Газета День Литературы # 59 (2001 8)

Редьярд Киплинг “МНЕ БЫЛО НЕМАЛО ЗАБОТ ДАНО...” (Переводы Виктора Широкова)

ОЧАГИ

Мужчины разожгут очаг,

У каждого он — свой;

Четыре Ветра дым в очах

Мне принесут с собой.

Через моря, сквозь цепь камней,

По небу в гроздьях гроз

Четыре Ветра дым ко мне

Несут до крупных слез.

Пока не будет крупных слез,

Пока чуть не инфаркт

От давних дум, от старых грез,

В дыму обретших фрахт.

И с ветра каждою волной

Тоски сильней напор

Из каждой четверти людской,

Где дом мой с давних пор.

Четырехкратно брошен вдаль,

Огонь и дождь отбит —

Четырехкратная печаль

И радость вновь летит.

Как мне решить, какой главней

Из очагов, где храм?

Я слишком часто у огней

Гостил то здесь, то там.

Как я могу презреть любой

Из них или предать?

Ведь каждый чем-то все же мой

И мне помог мной стать!

Как сомневаться мне сейчас

В веселье и в тоске,

Когда весь мир вновь без прикрас

Висит на волоске.

Четыре Ветра, как ни шли,

Вблизи вы иль вдали,

Лишь эту песню б отнесли

Всем людям всей земли!

Где есть очаг и где верны

Простому слову "дом",

Где песни учетверены

Любовью и добром.

ДОРОГА ЧЕРЕЗ ЛЕСА

Закрыта дорога через леса

Семьдесят лет назад.

Год от году вольней колотила по ней

Разнузданная гроза.

Сейчас никогда не поверите вы,

Что здесь простирался путь.

И молод, и стар мчались, как на пожар,

Не давая эху заснуть.

И знает один бородатый лесник,

Что там, где гуляет лиса,

Где каплет смола, однажды была

Дорога через леса.

Все же, если вы посетите леса,

Когда летняя ночь коротка,

Когда в капле воды свежесть первой звезды,

Когда выдра свищет дружка

(Растеряли звери обычный страх,

Редко видя людей на тропе),

Слух заденет вновь дальний звон подков,

Шелест юбки в высокой траве,

И, как встарь, под ноги падет роса,

И укажет шаг, протянулся как

Старый добрый путь через все леса…

Только нет дороги через леса.

ПРЕРИЯ

(Канада)

Я вижу, как растет трава, чтоб встретиться с рукой;

Я вижу, что река права, петляя в день иной —

Пустое поле, ржавый пруд и воздуха хрусталь,

Холмы, что грустно вдаль бегут. Чего так сильно жаль?

Пройдя по берегу реки иль просто в никуда,

Ты вдруг заметишь узелки сердечного стыда.

Не торопись, не обогнать тревожный бег часов,

Пружинит под ногою гать, тяжел ночей засов.

Я слышу: летняя гроза роняет зерен град.

Я слышу: в степь ведет стезя, хоть ты не конокрад.

Я слышу Осени гобой, вспугнувший диких птиц,

И тишины предснежный рой.Но что клонит так ниц?

Будь осторожен, свеж узор, он — эхо летних дней;

Снопов покинутых укор, сигнал душе твоей.

Закрыта игр любовных дверь, погашен пламень звезд,

И лучше памяти не верь, ждет города погост.

Все, в чем нуждался, что желал, чего страшился я,

Год сосчитал и разменял на медяки жнивья.

Ну что ж, но я полней живу, прощаясь с красотой,

И обладаю наяву волшебною мечтой!

ПОСЛЕДНИЕ ИЗ ЛЕТУЧЕЙ БРИГАДЫ

1891

Тридцать миллионов британцев твердят о величье страны,

А двадцать кавалеристов опять побираться должны.

У них нет ни денег, ни пищи; ни работы, ни помощи нет;

Последние из Летучей Бригады, беспомощность — ваш обет.

Песню о них сложили, но песней не будешь сыт.

Голодаешь ничуть не меньше, даже если ты знаменит.

Они попросили денег, дескать, пришла хана;

Двадцать четыре фунта им уделила страна!

С такой подачки загнешься: вот и вся недолга.

Злы были русские шашки, но время — злее врага;

Сержант-отставник бормочет: "Отыщется ль тот поэт,

Стихи которого детки в школе зубрят чуть свет?"

Построясь попарно, к поэту они заявились домой;

К тому, кто их обессмертил, пришли, как нищий с сумой.

Все такие же молодцеватые, как и в былые дни,

Последние из Летучей Бригады, взгляните — это они.

Былая выправка, где ты? Колени болят, спина…

Какая уж тут атака — видать, прошли времена!

Мундир изношен в лохмотья,но только такой и есть.

Последние из Летучей Бригады поэту отдали честь.

Сержант-оратор поэту сказал: "Простите, но вы,

Сэр, хорошо написали. Мои друзья не мертвы.

Все это чистая правда; сэр, нас заждался ад,

Именуемым домом работным; что делать, такой расклад.

И все-таки вам спасибо; обойдемся без пищи, сэр;

Но вы напишите подробней, пусть будет другим пример.

Нас выбросили на свалку, хотя вспоминают порой.

Мы — Балаклавы герои. Но хочет есть и герой!"

Отступила бедная армия, хромая, скрывая гнев.

И вспыхнуло сердце поэта, забилось, "презренье презрев".

И он написал о героях стихи, что читались навзрыд,

И жирные души британцев вдруг испытали Стыд.

О, тридцать миллионов счастливцев твердят о величье страны,

А двадцать голодных героев опять побираться должны;

Внукам о "чести бремени…" рассказываем со стыдом,

Но последних из Летучей Бригады прячем в работный дом!

ЗОВ

Я — родина их предков,

И через много дней

Я созову обратно

Разбросанных детей.

Под их ногами в травах

Вздохнет моя земля.

Придут совсем чужими

Родные сыновья.

Пусть древние деревья

Нелепы в их судьбе,

Я словно на колени

Их притяну к себе.

Вечерний запах дыма

Опять взволнует грудь,

И вспомнят пилигримы

Свой исполинский путь.

Пускай темно значенье,

Что привело назад —

Слезами я наполню

Прозревшие глаза.

КОЛДОВСКАЯ ОСАДА

Мне было немало забот дано —

Справлялся и гнал со двора!

Играл в борьбу и тешил судьбу,

Но это — другая игра.

Не буду сражаться с незримым мечом,

Со стрелами, чьи укусы просты —

Отдай ключи для встречи в ночи —

Мечтателю, чьи реальны мечты!

Спроси про условья и их прими.

Мгновенно, а то мы рассердим его!

Я прежде в июль не страшился пуль,

Но это — другое занятье, ого.

Меня не пугает ни ангел, ни черт

(Я знаю: хозяин глядит с высоты!)

Открой же врата, войдет он туда,

Мечтатель, чьи реальны мечты!

Сейчас императору не уступлю,

Король для меня, что обычный вор —

И папской тиаре не сдамся в угаре —

Но это — другой разговор.

Не буду сражаться с исчадьями тьмы,

Часовой, пропусти его сквозь мосты!

Ты пойми в этот час, он — Властитель всех нас,

Мечтатель, чьи реальны мечты!

ПЕСНЯ СЕМИДЕСЯТИ ЛОШАДЕЙ

(Чудо Святого Джубануса)

Снова пришвартовалась возле Кале баржа —

Ржаво скрипит такелажем. Выпустите ее!

Просемафорю: Позвольте мне с лошадьми уйти.

(Семьдесят грохотавших лошадок!)

Медленно против течения, мои лошади! Конечная станция — Франция!

Что ж, поперхнулись заводы кирпичные Лилля,

Или же почва распахана между свеклой и табаком;

Или же отбривший нас ветер — жестокий Борей резвится, удобряя Сомму.

(Со всеми хомутами, лошади!) Конечная станция — Франция!

Что ж, Аргона пятнистая, тень тучи закрыла наглухо

Все горизонты призраками; или же селянами мощными,

Рубящими утес; ливень за этим занавесом

Лакомится немеркнущим светом.

(Гляньте на копыта, лошади!) Конечная станция — Франция!

Что ж, пусть штормит там, где в углу прыгает Бискай,

Пастухи и вожаки вод в землях, истоптанных

Медленными дымами Испании, вплоть до самых дальних мысов,

Истово танцующих в тумане.

(Выдохните — выдохните глубже, мои лошади!) Конечная станция — Франция!

Что ж, порушенный, медово-цветный, медово-овражный известняк,

Сливки — под добела-раскаленным солнцем; темно-цветущий розмарин

Шумно спит в полночь и где-нибудь в Южнолесье;

Шумно спит, словно Море.

(Да, жарковато здесь, мои лошадки!) Конечная станция — Франция!

Что ж, горный массив Весны умножен витой шнуровкой,

Отягощен отростками сугробов; горечавкой

Под тюрбанами снега; подталкиваемый небесами Лета,

Хотя непреклонный торфяникразлегся, чернея.

(Ржанье в сосульковых туннелях: — "Конечная станция — Франция!")

ДЕТСКАЯ ПЕСНЯ

Место Рожденья нашего дарим, Земля, тебе

Нашу любовь, заботу, главную роль в судьбе;

Нужно нам только вырасти, нас обратить должны

В сильных мужчин и женщин нашей большой страны.

Отче Небесный, Боже, любящий вся и всех,

О, помоги твоим детям, дай избежать им грех;

Чтоб наслаждался детством весь свой недолгий век,

Словно святым наследством, маленький человек.

Нас приучи к закону с юности, не боясь,

Что в послушанье сонном может таиться казнь;

Нас убеди, что Правду дарит Милость Твоя

Всюду, где селятся люди, веры твоей сыновья.

Нас научи собою располагать во всем,

Повелевать судьбою ночью и ясным днем;

Чтоб мы могли открыто в трудном своем пути,

Если случится битва, в жертву себя принести.

Нас научи в свершеньях ждать Твоего суда,

А не друзей неверных, лгущих порой без стыда;

Чтоб мы могли с Тобою видеть в конце тропы

Свет, а не страх кошмаров вызверенной толпы.

Нас научи той Силе, что не раздавит жизнь,

Что не обидит слабого, лишь подскажет — держись;

Чтоб под Тобой, Всевышним, каждый мог обладать

Волей, моральной поддержкой и сам утешенье дать.

Нас научи Довольству в самых простых вещах,

Веселью без примеси горечи, пусть царствует лишь размах;

Прощению бесконечному, свободному ото зла,

Любви к любому увечному, кого земля родила.

Земля Рождения нашего, нашей веры, чести; земля,

Во имя которой погибли отцы наши, хлеб деля;

О Родина, мы навеки тебе отдаем свои

Руки, голову, сердце, полное чистой любви!

ПРОФЕССИОНАЛЫ

1914-1918

(Морская война)

Они под множеством личин,

При "ксивах", заучивши код,

Игре находят сто причин,

Где гибель только эпизод.

Цель — цепеллину сбить полет

Или разведать мин кордон

И тонок ли Балтийский лед.

Таков Профессии закон!

Их иски — для суда зачин.

Цель под присмотром круглый год.

Секрет, их друг и господин,

Благословил подводный ход.

Когда они идут в поход,

Не вскинут флаг, не слышен звон,

Но молча зреет дела плод.

Таков Профессии закон!

Учетверен огня почин,

Разведкой предрешен исход,

И сложность мнимых величин

Венчает крейсера приход:

Так, плавясь, парафин дохнет

И нефти вдруг укажет стон,

Где Смерти одноглазой грот.

Таков Профессии закон!

Родне их неизвестен чин,

Удач и подвигов черед;

Ряды не лиц, а мощных спин

Сопровождают их обход;

В журналах нет хвалебных од

(Черкнул всесильный цензор: "Вон!"),

Но в них-то Родины оплот.

Таков Профессии закон!

ШТОРМОВОЙ СИГНАЛ

1932

Полночь — пусть звезды не вводят в обман, —

Рассвет далеко, и грозит ураган.

Была нам обещана встряска давно —

Но нету охоты исследовать дно.

Будь наготове! Затишье как раз

Подскажет, что шторм не помилует нас.

И легче сейчас не сносить головы,

Чем думать, что завтра мы будем мертвы.

Пускай мы скалу обойдем, и тогда

Не верьте, что нас миновала беда.

Лишь трусы легко закрывают глаза

На то, что в округе лютует гроза.

Приказано, чтоб мы держались вдали

От проклятой Богом и чертом земли;

И волнам безжалостным дали отпор,

Чтоб с ветром и временем выиграть спор.

Ревет и швыряет. Но слышно в ночи,

Как сердце могучего судна стучит.

И палуба крутится, словно волчок,

И жизнью нас радует каждый толчок!

Мы движемся, хоть и потеряна цель;

Мы верим, а значит, не сядем на мель;

В открытое море нас гонит закон,

Пока не пробьемся — никто не спасен!

КОРОЛЕВСКАЯ БЕСЕДА

1902

(Извлечение из "Странствующих и путешествующих")

После взятия Города, где именем снижен Рим,

В годы, где светочи меркли, а Уилфрид вошел святым,

Низина в пределах Британии (воспетой издревле столь)

Между Скалой и Лесом, где правил саксов Король:

Упорны все его люди — от лорда до батрака —

Дубиною не запуганы, мечом учены слегка;

Они обожали резвиться, креста не страшилась мощь,

И знали сто тысяч тропинок, как вепри Андредских рощ.

Законы слагались в Витане — законы добра и зла —

Какова расплата за кражу и чья корова была,

Законы рынка и бочки для рыбной ловли — в итог

Налог на вьючную лошадь и на киль плавучий налог.

Под руинами Рима, над плеском друидских трав

Грубо, но неизбежно слагался фундамент прав.

Вослед ногам Легионов и норманнского гнева пред

Грубо, но неизбежно рождался остов побед.

Грубо, зато весомо они работали; вот

Видим мы и сегодня плоды бессонных работ…

Король пришел из Хэмтуна, в Босенхэм заходил,

Юс он резней наполнил и Левес воспламенил.

Он окружил их в Витане — и разом их крепость взял;

Флот был собран у Селси, а ждали у Цименских скал.

Весело шли на битву саксы сквозь хлябь и топь;

Сначала было неясно, на чьей стороне Господь.

Трижды созрели желуди, Запад пока превозмог;

Трижды солились туши, прежде чем взмыл итог.

Они короля изгнали из Хэмтуна в Босенхэм,

От Ругнора к Вилтону гнали, он поплатился всем.

Лагерь разбили в Джиллинге; Бэйзинг и Элресфорд

Запомнили ярость саксов, неважно батрак или лорд.

Ярость великих тягот, пусть враг зажат и бежит;

Волчье притворство и хватка, мудрости аппетит.

Ярость неловких копий, лезвий лихой расклад -

Стыд за бессилье осады и за презренье засад.

Помнят таверны и рынки россказни той поры,

Стыд и гнев мучат саксов, коль похвальбы стары.

Одни будут пить, отрицая; другие — молиться за всех;

Но большая часть, опамятовав, признают свой собственный грех.

Почему, прорвав окруженье, к Витану вдруг пришли,

И взяли щиты на плечи, как совесть своей земли;

(Такова ответственность саксов, издревле воспета столь),

И они говорили в Витане, и выслушал их Король:

"Эдвард, Владыка саксов, от предков дошло к Тебе -

Едины король и войско — в удаче или в беде.

Потери сочтем мы вместе. Со страхом поймем поздней:

Нас одолели дурни — пусть через много дней.

Потери сочтем мы вместе. Маги мешали нам.

Опутаны злыми чарами, мы поддались врагам.

Когда мы рванулись в битву, то не по нашей вине

Глаза наши были закрыты; мы бились, словно во сне -

Люди метались, потея, слепцами без поводыря;

Слабенькие удары воздух месили зазря.

Нам изменило зренье; что ж, смелыми делает ложь;

Владеть тем, чего не видим, зовет нас рассудок: итожь.

Щит нам давал прикрытье, но меч лишь подарит власть -

Щит сорвут в потасовке, рукоятка не даст пропасть:

В богатстве не будет защиты, в силе одной — оплот;

И если предали Боги, то все же пойдем вперед.

Сполна потрудились маги, черный выдался день,

Но наши враги — мы сами; зовут их Гордость и Лень.

Гордость была до битвы, Лень лишь держала копье,

В сердце народа таились неверие и нытье;

Так лихорадка в болоте прячется до поры,

Но жар борьбы поднимается, надо точить топоры.

Мы от болезни очистимся — зря ль что ль пускали кровь;

Тело к борьбе воспрянет — мужество вспыхнет вновь.

Люди вернутся к пашням, выкорчуют сорняк,

Счет подведут сраженьям и господин, и батрак;

В храмах беседуя громко, затронут богов войны;

Пускай они тоже примут немалую часть вины.

Служители жезлами, рясами тоже свершали грех;

Кичились неверием, смехом; стыдом обернулся смех.

Люди на войнах состарились, шатаясь туда-сюда;

Смех и презренье спаялись и ждут твоего суда;

Следует злым или добрым быть — чья важнее роль?

Нас лишь Король научит. Слово тебе, о, Король!"

ЗАКОН ПОСЕЙДОНА

("Оковы дисциплины" — "Странствующие и путешествующие")

Как только дерзкий Человек на плотике поплыл,

То засмеялся Посейдон: "Моряк, умерь свой пыл;

Смотри, надеюсь на тебя, не преступай Закон,

Чтобы никто и никогда не колебал мой трон.

Позволь, чтоб Зевс приговорил тебя к земле; замри,

Пускай забвенье для греха предложат алтари;

Но если, море полюбив, ты не сойдешь с пути,

То помни — Парки начеку, ты с ними не шути.

Забудешь греческий язык, пройдешь, оторопев,

Сквозь радужные стаи рыб и бездны мрачный гнев;

Пусть дует ветер в паруса несломленной судьбы,

Пусть будут хороши во всем и снасть, и похвальбы.

Старайся истово служить всегда, не до поры;

Тебя спасет жестокий Бог, прими мои дары -

Напор и силу щедрых рук, отвагу острых глаз

И душу, что не терпит лжи — все по тебе как раз!"

Что ж, этот искренний наказ и праведный Закон

Воспринял сердцем Человек, да оступился Он;

На отмель судно посадив, сошел он с корабля,

Переманила миражом цветущая земля…

Трирема, спальня, низ и верх, чья четче правота?

Три сотни лезвий промелькнут за оборот винта.

Что ж, оклик Бога, киля хруст сражаются с судьбой,

Да только дерзкий Человек остался сам собой!

Вернувшись из различных мест, понавидавшись звезд,

В таверне около огня он прочно занял пост;

Хлебнул Фалернского, курнул покрепче табаку…

А все же дерзкий Человек не сляжет на боку!

КОРОЛЬ И МОРЕ

( 17 июля 1935 )

Помимо Царств и Государств

Любви к Нему поднялся пласт;

В почтенье, в преданности, мол, Король, не обессудьте;

Призналась Бурная Волна

Всем жаждущим, искавшим дна:

"Как много Человеку дал Я, Океан, по сути!

Не столько Шар или Венец,

Когда рундук сыскал конец;

Иль в рубке рулевой, отважась

Печальный способ предпочесть,

Не Благосклонность или Лесть,

А нечто личностное, пусть балласт и тяжесть.

Не по рожденью иль чинам

Я дарован ничтожным вам

Возможность бултыхаться в трюме;

Оно, конечно, не трюмо,

Но отсвет на лице прямой —

И длится постиженье в сумме.

Итак. Я научил его

Искать в молчанье торжество,

Усвоить и разлук урок (помимо прочих);

Понять, что честь, да и хвала

На вкус порою не халва, —

Глоток упрека жив. Так я упрочил.

Освободил его от сна.

Чтоб приоткрылась глубина,

Чтоб, наблюдая, понимал он все, как надо;

Когда ж я гнал его в сердцах,

Чтоб он, ослепший, не зачах,

То и, оглохший, ладил он с моей досадой.

Открыл ему обман морей, —

Их мрачный и дурной хорей, —

Где выбор просто умереть или — со смехом.

Я Цену Глупости назвал

И трещину в душе признал

( Уроки прежние — нам в дар, а не помеха).

Я дал ему шальную Власть

Охулки на руку не класть —

Чтоб не осмелился никто противоречить.

Есть Середина, и Конец,

И Слово, двигатель сердец,

И Океан, что за бортом, а не далече.

Зачем, когда он стал увенчан.

То Силу посчитал Увечьем,

И Власть отверг, и голубой покой — мечтой храним.

Он борется с собой изрядней, чем Океан порою спорит с ним!"

.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В Его Поместьях, кроме Слуг,

Имея только Пару рук,

И корабли, что не нуждаются в опеке,

Все та же Бурная Волна

Говаривала, солона:

"Знай, Человек, что дал тебе Я, Океан, навеки!"

НАСЛЕДСТВО

Что ж, наши Предки в давний час,

Не рохли, не тетери,

Наследство припасли для нас,

Несокрушимо веря,

Что мы, их выучив пароль,

Избегнув вероломства,

Сыграть сумеем ту же роль

Для нашего потомства.

Они недаром тыщу лет

Все возводили Стены

Своих отчаянных побед,

Как ни вздувались вены:

Они, Король или слуга,

Всей сутью гордо знали —

Дойдут потомкам сквозь века

И вера, и скрижали.

Передадутся цель и страсть;

И с мудростью житейской

Они цеплялись не за власть,

Плывя в воде Летейской.

Не голуби, не агнцы, нет,

Ценили все ж не злато —

А жизнь, любовь, святой обет,

Не постояв за платой.

Чин получив не задарма,

Они склоняли шею

Для ежедневного ярма,

От тягот хорошея.

Вот почему Свободы флаг

Лишь через них подъемлем;

Увы, ни лень, ни гордость так

Не возвеличат землю.

Наследуем не изумруд,

А — их заботы бремя;

Пока мы спим, их давний труд

Спасает наше Время.

Мир для потомков будет нов,

А наша жертва — средство:

Не обманув своих сынов,

Оставим им наследство.

БАЛЛАДА КРАСНОГО ГРАФА

1891

(Это не для них — критиковать такие минутные методы

Ирландского возрождения, хотя они могут порицать

кое-какие результаты. В течение нескольких последних лет

Ирландия собиралась пройти сквозь то, что равносильно революции.

— Граф Спенсер.)

Красный Граф, неужто же могут зазвать

Стаи глупых птице-ослов,

Чтобы голову спрятать в Ирландских шипах,

В пустыне скопившихся слов?

Ты отправился к Богу, Красный Граф,

К Владыке, что править охоч;

Но вот солнцем день налился всклень —

Ты готов проследовать в ночь?

Дал тебе он твои же былые слова, Красный Граф,

Вроде пищи на ложный путь;

Будешь ты просыпаться и есть в ночи, Красный Граф,

Неужели в этом лишь дня суть?

Ты собрался, удал, ты отправился вдаль,

Что тебе былой раскардаж?

Ты покинул день, где ты только болтал,

Ради дня, где ты что-то создашь.

И как раньше за выгодой руку тянул,

Вновь ее протяни для потерь;

И как раньше на ямы край мог придти,

Так сейчас глубину проверь.

Был в зачатке мошенником, Красный Граф,

Полноценным мошенником стань,

Ведь мошенники правят, мошенники славят;

Все мошенничеству платят дань.

С ними бросил ты лот, Красный Граф;

Посмотри внимательно, где стоишь.

Ты скрепил узлом гортани излом, Красный Граф,

И с рукой его потерять норовишь.

Ты шагаешь, удал, путешествуешь вдаль,

Ты в мгновенье сжимаешь года;

Если не ротозей, ты найдешь друзей

Быстро и найдешь навсегда.

Ты играл с Законом усмешкой губ,

Выходило изящно, скрывая беду;

Часто речи суть норовит блеснуть

Постулатом: "Неправильно да свободно иду".

Красный Граф, ты не зря носил орден Подвязки,

Целовал старательно Королевский флаг:

Ты готовишь Восстание или нет расчета,

И Измена всего лишь пустяк?

Подкрепишь ли поступком свои призывы, Красный Граф,

На водоразделе эпох?

Хорошо ли, что внове грехом крови

Освобождается каждый вздох?

Неужели не зазорно ради плохого мира

Продавать нашу изодранную Честь,

И идет с молотка любая строка —

Красный Граф, что легче тебе предпочесть?

Ты собрался, удал, ты отправился вдаль,

В темноту, в сомнительный путь,

И тяжка дорога, тяжка, Красный Граф,

И платить совсем не чуть-чуть.

Есть на все цена, ты заплатишь сполна,

И награду дадут за труды —

За гортань с узлом, за пера излом,

За бесчестье и вонь среды.

Там не скроют презренья к тебе, Красный Граф,

Назовут пролазою из пролаз;

И тогда ты признаешь, что сердце молчит,

Что, увы, не видит твой глаз.

ВРАЧИ

1923

Внезапно умер человек, всех замыслов не воплотив.

Что ж, дни сосчитаны, ждать передышку глупо:

Кто Смерть уговорит не заносить в актив

Очередную очевидность трупа?

Необходима смелость встреч с внезапностью дорог —

Невозмутимость, непоколебимость духа;

Кто служит тайнам тел, тот прозорлив, как Бог,

И, подводя итог, вздыхает глухо.

"ОСВОБОДИЛИ"

1890

(В память комиссии Парнелла)

Что ж, помогите, патриот испытывает боль,

Сам дух сегодня втоптан в грязь, помочь ему изволь!

От Донегала до Дворца, о, вслушайтесь сюда,

Увы, не правы судьи те, честные господа.

Их имена вполне чисты — да вляпались в позор! —

Ирландской яростной стрельбе бумага Саксов — вздор;

Год размышляли все они: где меньшее из зол?

Как в "Книге Судей" разыскать "невинный ореол"?

Свидетель грубый, Небеса, нож спрячет без труда,

Потерю жизни возместят "честные господа"!

Свидетель грубый умолчит, смеясь, виляя тож,

Кто держит палец на крючке или сжимает нож!

Освободили всех в лице замученных мужчин;

Подобно фениксам, они восстали без причин!

С Ирландией не подойти к согласью никогда —

Ее честные господа — свободны навсегда: —

Зато они бунтовщиков укроют, словно ночь;

Зато убийце завсегда они решат помочь;

Но — если это чистит честь — они уверят Двор,

Что никогда к ним не придет убийца или вор.

По их указке и в толпе не сыщется пустот,

Они не накликают смерть — пусть умер тот и тот.

Они сказали лишь "пугнем", и все бежали прочь —

Что ж, с Богом; дети по уму они теперь точь-в-точь!

Их грех лишь в том, что зван огнем, а цель видна сама —

Питье риторики подать и тем свести с ума —

Им собеседники равны, они — ирландцы тож,

Все-все честные господа, к чему твердить про нож!

Лишь тридцать сребреников взять от фениев в тюрьме,

Лишь только доллары взалкать, что в гэльской есть суме.

Коль белое белым бело, а черное — черно,

Они — предатели, Бог их накажет все равно.

"Освободили", — скажем им: "Спасибо, господа!"

Пускай на вас проклятье вдов в знак Божьего суда

Падет. И пусть позора стыд затопит, как поток,

А каждый честный человек захлопнет ваш роток.

"Возможно ль быть еще черней?" — У вас душа черна,

Пусть красной кровушкой людской окрашена она.

Насмешка перла так из вас, что скошено лицо,

И вы не сможете стереть судейское словцо.

Невинных ручек не отмыть — они пропахли злом;

Толпитесь словно овцы вы за вожаком-козлом;

О, как вы внюхались в порок; перу не прекословь;

Пусть скажут вам — пустяк, смола; — испачкаетесь вновь!

"Долг — стар?" — как Каин стар — и как позавчера свежо;

Как десять заповедей — так закон кроить ножом?

Коль смерть лишь смерть, слова — слова, и словно мячик власть,

Но могут выстрелить слова — тебя навек проклясть!

"Друзья поверили?" Увы, столь легковерны все;

Пускай ревет ревмя душа на дыбном колесе.

Они! — Коль заперта их дверь, весь мир для них горяч,

Но смерти страх проникнет в них, внедрится горький плач?

Секреты графствам не сокрыть, их прошептал испуг,

Их выдал выстрел, рассказал осколок стона вдруг;

На солнце прохрустела кровь, пугая честных пчел, —

Раскрыла мальчикам сполна судейский произвол?

Но вы — вы знаете, ау, поболе в десять раз

Секреты мертвых, слов террор и сговора наказ;

Вопль жеребца и телочки мычание в ночи.

Кто первым правду прошептал? Ты знаешь, не молчи!

Моя душа! Среди убийц и скрытых, и прямых

Сижу в тюрьме, моя вина ударила под дых;

Я лгал и крал; пора давно, Парламентом маня,

За "недоказанность" — как тех — освободить меня.

Освободили — снова чист — иди, лелея честь;

Иди, коль смог закон страны ты Божьим предпочесть —

Одной рукой маши назад, сигналя "вновь борьбу",

Другой прикроешь сердце, чтоб не искушать судьбу.

Коль белое белым бело, а черное — черно,

И ты — предатель, Бог тебя накажет все равно.

Коль стих лишь стих, слова — слова, а Двор понять нельзя: —

Мы для убийц — не образец, но — верные друзья.