понимая зачем, добавил: — Жена интересуется альпаками.

— А вы — нет?

— Обычно я слишком занят, чтобы заводить животных — даже думать о них.

— Тогда что вы здесь делаете?

— Удобная площадка для встречи, — уклончиво сказал он и перевёл разговор: — Усадьба с парком — как стала убежищем для животных?

— Именно — убежищем, — многозначительно поправила она. — Приюты — как тюрьмы. Здесь — свобода. Настоящее чудо.

— Да?

— Обращение на смертном одре. Ну — почти. Слышали о Халлимане Бруке?

— Имя ни о чём не говорит.

— Лесной барон, редкостный мерзавец. Вырубка, эрозия, загрязнение. Рабочих держал за мусор, платил копейки, списывал сразу — стоит покалечиться. Личная жизнь не лучше. Первую жену едва не забил до смерти.

— И он — обратился?

— В конце. Почувствовал: умирает. Вдруг понял — нужно избавиться от всего, что скопил за свою безжалостную, жалкую жизнь. Боялся, что этот груз потащит его в ад. Раздал всё — включая усадьбу и огромный фонд на превращение её в убежище для бездомных животных.

История напомнила Гурни о Зико Слэйде — как близость смерти меняет человека.

— Нам очень нужны волонтёры для выгула собак, — оживилась она. — А тропы — загляденье. Подумайте.

В Уинстоне он остановился в «Leapin’ Lizards Latte Lounge» — за отчаянно нужной чашкой кофе. Внутри — миловидная местная меркантильность. Он взял большую порцию и поджаренный бейгл со сливочным сыром.

Сев в машину, забил в поиск “The Viper”. Сотни результатов — ничего путного. Как ни эффектно прозвище, тот, кто за ним скрывался, оставался столь же неуловимым, как говорила Анжелика.

А вот про Ленни можно было, вероятно, выжать больше. GPS и Visa уже подбросили важные зацепки, пропущенные или проигнорированные Страйкер. Может, в тех же источниках есть ещё. Кайра Барстоу, насколько он знал, оставалась надёжным союзником. Он позвонил — оставил сообщение:

— Кайра, это Дэйв. Ещё одна просьба. Ваш пакет по Лерману привёл к странным находкам — хотел бы снова пройти массив, особенно GPS за два–три месяца до убийства. Пауза, — и добавление: — К слову: моё положение со Страйкер ухудшилось; она как никогда настроена меня остановить. Прошу — будьте осторожны ради вашей безопасности.

Не успел он нажать «отбой», как пришёл новый звонок — Эдриен Лерман.

— Дэвид слушает.

Она говорила быстро, высоким взвинченным голосом:

— Только что звонила — вроде женщина — представилась Сэм Смоллетт, продюсер RAM News. Сказала, что по делу об убийстве моего отца появились пугающие подробности, и они хотят взять у меня интервью сегодня вечером в «Спорных перспективах».

«Пугающие» — вероятно, история со змеёй, подумал он.

— Что ты ответила?

— Про интервью? Что не хочу. Когда спросила, что она имеет в виду, она всё повторяла «пугающие». Что вообще происходит?

Нужно было найти тропинку между откровенной ложью и разрушительной правдой. Он выбрал уклон.

— Я от них ничего не слышал. Честно — я с RAM не общаюсь и очень надеюсь не общаться дальше. Ни капли им не верю. Что до «новых событий» — всем существенным распоряжаются полиция Рекстона или окружная прокуратура. Это они решают, что раскрывать.

— Ну, по словам Смоллетт, RAM сегодня всё вывалит в эфир, — сказала Эдриен.

— Скорее, они вывалят всё, что, как они думают, поднимет рейтинги, — независимо от достоверности.

Эдриен тихо ахнула:

— Это ужасно.

— Согласен.

К облегчению Гурни, разговор закончился, и ему не пришлось лгать ей в лоб. Он ценил её доверие и не хотел рисковать.

Теперь его занимало: что именно известно прытким «журналистам» из RAM, откуда, и как они это подадут? У RAM — всегда свой прицел.

Зная их любовь к саморекламе, он решил: исключений не будет. Открыл сайт RAM на телефоне. Там, пульсируя красным, маячило:

УБИЙСТВО ЛЕРМАНА — СЕНСАЦИЯ ГРОМАДНОГО МАСШТАБА!

УЖАСАЮЩИЙ НОВЫЙ ПОВОРОТ В ДЕЛЕ ОБЕЗГОЛОВЛЕННОГО ШАНТАЖИСТА!

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В «СПОРНЫХ ТОЧКАХ»!

Подумав пару минут, как Тарла Хакетт и Джордан Лейк обыграют змеиный эпизод и кто им слил информацию, он услышал звонок. Сэм Смоллетт.

Первым порывом было — в голосовую, особенно после того, как он сказал Эдриен, что не желает сотрудничать с RAM. Но соблазн очертить позицию оказался сильнее.

— Дэйв Гурни на связи.

— Сэм Смоллетт, исполнительный продюсер «Спорных перспектив».

— Да?

— Как вы знаете, мы делали спецвыпуск об убийстве на Блэкмор. Сегодня возвращаемся — но через призму первого убийства Лермана, потому что теперь нет сомнений: события связаны, и вы — часть этой связи.

— В самом деле?

— С учётом посылки, полученной вами в День благодарения — безусловно.

Он промолчал. Смоллетт продолжила, с ледяной улыбкой в голосе:

— В связи с вашем уникальным положением приглашаем вас принять участие в сегодняшней дискуссии. Можно удалённо — где бы вы ни были. Уверена, вам будет что сказать.

— Какие вопросы?

— Это решат Тарла и Джордан. Но, полагаю, их заинтересует ваша реакция на доставку домой. Это очевидное предупреждение — не расшатывать приговор Слэйду. Логичный вопрос: прекратите ли вы расследование?

Он помедлил. Уверенный, что Смоллетт записывает разговор для эфира, подбирал слова тщательно:

— Всё, что мне известно о смерти Ленни Лермана, указывает на невиновность Зико Слэйда. И всё, что делалось, чтобы помешать моему расследованию, лишь укрепляет мою решимость — добиться оправдания Слэйда и вывести на свет истинного убийцу.

— Ого! Прекрасно! А теперь — для подготовки к вашему участию…

Он оборвал:

— Участия не будет. Позицию я обозначил. Добавить нечего.

Он завершил звонок — и отправился за второй чашкой в дорогу домой.

56.

Чем ближе к Уолнат-Кроссингу — тем белее холмы, тем серее небо. Будто он ехал из осени в зиму — впечатление усиливал обледенелый подъезд к холму за его участком.

Спрятав машину, он поднялся по скользкому откосу к лагерю. Проверил палатку, затем — просвет в кронах тсуги, откуда виднелись дом, нижнее пастбище и амбар.

Холодно, пусто, зловеще. Никаких незваных — ни официальных, ни прочих. Но гарантий это не давало. Он зябко повёл плечами — и двинулся вниз, к задней части дома, прикрываясь вечнозелёными на склоне. У подножия — перебежка через открытое поле, дальше — внутрь через незапертую створку спальни.

Когда спало напряжение — «добрался без приключений», он ощутил ледяную ломоту в руках без перчаток и пульсирующую боль от рывка по снегу. Проглотил две таблетки ацетаминофена, подержал ладони над пламенем конфорки — пока не заломило от возвращающейся крови.

Выключив газ, он осторожно выглянул поочерёдно из каждого кухонного окна, затем — то же самое в кабинете. Единственный признак жизни — лань по краю поляны. Он сел, разогнал остатки онемения в пальцах и открыл ноутбук.

Новое письмо от Кайры Барстоу — без вступлений, сплошные вложения. Он насчитал тринадцать файлов — тринадцать недель до дня убийства Ленни. Открыл наугад — недельная карта перемещений телефона Лермана.

Хотя первоначальный ордер на геоданные, очевидно, охватывал весь период, Страйкер для присяжных оставила только роковой день похода к домику Слэйда. Гурни надеялся, что предыдущие недели подскажут ключи к финальному дню.

Он разложил файлы по хронологии, сделал обзор — наметил пути передвижения Лермана. Впечатление: жизнь узкая, однообразная. За квартал почти не удалялся от квартиры дальше пары миль. Дом — «Пивной Монстр» — изредка заправка и супермаркет.

При внимательном разборе карт всплыли лишь несколько выбросов. Последний и самый длинный — поход к домику с характерной остановкой за канистрой и бензином. До того — поездка в Горс (посёлок рядом с Каллиоп-Спрингс) туда-обратно; серия из трёх визитов в Пловертон (пригород Олбани) туда-обратно; и поездка во Францисканское святилище.

Был и странный эпизод: через три дня после визита в святилище на телефоне Лермана отключили отслеживание местоположения на четыре часа. Аномалии порой подсказывают, но эта лишь будоражила воображение. Куда он ездил? Зачем стирал след?

Зато Горс и Пловертон можно было «пощупать». Он начал с 48-минутной остановки в Горсе. Взял координаты, загнал в Google Street View. На экране — одноэтажное кирпичное строение на обсаженной деревьями улице. На лужайке — «Clearview Office Suites» и список арендаторов: два стоматолога, отделение неотложки, финансовый консультант, землемер, юрфирма.

Дальше — координаты Пловертона. Табличка: «Офисный парк округа Кэпитал» — громковато для пары скромных двухэтажек, разделённых парковкой. Среди арендаторов — адвокат по уголовным делам, центр визуализации, гематолого-онкологическая клиника, клиника сна, архитектор, инжиниринговая фирма, агентство недвижимости, охранная компания и брокер.

Следующие два часа он методично прошёл весь тринадцатинедельный массив GPS. Когда заканчивал последнюю неделю, за окнами уже стемнело; свет шёл лишь от экрана. Глаза резало, но он был слишком взвинчен, чтобы отдыхать.

Обдумывая дальнейшие шаги, он отметил две задачи: проверить, не совпадают ли даты поездок с сообщениями Лермана о перепадах настроения, — и подготовиться к форс-мажорному отходу в лагерь.

Сначала — второе: это требовало физических действий, а морально он был на исходе. Значит: отсоединить баллон с пропаном от уличного гриля и перетащить в укрытие — для обогревателя. Заодно — запас: куртка, перчатки, ботинки, шерстяная шапка — на случай, если придётся выскакивать как есть. Он выглянул: лунного света хватит.

С видимостью не ошибся — просчитался с весом полного баллона и неудобством тащить всё разом. В итоге понадобились два рейса — и колющая боль в руке, что тянула балон с пропаном.

Он уже шёл к дому, заканчивая второй заход, когда телефон пискнул тревогой. Вместо того чтобы уйти в укрытие, он заглянул из-за угла — и с облегчением разглядел «Жук» Джерри Миркл, ползущий по пастбищной дороге.

57.

Мадлен не желала ни обсуждать свою смену и ужин с Джерри Миркл, ни слушать о занятиях Гурни.

Пока он уплетал наскоро скроенный ужин из остатков, она молча сидела у камина на дальнем конце комнаты — книга на коленях, взгляд в серый пепел в топке, ружьё прислонено к каменной облицовке. Когда он закончил, спросил, не хочет ли она выгребсти пепел и развести огонь. Она качнула головой. Он подошёл к стене у французских дверей, включил наружный свет. Снег снова пошёл — лёгкий, но верный.

Глядя, как снежинки летят в залитый светом проём террасы, он услышал резкий щелчок часов над буфетом — каждый час этот звук бил прямо в нерв. Восемь вечера — время «Спорных точек зрения». Он хотел рассказать Мадлен о звонке Сэм Смоллетт, но передумал и ушёл в кабинет один.

К моменту подключения Тарла Хакетт и Джордан Лейк уже восседали за столами — лица полны мрачного возбуждения.

Хакетт вещал:

— Стоило нам подумать, что история с убийствами Лермана уже некуда дальше идти в безумии, — угадайте? — Безумие сорвалось с цепи! Прости мой напор, Джордан, но спрошу очевидное: что, чёрт побери, происходит?!

— Этот вопрос у всех на устах, Тарла, — ответил Лейк и, повернувшись к камере, добавил доверительно: — Друзья, у нас в RAM News — щекотливая ситуация. Факты таковы. Совершено чудовищное нападение на человека, замешанного в двух убийствах Лермана — того, кто расследовал первое и, возможно, причастен ко второму, — отставного детектива NYPD Дэвида Гурни. По нашей инсайдерской информации, в День благодарения ему доставили на дом посылку — настолько жуткую, настолько пугающую, что ясно: её цель — остановить его.

Хакетт кивнул серьёзно:

— Ты сказал, что это ставит нас в затруднение, Джордан. Поясни.

— Разумеется! — Лейк чуть приподнёс плечи. — Как я уже намекнул, предмет, доставленный в дом Гурни, — явная угроза жизни. Это тяжкое преступление, и окружной прокурор просит нас приберечь детали, пока идёт расследование. Мы сотрудничаем, но расскажем вам всё как можно скорее.

Хакетт кивнул:

— Однако, помимо ужасающих подробностей, у нас уже есть, чем поделиться с аудиторией.

— Несомненно! — оживился Лейк. — Посылка в дом Гурни — очевидный «стоп»-сигнал его расследованию. Вопрос: сработал ли он? Сэм Смоллетт сегодня днём спросила об этом самого Гурни. — Хакетт кивнул за кадр: — Дайте аудио!

Запись голоса Смоллетт прозвучала отчётливо:

— Посылка, которую вы получили, несомненно, была предупреждением — прекратить раскачивать сомнения в приговоре Зико Слэйду. Вы собираетесь остановить расследование?

— Всё, что мне известно о смерти Ленни Лермана, указывает на невиновность Зико Слэйда. И всё, что предпринималось, чтобы помешать моему расследованию, лишь укрепляет мою решимость — добиться оправдания Зико Слэйда и назвать истинного убийцу, — ответил Гурни (на записи).

— Вот так, друзья! — сказал Лейк. — Несмотря на предостережения, Дэйв Гурни, как всегда, полон решимости поставить приговор Слэйду с ног на голову.

Хакетт прищурил и без того узкие глаза:

— Интересно: это голос решимости или голос одержимости?

Лейк поджал губы:

— А может, ещё хуже — голос загнанного в угол, пытающегося корчить героя?

— Отличная подводка, Джордан. Чтобы понять, кто такой Дэйв Гурни на самом деле, — я сегодня днём взял интервью у человека, знающего его лично. Для сохранения анонимности — голос изменён электронно. — Снова кивок за кадр: — Аудио.

Сначала — голос Хакетта:

— Сегодня многие задаются вопросом: кто настоящий Дэйв Гурни? Я попросил человека, знакомого с ним много лет, поделиться мыслями. Прямо к делу. Что первое приходит в голову, когда я произношу «Дэйв Гурни»?

Изменённый тембр намекал на женский голос:

— Ледяное спокойствие. Никогда не знаешь, что он чувствует на самом деле.

— Вы хотите сказать — загадка? — уточнил Хакетт.

— Именно. Всегда ощущение, что, что бы он ни знал, большую часть он держит при себе, — продолжил голос.

— Вы про собственные чувства? Про прошлые поступки? — спросил Хакетт.

— Особенно — про это. Он может звучать искренне, но создаётся впечатление, что он редко говорит всю правду.

«Увлекательно», — заметил Хакетт. — «Особенно в связи с сенсацией — его якобы причастностью к расстрелу Сонни Лермана на Блэкмор‑Маунтин. Есть у него мнение?»

— Конечно. Он утверждает, — сказала женщина, — что убийства Сонни и Ленни связаны — что токсичность их отношений и погубила обоих.

Гурни стиснул челюсти: это почти дословно повторяло его слова Ким Корасон на День благодарения. Личность информатора RAM стала очевидна.

Изменённый голос продолжил:

— Дэйв Гурни настаивает: пока окружной прокурор неверно понимает убийство Ленни, она не поймёт убийство Сонни.

— Любопытно! — воскликнул Хакетт. — Последний — главный — вопрос. Можно ли утверждать, что Дэйв Гурни способен на убийство?

— Не могу этого отрицать, — прозвучал ответ.

Запись оборвалась. Хакетт повернулся к Лейку:

— Признаю — последний ответ бросил меня в дрожь.

Лейк кивнул мрачно:

— Услышать это от того, кто близко его знает, — весьма шокирующе. И прекрасная точка для сегодняшнего разбора тайны Гурни. — Повернувшись к камере, добавил: — Скоро — ещё шок! Сразу после важных объявлений — самые сумасшедшие идеи, которые педагоги навязывают американским детям. Не переключайтесь!

«Стерва!» — вырвалось у Гурни про себя. Его поразила близость и сила голоса Мадлен. Он обернулся — она стояла в нескольких шагах, лицо перекошено гневом. Очевидно, она пришла к тому же выводу насчёт обладательницы искажённого голоса.

— Эта девица сосредоточена только на себе и своей карьере, — пробормотала она, — точка. На этом всё. Она — мерзкий придаток мерзких СМИ. Ей была нужна лишь информация — чтобы перепродать её своим дружкам на RAM. Какая подлая манипуляторша!

Её ощутимая ярость на миг лишила его слов.

Она добавила:

— Не понимаю, почему твой сын с ней вообще водится.

Короткая пауза. Гурни нарушил тишину:

— Собственно, он довольно прямо говорил — по телефону.

— Да? — сухо.

— Его притягивают её энергия, амбиция, целеустремлённость, — сказал он.

— А её эгоизм он не видит? — поинтересовалась она.

— Не совсем так. Но для него энергия — важнее.

— Ему ещё учиться и учиться, — заметила Мадлен.

— Знаю. Конечно, знаю, — сказал он.

— О чём ты? — спросила она вдруг.

— Когда он рассказывал, что его в ней цепляет, я понял: то же самое когда‑то зацепило меня в его матери — в двадцать один, — признался он тихо.

— Ты говорил ему, чем всё закончилось? — её голос стал тоньше.

Он покачал головой:

— Не придумал, как коснуться темы, не превратив в прямую критику его матери — а это поставило бы стену. И потом: человека нельзя отговорить от любви. Он должен пройти сам. Но тяжело — видеть, как он повторяет мою ошибку.

— Может, он очнётся раньше, чем доведёт ошибку до брака. Надеюсь. Он — хороший парень, — сказала она и помолчала, а голос её затвердел: — Но эта женщина больше не переступит порог этого дома. Никогда.

58.

Ночь он провёл беспокойно. Утром с трудом поднялся, удерживая равновесие. Казалось, все эмоциональные встряски последних дней сплелись с последствиями сотрясения мозга, принуждая его сдаться.

Больше всего нервировал его бессвязный вихрь мыслей: отвратительная зелёная змея, выползающая из коробки; Мадлен, отшатнувшаяся к стене; странно изменённый голос Ким в эфире RAM, внушающий миллионам, что он способен на убийство; угрозы Страйкер; канистра с бензином Ленни в карьере. Всё смешалось в кашу. Он направился в душ, жаждая душевного и физического облегчения, которое тот часто приносил.

Десять минут под тёплыми струями смягчили острую, стреляющую боль, тянущуюся от левого виска к плечу, но не утихомирили бешено мечущийся разум.

Позже тем же утром, когда он сидел за завтраком, настороженно поглядывая на машину наблюдателей у сарая, Мадлен объявила, что они с Джерри присоединятся к струнному ансамблю на дневном концерте в доме престарелых Онеонта.

— Я думал, вы там только по воскресеньям, — произнёс он так, будто считал её отступление от привычного распорядка проблемой.

Она приподняла бровь.

— Сегодня — воскресенье, — сухо сказала она.

Он только моргнул и тихо хмыкнул, признавая промах, но это свидетельство рассеянности тревожило его сильнее, чем хотелось признавать. В конце концов, острота ума была не просто его визитной карточкой — это было его «я».

Спустя несколько часов, после того как Мадлен уехала на концерт, Гурни почувствовал, как тревожное изнеможение наконец сменяется лёгкой дремотой. Но он опасался заснуть крепко, оставаясь один дома, — вдруг сигнализация на телефоне не разбудит его перед лицом приближающейся полицейской облавы. Взвесив варианты, он надел «Глок», накинул куртку и направился в лагерь.

Проснулся в холодной темноте палатки от визга койотов. Телефон показывал 21:35. Боль в голове и плече снова обострилась, когда он выбрался из спального мешка и поднялся. По мере того как он в лунном свете спускался с холма и шёл через поле к дому, боль стихла до тупой ноющей.

Везде было темно — значит, Мадлен либо уже спит, либо ещё не вернулась. Он тихо постучал в окно спальни, подождал, постучал ещё раз. Внутри послышалось движение. Щёлкнул фонарик. Луч подкрался ближе, на миг ослепив его. Потом фонарик погас, рама поднялась, и он пролез в проём. К тому времени, как он оказался внутри и опустил окно, Мадлен уже вернулась в постель.

Она промолчала.

Он тоже.

Новая волна усталости накрыла его. Раздевшись, он положил «Глок» и телефон на тумбочку, лёг — и тут же провалился в глубокий, восстановительный сон.

На следующее утро он проснулся ощущая себя куда ближе к привычному «я». Часть этой нормальности — наличие плана.

План был таков: сопоставить даты нестандартных поездок Лермана не только с датами его перепадов настроения, но и с датами событий из дневника и датами звонков с анонимного номера.

Одевшись, он сразу направился к столу в кабинете. Вспомнил: Томас Казо утверждал, что Лерман пробыл в депрессии примерно месяц, а затем, примерно за неделю до увольнения, вернул прежнюю хвастливость. Этот период совпадает с воспоминаниями Эдриен о том же промежутке. Похоже, к концу сентября Лерман сполз в уныние, а к концу октября ощутил прилив сил.

Гурни составил перечень поездок Лермана в места, не являвшиеся его обычными пунктами назначения. Включил туда и четырёхчасовое отключение GPS, и звонки, полученные с анонимного телефона, и записи дневника.

Разложив всё по хронологии, он вспомнил ещё одну дату, которая могла оказаться важной. Достал телефон, набрал Говарда Мэнкса из «NorthGuard Insurance».

Тот ответил мгновенно и резко:

— Мэнкс.

— Это Дэйв Гурни. Я всё ещё работаю над делом Лерман—Слэйд… — начал он.

Мэнкс перебил:

— Нашёл что-нибудь полезное?

— Ничего, что помогло бы вернуть страховую выплату, — уточнил Гурни, — если ты об этом. Но убеждён, что официальная версия неверна.

— Хорошо. Что тебе нужно? — спросил Мэнкс.

— Стараюсь расставить по порядку ключевые события. Не назовёшь дату, когда Ленни Лерман подал заявку на полис на миллион?

— Секунду, — сказал Мэнкс.

Стук клавиш. Мэнкс шмыгнул носом, кашлянул, прочистил горло. Снова стук.

— Дата заявления — 20 октября. Вступление в силу — 30 октября. Это тебе о чём-нибудь говорит? — произнёс он наконец.

— Если окажется существенным, ты узнаешь первым, — ответил Гурни.

Гурни добавил обе даты в список и распечатал копию.

Визит Лермана в офисный комплекс Clearview, 7 сентября

Первый визит в парк офисов округа Кэпитал, 12 сентября

Второй визит в парк офисов округа Кэпитал, 25 сентября

Третий визит в парк офисов округа Кэпитал, 27 сентября

Начало депрессии, конец сентября

Поездка во Францисканское святилище, 10 октября

Четырёхчасовое отключение GPS-локатора телефона, 19 октября

Заявление на страховку, 20 октября

Первый звонок с анонимного телефона, 23 октября

Лерман узнаёт тайну Слэйда от «Джинго», 24 октября

Лерман принимает решение о вымогательстве в размере 1 миллиона долларов, 27 октября

Выход из депрессии, конец октября

Второй звонок с анонимного телефона, 2 ноября

Ужин с Эдриенн и Сонни, 2 ноября

Третий звонок с анонимного телефона, 5 ноября

Первый звонок Лермана Слэйду, 5 ноября

Лерман увольняется из «Пивного Монстра», 6 ноября

Четвёртый звонок с анонимного телефона, 12 ноября

Лерман даёт Слэйду 10 дней на 1 миллион, 13 ноября

Пятый звонок с анонимного телефона, 22 ноября

Последний звонок Лермана Слэйду, 23 ноября

Поездка Лермана к домику Слэйда, 23 ноября

Гурни медленно шёл по списку, взвешивая возможные значения временных стыков. Он слишком хорошо знал склонность разума перескакивать от простых временных ассоциаций к причинно-следственным связям — ради кажущейся стройности. Легко предположить, что визиты Лермана в парк офисов округа Кэпитал стали источником его депрессии, а план шантажа Слэйда — положил ей конец. Возможно, так и есть, но дьявол кроется в деталях, которых не хватает.

Не менее интриговали звонки, полученные Лерманом с анонимного номера, и их близость к отдельным событиям из дневника. Одним из объяснений могло быть, что Лерман получал инструкции от сообщника.

Возможно, этим сообщником был тот самый «Джинго», которого Лерман назвал в дневнике источником сведений о Слэйде. Но почему больше о нём не упоминал? И почему вообще ни слова об анонимных звонках?

Гурни подумал, не связано ли молчание Лермана о звонках с другим молчанием — четырёхчасовым отключением GPS.

— Ты следишь за временем? — спросила Мадлен, стоя в дверях кабинета, одетая по-деловому; в голосе звучала скорее критика, чем интерес.

— Время? — переспросил он.

— На приём к неврологу, — ответила она.

Неврологическая клиника «LANSON—CLAVIN» размещалась на верхнем этаже невзрачного четырёхэтажного здания в Олбани — стеклянная коробка на колоннах над парковкой.

Доктор Лин Клавин — бледная, худощавая, прямые каштановые волосы стянуты в тугой хвост. Белый лабораторный халат добавлял холодку. Она вошла в маленький смотровой кабинет с синей папкой, не глядя на Гурни, села за небольшой металлический стол спиной к нему, раскрыла папку и принялась её листать.

Наконец повернулась, одарила его мимолётной улыбкой, от которой не осталось и следа, — он даже подумал, не показалось ли. Она глянула в папку на коленях.

— Дэвид Гурни? — спросила она.

— Да, — ответил он.

— Дата рождения? — продолжила она.

Он сообщил, подстроив тон под её отрывистость.

— Цель визита? — спросила она.

— Повторное обследование по поводу недавнего сотрясения. Его назначили при моей выписке из больницы Паркера в Харбейне, — сказал он.

Она достала из кармана чёрную ручку, подвела к верхнему листу.

— Задам ряд вопросов. Отвечайте «да», «нет» или «иногда». Понятно? — ровно и деловито произнесла она.

— Да, — кивнул он.

— После травмы у вас бывают головные боли? — спросила она.

— Иногда, — признался он.

— Средняя интенсивность — по шкале от одного до десяти? — уточнила она.

— Шесть, — ответил он.

— Головокружение? — продолжила она.

— Если встаю слишком быстро, — сказал он.

— Звон в ушах? — коротко.

— Да, не достаточно тихий, чтобы игнорировать, — сказал он.

— Усталость? — спросила она.

— Чаще, чем раньше. Незначительно, — ответил он.

— Двоение в глазах? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Затуманенное зрение? — продолжила она.

— Нет, — сказал он.

— Депрессия? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Тревога? — спросила она.

— Не больше обычного, — сказал он.

Она ставила галочки, но тут замешкалась.

— Тревога — частое состояние для вас? — уточнила она.

— Моя работа с ней связана, — сказал он.

— А именно? — заинтересовалась она.

— Уголовные расследования, — ответил он.

Она нахмурилась, сделала короткую пометку, продолжила:

— Есть изменения восприятия вкуса или запахов? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Гнев? — спросила она.

— Простите? — переспросил он.

— Замечали, что чаще злитесь, раздражаетесь, теряете терпение после травмы? — пояснила она.

Впервые он задумался.

— Больше разочарования, чем обычно, — сказал он, — но на то были причины.

Кажется, это её слегка позабавило — или уголок губ дёрнулся сам собой. Ещё одна пометка.

— Повышенная чувствительность к свету? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— К громким звукам? — спросила она.

— Нет, — сказал он.

— Были ли боли, связанные с травмой, помимо головных? — уточнила она.

— Да, в шее и верхней части спины, — сказал он.

— По шкале от одного до десяти? — спросила она.

— Между четырьмя и шестью, — ответил он.

— Изменения в чувстве равновесия? — спросила она.

Он помедлил. Она подняла взгляд, ручку наготове.

— Возможно, — сказал он. — Но совсем незначительные.

Она поджала губы, давая понять, что даже небольшая потеря равновесия — серьёзно.

— Встаньте, — приказала она.

Он поднялся.

— Встаньте на одну ногу, — сказала она.

Он встал на правую.

— Теперь на левую, — добавила она.

Он попробовал, слегка качнулся в сторону, выровнялся, качнулся в другую, выровнялся, ещё раз — и остался стоять, но неуверенно.

— Сядьте, — сказала она.

Он сел. Она сделала ещё одну отметку.

— Лекарства? — спросила она.

— Ацетаминофен, иногда ибупрофен, — ответил он.

Она посмотрела подозрительно.

— Ничего больше? — спросила она.

— Ничего больше, — сказал он.

Она поднялась, положила папку на стол, подошла, подняла ручку вертикально.

— Следите глазами, не поворачивая головы, — сказала она и начала водить ручкой вправо-влево, затем вверх-вниз. Он следил.

Отложив ручку, она подняла два пальца на границе его периферического зрения.

— Смотрите прямо перед собой и говорите, сколько пальцев видите, — попросила она, и повторила это несколько раз — один, два или три пальца в разных позициях справа, слева, сверху, снизу. Он отвечал. На ответы она не реагировала. Повернулась к нему спиной.

— «Кот сел на коврик», — произнесла она и попросила повторить услышанное.

Он повторил.

Она подошла к столу, сделала длинную запись и закрыла папку с окончательной пометкой.

— Итак, — сказал он с вежливой улыбкой, — каков вердикт?

Она тихо чмокнула сквозь зубы.

— У вас черепно-мозговая травма. Сохраняются симптомы, требующие покоя и наблюдения. Рекомендую МРТ через тридцать дней, если симптомы не уйдут, или раньше — если усилятся. Вопросы? — произнесла она сухо.

— Есть что-то, что вы посоветуете делать или не делать? — спросил он.

— Отдыхать. Избегать физических нагрузок. Избегать стрессовых ситуаций, — ответила она.

Словно подытожив встречу, она на мгновение улыбнулась.

Моргни он — и не заметил бы.

59.

На парковке он ещё какое‑то время сидел в машине, чувствуя странную потерю опоры. Он понимал, где находится, — но не был уверен, кто он сам.

Мысль о себе как о пациенте, скованном состоянием, которое, возможно, уже не улучшится, и для которого единственным лечением было перестать делать то, что ему необходимо делать; мысль о себе таком, каким увидела его доктор Лин Клэвин, — наполняла его колкой уязвимостью. Крепкий, стойкий сыщик превратился в больного, среднего возраста пациента у холодного, бесстрастного невролога.

Звонок телефона не дал ему углубиться в жалость к себе. На экране — Эмма Мартин.

— Гурни, слушаешь? — сказал он вслух, глядя на экран.

— Дэвид, кое-что случилось. Мне нужно поговорить с тобой как можно скорее, — услышал он в трубке.

— Я на связи.

— Не по телефону. Лично. Ты дома?

— Сейчас — на парковке в Олбани. А ты где?

— Милях в пятидесяти к западу от Олбани. Можем встретиться в Роузленде — это как раз посредине. Там есть небольшая католическая церковь Святого Петра, на окраине — всегда открыта и пустая. Подойдёт?

— Буду через полчаса.

— Спасибо.

Дорога заняла полчаса без приключений — но и без покоя: Гурни снова и снова вглядывался в зеркала в поисках хвоста. Тёмные, безымянные седаны особенно привлекали взгляд, но ни один не держался за ним достаточно долго, чтобы вынудить к уходу от преследования.

В списке неверно названных городов мира Роузленд занял бы почётное место. Его главная «достопримечательность» — чудовищный каменный карьер с гигантскими машинами, перемалывающими валуны в щебень. Склоны, окружавшие котлован, исполосованы вертикальными шрамами буровых, в которые закладывали динамит, чтобы проводить взрывные работы. Техника, самосвалы, вагончики‑офисы, машины — всё укрыто серой пылью. Воздух вибрировал от грохота дробилок.

По мере удаления от бездны город становился тише. Церковь Святого Петра стояла на одной из последних жилых улиц перед тем, как домики сменялись угодьями. Здесь почти не было пыли и почти не было шума. Белая деревянная церковь со скромной колокольней; с одной стороны — лужайка с древней яблоней, с другой — парковка.

Он толкнул входную дверь — незаперта — и вошёл. Карьерная какофония растворилась в оазисе мягкого света и тишины. Запахи владели особой чарами — нигде, кроме старой католической церкви, он не ощущал столь сильного, узнаваемого букета: благовония, цветы, воск от свечей, кожаные молитвенники, сухое дерево. Всё это возвращало его к церкви детства.

Он сел на последнюю скамью, провалился в воспоминания о днях алтарника — лилии на льняном алтаре, сияющие золотые чаши, атласные облачения, неулыбчивые священники, тёмные исповедальни, полные шёпотов о грехах.

Какое‑то движение на периферии зрения прервало его мысли. Подняв глаза, он увидел Эмму рядом со скамьёй. На ней — то же свободное, почти плащ‑пальто, что и в день её визита с просьбой, запустившей всё это расследование. Но в глазах — глубокая печаль.

— Можно присяду? — спросила она тихо.

Он подвинулся, освобождая место.

— Сегодня утром Зико нашли мёртвым у себя в камере, — сказала она прямо.

Гурни уставился на неё.

— Мёртв? Господи. Как? — вырвалось у него.

— Это называют самоубийством. Но я уверена — его убили, — ответила Эмма.

— Прямо в камере? — переспросил он.

Она кивнула.

— Верёвка из рваных простыней. Или, по крайней мере, так выглядело.

Гурни тяжело выдохнул. Он слишком часто представлял перед глазами тела заключённых, «совершивших самоубийство» простынями, — он годами расследовал такие случаи.

— Ты уверена, что это не было самоубийством? — спросил он.

Эмма отрицательно качнула головой.

— Я говорила с ним вчера днём. Человек, с которым я разговаривала, не собирался сводить счёты с жизнью.

То же самое, подумал Гурни, было и с тем, кого он навещал чуть больше недели назад. Тот был настолько спокоен и трезв, насколько это возможно в таком месте.

— Представляешь, кто мог это устроить? — спросил он.

— Полагаю, другой заключённый или охранник — по приказу того, кто его подставил, — ответила Эмма.

— Возможно, я подбираюсь к пониманию, кто именно, — осторожно произнёс Гурни.

Эмма покачала головой.

— Опасная игра. Не стоит того.

Гурни моргнул.

— Не стоит?

— Не сейчас, — сказала она.

— То есть справедливость больше не цель? Я думал, ты пришла ко мне именно за справедливостью для Зико, — сказал он тихо.

Долго они сидели молча. Любопытство всё же взяло верх.

— У Слэйда было завещание? — спросил он.

— Да, — ответила Эмма.

— И состояние приличное? — продолжил он.

— Ориентировочно восемнадцать — двадцать миллионов, смотря как считать активы.

— Кто бенефициары? — спросил он.

— Иэн Вальдес — и мой реабилитационный центр, — ответила она.

— Поровну? — переспросил он.

— Поровну.

— Ты давно об этом знала? — поинтересовался он.

— С тех пор, как Зико поручил адвокату оформить волю. Я — душеприказчик. У меня и доверенность на его дела, и я указана ближайшим родственником. Когда тело выдадут, организую кремацию — по его воле, — сказала она спокойно, без тени колебания; в голосе — лишь та же тихая печаль.

У Гурни оставались вопросы — прежде всего о Вальдесе, всё ещё туманной фигуре, внезапно ставшей очень богатой, — но скорбь Эммы удержала его от расспросов.

60.

Почти всю дорогу обратно из Роузленда его сознание металось между двумя образами Слэйда: Слэйд, висящий на простыне в камере, и Слэйд, спокойно сидящий напротив него в комнате для свиданий.

Когда он взобрался на последний лесистый холм и начал спуск к водохранилищу Уолнат‑Кроссинг, мысли оборвались — впереди, на развороте, мелькнул патрульный автомобиль полиции штата, ярдах в пятистах. К тому моменту, как он добрался до места, где обочина позволяла развернуться, расстояние сократилось до трёхсот ярдов.

Как только он снова пошёл на подъём, в зеркале заднего вида увидел, как патрульный выруливает из разворота, мигнёт фарами — и начинает тянуться за ним на холм. На самой вершине, исчезнув на секунду из вида, он вжал газ — проскочить слепой поворот. Он знал: лес насквозь прошит старыми лесовозными тропами. Нужно лишь найти одну. Он проскочил мимо первой, чересчур заваленной, рискнул на второй — крутой подрез справа.

Он надеялся, что сокрушительные удары по днищу не станут смертельными для арендованной машины: перед и зад поочерёдно отрывались от каменистой колеи. Как только дорога внизу скрылась из виду, он встал на тормоз и заглушил мотор — как раз вовремя, чтобы услышать воющий пролёт полицейского патруля. В следующую секунду — ещё одна, тоже с сиреной.

Он тут же сдал назад по тропе, снова выскочил на дорогу и погнал к водохранилищу. На первом узле вместо поворота к окружной на Уолнат‑Кроссинг он ушёл в противоположную сторону, параллельно реке, вытекающей из водохранилища. Через несколько миль резко свернул направо на просёлок — и длинной петлёй поехал к тылу холма за своей землёй.

Спрятав машину в лесной нише, откинулся на спинку и сделал пару глубоких вдохов — унять дрожь. Когда адреналин схлынул, его место занял гнев: сперва — на Страйкер, поставившую его в такое положение; затем, ещё сильнее, — на смерть Слэйда. Он вытащил телефон и набрал Хардвика.

К его удивлению и облегчению тот ответил:

— Да?

— Зико Слэйд мёртв.

Хардвик не звучал удивлённым:

— Конфликт с заключённым?

— Говорят — убийство, замаскированное под самоубийство в камере.

— Твой параноидальный мозг решил, что это очередное предупреждение именно тебе?

— Скорее — знак, что я подбирался к фактам, способным его освободить. Кому‑то его смерть выгоднее его свободе.

— Ну? Чего ты хочешь от меня?

— Дело против Слэйда началось с того, что Бруно Ланка «нашёл» тело Ленни Лермана. Ланка — настолько сомнительная фигура, что Страйкер и не думала тащить его на стенд. Его водитель — Доминик Веско, владелец Ford‑150 и внедорожного Moto Guzzi — ровно тех, что были на Блэкморе. Эти двое по уши в деле. Но мозги — не у них. Они исполнители. И с высокой вероятностью исполнили приказ, включавший убийство Слэйда.

Хардвик фыркнул.

— Что смешного?

— Ты так злишься. На тебя не похоже.

— Сейчас много что не похоже. Я ловлю угрозы и тупики как никогда. — Он выдохнул. — Слушай, я знаю, как это звучит. Но я уверен, что Ланка и его дружок были на Блэкморе в тот день: один ударил меня по голове, другой выстрелил в Сонни, на мою руку попал порох, — а я превратился в беглеца с нескончаемой головной болью.

— Почему ты уверен, что они были вдвоём?

— Потому что план — убить Сонни и повесить на меня — куда удобнее реализовать вдвоём, чем в одиночку. Думаю, Ланка приехал с Сонни на эвакуаторе. А Веско — из кемпинга на своём Guzzi.

— Господи, Гурни, звучит убедительно — но от этого не становится правдой.

— Я уверен: эти ублюдки причастны к убийству Сонни. Спорю на пенсию — и к убийству Ленни тоже. Но дирижируют ими другие. И я знаю, где их найти.

Хардвик раздражённо вздохнул:

— И какой план? Связать и пригрозить лишить их яиц, если не назовут босса?

— Что‑то в этом духе.

— И я должен принести острый нож?

— Что‑то в этом духе.

Хардвик хмыкнул мерзко.

— Смешно?

— Помню один мультик. Мужик с лопатой в своём дворике. Из земли торчит маленький острый кончик. Он пытается его выкопать. А в мультике камера — глубоко снизу: видно, что этот «кончик» — верхний дюйм шипа на спине живого бронтозавра, вдвое больше дома.

— Очаровательно, — сказал Гурни.

— Но ты же уверен, что должен выкопать штуку, да?

— Да.

— Даже если Ланка с Веско — лишь два шипа на спине монстра?

— Да.

— Срок для этой безумной вылазки у тебя есть?

— Ты где сейчас?

— В «Home Depot», покупаю замазку — обещал Эсти окна залатать. Так что сейчас — никак.

— Завтра?

— Возможно.

— Хорошо. Тогда — за полчаса до полудня, на парковке у магазина Ланки. В прошлый мой заезд я видел, как Веско подъехал на Эскалейде Ланки примерно в это время — уверен, Ланка тоже там. Открываются в полдень — значит, один или оба будут на месте.

Хардвик фыркнул:

— А план — мы, обсудим на парковке?

— Там и решим.

— Ладно. Но это всё, Шерлок. Больше к этому делу я не приближусь. От него у меня мурашки.

К вечеру, пока Гурни добрался по скользкой тропе от машины до лагеря на вершине, солнце уже село, оставив кроваво‑красную полосу на западе. Темнота густела, температура падала, лицо немело от холода.

Спускаясь к дому, он уловил далёкий хруст шин по гравию на городской дороге. Развернулся, поднялся обратно в заросли тсуги — отсюда участок просматривался лучше. Телефон пискнул — сигнал камеры. На углу сарая вспыхнула пара фар; через мгновение — вторая. Свет, отражённый от стены, позволил различить: обе машины — патрульные. К одной подошёл человек, наклонился к водительскому окну.

Гурни предположил: это один из наблюдателей; их машина теперь стоит с другой стороны сарая, из дома её не видно. Что бы он ни сообщил — патрульных это не остановило. Две машины потянулись мимо сарая, к дому.

Из каждой вышел патрульный с фонарём. Они обошли дом в разные стороны, стучали в двери, светили в окна — камеры на другой стороне тут же послали ещё одно уведомление. Заглянули даже в курятник и пристроенный сарай. Затем коротко переговорили и уехали тем же путём.

Выждав, пока звук удаляющихся моторов стихнет, Гурни спустился с холма, пересёк поле и влез в дом через незапертую створку спальни.

Свет он не включал. В почти полной темноте смастерил себе ужин — хлеб, сыр, остатки овощного супа. Перенеся все в кабинет — поесть при слабом свете экрана, — заметил мигающий индикатор стационарного телефона.

Он нажал «воспроизведение» — и с удивлением услышал голос Мадлен:

«Меня сегодня вечером не будет дома. Я ужинаю с Джерри, потом мы — в театр Харбейн на «Coriander Chamber Group». У нас завтра ранние смены, я останусь у неё. Буду дома после работы».

Его кольнуло: она позвонила на стационарный, а не на мобильный. Позвонила туда, зная, что его дома нет — значит, не хотела разговаривать. Это было больше, чем мелочная уклончивость; симптом чего‑то более глубокого, отчуждение, о котором не хотелось думать.

Сев к ноутбуку в тусклом свете и поужинав, он принялся складывать план завтрашней встречи в «Lanka’s Specialty Foods». Слишком многое зависело от обстановки; он быстро понял, что детальная схема бессмысленна. Более того, закралась мысль — а сто́ит ли вообще вытягивать информацию под принуждением?

И всё же Ланка и Веско — единственные ниточки между убийствами Лерманов и их истинным заказчиком. А времени почти не осталось. Сильные игроки — по обе стороны закона — торопились его остановить; и без того удушливое давление лишь усилится. Единственный шанс — добраться до правды раньше, чем его настигнут копы Страйкер или чем он станет третьей жертвой. Значит, встреча в «Lanka’s Specialty Foods» неизбежна. Понимая, что дальше гонять мысли — пустое, он отправился спать.

На рассвете его разбудила серия настойчивых звуковых уведомлений из приложения безопасности. Он выскочил, почти бегом — на кухню. В окне — один из безымянных седанов наблюдателей. Когда машина встала, выхлоп ещё клубился в морозном воздухе. Значит, надолго; двигатель будут гонять ради печки.

Быстрый душ, одежда, «Глок» на плечо. Не отрывая взгляда от машины, он приготовил плотный завтрак — полдюжины ломтиков бекона, три яйца, два тоста, кофе.

Закончив, прошёл в кабинет — уже залитый солнцем — открыл ноутбук, развернул список ключевых событий тринадцати недель жизни Ленни. Затем позвонил Эдриен.

Она, как обычно, ответила сразу — в голосе тревога и любопытство.

Он назвал дату визита Ленни в «Clearview Office Suites» в Горсе и даты трёх последующих визитов в «Capital District Office Park» в Пловертоне:

— Есть мысль, что могло бы побудить твоего отца в эти дни туда ездить?

— Ни одна дата мне ни о чём не говорит, — сказала она, и тревога с любопытством усилились. — Знаешь, к кому он ходил?

— Нет. Арендаторы — кто во что горазд. Но его депрессия началась примерно тогда; думаю, это важно.

— Кто там арендует?

Он сверился:

— Юристы, врачи, инженеры, клиника нарушений сна, финансовый консультант, брокер, пара риелторов.

— Клиника сна?

— Да.

— Вполне возможно. Он жаловался, что просыпается от кошмаров. Для большинства сон — естественное спасение, плюс прочие блага. Но только не для него.

Из её груди вырвался почти беззвучный всхлип.

— Эдриен, ты в порядке?

— Просто… иногда я вижу печальную жизнь отца так ясно, что хочется плакать.

Долгая пауза. Гурни нарушил молчание:

— Ещё одно. В середине октября он провёл пару часов во Францисканском святилище. Он делал так раньше?

— Если и да — я не знала.

— Как думаешь, зачем он мог туда пойти?

— Может, по той же причине, по которой езжу туда я. Чтобы почувствовать себя счастливее.

61.

Практического толку в разговоре с Эдриен было немного, зато эмоциональное эхо оказалось громким.

Всю карьеру она старалась держаться сути — фактов. Полностью удавалось редко. Истерики его не трогали, но слёзы, дрожь в голосе, живые воспоминания пробивали броню слишком часто.

Вместо того чтобы вязнуть в боли Эдриен, он искал, чем заняться сейчас — и вдруг вспомнил о курятнике. Он резко поднялся, поморщился от острого укола в спине, пошёл в подсобку за курткой и перчатками. Чтобы добраться до курятника незаметно, нужно было выйти через спальню. Оказавшись снаружи, он оказался вне поля зрения наблюдателей: курятник и сарай перекрывали им линию обзора. Он взял лопату, очистил загон от снега. Вернув инструмент, притащил мешок корма, пополнил кормушки. Потом широким шпателем соскоблил недельный помёт с жердей. Наконец открыл низкую дверцу между домиком и загоном — куры осторожно пошли по пандусу, во главе — Род-Айленд Ред, кудахтая.

На миг его кольнуло: вруг люди Страйкер услышат кудахтанье и поднимутся проверить? Но потом пришло простое соображение: с закрытыми окнами, работающим двигателем и гудящим отопителем им вряд ли услышать что-то тише выстрела. Он вернул скребок в сарай и захлопнул большую жёлтую дверь на кованую защёлку.

Возвращаясь, он вспомнил, как вместе с Мадлен собирали эту дверь и красили. Совместная работа, дававшая ощущение близости, — совсем не то, что он чувствовал сейчас. Какое чувство точнее описывает их брак? Ответа не было.

Самый быстрый путь в Гарвилл — в основном по межштатному шоссе, с несколькими милями просёлков на подходах. Минус — последствия последнего ремонт шоссе: латки и швы били в уши непрерывным грохотом. Обычно он избегал этой дороги, но важность своевременной встречи с Хардвиком перевесила раздражение.

Сорок минут спустя, когда полотно стало ещё хуже, он решил повернуть на ближайшем съезде и уйти на городские и сельские дороги. Но справа, впритык к съезду, возникла фура — перекрыв манёвр. Он вздохнул, остался на полосе — клянясь больше не выезжать на межштат. Обещание быстро обрело смысл: скорость упала, затем — черепаший ход, затем — стоп.

Впереди не двигалось ничего. Он глянул на часы: 11:30. Не будь пробки — он бы был у Ланки к 11:40. Если Хардвик ехал из Диллвида, то по просёлкам — значит, вовремя. Пунктуальность — его черта, странная для человека, презирающего правила.

Десять минут — и по-прежнему глухо. Он потянулся к телефону — предупредить Хардфика — и выяснил, что связи нет. Линии шоссе разделяла глубокая канава; съездов не видно — только насыпи и лес. Ловушка.

Ровно в полдень пробка потянулась — милю, не больше — и замерла вновь. Он проверил телефон — появилась сеть. Позвонил Хардвику — попал в голосовую. Оставил сообщение: застрял; если не будет к 12:30 — отменить, перенести, возможно, на завтра. В следующие полтора часа безвременья он звонил ещё трижды, оставив ещё два сообщения.

Когда, наконец, причину устранили — перевёрнутая цистерна, — он на ближайшем съезде ушёл и по просёлкам вернулся в Уолнат-Кроссинг, как и следовало с утра.

Спрятав машину в лесу, поднялся к лагерю и оглядел участок. Наблюдателей не видно, но у дома — небольшая красная машина. Именно там, у грядок со спаржей, где всегда стоял его автомобиль.

Скорее интерес, чем тревога. Вероятность, что легавые приедут на маленьком красном кроссовере, — ноль. Он спустился, пересёк поле к задней стороне дома. Изнутри доносились голоса. Он обошёл — взглянуть в длинную комнату. Увидев Мадлен у острова, понял: голоса — из радио.

Он пошел к боковой двери, по пути разглядывая красную машину — Subaru Crosstrek. Прежде чем войти, громко постучал, затем крикнул:

— Это я!

На кухне Мадлен всё ещё промывала в дуршлаге зелень. Бросила взгляд — и промолчала.

— Ты арендовала эту машину? — спросил он.

— Мне не нравится быть в ловушке. И раз уж ты прячешь другую в лесу, — не хочу больше зависеть от Джерри, — ответила она.

После неловкой паузы он спросил:

— Тебе звонил Джек Хардвик?

— С какой стати? — сказала она.

— Я имею в виду — домой, — уточнил он.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Не могу до него достучаться, вот и всё, — ответил он.

Мысль ударила внезапно: может, и Хардвик не добрался до Гарвилла — застрял, поссорился с Эсти, остался дома — и не спешит объяснятся.

Зазвонил телефон. Он выхватил — надеясь увидеть «Дж. Хардвик». На экране — «К. Барстоу».

— Кайра? — поздоровался он.

— Дэвид, хорошо, что поймала! — ответила Кайра. — Слушала новости по одному из каналов Олбани — услышала имя Бруно Ланка. Это ведь тот охотник, что нашёл тело Ленни?

— В каком контексте? — спросил он.

— Говорят, сегодня в Гарвилле была перестрелка. Ланка — среди пострадавших, — сказала она.

— Среди пострадавших? — переспросил он.

— Ещё двое, имена я не разобрала, — пояснила она.

Кровь отхлынула от лица.

— Когда вы говорите «жертвы»…? — спросил он.

— В репортаже — Ланка погиб. По двум другим — не уверена, — ответила Кайра.

Он поблагодарил, оборвал звонок и сел к ноутбуку. Топ-новость радиостанции:

ОДИН ПОГИБ, ДВОЕ ТЯЖЕЛО РАНЕНЫ В ПЕРЕСТРЕЛКЕ В ГАРВИЛЛЕ

Сегодня в полдень на тихой улице Гарвилла разгорелась перестрелка. Начальник полиции Ллойд Клаггер заявил:

— Мы расследуем насильственный инцидент у «Lanka’s Specialty Foods» на Четвёртой улице. Между мужчиной, идентифицированным как Джек Хардвик, владельцем магазина Бруно Ланка и управляющим Домиником Веско произошла перестрелка. Г-н Ланка скончался на месте. Г-н Хардвик и г-н Веско доставлены в Олбанскую общую больницу. Оба — в критическом состоянии. Причины конфликта уточняются.

Далее — справка о Хардвике, бывшем следователе «Бюро по уголовным расследованиям». Официальных версий, связывающих его прошлое с инцидентом, нет. Источники в больнице: Хардвик перенёс двухчасовую операцию у травматолога, остаётся в реанимации в критическом состоянии. Данных по Доминику Веско нет. Обновления — по мере поступления.

По телу Гурни прошёл ледяной озноб. Он уставился в экран, моля его обновиться: «выкарабкался», «стабилен», «вне опасности». Он нажал «обновить» раз, два, три — пусто.

С четвёртой попытки страницу перерезал мигающий баннер «СРОЧНО» — над статьёй, которую он боялся открывать:

СТУДЕНТЫ-КИНООПЕРАТОРЫ СНЯЛИ СМЕРТОНОСНУЮ ПЕРЕСТРЕЛКУ В ГАРВИЛЛЕ

Питер Флейк и Йоко Кляйн, студенты-кинематографисты колледжа Марлона, оказались «в нужном месте в нужное время» и засняли столкновение на парковке.

Кляйн объяснял: они катались, снимали материал о городках северной части штата, переживающих упадок. Увидели потрясающий красный GTO 60-х; притормозили — снять другой ракурс. В этот момент подъехал огромный чёрный внедорожник и встал позади. Водители «Эскалейда» и GTO сцепились; началась бойня; все трое были ранены — и всё это попало в кадр.

Мы получили доступ к аудио‑видео; ссылка — внизу. Предупреждение:

СОДЕРЖИТ СЦЕНЫ КРАЙНЕГО НАСИЛИЯ

Рука у Гурни дрожала, когда он нажал.

Видео HD начиналось с сверкающего красного Pontiac GTO 1967, припаркованного на стоянке «Lanka’s Specialty Foods». На водительском сиденье — сутулый Джек Хардвик. Через несколько секунд — чёрный Escalade, останавливается сзади. Водитель — Доминик Веско, его Гурни узнал сразу.

Тот вышел, подошёл к окну GTO, постучал. Звук тихий, но различимый.

— Да? — спросил Хардвик, опустив стекло.

— Это частная территория, — сказал Веско.

— Думал, парковка для клиентов, — ответил Хардвик.

— Вы тут уже были. Лица я не забываю. Валите к чёрту, — проворчал Веско.

— А если мне хочется купить деликатесов Lanka’s? — парировал Хардвик.

— А если я вам сейчас башку снесу? — пригрозил Веско.

Хардвик выдохнул:

— Нарываешься на проблемы.

— Да ну? — отрезал Веско.

Когда Веско полез в карман серой ветровки, Хардвик распахнул тяжёлую дверцу GTO — ударил Веско и вжал его в «Эскалейд». Выскочил следом и обрушил серию ударов в голову. Тот рухнул к пассажирской двери; стекло опустилось, мелькнул пистолет — выстрел отбросил Хардвика. Второй выстрел развернул его корпус; он полупал‑полуприсел, отползя к передку — уйти из линии огня.

Пока Веско пытался подняться, из «Эскалейда» вышел Бруно Ланка. С оружием оба двинулись к лежащему Хардвику. Последовала короткая перестрелка — казалось, все трое стреляли одновременно. Затем — тишина.

Её нарушил дрожащий голос одного из студентов:

— Охренеть!

Финальный наезд камеры — на три тела, неподвижные, рядом с «Эскалейдом», у каждого в правой руке — пистолет; кровь сочится на асфальт.

Кулаки Гурни стиснулись до белизны костяшек. Ярость вскипела — смешавшись с жгучей виной.

Обретя немного ясности, он зашёл на сайт Олбанской общей, нашёл справочную, набрал. Спросил о состоянии Хардвика — ответ: пациент в реанимации, федеральный закон не позволяет давать сведения медицинского характера, посетители — только ближайшие родственники.

Мысль перескочила к Эсти. Узнала ли она? У неё нет стационара, и у него нет её мобильного. Стоит ли ехать в Диллвид, если она не в курсе? Или, скорее всего, кто‑то из её знакомых в полиции уже позвонил? Вероятнее всего — она уже в больнице.

Он снова позвонил — на этот раз попросил реанимацию. На посту ответили:

— Эсти Морено вышла на минуту. Попробуйте позже.

Теперь он знал, что она в курсе — и где она. Но что дальше? Подождать минут пять и звонить? Оставить номер? Или просто ехать?

Последнее было единственно верным. Дело не только в информации или соболезновании. Ему нужно быть там. Он убрал телефон и пошёл на кухню.

Мадлен мешала что‑то в кастрюле.

— Мне нужно в Олбани, в больницу. Джек ранен, — сказал он.

Она подняла глаза:

— Как?

— Его ранили.

— Выстрелили? — спросила она.

— На парковке. Возле Олбани. Я поехал. Позвоню оттуда, — ответил он.

На парковку больницы он въехал в 18:28 — весь, как в оцепенении. По местному радио как раз шёл репортаж о смертельной перестрелке в Гарвилле:

— Сегодняшняя ожесточённая перестрелка унесла ещё одну жизнь, — сообщил корреспондент. — У Доминика Веско остановка сердца после операции. В 17:45 констатирована смерть. Джек Хардвик вывезен из операционной и введён в искусственную кому — чтобы повысить шансы на выживание.

Он выключил радио. Попытался собраться с мыслями. Простая фраза, возвращавшая его к делу — «сделай следующее правильное действие» — не сработала. Он не знал, каково «следующее правильное».

Пока Хардвик в коме, лезть в реанимацию бессмысленно. К тому же полиция Гарвилла или штата уже наверняка здесь: теперь знают, что он — участник перестрелки с двумя погибшими. Возможно, Кэм Страйкер, помня о связи Гурни с Хардвиком, отправила людей — ждать. Он чуть осел в кресле, оглядел парковку осторожно. Посмотрев в сторону главного входа, заметил женщину, вышедшую через вращающуюся дверь. Несмотря на мороз — на ней джинсы и свитер. В одной руке — сигарета, в другой — зажигалка. Повернувшись к двери, чтобы прикрыть пламя от ветра, она показала профиль — Эсти.

Её присутствие неудивительно; тревожила другая вещь: вид Эсти. Он засомневался — подходить или нет? Но понял: надо. Решив, что внутри могут быть полицейские, он вышел, поднял воротник, быстро пересёк стоянку.

Она глубоко затянулась, потом медленно выпустила дым; лицо окаменело.

— Эсти? — позвал он.

Она посмотрела и хрипло, злобно сказала:

— Что ты здесь делаешь?

Он моргнул:

— Слышал… по радио… о стрельбе.

— Уходи. Просто уходи. Сейчас же! — рявкнула она.

Он сделал полшага назад:

— Я не понимаю.

— Он может не выжить. Он может умереть. Ты слышишь? — выкрикнула она.

— Боже, Эсти, я… — попытался ответить он.

Она перебила его, выплёскивая ярость:

— Ты втянул его в это чёртово дело! Это ты, сукин сын! Убирайся отсюда! Сейчас же!

62.

Он отступил к своей машине. Сел. Сидел, подавленный, чувствуя, как нарастает боль от её ярости.

Человек, которого он наивно считал неуязвимым, оказался столь же хрупок, как и все. И именно его уговорами, его настойчивостью тот был буквально поставлен под пули. Если Хардвик умрёт…

Он не знал, сколько просидел, опустив голову. Когда поднял взгляд — уже во второй раз за вечер узнал знакомую фигуру, вышедшую из вращающихся дверей. Женщина дошла до машины, стоявшей в нескольких метрах от его — и в свете открытой дверцы он разглядел лицо хозяйки эвакуатора, Шарлин Веско. Стиснутая челюсть, прямые, тонкие губы. Чувство в этом лице было неясным — но, казалось, в нём больше страха, чем горя. Она резко вырулила и направилась прочь. Он решил последовать за ней. Не имел чёткой цели — лишь ощущал: любое действие лучше бездействия.

Вечерний поток машин позволил ей уйти на две-три машины впереди — на окраину Олбани, в сторону Гарвилла. Когда стало ясно, что она едет на свою авторазборку, Гурни отстал ещё — выключил фары, припарковался в конце квартала и стал наблюдать.

Шарлин распахнула высокие стальные ворота, прошла к трейлеру-офису. Питбуль на цепи у угла залаял — и притих. Через минуту она вывела собаку на коротком поводке, посадила в машину. Заперла ворота, вернулась в салон.

Он держался за ней с выключенными фарами до оживлённого проспекта, потом включил свет и устроился двумя машинами позади. Они пересекли город; на зелёной, пригородной улочке она свернула на подъездную дорожку к скромному ранчо. Проезжая мимо, он успел увидеть, как она входит в боковую дверь; собака следует за ней.

Дальше по улице он заметил странно чужую в этой местности машину — жемчужно-серый Range Rover, тысяч за сто. Трудно было представить владельца такого авто в рабочем районе. Тонировка не позволяла разглядеть водителя — лишь намёк на силуэт.

Пока Гурни выезжал из Гарвилла, он всё поглядывал в зеркало — слежки не увидел. Но липкое чувство тревоги оттого серого «Рейндж Ровера» не отпускало и через полтора часа, когда он сворачивал на тропу со стороны лагеря.

Зачем Шарлин заезжала за питбулем и забрала его домой, могла же оставить его на работе сторожить площадку? Потому, что завтра не собиралась туда возвращаться и кормить? Или потому, что дома ей могла понадобиться защита?

Защита от кого? И почему?

Потрясения дня отбили аппетит и сон. К двум ночи он поднялся, натянул джинсы и футболку, ушёл в кабинет.

Он развернул список поездок Ленни за несколько недель до смерти. Сосредоточился на визитах в два офисных центра: один — «Clearview Office Suites», затем три — «Capital District Office Park». Сверившись со справочниками арендаторов, он прикинул несколько возможных сценариев для этих четырёх поездок.

Первый сценарий — медицинский. В этой версии визит в «Clearview» — отделение неотложки; пятидневный перерыв — и приём в гематолого-онкологической клинике в «Capital District»; затем — центр визуализации, возможно, МРТ; напоследок — снова онкологи, обсуждение результатов.

Второй — юридический. Тогда «Clearview» — юридическая фирма; после — три подряд визита к уголовным адвокатам в «Capital District».

Третий — финансовый. «Clearview» — к финансовому консультанту; затем — три визита в брокерскую контору в «Capital District».

Перебирая варианты, он пришёл к выводу: юридический вероятнее финансового, но медицинский — вероятнее юридического. Впрочем, не исключено, что четыре поездки имели четыре разные причины — и что перепады настроения Ленни с ними не связаны вовсе. Сложить факты в стройную картинку — легко; потерять при этом связь с реальностью — ещё легче.

И всё же медицинская гипотеза манила. Он ясно видел: Ленни замечает тревожные симптомы… идёт в ближайшую неотложку… записывается к специалисту… Узнаёт о серьёзной проблеме. Как эта новость его меняет? Приоритеты? Может, она дарит безрассудство — уверенность, что терять нечего? Ровно то, что толкает на шантаж. Может, это объяснит…

Его оборвал щелчок выключателя в спальне напротив и шаги Мадлен.

— Ты понимаешь, который час? — спросила она, появляясь в дверях. В голосе — обвиняющая нотка, будто его отсутствие нарушило её сон.

Свет в кабинете он не включал; лунный отсвет из окна едва вычерчивал её силуэт.

— Я размышлял над происходящем, — сказал он.

Она издала звук — насмешливый смешок, как ему показалось.

Он не отреагировал: — Представим, что у Лермана — медицинская беда, возможно, фатальная. Он видит в шантаже Зико Слэйда беспроигрышный вариант. Воображает, что, заполучив миллион, а затем отдав его сыну с дочерью, искупит свои отцовские провалы. Представим…

— Постой! Было же вскрытие. Разве оно не выявило бы серьёзную патологию, если бы она была?

— Это было судебно-медицинское, а не клиническое.

— И что это меняет?

— Задача судмедэкспертизы — установить: смерть естественная или нет; если нет — чем вызвана. Если эксперт видит, что смерть наступила непосредственно от обезглавливания, у него нет причин искать иные заболевания. Полное клиническое вскрытие делают, когда причина смерти неочевидна.

— А нельзя выкопать тело и проверить…

— Нужен ордер на эксгумацию. Полиции Страйкер или Рекстона это неинтересно — шансов нет.

63.

Проснувшись утром, он обнаружил, что Мадлен уже уехала в клинику, а его медицинская гипотеза — при отсутствии Хардвика — подверглась самому жёсткому испытанию: его собственному скепсису.

Хотя время последнего визита Лермана в окружной офисный парк совпадало с началом его депрессии, а замысел шантажа возник уже после неё, ряд противоречий ложился глухой тенью сомнения на всю картину.

Да, в дневнике Лермана были записаны три телефонных разговора со Слэйдом — с пометками о компромате, сумме и времени, — но сам Слэйд утверждал, что никаких звонков ему не поступало.

Несоответствие требовало выбора позиции. Гурни, по крайней мере формально, встал на сторону Зико Слэйда. Но если Слэйд прав, значит, Лерман солгал насчёт звонков. Ради чего? И как это всё соотносится с медицинским диагнозом?

Каждый раз, когда запутываешься, смотри на то, что перед глазами, и делай самый простой следующий шаг.

Так говорил его первый наставник в нью-йоркской полиции — и этот совет его никогда не подводил. Теперь он вспомнил страх, который прошлой ночью увидел на лице Шарлин Веско. Наверное, стоит навестить её.

Когда Гурни прибыл в Гарвилл, город был укутан тяжёлыми серыми тучами, давившими на него, как плита. На улице Шарлин Веско не было признаков жизни. Машины исчезли, включая «Рейндж Ровер». Весь квартал — с голыми ветвями деревьев и потускневшими газонами — выглядел вымершим.

Он остановил машину у дома Веско, прошёл по сырой кирпичной дорожке, позвонил. Где-то гудел телевизор, но дверь не открывали. Он позвонил снова, выждал, постучал — сперва вежливо, потом настойчивее.

То, что хозяйка не подходила, было странно, но ещё страннее — молчание питбуля, которого она накануне привела домой. Он обошёл дом вдоль подъездной дорожки. Её машина стояла у боковой двери. В верхней половине двери — стеклянные вставки. Он заглянул внутрь: короткий коридор, уходящий на освещённую кухню. Постучал. Тишина.

Он прошёл к задней стене дома — целая линия окон была закрыта опущенными жалюзи. Обогнув угол, оказался у боковых окон. Там жалюзи были подняты, видны столовая, маленький кабинет и гостиная. И именно то, что было в гостиной, приковало его взгляд.

Лишь через мгновение он узнал в ссутулившейся в кресле перед телевизором женщине Шарлин Веско. Из широко раскрытых глаз ручьи крови стекали по щекам... от ушей — по шее... от нижнего уголка рта — на грудь, пропитывая перед бледно-голубого свитера. При свете лампы у кресла её кожа казалась болезненно белой. Взгляд — мёртвым, будто прошло уже несколько часов. Он потянулся за телефоном, но его остановило второе тело. Тёмно-серое, у её ног. Питбуль, лежащий в луже крови.

Он вернулся к машине, заблокировал определение номера и набрал 911. Назвал адрес, где именно в доме находится тело, описал, что видел. Добавил, что это, похоже, убийство, и разъединился.

Гурни снова подошёл к окну, ещё раз оглядел комнату — на случай, если что-то упустил. Увидел на журнальном столике возле телевизора бутылку, похожую на виски, и два стакана. Это точно вызовет интерес отдела по убийствам.

Он вернулся в машину. На случай, если Страйкер решит пинговать его телефон, он несколько минут ехал в сторону Олбани, затем выключил аппарат, развернулся и кружной дорогой вернулся к Уолнат-Кроссинг.

Остановившись в укрытии на опушке, он стал размышлять, что могли сделать Шарлин Веско, чтобы вызвать такие пугающие симптомы, и какое отношение к этому могут иметь бутылка виски и два стакана.

Кровь, которую он видел, подсказывала о массивной дозе антикоагулянта. Он представил, что дозу могли тайком добавить в рюмку виски, но вовремя вспомнил: количество, достаточное для столь тяжёлого эффекта, по вкусу нельзя не заметить. Вероятнее — инъекция, и, скорее всего, после того, как она потеряла сознание или хотя бы перестала сопротивляться, — возможно, несколько капель чего-то менее отчётливого в виски. Такая последовательность — вместе с двумя стаканами и её позой в кресле — намекала, что убийцу она знала. Возможно, это был пассажир того самого «Рейндж Ровера».

Но почему её убили? И — таким странным способом?

Гурни поёжился. Тоскливая гарвиллская погода будто следовала за ним по пятам; в машине становилось холоднее. В воздухе явственно чувствовался намёк на снег, и прежде чем это превратится во что-то серьёзное, ему надо забрать из дома кое-какие вещи и перевезти их в лагерь.

Дорога вверх и вниз по холму, затем переход поля к окну спальни — уже почти рутина, странная и одновременно необходимая. Вернувшись домой, он сперва подставил руки под тёплую воду на кухне, согревая пальцы. Пока разогревалась кофеварка, достал в подсобке две сумки и стал паковать. В одну уложил буханку хлеба, пачку чеддера, пакет миндаля, два банана, банку оливок, большой термос с водой и бутылку апельсинового сока. В другую — запасной свитер, шерстяные носки, шарф, лыжные варежки, фонарик, ноутбук и зарядник под автомобильный USB-порт. Сев у французских дверей с кофе, он заметил, что на часах ровно 16.00.

У Мадлен в тот день была ранняя смена — к этому времени она уже должна была вернуться. Пока он нахмуренно обдумывал это, приложение безопасности на телефоне выдало знакомую серию сигналов — кто-то активировал камеру у сарая. Он отошёл от французских дверей, подошёл к кухонному окну и с облегчением увидел, как арендованный Мадлен красный «Кросстрек» разворачивается у нижнего пастбища.

Она не сразу вошла. Он наблюдал, как она идёт от машины к курятнику. В руках — ружьё. Держит слишком свободно, подумал он, будто оно стало для неё привычной деталью жизни. Она обошла курятник, задержалась, глядя на пастбище внизу, и только потом вошла в дом.

— Что это сейчас было? — спросил он, когда она появилась на кухне.

Она оставила ружьё на буфете. — Примеряюсь, где будет стоять забор.

— Забор?

— Для альпак. Я попросила Джима Смитерса подняться и оценить, возьмётся ли.

— И кто, к чёрту, такой Джим Смитерс?

— Фермер по дороге в посёлок. Сотрясение тебе память отшибло?

— Ты про старика с накренившимся силосом и древним трактором?

Её глаза сузились, но она предпочла промолчать.

— Что значит «если возьмётся»?

— Винклеры хотят привезти две альпаки примерно через неделю. К этому времени забор обязан стоять. Ясно, что ты этим не займёшься. Надеюсь, он сможет.

— Это всё непременно должно случиться сейчас? С учётом всего, что творится?

— Да. Сейчас. Я не намерена ставить свою жизнь на паузу, пока ты цепляешься за эту грязную историю.

Полчаса спустя Гурни разбирал вещи в своей палатке. Подключил портативный обогреватель к пропановому баллону, освободил место под содержимое двух сумок, отодвинув спальник, раскрыл маленький складной стульчик. Собирался посидеть там около часа — как минимум пока не спадёт раздражение. Включил обогреватель, выставил термостат на пятьдесят по Фаренгейту, устроился на стульчике и попытался думать о чём угодно, кроме разгорающегося конфликта с Мадлен.

Темой, наконец увлёкшей его, стала группа гематологов-онкологов в офисном парке столичного округа. Правила HIPAA (федеральный закон запрещающий разглашать медицинскую информацию о пациенте) не позволяли им сообщать, был ли Лерман у них пациентом, но по крайней мере можно было понять специфику практики. Поскольку домашний Wi‑Fi не доставал до холма, он превратил телефон в точку доступа для ноутбука.

Сначала зашёл на сайт «Capital District Office Park» и по списку арендаторов уточнил название медгруппы — «Stihl and Chopra Hematology–Oncology Associates». Затем — на их сайт, где прочитал подробные биографии доктора Джонатана Штила и доктора Элизы Чопры. Особенно его заинтересовали их специализации: злокачественные менингиомы, глиобластомы и лептоменингеальные метастазы.

Все три — смертельные опухоли головного мозга. По одной из них срок жизни с момента постановки диагноза мог составлять всего шесть недель — деталь, идеально ложившаяся в его «болезненную» гипотезу о поездках Лермана, его депрессии и готовности влезть в безрассудную авантюру с вымогательством.

Сознавая, как желание оказаться правым искажает взгляд, он решил проверить устойчивость своей версии. Написал электронное письмо, в котором изложил логичные допущения о поездках Лермана, его вероятном диагнозе и мотивах. Настоятельно рекомендовал как можно скорее провести полное клиническое вскрытие, с особым акцентом на спинной мозг — там, вероятнее всего, обнаружатся лептоменингеальные следы метастазов, что может объяснить его атипичные настроения и склонность к рискованному поведению.

Адресовал письмо судебно-медицинскому эксперту доктору Кермиту Лёффлеру — контакт нашёл на сайте округа. Надеялся, что того заинтересует перспектива добиваться ордера на эксгумацию, и что авторитет Лёффлера поможет преодолеть предсказуемое сопротивление Страйкер. Перечитал черновик, поправил пару опечаток — отправил.

Передача инициативы по эксгумации Лёффлеру временно расчистила ему голову, освободив место для новых вопросов — о смерти Шарлин Веско. Убийства антикоагулянтами не редкость, но в редких известных ему случаях это было длительное внутреннее кровотечение. В одном деле наследник довёл до конца уход восьмидесятилетнего благодетеля, понемногу повышая терапевтическую дозу разжижителя — недели ушли. У Веско всё иначе. Что же это?

Вой койотов разорвал цепь мыслей. Он отложил ноутбук, поднялся, задернул полог. Вой оборвался так же резко, как начался. Уже темнело, шестой час. Единственный свет в палатке — оранжевое сияние обогревателя да экран ноутбука. Он откинулся на спинку, поморщился от боли в затылке и вновь углубился в поиски информации об антикоагулянтах.

Вой повторился, к нему примешался резкий вой стаи. Казалось, звуки приближались, хотя в этих холмах понять расстояние трудно. И опять — внезапная тишина.

Он заставил себя вернуться к чтению. Большинство статей — о механизмах действия разных антикоагулянтов; другие — об их терапевтическом и родентицидном применении. В одной из последних встретился перечень природных источников этих веществ. В этот момент глаза защипало от сухости разогретого воздуха. Он уже был готов бросить чтение, когда в конце списка источников его укололи два слова, от которых побежали мурашки:

Змеиный яд.

64.

Он позвонил в Олбани, в городскую больницу, чтобы узнать о состоянии Хардвика; его переключили в реанимацию, женский голос попросил подождать.

На линию вышел мужчина: — Состояние мистера Хардвика без изменений. Вы родственник?

Тон — полицейской подозрительности под маской любезности — был узнаваем. Гурни оборвал разговор и выключил телефон.

Подумав, он решил не ночевать в палатке. Раздражение на Мадлен отступило настолько, что он вряд ли скажет что-то, о чём позже пожалеет, а новый визит патруля казался маловероятным. Он выключил обогреватель, взял ноутбук, проверил, что полог застёгнут герметично, и в слабом лунном свете, пробивавшемся сквозь облака, пошёл вниз по склону. Осмотрительно выбрал длинный путь по открытому полю — заросшие сорняки могли скрыть следы на снежной корке.

Войдя в дом, он уловил тонкий запах дымка. У камина — Мадлен с книгой; ружьё прислонено к каменному углу. Она подняла глаза, опять опустила их на страницу.

Он подошёл к огню, подставил ладони жару. Пальцы покалывало. — Ты ела?

— Да, — не поднимая взгляд. — На плите в кастрюле осталось немного тушёной говядины.

Он уже собирался пройти на кухню, когда она добавила: — Звонила Джерри Миркл. Передала, что сегодня вечером в «Controversial Perspectives» будет сюжет о стрельбе в Гарвилле.

Он поморщился. — Откуда она узнала?

Мадлен убрала книгу на колени. — Я же говорила: у неё приложение, которое предупреждает, когда в новостях всплывают определённые имена. В анонсе «Спорных перспектив» прозвучало твоё.

Он представил, как быстро хорьки из RAM свяжут его фамилию с Хардвиком и начнут стряпать свежие сенсации. Похоже, недолго ждать.

Аппетит пропал. Вместо тушёнки он сварил кофе. «Спорные перспективы» начинались в восемь. До того он решил поискать связующую логику во всей этой катавасии. С ноутбуком и чашкой ушёл в кабинет.

Проблема «связующей нити» заключалась в том, что не находилось истории, способной объеденить все факты — одни лезли в горло другим. Самый трудный узел — три телефонных разговора, которые, по словам Лермана, он вёл со Слэйдом (и которые подтвердил оператор связи), — при том, что Слэйд настаивал: никаких звонков не было. Какая нить способна связать подробный рассказ Лермана с упорным отрицанием Слэйда?

Гурни остро почувствовал, как ему не хватает воинственного скепсиса Хардвика. Тот мог быть резок и груб в суждениях, но в них всегда теплилось ядро истины. Он умел разносить теории, вскрывая слабые места, и при этом редко, если вообще когда-либо, полностью отметал гипотезы, позже оказывавшиеся верными.

Без Хардвика было ощущение, будто у него отняли половину инструмента поиска истины. Да и другие события добавляли проблем. По мере того, как бездна между ним и Мадлен расширялась, он все сильнее тосковал по той её стороне, которая когда-то помогала ему понимать… всё.

В этих мыслях он пропустил начало «Спорных перспектив», подключился в 20:04, когда Тарла Хакетт закончила вступление.

— … освещая всё более болезненные и жестокие следствия приговора по делу убийства Зико Слэйда — бывшего наркоторговца, короля рынков.

Джордан Лейк кивнул: — И всё более подозрительное участие бывшего детектива нью-йоркского управления полиции Дэйва Гурни.

— Верно, Джордан. Вовлечённость Гурни с каждым днём становится глубже и мрачнее. Мы уже наблюдаем череду громких поворотных моментов, начиная с недавнего самоубийства Зико Слэйда.

— А сразу вслед за этим, буквально вчера, — добавил Лейк, — последовало убийство двух жителей Гарвилла бывшим детективом полиции штата Нью-Йорк Джеком Хардвиком. Тем самым Хардвиком, который, как известно, был ближайшим союзником Дэйва Гурни!

Тарла Хакетт наклонилась вперёд, с наигранным изумлением и негодованием: — И это вдобавок к непосредственному участию Гурни в смертельной стрельбе на горе Блэкмор.

— Именно, — сказала Лейк. — Причастность Гурни к одному загадочному убийству за другим вызывает серьёзные вопросы.

Лицо Хакетт оживилось: — Надеемся получить ответы прямо сейчас — от окружного прокурора Кэм Страйкер.

Картинка разрезалась надвое: слева Хакетт, справа — Страйкер. Его чёрный пиджак и простая белая блузка идеально оттеняли улыбку, лишённую тепла.

— Благодарим, что нашли время поговорить с нами этим вечером, — сказала Хакетт.

— Рада.

— Перейдём сразу к делу.

Гурни услышал, как в кабинет вошла Мадлен. Села на подлокотник дивана, чтобы видеть экран ноутбука.

— Зико Слэйд, осуждённый за убийство Ленни Лермана, повесился в камере. Вас это шокировало? Удивило? Вы ожидали что-то подобное?

— Конечно, не шокировало.

— Вы это предвидели?

— Порой боль вины толкает на крайние шаги.

— Рассматриваете самоубийство как подтверждение вердикта присяжных?

— Абсолютно.

— У вас лично нет сомнений в виновности Слэйда?

— Никаких.

— Насколько нам известно, Дэйв Гурни придерживается противоположного мнения.

Глаза Страйкер сузились: — У мистера Гурни много мнений. Важно другое: ему есть за что отвечать. Он фигурирует в череде недавних убийств.

Хакетт кивнула: — Мы с Джорданом как раз обсуждали связи Гурни с погибшими. Прокомментируете?

— Эти связи крепнут. Имеются основания полагать, что прошлой ночью и сегодня утром он находился в непосредственной близости от места особо жестокого убийства Шарлин Веско — двоюродной сестры Доминика Веско, погибшего вчера от огнестрельных ранений, нанесённых сообщником Гурни, Джеком Хардвиком.

— Есть основания считать, что Гурни сейчас в бегах?

— Да. Бывший прославленный детектив — ныне разыскиваемый.

Хакетт удовлетворённо улыбнулась: — Последний вопрос. Если кто-то из наших зрителей знает, где находится Гурни, что ему делать?

Страйкер посмотрел прямо в камеру: — Любой, кто располагает информацией о местонахождении Дэвида Гурни, должен как можно скорее позвонить в мой офис по указанному номеру.

Экран сменился крупным планом лица Гурни и надписью: «ЕСЛИ ВЫ ЗНАЕТЕ, ГДЕ НАХОДИТСЯ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК, ПОЗВОНИТЕ ПО ЭТОМУ НОМЕРУ». Через несколько секунд вернулась пара ведущих за столом.

— Отличное интервью, Тарла.

— Спасибо, Джордан. Итоги?

— Без комментариев. Только вопросы без ответов. — Он глянул в камеру: — Кто такой Дэйв Гурни? Герой… дурак… или убийца? И теперь — важное сообщение от нашего спонсора.

Гурни закрыл ноутбук.

— О чём говорила Страйкер? — спросила Мадлен.

— В смысле?

— Ты находился рядом с местом особенно жестокого убийства.

— Шарлин Веско.

— Имя я услышала. Я не про это.

Он заставил себя встретить её взгляд: — Это женщина, владелица эвакуатора… того самого, что снёс меня. Она родственница Доминика Веско — он был на Блэкморе в тот день и почти наверняка причастен к убийству Сонни Лермана. Я видел её в больнице ночью. Проследил до дома. Утром вернулся поговорить. Когда она не открыла, заглянул в окно и увидел труп. Позвонил 911.

— Ты что-то недоговариваешь.

— Что имеешь в виду?

— Она сказала: убийство особо жестокое. О чём речь?

— Много крови. Возможно, применяли кроверазжижающее.

Её лицо стало жёстче: — И теперь ты всплываешь в нескольких делах об убийстве. Кажется, так она и выразилась.

Он промолчал.

— Но ты не сдашься.

— Как, чёрт побери, мне сдаться? Меня штурмуют со всех сторон.

— Если бы ты ушёл, штурм бы прекратился.

— Это было бы признанием поражения. А я не сдался — ни полиции, ни Страйкер, ни падали из RAM, ни дохлому кролику, ни змее в проклятой подарочной корзине, ни уроду, который напал на меня на Блэкморе!

Она посмотрела так, будто прошила его насквозь: — Всё сводится к победе? Доказать, что ты прав, а остальные — нет? Это и есть главное?

— Моя честность и есть главное.

— Правда? Больше ничего?

— Без честности — ничего не останется.

— То есть, кроме честности тебя ничего не интересует.

— И это что, к чёрту, значит?

— Твоя честность детектива. Точка.

— Я такой, какой я есть. А ты никогда не хотела, чтобы я был другим.

Она раскрыла рот, будто собираясь ответить, но тотчас сжала губы.

Он позволил гневу унести себя: — Наш брак всегда держался на твоей надежде, что я вдруг стану другим. Хотел бы я знать всю историю с Эммой — раньше. Ты была готова уйти от меня из-за того, какой я есть, потому что я относился к работе всерьёз; она как-то тебя уговорила остаться. Ты осталась — но с оговорками. Ждала чудесного превращения. Ждала, что я стану кем-то ещё, кем угодно, только не детективом. Что ж, я таков, каков есть, и если тебе это не нужно — какого дьявола я здесь делаю, верно?

Мадлен посмотрела на него с убийственной холодностью: — Твоя жизнь. Твой выбор.

Ночью он практически не сомкнул глаз в кабинете. Луна пряталась за уносимыми ветром облаками холодного фронта; ветер усиливался, гудел в дымоходе в другом конце дома.

В злости и подавленности он впервые увидел реальность их брака — на самом краю. Нет, не пропасти: это звучало бы слишком романтично, драматично, с падением с огромной высоты. На краю чего?

На грани распада. Похоже, это ближе к истине. Растворения в ледяном воздухе реальности. Надёжность и постоянство — «в горе и в радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит» — были иллюзией. Всегда были. И даже не общей — его личной. Теперь он понимал: для Мадлен всё было условно. Быть детективом было терпимо, пока он не слишком детектив; пока есть границы; пока она может верить, что однажды он откажется от своего ремесла и станет кем-то другим.

С тошнотворным потрясением он осознал: больше двадцати пяти лет их держали переплетённые фантазии — её: что он когда-то станет тем, кем она хочет его видеть; его: что в основе союза есть нечто нерушимое, сильнее различий, нежное, доброе, вечное. Теперь ясно: все это было лишь пустой мечтой.

Мрачные мысли крутились по кругу всю ночь — их подпитывали вой ветра и головная боль, что нарастала с каждым часом.

Где-то между рассветом и восходом, полуразбитый и полусонный, он начал видеть сон. Он — на горе Блэкмор, в своём Outback. За лобовым стеклом летит снег. Рядом маячит красный эвакуатор. Его сносит с дороги. Удар. Грузовик встаёт поперёк. Сонни Лерман распахивает пассажирскую дверь, выходит, смеётся ему в лицо. И вот уже Гурни стоит в стороне от самого себя, видит, как он поднимает пистолет. Стреляет. Раз — и ещё. Лермана отбрасывает на кабину. Он видит, как сам выходит из машины, подходит к грузовику, заглядывает внутрь. Кровь сочится из уголка рта Лермана, из глаз, из ушей. Но это не Лерман. Он наклоняется ближе. Это Джек Хардвик.

Гурни подскочил и очнулся. Озирая кабинет, вылавливал реальность места, реальность момента. Кое-как поднялся с дивана, взял телефон и позвонил в больницу.

Состояние Хардвика без изменений.

Он принялся ходить взад-вперёд, разминая руки, ноги, поясницу, растирая лицо холодными пальцами, стараясь вытеснить сон. Душ мог бы помочь.

Чтобы не сталкиваться с Мадлен, он пошёл в маленькую ванную наверху. Вытираясь, глянул в зеркало над раковиной — поражён: осунувшееся лицо, тревожные глаза, незнакомец. Повесил полотенце и вернулся в кабинет.

Позже утром Мадлен ушла в клинику молча — будто его не существовало.

Час за часом оформлялось решение уйти.

Оставаться в доме с Мадлен было невыносимо. К тому же его повышение в статусе «разыскиваемого» у Страйкер означало усиление полицейского контроля дома и окрестностей — с возможным обнаружением его тайной стоянки.

Ему нужно было, куда уехать.

Он подумал о месте, почти идеальном.

Позвонил Эмме Мартин, спросил, может ли пожить в домике Зико Слэйда.

Она, помедлив, согласилась.