Газета День Литературы # 106 (2005 6)

СУМЕРКИ ЛИТЕРАТУРЫ. Краткий обзор

Не всегда у современного человека появляется возможность прочесть несколько романов за краткое время, одну неделю, например. Но если уж эта возможность представляется, если мы, допустим, отправились в отпуск, или сидим на даче, или нам нездоровится, то впечатление остается какое-то безрадостное. И дело вовсе не в том, что талантливых авторов в России сейчас нет, просто, как видно, издают не тех. Рецензии по определению должны быть положительными, иначе зачем ты читал эту книгу и убиваешь время на заметки, но ведь можно и отказаться от этого правила, никто нам не запрещает. Может быть, это спасет кого-то от лишней траты денег и времени. Итак, вот несколько не самых удачных произведений последних лет.

А.Етоев. Человек из паутины. М., 2004.

Невнятны сны человеческие. Разгадать их способен лишь опытный сновидец, да и есть ли у нас вообще такое право — разгадывать сны? Если вам как-нибудь привидится жалкий полутруп, бывший некогда высоким и большим человеком с белой кожей, обвитый скользкими нитями инфернальной паутины, изогнутый в нечеловеческих муках и некой необъяснимой силой подбрасываемый мощными толчками к невидимому потолку, вы уже не вспомните про художественную литературу. Вас просто пригласили посмотреть на печальную участь узников инферно. Роман г-на Етоева конечно не будет пугать вас подобными небылицами. Кажется, вся эта мутная волна нового мистического триллера удачно вписывается в формат. Самый откровенный образчик жанра — небезызвестный Лукьяненко, неудачливый ученик талантливого фантаста Владислава Крапивина. Его (Лукьяненка) неудобочитаемые и тем паче неудобосмотримые "Дозоры" так приглянулись российскому обывателю, что уж не в пример Етоеву заслуживают право на титул нац. бестселлера. Впрочем автор, кажется, не лишен воображения, и его познания в шаманских практиках сибирских народов будут любопытны интересующемуся читателю. Повествование, к сожалению, весьма скомкано ближе к финалу и, более того, приобретает явно пародийные черты. Автор безусловно видит свой текст скорее в качестве сценария будущего боевика, чем как серьезное "литературное произведение". Не может не вызвать сочувствия постоянная оглядка Етоева на умозрительных конкурентов-графоманов (рекомых Гандоновых). Видно тяжелая творческая судьба долго не давала в полной мере проявиться авторскому таланту. В целом роман "Человек из паутины" лишний раз убеждает в бесперспективности самовоспроизведения добротных средних интеллигентских романов в современной России.

А.Королев. Быть Босхом. М., 2004.

Анатолий Королев в свое время привлек внимание читателей странным и сильным романом "Человек-язык", где королёвская босхиана нашла-таки свое лучшее применение. Здесь же у нас нет возможности остановиться более подробно на этом произведении, ясно однако, что присущий Королеву отвлеченный гуманизм выдает в нем провинциального автора. В чем нет ничего плохого: здесь он чужд столичной амбивалентности и заигрыванию с разноликими бесами постмодерна. Признаемся, что интереснее всего в последнем романе Королева было читать незатейливую историю его армейской службы, а вовсе не маловразумительные наброски к босхианскому роману. Вызывают недоумение авторские рассуждения на отвлеченные темы (храм-книга-виртуальное общество). Попытки следовать традиционной русской (да и не только русской) схеме писательских философских рассуждений что у Королева, что у Лимонова досадно неубедительны. Если эти авторы пытались привлечь читателя острой темой тюремных отношений, где один из них играет роль начальника, а второй — осужденного, то это им вполне удалось. Босх же Королева и "метафизика" Лимонова выглядят странным довеском к добротной реалистической бытовой прозе. Нет, мы вовсе не хотим сказать, что рассуждения о Боге и смысле жизни должны быть полностью исключены из современной прозы, просто упомянутые авторы явно берутся не за свою тему, втуне раскрывая свою несложную интеллектуальную игру (то же, впрочем, можно сказать и о Марине Москвиной). На фоне Довлатова, да и теперь уже Лимонова, тюремная проза Королева рискует остаться временным интеллигенстким чтением, не имеющим особых претензий на статус бестселлера.

Э.Лимонов. Торжество метафизики. М., 2005.

Бесспорно, это торжество, но только не метафизики, а Эдуарда Лимонова, политика и писате- ля, вышедшего на свободу досрочно, отсидевшего на зоне недолгий срок и вернувшегося к своей партии. Метафизики в собственном смысле слова в книге не так уж много (скажем прямо ее там нет), даже в вышедшей ранее книге "В плену у мертвецов" Лимонов на грани отчаяния мог действительно создать образ высокой трагедии загнанного в угол героя-одиночки. Ничего еще решено не было, зона угрожала опусканием у параши и как минимум очень долгим сроком, а то и смертью, бывшая жена умерла, партийцы, да и партийное дело — где-то далеко. В последней же книжке Лимонов уже уверен в своем будущем и фиксирует лагерную действительность скорее со стороны, как ее мог бы описать иностранный наблюдатель волею судьбы оказавшийся на русских нарах. Возможно дело тут и в том, что дневниковую тетрадь Лимонова выкрали с подачи лагерной администрации, и писать пришлось заново и по памяти, о чем автор и предупреждает в начале публику. Что же, памяти писателя можно только позавидовать. Конечно, допустимы ошибки, но в целом картина предстает живая и подробная. Наверное, Лимонова можно назвать одним из самых памятливых писателей современности. Все его творчество, включая и нынешнюю книжку можно назвать апофеозом человеческой памяти, памятью, возведенной в степень одного неделимого мета-текста. Курьезно лишь, что память этого человека не отягощена рефлексией и вряд ли отдает себе отчет о своем актуальном месте в истории литературы и социальной мысли России. Лимонов — классик русской литературы, но классик в изменчивом, неуловимом и неблагодарном жанре непрекращаемого мемуара.

Н.Подольский. Хроники Незримой империи// Незримая империя. СПб, 2005.

Есть особый изыск в наслаждении имперской эстетикой на развалинах павшей империи. Впрочем, в повести Н. Подольского мы не увидим эстетики как таковой. Речь в ней идет скорее об изощренной компьютерной игре, способной сказаться на судьбах мира реального. Повесть представляет собой своеобразную антиутопию, облегченный и упрощенный в современных условиях аналог "Возвращения со звезд" С. Лема. Это и неудивительно, поскольку автора как математика 1935 года рождения не могли не волновать в свое время трудности и переживания лемовских персонажей. "Хроники" Подольского вполне соответствуют жанру научной фантастики, сейчас то ли отмененной, то ли перекочевавшей на широкие лотки массовой литературы. Возникает вопрос: а не отправить ли нам туда же и эту повесть о злоключениях компьютерных программ? Понятно, что дружеское сообщество питерских пост-фундаменталистов не отдаст так просто своего певца и стилизатора. Уважаемый А. Секацкий даже отметил положительной рецензией один из романов Н. Подольского "Возмущение праха", посвященный все тому же безумному русскому мыслителю — Николаю Федорову. Судя по тому, что тема Федорова вновь становится центральной в поименованной выше повести, тем для размышлений у г-на Подольского не так уж много. Вообще, где бы ни появился Федоров с его завиральными идеями в современной русской прозе — у Проханова ли, у Подольского ли — литература заканчивается, и начинается нелепое морализаторство и мутность "русского космизма". Повесть Подольского в новом сборнике идет в нагрузку к талантливому тексту Секацкого о питерском могуществе, куда более заслуживающему звания национального бестселлера.

Д.Гайдук. Растаманские сказки и всё такое. М., 2004.

Сказки нынче пишет всякий, кому не лень, вот даже Мадонна отметилась. Сказки сатирические, сказки дидактические, сказки лирические... Вот только настоящих сказок маловато, всё больше какие-то умученно-дохлые. А растаманские сказки Дм. Гайдука живые и настоящие, с вольным дыханием разговорной речи, и даже упаковочные слова "короче" и "типа" вплетаются в них с той же непринуждённостью, с какой вплетались в былины "ой-да" и "гой еси".

Так же, как у Писахова и Бажова, мир в сказках Гайдука творится лукавой прихотью рассказчика, его пристальным взглядом, щедрой словесной россыпью, да ещё неспешной интонацией с той растаманской ленцой, которую не способны поколебать никакие внешние обстоятельства.

Только вот радостный мир растаманских сказок... короче, типа... стрёмный это мир, в котором красноглазая мыша, обхававшись каши, высаживается на конкретную измену; чувак с герлой по укуру, стоя на облаке, стопят самолёт до Амстердама; ментов и санитаров, вызванных перепуганной тёщей к обдолбанному зятю тОркает "беспощадный центр" — а над всем этим палевом и гоневом в жирном ганджибасовом облаке зависает Джа и благостно втыкает в происходящее. И ни морали, ни сверхзадачи, ни фабулы, ни сюжета, события и персонажи вроде бы сами собой цепляются друг за друга, а автор всего лишь неспешно, с кайфом рассказывает о происходящем, гонит бесконечную телегу "за жизнь пипла".

А тут уж не обессудьте — каков пипл, таковы и телеги, иными словами — каков народ, таковы и сказки.

М.Москвина. Мусорная корзина для Алмазной сутры. М., 2004.

Маленький роман Марины Москвиной "Мусорная корзина для Алмазной сутры" оставляет непростое, неровное впечатление. Попытка связать мир буддийской мифологии с будничным бытом начала века потерпела поражение. И дело не в том, что темы несоизмеримы, — автор прекрасно чувствует и умело описывает, как повседневная жизнь нескольких поколений родичей становится тоже своего рода мифом. Осыпается сухая листва преходящих подробностей, обнажается ветвистая суть, а спящие почки выпускают на волю диковинные, неправдоподобные побеги. И уже не отличить правду от вымысла, и невероятная истина мифа торжествует над сонмищем тусклых правдочек. И всё бы хорошо, кабы не вечный рефрен: "...и тут его\её\их настигло Великое Просветление". А дальше, скажите мне, какой резон читать, если заранее известно, что, промытарив очередного героя положенное количество времени, автор волоком притащит его к молчаливому постижению путей всего сущего. Рай, нирвана, хеппи-энд — и безмерная жалость ко всем этим людям, прожившим свои земные жизни в меру своих сил и достоинств, а теперь, после смерти вынужденных служить куклами в теневом театре Марины Москвиной. Вероятно, им, достигшим освобождения, всё равно...

...А в "прибытии Бодхидхармы в Китай", и правда, нет никакого смысла...

ГР