Где снег был красным

I

Руф Гилсон ничего не знал о токсикологии в криминальной области. Он был специалистом по опрыскиванию и другим методам использования ядов для уничтожения огородных и садовых вредителей. Он слушал заключение доктора Суэйна, не вникая в медицинские тонкости, но понял главное: Дэн Саттер был отравлен. Предположительно яд находился в напитке. Действие яда, вероятно, было замедлено благодаря большому количеству алкоголя в организме Дэна. Скорее всего, он где-то употребил напиток, содержащий смертельную дозу какой-то отравы. Ему удалось добраться до дома, не зная об этом, и, когда Дэн лег спать, начались предсмертные конвульсии.

На сколько времени было замедлено действие яда? Вот что хотелось узнать Маклину. На этот вопрос доктор Суэйн ответить не мог. Лабораторные исследования могли прояснить ситуацию, но, чтобы получить заключение из лаборатории в Монтпильере, придется ждать один или два дня. Действие яда могло быть задержано на пару часов. Или на десять минут. Последнее предположение наводило на невеселые мысли — выходило, что яд мог быть в той самой бутылке, которую отнесла в спальню Эмили. Бутылка опрокинулась, когда Дэн боролся за жизнь перед своей гибелью, ее содержимое разлилось по полу. Потом у Дэна началась сильная рвота, и Эмили прибрала в спальне. Не было никакой возможности проверить разлитый алкоголь на содержание отравляющего вещества. Что еще хуже — Эмили отнесла опустевшую бутылку в кухню и вымыла. Это было сделано ею автоматически. Она всегда мыла и сохраняла бутылки, чтобы разливать в них домашние кетчупы и соусы. Ни Руф, ни Маклин не сомневались, что Эмили действовала автоматически, но лучше бы она забыла об устоявшихся привычках. Тогда Эмили сразу оказалась бы вне всяких подозрений. А теперь, несмотря на убежденность Майлза и Гилсона в невиновности вдовы убитого, все же приходилось иметь в виду крайний вариант, согласно которому Эмили отравила собственного мужа.

Перед следствием стояла проблема. Дэн Саттер ушел из дому прошлой ночью после вечеринки и не возвращался до самого завтрака. Где он был? Кого он встретил, кто мог дать ему выпить? Вот тогда-то и всплыл факт, о котором Руф, член местного управления, не имел никакого понятия. Выяснилось, что в Бруксайде существовало то, что некогда называли «слепая свинья». Местный цирюльник, который также торговал канцелярскими товарами и табаком в своей парикмахерской, занимался подпольной продажей алкоголя. Об этом факте с неохотой поведал Илайхью.

— Я не стукач, — сказал он, расправляя усы. — Я никогда свой нос в чужие тарелки не совал. Но тут дело серьезное! Понятно, у Арта Сомерса теперь проблемы начнутся, но только у него Дэн мог купить выпивку в нашем поселке в такой час. Арт может подняться с постели и продать тебе порцию за пятьдесят центов, не важно, в какое время его разбудишь!

— Значит, ты думаешь, что отравить Дэна мог Арт Сомерс? — спросил Маклин.

— Нет! — возмутился Илайхью. — Но прошлой ночью многим выпить хотелось. У Арта, наверно, торговля так и кипела.

— Это только предположение, Илайхью?

— Нет, я сам там был! И когда уходил, к Сомерсу уже зашел другой посетитель.

— Кто? — спросил прокурор.

— Слушай, Маклин, Арт продавал выпивку незаконно, и, насколько я знаю, покупать у него выпивку — незаконно тоже. Но тебе интересно не это… или интересно?

— Я хочу выяснить, где Дэн Саттер выпивал после вечеринки.

— Ну, сэр, я когда ушел с вечеринки, то сразу к Арту пошел. Мы с ним про убийство поговорили. Он, конечно, ничего про него не слышал, и я ему все подробно рассказал, пока пару мерзавчиков пропустил. Раньше я и не слыхал ни разу, чтобы Арт угощал бесплатно. А тут вторую стопку он бесплатно мне налил.

— И, кроме тебя, там никого не было?

— Я как раз к этому подхожу. Арт меня там задержал — вопросы задавал, прикидывал и так и эдак. Потом… э-э… может быть, через полчаса после того, как туда пришел, я собрался уходить. Когда застегивал пальто, в дверь постучали — таким особенным стуком, который завсегдатаи Арта используют. Он попросил меня открыть дверь, и я открыл.

— И кто там был? — спросил Маклин, силясь не выдать нетерпения голосом.

— Ну, сэр, если я и попробовал бы догадаться, кто это был, когда шел дверь открывать, то ошибся бы. Я думал, что знаю всех клиентов Арта, но этого никогда у него не видел.

— Кто это был? — громко повторил Маклин, потеряв терпение.

— А что, я разве не говорил? — изумился Илайхью.

— Нет, не говорил!

— Ну, это был тот пацан — Линдсей. Квелый такой, словно ему сильно выпить надо было. И я не стал бы его винить, если подумать, как у него с Вейлами все перепуталось.

— Линдсей был один?

— Кажись, один. Я никого с ним не видел.

— Как долго ты там пробыл после прихода Линдсея?

Илайхью прищурил глаза, глубоко задумавшись.

— Ну… тридцать секунд, может быть. Достаточно долго, чтобы сказать «спокойной ночи» да дверь закрыть за собой.

— И тебе неизвестно, появлялся ли там Дэн Саттер?

— Я же сказал, — ответил Илайхью, — когда я уходил, там был только молодой Линдсей вместе с Артом, который сразу расспрашивать его принялся.

II

Алонсо Холбрук сердито рассматривал картину на мольберте в своей студии, затем развернулся и яростно швырнул кисть, которую держал, на пол. От этого бормотания в соседней комнате с ума сойти можно, сказал он себе. Лиз и Роджер разговаривали без остановки; Лиз и Роджер разговаривали почти два часа, снова и снова обсуждая ситуацию в поселке, ситуацию между ними, положение, в котором оказался Роджер.

Алонсо пинком открыл дверь студии и ворвался в гостиную, где Лиз с Линдсеем сидели на софе перед камином.

— Какого черта ты не идешь домой, не побреешься, не помоешься, одежду другую не наденешь, чтобы на человека стать похожим?! — крикнул Алонсо Роджеру.

Тот поднял на него налитые кровью глаза:

— Если хотите, чтобы я ушел, мистер Холбрук…

Лиз немедленно схватила Роджера за руку, словно говоря: «Оставайся, где сидишь».

— Я хочу, чтобы ты отправлялся домой! — орал Алонсо. — Я хочу, чтобы ты убирался отсюда к чертям и не возвращался! Понятно тебе?! Разве Лиз от тебя мало досталось?!

— Этот дом и мой тоже, отец, — сказала Лиз. — Если ты приказываешь Роджеру уйти, я уйду вместе с ним.

— О боже мой! — Алонсо воздел руки к небесам.

— Прошу вас… я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, — пробормотал Линдсей. — Просто я…

— Просто ты не умеешь стоять на собственных ногах. Разве Лиз не сделала для тебя все, что могла? Разве она не использовала свое влияние, чтобы раздобыть для тебя адвоката? Теперь что ей делать? Выкупать тебя в ванне, накормить и водить за ручку? А мне работу прекратить… и весь мир пусть замрет… пока ты тут сидишь и сопли распускаешь?

Лиз посмотрела на Алонсо с упреком и встала:

— Для тебя это не очень приятно, Роджер. Я извиняюсь. Я пойду к тебе домой вместе с тобой. Мы и там сможем подождать ответа от мистера Макинроя.

— Ты не пойдешь с ним! — вспыхнул Алонсо.

— А как ты думаешь помешать мне? — спокойно спросила Лиз.

Алонсо дернул себя за бороду, словно ему стало бы легче, если бы он мог выдернуть ее всю с корнями.

— Лиз… Лиз, девочка… пожалуйста… ради бога!

Лиз подошла к нему и положила ладонь ему на щеку.

— Пожалуйста, не расстраивайся так сильно, отец. Если бы ты как следует подумал, то понял бы, что я не могу поступать иначе.

Алонсо схватил Лиз за плечо с такой силой, что ей, наверное, стало больно. Через голову девушки он посмотрел на Роджера, по-прежнему сидящего на кушетке:

— Я не могу помешать ей пойти вместе с тобой, Линдсей, но, если из-за тебя с ней случится что-то плохое, я… я сделаю так, что ты пожалеешь, что родился на свет. Я тебе это обещаю! Обещаю! — Тут Алонсо развернулся и удалился к себе в студию.

— Было бы лучше, если бы мы пошли к тебе, Роджер, и ты бы мог там немного привести себя в порядок, — кротко сказала девушка.

— Лиз… Лиз, я не знаю, как тебя благодарить. Я… я не знаю, что сказать.

— Не старайся что-нибудь сказать. Просто одевайся, и мы пойдем к тебе.

До площади и коттеджа Роджера было с милю. День выдался прекрасным, свежим и солнечным. Таких дней было много на памяти Лиз, в такой день вдруг чувствуешь, что счастлив просто оттого, что живешь. Но не сегодня. Когда они с Роджером шагали по обочине дороги, взявшись за руки, все вокруг казалось каким-то слишком ярким и безвкусным. Все вокруг выглядело как на плохой цветной открытке, не по-настоящему, без привычной теплоты и доброжелательности. Мимо них проехала пара машин, и Лиз автоматически помахала рукой, толком не зная, кого приветствовала. Ей казалось, что приходится быть сверхнормальной в мире, не имеющем ничего общего с нормальностью.

— Я не осуждаю твоего отца, — сказал Роджер, нарушив молчание. — Будь я на его месте, чувствовал бы то же самое — в точности то же самое.

— Все отцы злятся по любому поводу. Он не столько кусается, сколько лает.

— Лиз, ты веришь мне? Ты веришь, что я не имею никакого отношения к смерти Терренса?

— Конечно, я тебе верю.

— Ты останешься единственной, кто верит! Вот увидишь!

— Роджер, ты несправедлив к Руфу и Маклину, к остальным жителям поселка. Они не собираются набрасываться на тебя.

— Вот увидишь, — мрачно повторил Линдсей. Затем он выдернул свою руку из руки Лиз, словно ему стало больно. — Почему хорошие вещи происходят со мной слишком поздно? Почему собственное счастье я всегда уничтожаю своими же руками?

— Что произошло слишком поздно?

— Ты, Лиз. Не важно, что будет дальше, — Сьюзен навсегда останется между нами. И я не знаю, что на меня нашло? У меня была ты, и все шло прекрасно. Зачем я это сделал, Лиз? Зачем, зачем?

— Я тебя не виню, Роджер, и никогда не винила. Сьюзен — очаровательная женщина. Важно то… важно то, Роджер, что теперь ты знаешь, с кем ты.

— Ну и что из этого? Ты сейчас со мной потому, что я попал в беду. Ты очень великодушна! Но если бы не было никакой беды, ты велела бы мне катиться колбаской!

— Разве, Роджер?

Казалось, сейчас наступит решающий момент, когда они полностью поймут друг друга, но тут Линдсей остановился, и его пальцы крепко сжали руку Лиз.

— Смотри! — сказал он.

Коттедж Роджера находился в сотне ярдов, на другой стороне площади. Перед домом стояла машина Маклина Майлза. На ступеньках крыльца стоял прокурор, держа руку на медной колотушке, вместе с ним были Руф и доктор Смит.

— Я тебе говорил! Я говорил, что они не оставят меня в покое ни на минуту!

— У них есть к тебе вопросы, Роджер. У них ко всем есть вопросы. Это не означает ничего особенного.

— Лучше бы мне не слышать их вопросов, пока не получен ответ от Макинроя. Мне нужны его советы. Мне нужно знать, что делать.

— Они нас увидели, — сказала Лиз. Она ободряюще похлопала Роджера по руке. — Дорогой, все, что тебе нужно делать, — это говорить правду.

— Они не захотят поверить правде. Вот увидишь!

III

Руф Гилсон наблюдал, как Лиз и Роджер подходят по утоптанному снегу к двери, и почувствовал дурноту. То, как девушка льнула к Линдсею, ясно говорило: «Этот мужчина — мой, и я собираюсь оставаться рядом с ним, что бы ни случилось. Уничтожьте его — и вам придется уничтожить меня». Глядя на Лиз, Руф заметил такие детали, которые могли бы ускользнуть от внимания Маклина и доктора, потому что он любил ее. На щеках девушки отсутствовал обычный румянец. Ее взгляд, когда она переводила его с лица на лицо, просил ободрения, дружеской теплоты. Раньше Лиз никогда не просила ни о чем, и ему было больно видеть, что она унижается, пусть даже так незначительно.

Линдсей не выглядел здорово напуганным, и от этого Руф разозлился. Если он ни в чем не виноват, то бояться нечего. Гилсону хотелось встать между ними, оттолкнуть Роджера к Маклину и доктору и как-нибудь дать Лиз понять, насколько неправилен ее выбор, насколько неуместна ее верность. Но он не мог этого сделать. Лиз не увидела на лице Руфа столь нужной ей одобряющей улыбки.

— Мы хотим с вами поговорить, Линдсей, — сказал Маклин своим официальным тоном.

— Я и не думал, что вы явились ко мне позавтракать. — Роджер неожиданно продемонстрировал удивительное присутствие духа. — Если дадите пройти, я отопру дверь.

В доме были низкие потолки с мощными, обтесанными вручную балками. Линдсей провел визитеров в гостиную. Она была обставлена довольно непритязательной мебелью. Один из углов комнаты был оборудован для работы Роджера, но пишущая машинка на письменном столе стояла зачехленной, а сам стол имел прискорбно опрятный вид.

— Если развести огонь, стало бы повеселее, — сказал Линдсей.

— Мы сюда пришли не для веселья, — строго ответил Маклин. Он обратился к Лиз: — Мне неприятно говорить, но это конфиденциальное дело.

— Не смеши меня, Маклин, — ответила она. — Ты знаешь, что все происходящее здесь не останется конфиденциальным. Если Роджер в беде, я буду вместе с ним. Разве что… — она глянула на Линдсея, серого и небритого, — разве что Роджер сам хочет, чтобы я ушла.

— Нет, Лиз, пожалуйста, останься! — тут же отреагировал Линдсей.

Маклин пожал плечами. Он, доктор Смит и Руф сняли пальто и шляпы и положили их на стул у двери. Гилсон, которому было не по себе от предстоящей беседы, периодически бросал взгляды на доктора. Маленький серый человечек, который вроде бы должен являться главным действующим лицом в расследовании, казалось, вообще не проявлял к происходящему никакого интереса. Он сел на стул за рабочим столом Роджера, повернувшись так, чтобы можно было смотреть через окно на главную улицу.

Несмотря на резкие слова Маклина, Линдсей опустился на колени перед камином и поднес спичку к бумаге и дровам. Сухие поленья принялись быстро, запылав горячо и ярко. Роджер встал спиной к огню, словно жар пламени как-то поддерживал его.

— Я знаю, зачем вы здесь, — произнес он. Это было похоже на заранее заготовленную речь. — После того, что сказала Сьюзен на вечеринке прошлой ночью, это естественно, что вы пришли. Мне нечего скрывать. Терренс являлся моим другом и благодетелем. У меня не было причин убивать его, и я его не убивал.

Маклин, сидящий на кровати лицом к Роджеру, ничего не сказал. В руках у него была записная книжка, и он медленно переворачивал страницы. Наконец он посмотрел на Линдсея:

— Куда вы пошли прошлой ночью, после того как покинули дом Саттеров?

— После?.. — Роджер облизал губы. — Вы имеете в виду, после… после…

— Куда вы пошли? — повторил Маклин.

— Как — куда… как — куда? Домой.

— Понятно, — сказал прокурор. — Как долго вы там пробыли?

— Как долго? А что…

— Руф говорит, что вы были в его доме утром в начале шестого.

— Это правда. Я не мог спать. Я хотел поговорить с Руфом. Тогда я пошел к нему.

— Где вы побывали до этого?

Было похоже, что зрачки у Роджера расширились.

— Я… я же говорю, я пошел домой. Потом я…

— Слушайте, Линдсей, увиливание ничего хорошего вам не даст. Мы знаем, где вы побывали.

Роджер вертел в руках сигарету и постукивал ею по тыльной стороне ладони. Кусочки сухого табака падали на ковер.

— Я не хочу, чтобы у кого-нибудь были неприятности, — сказал он.

— Вы пошли в заведение Арта Сомерса, чтобы выпить.

Роджер кивнул:

— Я… меня всего трясло. Я… я не хотел быть один. Я…

— Кто там еще был, кроме Арта?

Линдсей прекратил возиться с сигаретой и бросил ее в огонь.

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос, Маклин.

— Очень жаль, — сказал Майлз, — потому что мне нужен ответ.

— Я не вижу здесь связи. Терренс в тот момент был мертв, Маклин. Я знаю, что заведение Сомерса нелегально. Я не понимаю, почему должен кого-либо впутывать, когда связи…

— Кто там был?

Роджер потер руку об руку, словно чтобы согреть их.

— Илайхью Стоун открыл мне дверь, когда я постучал, — сказал он с неохотой. — Но тот сразу ушел.

— Кто еще там был?

— Никого, кроме Арта. Я… я выпил одну или две порции…

— Кто приходил, пока вы пили одну или две порции?

Роджер беспомощно посмотрел на Лиз, сидящую на боковине кровати.

— Маклин, это в самом деле так обязательно? — спросил он. — То есть…

— Отвечайте на вопрос, — жестко сказал прокурор.

— Что ж… мистер Холбрук и Дэн Саттер пришли вместе.

— Что?! — Маклин подпрыгнул, словно его укололи иголкой. Руф знал почему, и сам он был потрясен. Для Роджера Линдсея они приготовили отличную ловушку. Полчаса назад у них была беседа с Артом Сомерсом. Арт будто бы «про все сказал», выражаясь его словами. Он признал, что в его парикмахерскую заходили Илайхью и Роджер Линдсей. Потом Сомерс рассказал, что пришел Дэн Саттер, уже сильно пьяный. Дэн, сообщил цирюльник, отвел Роджера в сторонку и какое-то время разговаривал с ним, по ходу выпив несколько порций. Арт не знал, о чем они беседовали. Потом Дэн и Роджер ушли вместе. И по словам Сомерса, в ту ночь, кроме названных клиентов, у него никого больше не было. Этот рассказ подтверждал предположения Маклина. Теперь, чтобы дело пошло полным ходом, прокурору нужно было доказать, что Роджер провел какое-то время с Дэном Саттером. Но сейчас версия Майлза, похоже, дала трещину. — Кто пришел? — снова спросил Маклин.

— Извини, Лиз, — сказал Роджер. — Не знаю, зачем они задают такие вопросы, но твой отец на самом деле приходил вместе с Дэном Саттером. Он не остался там надолго, когда увидел меня. — Линдсей с вызовом посмотрел сначала на Маклина, потом на Руфа. — Мистеру Холбруку я не по душе. Он выпил с Дэном, потом посмотрел на меня волком и ушел.

— Вы не разговаривали с мистером Холбруком и Дэном, когда они пришли?

— Я поздоровался. Дэн махнул в ответ. Мистер Холбрук лишь повернулся ко мне спиной. Я не знаю, известно ли вам, как устроен дом Арта…

— Мы знаем, — сказал Маклин. Он, Руф и доктор Смит там побывали. Для обслуживания клиентов Арт использовал огромную старомодную кухню. Его парикмахерская некогда размещалась в дровяном сарае, и, чтобы попасть в кухню, надо было пройти через сарай, где стоял бильярдный стол. В кухне имелся круглый стол, за которым могли сидеть посетители, а импровизированный бар помещался в кладовой, на другом конце кухни. Там было тепло и уютно благодаря печке, отапливаемой углем.

— Я сидел за столом, — продолжал Роджер. — Мистера Холбрука и Дэна Арт обслуживал в кладовой. По радио шла какая-то музыкальная передача, так что я не слышал, о чем они говорили. Вероятно, мистер Холбрук сказал Дэну, что уходит, поскольку здесь нахожусь я. Может быть, мне следовало уйти, но… мне было очень нехорошо. Я хотел выпить еще.

— Алонсо ушел?

— После того как я выпил вторую рюмку, — сказал Роджер.

— Дальше.

— Здесь мало что можно рассказать. Дэн подошел к столу, где я сидел. Мне не особенно хотелось разговаривать, но отделаться от него было невозможно. Он поставил на стол бутылку и сел.

— Вы пили из этой бутылки?

Роджер выглядел озадаченным. Руф, наблюдая за ним, подумал, что если он знал, к чему идет дело, то великолепно изображал невинность.

— Точно не помню, — сказал Линдсей, нахмурясь. — Наверно… наверно… Да, Дэн добавлял мне в стакан из нее.

— Понятно. И о чем вы разговаривали?

— Мы… мы разговаривали про Терренса, естественно. Ведь это же только что случилось, Маклин!

— Мне нужно знать все детали этой беседы, — сказал прокурор.

Роджер потер лоб тыльной стороной правой ладони.

— Вы знаете Дэна. Он получает своего рода удовольствие от переживаний других людей. Ну, вначале он притворился, будто думает, что, может быть, я это сделал.

— Возможно, он видел, как вы это сделали, — выпалил Маклин.

— Разумеется, он не видел этого, — спокойно отреагировал Роджер, — поскольку этого я не делал. Я даже не разговаривал с Терренсом на вечеринке.

— Дальше.

— Ну, он… мы то есть… немного поразмышляли о том, кто мог это сделать.

— И кто же, по-вашему, мог это сделать?

— Мне никто на ум не приходил. Просто непонятно, и все тут. Дэн думал, что, возможно, это Сьюзен. Он, впрочем, провел весь вечер отираясь возле нее, и ее здорово атаковали… ну, словом, все присутствующие. — Роджер коротко стрельнул глазами в Маклина и продолжал: — Казалось маловероятным, что она могла выйти из дома незаметно. Так что… ну, мы прекратили гадать.

— Но главная догадка Дэна — что это были вы?

Роджер облизал губы.

— Он… он старался меня уколоть. Он… ну, постоянно напоминал о… о моих отношениях с Сьюзен и намекал, что, может быть, это я убил Терренса, чтобы забрать Сьюзен себе. Но когда он это говорил, Маклин, то все время смеялся. Он просто насмехался надо мной.

— Может быть, он не шутил. Может быть, он знал что-то, — сказал Майлз.

— Ничего он не мог знать. Почему вам самим его не расспросить?

Вот и наступил этот момент. Руф почувствовал, как напряглись все его мускулы, когда Маклин сделал выпад:

— Вы отлично знаете, черт возьми, что я не могу расспросить его, так как он умер!

Из дальнего угла комнаты послышался негромкий скрип. Не оборачиваясь, Руф понял, что доктор Смит развернул свой стул так, чтобы можно было видеть реакцию Роджера.

Если удивление Линдсея было поддельным, подумал Руф, то его место в Голливуде. Челюсть Роджера отвисла. Вначале он, казалось, поверил словам Маклина, затем подумал, что это какая-то вульгарная шутка, затем снова поверил. Но тишину нарушила Лиз:

— Маклин, что ты говоришь! Дэн умер?

— Он умер около часа назад. Умер от яда, который кто-то добавил ему в выпивку.

— Но зачем кому-то… — Голос девушки оборвался.

— Это вполне понятно, Лиз. Дэн из всего извлекал выгоду для себя. Он не пришел бы к нам, располагая какими-либо сведениями, если бы решил, что с этого можно что-то поиметь. Думаю, он знал, кто убил Терренса, и побеседовал с убийцей, — Маклин метнул взгляд в лицо Роджеру, затем снова перевел глаза на Лиз, — чтобы тому стало жарко. И тогда убийца отравил его, чтобы тот заткнулся.

Лиз взметнула вверх голову:

— И вы считаете, что это был Роджер!

— Я считаю, что это был Роджер, — мрачно сказал Майлз.

— Вы сошли с ума! — прошептал Линдсей.

Прокурор повернулся к нему, и каждое его слово было похоже на тяжелый удар в солнечное сплетение:

— У вас имелся мотив для убийства Терренса. Вы намеревались остаться безнаказанным, иначе вы бы признались. Когда Дэн объявил, что видел, как вы прикончили Терренса, вам пришлось избавиться от него. Вы его отравили.

Роджер схватился рукой за каминную полку, чтобы удержать равновесие, но голос его был неожиданно тверд.

— Вы что думаете, я расхаживал с камнем в одном кармане и с бутылкой с ядом в другом, готовый поубивать всех в поселке?

— Думаю, яд предназначался для вас лично — на случай, если вас поймают, — сказал Маклин.

— Какой еще яд! — взъярился Роджер. Он посмотрел Майлзу в лицо, потом распахнул пальто и принялся колотить по своей одежде, как бы демонстрируя бесплодность обвинения. — У меня нет яда! Никогда не было. Я не убивал никого.

— Я и не думал, что вы будете по-прежнему носить его с собой, — произнес Маклин. — Вы не так глупы, Линдсей.

Роджер в отчаянии обратился к девушке:

— Ты же не веришь этому, а, Лиз?

— Нет, нет, конечно нет! — уверила та.

Прокурор повернулся к ней:

— Тогда какие твои предположения, Лиз? Что Дэну сыпанул яду твой отец?

— Спокойно, Маклин! — воскликнул Руф.

Майлз бросил свою записную книжку на кровать.

— Но разрази меня гром, кто-то это сделал! — прокричал он. — Что мне прикажешь — взять и все бросить, потому что кому-то станет больно? Эмили больно, так? Ее муж мертв! Терренсу, может быть, и не больно, но он лежит в морге. Однако я не должен подозревать Линдсея, потому что станет больно Лиз, и я не должен подозревать Алонсо, потому что станет больно Лиз. Может быть, мне надо просто прекратить расследование. Ты этого хочешь, Руф?

Тут Маклин резко обернулся на звук громыхнувшей двери. В комнату широкими шагами вошел Алонсо Холбрук. Он пошел прямо к Лиз, не обращая внимания на остальных.

— Ты слышала про Дэна? — спросил он.

— Да, отец, мы слышали.

Алонсо повернулся к Маклину:

— Прошлой ночью я выпил вместе с Саттером у Арта Сомерса. Наверное, вы об этом знаете?

Прокурор кивнул.

— Полагаю, это превращает меня в подозреваемого?

— Пожалуй, да, — устало сказал Маклин.

— Это совсем просто, — едко произнес Алонсо. — Я изготовил яд из остатков старых красок. К счастью для меня, Саттер оказался дальтоником и не заметил, что его выпивка окрасилась в ярко-зеленый цвет, прежде чем он ее проглотил. Это для вас объяснение, мои умные юные друзья?

— Сейчас не время хохмить. — Маклин снова начинал злиться.

— Так делай что-нибудь! — рявкнул Алонсо.

— Хорошо, — сказал Майлз, — я начну с того, что спрошу, как так получилось, что вы с Дэном оказались вместе после вечеринки. Друзьями вы не были, Алонсо. У вас с Дэном была ссора из-за той твоей картины. Как же получилось, что вы так сдружились в четыре утра? Как получилось, что ты не пошел домой вместе с Лиз?

— А я как раз пошел домой вместе с Лиз. Нас Руф отвез. Но я дома не остался. Заснуть не мог. Решил, что у Арта много людей соберется. Так я и пошел обратно в центр. Как только подошел к двери Арта, появился Дэн.

— Сколько прошло времени с момента, когда ты ушел от Саттеров?

— Сорок пять минут… час.

— Что сказал тебе Дэн?

— Взялся журить меня за то, что законы, дескать, не уважаю! — Алонсо фыркнул. — Те, кто придумал закон об алкоголе в нашем штате, болваны безмозглые. Мы вошли. Первым, кого я там увидел, был Линдсей. Мне вовсе не хотелось разговаривать с ним. Я выпил с Дэном и ушел. Вот и вся история!

— И тогда ты пошел домой?

— А куда же еще-то? Пошел посмотреть русский балет, что ли? — Алонсо потеребил бороду. — Не хочу показаться грубым и бессердечным, но поскольку положение мое хреновое… То, что я скажу, будет мучительно для Лиз, и лучше бы мне руку отрезали. Но смерть Дэна Саттера — настоящий прорыв для тебя, Маклин!

— Отец! — воскликнула Лиз.

Алонсо повернул голову и посмотрел на дочь:

— Смерть Дэна — это не потеря ни для его земляков, ни для его семьи. Да, Эмили погорюет немного, но в конце концов ей так будет лучше, и мальчишке тоже. Что касается тебя, Маклин, ты теперь имеешь ключ к разгадке.

— Ключ?

— Да, этот яд! — нетерпеливо продолжал Алонсо. — Его же нужно было купить! Не здесь и не в таком месте, где знают жителей Бруксайда. Так вот и проверяй. Разузнай, когда Линдсей уезжал и куда он ездил. Разузнай…

— Отец!

— Подожди, Лиз! — отмахнулся от дочери мистер Холбрук. — Ты можешь проверить всех своих подозреваемых, если у тебя их больше чем один! Разузнай, когда они уезжали, куда ездили, а потом выясни с помощью тамошних властей, где происходила покупка яда. Это рутинная полицейская работа. Когда узнаешь о продаже, соответствующей по времени, привези сюда продавца, и пусть опознает того, кто тебе нужен. Возможно, это займет несколько дней, но зато все встанет на свои места.

Маклин нахмурился и потянул пальцами нижнюю губу.

— Против вас я ничего не имею, доктор Смит, — сказал Алонсо. — Без сомнения, вы вполне компетентны…

— Благодарю, — отозвался доктор из угла. Его голос прозвучал тихо, словно издалека.

— …но, хотя вы, наверно, грамотно анализируете преступление, выводите теории, уликами вы не располагаете. Продажа яда и есть улика, и когда вы установите ее факт, то получите убийцу. Давайте оставим всякие сантименты насчет нашего поселка или наших друзей и начнем искать факты. У нас не наступит нормальная, пристойная жизнь, пока мы эти факты не добудем! — Алонсо снова дернул себя за бороду. — Вот все, что я хотел сказать!

Маклин посмотрел на Роджера.

— Алонсо говорит разумные вещи, — сказал он. — Линдсей, в последнее время вы покидали Бруксайд?

Вместо того чтобы ответить Майлзу, Роджер повернулся к Гилсону и с горечью сказал:

— Я же говорил, как все обернется, Руф! Говорил же!

Гилсон разминал пальцы, затекшие из-за того, что были сжаты в кулаки.

— Мне кажется, Роджер, что, если ты ответишь на заданный вопрос, это будет тебе во благо, — сказал он. — Маклин всего лишь старается прояснить ситуацию. Если у тебя нет яда или ты никакого яда не покупал, я не вижу причины, почему бы тебе не ответить.

Это оказалось не по душе Лиз. Она поднялась и встала рядом с Линдсеем.

— Я не верила Роджеру, — сказала девушка, — когда он говорил, что вы все наброситесь на него. Роджер сказал вам правду — он не имеет никакого отношения к убийствам Терренса и Дэна. Но все вы продолжаете его терзать, потому что вам хотелось бы, чтобы убийцей оказался он. Я не адвокат, Маклин, но я не считаю, что Роджер должен доказывать свою невиновность. Я считаю, что вы должны доказать его виновность, и не думаю, что он обязан вам в этом помогать!

— А теперь послушай, Лиз… — хотел возразить Маклин.

— Ты против него, и Руф против него, и… и даже отец. Если у вас есть улики, чтобы его арестовать, — арестуйте его! Но у вас улик нет, и то, что вы пытаетесь сделать, ничем не лучше линчевания!

Втайне Руфу хотелось поаплодировать. Ай да девушка! Потом он ощутил горечь зависти. Почему Роджер? Чем он это заслужил?

Маклина в тот момент не интересовали девушки-героини.

— В юридическом смысле ты права, Лиз, — сказал он. — Но этот человек является подозреваемым, и, если он откажется помочь нам, не будет отвечать на вопросы, нельзя ожидать, что мы прекратим его подозревать.

— Думаю, Маклин, что мне не стоит отвечать ни на какие вопросы, пока это мне не посоветует мой адвокат, — сказал Роджер.

— Что за адвокат?

— Лиз послала телеграмму Джеймсу Макинрою с просьбой заняться моим делом. Думаю, что подожду с ответами на последующие вопросы до тех пор, пока он сюда не приедет.

Руф заметил, что Маклин сильно заколебался. Если Макинрой займется защитой Роджера, учитывая, что ему заплатят, то дело станет страшно трудным. Прокурору не удастся обойти слабые места в деле, если тут будет присутствовать Макинрой, — тот, конечно, укажет на них присяжным.

— Мне кажется странным, что вы ощутили необходимость нанимать адвоката, — сказал Маклин.

— Видя, с каким предубеждением все вы к нему относитесь, Роджер был бы дураком, если бы не воспользовался помощью профессионала, — возразила Лиз.

Наступило что-то вроде патовой ситуации. Руф подумал, что Маклин, вероятно, сожалеет, что был излишне агрессивен, в результате Роджера теперь трудно склонить к сотрудничеству.

— И что нам теперь делать? — спросил Майлз, не обращаясь ни к кому конкретно. — Ждать достопочтенного мистера Макинроя, чтобы он дал нам разрешение продолжать расследование?

— Думаю, нет. — Это заговорил доктор Смит, он медленно вышел из угла комнаты, держа руки в карманах своего серого пальто. Его кроткие глаза выражали почти раскаяние, когда он обратился к Роджеру. — Сложная штука получилась, сынок. Отчасти вы правы, отчасти Маклин прав. Редко бывает по-другому, когда нужно сделать выбор. Уж такая она, жизнь. На самом деле в ней не существует только белых и черных цветов.

Этот мягкий голос, казалось, ослабил напряжение. Оба — и Роджер, и Маклин — смотрели на доктора в ожидании, когда он продолжит, словно каждый из них ждал от него помощи.

— Я не знаю, в курсе ли вы, Роджер, но власти штата назначили меня помочь разгадать эту загадку. Я заинтересован исключительно в том, чтобы найти правду. Я здесь не для того, чтобы «посадить» вас или кого-либо другого. Вы этому верите?

— Пожалуй, верю, сэр, — сказал Роджер. Напряжение исчезло из его голоса.

— У меня есть один вопрос, который я хотел бы задать, и я не думаю, что ваш адвокат возразил бы против того, чтобы вы на него ответили. Если думаете, что он возразил бы, отвечать не нужно, и я не поставлю вам это в вину.

— Что за вопрос, сэр?

И доктор задал свой вопрос:

— Сколько вам было лет, когда вы в первый раз влюбились?

IV

Руф с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Вопрос доктора показался ему абсолютно не похожим на кульминационный. Руф ожидал чего-то взрывного, обнажающего, подобно скальпелю хирурга, добирающемуся до корня болезни. Но конечно, после того, как два человека погибли, этот шутливый вопрос должен был ослабить общее психологическое напряжение.

Роджер Линдсей понял вопрос точно так же.

— Вы это серьезно, доктор Смит?

— Абсолютно серьезно, сынок, — ответил тот.

— Если все это превращается в дурацкую игру, — кисло сказал Алонсо, — то мне лучше вернуться к серьезному делу — живописи. Лиз, мне кажется, твой молодой друг может обойтись без тебя несколько минут, пока будет потчевать доктора историей своей первой любви. Я хотел бы перекинуться с тобой несколькими словами наедине.

Лиз замялась, но, когда доктор Смит одобрительно кивнул, она вышла из комнаты вместе с Алонсо. Маклин тоже поднялся.

— Мне нужно доложить о ситуации генеральному прокурору, — сказал он. — Я вам не понадоблюсь? Верно, доктор? — Таким образом Майлз вежливо дал понять, что, по его мнению, вопрос доктора и возможный ответ на него были лишь тратой времени.

Руф остался, сел на угол кровати и начал набивать трубку. Он полагал, что ему следует находиться поблизости от Лиз.

— Откровенно говоря, доктор, — сказал Роджер несколько смущенно, — я не вполне понимаю, к чему вы клоните, но…

— Давайте объясним это вот как, — прервал его Джон Смит. — Майлз имеет набор отрывочных фактов, как бы фрагментов мозаичной картинки, которые он с силой соединяет друг с другом, вместо того чтобы терпеливо раскладывать их до тех пор, пока они не встанут на свои места. Одна из трудностей состоит в том, что сейчас слишком много фрагментов отсутствует. Например, Майлз пытается поместить вас в центр картинки, но это не получится, пока он не узнает о вас существенно больше. Абсолютно честно заявляю, что я тоже хочу выяснить, там ли ваше место. Майлзу мой метод кажется потерей времени. Его метод кажется потерей времени мне. Вы, не видя за собой вины, желаете снять с себя подозрения быстро и окончательно. Это можно осуществить с помощью правды, но, я так думаю, правды об иных вещах, нежели время и место совершения тех или иных действий или далекие рецептурные отделы бог знает каких аптек! Я так думаю, что место, где можно найти истину, — здесь, — доктор постучал пальцем по своему лбу, — внутри вас, Роджер.

— Понятно, — сказал Линдсей, но в его голосе звучало сомнение.

— Были ли у вас причины для убийства Терренса? Допустим, мы найдем такие причины. Далее. Могли бы вы размозжить ему голову тяжелым камнем? Свойственно ли это вашему характеру? Не знаю. Допустим, что да. Потом вы будто бы отравляете Дэна Саттера, для того чтобы не дать ему рассказать о ваших преступных действиях. Можете ли вы убить, применив яд? Способны ли вы тщательно разработать план, который сделал бы убийство похожим на импровизацию? Или способны ли вы хладнокровно совершить такую импровизацию? Или ни на то ни на другое не способны? Вот эти ключи я и разыскиваю, сынок. Временные графики и бутылки с ядом я оставлю Майлзу. В конце мы, возможно, сложим все это вместе в ясное и неоспоримое доказательство.

— Но, повторяю еще раз, я даже не разговаривал с Терренсом на вечеринке. И поскольку у Дэна ничего не было против меня, то я не имел причин его отравлять, и я его не отравлял.

— Совершенно естественно, что все это вы повторяли бы в любом случае, — сказал доктор. — Давайте вернемся к моему вопросу. Он может показаться глупым, но я действительно хочу получить на него ответ.

Роджер, по-прежнему стоя у камина, прошелся кончиками пальцев по небритому подбородку.

— Я все-таки не понимаю, какой в этом смысл, но если вы так хотите…

Наблюдая за беседой, Руф заметил, что Линдсей действительно пошел на попятную. Каким-то образом маленький серый человечек умел вызывать к себе доверие.

— Мне никогда по-настоящему не везло в любви, — начал Роджер. — Видите ли, мой отец умер, когда мне было всего лишь пять или шесть лет. Года через два после этого моя мать снова вышла замуж, и следующие десять лет я провел большей частью вдали от дома — в школах, летних лагерях. Думаю, у меня не было особой возможности влюбиться, как большинство детей. Я… я просто вообще не знался ни с какими девочками до пятнадцатилетнего возраста. Тогда… ну, нужно было привести с собой партнершу на танцы в школу. Моя мать предложила одну девочку, которая жила по соседству и которую я почти никогда не видел. Это… это было решено между родителями. Ей хотелось поехать на танцы в школу, ее звали Лейла. Мне же нужно было предъявить девочку, которая бы неплохо выглядела, для моего престижа в глазах школьных товарищей. Моя мать привезла ее в школу, и мы… мы страшно стеснялись друг друга до самого вечера, когда должны были проходить танцы. Танцы в честь окончания учебного года — в первой неделе июня. Ночь была теплая, и в воздухе стоял аромат сирени. Помню, как мы гуляли вместе в перерыве.

Роджер остановился, и на его губах мелькнула едва заметная улыбка. Руф понял, что теперь мысли Линдсея уже ушли далеко от убийства. Он думал о школьном спортивном зале, украшенном гирляндами и флажками, о плохоньком оркестре, который, наверное, казался ему в то время прекрасным, о молоденьких девушках в неброских кисейных платьях.

— Там была дорожка с сиренью, росшей по обеим ее сторонам, — продолжил Роджер, — ведущая к пруду с лилиями и с фонтаном посередине, а вокруг пруда была круглая скамья. Мы… мы сели на скамью. Я не знал, о чем с ней говорить, разве что спросил, нравится ли ей вечер. Тогда… о, совсем неожиданно… так неожиданно, что я испугался чуть не до смерти… она как-то так странно обхватила меня руками за шею и стала шептать: «Поцелуй меня, Роджер… милый… пожалуйста… пожалуйста!» — Линдсей быстро глянул на доктора и Руфа — не смеются ли они, и, увидев, что те очень серьезно слушают, стал рассказывать дальше: — Я… я до того никогда не целовал девочек. Наверное, я делал это ужасно неуклюже. Но я был так возбужден, что боялся, как бы мое сердце не сломало мне ребра. Естественно, я… я думал, что это любовь. Мне и в голову не приходило, что люди целуются не только в том случае, если любят друг друга навеки. Я считал себя помолвленным с этой девочкой с первого же момента, когда обнял ее там, у фонтана. — Роджер сделал глубокий и долгий вдох. — Я убедил мать, что стал слишком большим, чтобы ехать тем летом в лагерь. Я знал, что не смогу жить, если не буду видеться с Лейлой каждый день. Моя мать, может быть, знала, а может быть, не знала о том, что снедало меня, но, так или иначе, она согласилась на то, чтобы тем летом я остался дома. Все… все было поистине чудесно в течение месяца. Мы разговаривали о любви, целовались, страдали. — В голосе Роджера послышалась горькая нотка. — Потом… ну, я очень гордился Лейлой. В школе учился один старший мальчик, которого я считал очень крутым героем. Он был капитаном футбольной команды, президентом класса, все такое. Я пригласил его провести вместе со мной одну неделю летних каникул, и, к моему удивлению, он согласился. Я не знал о том, что ему тоже случалось прогуливаться вместе с Лейлой среди сирени… и сидеть на круглой скамье… Я думал, что он приедет ко мне потому, что я ему симпатичен, благодаря чему я чувствовал собственную важность. Это… Впрочем, детали здесь не обязательны, доктор, но в первый субботний вечер после того, как он приехал, в яхт-клубе проводились танцы. В перерыве между ними я потерял из виду Лейлу, а когда пошел ее искать, то увидел свою любимую… на дальнем конце пирса с моим приятелем. Они прижимались друг к другу в таких тесных объятиях, что в сумерках казалось, будто парочка слилась вместе. — Уголки глаз Роджера сузились, когда он вспоминал об этой юношеской трагедии. — Вот вам и глава первая из истории любви в жизни Роджера Линдсея, — сказал он и нервно засмеялся.

— Полагаю, подобные вещи случались с большинством из нас, Роджер. — Доктор взглянул на Руфа.

— Еще бы! — улыбнулся тот.

— После того случая я был очень обижен на женщин, — вновь приступил к рассказу Линдсей. — Я… у меня ничего такого не происходило примерно три года. И вот, когда я поступил в колледж, один из профессоров устроил чаепитие для первокурсников, и я был приглашен. Там оказалась одна девушка… Вряд ли ей было больше двадцати или двадцати одного года. Глядя на ее золотистые волосы, я подумал, что она самое прелестное существо из всех виденных мною девушек. Помню, как у меня сжалось сердце, когда ее представили — миссис Тауншенд. Но я заговорил с ней. Должен был это сделать. Я не мог оторваться, слушая звук ее голоса. Оказалось, что мистер Тауншенд, муж, заканчивал курс археологии и сейчас находился в Южной Америке в какой-то экспедиции. Она пригласила меня к себе домой. Я… я чувствовал, что соглашаться нельзя, но не смог сказать «нет». — Роджер пожал плечами. — Она была одинока. Ее муж, по-видимому, гораздо больше интересовался доисторическими скелетами, чем ею. Я… то есть с ней у меня была первая любовная связь, доктор. Это продолжалось в течение всего времени, пока я учился на первом курсе. Но как раз перед окончанием учебного года она сказала мне, что ее муж возвращается домой… что все это было развлечением… и «прощай».

Руф сел поближе. Неужели Роджер не осознавал, что рассказывал историю почти идентичную его приключению с Сьюзен Вейл? Он посмотрел на Джона Смита. Но лицо доктора ничего не выражало. Он молчал. Он ждал, когда Роджер продолжит рассказ.

— После этого долгое время ничего серьезного не было. Я здорово обжегся. Через три года я окончил колледж. У меня были кое-какие деньги. Я уехал в штат Мэн и написал автобиографический роман. Я всегда хотел стать писателем. Это был тот самый роман, который опубликовал Терренс. — Роджер нахмурился. Тучи нынешней реальности снова заклубились над ним. — Как видите, доктор, моя личная жизнь оказалась не слишком насыщенной.

— Но в ней было еще кое-что, — заметил Смит.

— Да. — Роджер надолго замолчал. — Моя книга получила хорошие отзывы критиков, но мало кто ее покупал! Терренс хотел, чтобы я поскорее писал следующую, но я не мог себе позволить тратить на это время. Мне нужна была работа, чтобы прокормиться. Терренс об этом ничего не хотел слышать. Он сказал, что вложил в меня деньги. Что он не компенсирует затраты на первую книгу, пока я не напишу вторую, возможно, третью. Терренс говорил, что временной промежуток между книгами не должен быть слишком большим, поэтому он снабдит меня финансами, пока я буду писать вторую книгу. Вот так и получилось, что я оказался в Бруксайде, в этом доме. — Он перевел взгляд на Гилсона, и задумчивое выражение на его лице сменилось тоской, настоящей и глубокой. — Здесь я повстречал Лиз. Она, говорили мне, скорее всего, выйдет замуж за Руфа. Говорили, что это идеальная пара. Вы не знаете Лиз, доктор Смит, но она такая добрая и дружелюбная ко всем. В этом поселке я был чужим. Большинство местного населения не слишком рады чужакам, в отличие от Холбруков. Было время, когда я приходил в их дом каждый вечер. Лиз, Алонсо и я разговаривали о литературе, живописи, политике. Это… это было удивительно интересно.

Неожиданно доктор Смит прервал повествование Роджера:

— У вас сложились хорошие отношения с Алонсо?

— Отличные, — ответил Линдсей. — У нас оказалось много общего. Как большинство людей, которые не занимаются сочинительством, Алонсо считал, что знает про это дело все. И, как большинство людей, которые не пишут картины, я считал, что здорово разбираюсь в живописи. Мы, бывало, начинали орать и вопить друг на друга, иногда до самого рассвета! — Снова наступила долгая пауза. — Потом как-то ночью это… это случилось, — проговорил Роджер, старательно отводя глаза от Руфа. — Я… не могу сказать как Лиз была в моих объятиях, и я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней, и она… она, к моему изумлению, сказала «да». — Он потряс головой, словно все еще не мог в это поверить. — Я… я спросил про Руфа. Я сказал, что потерял голову, что не имел права говорить и делать то, что сделал. Лиз… ну, Лиз — это Лиз. Она очень переживала за Руфа. Он ей… очень и очень нравился. Думаю, Лиз отдала бы что угодно, лишь бы не причинить ему боль. «Но я не могу сыграть с ним самую гнусную шутку, какую только возможно, — говорила она мне. — Я не выйду за него замуж, любя другого — тебя». Я сказал, что пойду к Руфу и поговорю. Она об этом не хотела и слышать. Лиз ответила, что это ее проблема и она сама с ней разберется. И я думаю, Лиз это удалось. Знаю, что удалось.

Плотно сжатые губы Руфа стали подтверждением его слов.

— Стало быть, у вас с Лиз все было хорошо, — сказал доктор. — Ничего не стояло у вас на пути?

— Ничего.

— Алонсо одобрял ваши отношения?

— Я уже говорил, что мы отлично сошлись. Так было до… до тех пор… В общем, на его месте я вел бы себя так же.

— У вас изменилось мнение о Лиз? — спросил Смит.

— Нет! Но… вы не сможете понять, доктор.

— А вы попробуйте объяснить, — мягко сказал Джон Смит.

Роджер безнадежно развел руки:

— Я прожил здесь несколько месяцев, когда Терренс приехал со своей молодой женой — Сьюзен! Я был очень рад за него. Я… мне понравилась Сьюзен. Я подумал, что она подходит ему. Потом, когда они пробыли в Бруксайде около месяца, как-то вечером я зашел к нему. Правительство отправляло его на Дальний Восток. Сьюзен придется остаться здесь, в Бруксайде. Не присмотрю ли я за ней? Здешние люди приняли ее не очень тепло. Ей будет одиноко. Не прослежу ли я, чтобы ей здесь не стало слишком тяжело? Мне ничего не оставалось, кроме как сказать — я сделаю все, что могу. Не поймите меня неправильно. У меня и мысли не возникло, что тут может таиться опасность. Я был рад помочь. Это не казалось мне слишком уж большим одолжением. Но… но я не знал Сьюзен.

Руф больше не мог сидеть молча.

— У тебя не могло быть сильного чувства к Лиз, раз ты позволил себе…

— Ты не понимаешь! — перебил его Роджер. — Я находился словно в дурмане. Это было что-то такое, что я не мог перебороть. Я…

— Чепуха! — в свою очередь прервал Линдсея Гилсон. — Влюбленного мужчину не сможет присосать к себе первая попавшаяся сексуальная куколка!

— Если случилось именно это, — тихо сказал доктор.

Месяцами Руф держал свое возмущение при себе. Теперь у него сорвало клапан самоконтроля. Он повернулся к доктору с пылающими глазами:

— Что вы имеете в виду, говоря «если случилось именно это»? Он сам во всем признается! Все в поселке видели, что происходит. Он наплевал на Лиз! Он наплевал на своего друга Терренса! И теперь говорит, что был одурманен да беспомощен. Думаю, все тогда было очень просто! Я не хочу вешать человека за преступление, которое он не совершал! Если он его не совершал! Но давайте просто признаем тот факт, что этот парень — настоящий подонок и ему надо просто вышибить мозги!

— Значит, и ты тоже теперь против меня, Руф, — печально сказал Роджер.

— А я за тебя никогда и не был! Я только пообещал, что дело об убийстве стану вести справедлив, и сдержу слово. Но будь я проклят, если понимаю, как ты, Роджер, сумел заполучить такую прекрасную девушку, как Лиз, и такого умного человека, как доктор Смит, в качестве своих защитников. Ты что, гипнотизируешь людей? Я-то вижу тебя насквозь, ты для меня как стеклышко.

Роджер отвернулся и стал смотреть на огонь. Его плечи опустились, словно из его тела медленно утекали силы. Добрые серые глаза доктора были исполнены жалости к обоим этим людям. Однако, прежде чем он смог заговорить, раздался стук в уличную дверь.

— Посмотрю, кто там, — сказал Руф. Ему хотелось уйти куда-нибудь. Он вышел в переднюю. Там находился Маклин, говоривший с кем-то по телефону. Из-за его спины, через закрытую дверь кухни, до Руфа донесся голос Алонсо. Вероятно, мистер Холбрук продолжал свои безнадежные попытки убедить Лиз бросить Роджера.

Гилсон открыл уличную дверь и увидел стоящую за ней мисс Тину Робинсон.

— Здравствуйте, Тина, — сказал он.

— Лиз Холбрук здесь? — спросила мисс Робинсон, с любопытством заглядывая в дом через плечо Руфа.

— Кажется, она в кухне с Алонсо, — сказал Руф.

— У меня для нее телеграмма. Ну-ка, отойдите в сторонку, Руф Гилсон. Я собираюсь отдать ее лично Лиз.

Она пролезла в переднюю мимо Руфа. Едва она оказалась внутри, из кухонной двери вышли Алонсо и Лиз. Лицо мистера Холбрука было темным, охваченным мрачной яростью. Его дочь, более бледная, чем обычно, по-прежнему держалась с подчеркнутым спокойствием. Внезапно мисс Робинсон взмахнула желтым конвертом с телеграммой:

— Это тебе, Лиз. Он не приедет.

— Кто не приедет, мисс Тина?

— Достопочтенный Джеймс Макинрой. Кажется, он не будет заниматься этим делом. Ах ты, батюшки! Что же теперь будет с Роджером Линдсеем?

— Вы мне телеграмму хотя бы отдайте, мисс Тина, — сказала Лиз.

— Пришла всего десять минут назад. Я прямо сюда с ней пошла. Знала, что ты здесь.

— Очень жаль, что прошлой ночью вы оказались так ненаблюдательны, мисс Тина, — сказала Лиз; она выглядела такой сердитой, какой Руф ее никогда не видел. — Если бы были внимательнее, Роджер мог бы и не попасть в такую беду. — Она взяла конверт и вскрыла его.

«Сейчас не могу заняться делом Линдсея. Занят на суде. Возможно две недели. Если нужна консультация рекомендую судью Кревена в Бруксайде лучший криминальный специалист в свое время. Если власти позволят Линдсею приехать сюда мог бы побеседовать с ним. Сожалею не могу помочь в проблеме. Джеймс Макинрой».

Лиз, прочтя телеграмму, вложила ее назад в конверт. Мисс Робинсон сверкнула на девушку глазами:

— Ну, Лиз, думаю, в этом деле нет никаких сомнений, не так ли?

— Конечно нет сомнений. Роджер этого не совершал. Пожалуйста, простите меня, мисс Тина, мне нужно показать телеграмму Роджеру.

— Судя по тому, что слышно в поселке, все абсолютно ясно, — сказала мисс Робинсон, не давая Лиз пройти. — Все знают, что источник яда — именно этот самый дом!