Газета День Литературы # 106 (2005 6)

Ирина Гречаник ФАШИСТЫ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

Вадим Кожинов в одной из своих статей, которая называется "Германский фюрер и "царь иудейский"" с подзаголовком "О самой, быть может, чудовищной тайне XX века", раскрывает смысл этой тайны как определённое единство Вейцмана (по словам Г.Меир, кумира и идеолога евреев всего мира — и Гитлера, иными словами, взаимодействие сионистов и нацистов. "Вопрос предельно острый, и пока ещё не осуществлено масштабное и тщательное исследование этой темы, — говорит В.Кожинов, и добавляет. — Однако уже и сейчас вполне очевидно, что взаимодействие сионизма и нацизма необходимо воспринять как грандиозный урок…"; "И так или иначе свершавшееся взаимодействие (…) в самом деле наиболее страшная тайна XX столетия, ибо речь идёт о миллионах жизней, положенных на алтарь этого взаимодействия". Подтверждая упомянутую реальность, В.Кожинов приводит многочисленные факты, в том числе, свидетельства независимых историков, которых по объективным причинам нельзя обвинить в антисемитизме, например, историка сионизма Л.Дадиани, — а В.Кожинов предупреждает, что исследованию темы мешает резкое сопротивление сионистской пропаганды, ибо дело не столько в экономической взаимопомощи Вейцмана и Гитлера, сколько в идеологически взаимовыгодном альянсе, потому что нацистское уничтожение миллионов евреев было исключительно на руку сионистам (приток евреев в Палестину, "воспитание" и селекция, залог "оправдания" любых будущих актов сионизма).

Итак, В.Кожинов наметил перспективу исследования этого нелёгкого вопроса и обозначил основные его вехи. Умение учёного предвидеть серьёзность исторической ситуации сказалось уже сегодня, когда мы открыто обращаемся к неизвестным доныне фактам истории и литературы, договариваем недосказанное. В работе "Несколько соображений о грядущем пути России" исследователь называет предвидение "труднейшей, но необходимой и повседневно решаемой людьми задачей", а ключ к предвидению будущего, его основополагающего вектора, — в изучении истории, прошлого России, и приводит конкретный пример с Ф.Тютчевым, который "предпринимал разного рода усилия, дабы "открыть глаза" правителям России на грядущую ей роковую схватку (Крымскую войну. — И.Г.), но никто из них так и не внял ему, — в частности потому, что "все они, — по тютчевским словам — очень плохо учили историю".

Следуя мыслью за В.Кожиновым, по аналогии и теснейшей связи с историей, многое в сегодняшней литературе могли бы объяснить художественные факты ушедших времён.

История снова возвращается к нам, и на этот раз кожиновское завещание начинает исполняться на новой волне интереса к личности и идеологии Гитлера. Можно прочесть работы А.Мёлера "Фашистский стиль", Ж.Бержье и Л.Павеля "Несколько лет в абсолютно ином", Н.Мелентьевой "Фашизм как стиль", С.Сердюкова "Философский стиль Гитлера", Д.Коббы "Гитлер как актёр" и др., в том числе вышедшую в газете "Известия" статью В.Оскоцкого "Фашизм — реальность нашего времени". В последней статье речь идёт о современной литературе, где в контексте заявленной темы странным образом упоминаются такие авторы как В.Белов, В.Распутин, М.Шолохов и лауреат Есенинской премии В.Хатюшин, а также издания "Наш современник", "Молодая гвардия", "День литературы".

Что же такое фашизм? Зачастую он трактуется либо с военной, либо с уголовно-исторической, либо с анекдотической точек зрения, либо исключительно с позиций Третьего Райха и его крушения, что значительно сужает смысл этого понятия.

Фашизм — от итальянского — "связка, пучок". Что, вероятно, дало основание В.Оскоцкому "перепутать" его с русской соборностью, и называть фашистами всех, кто неугоден ему на литературном поприще. Однако подчеркнём, что изначально понятие "фашист" содержит внутреннюю самоатрибуцию, говорящую о сознательной принадлежности к определённой партии. В любом другом случае расширение понятия требует серьёзной научной или хотя бы логически обоснованной базы, которую мы и попытаемся выявить, обратившись к работам, где фашизм исследуется с научных позиций. Попытаемся выявить и то, как исследуется данный феномен.

По словам Армина Мёлера, "фашизм традиционно относят если не к консерватизму, то к правым силам вообще. Сами консерваторы (…) не раз пытались "сдвинуть" влево такие понятия, как фашизм и национал-социализм. (…) Ярлыки типа "фашизм", "фашист", "фашистский" пытаются прилепить к различным лицам, организациям, ситуациям, в результате чего эти слова утрачивают своё конкретное значение". Автор статьи выводит это понятие за пределы Италии, значительно расширяя его географически (это Испания, Бельгия, Англия, Франция, Румыния, Скандинавия, Прибалтика). За многими политиками, типа Жака Дорио во Франции или Корнелиу Кодряну в Румынии, просматривается целая плеяда писателей, которые создают соответствующую литературу. Таким образом А.Мёлер утверждает существование такого феномена, как фашизм, который между 1919 и 1945 гг. встречается в разных странах и сильно отличается от того, что подразумевается под этим понятие после 1945 года, и вводит понятие "стиля".

Анализируя концепцию А.Мёлера, исследователь Н.Мелентьева предоставляет любопытную проекцию на историю русской мысли и русской культуры критериев, по которым немецкий учёный причисляет тех или иных личностей к носителям фашистского стиля. Зачастую это деятели, которые и не подозревали о возможности отнесения их к этому лагерю: "В начале XX века в России появ-ляется целая череда носителей русского фашистского стиля. В первую очередь, это "безумный барон" Унгерн-Штенрнберг, диктатор Монголии (…). Не случайно его фигура вызвала восхищение у европейских фашистов — ему посвящали книги, статьи и исследования Юлиус Эвола и Краутенхоф, Ольер Мордель и Жан Мабир и т.д. (…) Он ненавидел интеллигенцию и гуманизм лютой ненавистью. Повсюду, казалось, он ищет подвига и смерти, но при этом мысль его была погружена в тонкие мистические проблемы — поиск в Тибете подземной страны Аггарта, где пребывает, согласно монгольским легендам, сам Король Мира…"

Н.Мелентьева приводит ещё одного носителя "фашистского стиля" — поэта Н.Гумилёва: "Холодность, внутреннее одиночество, совершенство пластической формы, предельная, экстремальная связь поступков и фраз, действий, формул и жестов, подчёркнутый эстетический и экзистенциальный вкус к героизму — всё это делает из Гумилёва классическую фигуру для анализа Мёлера…" Н.Гумилёв постоянно акцентирует "юность и смерть". Подчас в его лирике даже возникают итальянско-фашистские, римские образы. Сама ги-бель Гумилёва — это ясное и жёсткое исполнение фашистского завета: "Умирай вовремя!".

В революционном лагере, как считает учёная, также были носители фашистского стиля: "Фашистом, безусловно, был эсер Савинков (…). Показательно, что, очутившись в эмиграции, он как политик был некоторое время увлечён фашистскими идеями — в первую очередь из-за очевидного сходства темперамента и внутреннего экзистенциального типа".

Мы могли бы дополнить данный пример ещё одним, очень схожим. Главным героем в этом примере выступил бы Д.Мережковский, пришедший к фашизму к 40-м годам ХХ столетия.

Среди деятелей "пролетарского" искусства к представителям "фашистского стиля", по мнению исследователя, ближе всего стоят Филонов и Маяковский: "Оба — сторонники футуризма, холодного стиля, оба — денди в жизни, погружённые в поиск экзистенциальных, предельных опытов".

Можно расширить концепцию Н.Мелентьевой о фашистском стиле, дописав туда, помимо перечисленных поэтов всех, на кого оказали то или иное влияние идеи Маринетти, в том числе А.Белого, кумиром которого был Рудольф Штайнер — лидер влиятельного донацистского и пронацистского движения. Некоторые члены знаменитого антропософского круга Р.Штайнера изначально входили в некое германское общество, бывшее в тесном контакте с "Золотой Зарёй". "Золотая Заря", основанная в 1887 году в Англии, происходила от общества розенкрейцеров и вербовала своих членов среди мастеров-каменщиков (масонов). Все эти мощные и хорошо организованные теософические движения: современные розенкрейцеры, "Золотая Заря", германское Общество Вриля приводят к группе Туле, где можно найти Гаусхофера, Гесса, Гитлера.

Если принимать во внимание только стиль, описанная позиция обращает к декадансу рубежа XIX—XX столетий. Это чувствительность, нервозность ("Играть на скрипке людских рыданий, на тайной флейте своих же болей" — К.Бальмонт) и, одновременно, поворот к более жёсткому, грубому:

Не до песен, поэт, не до нежных певцов,

Нынче нужно отважных и грубых бойцов.

Н.Минский.

Революцьонный держите шаг,

Неугомонный не дремлет враг.

А.Блок.

Такую же картину рисует А.Мёлер, характеризуя фашистский стиль. Воспевание "доброй" смерти (К.Бальмонт), которая видится вполне закономерной и желанной среди этого "безумного мира" (В.Гофман), можно увидеть в многочисленных стихотворных образцах того периода: "Наш танец" К.Бальмонта, "О смерть! Я твой. Повсюду вижу…" Ф.Сологуба, "В склепе" В.Брюсова, "Без оправданья" З.Гиппиус, "Сонет" Н.Гумилёва, "Осенние листья" В.Гофмана и др. Поэзия рубежа XIX—XX столетий ставит проблему смерти, её эстетику не в социальном и не в этическом, а именно в экзистенциальном и экзистенциалистском плане, развивая традиции не русской культуры, а западно-европейскую линию крайней разобщённости, бессмысленности, разорванности бытия (С.Кьеркегор, А.Камю, Ж.-П.Сартр, К.Ясперс, М.Хайдеггер). Аналогичная ситуация — в фашистском стиле. Как пишет А.Мёлер, "это продолжение средневекового спора между номиналистами и универсалистами: номиналистический поворот нового времени. Чем больше отказываются от попыток объяснить мир, тем отчётливее на передний план выдвигается то особенное и частное, что приобретает черты формы на фоне бесформенного. Проще говоря, речь идёт о преодолении идеализма с помощью экзистенциализма. Последний не просто представляет некоторые философские школы, а является процессом, охватывающим все сферы жизни и ещё продолжающимся. Не дуализм, а единство в многообразии и многообразие видится только расчленённым".

Можно проводить параллели и на уровне отношения к традиционным формам религиозности. Один из идеологов фашизма Э.Юнгер в первой редакции романа "Авантюрное сердце", считавшегося классикой нацистской идеологии, написал следующие слова: "В мире о нас ходит молва, что мы в состоянии разрушить храмы. И это уже кое-что значит… Мы славно потрудились на ниве нигилизма. Отказавшись от фигового листа сомнений мы сравняли с землёй XIX век…" Нечто подобное можно встретить у Ла Рошеля, Рене Квинтона, Габриэля Д'Аннуцио и некоторых других. Эти авторы формулируют скрытое напряжение юности и смерти во всех текстах. Характерен клич: "Да здравствует смерть!" и желание смести традиционные устои — религиозные, этические, эстетические, социальные.

В фашистском стиле и в культуре рубежа XIX—XX столетий очевиден приоритет экзистенциального, если вспомнить, какую роль играл в экзистенциализме М.Хайдеггер. Стиль мышления Хайдеггера — это, безусловно, по А.Мёлеру, одна из вариаций фашистского стиля: лаконичность, холодность, обращённость к таинственной архаике, метафизике, открывающейся личности в опыте Ничто. М.Хайдеггер создал из понятия "риска" важнейшую метафизическую категорию. Его термин "бытие-без-укрытия-в-максимально-рискованном-риске" прекрасно характеризует глубинную волю фашиста столкнуться с реальностью напрямую, неопосредованно, холодно, — будь то реальность человеческая или нечеловеческая. Э.Юнгер говорит о "пламенном воздухе, который необходим душе, чтобы не задохнуться. Этот воздух заставляет постоянно умирать, день и ночь, в полном одиночестве". Здесь стоит остановиться, поскольку тема одиночества в экзистенциальном разрезе привлекла бы в фашистские ряды немало представителей литературного фронта.

Получается абсурдно-нелепая и запутанная картина. В фашисты зачислены, по В.Оскоцкому, уже не только русские классики, но и, по Н.Мелентьевой, поэты Серебряного века — и всё это на основе "стилевого" сходства. Развив эту идею до абсурда, мы смогли наглядно убедиться в её несостоятельности. В связи с этим возникают многочисленные вопросы, на которые В.Оскоцкий и Н.Мелентьева вряд ли ответят. Как быть с японскими самураями? С иезуитами? Ведь их "стиль" также можно назвать фашистским? Думается, в данном случае уместно вести речь всё же о типично экзистенциальном "стиле", а не о фашистском.

В.Кожинов поставил очень острый вопрос о невидимых связях, о которых необходимо говорить, и говорить, опираясь на достоверные научные факты, не превращаясь в профанаторов, увлечённых модными идеями. Связь, прослеженная нами от древних теософских орденов, от сионизма к гитлеризму, на данный момент действительно несомненна. И транслировать её следует в более существенном и глубинном ключе, нежели формальные, стилевые признаки. Таковы работы самого В.Кожинова, а также О.Платонова, Ф.Алестина, В.Большакова, Г.Щекина, Г.Шиманова.

Как видим, в реальности существует весьма опасная тенденция — к разъединению и вольной компиляции литературных и исторических фактов, к уходу от реальности на высочайшие арены абстрактной логики, к прикрытию такими выхолощенными формулировками, как "фашистский стиль" и тому подобные. Современные учёные "нашинковали" огромное количество определений, из которых подчас никоим образом нельзя составить более или менее целостную картину при всём многообразии различных теорий.