Гарнитур из электрических стульев

Впрочем, его самого утомила эта экзекуция. Он вышел из комнаты, обернувшись в дверях на связанную, избитую Лизу, и многообещающе проговорил:

— Не скучай, все еще только начинается! У нас с тобой целая ночь впереди!

На кухне он хлопнул дверцей холодильника: видимо, от тяжелой работы ему захотелось пить или есть.

Лиза, пытаясь использовать недолгую передышку, напрягла руки, чтобы ослабить веревку и освободиться от нее. Узел был завязан из рук вон плохо и быстро поддался, веревка начала сползать с запястий, но в это мгновение на пороге снова появился Игорь. Лиза замерла, чтобы он не заметил ее попыток, но он даже не смотрел на нее. Его взгляд был прикован к экрану телевизора. Лиза удивленно скосила глаза в том же направлении.

По телевизору показывали фотографию двух мужчин, один из которых бил другого бутылкой по голове. Голос диктора за кадром говорил:

— В наше распоряжение попали две фотографии, проливающие новый свет на обстоятельства гибели в мае этого года депутата Госдумы Орехова. Эти фотографии позволяют обвинить в убийстве депутата генерального директора крупнейшей телефонной компании «Вестком» Илью Водопятова. Конечно, имеющиеся у нас снимки требуют тщательной экспертизы, но уже сегодня ясно, что будет проведено новое следствие по делу об убийстве депутата Орехова.

Лиза не поняла, почему телевизионный сюжет так взволновал Селезнева, но ей необходимо было воспользоваться его растерянностью. Резко сбросив с рук ослабевшую веревку, она вскочила на ноги и, хотя они были связаны, сумела не упасть и подскочила к застывшему, как соляной столп, Игорю. По дороге она подхватила с комода тяжелую хрустальную вазу и с размаху опустила ее Селезневу на голову. В удар она вложила всю ярость и ненависть, которую вызывал в ней этот мерзавец.

Игорь глухо охнул и как подкошенный рухнул на пол. В его глазах осталось выражение совершенного изумления, и было непонятно, чему он так удивляется: то ли короткому телевизионному сюжету, сыгравшему в его жизни роковую роль, то ли неожиданно обрушившейся на него глухой непроницаемой тьме.

Лиза наклонилась над ним и потрогала пульс. Пульс не прослушивался, а на полу под головой Игоря расплывалось темное пятно. Эта скотина была мертва. Только этого ей не хватало!

Лиза торопливо развязала веревки на своих ногах, снова порадовавшись тому, как неумело Игорь связал ее, и в панике заметалась по квартире. Что делать с трупом? Как от него избавиться?

До сих пор со всеми сложными житейскими проблемами она обращалась к Профессору. Старик, конечно, настоящий людоед, но помогал Лизе без вопросов. Надо ехать к нему… Обсуждать происшедшее по телефону никак нельзя.

Лиза переоделась и, наскоро приведя себя в божеский вид, чтобы не вызвать подозрений у соседей и случайных прохожих, вышла из дому и направилась к автостоянке, радуясь, что ее машина вернулась из ремонта.

Она открыла дверцу верного «Фольксвагена», села, отрегулировала сиденье по своему росту, вставила ключ в зажигание…

И оглушительный взрыв разметал ее вместе с обломками машины по пыльному асфальту стоянки.

Даша свернула под арку и оказалась в третьем по счету проходном дворе. Перед ней был глубокий ров, на дне которого красовалась ржавая труба в луже грязной воды. Чтобы преодолеть это препятствие, нужно было пройти по шаткой доске, прижимаясь боком к стене дома.

Двор, в который она попала, был завален ломаной тарой, гнилыми картофельными очистками и прочими продуктами человеческой жизнедеятельности. Мусорные баки в углу двора оказались переполнены, и несколько ободранных кошек заинтересованно копошились в их содержимом.

Понятно: вырытая возле арки яма не позволяла мусоровозу заехать во двор, и баки очень давно не опустошались.

Даша с трудом верила, что этот двор находится в нескольких десятках метров от яркого и ухоженного Староневского проспекта, от модных магазинов «Рив Гош» и «Живанши». Но именно сюда привел ее выцарапанный у Виктора Илларионовича адрес вора-домушника Шухаева по кличке Шухер.

Саша Завадский просмотрел компьютерную базу данных жителей Санкт-Петербурга и выяснил, что по адресу, который дал им Сивоконь, проживают Григорий Иванович Шухаев, пятидесяти двух лет, дважды судимый, и Марта Мартыновна Валниекс, семидесяти пяти лет.

Даша придумала хороший повод для посещения квартиры Шухера, в связи с чем Саша вывел ей список проживающих в том же доме, как принято выражаться, «лиц преклонного возраста».

Осторожно пробираясь по узкой доске, Даша старалась не смотреть вниз, в глубокую грязную яму, и с сочувствием думала о том, как преодолевают это препятствие Марта Мартыновна, семидесяти пяти лет, и прочие обитающие в этом дворе старики и старухи. Так же с грустью думала она о том, что в целях достоверности своей легенды отказалась от Сашиной помощи в этой своей авантюре — ей казалось, что старуха охотнее будет разговаривать с одной женщиной, нежели с двумя молодыми людьми.

Стараясь держаться поближе к стене дома, Даша зацепилась длинной шелковой юбкой за гвоздь и с ужасом услышала громкий треск рвущейся материи.

Юбка была испорчена, мало того, придется добираться до дому в неприличном виде…

Даша расстроилась, но не повернула назад, а пересекла грязный двор и, придерживая разорванную юбку рукой, поднялась на четвертый этаж захламленной лестницы, распугав оживленную компанию разноцветных, потрепанных жизнью кошек.

Остановившись перед интересующей ее четырнадцатой квартирой, Даша потянула было руку к звонку, но рука повисла в воздухе: дверь пересекала полоска белой бумаги с фиолетовой официальной печатью.

Квартира была опечатана.

Даша растерянно огляделась, думая, что бы это могло значить. Вдруг рядом с ней послышался скрежет отпираемых запоров, соседняя дверь приотворилась на несколько сантиметров. В щели виднелась дверная цепочка и один любопытный старушечий глаз, рассматривающий Дашу с таким интересом, с каким вороватая сорока рассматривает кусок мыла, оставленный хозяевами возле умывальника, раздумывая, стоит ли он того, чтобы его украсть.

— Ты к кому, доченька? — спросила ее старуха из-за двери.

— Ватниекс Марта Мартыновна здесь проживает? Старуха охнула, и на несколько секунд глаз ее исчез в темноте.

— А вы, наверное, Варвара Васильевна Хряпина? — громко произнесла Даша в полуоткрытую дверь, сверившись со своим списком.

Дверь прикрылась, брякнула цепочка, затем дверь открылась пошире, и старуха появилась полностью в цветастом ситцевом халате и войлочных шлепанцах.

— Убили Мартыновну-то! — прошептала она, оглядевшись по сторонам. — Убили!

— Да что вы? — Даша отшатнулась. — Как? Когда?

— Да ты кто будешь-то? — поинтересовалась старуха, пытаясь заглянуть в Дашин список.

— Я из собеса, — с готовностью сообщила та, — уточняю список на гуманитарную помощь — инвалидов, пенсионеров… здесь вот у меня Марта Мартыновна числится, потом Варвара Васильевна, это ведь вы?

— Я, я, — радостно подтвердила старуха, — да ты заходи, доченька, я тебе все расскажу.

Даша прошла вслед за ней по темному извилистому коридору, спотыкаясь о старую обувь, пустые коробки и обломки мебели. Старуха открыла очередную дверь и провела гостью в маленькую, невероятно захламленную комнату.

— Дак кто ты будешь-то? — снова спросила она, повернувшись к Даше и склонив голову к плечу с тем же сорочьим выражением.

— Из собеса, — терпеливо повторила Даша свою легенду, — списки уточняю пожилых людей для получения гуманитарной помощи. Вот у меня тут Марта Мартыновна записана, а вот вы, Варвара Васильевна…

— Да, да, Васильевна я, — подтвердила старуха, — а это что же будет — из одежды чего-нибудь дадут?

— Может быть, — Даша пожала плечами. Она не хотела зря обнадеживать старуху. — Я этим не занимаюсь, я только списки уточняю. Так что вы говорите — Марта Мартыновна умерла?

— Ох! — старуха всплеснула руками. — И не спрашивай, доченька! Как глаза закрою — прямо так ее и вижу! Лежит, бедная, а голова вся как есть разбита! И он тоже — весь в крови!

— Кто — он, Варвара Васильевна? — осторожно спросила Даша, увидев, что старуха замолчала и не думает продолжать.

— Кто — он? — удивленно переспросила Варвара.

— Ну вы сказали — он лежит весь в крови… Да кто же он-то? — Дашино терпение подходило к концу.

— Ну кто же еще? Гриша, племянник ейный. Ох, молодежь, молодежь… вечно чего-нибудь удумает! Лежит, весь в крови и как есть мертвый… А Мартыновна тоже на полу лежит, и голова совсем разбитая…

— Так вы их видели?

Старуха с подозрительным испугом взглянула на Дашу, затем покосилась на дверь и торопливо забормотала:

— Ничего я не видела, ничего не знаю. А ты, доченька, откуда, говорила? Не из милиции?

— Да нет, Варвара Васильевна! — Даша постаралась успокоить всполошившуюся старуху. — Я же вам сказала, что из собеса, по поводу гуманитарной помощи списки уточняю, — она сунула старухе под нос красиво отпечатанный на принтере список, — вот видите — ваша соседка, а вот вы рядом.

— И из одежды что-нибудь будет? — опять деловито уточнила старуха.

— Может быть, точно вам не могу сказать.

— И пальто, к примеру, будет? — Старуха снова по-сорочьи выпучила глаз, склонив голову к плечу.

— Не могу вам точно сказать, — пошла Даша на попятный, — я же только списки проверяю. Так вы их видели?

— Кого?

— Тьфу! — Даша привстала. — Да убитых! Марту Мартыновну с племянником!

Старуха огляделась по сторонам, будто проверяла, не подслушивают ли их, потом поманила Дашу к себе и, пригнувшись к ее уху, громко прошептала:

— И не племянник он ей вовсе.

— Не племянник? — удивилась Даша, отстранившись и вытирая ухо.

— Нет, не племянник! — торжественно проговорила Варвара Васильевна. — Не племянник, а крестник. Он и называл-то ее все — крестная.

— Ну, какая разница, — отмахнулась Даша, — племянник или крестник…

— Нет, не скажи, доченька! — Старуха обиделась. — Племянник и крестник — совсем разное дело! Племянник — это племянник, а крестник — это крестник.

— Так вы их видели? — вклинилась Даша в эти серьезные рассуждения.

— Кого, доченька?

— Ну как кого — убитых, Марту Мартыновну с племянником… тьфу, с крестником.

— Видела! — страшным шепотом прошептала старуха. — Только ты не говори уж никому, а то меня затаскают!

— Как же так получилось, что вы их видели?

— Соли мне надо было, доченька, — продолжала старуха полушепотом, — за солью пошла к Мартыновне, а у той дверь-то не закрыта, я и войди… Смотрю, а Мартыновна-то на полу лежит… Что это, думаю, никак она заболела? Какие ее годы, восьмидесяти еще нет! Ну я подошла, смотрю — она уж холодная… И рядом-то вижу — Гриша лежит, весь как есть в крови и тоже не дышит… Ну я и пошла…

— А что, Варвара Васильевна, — поинтересовалась Даша, — вещи там были раскиданы?

— Чего? — Старуха приложила ладонь к уху на манер рупора.

— Ну, не было там все разбросано, как будто искали что?

— Мне до чужих вещей нет интереса! — Старуха поджала губы.

— Ладно, Варвара Васильевна, спасибо. — Даша встала, собравшись уходить.

Ясно было, что больше ничего она здесь не узнает. Следы бабушкиной шкатулки окончательно затерялись. Ее мог взять тот, кто убил вора и его крестную — если он представлял себе ее ценность; она могла остаться в запечатанной квартире; она могла быть спрятана Шухером где-нибудь в укромном месте вне дома.

Подойдя к двери комнаты, Даша вспомнила о своей разорванной юбке и остановилась. Ехать в таком виде через весь город было немыслимо.

— Варвара Васильевна, — обернулась она к хозяйке, — вы мне иголку с ниткой не дадите? Вот юбку разорвала.

— Батюшки! — Старуха всплеснула руками. — Где же тебя, доченька, так угораздило?

— Да в вашем дворе, пока через яму перебиралась, за гвоздь задела. Как вы-то здесь ходите?

— Да уж как-то приноровились, — старуха направилась к комоду, — так бочком-бочком и пробираемся… Сейчас, доченька, дам тебе иголку с ниткой…

Она выдвинула ящик комода, достала оттуда шкатулку для шитья и повернулась к Даше, держа ее в руках:

— Вот, выбирай, что тебе нужно…

Даша застыла, лишившись дара речи. Она не верила своим глазам.

Варвара Васильевна держала в руках бабушкин ящичек палисандрового дерева. Дашино детство. Дашины украденные воспоминания.

Даша на секунду зажмурила глаза — вдруг это ей только померещилось? Но нет, шкатулка была все там же, в руках Варвары Васильевны.

Перед Дашиным внутренним взором предстал зимний вечер в бабушкиной комнате. Саша сидит рядом, забравшись с ногами на диван, и читает толстую приключенческую книжку с картинками, а Даша достает из палисандрового ящичка бутылочку темно-синего стекла с таящимся в ней удивительным запахом, белую лошадку из слоновой кости, тяжелый браслет с разноцветными камушками…

— Варвара Васильевна, голубушка! Откуда же у вас эта шкатулка? — выговорила она, с трудом справившись со своим голосом.

— Чегой-то? — переспросила хитрая старуха, снова вздумав изображать глухоту, и приложила ладонь рупором к уху. — Ничего не знаю!

— Шкатулка! — решительно повторила Даша. — Она ведь из той квартиры, от Марты Мартыновны! Вы ее там взяли? Варвара Васильевна, говорите правду!

— Ничего такого не знаю! — упорно повторила старуха и спрятала шкатулку за спину.

— Врать нехорошо! — Даша приблизилась, протянула руку и пошла на крайнюю меру. — Варвара Васильевна, эта шкатулка — вещественное доказательство, она необходима для следствия.

— Тьфу! — Старуха протянула ей шкатулку. — А говорила, что не из милиции! Вот и верь после этого людям! Ладно, забирай! Все у старого человека отнимут! Хоть нитки-то мои отдашь или так и заберешь с нитками?

— Ну что вы… — Даша открыла ящичек и с душевным трепетом увидела рядом с нитками белую лошадку, и браслет с камушками, и маленьких японских матрешек, и темно-синюю бутылочку с плохо притертой пробкой, и брошку без застежки с целой картиной на эмали — рыбак в лодке ловит рыбу, а из тростников за ним подглядывает русалка… и даже хрустальный шарик со спящей в его прозрачной глубине маленькой принцессой — все было на месте! Даша не удержалась, она открыла бутылочку темно-синего стекла и поднесла ее к лицу… И снова почувствовала этот забытый таинственной запах, запах своего далекого детства…

— Так как же, — Варвара Васильевна тронула ее за плечо, — может, все-таки будет что-нибудь из одежды? К примеру, пальто?

— Очень возможно, — ответила Даша, глядя на старуху затуманившимися глазами, — а какой у вас, Варвара Васильевна, размер?

Даша выложила на стол трогательные сокровища своего детства, все эти безделушки, никчемные для других людей и бесценные для нее, и осмотрела пустую шкатулку. Саша с интересом наблюдал за ее действиями.

Собственно, это была не шкатулка — у шкатулок крышка откидывается вверх на петлях, а этот ящичек выдвигался, как выдвигаются ящики письменного стола.

Даша выдвинула его до конца, заглянула внутрь, ощупала стенки. Ящичек был пуст, ничего нового она в нем не нашла.

— Может быть, эту монету давно уже нашли и продали? — произнесла она полувопросительно. — Или просто потеряли?

Саша пожал плечами.

Даша перевернула ящичек, потрясла его над столом, постучала по донышку.

— Если бы монету нашли, я думаю, старик об этом узнал бы. — Саша задумчиво посмотрел на ящичек. — Знаешь, что мне напоминает эта шкатулка? Фокусники в цирке используют такие ящики с двойным дном. Показывают зрителям — ящик пустой, закроют, еще раз откроют, а в нем лежит букет цветов или живой голубь.

— И как они это делают? — с сомнением покосилась на него Даша.

— Я же сказал — двойное дно. — Саша взял ящичек в руки, закрыл его, повертел зачем-то ручку и снова выдвинул внутреннюю часть.

Раньше ящичек был обит синим вытертым сукном, а теперь — выстлан внутри зеленым бархатом. И на этом бархате лежала тускло блестящая монета с отчеканенной на ней бычьей головой, маленьким бородатым человечком и неровной клинописной надписью.

— Ну ты даешь! — в полном восторге проговорила Даша, не отрывая взгляда от «вавилонского таланта». — Тебе только в цирке работать!

— Не надо аплодисментов, — скромно ответил Саша.

Раздался звонок в дверь, и Даша с досадой подумала, что придется все же представлять Сашу соседке Белле Леонидовне как двоюродного брата.

На пороге стояли Алла и участковый Иван Васильевич. Даша обрадовалась, увидев их вместе, но лица у них были очень серьезными.

— Даша, тут понимаете какое дело, — сдержанно начал участковый и остановился на полуслове. — Скажи ты! — махнул он Алле.

— Даша, ты сядь, — мягко предложила Алла. Ты знаешь, из милиции сообщили… некая Елизавета Бачанова взорвалась вчера поздно вечером в собственной машине, а на квартире у нее нашли убитого мужчину и по документам установили, что это… твой муж.

— Что? — Даша прижала руки к горлу, как будто ей не хватало воздуха. — Как это?

Каким-то отстраненным чувством она поняла, что Алла сознательно сказала «некая», то есть вовсе незачем рассказывать в милиции, что Даша знала про Лизу и следила за ней, и уж кто-кто, а Алла ее не выдаст. Не случайно она незаметно встала так, чтобы участковый не видел в первый момент Дашиного лица.

Вот и итог второго ее замужества. Но она уже пережила его крах. Жалко ли ей Игоря? Конечно, жалко, как любого мужчину, погибшего в расцвете сил. Но убиваться она не будет.

И тут же почувствовала, как слезы текут по щекам и зубы стучат. Даша рванулась в ванную, Алла — за ней.

— Молчи, — говорила она, обтирая Дашино лицо мокрым полотенцем, — молчи, ничего не говори. Ты ничего не знаешь, про эту Лизу первый раз слышишь.

— Да не я это… — проскрежетала Даша.

— Господи, конечно, не ты! — изумилась Алла. — Иван говорит — вроде эта Лиза сама его прикончила, везде только ее отпечатки… ну он потом еще разузнает поподробнее. Так что не волнуйся, все обойдется…

— Да уж, — вздохнула Даша.

Они ушли, а Саша остался. Забытая монета валялась на столе.

— Забери, — буркнула Даша, — видеть ее не могу. Все из-за нее!

Она понимала, конечно, что все это неправда, что монета ни при чем, но Саша не стал возражать и спрятал монету в карман.

— Она тебе не нужна? — спросил он.

— Не нужна, я искала бабушкину шкатулку, а не ее.

— И деньги не нужны?

— Деньги? — очнулась Даша. — Черт побери, деньги нужны! И немедленно! Столько расходов предстоит, а у меня сто рублей в кошельке.

— Ну, на первое время я денег дам, — протянул Саша, — потому что покупателя на монету трудно так быстро найти. Потом проблем с деньгами не будет.

— Ужас какой! — Даша закрыла лицо руками. — Я так спокойно обо всем говорю…

— А я на что? — Саша погладил ее по волосам. — Можешь плакать у меня на плече сколько хочешь, можешь рассчитывать на меня полностью…

— Нет уж! — Даша отвела его руку. — Плакать я больше не буду.

— Ну и хорошо, — покладисто согласился Саша.

В канун старого советского праздника Седьмого ноября, который в последнее время получил не очень вразумительное наименование День примирения, Варвара Васильевна Хряпина вышла во двор неторопливой гордой походкой обеспеченного человека, чтобы дать возможность всей дворовой общественности в полной мере оценить ее обнову.

На Варваре Васильевне было изумительное голландское пальто из черной ворсистой ткани с пушистым меховым воротником.

В городе необычно рано похолодало, и Варвара Васильевна блаженствовала, кутаясь морщинистым лицом в благородный мех.

— Гуманитарная помощь! — гордо произнесла она на невысказанный вопрос соседок и неспешно двинулась к магазину под их завистливыми взорами.

Немного отойдя, остановилась, повернулась и добавила:

— Вспомнили наконец о пожилом человеке. А вы в собес-то позвоните, поинтересуйтесь — может, и вам чего дадут. Ну не пальто, конечно, но, к примеру, кофточку какую — тоже хорошо!

Так среди пенсионеров этого двора впервые проявились ростки социального неравенства.