Галерея призраков

Роберт Льюис Стивенсон Остров Голосов

Кеола женился на Лехуа, дочери Каламаке, мудреца из Молокая, и стал жить вместе с отцом жены. Не было на островах человека более знающего, чем этот пророк. Он умел читать по звездам, он умел общаться с богами с помощью тел умерших и злых сил, он отваживался уходить один в самые высокие горы и в места, где жили гоблины, и расставлял там ловушки, в которые попадали духи древних.

По этой причине во всем королевстве Гавайи не было другого человека, к которому бы чаще обращались за советами. Предусмотрительные и осторожные люди покупали, продавали, женились и планировали свое будущее, руководствуясь его рекомендациями; даже сам король дважды приглашал его в Кона для поисков сокровищ Камехамеха. И никого не боялись на островах больше, чем его. Ибо одних врагов его внезапно поражали тяжелые и неизлечимые болезни, вызванные его заклинаниями, а другие и вовсе исчезали бесследно, и никому не удавалось отыскать даже их костей. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Рассказывали, что видели его по ночам над горами, когда он шагал по ним, переступая с одной скалы на другую. Видели его гуляющим и в лесах, когда голова и плечи его возвышались над деревьями.

Облик Каламаке был странным и непривычным. Он происходил из самых достойных родов Молокая и Мауи, отличавшихся чистотой крови, и, несмотря на это, кожа его была белее, чем у любого чужеземца, волосы его были цвета высушенной травы, а благодаря глазам его, красным и незрячим, возникла популярная на островах поговорка: «Слепой, как Каламаке, способный видеть завтрашний день».

Обо всех деяниях своего тестя Кеола знал только то, что говорили другие, кое в чем он его сам подозревал, а остальное просто игнорировал. Одно только постоянно беспокоило его. Каламаке никогда не скупился, покупая себе еду, питье или одежду, и всегда расплачивался за покупки новенькими блестящими долларами. Еще одна популярная поговорка Восьми островов гласила: «Яркий, как доллары Каламаке». Однако он ничего не продавал, не выращивал и не брал взаймы, а той платы, которую он иногда получал за проведение магических ритуалов, было явно недостаточно, чтобы объяснить, откуда у него такое количество серебряных монет.

Однажды случилось так, что жена Кеолы отправилась в гости на подветренную сторону острова, а мужчины собирались выйти в море на рыбалку. Однако Кеола был настолько ленив, что предпочитал лежать на веранде и наблюдать, как волны прилива разбиваются о берег, и слушать птичьи крики над скалами. Как всегда, одна мысль одолевала его — навязчивая мысль о блестящих долларах. Ложась спать, он задумывался, откуда у тестя так много денег, просыпаясь, терялся в догадках, почему они всегда такие новые, и никогда эти мысли не покидали его голову. Но в этот день, решил Кеола, он обязательно проникнет в тайну своего тестя. Дело в том, что накануне он обнаружил место, где Каламаке хранит свои сокровища, и этим местом был запиравшийся на ключ сундук у стены большой комнаты, стоявший под портретом Камехамеха Пятого и фотографией королевы Виктории в короне. И уже следующей ночью Кеола нашел способ заглянуть в сундук и обнаружил в нем мешок, но тот оказался пустым. А это был день прибытия парохода, он уже видел дымок, курившийся над Калаупапой; скоро пароход причалит к пристани, и с него сойдут купцы с товарами и разложат копченую лососину, джин и все те роскошные безделушки, которые так любит Каламаке.

«Если он сегодня найдет деньги, чтобы расплатиться за свои покупки, — подумал Кеола, — я буду наверняка знать, что этот человек — колдун, и доллары он достает из кармана самого дьявола».

Пока он думал так, за спиной у него возник тесть, лицо которого было серьезным и озабоченным.

— Это пароход? — спросил он.

— Да, — ответил Кеола. — Сначала он зайдет в Пеле-куну, а потом будет здесь.

— Что ж, времени у нас осталось немного, — сказал Каламаке. — Я посвящу тебя в свою тайну, Кеола, так как более достойного помощника мне уже не найти. Следуй за мной в дом.

Вдвоем вошли они в богато обставленную комнату. Стены ее были оклеены обоями и увешаны картинами, здесь же стояли кресло-качалка, письменный стол и диван в европейском стиле. Полки были полны книг, посреди стола лежала семейная Библия, а у дальней стены располагался запиравшийся на ключ сундук, так что любой вошедший сюда сразу видел, что живут здесь люди состоятельные.

Каламаке приказал Кеоле закрыть ставни на окнах, а сам тем временем запер все двери и отомкнул замок на крышке сундука. Затем достал из сундука два ожерелья с амулетами и ракушками, пучок сухих трав, сухие листья деревьев и зеленую пальмовую ветвь.

— То, что я собираюсь сделать, — сказал он, — превосходит все известные тебе чудеса. Наши предки обладали большой мудростью, им по силам были многие изумительные деяния, одно из которых ты сейчас увидишь. Но это чудо они могли совершать только под покровом ночной темноты, при свете звезд и в пустыне. Я же повторю его в собственном доме средь белого дня.

Сказав так, он спрятал Библию под диванную подушку, тщательно укрыв ее со всех сторон, достал из сундука коврик удивительно тонкого плетения и высыпал травы и листья в оловянную миску. Затем они с Кеолой надели ожерелья и стали друг напротив друга на противоположных углах коврика.

— Время пришло, — молвил колдун. — Ничего не бойся.

С этими словами он поднес огонь к травам и принялся бормотать заклинание, помахивая пальмовой ветвью. Ставни на окнах были закрыты, и потому света в комнате почти не было, но вскоре травы разгорелись, пламя полыхнуло из них яркими языками, комната озарилась дрожащими сполохами, от трав поднялся дым, от которого у Кеолы закружилась голова и потемнело в глазах, а в ушах звучало монотонное бормотание Каламаке. Вдруг по коврику, на котором они стояли, пробежала дрожь, быстрая, как молния. В то же мгновение комната исчезла, исчез и весь дом, и Кеола едва не задохнулся от удивления. Тонны солнечного света ворвались через глаза в его голову, и он вдруг понял, что стоит на берегу океана под палящим солнцем, а у ног его ревет могучий прибой. Они с колдуном все так же стояли на коврике, не в силах произнести ни слова, и только смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами и проводили ладонями по утомленным лицам.

— Что это было? — воскликнул Кеола, первым пришедший в себя, потому что был моложе. — Я уже подумал, что умер!

— Не имеет значения, — тяжело дыша, ответил Каламаке. — Дело сделано.

— Но, ради всего святого, где мы находимся? — спросил Кеола.

— Это праздный вопрос, — произнес колдун. — Мы явились сюда не из простого любопытства, и потому нам пора приниматься за дело. Пока я отдышусь, ты иди к границе леса и принеси мне такие-то и такие-то травы и листья такого-то и такого-то дерева, которые ты найдешь растущими там в изобилии. По три горсти каждых будет достаточно, но поторопись! Мы должны вернуться домой до прибытия корабля, иначе наше отсутствие может показаться подозрительным. — И он опустился на песок, стараясь восстановить дыхание.

Кеола пошел по сверкающему песку берега, глядя на разбросанные тут и там раковины и думая про себя: «Как же мне узнать, где находится этот берег? Тогда бы я мог вернуться сюда и собрать раковины».

Прямо перед ним высоко к небу простиралась стена густо растущих пальм. Эти пальмы не были похожи на те, что росли на Восьми островах, они были высокими, свежими и восхитительными, их огромные резные листья так и манили под свою сень, и Кеола снова подумал: «Как странно, что раньше я никогда не видел эту рощу. Нужно будет вернуться сюда, когда станет теплее, и поспать в их тени». И еще он подумал: «А ведь как тепло вдруг стало!» На Гавайях в это время была зима, и воздух даже днем оставался прохладным. И опять подумал Кеола: «А где же серые горы? Где та высокая скала, поросшая лесом, и почему не слышно щебета птиц?» И чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что он понятия не имеет, на котором из островов они оказались.

Нужная ему трава росла у границы рощицы, где та подступала к берегу, а деревья находились немного поодаль. Собрав траву и направившись к дереву, Кеола вдруг увидел молодую девушку, на которой не было ничего, кроме набедренной повязки из листьев.

«Вот так-так! — подумал Кеола. — Не слишком большое внимание обращают они на одежду в этой части острова!» Он замер, ожидая, что она обнаружит его присутствие и убежит, но, увидев, что она по-прежнему продолжает смотреть прямо перед собой, шагнул вперед и громко откашлялся. Девушка в испуге подпрыгнула. Лицо ее побледнело, она принялась озираться по сторонам, бросая влево и вправо встревоженные взгляды. Но куда бы она ни смотрела, взгляд ее ни разу не задержался на Кеоле.

— Добрый день, — проговорил он. — Не нужно меня так бояться, я вас не съем. — Но едва он успел открыть рот, как девушка исчезла в густом кустарнике.

«Как-то странно она себя ведет», — подумал Кеола и бросился за ней в погоню.

Преследуя ее, он слышал, как она кричит на каком-то чужом языке, который не использовался на Гавайях, однако многие слова в нем были гавайскими, и Кеола догадался, что она зовет своих соплеменников и хочет предупредить их. И вскоре он увидел много бегущих людей — мужчины, женщины, дети бежали одной большой толпой и кричали, как будто спасаясь от лесного пожара. Тогда ему стало страшно, и он вернулся к Каламаке, принеся тому листья. И рассказал тестю о том, свидетелем чего был.

— Не обращай на них внимания, — ответил Каламаке. — Это не более чем тени и видения. Они исчезнут, и мы забудем о них.

— Мне показалось, что никто из них меня не видел, — сказал Кеола.

— Никто тебя и не видел, — подтвердил колдун. — Магия дала нам возможность ходить перед ними под яркими лучами солнца и оставаться невидимыми. Но они могут нас слышать, поэтому нужно говорить тихо, как это делаю я.

Говоря это, он выложил вокруг коврика кольцо из камней и в середину его высыпал листья.

— Теперь твоей задачей будет, — сказал он, — поддерживать огонь и медленно подкармливать его листьями. Пока они будут гореть, что продолжится совсем недолго, я должен буду выполнить свою миссию, и до того как пепел почернеет, тот же порошок, что принес нас сюда, вернет нас и обратно. Приготовься же поджечь листья и позови меня вовремя, чтобы я успел вернуться до того, как они догорят.

Как только листья занялись пламенем, колдун, подобно оленю, выпрыгнул из круга и стал бегать по берегу, как гончая после купания. На бегу он то и дело останавливался и подбирал раковины, и Кеоле казалось, что те ярко вспыхивают, когда Каламаке прикасается к ним. Листья горели ярким пламенем, быстро пожиравшим их, и вскоре у Кеолы осталась лишь одна горсть, а колдун, занятый сбором раковин, был далеко.

— Сюда! — крикнул Кеола. — Сюда! Листья уже почти догорели!

Услышав его, Каламаке повернулся, и если раньше он бежал, то теперь, казалось, он летел. Но как бы быстро он ни приближался, листья догорали быстрее. Пламя уже готово было погаснуть, когда Каламаке совершил последний отчаянный прыжок и приземлился на коврик. Поток воздуха, возникший при его прыжке, задул костер, и вместе с огнем исчезли и берег, и солнце, и море, и вновь они оказались в полумраке комнаты, окна которой были закрыты ставнями, и стояли в ней потрясенные и ослепленные, а на коврике между ними лежала внушительная кучка сверкающих долларов. Кеола подбежал к окну и распахнул ставни — пароход, плавно качаясь на волнах, уже подходил к пристани.

В тот же вечер Каламаке отвел своего зятя в сторону и вручил ему пять долларов.

— Кеола, — сказал он, — если бы ты был мудр, в чем я очень сомневаюсь, то решил бы, что весь сегодняшний день проспал на веранде и все, что видел сегодня, тебе только приснилось. Часто повторять одно и то же я не люблю, так что запомни: в помощники я беру только тех, у кого короткая память.

Ни слова больше не сказал Каламаке, никогда больше не возвращался он к событиям того дня. Но Кеола не переставал думать о них, и если раньше он был просто ленив, то теперь он и вовсе не хотел ничего делать.

«Почему я должен работать, — думал он, — если мой тесть умеет делать доллары из морских раковин?»

Очень скоро деньги, полученные им от Каламаке, закончились. Он быстро растратил их на красивые одежды. И это опечалило его.

«Лучше бы я купил концертину, — думал он, — и тогда бы я мог целыми днями наслаждаться музыкой». И его недовольство тестем постепенно становилось все больше.

«У этого человека душа собаки, — думал Кеола. — Он может собирать доллары на берегу, когда ему это заблагорассудится, а я должен мучиться без концертины! Но это ему даром не пройдет, я уже не ребенок, я такой же хитрый, как он, и знаю его тайну!» Подумав так, он пошел к своей жене Лехуа и пожаловался на обращение с ним ее отца.

— Я бы на твоем месте не трогала его, — ответила Лехуа. — Он очень опасный человек, если идти ему наперекор.

— Я его не боюсь! — воскликнул Кеола. — Я могу справиться с ним в два счета! Я заставлю его сделать так, как хочу! — И он рассказал Лехуа о долларах.

Однако жена его только покачала головой.

— Можешь поступать, как знаешь, — сказала она, — но если ты будешь перечить моему отцу, с тобой произойдет что-то ужасное. Вспомни того-то и того-то; вспомни Хуа, который заседал в Палате представителей и каждый год ездил в Гонолулу, а потом исчез, и никто не смог найти даже его останков. Вспомни Камау, которого болезни истощили до неузнаваемости, и теперь жена легко поднимает его одной рукой. Кеола, для моего отца ты не страшнее младенца, если он захочет, то возьмет тебя двумя пальцами и съест, как креветку.

В действительности Кеола очень боялся Каламаке, но он был тщеславен, и эти слова жены только распалили его.

— Очень хорошо! — воскликнул он. — Если ты обо мне такого мнения, то я докажу тебе, как глубоко ты заблуждаешься. — И, резко развернувшись, он решительно направился в комнату к тестю.

— Каламаке, — сказал он, — я хочу концертину.

— В самом деле? — спросил Каламаке.

— Да, — ответил он. — Скажу тебе больше — я очень серьезно настроен иметь ее. Человек, собирающий доллары на берегу океана, вполне может позволить себе концертину.

— А я никогда и не подозревал, что ты такой смелый, — проговорил колдун. — Я всегда считал тебя инертным и бесполезным сопляком и теперь не нахожу даже слов, чтобы описать тебе, как я рад, что ошибался. Теперь мне начинает казаться, что я нашел достойного помощника и продолжателя своего трудного дела. Концертину, говоришь? Что ж, у тебя будет лучшая концертина во всем Гонолулу. Сегодня же, как только стемнеет, мы с тобой отправимся за деньгами.

— Опять на тот берег? — спросил Кеола.

— Нет-нет! — ответил Каламаке. — Пора познакомить тебя с более серьезными тайнами. В прошлый раз я учил тебя собирать раковины, а теперь я покажу тебе, как ловить рыбу. Ты достаточно силен, чтобы спустить на воду лодку Пили?

— Думаю, что да, — сказал Кеола. — Но почему мы не можем отправиться на своей лодке, которая уже на воде?

— На это у меня есть свои причины, о которых тебе станет известно раньше, чем взойдет солнце, — ответил Каламаке. — Лодка Пили лучше подходит для моих целей. Так что, если не возражаешь, встретимся после наступления сумерек. А пока давай займемся своими делами и не будем посвящать в нашу тайну остальных членов семьи.

Слова Каламаке казались Кеоле слаще меда, и он едва мог сдержать охватившую его радость.

«Я бы давно уже мог получить свою концертину, — думал он, — если бы раньше повел себя чуть смелее».

Увидев, что Лехуа плачет, он чуть было не рассказал ей, что дела его идут лучше прежнего.

«Нет, — подумал он, — не буду торопиться, подожду, пока не куплю концертину. Посмотрим тогда, что она скажет. Наверное, поймет, наконец, какой умный муж ей достался».

Как только стемнело, тесть и зять спустили лодку Пили на воду и подняли парус. Перед ними простирался безбрежный океан, с суши дул сильный ветер, и лодка, легкая и быстрая, стремительно неслась вперед, рассекая волны. Колдун взял с собой фонарь, который он теперь зажег и держал за кольцо, просунув в него палец. Они сидели на корме, курили сигары и беседовали, как два друга, о волшебстве и о тех огромных деньгах, которые это волшебство им подарит, и что они купят на них сначала, и что — потом, и Каламаке разговаривал с Кеолой, как с родным сыном.

Вскоре он огляделся вокруг, запрокинув голову, посмотрел на звезды, бросил взгляд на теперь уже далекий остров, казавшийся на треть погруженным в море, и решил, что они прибыли на место.

— Смотри! — сказал он. — Молокай остался далеко позади, Мауи похож на легкое облачко, а по этим трем звездам я вижу, что мы находимся там, где нужно. Эта часть океана называется морем Мертвых. Под нами расположено самое глубокое место всего океана, а дно его покрыто костями утопленников, там же в потаенных норах живут боги и гоблины. Морское течение, направленное на север, здесь быстрее, чем может двигаться акула, и любого человека, упавшего в этом месте с корабля, унесет в открытый океан раньше, чем он успеет опомниться. Вскоре несчастный выбьется из сил и опустится на дно, и кости его улягутся рядом с остальными, и боги сожрут его душу.

Страх охватил Кеолу от этих слов, а когда он всмотрелся в Каламаке при свете звезд и фонаря, ему показалось, что колдун изменился.

— Тебе нехорошо? — опасливо спросил Кеола.

— Мне очень хорошо, — ответил колдун, — а вот кое-кому здесь скоро станет совсем нехорошо.

Сказав это, он схватил фонарь иначе, и палец, просунутый в кольцо, стал на глазах распухать, кольцо лопнуло, вся рука колдуна принялась расти и вскоре вытянулась длиннее дерева.

При виде этого ужас охватил Кеолу, он закричал и закрыл лицо руками. Но Каламаке поднял фонарь еще выше.

— Смотри мне в лицо! — приказал он, и вот уже голова его стала больше бочки, и он все рос и рос, подобно туче, расползающейся по горе, и Кеола кричал от страха, скорчившись у самых его ног, и лодка продолжала нестись вперед в бескрайнее море.

— А теперь, — воскликнул колдун, — что теперь ты думаешь о своей концертине? Может быть, ты уже согласен на флейту? Нет? Но мне уже все равно, потому что я больше не хочу терпеть тебя в своей семье. А теперь, пожалуй, я сойду с этой утлой лодчонки, потому что она стала для меня слишком тесной, и мне кажется, что морская пучина вот-вот поглотит ее.

С этими словами он выпрыгнул из лодки. Не успели ноги колдуна коснуться воды, как в мгновение ока он вырос в тридцать, нет, в сорок раз и ступил на дно, и грудь его оказалась на уровне воды, а голова и плечи возвышались над морем, подобно острову, и морские волны бились о его могучий торс, как о скалы, и разлетались в стороны, рассыпаясь брызгами. Лодка продолжала лететь на север, но он протянул руку, взял ее двумя пальцами и сломал, как печенье, и Кеола выпал в море. Каламаке сжал кулак и раздавил в крошки хрупкие доски лодки, а потом зашвырнул их далеко в океан.

— Прошу прощения, но мне придется забрать фонарь, — сказал колдун, — потому что впереди у меня дальний путь, земля неблизко, дно моря неровно, и я уже чувствую, как кости царапают мне подошвы.

Он развернулся и пошел прочь громадными шагами, и Кеола, опускаясь на волнах, думал, что никогда уже его не увидит, но когда волна подбрасывала его вверх, он снова и снова видел огромную фигуру своего тестя, который стремительно удалялся, держа фонарь высоко над головой и рассекая морскую гладь могучей грудью.

Ни одного островка не было видно поблизости, и Кеолу охватил такой ужас, какой прежде не был знаком ему. Он пытался плыть, но был похож на щенка, которого бросили в воду, чтобы утопить. Он барахтался в воде и шлепал по ней руками, не имея представления, в какую сторону направиться. Перед глазами его продолжал стоять неимоверно раздувшийся и выросший колдун, и его лицо, огромное, как гора, и его плечи, широкие, как остров, о которые бессильно разбивались океанские волны. Иногда он вспоминал о концертине, и тогда стыд охватывал его, а когда он представлял себе кости утопленников на дне океана, то все его существо окутывал страх.

Вдруг он заметил какой-то темный силуэт, который, мерно покачиваясь на волнах, закрывал собой звезды. Этот силуэт медленно приближался и увеличивался, и, наконец, до Кеолы донеслись звуки человеческой речи. Он громко закричал, и голоса ответили ему, и через мгновение над ним навис выпуклый борт корабля, поднимавшийся и опускавшийся вместе с волнами. Обеими руками он вцепился в сброшенные ему канаты, и в следующую секунду сильные руки выдернули его из ревущей воды и опустили на палубу.

Его накормили и переодели в сухое, его расспросили, как он оказался там, где его нашли, и не был ли маяком Лае о Ка Лаау тот свет, который они видели. Но Кеола знал, что белые люди — все равно что малые дети, они верят только в свои истории, поэтому о себе он мог рассказывать им все что угодно, а что касается света, который на самом деле был фонарем Каламаке, то Кеола сказал, что никакого света он не видел.

Корабль оказался шхуной, направлявшейся в Гонолулу, чтобы забрать там товары и развезти их по мелким островам, и только по счастливой для Кеолы случайности они подобрали его, потому что разыскивали своего матроса, смытого волной с бушприта. Кеоле неожиданно повезло. Он не горел желанием возвращаться на Восемь островов. Молва распространяется быстро, и нет для людей более приятного занятия, чем узнавать и передавать новости, так что если бы он даже и спрятался на северной оконечности Кауаи или на южной оконечности Кау, колдуну не потребовалось бы и месяца, чтобы выведать его местонахождение, и тогда его ждала бы неминуемая смерть. Поэтому он принял единственное разумное в его положении решение и нанялся матросом на место утонувшего члена команды.

В определенном смысле жизнь на корабле его очень даже устраивала. Кормили там на удивление обильно и вкусно, каждый день давали печенье и соленое мясо, дважды в неделю угощали гороховым супом и пудингом из муки и жира, и Кеола быстро растолстел. Капитан оказался человеком весьма покладистым, да и вся команда была вполне сносной.

Единственным, кому никак не мог угодить Кеола, был помощник капитана. Стоило ему увидеть новичка, как он начинал бранить его и избивать, и случалось такое по поводу и без повода каждый день. Удары его были очень болезненными, потому что помощник капитана отличался завидной силой, а слова его были очень оскорбительными, особенно для Кеолы, который воспитывался в приличной семье и с детства привык к уважительному к себе отношению. И хуже всего было то, что как только Кеола устраивался спать, тут же появлялся помощник капитана и набрасывался на него, нещадно лупя канатом. В конце концов Кеола устал с этим мириться и решил бежать с корабля.

Они находились в месяце пути от Гонолулу, когда впереди показалась земля. Ночь стояла как никогда звездная, небо было чистым, а море спокойным, когда с наветренного борта возник остров — узкая ленточка пальм, казалось, поднималась прямо из воды. Капитан и его помощник долго рассматривали остров в бинокль, называли его по имени и разговаривали о нем, и Кеола, стоявший в это время за штурвалом, оказался свидетелем их беседы. Как выяснилось, с этим островом торговля не велась. Капитан считал, что там вообще никто не живет, однако его помощник придерживался другого мнения.

— Наплевать мне, что сказано в атласе, — заявил он. — Я уже как-то проходил мимо этого острова на «Юджинии». Точно такая ночь, как сегодня, была. И они рыбачили вдоль всего побережья с факелами, так что огней там было не меньше, чем в городе.

— Ну что ж, — отозвался капитан, — берег там крутой, и это хорошо. Согласно картам, рифов там нет, поэтому мы просто обогнем его с подветренной стороны. Эй, ты, хватит мечтать, держи штурвал крепче! — прикрикнул он на Кеолу, который прислушивался настолько внимательно, что забыл об управлении.

И помощник капитана с готовностью набросился на Кеолу, пообещав с помощью каната научить его правильно и быстро выполнять команды.

А потом капитан с помощником ушли с палубы, и Кеола остался один.

«Этот остров вполне для меня подходит, — подумал он. — Если торговые суда не заходят сюда, то и помощник капитана здесь никогда не появится. Что же касается Каламаке, то так далеко даже он не сможет забраться».

Подумав так, он стал подводить шхуну все ближе и ближе к берегу. Это приходилось делать очень осторожно, потому что главная проблема с белыми — и в первую очередь с помощником капитана — в том, что никогда не знаешь, чего от них ожидать. Они или спят очень чутко, или притворяются, но стоит только чуть хлопнуть парусу, как они тут же будут на ногах и набросятся на бедного рулевого со своими канатами. Поэтому Кеола подводил шхуну к острову очень медленно. Скоро земля была уже почти у самого борта корабля, и стал отчетливо слышен плеск волн, разбивавшихся о скалистый берег острова.

В этот момент на палубе внезапно появился помощник капитана.

— Ты что делаешь?! — заревел он. — Хочешь выбросить корабль на берег?!

И он бросился к Кеоле, но тот уже перемахнул через леер и прыгнул в усыпанное отражениями звезд море. Когда Кеола снова вынырнул на поверхность, он увидел, что шхуна легла на свой прежний курс. У штурвала стоял сам помощник капитана и осыпал беглеца отборными проклятиями. Море с подветренной стороны было спокойным и теплым, у Кеолы с собой был матросский нож, так что он мог не бояться акул. Прямо перед ним стена деревьев расступалась; в этом месте в берегу была глубокая выемка, подобная входу в гавань, и приливные волны легко и быстро вынесли Кеолу на сушу. Секунду назад ему казалось, что до берега еще далеко, и вот он уже качается на волнах мелководья, окруженный со всех сторон кольцом земли, поросшей высокими пальмами. Кеола был очень удивлен, потому что оказался на острове, о котором прежде никогда не слышал.

Время, которое провел Кеола на этом острове, можно разделить на две части — когда он жил там один и когда жил с племенем. Сначала он все обыскал, но никого не обнаружил; нашел только деревушку из нескольких хижин и остатки костров. Но угли в них были холодными, давно залитыми дождями, а некоторые хижины были перевернуты ураганными ветрами. В этой деревушке он и поселился. Он изготовил палочку для добывания огня, крючок из раковины, ловил рыбу и готовил ее на костре, забирался на пальмы за зелеными кокосами и пил их сок, потому что пресной воды на острове не было. Дни его тянулись долго, а ночи были полны страха. Из скорлупы кокосового ореха он сделал лампу, добыл масло из спелого плода и скрутил фитиль из его волокон, а когда наступали сумерки, он прятался в своей хижине, Зажигал лампу и лежал без сна до самого утра. Много раз он думал, что лучше бы утонул тогда в океане и теперь кости его перекатывались бы по дну морскому вместе с остальными.

Все это время он провел на внутренней части острова, так как хижины стояли на берегу лагуны, и пальмы здесь были самые плодородные, и рыба в лагуне водилась в изобилии. На другую же сторону острова он сходил лишь однажды и, только раз взглянув на спускавшийся к океану берег, тут же в смятении вернулся обратно. Потому что и яркий песок, и разбросанные повсюду раковины, и палящее солнце, и шумный прибой — все это показалось ему удивительно знакомым.

«Этого не может быть, — думал он. — Но как все же похоже! И как же мне узнать правду? Эти белые моряки, должно быть, только притворялись, что знают, куда плывут, а на самом деле… Мы, наверное, сделали круг по океану, и теперь я нахожусь совсем недалеко от Молокая, и это, видимо, тот самый берег, где мой тесть собирал доллары».

После этого он решил быть благоразумным и не покидал больше своей части острова.

Прошел, наверное, целый месяц, когда на остров прибыли его жители — на шести больших, до отказа заполненных лодках. Это были представители удивительной расы, они разговаривали на странном языке, не на том, которым пользуются на Гавайях, но многие слова звучали знакомо, и потому понять их было нетрудно. Мужчины племени были очень приветливыми, а женщины — доброжелательными. Они приняли Кеолу в свое племя, построили ему дом и дали ему жену, но более всего удивляло его то, что его никогда не посылали на работы с другими молодыми мужчинами.

Теперь жизнь Кеолы разделилась на три периода. Первым был период большой печали, а затем наступил период большого веселья. Последним же был третий период, когда Кеола стал самым несчастным человеком четырех океанов.

Причиной большой печали его была девушка, которую он взял в жены. Он мог сомневаться по поводу самого острова, он мог сомневаться по поводу языка, на котором разговаривало племя, потому что слышал его совсем недолго, когда был здесь с колдуном на коврике. Но все его сомнения были развеяны женой, ибо она оказалась той самой девушкой, которая в тот раз с криками спасалась от него бегством в лесу. Значит, пуститься в это утомительное странствие, спасаясь от колдуна, было все равно что вернуться на Молокай: ведь он оставил и дом, и жену, и друзей только ради того, чтобы избежать мести своего врага. А это место оказалось охотничьими угодьями колдуна, где он обладает способностью разгуливать невидимым. В этот период своей жизни Кеола старался держаться поближе к лагуне и не покидать без необходимости свою хижину.

Причиной веселья второго периода были разговоры Кеолы с женой и вождями островного племени. Сам Кеола говорил мало. Он не мог быть до конца уверенным в своих новых друзьях, потому что их вежливость казалась ему подозрительной, ибо, познакомившись ближе с коварством своего тестя, он стал человеком куда более осторожным. О себе он им ничего не рассказывал, назвал только свое имя и сказал, что прибыл он с Восьми островов, поведал о королевском дворце в Гонолулу и прихвастнул, что был лучшим другом короля и миссионеров. Но сам задавал много вопросов и многое узнал.

Он узнал, что остров, на котором оказался, назывался островом Голосов. Он принадлежал племени, но жили они большей частью на другом острове, в трех часах плавания к югу. Там был их дом, там были их постоянные хижины, и это был богатый остров, там у них были куры и свиньи, торговые корабли часто заходили туда, привозя ром и табак. Именно на тот остров пришла шхуна после того, как Кеола сбежал с нее, и именно там умер помощник капитана. Как оказалось, ко времени прибытия шхуны на острове начался мертвый сезон — рыба в его лагуне стала ядовитой, и любой, съевший ее, мгновенно распухал и умирал. Помощнику капитана рассказали об этом. Он видел, как готовятся лодки к отплытию, потому что на этот период племя всегда покидало свой остров и перебиралось на остров Голосов, но он был глупцом, как все белые люди, и верил только в собственные истории, поэтому он поймал одну из ядовитых рыб, приготовил ее, съел, распух и умер.

Что же касается острова Голосов, то большую часть года он оставался необитаемым. Только изредка причаливали к нему одинокие лодки, чтобы пополнить запасы копры, а в мертвый сезон, когда рыба на их острове становилась ядовитой, сюда перебиралось все племя. Имя свое остров получил благодаря чудесному свойству — казалось, что все его морское побережье заселено невидимыми демонами, которые днем и ночью переговариваются между собой на странных и непонятных языках. Днем и ночью по всему побережью то разгорались, то затухали маленькие костерки, и ни один человек не мог понять причины этих удивительных явлений. Кеола спросил, не происходит ли то же самое на том острове, где они живут постоянно, и ему ответили, что нет, такого не бывает больше нигде, ни на одном из сотен островов, разбросанных по бескрайнему океану. Этот диковинный феномен присущ лишь острову Голосов. Ему также рассказали, что костры и голоса бывают только на морском побережье и у обращенной к морю кромки леса; а у лагуны можно прожить хоть две тысячи лет и ни разу не услышать голосов и не увидеть костров, да и у моря демоны не причиняют людям вреда, если не вмешиваться в их дела. Только однажды вождь племени метнул копье в сторону голосов и той же ночью упал с пальмы и погиб.

Услышав все это, Кеола призадумался. Он понял, что окажется в недосягаемости от колдуна, когда племя вернется на главный остров, ему и сейчас ничего не грозило, нужно было только оставаться у лагуны, однако он хотел получить гарантии своей безопасности. Поэтому он рассказал верховному вождю, что был однажды на острове, отличавшемся такой же особенностью, и население этого острова нашло способ, как избавиться от напасти.

— В зарослях кустарника того острова росли определенные деревья, — сказал он, — и демоны собирали с них листья. Поэтому живший на острове народ срубил все деревья, влекущие демонов, и те перестали посещать остров.

Его спросили, что же это были за деревья, и он указал на дерево, листья которого собирал для Каламаке. Очень трудно было поверить вождям в правдивость его слов, но сама идея показалась им весьма заманчивой. Каждую ночь собирался совет старейшин и обсуждал, что предпринять племени, но верховный вождь — человек достаточно храбрый — серьезно опасался последствий и каждый раз напоминал совету о том вожде, который метнул копье в сторону голосов и был за это убит. И этот пример удерживал совет от принятия окончательного решения.

Хотя Кеоле и не удалось убедить вождей уничтожить деревья, он чувствовал, что относиться к нему продолжают со всем почтением, и начал жить в свое удовольствие. Он был добр и внимателен к своей жене, и вскоре девушка полюбила его всем сердцем. Однажды, войдя в хижину, он увидел, что она горько плачет.

— Что случилось с тобой? — спросил Кеола.

Она ответила, что все в порядке.

Но той же ночью она разбудила его. Лампа горела очень тускло, но Кеола разглядел, что лицо его жены печально.

— Кеола, — сказала она, — приложи ухо к моим губам, потому что я буду говорить шепотом и хочу, чтобы никто не слышал меня, кроме тебя. За два дня до того, как лодки начнут готовить к отплытию, уйди на морское побережье острова и спрячься там в густом кустарнике. Мы с тобой должны выбрать место заранее и отнести туда еду. Каждый вечер я буду подходить к твоему укрытию и петь песни. А когда в один из вечеров ты не услышишь моей песни, то поймешь, что мы покинули остров, и сможешь тогда выйти.

Сердце Кеолы замерло в груди.

— Но почему? — воскликнул он. — Я не могу остаться здесь и жить один среди демонов. Я не хочу оставаться на этом острове. Я сгораю от нетерпения, мечтая побыстрее убраться отсюда.

— Ты не сможешь покинуть этот остров живым, мой дорогой Кеола, — продолжала девушка. — Я открою тебе правду: мы — людоеды, но это держится в строжайшей тайне. Тебя убьют и съедят перед отплытием, а потом мое племя отправится на главный остров, куда приходят торговые корабли и где в доме с верандой живет белый купец. О, если бы ты знал, какое это прекрасное место! У этого купца бочки, полные муки, а однажды в лагуну заходил французский военный корабль, и всех тогда угощали вином и печеньем. О, мой бедный Кеола, как бы я хотела взять тебя с собой! Потому что любовь моя к тебе велика, а это место — самое прекрасное на земле, за исключением Папите.

Так стал Кеола самым несчастным человеком четырех океанов. Он и раньше слышал рассказы о людоедах с южных островов, и всегда при мысли о них его охватывал ужас, но теперь ему пришлось самому встретиться с ними. От путешественников он знал об обычаях людоедов и о том, что если они собираются съесть кого-то, то сначала откармливают свою жертву и заботятся о ней, как мать о ребенке. И тогда он понял, что и с ним происходило именно это, что поэтому ему построили хижину, поэтому его кормили и освобождали от всех работ и поэтому даже старейшины и вожди племени относились к нему как к самому уважаемому человеку. Он лег в постель и стал оплакивать свою судьбу, заранее представляя, как плоть его отделяют от костей.

На следующий день люди племени, как обычно, вели себя с ним учтиво и предупредительно. Выражения их были очень изысканны, они читали прекрасные стихи и много шутили за едой. Но Кеола уже не мог ни есть, ни спокойно слушать все что они говорили. Он видел перед собой только их белые сверкающие зубы, и его сразу начинало тошнить. А когда они закончили есть, он ушел в кусты и рухнул там как мертвый.

На следующий день все повторилось, и тогда жена подошла к нему.

— Кеола, — сказала она, — если ты не будешь есть, то тебя убьют и сварят уже завтра. Старейшины уже обсуждают это с вождями. Они думают, что ты заболел и можешь похудеть.

При этих словах Кеола вскочил на ноги вне себя от гнева.

— Так или иначе, меня ожидает неминуемая смерть! — воскликнул он. — Мне осталось только выбрать между демонами и океанской пучиной. И если мне суждено погибнуть, то пусть это свершится скорее! А если мне суждено быть съеденным, то пусть меня лучше съедят гоблины, а не люди! Прощай, — сказал он и, развернувшись, направился в сторону морского побережья.

Раскинувшееся под палящими лучами солнца, оно было пустынным. Ни единого человека не было на нем, только песок весь был покрыт отпечатками ног и вокруг раздавались голоса, громко и тихо, и то и дело вспыхивали и гасли маленькие костры. Все языки земли звучали тут — французский, голландский, русский, тамильский, китайский. Колдуны каждой части света нашептывали что-то в самые уши Кеолы. Он шел по берегу и видел, как исчезали раковины из-под самых его ног, но не видно было людей, подбиравших их. Пожалуй, сам дьявол не отважился бы прогуляться по этому берегу, но Кеола уже поднялся над своим страхом и жаждал смерти. Когда вспыхивали костры, он мчался к ним, подобно разъяренному быку. Бесплотные голоса призывали его со всех сторон, невидимые руки засыпали костры песком, и огонь гас прежде, чем он успевал подбежать к нему.

«Жаль, что Каламаке нет здесь, — думал он, — тогда бы я уже давно был мертв».

Устав от бесплодного бега, он сел на песок на границе леса и опустил голову на руки. А действо на берегу не прекращалось ни на минуту — бормотали голоса, загорались и гасли костры, исчезали раковины и тут же появлялись вновь прямо у него на глазах.

«Спокойный был день, когда я впервые посетил этот остров, — подумал он, — потому что ничего подобного тогда не происходило».

И голова его закружилась от мысли, что миллионы и миллионы долларов возникают сейчас на песке, что сотни и сотни колдунов собирают их на берегу и взлетают с ними в воздух выше и быстрее орлов.

«Как же я был глуп, когда думал, что все деньги печатаются на монетных дворах, — подумал он. — Теперь мне понятно, что все новенькие и блестящие монеты всех стран и народов появляются только из этих песков! Но какая теперь мне польза от этого знания?»

Но наконец усталость навалилась на него непосильной тяжестью, и Кеола погрузился в сон, позабыв и об острове, и обо всех своих печалях.

На следующий день ранним утром, когда солнце еще не успело взойти, его разбудил неожиданный шум. В страхе вскочил Кеола на ноги, думая, что племя людоедов застало его врасплох, но, как оказалось, он ошибся. Это кричали и вопили по всему берегу бестелесные голоса, и Кеоле казалось, что невидимые их обладатели проносятся мимо него и устремляются в глубь острова.

«Что же случилось?» — подумал Кеола. Ему стало ясно, что произошло нечто неожиданное, из ряда вон выходящее, потому что костры не загорались и раковины не исчезали, а только голоса, проносясь мимо, затихали вдали, и, судя по их тону, колдуны были очень разгневанны.

«Но гневаются они не на меня, — подумал Кеола, — потому что пробегают мимо и не останавливаются».

Как борзые собаки бегут на охоте друг за другом, как одна за другой мчатся на скачках лошади, как люди, будто подхваченные единым порывом, спешат посмотреть на бушующий пожар, наперегонки устремляясь к нему, так и Кеола поступил так, как совсем не собирался поступать, и не смог бы он ответить, почему сделал это, но он подскочил и побежал следом за голосами.

Он бежал и бежал, пока не увидел вдали колдовские деревья и не услышал яростные крики многих людей, с которыми вскоре смешались звонкие удары топоров. И тогда ясная мысль пронзила его мозг — он понял, что верховный вождь все же согласился с его предложением, что все мужчины племени отправились вырубать деревья и что слух об этом облетел всех колдунов, где бы они ни жили, и теперь колдуны со всего света бросились на защиту деревьев. Пройдя еще несколько шагов следом за голосами, он вышел к границе леса и в удивлении замер. Одно дерево уже лежало на песке, несколько других вот-вот готовы были упасть. Все племя собралось здесь. Одни стояли спиной к спине, тела других уже лежали бездыханными у ног живых, и все вокруг было залито кровью. Все лица были искажены гримасой ужаса, и это было неудивительно, учитывая, что весь воздух был пронизан резкими и истошными воплями колдунов.

Приходилось ли вам видеть ребенка, в одиночестве играющего с деревянной саблей, приходилось ли вам наблюдать, как он прыгает, уклоняется от воображаемых ударов и рассекает своим оружием воздух? Такое же зрелище представляли собой и людоеды, в панике оглядывавшиеся по сторонам, высоко поднимавшие свои топоры, размахивавшие ими, кричавшие, падавшие, сраженные ударами невидимых противников. Ибо не видели они тех, с кем сражаются, и только время от времени замечал Кеола меч без рук, внезапно возносившийся над своей жертвой и опускавшийся на нее, и тогда человек падал, разрубленный пополам, и душа его, освободившись от бренного тела, уносилась ввысь.

Некоторое время, застывший, как в трансе, наблюдал Кеола за происходящим, и вдруг ужас, холодный, как сама смерть, охватил его при мысли, что именно он в ответе за эту бойню. И в этот самый момент верховный вождь племени заметил его, и указал на него, и назвал его по имени. И все племя увидело его, и глаза их недобро сверкнули, и зубы их хищно клацнули.

«Слишком долго я здесь задержался», — подумал Кеола и без оглядки помчался прочь, не разбирая дороги.

— Кеола! — вдруг донесся до него из пустоты знакомый голос.

— Лехуа? Это ты? — воскликнул Кеола и стал лихорадочно оглядываться по сторонам, но нигде не видел жену.

— Я видела, как ты пробежал мимо, — ответил голос, — и звала тебя, но ты не услышал меня. Быстрее! Собирай листья и травы, у нас совсем мало времени!

— Ты прибыла сюда на коврике? — спросил он.

— Вот он, рядом с тобой, — сказала она. И он почувствовал ее ладонь у себя на руке. — Быстрее собирай листья и травы, пока отец не вернулся!

И Кеола побежал так, как никогда еще не бегал, он собирал колдовские листья и травы, а Лехуа направляла его, показывая, куда их складывать, затем она помогла ему встать на коврик и разожгла костер. Пока огонь разгорался, он продолжал прислушиваться к звукам битвы, доносившимся из леса, где насмерть сражались колдуны и людоеды. Невидимые колдуны ревели громче горных быков, а охваченные ужасом люди пронзительно визжали, расставаясь с жизнями. Кеола стоял у разгоравшегося костра и прислушивался, и дрожал от страха, и наблюдал, как невидимые руки Лехуа подсыпали листья и травы в огонь. Она добавляла их быстро, и пламя становилось все выше и уже обжигало Кеоле руки, а она торопилась и раздувала огонь своим дыханием. Наконец, сгорел последний лист, пламя опало, и в голове его прогремел взрыв, а в следующее мгновение Кеола и Лехуа были уже дома в своей комнате.

Теперь Кеола смог наконец увидеть свою жену, и он несказанно обрадовался этому, не меньше обрадовался он тому, что опять вернулся в свой дом в Молокае и что может посидеть с чашкой пои — следует заметить, что на борту корабля пои не подавали, не было его и на острове Голосов, — и что он благополучно вырвался из рук людоедов. Но один вопрос еще оставался нерешенным, и Лехуа с Кеолой в тревоге просидели всю ночь, обсуждая его. Вопрос был в том, останется ли Каламаке на острове. Если господь смилостивится над ними и не позволит колдуну покинуть остров, все будет в порядке, но если же он сумеет улизнуть оттуда и вернется в Молокай, то это будет самый черный день для его дочери и ее мужа. Они обсудили его способность увеличиваться в размерах, спрашивая друг друга, не сможет ли он пешком по океану добраться до Молокая. Теперь Кеола знал, где находится остров, — он располагался в Нижнем, или Опасном архипелаге. Они достали атлас и, измерив по карте расстояние до острова, пришли к выводу, что оно слишком велико, чтобы его без труда преодолел пожилой человек. Впрочем, когда дело касалось такого колдуна, как Каламаке, ни в чем нельзя было быть до конца уверенным, и после оживленных споров они пришли к выводу о необходимости посоветоваться с белым миссионером.

И Кеола без утайки рассказал миссионеру обо всем, что приключилось с ним. Миссионер очень разгневался на Кеолу за то, что тот взял себе вторую жену на острове, а по поводу остального заявил, что вообще не может понять, о чем Кеола толкует.

— Однако, — сказал он, — если ты считаешь, что деньги твоего тестя добыты неправедным путем, то я посоветую тебе пожертвовать некую сумму прокаженным и приходу. Что же касается твоего невероятного приключения, то лучше не распускай язык или даже забудь о нем.

После исповеди миссионер заявил в полицию Гонолулу, что, по всей вероятности, Каламаке и Кеола чеканили фальшивые монеты и не лишним будет проследить за ними.

Кеола и Лехуа воспользовались его советом и передали много долларов прокаженным и приходу. Не приходится сомневаться, что это был дельный совет, поскольку с тех пор о Каламаке никто не слышал. Но пал ли он в битве, защищая деревья, или по сей день бродит по острову Голосов — кто знает?