Где начинается радуга? Часть 2 (СИ)

Глава 23

— Ануш, вы тут, — стучусь и захожу без спроса в кабинет модели. То что осталось от кабинета правильней сказать. Сборы Ануш идут полным ходом, и скоро это место займет кто-то другой. Я слышала Ловкач займет место Ануш в этом агентстве. — Тук-тук!

— Я здесь, — из шкафа приглушенно звучит голос модели. — Проходи и садись. Я скоро.

Осматриваюсь, и не нахожу. Не одного свободного стула. И даже на диване лежат кучкой шмотки. И куда мне приземлить свою пятую мягкую точку?

Приходится спустить с одного из стульев коробку на пол и присесть. Ну вроде как все.

Я действительно прошла кастинг у Лессовского. Он проработал со мной почти целый день, и фотограф очень обрадовался моему рекомендательному письму. Так что победа в кастинге была в моих руках.

Но победа в кастинге это одно. Сейчас Ануш должна сказать, что думают по этому поводу жюри и представители агентства. Это ведь они отправляют в Париж девушек. И решение за ними.

— Что же ты себе ни воды, ни кофе не принесла, — ругает меня Ануш и выносит из шкафа коробки.

Я удивленно всматриваюсь в шкаф и пораженно тыкаю в него.

— У вас там, что ли Нарния?

Потому что снаружи можно подумать, что это просто шкаф. Для верхней одежды к примеру. Небольшой, но высокий. Но Ануш туда зашла. А потом вышла с вещами.

Так что понять мое удивление можно.

Ануш кинула взгляд на шкаф и улыбнулась.

— Можно и так сказать, — она достала из ящика стола пухлый конверт и помахала им перед моим носом. Мысли о шкафе улетучились моментально. Я могла только уставиться на конверт и на руки, которые его держали. — Ты хочешь посмотреть что там?

Киваю.

Мой голос пропал где-то там. Я могла только следить за руками Ануш. Как она разрезает конверт. Как она вынимает оттуда фотографии. Как она их раскладывает. А потом подзывает к себе. И я словно теленок поднимаюсь на ноги и бреду к ней.

— Ты потрясающая, — проговаривает Ануш рассматривая фотография для будущей обложки. Лессовский искал свежее лицо для нового каталога журнала. И сегодня он отправил серию фотографий, которые он будет использовать вместе с главным редактором. — Ты понимаешь это?

Мыслей не было. Я уставилась на себя. Такую разную. Такую живую. Каждый раз, когда я смотрела на снимки со мной — мне казалось, что там я живее, чем здесь. Словно только фотограф может увидеть мою душу и запечатлеть ее. Словно у меня ее нет. Словно она проявляется только на фотографиях.

— Понимаю, что? — шепчу я, и кончиком пальцем провожу по глянцевой поверхности.

— То, что конкурс тебе на самом деле не так уж и нужен. Ты бы смогла пробиться со своим талантом везде, — говорит Ануш и откидывается в кресле.

Пальцы замерли. Она что? Она отказывает мне? Или что?

Или…или…или…

Сколько этих или. Нужно просто спросить.

Сжимаю руки, и заставляю себя говорить.

— Это значит… Марина поедет? — в моем голосе волнение и тревога. Волнение за подругу и тревога за себя. Но с другой стороны Ануш права. Лессовский выбрал меня из трехсот девушек. И я ему понравилась. И среди этих трехсот может только сотня новички без малейшего опыта. Все остальные — это модели, которые пробуют пробиться на фотосессию Вениамину не в первый раз. И мне это удалось. Разве это не заслуга?

Вот только я рассчитывала на Париж.

— А это важно? — с насмешкой спрашивает Ануш. — Ты приняла решение. Для тебя карьера важнее.

— Звучит если честно не очень, — пожимаю плечами и отхожу.

— Не важно как это звучит. Важно то, что моделинг это твоя жизнь. И такие люди мне нужны. Те, кто не опускаются до хитрожопости, но борются до конца. И ты такая.

Ануш хлопает папкой и собирает мои фотографии, чтобы сложить их в конверт. Но мои мысли до сих пор в сумбуре. Что происходит?

— Это значит…, — начинаю я, а Ануш резко заканчивает.

— Летят две модели: ты и Юлианна. Жюри одобрили это решение. Модель прошедшая через массовый кастинг Лессовского перспективнее, чем менее талантливая девушка, берущая только упорством.

Значит я. А Марина? Она уже бесится из-за моей подставы? Она уже ждет меня, чтобы начистить рожу?

— Она уже знает? — тихо спрашиваю и ужасаюсь. На сколько пискляв мой голос.

— Иди домой и узнаешь, — поджимает губы Ануш. Я опускаю голову от стыда и в то же время от страха. Прийти теперь домой будет целым испытанием. Но модель неожиданно продолжает: — Ксюша, ты не предательница. Ты поступила не совсем честно по отношению к подруге. Это правда. Но ты не делала ей подножку. Ты не подставляла ее. Но ты ее обошла.

Киваю и отхожу. Беру в руки сумку, которая осталась лежать на стуле. Я уже направилась к двери, но кое-что вспомнила. То, что должна была уточнить.

— Ануш, когда самолет?

— Через два дня. Визы, паспорта и все нужные документы начали готовиться еще до нового года. Так что все готово. С тебя только приехать в аэропорт в 14:00 через два дня.

В кабинет ворвались люди. Им требовался совет Ануш, и она взмахом руки отослала меня.

Ответа от меня не требовалось. Модель уже взяли в оборот для решения последних организаторских вопросов. Она стала частью команды, которая отправляется в Париж и на ней теперь большая ответственность. А мне оставалось собраться духом и вернуться домой. Чтобы… Извиниться и собраться. Или может для начала выжить?

Дорога домой казалась последней дорогой жизни для человека, ждущего смертной казни. Я старалась идти как можно медленнее. Но мир был не справедлив. Потому что я даже не попала в пробку. Это находясь в Москве в самый час пик. Вот это я понимаю чувство юмора на высшем уровне.

Перед дверью в квартиру я замерла. В моих руках бренчат ключи. Ноги переминаются. Потому как я элементарно боюсь этой встречи.

Но вечно стоять под дверьми тоже нельзя. Поэтому я просунула в скважину ключ и отперла замок.

Открываю дверь квартиры и первое, что отмечаю. Это неестественная тишина. За полгода жизни здесь тут постоянно было шумно. Либо Маринка слушала музыку, либо соседка снизу вопила о невоспитанности молодежи. Либо сверху кричала семейная пара. Обычно в этой квартире шумела жизнь, которая неожиданно прекратилась.

И мысль, которая озарила меня. Которая пугала. Которая надеялась, что не случилась. Пронеслась мимо меня.

Она знает.

Ей уже рассказали.

— Пришла, — колко отметила девушка.

Марина встала на пороге кухни. Она стояла опершись о косяк, скрестив руки на груди. Нахмуренные брови, поджатые губы. На ней неряшливо висит костюм, который мы с утра ей подбирали. Именно его она всегда бережно снимала после прихода домой. Потому что он самый дорогой. Не только в цене, но и лично для нее. На столе в самом центре стоит початая бутылка вина, а рядом бокал.

А мысль хлестко ударила меня. Больнее, чем могла ударить она.

Пьет. Хоть ненавидит алкоголь.

— Объяснишь? — с болью уточнила Марина. Она глотает слюну, видимо так она пытается сдержать слезы. Но она стойко стоит и ждет. Она ждет правды от меня.

— Что ты хочешь услышать? — отстраненно спрашиваю.

Я снимаю сапоги и пуховик и держусь. Не хочу оправдываться или плакать. Я поступила подло по отношению к подруге. Я признаю это про себя. Но в слух в этом не признаюсь. И лучше пусть она накричит на меня. Выплеснет боль, которая сжирает ее. Я готова принять такое наказание за поступок, который совершила.

— Ты знала, что своей победой у Лессовского ты получишь билет до Парижа. Обещанное мне.

Вот что ее волнует. Когда я пошла, знала ли последствия, которые коснутся ее.

Выпрямляюсь и прямо смотрю на нее. На свою подругу, которую возможно сегодня потеряю.

Хотя это не так. Я ее потеряла не сегодня.

А в тот день, когда Ануш сделала свое предложение. Когда я поняла, что она хочет, чтобы я сделала. Я могла послать ее и сказать, что друзей не предаю. Могла выслушать ее и не пойти на массовый кастинг. Могла обо всем рассказать Марине. Но я ничего из этого не сделала.

Потому что сделала выбор. И он был не в пользу нашей с ней дружбы. Рубина и Малахита.

— Значит знала, — сделала вывод Марина. — Ну хоть стекловату на одежду не распыляла. И на том спасибо.

Девушка развернулась и подошла к столу. Она налила себе рубиновое вино и проглотила его залпом. Словно там была вода.

— Марин, — начинаю я.

Мы обе знаем, как долго она отказывалась от алкоголя. Ее может разнести за секунды от такой дозы.

— Не надо, Ксю, — упала на стул Марина и откинулась на него. На ее щеках блестели горькие слезы обиды. И тут девушка начала говорить. Немного заплетаясь от выпитого алкоголя. — Я всегда знала, что ты талантливей меня. Всегда напоминала себе об этом. “Я не так талантлива. Хэй, не смей расслабляться. Работай больше, чем можешь”. Понимаешь, я могу взять упорством, настойчивостью, пробиваемостью. Но не талантом. Его во мне жалкие крупицы. Во мне больше желания. В тебе же, Ксюша, есть оба эти качества. Мне тебя не догнать. К тому же в массовом кастинге сложно победить. Мне ли этого не знать. Сколько раз я бывала на таких мероприятиях. И ни разу не победила. Только талант может взять вверх. Особенно у Лессовского. Тебе Ануш подсказала пойти на кастинг? Она то знает, кто стоит за организаторами.

— Марин, — снова пытаюсь успокоить подругу. Но она уже потеряна для меня. Особенно сейчас.

Рубин просит не подходить ближе и махает головой. Она хлюпает несколько раз носом, прежде чем сказать.

— Ксюш, тебе нужно собираться. Тебе предстоит поездка в Париж. Иди спать. А завтра сборы.

Растерянно смотрю на подругу. И осознаю то, что я вижу. Это намного хуже того, что я представляла. Я ждала криков, обвинений, претензий. Все что угодно. Но только не этого. Принятия. Молчаливой обиды. И отчаяния.

Это ведь хуже. Это почти убийство надежды.

— А ты? — шепчу я.

Мои руки тянутся к ней, чтобы обнять. Мой язык хочет кричать мольбу со словами извинений. Но я этого не делаю.

Потому что я чертов камень. Потому что чувства пугают меня. Особенно такие сильные. Но их лавины уже успели пробить в моем сердце дыру. И кажется об этом я буду вспоминать намного чаще, чем о Глебе.

Потому что я снова открыла свой ящик со скрытой там душой. И возможно теперь я не в силах его запереть.

— А что я, — слегка истерично рассмеялась она, расплескивая вино. — Сегодня я напьюсь. Завтра отосплюсь. А послезавтра придумаю, что делать дальше. Иди, Ксюш. Я хочу побыть одна.

Я не могу настаивать.

Точно не сейчас.

Поэтому я ушла к себе. Но продолжала слушать, как Марина плачет о своей участи. И это медленно рвало мою душу.