Генерал Багратион. Жизнь и война

Глава первая Офицер с Кавказа

Общеизвестно, что князь Петр Иванович Багратион (Багратиони) принадлежал к грузинскому царскому роду Багратидов, правившему Грузией (или ее частями) с IX до начала XIX века. Согласно одной легендарной версии, Багратиды происходили от знатной семьи Персидского царства, представители которой были сатрапами персидского царя в Закавказье. Согласно другой, чисто грузинской легенде, основателем рода Багратидов считался сам библейский царь Давид, прославившийся своей мудростью. Потомок Давида Гурам был уже христианином и со своими братьями пришел в Грузию, основал там династию, а наследником его стал сын Баграт. По его имени с 575 года правящая династия именовалась Багратидами. Она стала царской по воле византийского императора Юстиниана, верховного владетеля грузинских земель. После распада единой Грузии в конце XV века на три царства: Картли, Имерети и Кахети единый царский дом Багратидов разделился на три ветви, причем все правители этих частей назывались царями, а их владения — царствами. Предположительно, Петр Иванович Багратион происходил из так называемого Второго царского дома, который составляли царевичи Имеретинские, князья Грузинские (старшая ветвь), князья Багратиони, а также владетели и князья Багратиони-Мухранские.

С конца XVII века началось сближение представителей грузинских царских родов с Россией, которая в своем движении на юг вошла в соприкосновение с землями, соседствующими с владениями грузинских царей. Одновременно, по мере все более жестокого наступления на Грузию персидского шаха и турецкого султана — и, соответственно, мусульманства, — возрастает взаимное притяжение двух христианских народов. Россия предоставляет убежище грузинам, бегущим из своей страны по разным причинам. Главной из них был страх стать жертвами турецкого и персидского нашествий. Но немалую роль в развитии эмиграции в Россию играли и внутренние распри грузинской элиты и представителей разных ветвей дома Багратидов. Так в России оказался имеретинский царь Арчил II Вахтангович, ставший жертвой придворной борьбы и репрессий со стороны турок. Он поселился в Москве в 1699 году, а его сын, царевич Александр, отправленный в Россию еше раньше, стал одним из сподвижников Петра Великого, участвовал в Великом посольстве, был судьей, то есть руководителем, Артиллерийского приказа, первым генерал-фельдцейхмейстером, но в 1700 году попал в плен к шведам под Нарвой и в 1711 году умер в Швеции. Следующая волна эмиграции приходится на первую половину 1720-х годов, когда в Россию бегут сторонники российского императора Петра Великого. Затевая в 1722–1723 годах Персидский поход, Петр вступил в переписку с царем Картли Вахтангом VI Леоновичем, который открыто присоединился к русскому царю. За это персидский шах лишил его трона Картли, передав трон царю Кахетии Константину, но того в 1723 году свергли турки и возвели на престол Картли брата Вахтанга Иессея (Евсея) Леоновича (Левановича). Он-то и был прадедом Петра Ивановича Багратиона.

Конец самобытного существования. XVIII век стал временем, когда Российская империя стремилась включить Грузию и вообще Закавказье в число своих имперских владений. Это имперское желание России было оформлено знаменитым Георгиевским трактатом 1783 года, который, правда, как в нем сказано, «не именует грузин подданными, но союзниками, покровительствуемыми Россией». Присоединение Грузии (в первую очередь Картли и Кахетии) шло по той общей схеме, по которой инкорпорировалось в состав Российской империи Крымское ханство: вначале Россия требует от Турции, являвшейся верховным сюзереном этого государства, независимости для него. Это независимость только на бумаге; потом происходит включение Крыма в состав Российской империи с лишением его владетелей верховных титулов и превращением новой части империи в российскую губернию. В случае с Грузией мотивом также выставлялось желание помочь единоверной стране устоять перед натиском мусульманства. Дальней геополитической задачей при присоединении Грузии было создание, наряду с Византийской империей (согласно так называемому «Греческому проекту»), нового сателлита России — империи Албании. Все это привело к вводу в Грузию русских войск. Продержались они там, правда, недолго, уступив Грузию на растерзание персам, которые в 1795 году жестоко расправились с Тифлисом и другими городами. Снова русские войска появились в Тифлисе в 1799 году, уже при Павле I, на этот раз с целью «принять Грузию в вечное подданство». Это было вызвано как устремлениями России, так и желанием царя Георгия XII, который совершенно отчаялся выстоять перед лицом страшной для грузин персидской агрессии, набегами лезгин и постоянными внутренними распрями, в том числе и в царской семье. Последний грузинский царь писал императору Павлу, обосновывая свое желание: «Грузия так или иначе должна покончить свое самобытное политическое существование… Грузинский народ желает вступить навсегда в подданство Российской империи с признанием Всероссийского императора за своего природного государя». После смерти Георгия в декабре 1800 года грузинский престол был ликвидирован, и царская династия Багратидов, правившая Грузией минимум тысячу лет, упразднена. В феврале 1801 года жители Тифлиса присягали на верность России, а в сентябре того же года вступивший на русский престол император Александр I подтвердил принятие Грузии в состав Российской империи и вскоре направил туда первого военного губернатора генерала Кнорринга, действовавшего в Грузии как в колониальном владении. Одной из его важнейших задач стала защита Грузии от постоянных и очень кровавых набегов лезгин и других горцев (заметим попутно, что лезгинами называли тогда всех горцев Дагестана, без различия их этнической принадлежности). Протянув вооруженную руку через Главный хребет Кавказа, Россия неизбежно вошла в далеко не дружественное соприкосновение с заселявшими Кавказ горскими народами и вскоре вступила с ними в затяжной конфликт. Началось то, что позже будет названо Кавказской войной…

Принято считать, что отец Петра Багратиона, Иван Александрович, появился на свет в 1730 году в Персии. Дед князя Ивана Багратиона Иессей (Евсей) Леонович, как упоминалось выше, был поставлен на Картлийский престол Турцией вместо своего единокровного брата Вахтанга VI, бежавшего в Россию. Но это было второе пришествие Иессея Леоновича к власти. До этого он правил Картли по воле шаха в 1714–1716 годах, но был смещен персами, передавшими престол его брату Вахтангу. С приходом в Картли в 1723 году турок Иессей вновь стал царем и правил до 1727 года, пока не умер. Еще до своего вступления на трон он принял мусульманство и получил имя Али-кули-хан — иначе, будучи вассалом персидского шаха, он никогда не стал бы царем Картли. Одним из его многочисленных сыновей был дед Петра Ивановича Багратиона Александр (Исаак-бек), рожденный в начале 1700-х годов в гареме от младшей жены или наложницы. Есть неподтвержденные документами сведения, что мать Александра была знатной персиянкой. Петр Багратион должен был помнить деда — тот умер в 1773 году. Царевич Александр Иессеевич появился в русских пределах в декабре 1758 года, а в апреле 1759 года обратился к императрице Елизавете Петровне с прошением о даровании ему русского подданства и определении в Астрахань (куда он и приехал) или в Кизляр. О себе он сообщал следующее: «В бытность отца моего, означенного царя Иесея, в Персии, при шахском дворе, на некоторое время, прижит я им, царем Иесеем, в столичном городе Испагании, и как он, отец мой, оттуда выехал (в Грузию), то я оставлен тамо, при матери своей, при шахском дворе, где я и воспитан в их нечестивой и поганой магометанской вере. И находился всегда тамо»1. Там Исаак-бек был пожалован от шаха Надира чином наиба и имел какие-то земельные владения. Затем он «получил удобное время» и перебрался в Грузию к единокровному брату, католикосу Грузии Антонию, который окрестил все семейство Александра. Кстати, сам католикос Грузии Антоний I родился от второй жены Иессея Елены в 1720 году и в мусульманстве носил имя Теймураз. (Принуждение к переходу в ислам представителей элиты покоренных христианских областей было одной из основ политики Персии и Турции в Закавказье и на Балканах. При этом ренегаты в большинстве своем либо тайно продолжали исповедовать христианство, либо возвращались в лоно церкви при первой же возможности.)

Из Грузии Александр выехал в Россию, взяв с собой одного сына, 16-летнего Фому, и оставив в Грузии жену Дарью, двух сыновей и трех дочерей. Далее в челобитной Александр описывает типичную для Грузии того времени внутреннюю распрю, жертвой которой он стал. Приезд в Грузию сына бывшего царя Иессея не вызвал восторга у правивших тогда в Картли-Кахетинском царстве Теймураза II, его сына Ираклия II (правил до 1798 года) и их родственников, тем более что сам Александр в своей челобитной называл их самозванцами («…довольно известно, что ныне царствующая в Грузии тамошнего престола не наследники, а принадлежит тот престол фамилии отца моего по линии ближним»). В итоге, как и следовало ожидать, Александра и его дядю «начали разорять и разорили до конца», вытесняя из Грузии. Никакого иного выхода, кроме бегства в Россию, у них не было. Католикос Антоний I, пробыв на своем посту с 1744 по 1755 год, также уехал в Москву и был определен архиепископом Владимирским, а затем в 1764 году вернулся в Грузию и пробыл католикосом до своей смерти в 1788 году. За ним двинулся в Россию и царевич Александр. В своей челобитной он просил императрицу Елизавету предоставить ему российское подданство и «службу с награждением чина противу протчих моих фамильцов и национов безобидно… с награждением двойного жалованья противу протчих чужестранцев» и разрешить привезти жену и других своих детей. Такое разрешение было получено. Александру дали чин подполковника, и он был поселен в Кизляре, где находился армянский и грузинский конный эскадрон. После роспуска эскадрона в 1764 году и отставки царевич был «оставлен при тамошней команде на определенном ему жаловании»1.

Судьба его сына Ивана складывалась иначе. После отъезда отца он оставался в Грузии. Это явствует из того, что в 1767 году он, подобно Александру, подал челобитную о приеме его в подданство и определении на службу в Кизляр. Фраза из челобитной, что он вынужден «с фамилиею моею прибегнуть под покров Вашего императорского величества в империю прошлого 766 года в декабре месяце в Кизляр», с ясностью говорит, что Иван не был с отцом, принявшим подданство за семь лет до этого. В поданной Екатерине II челобитной Иван писал, что он, как и отец, желает поступить на русскую службу, «но за незнанием в короткое время российского диалекта нахожусь празднее», заметив при этом, что знает персидский, турецкий, армянский и «природный грузинский» языки. Он просил определить его на службу в Моздок с выдачей ему «по знатности нашей фамилии определенного… жалованья»4. Моздок был выбран Багратионом не случайно — здесь, в предгорье, происходили встречи, велись тайные и открытые переговоры с горцами, словом, здесь было бойкое место, и Иван, вероятно, хотел, используя свои знания в языках, играть какую-либо заметную роль. В докладной записке Коллегии иностранных дел было сказано, что препятствий для поселения Ивана в Моздоке нет, но «трудность при том только та, что он просит чина и пристойнаго жалованья», а в Моздоке находятся одни только казаки, и «грузинской князь Багратион, по малости положенного жалованья чиновным при моздоцких казаках, едва ли согласится… А чтобы определить его майором или подполковником, с положенным для сих двух чинов жалованьем, кажется, он того не заслуживает, не быв еще вовсе в службе». В резюмирующей части записки говорилось, что Моздок для поселения Ивана не подходит. В итоге он остался в Кизляре, при отце. В литературе принято считать, что князь Иван служил в Кизляре офицером русской армии. В частности, так утверждают составители сборника «Документы по взаимоотношениям Грузии с Северным Кавказом в XVIII веке» (Тбилиси, 1968). И. А. Багратион упоминается в ряде документов, составленных в Моздоке и Кизляре в 60—90-е годы XVIII века; в чине секунд-майора он вышел в отставку. Еще в ведомости за март 1795 года он «значится первым в списке кизлярских дворян»5. У нас нет оснований ставить под сомнение данные наших грузинских коллег, но обращает на себя внимание надпись на надгробном камне на могиле И. А. Багратиона на кладбище Всехсвятской церкви в Москве, выбитая по воле его сына князя Петра: «Под сим камнем положено тело грузинского царевича Александра сына князя Ивана Александровича Багратиона, родившегося 1730 г. ноября в 11-й день, прожившего 65 лет, скончавшегося в 1795 г.». Чин покойного, вопреки принятой тогда традиции, не указан, а это наводит на мысль, что его у князя Ивана не было или же чин этот был весьма ничтожен. Однако нет сомнений, что И. А. Багратион жил в Кизляре вместе с семьей. Кстати, из надгробной надписи и документов той поры хорошо видно, как Багратионы превратились из царевичей в князей. Александр именовался в русских документах царевичем, так как был сыном царя, а вот его сын Иван царевичем уже не был, а упоминается только как князь Багратион (или Багратионов).

Итак, сын князя Александра Иван и стал отцом нашего героя. А вот кем была мать Петра Ивановича, сказать наверняка трудно. Н. П. Поликарпов был твердо убежден, что мать полководца — дочь царя Ираклия II (1720–1798), правителя Картли (с 1762) и Кахетии (с 1744), при котором и был заключен Георгиевский трактат6. Однако в утверждении исследователя можно усомниться, если посмотреть на генеалогическую таблицу грузинских царей (которая также, возможно, не лишена ошибок). По этим данным, у царя Ираклия было десять дочерей. Четыре из них умерли в детстве, а из оставшихся шести три родились почти одновременно с Петром (Анастасия — в 1763 году, Кетаван — в 1764-м и Фекла — в 1776-м). Еще две царевны также не годятся в матери Багратиону — это Елена (1753–1786), бывшая старше его на 12 лет, и еще более юная Мариам (1755–1828). И только царевна Тамар (1749–1786) подходит по возрасту, но известно, что она была супругой князя Д. Р. Орбелиани (Елена, кстати, была замужем за имеретинским царевичем Арчилом Александровичем, а Мариам — за князем Д. А. Цицишвили)7. Ошибка Поликарпова очевидна еще и потому, что он называет отца Багратиона Иваном

Константиновичем, хотя общеизвестно, что отчество того — Александрович. Вероятно, мать Багратиона была знатного, возможно царского, рода. По мнению лучшего знатока генеалогии Багратионов И. С. Тихонова, она была из «грузинского княжеского рода», однако из какого именно, ученый (в заметках на полях рукописи моей книги) пока что не сообщил. Возможно, именно брак с представительницей влиятельного грузинского рода и стал причиной того, что Иван не поехал в Россию со своим отцом, а остался в Грузии.

У Ивана Александровича было, по одной версии, три брата и две сестры, а по другой — два брата (Фома и Порфирий) и сестра Анна8. Думаю, что более точна первая версия. Один из братьев Ивана, князь Кирилл Александрович, сделал военную, потом гражданскую карьеру, произведен в 1797 году в генерал-майоры, потом стал тайным советником и сенатором и надолго пережил своего знаменитого племянника (умер в 1828 году). Князь Петр Иванович поддерживал с дядей родственные отношения, оба они были близки к главнокомандующему Москвы Ф. В. Ростопчину. В одном из писем Багратиона Ростопчину от 22 августа 1812 года мы читаем: «И подлинно, слава Богу, что вам вверили в такой хаос Москву. Если бы Гудку (имеется в виду фельдмаршал Гудович. — Е. А.), то чисто бы шнапс, как кн. Кирилла говорит»1. Обычно так пишут о хорошо знакомых собеседникам людях, чьи часто повторяемые выражения все знают. Кирилл был женат дважды: первой его супругой была княжна Варвара Алексеевна Хованская, а второй — Александра Ивановна Голикова, родившая мужу шестерых детей. Старшие сыновья Кирилла, Алексей (1787 года рождения) и Александр (1788 года рождения) при содействии Ростопчина вначале были пристроены юнкерами в 1800 году в Москве, в Архиве Коллегии иностранных дел, в следующем году переведены в саму коллегию, где дослужились до коллежских асессоров, а в 1806 году Александр Багратион и князь Петр Грузинский были переведены в лейб-гвардии Егерский батальон портупей-юнкерами. Шефом этого полка, как известно, был П. И. Багратион. В августе 1812 года, в разгар войны, в армию Багратиона прибыл с письмами из Дунайской армии Алексей Кириллович, 25-летний штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка. Он был оставлен старшим адъютантом штаба армии10 и послан в Дунайскую армию с депешами. В сопроводительном письме к Чичагову Багратион благодарил главнокомандующего Дунайской армией «за милостивое… к нему (Алексею. — Е. А.) распоряжение»11. Служили под началом Багратиона и другие его грузинские родственники. Так, князь Петр Яковлевич Грузинский, двоюродный племянник Анны Александровны Голицыной (урожденной Грузинской), был убит на Бородинском поле. О другом из князей Грузинских (Илье Георгиевиче) Багратион писал Ермолову из Выдры 29 июля 1812 года и просил устроить родственника в лейб-гвардии Егерский полк — любимый, родной полк князя Петра Ивановича, который силою обстоятельств оказался в составе 1-й армии12. Нужно отметить при этом, что подпоручик Грузинский был «пристроен» генералом не просто в «теплое» местечко, а прямо в пекло — Егерский полк участвовал во всех сражениях.

Багратионы разные бывают. Было бы ошибкой думать, что все Багратионы, оказавшиеся в России, являлись потомками царя Иессея. Когда при Петре Великом царь Вахтанг Леонович бежал в Россию, то с ним ушли в новую страну его многочисленные родственники и 1300 грузинских дворян. На этой основе в Астрахани и Москве образовались большие грузинские общины. Братья и дети Вахтанга, обосновавшиеся в России, назывались царевичами Грузинскими, а их потомки стали именоваться князьями Грузинскими. Сыном Вахтанга был и памятный в Грузии Вахушти Багратиони (1696–1758), автор знаменитого исторического исследования «Жизнь Грузии» (1745), которого по ошибке иногда называют дедом князя Петра Ивановича. В 1801 году императору Александру подала челобитную о денежном пособии «царевичева дочь княгиня Мария», которая писала, что отец ее — царевич Вахушти. Ее дядя, брат Вахушти Бакар Вахтангович (Шах-Наваз), был даже дважды царем: в 1716–1719 годах, как раз накануне вступления на трон Иессея, а также несколько месяцев в 1723 году. После Персидского похода Петра Великого он окончательно переселился в Россию и стал там довольно известным военным, генерал-лейтенантом. Бакар и Вахушти вместе со своим младшим братом царевичем Георгием (1712–1789) положили начало роду князей Грузинских. Точнее, их потомков перестали именовать царевичами и царевнами, что и видно из приведенной выше челобитной Марии Вахуштиевны.

В июне 1741 года княгиня Анна Потаповна, вдова грузинского царевича Симеона Леоновича (брата Иессея), написала челобитную, в которой жаловалась на побочного сына своего мужа Николая. Последний подал в Сенат челобитную и объяви, i, будто он «подлинный родной сын Симеона», и «ее де упомянул мачихою и детей ее братьями и тем учинил немалую обиду в том, что он рожден от служительницы и воспитан ею для одного спасения тайно», и что царевич Симеон содержал его тайно и не объявлял «для единого стыда», а потом отдал для воспитания Миниху, по-видимому, в Кадетский корпус. Анна просила, чтобы Николая не причисляли к их роду и не позволяли пользоваться гербом рода Багратионов. С Николая Семеновича были сняты показания. Он подтвердил, что выехал в Россию с отцом в 1725 году «по 3-му году», жил в Москве, обучался языкам немецкому, французскому, латинскому «на коште» своего отца, в 1737 году написан в Сибирский драгунский полк в драгуны, произведен в капралы, прапорщики, а с 1740 года — поручик. Николай показал: действительно, отец прижил его, когда был вдов, с его матерью, грузинскою дворянкою, а имени ее не помнит, так как та умерла в его малолетство, а что он не «прямой», а побочный сын, этого не оспаривает. Княгиня же Анна объявила, что у нее имеются прижитые с мужем Симеоном законнорожденные сыновья, принцы Багратионы (Дмитрий, 14 лет, и Степан, 13 лет), которые «служат в Преображенском полку сержантами». Сенат, собрав выписки из законов, пришел к выводу: факт того, что Николай является незаконным, но родным сыном Симеона, несомненен, но он не может быть Багратионом, так как, в отличие от детей Анны и Симеона, родился вне брака. Поэтому он был признан дворянином, но фамилию получил от имени отца, став князем Николаем Семеновым. После этого ему было разрешено иметь родовой герб.

Багратионов было так много, что их путали даже в государственных учреждениях. В 1781 году Московское отделение архива Коллегии иностранных дел подготовило справку о «выезде в Россию фамилии Багратионов». Из нее следует, что «в пространном имянном о выехавших с царем Грузинским Вахтангом всякого звания и полулюдях списке, сообщенном 1727 году за рукою онаго царя Вахтанга, о фамилии Багратионов следующее найдено известие: кахетской князь Иосиф Дадидов (он же назывался Розеп Георгиевич) сын Багратион, в 724-м году присланной в Москву с письмами к государю императору Петру I от кахетинского царя Константина (тот правил в 1722–1732 годах. — Е. А.), на возвратном своем в Грузию проезде по некоторым от находившегося тогда в Астрахани грузинского царя Вахтанга (VI. — Е. А.) объявленным на него подозрениям (обычно это была формула обвинения в шпионаже. — Е. А.), взят и содержан был под караулом в Астрахани с 26 июня 1726 по 1730 год, но в 1730 году по прозьбе прусского посланника Мардефельда, будучи освобожден из Астрахани и 27 июля в Москву привезен… к царю Вахтангу, которой советовал отпустить его в отечество, почему он тогда и отпущен… Князь Иосиф Багратион в 1736 году вторично… в Россию приезжал с письмами ко двору от кахетинского царя Теймураза (царь Кахетии в 1732–1744 годах, а с 1744 до 1762 года — царь Картли. — Е. А.) и будучи в Кахетию отпущен и, не застав уже тамо царя Теймураза, по причине взятия его персидским Тахмас-ханом в Персию, третично в Санкт-Петербург 11 июля 1738 года с листами от Кахецкого царя Александра (III, правил в 1735–1737 годах. — Е. А.) приехал, оставив в Астрахани жену свою княгиню Анну, шестилетнюю дочь и с двадцать человек свиты, в том числе четырех дворян. Находясь же в Петербурге, просш он же, князь Багратион, дозволения вечно остаться в России жить, почему в 1740-м году, по докладу об нем Государственной коллегии иностранных дел, дозволено ему жить в Казани с ежегодном по двести рублев жалованием, но того ж года 22 ноября он, князь Багратион, в Казани умер, а жене ево, вдове, княгине, по прозьбе (ее. — Е. А.) о продолжении ей того ж пансиона и о дозволении жить в Москве 26 марта 1741 года по смерть их или по день замужества, дозволено. Более же сего о фамилии Багратионов в грузинских делах не имеется». Как мы видим, в архиве взяли дело об одном представителе рода Багратионов, но не из Картли (откуда предки нашего героя), а из братской Картли Кахетии.

Вторая — после имени и рода матери — неясность в биографии Петра Ивановича Багратиона: мы не знаем точной даты его рождения. В формулярном списке о службе Багратиона, составленном скорее всего в 1811 году, точная дата рождения не указана — в документах того времени обычно писали «отроду… лет», поэтому наверняка точную дату рождения многих людей прошлого установить затруднительно. И в нашем случае в формуляре отмечено: «Шеф, генерал от инфантерии, князь Петр Иванов сын Багратион, 45 лет, из грузинских дворян». Получается, что князь Петр родился в 1765 году. Этой даты придерживался Денис Давыдов, писавший в эпитафии Багратиона: «Князь Петр Иванович на берегах Каспия, в Кизляре, 1765-го года родился»13. Эта же дата стала основной в биографических справках о Багратионе от «Военной энциклопедии» И. Д. Сытина (1912 год) до энциклопедии «Отечественная история» (1994 год). Этой же даты придерживается и автор наиболее полной биографии Багратиона И. И. Ростунов (1957 год). И только в третьем томе книги «Дворянские роды Российской империи» (1996 год) указаны две предположительные даты: «1762 или 1764». Федор Ростопчин, описывая ранение и смерть Багратиона, писал, что «ему было уже около 50 лет»14, то есть он считал, что наш герой родился около 1762 года. Наконец, И. С. Тихонов предположительно относит рождение П. И. Багратиона к 1769 году, хотя считает, что точно определить дату невозможно и, строго говоря, ее следует отнести в промежуток между 1764–1769 годами.

По поводу места рождения Багратиона почти все исследователи единодушны — это крепость Кизляр, основанная в Астраханской губернии при Анне Иоанновне в 1735 году и ставшая частью, сектором оборонительной Кавказской линии после ухода русских из Персии, Азербайджана и Дагестана в 1732 году. Но у некоторых ученых и по этому поводу есть довольно веские сомнения. Так, опираясь на челобитную князя Ивана Александровича о приеме его на русскую службу, З. Д. Цинцадзе предполагает, что если князь Иван с семьей прибыл в Кизляр в декабре 1766 года, то либо Петр Иванович родился не в Кизляре, а в Грузии, либо дата рождения полководца должна быть отнесена ко времени после декабря 1766 года. Действительно, Иван Александрович в челобитной 1766 года упоминает, что он, после отъезда отца в Астрахань, «з братом… з женою и детьми… оставался в Грузии» до 1766 года, а теперь по выезду просит определить жалованье «на содержание мое, жены и детей»15. Исследователь опирался на формулярные списки П. И. Багратиона, составленные в тех полках, в которых служил полководец. Получилась довольно пестрая картина: «дата рождения колеблется от 1764 до 1769 года. Так, в Астраханском пехотном полку стоит 1769 год, в Кавказском мушкетерском — 1766–1767, в Софийском карабинерском — 1764 год, в лейб-гвардии Егерском полку — 1765 год». По мнению Цинцадзе, наиболее достоверной нужно признать дату, обозначенную в формулярном списке 6-го егерского полка в 1800 году, заверенном самим Багратионом. В нем указано, что Багратиону 35 лет, то есть он родился в 1765 году". Если мы будем держаться этой даты, подтверждаемой и другими источниками, то должны отказаться от Кизляра как места рождения князя Петра и допустить, что он родился в Грузии и в годовалом возрасте (в числе упомянутых в челобитной Ивана «детей») был перевезен в Россию и оказался со своей семьей в Кизляре. А если же будем считать датой рождения, например, 1769 год, то Кизляр как место рождения Багратиона бесспорен.

У П. И. Багратиона было несколько братьев. Иван, бывший подпоручиком, умер в 1797 году. Роман (Реваз), кадровый военный, участник Наполеоновских войн и войн на Кавказе, был моложе брата Петра лет на четырнадцать — шестнадцать (или, по мнению И. С. Тихонова, — на девять лет). Он дослужился впоследствии до чина генерал-лейтенанта и умер в 1834 году. Его сын, племянник Петра Ивановича, родившийся в 1818 году, прославился (будучи генералом, администратором) своим хобби — химическими опытами; он увлекался металлургией и даже открыл новый минерал, названный позже в честь открывателя «багратионидом». Еще один брат — Александр Иванович (1771–1820), о котором известно, что он женился на какой-то казачке Дарье17. О нем идет речь в записках С. А. Тучкова, генерал-майора, воевавшего на Кавказе с турками. Тучков пишет, что у него в полку (а известно, что Тучков был шефом Кавказского гренадерского полка) был «некто князь Багратион, родной брат известного генерала Багратиона, служил в полку моем капитаном, когда брат его сделался уже известным по военным его подвигам (надо понимать, что речь идет о 1805–1808 годах. — Е. А.). Капитан Багратион был женат и не расположен был искать высоких степеней, хотя в прочем был довольно храбр и хорошего поведения. Генерал князь Багратион, зная свойства брата своего, писал ко мне, что он (брат. — Е. А.) намерен подать прошение об отставке и просил при том, чтоб я не оставил его снабдить хорошим свидетельством. Это я исполнил. Он отставлен был с чином майора и вскоре потом был определен командиром Хоперского полка и начальником города Ставрополя на Кавказской линии, составляющего поселение его войска»18. Из записок В. М. Жемчужникова о службе его отца М. Н. Жемчужникова следует, что в 1810 году два русских отряда преследовали горцев. Один из начальников отрядов, «кажется, назывался Багратион»19. Возможно, речь идет об Александре Ивановиче. Наконец, в списке личных вещей, составленном после смерти П. И. Багратиона, есть пометы, позволяющие утверждать, что к князю Александру Ивановичу перешли некоторые драгоценности покойного: против записи о бриллиантовых звездах Владимирского, Мальтийского орденов и ордена Святого Георгия, а также против записи «Печать гербовая в футляре» помечено: «Взяты князем Александром Ивановичем». Обычно знаки орденов, представляющие собой драгоценность, переходили к ближайшим родственникам, тогда как сами ордена возвращались в капитул. Так и в нашем случае: против списка орденов стоит запись: «11 орденов взяты графом Сен-Прие для отвоза в Санкт-Петербургский капитул». Запись о передаче орденских знаков князю Александру Ивановичу стоит также против пунктов с упоминанием осыпанной бриллиантами табакерки с портретом императрицы Марии Федоровны, золотой «табакерки с портретом княгини» (супруги П. И. Багратиона Екатерины Павловны), а также двух образов — первого, святой Екатерины и святого Симеона, и второго, с изображением Михаила Архангела. Князь Александр Иванович обозначен без фамилии, а так обычно обозначали лишь близких родственников, к которым переходят личные вещи (в том числе личная печать), а также иконы покойного, возможно, семейные20.

О детстве Багратиона известно мало. Проходило оно в Кизляре. 3. Д. Цинцадзе обнаружил школьные ведомости Кизлярской комендантуры. При ней существовали две школы — для детей гарнизонных солдат и для офицерских детей. В 1782–1783 годах в них значится «грузинского князя Ивана Багратиона сын Петр». Заметим, что и здесь чин или должность князя Ивана не обозначены. В то время, когда Петр Багратион изучал в гарнизонной школе немецкий язык и арифметику, ему было 13–14 лет, а по другой версии — даже 17–18, что говорит о весьма позднем и несовершенном образовании. Так оно и было. В формуляре Кавказского мушкетерского полка написано: «Грамоте по-русски и по-грузински читать и писать умеет». Нужно признать, что этого для молодого офицера того времени очень мало. Как правило, в таких формулярах перечислялись те науки, которые (даже в скромном объеме) освоил офицер — обычно это арифметика, история, география, иностранные языки, а также начала военной науки. Собственно, Багратион никогда и не скрывал, что он «неуч». Такого же мнения были и современники. По словам Ф. В. Ростопчина, Багратион «был слишком необразован». Хорошо знавший Багратиона А. П. Ермолов писал, что «с самых молодых без наставника, совершенно без состояния, князь Багратион не имел средств получить воспитание. Одаренный от природы счастливыми способностями, остался он без образования и определился на военную службу». Ниже будет об этом сказано подробнее, но сейчас отметим, что действительно одаренный «счастливыми способностями» Багратион впоследствии заполнил лакуны в своем образовании практическими знаниями и интуицией. Обстановка, в которой довелось жить Багратиону в Кизляре, мало способствовала получению школьного образования.

Опасная южная граница России. Кизляр был пограничной крепостью — граница проходила по низовьям Терека до впадения в него реки Сунжи. Здесь были поселены казаки, получившие название терских и гребенских. Власти, обещая высокое жалованье, стали приглашать в казачью службу черкес, грузин, армян и представителей других народов. Чуть позже неподалеку кабардинский князь Кончокин, перешедший на русскую службу и принявший христианство, основал поселок, названный Моздоком. В 1763 году там было построено укрепление, в котором служили казаки и «инородцы» из Кизляра. Образовалась так называемая Моздокская линия; здесь поселилось множество казаков, основавших несколько крупных станиц. Как жили люди по этой линии вдоль Терека, мы хорошо знаем по рассказам Л. Н. Толстого и по множеству различных описаний и исследований: «Это были те же самые казацкие городки, которые строились на Дону и на Яике, то есть большие села, окопанные рвом, обнесенные земляным валом и плетневым тыном с терновой оторочкой. Въезды и выезды загораживались рогатками, затворялись воротами… Над воротами стояли на четырех столбах вышки и на них часовые. У съезжей станичной избы висел колокол, который звонил сполох в случае набегов неприятелей или пожаров. Между укрепленными станицами, как связующие их звенья, стояли посты в недальних один от другого расстояниях. Это были небольшие плетневые крепостицы с вышками, на которых ставились караульные и с какой-нибудь мазанкой или шалашом для отдыха постовых казаков, которых отряжались на пост человек пять-шесть. Караульные днем наблюдали за движением неприятелей с вышек, а ночью залегали в секретах. О приближении врага они давали знать, зажигая на местах пучки соломы или травы и другими способами. В высшей степени тревожную жизнь приходилось вести обывателям станиц на линии, особенно по соседству с чеченцами. Несмотря на то, что Терек отделял чеченские аулы от казачьих селений, он не составлял неодолимой преграды. Уровень воды в нем иногда понижался, и реку можно было переходить вброд. Но чеченцы и переплывали ее в полном вооружении, подвязывая кожаные меха под мышки. С заходом солнца убиралось под защиту станичной ограды все живое — и люди, и животные. И с рассветом никто не выезжал из станицы и не выгонял скота, пока не возвращались утренние разъезды и не объявляли, что опасности не предвидится. Казаки ни на какую работу, ни в какую поездку не отправлялись без оружия; когда казачки шли работать в свои сады или на виноградники, их сопровождали подростки с ружьями и охраняли, заняв сторожевые посты на высоких деревьях. Черкесы нападали в большинстве случаев открыто, но чеченцы бьши настоящие шакалы в деле засады и внезапных нападений. При малейшей оплошности казаков они появлялись, как из-под земли, мгновенно производили резню и хватали добычу: угоняли скот и лошадей, уводили в плен детей; чего нельзя было унести, они разрушали или сжигали. В темные ночи они подползали вдвоем, втроем под самые городки, вырезали кинжалами проходы в плетневой ограде и похищали волов и коров из закут. На такие проделки особенно были способны и неутомимы абреки, отпетые люди, бездомовники. По тревоге снаряжалась из станицы погоня, которая неслась за Терек, обыкновенно на один перегон доброго коня. Если не всегда, то и нередко погоня отбивала полон и добычу, но случалось, что она натыкалась на засаду, и тогда уж приходилось биться не на живот, а на смерть. Донимали казаков не одни чеченцы, но и ногайцы, кочевавшие по левой стороне Терека»21.

Жизнь в крепостях, подобных Моздоку и Кизляру, была поспокойнее — все-таки в крепости был большой гарнизон, на валах стояли пушки, но уже за пределы крепости выезжали с опаской, желательно большой колонной, с охраной и даже орудиями. Жизнь на границе закаляла молодых людей, вырабатывала в них отвагу, смелость и вместе с тем осторожность, осмотрительность. Общение с горцами требовало знания их психологии и обычаев. Кроме того, граница по Тереку, как и другие части южной границы России, была, как теперь сказали бы, «местом встречи цивилизаций», двух, а той больше миров, далеко не мирных между собой. С русской стороны шел довольно бурный процесс ассимиляции русских людей с народами Кавказа и Закавказья, по большому счету шло образование отдельного народа — казаков, с их особым менталитетом, обычаями и привычками. Линейное казачество всегда было открыто для всех — естественно, только принявших православие — и местных жителей, и выходцев из разных окрестных стран. Шел процесс ассимиляции кавказцев (что ни говори, но этот вполне нейтральный термин XIX века позволяет наиболее полно охарактеризовать жителей Кавказского региона) с пришлыми — русскими. Русские усваивали образ жизни и поведения на Кавказе, диктуемый особенностями рельефа, климата, обычаями других народов, заимствовали легкую и удобную одежду и обувь горцев, их великолепное оружие и удобное воинское снаряжение, осваивали их боевые навыки, умение обращаться с лошадью. Бурка, которую солдаты во время военных действий неизменно видели на Багратионе, осталась от времен его молодости на линии. Да и другие генералы и офицеры русской армии — и не только на Кавказе — любили это незаменимое «укрытие» от дождя и холода. Женщины линий также одевались в несколько видоизмененную одежду горянок; в станицах строили не русские деревянные дома, а мазанковые хаты, да еще с галереей и горскими устройствами. Там уже не было русских телег, а были арбы, которые тянули волы. Но при всем этом, как справедливо замечал М. К. Любавский, «русская стихия в природе казака и в укладе его жизни осталась преобладающей, и терские казаки, оторванные от Руси, на далекой окраине, оставались русскими людьми, которые сберегли свой язык, свои национальные традиции, свою веру и даже по-старому, до-никоновскому обряду»22.

Кавказцы, со своей стороны, учили русский язык, они вступаш в браки с русскими — чаще это делали кавказские женщины, выходившие замуж за русских казаков, а самое главное — усваивали «русское восприятие мира», свою принадлежность к русскому народу, понимаемую прежде всего как принадлежность России, как подданство великому и могущественному императору. Отсюда идет подчеркнутый русский патриотизм Багратиона, противопоставлявшего себя иностранцам, «немцам», «чухонцам». Он писал о себе как о «чисто русском» и, если судить по сохранившимся материалам, не подчеркивал свое грузинское происхождение.

К числу общепринятых сведений о ранней биографии Багратиона принадлежит и то, что толчок к его службе дал светлейший князь Г. А. Потемкин, которому якобы зимой 1782 года юного Петра Багратиона представила княжна Анна Александровна Голицына. В биографической литературе княгиню называют «урожденной княжной Грузинской» и по традиции изображают близкой родственницей П. И. Багратиона, хотя, судя по всем изданным до сего дня родословным книгам, родство их могло проходить только через Леона Вахтанговича, имевшего от разных жен двоих сыновей, ставших в борьбе друг с другом царями, — Вахтанга VI и Иессея23. Княжне Анне Вахтанг VI приходился прадедом, а сын Вахтанга царевич Бакар — дедом. Короче говоря, если это и было родство, то весьма дальнее, говоря по-русски, «седьмая вода на киселе». Думаю, что тут явная ошибка. Говоря об Анне, княжне Грузинской, ее путают с Анной, сестрой Ивана Александровича.

Близкие отношения княгини Анны с Багратионом — факт несомненный. Обычно в условиях эмиграции, отрыва от родины родство или землячество воспринимаются по-особому. Поэтому, как раньше говорили, «предстательство» княгини Анны Александровны Голицыной перед влиятельным вельможей за провинциального симпатичного юношу, бедного родственника, было вполне возможно. Ведь часто бывало (да и бывает до сих пор), что важно «подсадить» молодого человека на первую ступеньку служебной лестницы, а далее все зависит от него самого — или сорвется, или станет карабкаться наверх. Судя по сохранившимся материалам, с такими же просьбами к набравшему силу генералу Багратиону впоследствии обращались его родственники и знакомые. Но будем осторожны: с самой Анной Александровной не все ясно. По мнению И. С. Тихонова, в столь важные для карьеры Багратиона 1782–1783 годы она не могла быть в Петербурге, в компании с Потемкиным, а пребывала в Москве, в статусе девицы, и никакой роли в «подсаживании» Багратиона не играла, хотя позже и оказывала ему содействие.

Анна Александровна Голицына была очень известной светской дамой екатерининских, павловских, александровских и николаевских времен. Она родилась в 1763 году, а умерла в 1842-м. В 1785 году вышла замуж за Александра Александровича Де-Лицына (Делицына), побочного сына вице-канцлера Александра Михайловича Голицына. Когда Александр Александрович умер в марте 1789 года от ран, полученных под Очаковом, его вдова осталась в роде Голицыных — она стала женой князя Бориса Андреевича Голицына, сына Андрея Михайловича, брата вице-канцлера князя Александра Михайловича, отца первого мужа Анны24. После смерти князя Андрея Михайловича вице-канцлер был назначен опекуном племянников и заменил им отца, а для Анны как бы во второй раз стал свекром. У них были теплые отношения: сохранившиеся письма Анны к А. М. Голицыну в Москву в 1796 году, последнем году царствования Екатерины II, — яркое тому подтверждение. По этим письмам видно, что княгиня была живой, веселой, наблюдательной и немного ироничной женщиной, любившей празднества и балы. А. Я. Булгаков писал в 1821 году о великолепном маскараде, устроенном как-то княгиней25. До кончиков ногтей она оставалась светской дамой. Императрица Екатерина приглашала ее на самый малый Эрмитаж, бывала она и попутчицей государыни в поездках по окрестностям столицы. Из писем следует, что княгиня Анна Александровна являлась коренной москвичкой и сначала постоянно жила в старой столице, откуда уехала вместе с мужем в Новороссию. До своего приезда в Петербург она виделась с императрицей в 1787 году в Кременчуге и Херсоне во время знаменитой поездки Екатерины в Тавриду. Нетрудно предположить, что в Новороссии княгиня была знакома со светлейшим князем Григорием Потемкиным и, возможно, хлопотала за своего родственника Петра Багратиона. Обращение за протекцией к Потемкину было вполне логично: он был главнокомандующим русскими войсками на Кавказе и действовал там через генерала П. С. Потемкина, в подчинении которого оказался Багратион в начале своего пути профессионального военного…

Окончательно в Петербург княгиня Голицына переехала только в 1796 году, когда ее второй муж стал гофмаршалом при дворе цесаревича Константина Павловича. В письме 28 апреля 1796 года она сообщала А. М. Голицыну, что императрица, увидав ее на балу, подошла к ней, «сказала, что я ее старая знакомая, что она с удовольствием видела меня в Херсоне и в Кременчуге, потом спросила, привыкаю ли я к петербургской жизни? И, не дожидаясь моего ответа, продолжала: “О, вы привыкнете!”… На другой день графиня Шувалова рассказывала мне, что императрица много говорила ей обо мне и что я ей очень нравлюсь»26. По-видимому, это так и было, потому что вскоре княгиня Анна оказалась в ближайшем окружении государыни, хотя и ненадолго — Екатерина скончалась в ноябре того же 1796 года.

Муж княгини Борис Андреевич был младше своей жены на шесть лет. Он служил в гвардии, затем, как уже сказано, стал гофмаршалом павловского двора, в 1798 году получил чин генерал-лейтенанта и состоял командиром Конной гвардии (1798–1800). Анна Александровна по происхождению и родственным связям принадлежала к самой верхушке имперской аристократии, пользовалась в обществе большим влиянием, имела прозвище «princesse Boris», что недвусмысленно подчеркивало ее ведущую роль в семье.

Вообще, как писала ее правнучка Е. Ю. Хвощинская (урожденная Голицына), Анна Александровна была «знаменитой красавицей того времени. Она была очень достойная, умная и добрая женщина…». И далее то, что интересует нас: «Россия ей обязана одним из героев 1812 года князем П. И. Багратионом, которого она выписала из Грузии, он был ее близкий родственник, очень бедный. После того, как князь Багратион прославился, прабабушка княгиня Анна Александровна собрала к себе большое общество родных и знакомых чествовать героя. Когда за обедом провозгласили тост за здоровье князя, то он встал из-за стола и, подойдя к дворецкому прабабушки, стоявшему сзади его кресла, расцеловал его, сказав: “Ему первому я обязан, что пользуюсь всем, что теперь имею, так как он дал мне возможность представиться в дом моей благодетельницы, он первый меня одел и за него с благодарностью пью мой первый бокал!”»27. Тут использовано важное слово «благодетельница». По-видимому, это было в характере княгини Анны. Известно, что она покровительствовала и отцу мемуаристки, князю Юрию Голицыну, которого забирала на праздники из Пажеского корпуса к себе домой. Вполне возможно, что княгиня заботилась и о Багратионе.

Как бы то ни было, несомненна длительная и прочная связь Багратиона с этой ветвью Голицыных — не забудем, что Багратион в 1811 году, а возможно, и в другие годы, проводил время во владимирском имении князя Б. А. Голицына, селе Сима. Князь Борис Андреевич, как писал Е. Ф. Комаровский, «всегда был дружен с князем П. И. Багратионом». В 1812 году князь Борис был начальником ополчения Владимирской губернии и находился в Покрове, когда в его Симу привезли раненого Багратиона. Там, в имении Голицыных, и умер полководец.

Весьма важно, что среди людей, которые, наряду с братом Петра Ивановича Александром, взяли после смерти Багратиона его личные вещи, упоминается князь Грузинский Георгий Александрович — брат Анны (1762–1852). В одном случае против описания портрета великой княгини Екатерины Павловны в золотом футляре стоит запись: «Возвращен через князя Георгия Александровича Грузинского».

С историей службы Багратиона не меньше проблем, чем с датой и местом его рождения. В формулярном списке 1 января 1811 года, составленном, скорее всего, со слов тогда уже полного генерала Багратиона, сказано, что с 21 февраля 1782 года он состоял «в службе сержантом, с 1782 и по 1792 год прапорщиком, подпорутчиком, порутчиком и капитаном в Кавказском мушкетерском полку». Графа «Во время службы своей в походах и делах (так назывались в те времена всякие боевые столкновения, включая крупные сражения. — Е. А.) против неприятеля, где и когда был…» заполнена также в виде единой, обобщенной справки, без уточняющих сведений с указанием, как было принято, точных дат сражений и боев: «1783-го (года) — на Кавказской линии при разбитии чеченцев и черкесов; 1784-го — при покорении кабардинцев; 1785-го — в горах против Шаха Монсуры; того года в Кизляре при разбитии оного, при покорении в горах татар (так обобщенно называли в русских документах горцев. — Е. А.) и кипчаков; 1786-го в Кубани за рекою Лабою при разбитии кубанцев; 1788-го в кампании и на штурме Очакова; 1790-го в Кавказе, при покорении чеченцев»28.

Даже этого краткого перечня тех «дел», в которых был занят Багратион в первые семь лет службы, достаточно, чтобы утверждать, что перед нами боевой офицер, участник начавшегося как раз тогда «покорения Кавказа», затянувшегося на многие десятилетия. Князь Петр Иванович служил в расположенном на Кавказской линии пехотном Кавказском мушкетерском полку. Так писали во всех биографиях Багратиона, однако в 1912 году Н. П. Поликарпов поставил под сомнение боевое начало биографии Багратиона. Он писал, что «вопреки всем существующим биографиям князя Петра, он до 1788 года не принимал ровно никакого участия в военных походах и делах своего полка, и все уроки боевой кавказской школы прошли для князя Петра бесследно: в то время, когда его полк почти беспрерывно действовал в походах и экспедициях против кавказских горцев, князь Петр служил спокойно в запасном полубаталионе Кавказского мушкетерского полка, квартировавшегося в гор. Кизляре, где у отца князя Петра имелся собственный дом. На арену боевой деятельности князь Петр выступил впервые в 1788 году. В этом году Кавказский мушкетерский полк вошел в состав Екатеринославской армии князя Потемкина-Таврического, и князь Петр, находясь в рядах полка, участвовал в осаде и в беспримерном в летописях военного искусства штурме 6 декабря 1788 года турецкой твердыни — крепости Очаков»21. В 1992 году Л. Л. Ивченко, основываясь на опубликованных А. Борисевичем в 1912 году материалах Астраханского пехотного полка, поставила под сомнение ряд общепринятых сведений из первоначальной биографии Багратиона. Из этих материалов следовало, что Кавказского мушкетерского полка в 1782 году вообще не было. Он возник только 15 июня 1786 года из расформированного после разгрома чеченцами летом 1785 года Астраханского пехотного полка. Важнее другая информация: согласно рапорту командира Астраханского пехотного полка полковника Н. Ю. Пьери, «поданной челобитной грузинской нации из дворян князь Петр Багратион был принят в мушкетеры», в рядовые, сверх комплекта. Это произошло 1 мая 1783 года, а в августе того же года он введен в комплект полка.

Гибель в «густоте леса». Остается неясным эпизод с трагической историей Астраханского полка и князем Багратионом, в нем состоявшем. В формулярном списке Багратиона 1811 года записано кратко: «1785-го в горах против Ulaxa Монсуры». Вначале 1785 года на Северном Кавказе произошло мощное восстание чеченцев под водительством Шейха Мансура. Это был религиозный проповедник, пророк. В сущности, движение Шейха Мансура стало первым мюридским движением, которое выступало под знаменем «священной войны» и шариата, что придавало сопротивлению горцев особую мощь. Сторонники Шейха Мансура в 1785–1786 годах вели эффективную партизанскую войну и добились значительных успехов, серьезно угрожая Кизляру.

В мае 1785 года отряд под водительством командира Астраханского пехотного полка полковника Н. Ю. Пьери двинулся в горы, в селение Агды, чтобы захватить Шейха Мансура. Согласно приказу Пьери отряд был обязан окружить Анды и «требовать лжепророка в руки, и буде какое тут открылось затруднение и упорство, то стараться хоть силою достать сего обманщика и восстановить нарушенное им в том краю спокойствие»3“. Отряд состоял из Астраханского полка, Кабардинского егерского батальона, двух гренадерских рот Тамбовского полка и сотни казаков. Ответственный за эту экспедицию генерал-поручик М. Н. Леонтьев 19 июля 1785 года сообщал командующему Кавказским корпусом П. С. Потемкину, что Пьери был послан за Сунжу «для низвержения мечтающегося там лжепророка Шейха-Мансура». Русское командование получило от агентов довольно точные сведения об обстановке в ауле и предполагало захватить бунтовщика в его доме и разом покончить с разгоревшейся смутой. Захват «пророка» поручался Кабардинскому батальону, а Пьери должен был прикрывать ударную группу кабардинцев. Однако 6 июля Леонтьев получил неожиданное известие, что «отряд отрезан злодеями и делается ужасная драка, что убит уже сам Пиери и отбиты две полковые пушки». По донесениям Леонтьева, Пьери действовал беспечно: перейдя Сунжу, он углубился в лес по дороге к аулу Алды, но совершить переход быстро и напасть неожиданно не смог — жители, а главное — Шейх Мансур, бежали из аула. Каратели разграбили аул, а потом подожгли дом Шейха Мансура вместе со всем аулом, в котором было около 400 домов. Нагруженный добычей отряд Пьери двинулся обратно к Сунже, но внезапно русские войска были «встречены неприятелем на обратном пути в густоте леса», то есть попали в типичную для будущей Кавказской войны засаду. Потери отряда были велики: только убитых офицеров и солдат насчитывалось около 600 человек и примерно 200 человек попали к чеченцам в плен. Особенно сильно пострадал Кабардинский батальон, потерявший пятерых офицеров и 402 солдат ”. П. С. Потемкин писал Г. А. Потемкину: «Наши егеря совершенно побежали, ибо чеченцы их резали безоборонных, после брали шатающихся по лесу в плен». Всех пленных выкупили, как и обе пушки, за одну из которых чеченцы взяли 100 рублей. По одной из версий, сержант Багратион был взят в плен, но отпущен чеченцами, по другой — ему удалось избежать плена и пересечь Сунжу с остатками отряда Пьери. Первая версия отражена в эпиграфии Багратиона, составленной Денисом Давыдовым: «Воин-юноша, покрытый ранами, / Из-под груды мертвых тел / Горскими враждебными народами / Исторгнут / И возвращен к жизни». Н. П. Поликарпов был согласен с этими выводами, хотя историю спасения Багратиона относил к событиям после взятия Очакова. Он писал, что в 1790 году, по возвращении Кавказского мушкетерского полка на Кавказ, князь Петр «в течение следующих двух лет участвовал в наших кавказских походах против турок и кавказских горцев, находясь со своим полком в отрядах генералов Бибикова, Булгакова, Германа и Розена. Князь Петр своею личною храбростью и своим строгим исполнением обязанностей службы заслужил, несмотря на свои молодые годы, общее уважение не только начальства, но и всех своих сослуживцев». И далее Поликарпов повествует о случае 1790 года, когда чеченцы, разбив батальон Кавказского мушкетерского полка, подобрали в куче мертвых тел раненого Багратиона, спасли его и передали в русский лагерь без денег из уважения к его отцу, которому были чем-то обязаны. Но совершенно очевидно, что эти события могли относиться только к известной истории в лесу, и происходили они в 1785 году, а никак не в 1790-м. Эта неточность, как и в случае с указанием Поликарпова на происхождение матери Багратиона, ставит под сомнение все его слова.

Есть и более существенные свидетельства в пользу версии, что Багратион не участвовал в событиях 1785 года: в послужных списках нижних чинов, переведенных из Астраханского в Кавказский полк, указано «несчастное дело 15 июня 1785 года под деревней Алдиной за рекою Сунжею», но в формуляре Багратиона такой записи нет. И все же я склонен допустить, что Багратион участвовал в борьбе с Шейхом Мансуром. Он продиктовал в свой формулярный список следующий текст: «…того года в Кизляре при разбитии оного», то есть Шейха Мансура. Эти сведения кажутся вполне достоверными. Действительно, после воодушевляющей победы над Пьери многотысячные отряды Шейха Мансура двинулись на Кизляр и подступили к крепости 15 июля. Однако взять ее горцы не смогли, хотя овладели одним из удаленных от нее редутов. Окончательно войска повстанцев были отброшены в конце августа, а в октябре 1785 года генерал П. С. Потемкин начал массированное наступление на Шейха Мансура и вытеснил его из Кабарды, где тот надолго обосновался.

С оставшимися в живых солдатами и офицерами расформированного после всей этой истории Астраханского полка Багратион в июне 1786 года попал на службу в новый Кавказский мушкетерский полк, в котором и прослужил, поднимаясь по служебной лестнице от прапорщика (в 1787 году) до секунд-майора (1791). Однако в формулярах Багратиона за 1786, 1788, 1790 годы в графе об участии в боевых действиях значится: «Не бывал». Известно, что в 1787 году он выполнял особое поручение: «В комплекте находился у его светлости князя Потемкина-Таврического с посланником Али Магомет-хана персидского с 1787 июня 24». Л. Л. Ивченко справедливо полагает, что, возможно, Багратион кроме грузинского языка (на котором сохранились его письма) знал персидский язык (о знании этого языка упоминал в своей челобитной отец Багратиона), почему и оказался среди людей, сопровождавших персидского посла в поездке по России. Возможно, что именно тогда Багратиона стала тянуть наверх могучая рука, и начало этому возвышению положила словечком, замолвленным за молодого человека, княгиня А. А. Голицына. Получается, что Багратион находился в командировках, а в полку, участвовавшем в боях, не бывал. Тщательно изучивший все формулярные списки Багратиона 3. Д. Цинцадзе приходит к выводу, что «до 1794 года в послужных списках П. И. Багратиона отсутствуют сведения о его участии в боях во время службы на Кавказе. Впервые такие записи появились в Софийском карабинерном полку в сентябре 1795 года: “1783-го года на Кавказской линии при разбитии чеченцев и черкесов…”… С этого времени сведения переписываются во все последующие послужные списки, только неясно, в каких конкретно боевых делах отличился П. И. Багратион»31.

В итоге, 3. Д. Цинцадзе солидаризируется с утверждением Поликарпова, что, «согласно ранним послужным спискам, боевое крещение П. И. Багратион принял не в 1783, а в 1788 году под турецкой крепостью Очаков». Любопытно, что Багратион был награжден не сразу в день штурма, как об этом писали во многих его биографиях, а полгода спустя, когда командир Кавказского мушкетерского полка получил сообщение, что 31 мая 1789 года Багратион «произведен его светлостью… генерал-фельдмаршалом, светлейшим князем Потемкиным-Таврическим за заслуги и храбрость, ознаменованные в день штурма Очаковского, из подпоручиков в капитаны». Обычно представления к наградам поступают снизу вверх, ог полковых и корпусных командиров. В случае же с Багратионом было наоборот, причем князь Петр прыгнул в капитаны, минуя чин поручика. Значит, участвуя в штурме Очакова 6 декабря 1788 года, он чем-то особо отличился. Во многих биографиях Багратиона об этом эпизоде — участии его в осаде и штурме Очакова — написано кратко, гладко и без деталей: «Во время штурма Багратион проявил большую храбрость. Он отважно сражался с турками и в числе первых ворвался в крепость». Так писал полковник И. И. Ростунов в 1957 году. «Боевое крещение Петр Багратион, как свидетельствуют ранние послужные списки, принял в 1788 году, участвуя в осаде и штурме крепости Очаков (6 (17) декабря 1788 г.) и проявив при этом большую храбрость. Отважно сражался он с неприятелем и в числе первых ворвался в крепость. Подвиг был замечен главнокомандующим русскими войсками Г. А. Потемкиным», и Багратион был произведен из подпоручиков в капитаны. Так пишет подполковник З. Д. Цинцадзе14. Так и хочется сказать: «Господа офицеры, военные историки! Я, как и вы, не сомневаюсь в отваге и храбрости Багратиона, которые он многократно подтверждал на поле боя, допускаю, что он мог одним из первых ворваться во вражескую крепость, но все-таки сообщайте, откуда вы узнали, что Багратион “в числе первых ворвался в крепость” и при каких обстоятельствах его подвиг был замечен Потемкиным: вы ведь наверняка знаете, как часто главнокомандующие подписывают наградные представления скопом, разом».

И. И. Ростунов писал далее: «После взятия Очакова Багратион возвратился на Кавказ, где принимал участие в военном походе 1790 г.». Хотя ссылки и нет, но наверняка автор опирался на строчку формуляра 1811 года: «1790-го, в Кавказе, при покорении чеченцев». Однако в формулярном списке полка за 1790 год отмечена очередная командировка Багратиона: он находится в распоряжении генерал-аншефа (позже — фельдмаршала) графа И. П. Салтыкова «на бессменных ординарцах»15, когда тот после участия в боевых действиях на Финляндском театре военных действий был откомандирован в Кубанский корпус36. Заметим попутно, что адъютант, ординарец командующего на войне — это вовсе не синекура, а очень опасное для жизни молодого человека место. (Впрочем, как заметил на полях рукописи этой книги В. В. Лапин, «в практике награждений наблюдается выделение в представлении кого-то “первого” (это дается более развернутым и нетрафаретным текстом), а затем все другие идут скопом. При этом очень трудно, практически невозможно, объяснить выбор начальства — что это: подвиг, протекция или знак судьбы».)

После этого капитан Багратион состоял в штате Кавказского мушкетерского полка недолго — до 30 июля 1791 года, а затем был переведен в сверхкомплект Киевского конно-егерского полка в чине секунд-майора, о чем есть записи в формулярах за несколько месяцев 1792 года37. О его службе в этом полку почти ничего не известно, кроме того, что 26 ноября 1793 года он получил очередной чин премьер-майора с переводом, как утверждает Н. П. Поликарпов, в Переяславский конно-егерский полк38. 4 мая 1794 года Багратион был определен в Софийский карабинерный полк командиром эскадрона, а 15 октября 1794 года — не прошло и года после получения чина премьер-майора — он стал подполковником. Но это возвышение было уже наградой за участие в штурме Праги.

Итак, следует прояснить нашу позицию. Вслед за Н. П. Поликарповым, Л. Л. Ивченко и З. Д. Цинцадзе нельзя не заметить, что первоначальные служебные успехи Багратиона, вопреки сложившейся в биографических работах традиции, не были связаны с тем, что он непрерывно «тянул лямку» на Кавказе, воевал с горцами, как об этом записано в его позднейших, уже генеральских формулярных списках. И. С. Тихонов убежден, что Багратион, несомненно, участвовал в боевых действиях на Кавказе в 1783 и 1785 годах: как писал исследователь в заметках на рукописи данной книги, он «знает об этом документально, а с остальными датами (1784, 1786, 1790) пока до конца не ясно». И хотя документальных доказательств знаток жизни Багратиона не представил, у меня нет оснований ему не верить — даже известные отрывочные сведения все-таки позволяют считать, что Багратион в первой половине 1780-х годов на Кавказе воевал. Но кавказская служба только отчасти стала трамплином для его выдающейся карьеры.

Лев Толстой, характеризуя в своем бессмертном романе «Война и мир» Багратиона как «простого, без связей и интриг русского солдата», глубоко ошибался. Для нас нет сомнений, что успех первоначальной (подчеркиваю — первоначальной!) карьеры Багратиона связан не только с воинскими подвигами на Кавказе и под Очаковом, но и с мощной протекцией, которую ему оказывали влиятельные при дворе и в армии люди, заинтересованные в продвижении одного из многочисленных Багратионов. Так было не только с князем Петром. Без чьей-либо протекции, поддержки на государевой службе выдвинуться сложно. Но многие из выдвинувшихся благодаря протекции получали чины, ордена, а потом исчезали в море посредственностей. В случае с Багратионом его покровители не ошиблись — выдвинувшись в первый эшелон военачальников, Багратион ярко проявил свои выдающиеся способности полководца.