Через несколько минут туннель закончился, и процессия попала в просторное помещение, вырубленное в скальной породе. Над обработкой стен и пола вемарцы, судя по всему, особо не трудились. Скорее всего пещера была естественного происхождения, либо образовалась в свое время при расширении копей.
Примерно в двухстах ярдах впереди виднелась стена, сложенная из больших необработанных камней, скрепленных между собой строительным раствором. Стена закрывала выход из пещеры в ущелье, и в ней было прорублено несколько больших окон. В трех из них сохранились стекла, а остальные были забиты досками, и скорее всего давным-давно. Проникавший в окна дневной свет смешивался с искусственным, исходившим от испускавших желтоватое тусклое свечение ламп. В пещере стояли высокие, длинные, похожие на скамьи столы, за каждым из которых могло разместиться по двадцать вемарцев.
Сначала Гурронсевас решил, что перед ним — вемарская столовая, но, осмотревшись получше, заметил в пещере несколько предметов, безошибочно указывавших на то, для чего она служила. Этими предметами были школьная доска и указка. А вот вдоль стен стояли другие столы. На некоторых лежали тарелки и другие кухонные принадлежности, а на других книги — старые, потрепанные. На вогнанных в стены железных штырях висели большие географические карты в рамках — потрескавшиеся, выцветшие.
Итак, процессия оказалась в школьном классе, одновременно служившем вемарцам столовой.
Благодаря видеокамерам, имевшимся у всех членов экспедиции, Флетчер на «Ргабваре» видел на мониторе то же самое, что предстало перед глазами путешественников; однако капитан все равно комментировал происходящее — видимо, потому, что производил видео— и аудиозапись, синхронно передававшуюся на «Тремаар».
— ...Мебель и оборудование старые, — говорил Флетчер. — Металлические ножки покрыты толстым слоем ржавчины. Ремонт деревянных частей мебели производился скорее всего довольно давно. Крепежные конструкции стен также проржавели. Видимо, у вемарцев не хватает стекла, в противном случае они бы не стали заколачивать досками оконные проемы, способные пропустить в помещение больше дневного света, необходимого при проведении уроков.
Я не сумел разглядеть эту стену на поверхности горы, — продолжал Флетчер несколько извиняющимся тоном, — поскольку она сложена из местного камня, обветрившегося и потемневшего от времени. Кроме того, над стеной нависает скальный козырек. Я бы сказал, что скорее всего эта стена защищает, а не прячет юных обитателей пещерного города от посторонних глаз, поскольку выход из пещеры располагается в ста футах от подножия горы на отвесной скале. Но вот теперь мы видим стену четко и ясно. Если возникнет чрезвычайная ситуация, Гурронсевас и Данальта смогут легко выбраться через заколоченные оконные проемы. Доктор Приликла может вылететь наружу, а остальные сумеют спастись с помощью...
— ...Только не с помощью антигравитационных носилок! — воскликнула Нэйдрад, и ее шерсть вздыбилась иголочками. — Они не рассчитаны на настоящие полеты. Это практически наземное средство передвижения! На высоте более пятидесяти футов носилки подобны пьяному коррелину!
— ...С помощью гравилуча, — закончил начатую фразу Флетчер. — Корабль стоит достаточно близко для того, чтобы луч дотянулся до вас и притянул к «Ргабвару».
— Капитан, — вмешался Приликла, — вероятность того, что сложится ситуация, грозящая опасностью для жизни, крайне мала. Эмоциональное излучение Таусар и тех вермацев, что находятся внутри пещерного города, не враждебна, а они здесь пользуются авторитетом. Наш друг излучает смесь стыда, смущения и сильного любопытства. Она чего-то хочет от нас — возможно, всего лишь каких-то сведений. Но она вовсе не желает, как утверждает ваша земная, очень образная, но анатомически неточная поговорка, «сделать подтяжки из наших кишок». Прошу вас, переключитесь на описательную речь, а не то Таусар решит, что мы разговариваем о ней.
Приликла и Таусар вернулись к беседе. Время от времени к их разговору подключались другие медики, и вскоре разговор принял ярко выраженный медицинский характер, и Гурронсевас утратил к нему интерес. Он подошел к окнам, откуда увидел озаренный мерцающим куполом противометеоритного поля «Ргабвар» и разбросанные по долине группы юных вемарцев, занятых своим трудом. Группа, расположившаяся дальше других, выстроилась в цепочку и явно направлялась к пещерному городу.
С корабля пока ни о чем нехорошем не сообщали. Скорее всего вахтенный офицер, находившийся ниже Гурронсеваса, попросту не видел этой возвращающейся группы.
Гурронсевас скосил один глаз и посмотрел, не оборачиваясь, на Приликлу и Мэрчисон. Они занимались тем, что демонстрировали друг на друге и Нэйдрад, как работает встроенный в носилки сканер. Данальту к демонстрации не привлекали, так как его внутренние органы были способны произвольно перемещаться с места на место и были слишком сложны для первого урока по анатомии инопланетян. Удивительно, но Таусар быстро свыклась с мыслью о возможности такого быстрого исследования тела живого организма, а ведь ей, престарелой особи, по идее должны были быть свойственны косность мышления и недоверчивость. Она смотрела на появляющиеся на экранчике сканера внутренние органы словно завороженная, а там сменяли друг друга бьющиеся сердца и легкие на различных стадиях респираторного цикла, сложные костные структуры Старшего врача-цинрусскийца, патофизиолога-землячки и Старшей сестры-кельгианки.
И естественно, Таусар стало любопытно заглянуть и внутрь собственного тела, вследствие чего у Приликлы появилась возможность задать вемарке медицинские вопросы более личного свойства.
— Если вы внимательно посмотрите на свой тазобедренный и коленный суставы — вот сюда и вот сюда, — говорил Приликла, — вы увидите слои хрящевой ткани, которая лежит между суставами. Эта ткань должна иметь вид тонкой прослойки, обеспечивающей снижение трения суставов друг о друга. В вашем случае поверхность суставов утратила гладкость. Изменилось строение кости, поверхность стала неровной, вследствие чего движение конечностей стало затрудненным, вот что вносит свой вклад давление веса тела на утратившие подвижность суставы. Из-за всего этого хрящевая ткань потеряла целостность, воспалилась, а это еще более усугубляет ваше болезненное состояние, ваши движения затруднены и болезненны...
— Вы бы мне лучше рассказали о том, чего я сама не знаю, — вздохнула Таусар.
— Расскажу, — негромко отозвался Приликла. — Но прежде чем я это сделаю, мне бы хотелось попросить вас выслушать то, что скорее всего вы действительно знаете. Ваше состояние вызвано процессом старения, общим для всех живых существ. В разное время, в зависимости от продолжительности жизни, мы все стареем, наши физические, а порой — и умственные, способности ухудшаются, и в конце концов мы умираем. Никому из нас не под силу придать процессу старения обратный ход, однако при условии применения соответствующих лекарств и адекватного лечения болезненные симптомы можно уменьшить, отсрочить начало их проявления и ликвидировать физические неудобства.
Таусар какое-то время молчала. Гурронсевасу не было нужды становиться эмпатом для того, чтобы понять степень недоверия вемарки к сказанному цинрусскийским врачом. Наконец вемарка осторожно проговорила:
— От ваших лекарств я или отравлюсь, или подцеплю какую-нибудь дурацкую чужацкую болезнь. Мое тело должно оставаться здоровым и чистым, несмотря на недостатки. Нет!
— Друг Таусар, — заботливо проговорил Приликла, — мы ни в коем случае не стали бы вам предлагать свою помощь, если бы существовал хоть малейший риск. Вы просто не понимаете, насколько мало различий между вемарцами и теми, кто сейчас рядом с вами. А не понимаете потому, что у вас не было случая задуматься об этом. Мы дышим почти одинаковым воздухом и едим почти одинаковую пищу...
На миг радужные крылышки Приликлы дрогнули — но только на миг. Он не смутился и продолжил говорить:
— Поэтому процессы, протекающие в наших телах, — дыхание, пищеварение и выделение органических отходов, размножение и рост также очень похожи. Однако существует одно, крайне важное различие: мы не способны заразиться друг от друга инфекционными болезнями, а вы не можете заразиться ни от одного из нас. Это связано с тем, что патогенные микробы, зародившиеся на одной планете, не могут вызвать заболевание у существ, родившихся на других планетах. После многовековых наблюдений и контактов со множеством миров мы не обнаружили ни одного исключения из этого правила.
Ненадолго отключив транслятор, Приликла быстро протараторил:
— При упоминании о пище снова имела место сильная эмоциональная реакция. К ней снова примешались чувства стыда, любопытства и сильного голода. С какой стати особи с голодающей планеты стыдиться чувства голода?
Возобновив разговор с Таусар, цинрусскиец сказал:
— Мы, конечно, не можем обещать, что вы сможете бегать и прыгать, как юная вермарка. Но если нам удастся подлечить вас, вы почувствуете значительное облегчение. Если не удастся, то ваше состояние останется прежним. До начала лечения нам потребуется взять у вас пробы тканей для анализа. Пробы безболезненны.
Гурронсевас знал, что прозвучавшие слова — не медицинская ложь во спасение, поскольку в данном случае доктор чувствовал то же самое, что и пациентка. Судя по тому, как слегка завибрировали лапки Приликлы, пациентка принимала очень трудное решение.
— Наверное, у меня не все в порядке с головой, — внезапно произнесла Таусар. — Очень хорошо. Я согласна. Только поторопитесь, пока я не передумала.
Бригада медиков собралась около вемарки, все еще лежавшей на носилках. Приликла сказал:
— Благодарю вас, друг Таусар, мы поторопимся.
— Сканер включен на запись, — сообщила Мэрчисон, после чего беседа медиков приняла столь перенасыщенный терминами характер, что Гурронсевас отвернулся к окну.
Теперь уже четыре группы юных вемарцев направлялись к пещерному городу, а остальные, судя по всему, должны были к ним присоединиться, дабы все пришли ко входу в город одновременно. Дети не бежали и не прыгали, а шли пешком, приноравливаясь к медленной поступи своих наставников. По подсчетам Гурронсеваса, вемарцы должны были подойти к городу примерно через час. Скоро они должны были появиться в поле зрения наблюдателей на «Ргабваре». Гурронсевас гадал, почему дети не торопятся — то ли такие послушные, то ли их не прельщает мысль об ожидающий их в городе еде? Запахи, исходящие с кухни, все больше интересовали тралтана.
Но вдруг он понял, что Приликла говорит о нем.
— То, что он нас покинет, не будет служить проявлением неуважения, — объяснил цинрусскийский эмпат вемарке, — поскольку по роду деятельности Гурронсеваса больше интересует то, что мы помещаем внутрь наших организмов, чем то, что из них выходит наружу. Как только у вас появится свободное время, Гурронсевас гораздо более бы заинтересовался исследованием процесса приготовления пищи вемарцами, чем...
— Пожалуйста, он может посетить наши кухни хоть сейчас, — ответила Таусар. — Главная повариха знает о прибытии чужеземцев и будет рада познакомиться с Гурронсевасом. Ему нужно сопровождение?
— Благодарю вас, не нужно, — ответил Гурронсевас, а в уме добавил: «Нос доведет».
— Я тоже подойду на кухню, — добавила Таусар, — как только закончится это странное действо.
Гурронсевас уже приближался к выходу в туннель, когда Приликла вдруг переключился на связь с ним и сказал:
— Друг Гурронсевас, я заговорил с Таусар о вас только для того, чтобы немного отвлечь ее от мыслей об обследовании. Но неожиданно она ответила той же самой эмоциональной реакцией, какую я регистрировал ранее. Я вновь ощутил ее чувство голода, сильный стыд или замешательство, но на этот раз эмоции оказались гораздо интенсивнее, чем прежде. Будьте осторожны и осмотрительны. У меня такое предчувствие, что вы можете обнаружить нечто очень важное для нас. Сохраняйте с нами постоянную аудиосвязь и, прошу вас, соблюдайте осторожность.
— Я буду осторожен, доктор, — заверил эмпата Гурронсевас, торопливо пробираясь к выходу между столами. «Зачем Приликла так беспокоится за него? Уж кому, как не Гурронсевасу, знать, какие неприятности могут случиться на кухне и как их избежать?»
Приликла возобновил попытки отвлечь Таусар от раздумий о том, что с ней творили чужеземные целители — Мэрчисон и Нэйдрад.
— Для получения наилучших результатов, — говорил эмпат, — нам бы следовало обследовать также молодого, активного, здорового вемарца, близкого к достижению зрелости. Но его нам нужно обследовать исключительно для сравнения, не для лечения. Можно ли это устроить?
— Почему бы и нет? — отозвалась Таусар. — Дети обожают рисковать — кто из дерзости, кто из любопытства, а кто-то ради того, чтобы оказаться лучше сверстников. Наверное, я именно потому согласилась на обследование, что уже давно впала в детство.
— Нет-нет, друг Таусар, — заверил вемарку Приликла, — в вашем стареющем теле живет молодой, пытливый ум. Вряд ли среди ваших сородичей нашлось бы много таких, кто осмелился бы встретиться лицом к лицу с компанией чужеземцев — существ для вас совершенно незнакомых и внешне пугающих. Тем более вряд ли кто-то стал бы так помогать нам осуществлять исследование. Вы повели себя очень храбро. Но скажите, вами двигало только любопытство или вы зачем-то еще пригласили нас сюда?
Последовала долгая пауза, после чего Таусар сказала:
— Не такая уж я особенная. Есть и другие — такие же храбрые или такие же глупые, как я. Большинство из тех, кто сейчас живет в городе, очень хотели посмотреть на вас и узнать, какая нам от вас может быть польза. Другие, те, что сейчас на охоте, о вас и слышать не желают. Я — главная учительница, и именно я была должна пригласить вас в город. Удивительно, что вас долго не пришлось уговаривать. Так что, наверное, и вы тоже или очень храбрые, или очень глупые. А вот то, что вы меня поставили в такое положение, что я не могу отплатить вам за предложение избавить меня от боли, это нечестно.
— Друг Таусар, — прервал вемарку Приликла, — не за что тут платить. Однако если у вашего народа принято платить добром за добро, то считайте, что вы нам отплатили сторицей, так как позволили нам удовлетворить профессиональное медицинское любопытство в отношении вемарцев. Что же касается ваших суставов, то от болезненных симптомов вас можно легко избавить, а вот для возвращения суставам полной подвижности придется целиком удалить пораженную часть кости и заменить ее протезами из металла или прочной пластмассы.
— Нет! — вырвался у вемарки отчаянный крик. Он прозвучал настолько злобно, что ему явно сопутствовала сильнейшая эмоциональная реакция. Гурронсевас очень порадовался тому, что не видит сейчас Приликлу. Тралтан пробирался по туннелю и к тому времени, когда эмпат вновь сумел обрести дар речи, был в нескольких шагах от входа в кухню.
— Вам нечего бояться, друг Таусар, — уговаривал вемарку эмпат. — Операции по замене суставов делают во множестве, они не представляют собой ничего необычного, сверхъестественного. На некоторых планетах таких операций делается до тысячи в день, и в большинстве случаев замещенные суставы ведут себя лучше, чем «родные». Никакой боли не будет. Операция осуществляется, когда пациент пребывает в бессознательном состоянии, и...
— Нет, — чуть менее гневно, но не менее решительно отказалась Таусар. — Это невозможно. Из-за этого часть моего тела станет несъедобной.
Гурронсевас в это время вошел в помещение, представлявшее собой некую прихожую перед кухней. Из прихожей в кухню вели двустворчатые двери, за которыми не было видно, что творится на кухне, но обоняние подсказывало: там вовсю идет процесс приготовления пищи. В том помещении, что предшествовало кухне, Гурронсевас увидел длинные скамьи, уставленные подносами, аккуратно сложенными столовыми принадлежностями, и полки, уставленные горшками, блюдами разного размера и чашками, большинство из которых потрескались или утратили ручки. Как только смысл последнего высказывания Таусар дошел до Гурронсеваса, он резко остановился.
Тралтан мог только гадать, как отреагировали на заявление вемарки его товарищи. Наверняка они от шока просто онемели. Первой обрела дар речи патофизиолог.
— М-мы... то есть я хотела сказать — все разумные существа, которые нам известны, хоронят своих мертвых, или сжигают их, или обходятся с ними как-то иначе, но никогда и никто не употребляет мертвецов в пищу.
— И очень глупо делают! — фыркнула Таусар. — Выбрасывать столько еды! На Вемаре мы себе не можем позволить такой расточительности. Мы чтим и помним наших умерших, если они заслужили такое отношение своей жизнью, но, честно говоря, то, как кто-то прожил жизнь, никак не сказывается на его вкусе, конечно, если речь идет о вемарце или вемарке, умерших здоровыми. Мы, безусловно, не станем есть того, кто умер слишком давно или умер от болезни, а также того, в чьем теле имеются вредные вещества — такие, как суставы из металла или пластмассы. Но если мы уверены в том, что мясо не повредит нам, мы съедим что угодно. Я стара, и, наверное, плоть моя стала жесткой и жилистой, но она все равно питательна.
А самые лакомые, — продолжала рассказывать вемарка, — это малыши и подростки, погибшие от несчастного случая или на охоте...
Двери, ведущие в кухню, распахнулись, и на пороге появилась вемарка, окутанная облаками пара. За ее спиной трудились около стола еще двое. На всех троих красовались фартуки из тонкой ткани, первоначальную расцветку которой было трудно определить — настолько она была застирана. Первым обратилась к Гурронсевасу та вемарка, что открыла двери.
— Вы, видимо, один из чужеземцев, — сказала она. — Меня зовут Ремрат. Прошу, входите.
На миг Гурронсевасу показалось, что его шесть массивных ног вросли в пол и пустили там корни. Он вспомнил о том, что ему сказала Таусар.
«Главная повариха будет рада с вами познакомиться».