Гамбит искусного противника

Глава 9. Мат Легаля. Амелия

17; Июнь

Ужин проходит, как обычно, за исключением меня. Я не слушала о чем они говорят, полностью погрузившись в свои мысли. Подумать то мне было о чем, включая Алекса, но не ставя его во главу стола. Сегодня у меня были дела поважнее, чем сокрушаться над своими разбитыми иллюзиями, и наконец я замечаю, что на кухне стоит неприятная атмосфера. Все дело во мне, это тоже вполне очевидно, так как три пары глаз прикованы именно к моей персоне. Они сверлят, ждут, изучают, и мне это не нравится. Я делаю вид, что здесь есть только Крис, концентрируюсь на ней, потому что лишь она не выводит меня из себя, а наоборот тушит. Тем более ее вид заставляет меня перенаправить свое волнение в ее сторону: она вся на иголках, нервничает, вон ногти кусает, вместо того, чтобы есть свою порцию ароматной курицы и пюре. Тоже смотрит, ждет, может она что-то спросила? Я ничего не слышала и сейчас не знаю, что сказать, поэтому молчу. Недолго, каких-то пару мгновений ей хватает понять, что я снова все прохлопала, летая в облаках, поэтому Крис сама нарушает странную тишину, указав подбородком на мой телефон.

— У тебя телефон звонит.

Какая глупость. Как глубоко я погрузилась в свои переживания, если не слышу вибрации айфона, который лежит прямо перед моим носом? Опускаю глаза на экран, но уже через миг закатываю их и фыркаю, отпихнув мобильный подальше.

«Ли»

Наша фотка, когда она потащила меня мерить бальные платья для моего выпускного, так фальшива — на ней мы улыбаемся. Забавно получается, что на всех совместных фотках мы кажемся такими счастливыми, когда как в реальности все обстоит иначе. Нет, я ее, конечно, люблю и как Элай не спешу вычеркивать из списка приглашенных на семейные сборища, но…с ней всегда было и будет слишком неодназначно. У Лили свое понимание любви, как бы это печально не звучало, и оно гласит следующее: я тебя, конечно, люблю, но это только пока ты не влияешь на мою жизнь. Даже взять мой выпускной: на ней неизменно откровенное красное, ее любимый фасон и крой, да и цвет. На мне лиловое без бретелек и с огромной юбкой — платье мечты моего детства. Мне не довелось его одеть, конечно, я же отказалась на отрез выходить и «светить» лицом, так что оно так и осталось в чехле в ее квартире, полагаю. И в этом вся Лиля: «показаться» ей всегда важнее. Ради этого она может сделать все, что угодно, даже ранить тебя, своего близкого человека, если ты вдруг попытаешься ей помешать. Вот так и живем, а вызов продолжается. Настырная вибрация бьет по мозгам, бесит, но я упорно делаю вид, что ничего не происходит, подцепляя добрую порцию картошки на вилку. Говорить с Лилей не хочу и не собираюсь.

— Ты не ответишь? — тихо спрашивает Крис, я коротко смотрю на нее и не менее коротко отрезаю.

— Нет.

Наконец звонок обрывается. Я не могу заставить себя «держать лицо», вместо того свечусь, как самая яркая елочная игрушка, представляя, как сильно сейчас подгорает у моей любимой родственницы. Я ведь прекрасно знаю, зачем она звонит, и нет, не из-за Розы, не для того, чтобы узнать я. Ни в коем случае! Она звонит только ради себя, и это осознание бьет куда сильнее всех тех «красочных» слов, сказанных в последнюю нашу встречу.

Я утыкаюсь носом в тарелку, старательно делая вид, что на кухне одна, потому что меня снова таранят взгляды, намекая на желание их хозяев получить объяснения. А я не хочу их давать! Не хочу слышать вопросов, недоумевающих гляделок тоже мне не надо, я хочу, чтобы меня просто оставили в покое. Но покой нам только сниться, да и я знаю, что сегодня в покое буду лишь в мечтах.

Телефон снова звонит, и на этот раз не мой — Лиля хорошо знает, что я не возьму трубку, и тогда в ход идет Кристина. Комнату разрезает приставучая, веселая песенка. Краем глаза я замечаю, как подруга обеспокоено зыркает в мою сторону, а после как-то воровато сносит ползунок вправо.

— Да? — бла-бла-бла.

Слышу лишь отдаленный голос сестры, как сквозь толстый слой ваты, и снова не могу сдержать ухмылку. Ну конечно, Лиля всегда получает то, что хочет. Как предсказуемо…

— Да, она дома, — бла-бла-бла, — Нет, сидит напротив, — бла-бла-бла, — Эм…не знаю, может в комнате? — бла-бла-бла, — Я не вру, зачем?… — бла-бла-бла, — Слушай… — бла-бла-бла, — Ну тебе виднее… — бла-бла-бла, — Хорошо, я попробую, конечно, но… — бла-бла-бла, — Хорошо!

Убирает телефон, смотрит своими огромными глазами косули, и шепчет уже мне.

— Мел, она хочет поговорить с тобой. Возьмешь трубку? Похоже, что это срочно.

Я показательно отодвигаю тарелку, откидываюсь на спинку своего любимого кресла и складываю руки на груди. Смотрю прямо, слегка ухмыляюсь, и, сука, злюсь-злюсь-злюсь. Ненавижу ее в этот момент. Не Кристину, конечно же, а свою эгоистичную сестру. Кристина — святая простота, мне даже становиться на миг стыдно, что я втягиваю ее во все свое семейное дерьмо, но сдать назад не могу. И не хочу. Все, что я сейчас хочу — это наступить Лиле на хвост и разбить все ее самомнение. Громко. С блеском и фанфарами.

И я не боюсь.

Я вообще мало чего боюсь, разве что того, что мало чего боюсь. Страх — это суперсила, которой меня лишили много лет назад, и это плохо. Без него кажется будто ты неуязвим, ты начинаешь совершать ошибки, а в моем случае нельзя допустить даже крошечной. Должно быть точно так, как должно быть, или гори все синем пламенем.

Крис ловит небольшой ступор, продолжая смотреть мне в глаза, ждет, что я дрогну. Еще бы. Она меня не знает, на самом то деле. Никто в этом сраном городе меня не знает: они видят лишь то, что я позволяю им увидеть. Лишь ту картинку, которую создаю намеренно. Маленькая девочка-Амелия, сиротка, скромная и добрая, тихая. Та-та-та-та! Нет. Я не такая, и ее удивляет то, что она видит сейчас настоящую часть меня. Дикую и необузданную, гордую. Сучью.

— Эм…она…эээ…как бы сказать…не хочет? Или…Что? — пауза, Лиля снова что-то быстро говорит, вкурила и прекрасно понимает, что я сейчас делаю, но не отступает.

А то! Многое на кону!

— Ну…ты уверена? Мел…она…А. Ну смотри сама.

Телефон отправляется на стол, Крис кидает еще один взгляд, на этот раз словно извиняясь, а потом нажимает на громкую связь.

О, какая тонкая игра. Я силюсь не засмеяться, лениво покручивая в руках вилку, а потом слышу ее…

— Очень по-взрослому, Амелия. Кристина для тебя секретарь что ли?!

— А ты завидуешь, что она теперь мой секретарь, а не твой? — парирую со смешком, но бросаю взгляд на Крис.

Ей, естественно, неприятно. Наверно. Но меня так кроет, что я лишь на миг вспоминаю о ее чувствах, потому что в следующий слышу звонкий, мерзкий смех Лили. Тоже злиться, пытается держать лицо, но я то слышу эти истеричные нотки, от них злость только крепнет. Слегка поворачиваю голову полу-кругом, как всегда делаю, когда мне становиться сложно удерживать все то, что бушует в глубине души. Черт, будь она здесь, я бы точно не сдержалась, а вмазала ей прямо в нос. Но Лиля умна, конечно же, ее так просто не достанешь…сучка умотала, предпочла разговору тет-а-тет телефонный. Хм…кстати об этом.

— Как Милан?

— Просто великолепно, спасибо, что поинтересовалась. Здесь тепло.

— На Патриарших тоже.

Тишина. Теперь Лиля не пытается скрыть злость за смехом, а она точно горит. Знаю, никому ведь не нравится, когда тычут в свое же дерьмо. В ее случае куча то огромная и свежая, так что понять тоже можно. Знаю, что ударила в нужное место, но не испытываю ничего, кроме сказочного удовлетворения. Кажется, оно прописано у меня на лице, да я и не пытаюсь отрицать: я просто в экстазе. На этой же волне, совершенно спокойно и даже радостно, продолжаю разжигать ее сильнее…

— Зачем звонишь?

— Узнать как ты.

— О… — не сдерживаю смешка, приподнимаю брови, — А теперь ты еще врешь? Мне? Ты серьезно?

— Я не вру.

— Попробую еще раз. Зачем. Ты. Звонишь. Настоятельно советую не врать. Правду. Если ты, конечно, помнишь, что это такое.

Лиля молчит. Тяжело дышит, но молчит. Она не ожидала такого поворота, не ожидала, что я решусь так говорить в присутствии посторонних людей. Но, твою мать, игры кончились, как и мое терпение. Чую, что Лилино терпение тоже на исходе. Высокие ставки не способствуют самоконтролю, и я уже знаю, даже раньше, чем это случилось, что она использует дальше.

— А ты сама то хорошо помнишь, что это такое, Амелия?

О, мой «любимый» сахарно-медовый тон. Сладкий до скрипа в зубах, который обволакивает тебя, как липкая патока. Она тоже делает специально, знает, как меня это бесит. Да и кого это не взбесит? Пусть я понимаю, что она притворяется спокойной, но это головой, а голова в данном случае отключается, как по щелчку. Она провоцирует — моя же задача не допустить, чтобы провокация достигла своей цели. Это как большая, генеральная репетиция перед основной партией. И я держу эту мысль поближе, цепляюсь за нее, чтобы не утратить силу духа, чтобы не взорваться раньше времени.

«Тренируйся, Амелия. Тренируйся. На сегодня это далеко не все…»

— При чем здесь я? — мило хлопаю глазами, а сама пальцы себе под столом выкручиваю.

Боль немного приводит в чувства.

— О, пф! Даже не пытайся строить из себя ангелочка — со мной этот спектакль не пройдет! Я отлично знаю, что ты из себя представляешь на самом деле!

Снова тишина. Теперь моя очередь молча скрипеть зубами. Теперь моя очередь гореть и терпеть прямые взгляды, как будто они не понимают, насколько хуже делают этим! Как будто им не по двадцать с хером лет! Я лишь быстро стреляю глазами в Кристину, она меня волнует сейчас гораздо больше остальных, и мне не нравится, что я вижу. Хмуриться, пытается понять, осознать, но суть от нее ускользает. Сейчас она похожа на брошенного хозяевами щенка, а я словно предала ее. Липкое чувство, и я ежусь, а Лиля тем временем ухмыляется.

Сучка.

— Да-а…когда речь заходит о тебе, не так уже весело играться, не правда ли? Так вот, моя дорогая девочка, ты сейчас вырубаешь громкую связь, поднимаешь свою красивую попку и идешь в свою комнату. Без фокусов, Амелия, потому что я, твою мать, не шучу. Я все расскажу и…

Я опять резко смотрю на Кристину, пока Лиля продолжает вкручивать свой шантаж мне в уши. Злюсь, но вместе с тем мне дико-дико жаль, что сейчас я собираюсь вывалить на бедную девчонку весь спектр своего дерьма. Но у меня нет выбора, и я рублю, как на духу…

— Кристина, ты помнишь, как спрашивала о моем отце, а я сказала, что не знаю, кто он?

Крис тоже секунду медлит, видимо ей нужно время срастить из слов предложение, а еще вникнуть в его суть. Я терпеливо жду, позволяю ей все расставить по своим местам, не тороплю, и только после легкого, быстрого кивка, продолжаю.

— Это ложь. Моя мать спала только с одним мужчиной, так что я всегда знала, кто мой отец.

— Что? — еле слышно спрашивает, как на автомате, я же лишь коротко пожимаю плечами.

Мне необходимо держать лицо, показать своей сестренке, что мне плевать на внезапно раскрытые детали моего происхождения. Мне нужно обхитрить лису. Сложная задача, потому что на самом деле мне не плевать. Меня все также выносит. Именно из-за него я ненавижу свои глаза, именно из-за него меня так бесят комплименты им: они — прямое олицетворения той самой правды, которая так расстраивает. Я не похожа на маму, если только немного. Все, кто его знал, всегда говорил, что именно я — его отражение, даже Элай со своим сложным характером и фантастическими заскоками шел лесом. Но это все лишь мои проблемы и мои комплексы, травмы, и с ними я разберусь потом, за закрытой дверью. Не сейчас. Не здесь. Это не поможет добиться того, чего я хочу, а лишь зашвырнет на триста шагов назад. Я не могу позволить себе такой роскоши, как снова ползти миллиметрами вперед. Поэтому я беру себя в руки. Поэтому дальше я коротко отвечаю совершенно холодно и спокойно.

— Прости. Не очень люблю говорить о нем, к тому же смысла в этом нет. Он давно мертв. Сдох, как собака.

Реакция Кристины снова предсказуема, но, наверно, впервые мне стыдно за то, что я ее вызвала. Обычно плевать, обычно меня не трогает моя же жестокосердость, а сейчас все иначе. Кажется на дне ее красивых, зелёных глаз, я вижу страшное разочарование, от которого хочется скрыться. Поежится. Убежать. А вместо того я продолжаю…

— Вижу тебя мой ответ смутил, но извини, у меня нет другого. Моя мать не разбиралась в мужчинах — это ее единственный недостаток, а еще…

— Прекрати! — Лилиана прерывает мою исповедь визгом, от которого я немного щурюсь, а потом снова усмехаюсь, — Ты опять начинаешь вести себя, как мразь!

— Извини, но это моя суть. Как мои глаза, во мне лишь маленькая ложка меда в бочке дегтя…

— Да харе!

— А что не так? Злишься, что не вышло прогнуть меня моим ДНК? Ну извини, я давно признала тот факт, что я — его отражение. А теперь немедленно говори, что тебе от меня нужно, или, клянусь Богом, ты пожалеешь. Я ведь действительно его копия.

— Я…

— СЕЙЧАС ЖЕ!

Молчание и снова лишь частое дыхание. Сейчас я даже слышу, как шевелятся шестеренки в ее мозгу. Все пошло не по ее плану, и Лиля изо всех сил пытается придумать, как выкрутиться, как действовать дальше. Вот только я уже знаю ответ, и мне это все слишком надоело. Я плавно придвигаюсь обратно к столу, облокотившись на него, смотрю на экран и тихо усмехаюсь, а после тягуче продолжаю свою игру.

— Давай я сама угадаю, хорошо? Это касается твоего Мистера-Отвисшие-Яйца?

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смела так его называть!

— А сколько раз я повторяла: мне насрать на твои приказы. До тебя еще действительно не дошло, что у тебя не осталось клеток для ходов? Он унижает мою семью — моя очередь. Все честно.

— О боже…и как же он это делает?!

— Каждый раз, когда сажает тебя и свою жену за один стол. Ты просто слишком посредственная, чтобы это понять. Говори, что тебе на самом деле нужно от меня, и не смей врать, что ты беспокоилась о моем состоянии.

— А ты думаешь, что мне плевать, да? — тихо, даже жалобно спрашивает, но я лишь прикрываю глаза.

«Это игра. Игра. Игра. Не ведись!»

И я не ведусь, вместо того выдавливая тихий смешок.

— Господи, я очень надеюсь, что ты не собираешься рыдать. Это так пошло…Если бы тебе не было плевать, ты была бы сегодня со мной.

— Я не могла! Я должна была улететь в Милан! Если ты помнишь, я еще и работаю и…

— Фу, меня сейчас стошнит.

— Вот видишь! Видишь! Все, что касается его — ты воспринимаешь в штыки! Ты должна относиться к нему с уважением!

Вот тут я не выдерживаю и смеюсь уже не показательно-театрально, а по настоящему.

«Она это серьезно?!»

Да. Серьезно. И я пробую на вкус сказанное, точно экзотическое лакомство…

— Я. Должна. Его. Уважать.

— Не ёрничай.

— А-га. Может расскажешь за что я должна его уважать, раз я должна? Ты действительно хочешь поговорить на эту тему? — тихо, уже не весело, а серьезно произношу, на что получаю «усталый», показательный выдох.

— А что я разве не права?

Нет, ты неправа, но я даже рада, что разговор идет так, как он идет — мне удается удержать себя в рамках, при этом использовать каждый момент в своих целях. Все, что сейчас происходит — моя цель. Последний кирпичик в фундамент. Я все понимаю, я действую «с головой», но даже несмотря на это, знаю и то, что эмоции и злость — настоящие. Я не играю, когда укладываю этот самый кирпичик…

— Ты просто конченная идиотка, если думаешь, что он сделал что-то ради тебя. Разуй свои чертовы глаза! Он сделал минимум, тебе сказал, что это максимум. Но знаешь что самое смешное? Даже этот минимум он сделал ради себя, это ведь напрямую касалось его РЕПУТАЦИИ!

— Да ты больная!

— Я не собираюсь продолжать этот разговор, без того было слишком много трепа. Последний раз спрашиваю: что тебе нужно? Попытаешься перевести тему, до свидания. Хорошо же помнишь, как долго я могу играть в молчанку?

Снова беситься и рычит, но ей ничего не остается, как наконец озвучить причину, по которой она на самом деле звонит. И эта причина меня не удивляет…

— Он серьезно нацелен подарить тебе подарок.

Я снова смеюсь, потирая глаза и мотая головой. Боже, как это предсказуемо…

— …И на этот раз ты его примешь.

А теперь становиться еще смешнее. Я спокойно опускаю руки на стол, наклоняю голову на бок и мило похлопывая глазками протягиваю.

— Да что ты? И кто это сказал?

— Я.

— Я — последняя буква алфавита и…

— Я не шучу, Амелия! Никаких игр! Ты просто его, твою мать, примешь!

Сейчас у меня будет маленький оргазм, даже и не подумаешь, что такое короткое слово может его подарить.

— Нет. Извини, но похоже ты действительно летаешь где-то в облаках и не видишь целой картины.

— Да что ты говоришь?! Может поделишься?

— С радостью. У тебя нет никаких рычагов давления, Лилиана. Мне почти восемнадцать, а это означает, что скоро я получу доступ к своему счету. Ты же помнишь, что у меня он есть? В отличии от тебя, моя мать меня любила.

Бам!

Клянусь, это было прекрасно, рушить так долго и тщательно выстроенную легенду. На этот раз никакая тишина меня не напрягала, а напротив радовала. Я смаковала этот миг нанесенного ущерба, и когда подняла глаза на Кристину, которая пялилась на меня с просто максимально недоумевающим взглядом, улыбнулась и тихо пропела.

— У-упс…кажется, вырвалось, да?

— ТЫ СУКА!

— Ну раз уж так вышло… — игнорю буйный выпад сестры, пожимая плечами, — Развею тайну окончательно. Мы не родные сестры, а двоюродные. Лиля это тщательно скрывает, потому что стесняется признаться, что она — дочь престарелой шлюхи, которая трахнула пол-Европы и…

— Я ТЕБЯ УБЬЮ!

— Это вряд ли можно сделать по телефону, а лично прийти тебе духа не хватило и никогда не хватит, — саркастично заметила я, — А, кстати, где сейчас Виолетта? Вроде год назад была в Испании, трудилась на благо медицины между ног у какого-то хирурга?

— ДА ЗАТКНИСЬ!

— …Но она же, как пчелка, надолго на одном цветке не сидит и…

— Я СЕРЬЕЗНО! ЗАКРОЙ РОТ!

— Видишь как неприятно, когда против твоей воли раскрывают тайны, которые ты не хочешь раскрывать?

— Я что ли раскрыла твою тайну?! Ты сама начала говорить и…

— А я должна была позволить тебе себя шантажировать? Извини, дорогая, это сразу мимо. Да и потом…мне очень нравится чувствовать себя виноватой. Не хочу забывать…

— Я не должна была так говорить!

— От чего же? — усмехаюсь, слегка дернув плечами, — Ты была права. Это я виновата в том, что тогда случилось и чем все кончилось. Теперь тебе совершенно некуда ходить. Это шах и мат, любовь моя.

— Господи, да почему ты такая сука?! Бриллиантовое колье не дерьмо на лопате! Просто прими его, не усложняй!

— Я скорее позволю трахнуть себя стаду диких кабанов, чем приму что-то от этого властителя мира с отвисшими яйцами. Было бы гораздо проще, если бы тебе удалось самой убедить его оставить меня в покое…

— Думаешь, я не пыталась?!

— Думаю, что деньги на курсы глубокой глотки явно ушли в воздух. Ну ничего. Я, кончено, не умею так самозабвенно сосать, зато умею…

— Не смей!

— Столько лет в этой ублюдской Академии, и балет, от которого меня тошнит! Я достаточно жертвовала своими интересами, чтобы быть независимой от него, и больше не собираюсь платить за свою свободу! Хватит с меня! Так что твой мудак…

— ХВАТИТ ТАК О НЕМ ГОВОРИТЬ!

— И кто меня остановит?

Мне на секунду становится страшно, что я перегнула: Лиля давно так часто не дышала, а возраст чай не маленький. Вдруг и правда не выдержит сердечко…но это лишь на миг. Я прекрасно понимаю, что я делаю и зачем, поэтому сейчас считаю, что разговор себя исчерпал. Уже тянусь, чтобы отрубить звонок, но тут сестра делает последнюю попытку. Жалкую, конечно, но все же это доказывает, что в ней еще жива она. Всегда упорная, всегда прущая до конца…и от этого я улыбаюсь.

— Если ты не пообещаешь мне не выкидывать свои фокусы, я, клянусь, позвоню ему! Амелия, ты услышала?! Я позвоню ему!

— Вперед, если ты всерьез собралась угрожать мне «ИМ». Никто меня не остановит, услышала? Я хочу свободы!

— Дай мне время.

— Торг? А ты не сдаешься, да?

— Я серьезно.

— У тебя было достаточно времени. Теперь я сделаю все сама. И я получу, что я хочу. Так всегда было и будет в этот раз. Даже если мне придется воткнуть свой огромный, охотничий нож прямо ему в башку, я получу свое.

— Ты с ума сошла?! — снова визжит, как умалишенная, а у меня вызывает лишь умиление и смех, — Он может с легкостью разрушить твою жизнь…

— Я не боюсь ни его, ни кого либо другого. Это побочный эффект чувства вины.

— Да твою мать!!! Я не хотела говорить этого! Ты мне мстишь, хотя сама довела и спровоцировала!

— И чем я тебя на этот раз довела?!

— Своими выкрутасами! Сложно было выйти в зал, а потом съездить на ужин?! Ты бы переломилась?!

— Ты как бы должна быть благодарна.

— Да что ты?! Я разгребаю за тобой дерьмо и должна быть благодарна?! Да знала бы ты, на что мне пришлось пойти, чтобы тебя защитить!

— Меня не нужно защищать, я не нежный цветок! Я — НЕ ОНА!

Снова пауза. Я тяжело дышу, уставившись в телефон, Лиля тоже. Но я знаю, что это ненадолго, нет. Она собирается с мыслями, и я бы с радостью не позволила ей этого сделать, вот только понимаю одно: мне самой нужно время, чтобы не борщануть и не ляпнуть лишнего.

Только. Не. Сейчас.

— Ты так его ненавидишь, — наконец Лиля тихо продолжает, — Но давай взглянем фактам в лицо. Это он помог тебя перевести. Если бы не он, ты была бы в детдоме. Или еще хуже. Это же он решил нашу проблему, он защитил и тебя, и меня. Это он упрятал этого мудака, если бы не…

— А давай я скажу тебе, как я вижу все твои факты. Он защитил себя, потому что ты раздвигаешь перед ним ножки, и об этом знает вся Москва. Чтобы говорили о великом Петеньке, если бы он не сделал хотя бы что-то? Он стареет? Сдает? Ты действительно полагаешь, что он бы это допустил? Это банальная политика, срасти наконец два и два, ты здесь дело десятое!

— Он хотя бы что-то сделал. А что сделала Ирис?!

— Не смей! — моментально завожусь, рычу, а потом уже тише, но куда как опаснее, предупреждаю, — Не смей говорить о моей маме в таком контексте.

— Я говорю по факту. Она открыла ящик Пандоры и не справилась с последствиями, а он справился. Думаешь, я бы не хотела большего?! Хотела бы, еще как хотела бы, но иногда нам нужно смириться с тем, что мы имеем! Синица в руках лучше журавля в небе!

— Когда ты начала довольствоваться синицей, Ли? Я тебя не узнаю.

— Когда повзрослела. Тебе тоже не помешает.

— О-о-о…Я давно не ребенок. Через пару часов годовщина грянет, выпей бокальчик игристого.

— Амелия, хватит, — устало выдыхает, а я представляю, как ко всему прочему она потирает глаза своими длинными, красивыми пальцами, — Ты злишься, и я понимаю почему…

— Нихера ты не понимаешь! Тебя там не было! Когда все случилось, ты была здесь и скакала на члене очередного обсоска из золотой молодежи, и тебе было на все насрать! Что ты можешь знать вообще?!

— Ты думаешь, что я не почувствовала?

— Я думаю, что все, что ты чувствовала — как НЕ ОТВИСШИЕ яйца бьются по твоей заднице! Или уже отвисшие? А может ты и сама не помнишь?!

— Хватит разговаривать со мной так! Мне осточертело выслушивать твои шпильки по поводу того, с кем я сплю и по каким числам! Тебя это, твою мать, не касается! Занимайся своей постелью!

— Да насрать мне на твою «постель»! Разбираться во всех твоих половых связях — дело неблагодарное. И жизни не хватит…

— Я сказала — заткнись!

— Очень надеюсь, что ты несерьезно. Или что? Действительно ожидаешь, что я сяду, сложу ручки на коленки, как хорошенькая девочка, и буду молчать по команде?

— Я бы этого ожидала, если бы ты была когда-нибудь хотя бы на грамм этой «хорошенькой» девочкой.

— О, теперь я должна извиняться за свои принципы?!

— Да за какие принципы?! — рычит, устало закатывая глаза, в чем я уверена.

Я же слегка щурюсь — ходить по тонкому льду бывает непросто. Мне нужно увести разговор в другое русло. Меньше воды — больше дела.

— Например не продавать часть себя.

Я знаю, что зацепила ее, и мне, наверно, даже немного жаль. Я правда люблю свою сестру, хоть и не понимаю многого из того, что она делает, как и не одобряю добрую часть ее решений. Плевать. Я все еще, наверно, вижу в ней ту девчонку, которая не боялась объезжать даже самого строптивого жеребца. Ту, что вообще ничего не боялась — смелую, находчивую, отважную и добрую. Да, когда-то она была именно такой…И мне дико жаль, что сейчас от нее так мало осталось…Вот еще одна из причин, почему я так сильно ненавижу Александровского. Это он с ней сделал — стер ее, снес до основания, чтобы потом отстроить то, что мы сейчас имеем.

— Заткнись…

Лиля шепчет тихо, и этот шепот проходится по сердце раскаленным проводом. Все, что я говорила до этого — ее не трогало. Даже тогда, в первый раз, я точно знала, что она играет, а сейчас нет. Сейчас я ее действительно ранила, и мне больно в ответ. Но я убеждаю себя в том, что это — оправданные издержки по достижению моей цели. Где-то глубоко внутри я, конечно, понимаю, что это не так. Не все средства хороши, далеко не все…Правда эта часть меня слишком тихо шепчет, чтобы ее действительно можно было услышать.

И я продолжаю…

— А что такого?

— Закрой рот, я тебе серьезно сейчас говорю. Просто, блядь, заткнись.

— Правда глаза колит?!

— Аме…

— За сколько ты продала ее?

— Амелия.

— За квартиру?

— Заткнись.

— За машину?

— Закрой рот…

— За платиновую карту? Ты подсчитала все полученные дивиденды?!

Удар. Звон. Кажется я наконец вытащила сестру из кокона — и, наверно, я этого и добивалась с какой-то стороны…

— Как же ты меня заколебала! Бесконечно выслушивать твое дерьмо, бесконечно подтирать тебе задницу и нос! Сглаживать последствия от того, что ты творишь…Лучше бы я вообще тебя не забирала! — шипит точно змея, а я непроизвольно сжимаю кулаки.

Мне снова больно, пусть я уже слышала это не раз. Когда Лиля бесится, она многое говорит — не фильтрует базар, и это, кажется, семейное. Наверно мне пора бы отрастить броню в два пальца, привыкнуть, но каждый раз все равно бьет наотмашь, даже не смотря на то, что на этот раз я совершенно точно спровоцировала ее сама…Теперь расплачиваюсь: Лиля то продолжает фонтанировать ядом.

— …Лучше бы ты осталась в этом сраном Сибе! В детдоме или где-то еще — мне насрать!

— Жаль и меня не получается продать, да? Или это происходит прямо сейчас?

— Я НИКОГО НЕ ПРОДАВАЛА, ПОТОМУ ЧТО НЕКОГО ПРОДАВАТЬ! ОНА МЕРТВА!

— Не смей так говорить!

— И кому еще правда глаза колит?! Ты до сих пор не можешь признать?! Ты же так часто повторяешь, что не ребенок! Так давай, прими уже наконец, что ее давно нет и она никогда не вернётся!

Слышу слезы в голосе сестры и ежусь. Знаю, что перешла черту, знаю, что сейчас услышу, но все равно не готова к этому. Ей по-настоящему больно, и я это понимаю, но также я прекрасно знаю, что когда Лиля горит — она готова сжечь всех вместе с собой.

Именно это и происходит дальше: акт всесожжения во плоти.

— Ты разглагольствуешь о ней, «чтишь» ее «память»… — злобно рычит, всхлипывая, а у меня сами собой закрываются глаза, как защитный механизм.

«М-да. Кажется надо было готовиться лучше, а не забивать болт и думать, что за столько раз, я уже ко всему готова…»

— …Но по факту — это ты виновата. Если бы ты сидела дома, ничего бы не случилось! А если твоя мамаша не совала нос, куда не следует…

— НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ О НЕЙ!

— Пошла ты! Сама начала, теперь слушай ПРАВДУ! Ирис начала все это. Она полезла туда, куда ее не просили и решила потягаться с тем, кто гораздо сильнее ее! Теперь расплачиваюсь я! Знаешь о чем я жалею больше всего?! О том, что она умерла и легко отделалась, а мне досталась ты!

— Прекрати! — внезапный крик Крис возвращает меня на землю.

Если честно, то в порыве всех этих страстей, я и забыла, что не одна на кухне, и теперь мне еще и стыдно. Конечно, мало кому будет приятно, чтобы его лажали на глазах у толпы, пусть этот «кто-то» и творец всего происходящего. Да и слова, что прозвучали — ранят сильнее ножей…Я роняю слезу, но быстро вытираю ее и снова смотрю в телефон, откуда доносится тяжелое и быстрое дыхание. Знаю, что Лиля уже пожалела о том, что ляпнула, но из песни слов не выкинешь, как говорится. Мне хочется думать, что все это — эмоции, и я старательно отворачиваюсь от того, что возможно это и есть правда. Ну знаете, как говорят? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Думаю, что можно отнести эту фразу и к злости. Она же пьянит, мне ли не знать — я подшофе хожу не один год не просыхая, и сейчас очень хочу парировать, но…не успеваю. Видимо, кто-то сверху любит труд гораздо больше всего остального, а трудилась я много. Столько лет изображать из себя того, кем не являешься — очень выматывает, и за это мне все-таки перепадает награда — короткий, мелодичный звонок в дверь.

Мы все замираем, даже на том конце провода прекращается процесс по выкачиванию кислорода. Я медленно поворачиваюсь, глядя в коридор, и не могу перестать улыбаться — все, как по часам. Мой план идет, как по маслу.

— Извини, — через миг протягиваю с довольным видом сытой кошки, — Но у нас, кажется, гости.

— Не смей…

Лилин голос теряет весь цвет и вкус. Он больше похож на могильный шепот, нежели на что-то красивое и будоражащее, как обычно. Ха! Я прямо расцветаю, представляя, как она белеет, как кровь отливает у нее от лица, когда она понимает, что ее жизнь действительно на волоске от полного краха.

Боже, какая же я тварь…

— Надо пойти открыть…

Продолжаю давить и играться, в следующий миг закусываю губу, чтобы не заржать в голос, когда сестрица взрывается праведным матом.

— Лиль, нельзя так выражаться…

— Заткни свой рот, сука! — рычит, словно раненный зверь, — Не смей открывать эту сранную дверь, или ты пожалеешь! Я позвоню и тогда…

— Ты у него в ЧС.

— ВОТ И ПРОВЕРИМ!

— Бла-бла-бла…Он в Сибе, и пока он будет сюда ехать, все уже будет кончено. Элай недоступен.

— Ты…

— Сука. Я знаю. А тебе известно, что такое «Мат Легаля»?

— Что, твою мать?! Да насрать мне на твои шахматы, при чем здесь…

— Конечно тебе насрать, это же не касается тебя лично. Тебе интересна только Лиля, предсказуемо, но я, пожалуй, коротко введу в курс дела. Это матовая комбинация с жертвой ферзя в дебюте.

— Ну и?!

— Ты мой ферзь, Лилиана. Извини.

— Ах так?!

— Чему ты удивляешься? Мы же все-таки родственники, так что должны быть похожи хоть чем-то. Например жертвовать кем угодно во благо своих интересов.

— Я пытаюсь тебя защитить, идиотка!

— Нет. Ты пытаешься защитить себя — вот она правда. Значит и я буду защищать себя.

— Ты такой ребенок, Амелия! Вообще не соображаешь, что несешь и делаешь! Ты понятия не имеешь, куда лезешь!

— Это ты еще ничего не понимаешь, как и твой старый ублюдок. Ничего, он недолго будет пребывать в своих мечтах, где он контролирует каждый шаг всех вокруг. Очень скоро он поймет, кто я на самом деле, и что с тобой у нас ровным счетом ничего общего.

— Отступи. Или я расскажу Насте "кто ты на самом деле".

Секунду я молчу, взвешивая все то, что собираюсь сказать, а потом улыбаюсь и хитро, тихо протягиваю.

— И кто тебе поверит, Лилиана? Забыла, что я — ангел, а ты — лживая тварь? Забавно вообще получается, да? Она же на полном серьезе верит, что ты что-то вроде Саурона…

— И она на полном серьезе верит, что ты что-то вроде святой невинности. Представляешь какое ее ждет разочарование? Или ты забыла, что Петя прослушивает мой телефон? Или ты думаешь, что он позволит своей неприкасаемой дочери общаться с кем-то вроде тебя?

Снова делаю паузу, но теперь лишь выжидая. Я совершенно точно знаю, что собираюсь сказать и как, через полминуты ставя в этом вопросе точку.

— Значит так тому и быть.

— Ты блефуешь!

— Нет, — спокойно отбиваю, пожав плечами, — Из песни то слов не выкинешь. А теперь я пойду, открою дверь. Пусть я дочь психопата-убийцы и похожа на него, как отражение, но воспитание то у меня мамино. Оно велит не заставлять таких важных гостей долго ждать — это моветон. Удачного шоппинга, сестричка, а я постараюсь наворотить столько дерьма, сколько не выдержит даже твоя бездонная глотка!

Очередной виток ультразвука я отбиваю ловко — просто нажимаю на отмену вызова: смысла в разговоре по кругу нет никакого. Зато есть в другом — продолжать идти вперед, и я резко поднимаюсь на ноги и, хлопнув за собой дверью, направляюсь навстречу гостям. Мне нужно получить свой подарок — получить наконец то, что я хотела с десяти лет.

Свою месть.

Перед тем, как открыть дверь, я секунду медлю. Даю себе время, чтобы взять в руки расплескавшиеся эмоции, а их просто тьма тьмущая. Злость, переплетенная с яростью, перетекает в радость и предвкушение, даже счастье, которое идет за руку с волнением и страхом. Нет, я не боюсь делать то, что делаю, а скорее того, что что-то пойдет не так, как я запланировала. Это ведь люди — с ними всегда все может пойти не так, как ты планируешь.

Выдыхаю. Нет, не позволю сомнениям взять вверх! Быстро прокручиваю замок, распахиваю дверь и…застываю.

«Это что еще за хрень?!»