Генеральный штаб в годы войны

Проходили годы, менялись содержание и формы ведения сражений и войны в целом. Армии становились массовыми. Благодаря развитию вооружения и изменению личного состава армий менялись тактика и стратегия, возникло оперативное искусство. Соответственно менялись роль и значение штабов: постепенно из органов административных они превратились в подлинные органы организации и управления боевыми действиями войск любого масштаба. Во всех современных армиях мира давно уже сложилась стройная организация штабов и существует штабная служба, которой занимаются квалифицированные военные - профессионалы.

В настоящее время штаб проводит необходимую работу по подготовке и организации боя, сражения, операции и войны в целом. Он собирает сведения о противнике, своих войсках, местности, производит расчет времени, учитывает личный состав, вооружение и технику, анализирует полученные данные, делает из них выводы, докладывает их командующему (командиру) и, опираясь на анализ обстановки, предлагает возможный вариант решения. На основе решения, принятого командующим, штаб планирует бой и операцию, разрабатывает все необходимые документы (приказы, директивы, планы и т. п.), представляет их на утверждение и после этого доводит до исполнителей, а затем контролирует исполнение принятых командующим решений. Таким образом, в современных условиях без штаба не будет и полководца, творческая активность которого окажется подавленной потоком мелких текущих забот.

Некоторые отождествляют штаб с вычислительным центром или организацией, похожей на бухгалтерию. Спору нет - расчетов в штабе производится очень много, и ни одному человеку, будь он семи пядей во лбу, с ними не справиться. Но это не механическая работа, а осмысленный и направленный труд, который не по плечу машине. Правда, в настоящее время машины помогают человеку в расчетах, но не думают за него, За редким исключением каждый расчет озарен светом поиска, догадки, гипотезы, он делается с определенной целью что-то выявить, доказать или опровергнуть и совершается весьма целеустремленно большим коллективом опытных и хорошо подготовленных в общем и специальном отношении людей. Только совместное коллективное мышление, тесно и постоянно связанное с военной обстановкой, давало возможность организованно извлечь из потока информации все полезное и нужное для формирования правильного полководческого решения.

Обратимся к конкретным задачам штаба. Они связаны в основном с тем, чтобы постоянно питать ум полководца материалами, необходимыми для принятия решения. Получить, или, как говорят военные, собрать такие материалы, обработать и представить полководцу обязан штаб. Конечно, для этого нужно иметь органы, которые организовали бы сбор, обработку данных и представили доклад военачальнику. Такие органы в каждом штабе есть, они-то и ведут повседневную, кропотливую, подчас незаметную работу, на которой лавров не заработаешь, а неприятности можешь приобретать каждый день.

На войне, пожалуй, нет того, что не имело бы отношения к штабу. Некоторые виды работы сложились как обязательный и наиболее важный род штабной деятельности. В первую очередь к ним относится разведка, ведение которой есть одна из первых и самых непреложных штабных функций, с тех пор как существуют сами штабы. Разведка ведется непрерывно с первого до последнего дня войны, всегда и всюду - в бою, в походе и на отдыхе, на земле, в воздухе и на воде, в ближайшем и глубоком тылу, ведется всеми возможными путями и средствами наблюдением, засылкой специальных групп и агентуры, подслушиванием, засечкой координат объектов противника, радиоэлектронными и другими средствами, фотографированием и, наконец, боем. Недаром главными требованиями к разведке являются непрерывность ее ведения, своевременность и достоверность. Организуется и ведется разведка в зависимости от возможностей штаба. Чем выше штаб, тем больше сил и средств, разнообразнее способы ведения разведки. Самый высокий штаб организует и ведет разведку всеми силами и средствами, ему доступными.

Но вот разведка организована и действует. Недостатка в донесениях и докладах нет. Но все они, как правило, имеют одну особенность - они как бы фотографируют события: что увидел, услышал, добыл разведчик, то и доложил. А вот выводы о том, какие процессы скрываются за фотографией, что за события и почему отражены на ней, что и как собирается предпринять противник, должен сделать ведущий разведку штаб. А выводы-то эти ох как не просты! Прежде всего полученные разведкой данные нередко противоречивы, порой преувеличены или преуменьшены, а иногда и просто неправильны. Из вороха разведывательных данных после тщательной фильтрации, скрупулезного исследования и анализа отбирается все ценное, достоверное, на основе чего и делаются выводы.

В период битвы за Москву мы знали, например, о противнике достаточно много, чтобы точно определить замысел, характер и направления его действий. Нам была известна степень напряжения сил немецко-фашистских войск на всем фронте их наступления. Поэтому советское Верховное Главнокомандование приняло решение на переход в контрнаступление под Москвой в наиболее подходящий для этого момент. То же было под Сталинградом.

На Курской дуге было несколько иначе. В мае 1943 г. по всем данным нашей разведки выходило, что в этом районе назревало крупнейшее сражение, которое должно было многое решить в ходе войны. В Генеральном штабе шла круглосуточная напряженная работа по анализу донесений разведки. Они, как всегда, не были едины, но постепенно созрело мнение, что противник может перейти в наступление на курском участке советско-германского фронта примерно 10-12 мая. Этот вывод 8 мая доложили Верховному Главнокомандующему и в тот же день предупредили об угрозе войска. Ни у кого тогда не возникло сомнений в достоверности этого вывода. Однако... наступление не состоялось.

Разведка между тем продолжала работать и накапливать данные о подготовке удара немецко-фашистских войск под Курском. Генштаб еще раз сделал вывод о переходе противника в наступление 19-26 мая. Вторично предупредили фронты, и опять вражеская атака не последовала! Снова все перепроверили и снова сделали вывод о наступлении гитлеровских войск, теперь уже 3-6 июля. Войскам пошло предупреждение о сроке возможного перехода противника к активным действиям. Вывод наконец-то подтвердился фактическим ходом событий: враг, как известно, нанес удар с утра 5 июля.

Нужно сказать, что советский Генеральный штаб в данном случае ни разу не допустил ошибки в анализе данных. Противник действительно был готов перейти в наступление и ждал только сигнала. Но Гитлер, от которого зависела подача этого сигнала, не решился ни в первом, ни во втором случае двинуть войска вперед. Перенос времени начала наступления происходил буквально в последние минуты до истечения назначенного срока атаки.

Сопоставление данных, добытых разведкой, давало иной раз совершенно новую картину расположения сил, а следовательно, и намерений противника. Сошлюсь на события марта 1945 г., когда мы вскрыли сосредоточение в районе юго-западнее Будапешта 6-й танковой армии СС. Незадолго до того союзники сообщили нам, что этот мощный ударный кулак противника находится совсем в другом месте. С получением данных своей разведки советское командование сделало правильные выводы об активных намерениях и замыслах врага в районе столицы Венгрии и приняло необходимые меры. В итоге планы немецко-фашистского командования были сорваны.

По этим примерам, а их можно привести десятки, видно, как трудно бывает штабу при анализе предстоящих действий противника, сколь ответственна эта задача и как легко может возникнуть заблуждение у командования, если штаб представляет ему недостоверные выводы о неприятеле и его замыслах.

При анализе данных разведки можно впасть в ошибку и принять желаемое за действительное. Это тем вероятнее, чем меньше признаков тех или иных намерений противника. Подтверждением тому неудача 11-го танкового корпуса генерала Рудкина под Ковелем в связи с неправильной оценкой действий врага. Или серьезный просчет командования Юго-Западного фронта зимой 1943 г. относительно намерений немецко-фашистских войск. Оказалось, они не бежали к Днепру, как предполагали, а производили перегруппировку, чтобы дать оборонительное сражение и самим перейти в контрнаступление. Выводы о действиях противника были сделаны только на том основании, что были замечены войска, поспешно отходившие в западном направлении. Как видит читатель, этого единственного признака было недостаточно для правильного умозаключения.

В работе разведки иной раз приобретали большое значение на первый взгляд вроде бы случайные эпизоды. Много волнений, например, в период подготовки Курской битвы доставляла нам та часть орловской группировки противника, которая противостояла Западному и Брянскому фронтам. Она могла явиться ближайшим источником пополнения гитлеровских сил для наступления на Курск. До поры до времени не было вскрыто никаких признаков изменений в ее составе, как вдруг назначенный на пост командующего Брянским фронтом генерал М. М. Попов по телефону доложил в Генштаб, что у противника произошла, видимо, какая-то перегруппировка сил. Подробности ему пока не были известны.

Факт перегруппировки был замечен одним из бывалых солдат. Когда командующий прибыл на передний край, чтобы на местности ознакомиться с полосой обороны фронта, и спросил, какой перед ними противник, солдат уверенно доложил, что в настоящее время у немца произошла смена войск.

Командующего заинтересовало такое суждение и одновременно на-сторожило: разведка ничего не сообщала об этой смене. М. М. Попов спросил солдата, почему тот сделал такое предположение.

- Фриц не тот, товарищ генерал,- ответил солдат.- Раньше-то он ходил в рост, стрелял в свое время по назначенным районам, перерывы делал в семь утра и в час дня. Видать, завтракал и обедал. Все чин чином. А этот, по всему заметно, новый - стреляет бестолково, в рост не ходит, а бегом да ползком, все прячется. Перерыв на завтрак и на обед делает в другое время...

Командующий поблагодарил солдата, а затем организовал сильную разведку на этом участке, которая захватила "языка" из соединения, недавно выдвинутого на передний край. Эта и последующая разведки дали возможность установить, что противник заменил часть своих дивизий, значительно ослабленных в предшествующих боях, и вывел их для пополнения и отдыха в ближайший тыл.

Так наблюдательность и сметка одного бывалого солдата помогли вскрыть тщательно скрываемые намерения противника: то, что он не собирался брать отсюда войска для усиления курского направления.

Одним из самых страшных зол в работе любого офицера штаба, а разведчика тем более, является стремление "угадать" мысли начальника, подтянуть к ним для "подтверждения" свой доклад; и боже упаси - пойти поперек их. На практике это приводит, как правило, к неверной оценке событий, искажению действительности в угоду желательности. В результате - неверное решение, неудача, а то и поражение в бою. Мужественно доложить пусть и горькую правду и иметь свое мнение до принятия решения командиром или командующим - вот истинные качества хорошего штабного офицера. О неприятных фактах, конечно, не легко докладывать, так как докладчик рискует первым испытать неудовольствие или гнев начальника. Но истина должна быть дороже. Желание вызвать у начальника приятные эмоции обычно не служило на пользу делу.

Сбор данных по своим войскам - тоже важная задача штаба. Разумеется, она более легкая, чем делать выводы о противнике. Однако это не техническая работа, и к тому же весьма трудоемкая. Есть здесь, разумеется, и свои особенности.

Дело в том, что командир и его штаб оценивают обстановку и положение войск со своих более или менее узких, местных, что ли, позиций. Они ограничены заданным участком или полосой действий, и выводы относительно событий даются без учета той обстановки, которая известна вышестоящей инстанции. Кроме того, командир, поскольку он несет ответственность за действия своей части или соединения, конечно же стремится к тому, чтобы эти действия выглядели хорошо. Поэтому вольно или невольно он склонен приукрашивать действительность. Штаб должен тонко разбираться во всей сложности объективных и субъективных вопросов и находить истину. Я уже писал, как пострадал начальник штаба фронта, когда не донес в Генштаб о потере крупного населенного пункта, поверив заверениям нижестоящих командиров: выбьем, мол, противника в тот же день. Однако пункта не вернули, и начальник штаба был отстранен от должности.

В годы войны у наших операторов выработалось своеобразное чутье к форме докладов с фронта. Когда доносили, например, что противник "незначительно вклинился в нашу оборону" или, что еще хуже, "незначительно потеснил наши войска", мы уже знали, что надо обязательно проверить такие формулировки и любыми путями установить их точный смысл. На практике бывали случаи, когда на другой день после такого донесения противник оказывался в 10-20 и более километрах от переднего края в глубине нашей обороны. Вот тебе и "незначительно потеснил"! Короче говоря, штаб не должен только собирать бездумно то, что ему дадут, а обязан каждую строчку любого донесения глубоко анализировать и делать выводы.

Вот пример, к чему может привести небрежная работа штабника. Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено и, как положено, сразу представлено в Ставку.

Утром И. В. Сталин по телефону спросил меня:

* Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?

* Я не знал. Он сказал:

- Поинтересуйтесь и доложите.

Срочно связался с начальником штаба фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить и позвонить. А время шло. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил снова и добавил:

- Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?

Подтверждаю, что так. А он спрашивает:

- Не удалось выяснить, сколько снарядов?

- Пока нет,- отвечаю.

Он бросил трубку, явно, чувствую, недовольный.

Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло - штаб разбирается.

Скандал был налицо. Я немедленно пошел к А. И. Антонову и доложил ему о последнем разговоре с начальником штаба,

- Ну, будет буря,- сказал Алексей Иннокентьевич.- Давайте звонить сами Сталину не станем: лучше доложим лично вечером. А если уж спросит - придется отвечать как есть...

До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных весьма выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля... В конце концов А. И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении фактов доложить.

Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудии, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Иннокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал.

Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал:

- Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней... Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны...

Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил:

- А кто принимал донесение из операторов?

Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления.

- Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе...

Выше речь шла лишь об одной стороне деятельности штаба: о сборе данных по положению войск. Но кроме того, нужно точно знать еще их состояние, боеспособность, т. е. численность подразделений, частей, соединений; количество вооружения и техники; обеспеченность другими материальными средствами; наличие и опыт командного состава, обученность и политико-моральное состояние войск. Это тоже очень важная работа.

Надо не только собрать все эти данные, но и провести тщательный их анализ.

Элементы, входящие в оценку обстановки, анализируются на всех ступенях военной организации, начиная от полка и до Генерального штаба. Вместе с тем Генштаб оценивает и другие факторы, только высшему органу присущие. Это прежде всего военно-политическая обстановка в стане противника, у союзников и у себя в стране. Конечно, оценка военно-политической обстановки производилась не перед каждой операцией. Эта категория, за редким исключением, изменяется постепенно, и анализ ее давался по периодам. Необходимые для себя данные Генштаб брал из общей оценки обстановки, которую делал Центральный Комитет нашей партии. Впервые такая оценка содержалась в докладе о 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции и в речи Верховного Главнокомандующего 7 ноября 1941 г. на Красной площади. Обстановка определялась как тяжелая, угрожающая нашей стране. В последующем анализы давались на протяжении Великой Отечественной войны всегда к 1 мая - по итогам зимней кампании и к 7 ноября - за летнюю кампанию. В отдельных случаях подводились итоги решающих операций нескольких фронтов, как было, например, после отражения немецкого наступления на Курской дуге. Оценки обычно фиксировались в выступлениях и приказах Верховного Главнокомандующего и других документах.

На том или ином этапе войны отдельные военно-политические вопросы приобретали особое значение. Таким являлся, например, вопрос о втором фронте. В докладе о 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции ему посвящался целый раздел. В тесной связи с ним стояли практические вопросы планирования наших операций. В 1942 г., в частности, нужно было решить: учитывать или не учитывать обещания англо-американцев открыть второй фронт уже в этом году.

Во всех случаях военно-политического анализа давалась общая и чисто военная оценка успехов сторон. В указанном докладе И. В. Сталина результаты наступления немецко-фашистских войск летом 1942 г. характеризовались как незавершенные ввиду явной нереальности стратегических планов нашего противника. В то же время делался вывод об антигитлеровской коалиции, о ее несомненной победе над врагом.

Читатель уже видел, что очень внимательно учитывалась политическая обстановка внутри тех стран, на территории которых проходили действия Советских Вооруженных Сил. Генеральному штабу приходилось, планируя операции, принимать обстановку во внимание и осуществлять мероприятия, прямо скажем, не совсем обычные.

При планировании предстоящих и уже проводимых военных действий Генеральный штаб обязан был учитывать не только наличные запасы вооружения, техники, горючего и других видов материального снабжения, но и знать возможности промышленности по выпуску военной продукции и в соответствии с этим планировать обеспечение действий войск, предвидеть положение, которое сложится по тем или иным запасам через какое-то время, скажем к концу операции. Для этого Генштабу следовало иметь данные по экономике с необходимой полнотой. Только тогда можно было наметить перспективу разгрома противника, разработать обоснованную последовательность и определить степень наращивания силы ударов по врагу, создать реальные оперативные планы. Все кампании войны планировались именно так, с открытыми картами экономических возможностей страны.

Приходилось внимательно следить и за ресурсами противника. Это было куда труднее, поскольку точных данных относительно производственных возможностей врага в Советском Союзе не имелось. В силу этого обстоятельства в отдельных случаях возникали ошибки. Так, в ноябре 1941 г. Верховный Главнокомандующий сказал: "Нет сомнения, что Германия не может выдержать долго такого напряжения. Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик - и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений". Но противник, мобилизовавший в своих интересах промышленность и сельское хозяйство покоренных им стран Европы, "лопнул" только после того, как у него вырвали территорию завоеванных государств и загнали его в собственное логово.

Особенно много расчетов требовала подача материальных средств фронтам к началу и в ходе операции. Это были сложные выкладки с большими цифрами. Работать с транспортными данными приходилось особенно осторожно, поскольку военная обстановка до крайности осложняла условия работы транспорта. Главная тяжесть перевозок ложилась на железные дороги, которые в пределах фронтовых тылов были сильно повреждены, а в некоторых случаях уничтожены противником. На восстановление путей, мостов и станций уходило много сил и времени. Поэтому расчеты перевозок не только постоянно подправлялись с учетом преодоления возникающих трудностей, но и порой составлялись заново.

Расчеты перевозок, сделанные, например, перед Белорусской операцией, показывали, что железные дороги в состоянии справиться со своими задачами. Однако практика внесла поправки, и подача на фронты войск и материальных средств стала осуществляться с перебоями. Забили тревогу командующие фронтами и прибывшие к ним представители Ставки. Особенно неблагополучно было дело на 3-м Белорусском фронте, где находился А. М. Василевский. Он информировал Москву о положении с перевозками и дал понять Верховному Главнокомандующему, что все зависит от работы железных дорог. Антонов поддержал Василевского расчетами, которые убедили И. В. Сталина в необходимости подогнать Наркомат путей сообщения. Это было сделано, но операцию пришлось начать несколько позже намеченного срока.

Наконец, Генеральный штаб всегда рассчитывал возможные потери личного состава, вооружения и техники и заранее предусматривал, как, из каких источников и когда их восполнять. Нельзя воевать без возмещения потерь, в противном случае фронт, армии могут оказаться к концу операции в таком ослабленном состоянии, что не в силах будут удержать завоеванное. Такие случаи были. Например, рывок Юго-Западного фронта Н. Ф. Ватутина зимой 1943 г. к Днепру и последующий отход за Северский Донец; наступление Центрального фронта тогда же в районе Дмитровска-Орловского...

Вместе с расчетами по элементам военной обстановки, складывающейся к началу крупной операции или в ходе ее развития, Генеральный штаб обязательно представлял Ставке и прогнозы на обозримое будущее. Нужно сказать, что Верховный Главнокомандующий (по опыту, видимо, собственных неудач с определением сроков нападения гитлеровской Германии на СССР и своим несбывшимся прогнозом об исчерпании военных ресурсов немецко-фашистского государства) сначала весьма скептически относился к генштабовским соображениям по вероятному развитию событий. Однако, по мере накопления сил и средств, с помощью которых советское стратегическое руководство целеустремленно влияло на ход военных действий, недоверие к предположениям Генштаба, которые всесторонне обосновывались А. М. Василевским, рассеивалось, а затем и полностью исчезло.

Нужно заметить, что во всех случаях Генеральный штаб подходил к оценке обстановки очень гибко и рассматривал каждый ее элемент в совокупности со всеми другими условиями, существующими на театре военных действий. Напомню не имеющий прецедента в истории войн бросок 6-й гвардейской танковой армии А. Г. Кравченко, находившейся в первом эшелоне фронта, через Хинганский хребет в Маньчжурию. Во всех иных условиях обстановки такой вариант действий был бы, вероятно, невозможен. Здесь же он оказался наиболее правильным.

Выводы, сделанные на основе всестороннего анализа и оценки обстановки Генеральным штабом, докладывались Ставке или, что чаще всего бывало, лично Верховному Главнокомандующему. Доклад Генштаба являлся основой для принятия решения. Само собой разумеется, что решение на операцию фронта или группы фронтов после доклада Генштаба еще не считалось окончательным. К обсуждению его привлекались (кроме Генерального штаба) военные советы и штабы фронтов, генералы и офицеры центральных управлений Наркомата обороны, конечно допущенные к планированию операций. Так готовились все крупные операции. Нередко предложения по решению представляли Г. К. Жуков или А. М. Василевский, как правило находившиеся на фронтах. Делали это и военные советы фронтов, причем Ставка всегда внимательно относилась к их предложениям.

Последовательность работы бывала разной. В одном случае предложенный Генштабом вариант решения на операцию предварительно согласовывался в основных его чертах со штабом и командующим войсками фронта. В другом случае фронту ставились общие задачи, на основании которых он готовил план операции и представлял его на утверждение в Ставку. Когда дело касалось нескольких фронтов, то их командующие с начальниками штабов или оперативных управлений вызывались в Генштаб, совместно отрабатывали варианты решений и проекты директив, а потом также вместе докладывали в Ставке общие предложения.

Перед поворотными моментами в ходе войны в Ставке обязательно проводилось совещание с участием Генерального штаба, представителей Ставки на фронтах, командующих войсками и членов военных советов. Какие бы предложения по решению ни вырабатывались, это всегда был коллективный творческий труд Генерального штаба и руководящего состава фронтов. В целях секретности в разработке плана операций обычно участвовали 2-3 человека от фронта и не больше от Генерального штаба. Предлагаемый Ставке вариант решения докладывался по карте и в любом случае тщательно аргументировался, подкреплялся всякого рода расчетами и затем обсуждался. Если возникали серьезные поправки или отдельные вопросы не были достаточно ясно и полно доложены, Генеральному штабу и представителям фронта давалось время на доработку решения. Затем решение утверждалось Верховным Главнокомандующим.

При выработке решения определялись в первую очередь цель действий войск и задача их в операции, какие формы маневра нужно и можно применить, чтобы добиться наибольшего успеха с наименьшими потерями и в кратчайший срок. Выбор этот не простой, он зависит от сил и положения противника - конфигурации его фронта, расположения резервов в тактической зоне и оперативной глубине, боеспособности войск, от соотношения сил и средств, местности, времени и многих других уже известных читателю условий обстановки.

В одном случае выгодно, сосредоточив предельно возможные силы, нанести удар на одном направлении с целью рассечения фронта противника и быстрого проникновения в его глубину. Так было сделано, например, зимой и весной 1944 г. на юго-западном направлении, где наши Украинские фронты (1, 2 и 3-й) прорвали оборону немецко-фашистских войск и пробились к предгорьям Карпат. Осенью того же года 1-й Прибалтийский фронт, выдвинув на острие атакующего клина 5-ю гвардейскую танковую армию, нанес удар из района Шяуляя в направлении Клайпеды и вырвался к морю. Сам по себе удар не был особенно глубоким. Но он расчленил оборону группы армий "Север" и дал возможность изолировать в Курляндии крупные силы, столь нужные в то время противнику на других участках советско-германского фронта. В январе 1945 г. Ставка двинула вперед 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты. Они провели Висло-Одерскую операцию и за 16 дней вышли на дальние подступы к Берлину.

В другом случае лучше нанести два удара по сходящимся направлениям, с тем чтобы окружить противника и затем его уничтожить. Таковы были классические Сталинградская операция, "малый Сталинград" под Корсунь-Шевченковским, котлы под Минском, Яссами и Кишиневом, а также ряд других менее значительных окружений, достигнутых путем действий войск по сходящимся направлениям.

В третьем случае планировались два и более ударов, один из которых был главный, а остальные вспомогательные, призванные отвлечь на себя возможно больше сил противника и тем самым способствовать успеху на главном направлении. Типичным образцом такого метода действий в стратегическом плане является кампания 1944 г., причем направление главного удара и район его приложения были различными в зависимости от обстановки.

После того как решение принято, штаб оформляет его в виде приказа или директивы. Общеизвестно, что эти важнейшие документы пишутся обычно с утвержденной карты-решения, которая поэтому должна быть отработана с величайшей тщательностью и необходимой детализацией. В Генштабе, например, на таких картах отображались прежде всего разграничительные линии фронта, исходное положение войск до дивизии включительно, резервы и вторые эшелоны. Обязательно вычерчивалось направление главного и других ударов, если речь шла о наступлении, участки прорыва, ближайшая и дальнейшая задачи войск с указанием времени их выполнения, рубежи и сроки ввода вторых эшелонов. Указывались в основных чертах действия соседей и необходимые данные о противнике - линия его фронта, силы войск, резервы, штабы. В легенде на карте указывались продолжительность операции, ее размах (глубина, ширина, средний темп наступления), соотношение сил на направлении главного удара по этапам операции.

С такой карты писать директиву легко. Правда, для этого тоже нужны знания, опыт и, если хотите, определенная способность. Не каждый может это хорошо сделать. Поэтому директивы пишутся обычно одними и теми же лицами. В Генштабе, например, эти документы поручались только начальнику оперуправления и его заместителям. Директива должна была быть краткой (но не в ущерб ясности и четкости изложения), не иметь выражений, допускающих двоякое толкование, не содержать ничего лишнего. В общем, как говорится, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Директива (приказ) не содержит в себе доказательства и обоснования решения. Это только ослабило бы ее силу. Она не подлежит обсуждению, а должна беспрекословно выполняться.

Разумеется, нельзя в директиве расписывать все до деталей. Это значило бы сковать инициативу исполнителей. Не следует давать ее и в слишком общем виде, не сказав, что, как и в какой срок сделать, иначе можно пустить операцию, что называется, по воле волн, на самотек. Нужна золотая середина, которую всегда найдет опытный оператор. Обычно в директиве Ставки (кроме указанного на карте) говорилось, какую форму маневра применить (окружение, рассекающий удар и др.), в каком оперативном построении наступать (количество армий в первом и втором эшелоне, резервы), определялось, как использовать танковые армии. В последнем пункте обязательно указывался порядок материального обеспечения войск.

Помимо директив, приказов штаб разрабатывал и разрабатывает поныне великое множество других документов: сводки, справки, донесения, общие и частные планы операций и проведения разного рода мероприятий, доклады, графики и т. д. Первое правило при этом - чем меньше документов, тем лучше, особенно в современных условиях, когда поток информации настолько велик, что, если его не сдержать, не направить по разумному руслу, он может захлестнуть штаб. Начальник штаба должен поэтому определить, какие планирующие, информационные и распорядительные документы кем и когда должны разрабатываться. Во время войны в Генеральном штабе был установлен точный перечень таких документов, его строго придерживались и никаких лишних бумаг не составляли.

Второе неписаное, но твердое правило, которое неуклонно исполнялось в Генштабе, состояло в том, чтобы первоначальную разработку документов поручать только одному, в крайнем случае - двум лицам. Другое дело, когда документ составлен. Тогда к обсуждению и развитию его положений может привлекаться любое количество допущенных к этому людей. Так, составленные в Оперативном управлении Генштаба соображения затем обсуждались в других управлениях и, наконец, в Ставке с участием тех лиц, кого они касались. В первоначальный вариант документа вносились поправки и дополнения. Это и есть коллективное творчество. Характерным тому примером является разработка плана действий советских войск в Белорусской операции. Над ним работал заместитель начальника Оперативного управления Генштаба генерал А. А. Грызлов, пришлось включиться и мне. Затем трудился А. И. Антонов. После этого план доложили Ставке и получили распоряжение рассмотреть его на особом заседании с привлечением военных советов фронтов, что и было, как известно, сделано. На заседании план был существенно дополнен, и только после этого Ставка его утвердила.

Составление важного документа - скажем, замысла операции или кампании дело творческое. И составителю, прежде чем взять в руки карандаш, надо хорошенько собраться с мыслями. Необходимо, чтобы замысел созрел в его голове, чтобы возникла модель операции и мысленно представлялся весь ход будущих основных событий. В противном случае хорошего замысла не будет. Как правило, разработка замысла начинается... с конца, т. е. с конечной цели задуманной операции: например, деблокировать Ленинград, разгромить противника в Белоруссии и т. д. Конечная цель операции, как уже говорилось, обычно указывалась Ставкой или ее предлагал Генштаб, а в некоторых случаях командование фронта. Уяснив цель операции, требовалось определить и сказать (изобразить), как ее добиться, а это было самым трудным и в начале разработки самым неясным. Только после этого можно было приступать к "первой порче карты". Не одна карта будет уничтожена в процессе творческой работы, прежде чем появится та, настоящая!..

Чтобы сделать первоначальный набросок, оперативный эскиз картины предстоящего сражения, нужно детально знать обстановку в том масштабе, для которого планируется операция. Причем знать основы оперативной обстановки надо на память, не по справкам, иначе не будет свободной мысль и не удастся продумать в широком плане ход предстоящих событий. Человек, скованный бумагой, вряд ли сможет плодотворно это сделать. Прослужив в Генеральном штабе и других крупных штабах более 30 лет, из них почти 7 лет в период войн, могу с полной ответственностью заявить, что одним из главных достоинств штабного офицера является его память. Я говорю о свойстве запоминать, удерживать и накапливать в памяти необходимые деловые сведения, а не анекдоты. Плохо, когда офицера при докладе не оторвешь от справки или рабочей тетради. Память можно натренировать, причем натренировать избирательно. Свидетельствую это не только на основе личного опыта (в период войны мне удавалось удерживать в памяти события на каждом фронте до дивизии включительно, знать нумерацию всех дивизий, а их насчитывалось более трехсот). У нас в Генштабе имелись десятки людей с отличной памятью.

Едва ли следует перечислять штабные документы и рассказывать о порядке их подготовки. Об этом хорошо сказано в популярных трудах и соответствующих наставлениях для специалистов. Хотелось бы только еще раз подчеркнуть, что разработка штабных документов - работа творческая, требующая ума, профессионального опыта, военных знаний, навыков и умения.

Когда документ наконец-то разработан штабом, надо еще уметь его доложить. Трудность заключается в том, что при докладе требуется убедительно доказать правильность написанного, надо отстоять документ. Это не просто. Иногда бывает легче сочинить его, чем доложить. Дело в том, что у каждого начальника при единстве общих взглядов на события есть и свои субъективные особенности, зависящие от характера человека и восприятия им происходящих событий. Докладчику надо отлично знать предмет доклада, быть убежденным в своей правоте и обладать, если хотите, известным мужеством, чтобы отстоять и научно доказать точку зрения штаба перед старшим начальником. Разумеется, отстаивать свою точку зрения надо до разумного предела, памятуя о единоначалии.

Случалось, что и доклад вроде бы хорошо подготовлен, глубоко аргументирован, и операторы не сомневались в этом. Но когда старший начальник, начиная читать его, задавал один вопрос, не соглашался с другим и высказывал свою точку зрения по третьему, то и от хорошего доклада (будь то по плану операции, оценке событий или другому важному вопросу) ничего не оставалось. Причин в таком случае бывало обычно две: во-первых, или не были достаточно тщательно проанализированы все аспекты проблемы, а начальник заметил недостатки и разрушил построенный не на прочном фундаменте доклад, или, во-вторых, докладчик просто не сумел доказать правоту мнений и оценок штаба.

Сложно бывало с докладами специалистов, людей, влюбленных в свой род войск и, что греха таить, нередко отстаивающих свою точку зрения с некоторой однобокостью. Штабу надо иметь это в виду и докладывать командующему или другому руководящему лицу истинное положение вещей. Но иной раз приходилось тратить немалые усилия на то, чтобы переубедить и их.

Памятно в этой связи одно решение, принятое в 1946 г. После первомайского парада, где, как известно, показывается боевая техника, главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов оказался наедине с И. В. Сталиным и сумел убедить его в необходимости создать особое научное учреждение - академию артиллерийских наук. Сталин, любивший артиллерию и называвший ее богом войны, согласился, не спросив больше никого о целесообразности такой организации. Генштаб, который должен был формировать академию, высказался категорически против, считая, что прежний порядок не тормозил развития артиллерийской мысли, а близкая связь научных центров - военных академий, Главного артиллерийского управления и других - с войсками способствовала совершенствованию техники артиллерии и развитию основ ее боевого применения. Нам было непонятно, почему вдруг стала так необходима академия артиллерийских, а не танковых или, например, авиационных наук. Ведь танки и авиация играли не меньшую роль в войне, а техника у них куда сложнее, чем в артиллерии. Однако доказать И. В. Сталину сомнительность мероприятия никто не сумел. По правде говоря, серьезных доказательств и не представлялось. Академия артиллерийских наук в сентябре была создана, возник большой штат во главе с президентом, вице-президентами и другими, положенными при этом, должностными лицами. Передали им научно-исследовательские институты, сформировали некоторые новые. Начали работать... А когда прошло время, достаточное для подведения первых итогов, академию расформировали.

Есть у людей, которые работают с документами, и свои маленькие секреты. Если, например, позволяет время, не следует докладывать документ тотчас же, как он написан. Надо отложить его на несколько часов, а лучше - до следующего дня, если он не так срочен. В прочитанном, как говорится, на свежую голову документе вы почти обязательно сделаете поправки, часто очень существенные, а иногда (были и такие случаи) документ приходится переделывать.

Во время войны в Ставку и Верховному Главнокомандующему направлялись только информационные документы: донесения, сводки, карты обстановки. Документы, требующие подписи или утверждения, всегда докладывались лично, и лишь менее важные зачитывались по специальному телефону и подписывались начальником Генштаба. Опыт показал, что такой порядок утверждения основных документов является наиболее правильным. При устном докладе есть возможность что-то дополнительно пояснить (в документе всего не напишешь), ответить на возникающие вопросы. Наконец, если документ не созрел для подписи, то при личном докладе можно выяснить, как его переделать. При этом экономится время начальника и докладчика - первому не надо давать длинных указаний по этим вопросам, а второй может немедленно приступить к доработке бумаги, не ожидая, когда она к нему возвратится. Речь, конечно, идет о штабе. Для других учреждений, особенно гражданских, этот порядок, видимо, не всегда подходит. Там же, где документы рассматриваются на специальных заседаниях, он вообще не годится, поскольку документы в этом случае представляются и готовятся заблаговременно.

Наконец документ утвержден. "Подписано - и с плеч долой"? Нет, эта поговорка нам не подходит. Документ должен быть доведен до исполнителей в кратчайший срок и с соблюдением всех мер секретности. Мало того, следует убедиться, что все изложенное в нем правильно понято и будет точно выполняться. Все это тоже входит в обязанности штаба...

Организация генеральных штабов во всех странах, в том числе у нас, складывалась на протяжении длительного времени. Поскольку автоматизации процессов управления до недавних пор не проводилось, огромный объем работы с большим многообразием функций мог быть выполнен только большим коллективом генералов, офицеров и обслуживающего персонала. Эффективность в работе такого сложного организма зависела от многих причин, и прежде всего от квалификации сотрудников, стиля их работы.

У каждого человека в зависимости от его знаний, опыта, характера образуется свой, свойственный ему, стиль работы, т. е. определенная система способов, приемов и порядка работы, которые позволяют выполнить ее с наивысшим качеством и в кратчайший срок. Есть такой стиль и у любого органа управления, в том числе у штаба. В основе его должен лежать ленинский стиль работы, творчески применяемый к военному делу, и управлению войсками в особенности. В годы войны требования к стилю работы штабов были особенно жесткими.

Опыт службы позволяет сказать, что советские генштабисты изжили неорганизованность, волокиту, бюрократизм и другие подобные признаки плохой работы. И всегда на первом месте у них стояли политическая убежденность, коммунистическая идейность, широкая общая эрудиция каждого работника штаба и всего коллектива в целом. Именно эти качества определяли и стиль работы. Твердая уверенность в правоте политики партии, верность ее идеям, советский патриотизм - вот те краеугольные камни, которые определяли облик красного командира, любого офицера нашей армии. Они были и остаются залогом того, что человек может отдать делу, которому он служит, все свои силы, способности, а если нужно - и жизнь.

Штабным офицерам доверено решение важных задач, в Генштабе - тем более. Они выполняют ответственную работу, от их политического лица и морального облика зависит многое. Думаю, нет надобности пояснять, почему не может быть места в штабе нытикам, болтунам, тем, у кого чувства превалируют над рассудком, лицам, склонным к водке и чужим юбкам. Все это не значит, конечно, что на штабной работе могут быть исключительно аскеты, далекие от жизни. Но жизнелюбие и распущенность - понятия разные.

Практика свидетельствует, что работа в штабе предъявляла ранее и предъявляет ныне некоторые специфические требования к людям. В состав штаба, например, должны подбираться лица, не только хорошо знающие военное дело этого недостаточно,- а широко эрудированные и к тому же с аналитическим мышлением. Конечно же, наши командиры, обладающие этими качествами, как правило, становились и отличными штабными работниками. Но можно привести немало примеров, когда хороший командир полка или дивизии волею судеб попадал в штаб и оказывался не на месте. У некоторых товарищей просто не хватало усидчивости и терпения - важных качеств для работника штаба, динамика действий которого должна выражаться прежде всего в его мыслях. Иному человеку бывает трудно сменить полигоны, танкодромы и поля учений на стол, бумагу и карту. Одним словом, надо считаться со спецификой штабной службы.

Нам, советским людям, а тем более коммунистам, известно, что одним il? важнейших признаков правильного стиля работы является высокая партийная принципиальность, то есть умение и способность при решении любого вопроса последовательно руководствоваться политикой партии, исходить из интересов нашего общего дела.

Принципиальность означает также умение видеть главное, смотреть в корень, не размениваться на мелочи, не давать захлестывать себя текучке, ориентироваться на новое, не плестись в хвосте событий. Принципиальный офицер всегда тверд в своих взглядах. Решая любой вопрос, он исходит только из интересов дела. Такой офицер самокритичен и справедлив, непримирим к недостаткам и послаблениям. Не годится, если, скажем, офицер-специалист вольно или невольно преувеличивает значение своего рода войск, а направленец - войск своего направления. Такой офицер, как правило, не может сделать объективного вывода. Его опасно посылать для контроля, поскольку он не может смотреть на факты беспристрастно. Надо ли говорить, что такие работники в штабе не приживались. В первой книге шла речь об офицерах Генерального штаба, которые находились на фронте от дивизии и выше. Это, как правило, были принципиальные люди. Но пока складывался их коллектив, некоторые были отчислены, главным образом из-за того, что смотрели на события и факты чужими глазами и оценивали их так, чтобы не было расхождений с мнением местного командования. Или, что еще хуже, пытались "держать нос по ветру".

К счастью, таких было немного. В годы войны офицеры Генерального штаба заслужили признание. Еще раз сошлюсь на такой пример. Подполковник Н. В. Резников не побоялся правдиво доложить в Генеральный штаб о неправильных действиях командарма генерал-лейтенанта В. Н. Гордова. По его докладу на Западный фронт выезжала специальная комиссия Государственного Комитета Обороны, в состав которой входил и автор этих строк. Доклад Резникова не только подтвердился, но и позволил вскрыть массу новых недостатков. По результатам работы комиссии было принято специальное постановление ГКО с оценкой деятельности войск Западного фронта и серьезными организационными выводами.

Высокое качество работы всегда служило мерилом подготовки генштабистов, хотя, как известно, точных критериев здесь нет и не может быть. Офицер штаба не производит материальных вещей, на которые существуют установленные стандарты и допуски. Он не создает и таких технических или духовных ценностей, как изобретение, инженерное сооружение или литературное произведение... Значительная часть, если не большинство офицеров крупного штаба даже не выдают командованию готовой продукции, а являются лишь участниками процесса составления того или иного документа, причем только по своей специальности. Окончательный же итог этой работе подводят лишь бой, сражение, другие практические дела, которые вершатся по документам, разработанным штабом. Многолетний опыт позволяет утверждать, что штабному офицеру можно достигнуть высокого качества работы лишь при условии выполнения целого комплекса требований. Какие же это требования?

В годы войны в Генеральном штабе ставилось на первое место умение человека быстро схватывать тенденцию развития того или иного явления, события и, поняв ее суть, заранее предвидеть, к чему она может привести. Предвидение - одно из важных качеств не только полководцев, но и штабных офицеров. Без него можно остаться механическим фиксатором событий, отстающим к тому же от их развития. В первые военные месяцы 1941 г., когда события стремительно развивались не в нашу пользу, многие распоряжения и директивы отставали от хода событий и не могли быть выполнены войсками. Происходило это не от военной неграмотности генштабистов, а оттого, что мы, во-первых, не имели точных данных о нахождении своих войск и противника и, во-вторых, не могли заставить себя на первых порах войны смириться с тем, что события развиваются столь неблагоприятно для нас. Потребовалось несколько горьких месяцев, чтобы научиться трезво оценивать события. И тогда уже, как правило, Ставка Верховного Главнокомандования и ее аппарат - Генеральный штаб начали правильно анализировать обстановку, вовремя предлагать и принимать решения.

Следующим важным фактором, определяющим качество работы штабного офицера, являлась реальность выводов, предложений и соображений, которые он представляет командованию. Операторы помнили об этом особенно хорошо: кто-кто, а они-то знали, что красивые стрелы на картах сами по себе ничего не стоили, если под замыслы не подведена реально существующая материальная база, если они надежно не подкреплены в организационном отношении.

Во время войны в Генеральный штаб поступали сотни предложений от военных и гражданских лиц по поводу деблокирования Ленинграда, защиты Севастополя, разгрома немцев под Москвой и Сталинградом и по множеству других вопросов, связанных с войной. Все эти предложения давались от чистого сердца, были проникнуты заботой о судьбе Родины, направлены на скорейший разгром противника. Но большинство предложений были просто нереальны, так как авторы не знали истинного положения дел с ресурсами, не были осведомлены о состоянии и положении войск. Имелись и такие предложения, которые полностью или частично принимались, они относились главным образом к техническим вопросам.

Не часто, но отвергались порой и предложения фронтов и армий. Они не были плодом досужей фантазии. Напротив, командующие и штабы взвешивали, казалось бы, все достаточно тщательно. Однако и они ошибались, преувеличивая, например, возможности Ставки. В 1944 г. операторы Генерального штаба были буквально поражены красотой редкого по форме и оригинальности замысла операции большого размаха, предложенного К. К. Рокоссовским и его штабом для разгрома противника в Белоруссии. Выдающийся советский полководец задумал обойти с запада главные силы группы армий "Центр", расположенные к востоку от Минска. Для этого он предложил наступать с юга из-за Полесья так, чтобы выйти в тыл немецко-фашистских войск на рубеж Кобрин, Слоним, Столбцы и затем одновременными сходящимися ударами уничтожить их. Читатель, вероятно, согласится, что выполнение такого замысла принесло бы нам большой стратегический выигрыш. Операторы Генштаба, получив предложения Рокоссовского, тщательно рассчитали силы и средства, которые следовало выделить для этой цели. Расчеты показали, что страна не могла тогда дать требуемые силы. А. И. Антонов доложил об этом Ставке, и план был переработан.

В годы войны хорошо работающие штабы отличала обычно и образцовая штабная документация. Она, как в зеркале, отражала лицо командующего и других начальников, организующих и осуществляющих управление войсками. Операторы Генштаба уже по одному внешнему виду определяли, откуда пришла та или иная бумага. Но, конечно, важнее всего было ее содержание. Сложились безусловные требования к документу. Каждая бумага, направленная штабом в любую инстанцию, должна была быть убедительной, доказательной, формулироваться ясным языком, не допускающим никаких иных толкований и не требующим для понимания каких-либо справок. Короче говоря, важна безукоризненная ясность мысли. Документ, не отвечающий этим требованиям, как правило, приходилось дополнительно разъяснять, вдогон ему посылать уточнения и поправки. Такой документ не вызывал к себе уважения и нередко плохо исполнялся.

Общеизвестно, что краткий документ ценнее длинного. Поэтому каждому штабному офицеру приходилось учиться составлять документы именно так. Но выполнить это требование было нелегко. Проще написать длинно, чем коротко. Но в военном деле краткость необходима. Если обратиться к директивам и распоряжениям Ставки и Генерального штаба за годы войны, то можно видеть, что все они, за редким исключением, укладывались в одну-две страницы.

Разумеется, в штабах нельзя обойтись без документов большого объема. Это различные планы, оперативные и разведывательные сводки, всякого рода справки. Речь идет не о них, а об исполнительных документах, хотя и к указанным предъявляются такие же требования.

В практике крупных штабов, в том числе и Генштаба, за годы войны сложилось правило, что все важные документы писались самими штабными начальниками. Документ не передавался по инстанции вниз до младшего офицера, а потом по той же цепочке вверх. На это уходило бы слишком много времени, да искажался бы и смысл задуманного предприятия. В итоге получалось, что меньше времени ушло бы на составление документа самим начальником, чем на исправление ошибок и искажений по тексту и смыслу, допущенных подчиненным. Штабным начальникам лично работать над документом было полезно и потому, что это заставляло их мыслить самостоятельно и творчески. Само собой разумеется, сказанное не означает, что начальник должен был исполнять все сам, это наихудшая крайность. Главная его забота состояла в том, чтобы организовать работу, направлять и контролировать ее. На партийных собраниях мы не раз вспоминали слова В. И. Ленина: "Коммунисты у нас до сих пор еще мало умеют понять свою настоящую задачу управления: не "самим" стараться "все" делать, надрываясь и не успевая, берясь за 20 дел и не кончая ни одного, а проверять работу десятков и сотен помощников..."{53}

Условия войны еще более подчеркнули такую характерную и неотъемлемую черту стиля работы всех штабов, как высокая требовательность к себе и подчиненным. Требовательность всегда основывалась на строгом и непременном выполнении приказов, распоряжений, на глубоком знании вопросов, которыми штабной офицер ведал, умении работать, на профессиональных навыках, доведенных до степени совершенства. Ни о какой требовательности не могло быть речи, если она не преследовала интересов дела, если офицер исходил из правила "так я хочу", без учета логики и здравого смысла. Морального права требовать не было и у того, кто сам неточно выполнял приказания.

Обстановка войны была связана со многими поворотами, иной раз крайнего характера. Тем более было важно добиваться, чтобы требовательность ничего общего не имела с грубостью. Крепкие слова в штабе неприемлемы. Здесь надо работать головой, а не горлом. Наибольшим уважением пользуется требовательный, но справедливый начальник, не позволяющий себе кричать на подчиненных, оскорблять их, не считаться с их мнением. В годы войны мне пришлось встречаться или иметь дело со многими штабными работниками. Большинство их были именно такими людьми. В первую очередь к ним надо отнести таких прославленных военачальников, как Б. М. Шапошников, А. М. Василевский, Ф. И. Толбухин, А. И. Антонов, Г. К. Маландин и многих других, у которых высокая требовательность сочеталась с добротой, уважением к подчиненным и заботой о них.

На партийных собраниях, служебных совещаниях в Генеральном штабе и штабах других рангов особенно много уделялось внимания деловитости в работе офицеров и штабных коллективов. Деловитость рассматривали как непременную черту ленинского стиля работы. Известно, что В. И. Ленин высоко ценил у партийных, советских и военных работников смелость мысли и умение на деле соединять революционный размах с кропотливой организаторской работой.

Деловитость - понятие очень емкое, широкое. Это и знание дела, и конкретность в работе, исполнительность и многое другое. Говоря о деловитости офицера штаба, я бы выделил прежде всего способность его опе-ративно принимать решения, соответствующие конкретным условиям. На войне без решения - основы управления войсками - нельзя обойтись. В условиях штаба кроме непосредственного управления боем или операцией приходилось принимать решение и по боевым документам, которые для этого разрабатывались. Плохо, если человек по тем или иным мотивам избегал принимать решение. В этом случае документ отпасовывался, как футбольный мяч, от одного исполнителя к другому, обрастая справками и резолюциями. Такой стиль работы едва ли можно было назвать деловым, и аппарат при этом работал на холостом ходу.

Работа по-деловому предполагает научный подход, умение проникать в самое существо явлений боя или операции, предвидеть возможное их развитие, определять средства, с помощью которых можно направить события в нужном направлении. Поэтому деловитость не терпит верхоглядства, работы "на авось", без знания и умелого использования законов вооруженной борьбы, выводов и рекомендаций военной и других наук, без большого общего кругозора человека.

Мало проку было и от того офицера, который мог пространно судить обо всем, а свои обязанности знал и исполнял плохо. Вместе с тем и хорошие решения оставались благими намерениями, если не была налажена живая практическая работа по их выполнению. Деловитость предполагает, следовательно, единство слова и дела, единство теории и практики. Быть деловитым - значит уметь подкрепить поставленную задачу настойчивой борьбой за ее выполнение.

Думаю, нет надобности объяснять значение плановости, планомерности. Не только штабные офицеры знают и прекрасно понимают, что без плана ни одно крупное дело успешно провести нельзя. А в штабе план не давал захлестнуть текучке, исключал параллелизм в работе офицеров, отделов, управлений, позволял правильно расставить силы и средства.

И наконец, деловитость всегда предполагала организованность, полноценное использование времени, отведенного для работы в штабе. Так называемые перекуры, излишние телефонные разговоры, хождение за справками друг к другу не являлись показателями деловитости в работе и всячески нами изживались. Ценить время, труд товарищей и свой, неукоснительно соблюдать установленный режим работы, все делать в срок, не отставая от хода событий, а опережая их, - вот показатели деловой работы штабных офицеров, которые всегда особенно ценятся. И все мои товарищи по Оперативному и другим управлениям Генерального штаба служили в этом отношении примером подлинной деловитости, беззаветного выполнения долга перед Советской Родиной.

В житейской практике принято считать ответственным человеком того, кто занимает большой пост. Это проистекает из чувства уважения к тем, кто думает, трудится и борется в интересах народа, отправляя высокие государственные или военные обязанности. Но ведь понятие ответственности распространяется на весь круг людей, занятых полезной деятельностью и закономерно связанных между собой системой сложных, но необходимых отношений. Чувство высокой ответственности за выполнение порученного дела - важный элемент стиля работы каждого человека, а офицера штаба, где все обязанности строго распределены, - в особенности.

В любом крупном штабе проводится большая работа по управлению военными действиями, исполняется много документов, главным образом анализов, справок, расчетов, сравнении, сводных ведомостей по численности личного состава, вооружения и других, которые, кроме непосредственного исполнителя, никто не проверяет. Для этого просто нет возможностей. Малейшая небрежность, неверная цифра могут вызвать непоправимые ошибки в решении, которое принимается на основании его докладов или разработанных документов. Вот почему офицер штаба с развитым чувством высокой ответственности сам, без подталкивания и напоминания несколько раз проверит исполняемую работу, согласует свои действия и решения с кем положено, не посчитается с личным временем. Люди безответственные долго в штабах не задерживались. Две-три допущенные ошибки вынуждали начальника не поручать им важных заданий, а в последующем - и расставаться с ними.

Так называемых перестраховщиков мы тоже отнесли бы к лицам с низким чувством ответственности. Своим желанием угодить кому-то или застраховать себя от неприятностей они способны были дезориентировать начальника в обстановке и затруднить принятие им правильного решения. С одним из таких людей мне пришлось столкнуться во время войны. Тылы тогда имели тенденцию разбухать, и Ставка заставляла сокращать, или, как тогда говорили, "подчищать" их. На основании очередного указания Ставки о такой "подчистке" одному из офицеров Генштаба, возглавлявшему группу, ведавшую организацией тыловых органов и учреждений (и, добавим, знавшему свое дело), было поручено разработать указания - где, что упразднить и сократить... Офицер и его группа после довольно длительной работы с выездом на фронт, желая, видимо, кому-то угодить, представили такой расчет на сокращение, которое заметно подорвало бы боеспособность наших тылов. Начальник Генштаба квалифицировал такой подход как безответственность, и этому офицеру пришлось покинуть стены Генерального штаба.

Мы уже говорили, что офицер штаба, а Генерального в особенности, не мог быть только фиксатором событий, простым собирателем сведений, примерным исполнителем указаний. Ему нужна еще и творческая жилка. Наши уставы предполагают и требуют от воина проявления инициативы. А это значит, что офицер должен быть творцом, мастером своего дела, каким бы оно ни было большим или маленьким, в него нужно вложить весь свой опыт, знания, найти что-то новое. Конечно, это не просто, и не в каждом деле найдешь и предложишь что-то оригинальное. Инициативу тоже, как говорят уставы, надо проявлять разумную и творить так, чтобы чего-то не "натворить". Напоминаю об этом потому, что военная действительность чрезвычайно многообразна и дает широкое поле деятельности каждому умному, энергичному офицеру.

В дни войны оператор, организатор, любой другой офицер штаба должен был найти в каждом серьезном деле, особенно в соображениях по проведению операций, свою изюминку, которую требовалось рассмотреть в общей связи с другими событиями, что-то при этом развить и затем использовать на деле. Во время Киевской операции осенью 1943 г. офицеры штаба 3-й гвардейской танковой армии генерала П. С. Рыбалко предложили, казалось бы, противоестественную вещь: атаковать оборону противника танками не днем, а ночью, да еще с зажженными фарами и с включенными сиренами. Все в этом предложении, казалось бы, противоречило уставам. Но на самом деле оно соответствовало духу уставного требования об инициативе и отсутствии шаблона: офицеры опирались на точное знание обстановки на участке армии и действовали правильно. Атака оказалась успешной. Еще одним примером творческого подхода к делу является выбор направления главного удара 65-й армии генерала П. И. Батова в операции "Багратион" по местности, где были болота и топи. Принималось решение в расчете на внезапность, и оно оказалось весьма действенным.

Можно было бы привести еще многие примеры, когда наши командиры и штабы, проявляя творчество и инициативу, добивались успеха. Мне могут возразить: это, мол, в крупном штабе, в больших делах, где много простора, а что "сотворит" офицер в обычном штабе? Смею заверить, что и рядовая работа в штабе представляет широкое поле для творчества и инициативы. В оперативных делах ни один вопрос нельзя хорошо решить без творческого подхода, будь то разработка замысла или планирование операции, работа над задачами оперативной маскировки, расчетами по соотношению сил, использованию местности, - везде перед оператором открываются возможности для создания преимуществ своим войскам над противником. А вопросы разведки? Здесь только творчество и инициатива помогут добыть нужные данные, а шаблон и примитив приведут к провалу. А разве мало возможностей для проявления инициативы у офицеров организационных органов, когда они, например, разрабатывают структуру того или иного нового войскового организма пли вносят изменения в старую организацию в связи с внедрением более совершенной военной техники? Приведу лишь один пример из собственной практики, связанный с появлением нового оружия, для которого был создан на первый взгляд неплохой штат. Однако после того как это новое оружие было тщательно изучено и проверено на практике, оказалось возможным его количество в данном подразделении увеличить втрое, не прибавляя при этом ни одного человека. Короче говоря, в любых условиях обстановки, на любой штабной работе есть где проявить творчество и инициативу.

Дни и ночи Генерального штаба в годы войны были до отказа заполнены работой, требующей, кроме всего прочего, предельной быстроты выполнения. И очень скоро мы заметили, что быстрота и торопливость в работе - это не одно и то же. Больше того, это несовместимые понятия, быстрота - друг, а торопливость - враг штабной службы. Первое качество вырабатывалось, приобреталось практикой, закреплялось тренировкой. Быстро работал тот, кто приучал себя отдавать мысли только делу, которым был занят, не отвлекаться ни на что другое, быстро соображать, иметь все необходимое под рукой. Замечено, кстати, что человек собранный, увлеченный работой, в состоянии не слышать разговоров соседей, не обращать внимания на шумы: он весь уходит в дело. Торопливость это недостаток. Он проявлялся, как правило, у людей неорганизованных, ленивых мыслью. Таким все мешало, они теряли много времени попусту, а потому не успевали сделать положенное вовремя и начинали торопиться. Они не обладали терпением для глубокого проникновения в суть событий, а хватались за первую показавшуюся верной догадку, делали ошибки, просчеты и легковесные выводы. Мне кажется, что именно про таких людей Алексей Максимович Горький говорил: "...Думает и рассуждает не для того, чтобы исследовать явления жизни, а потому, что спешит найти для своей мысли спокойную пристань, торопится установить различные бесспорные истины". Как мы говорили, в штабе надо работать не торопясь, но побыстрей.

Плодотворность работы штабного офицера находится в прямой зависимости от его связи с жизнью, войсками. Ставка советского Верховного Главнокомандования и руководство Генерального штаба в годы войны внимательно следили за тем, чтобы генштабисты хорошо знали практику войны. Как правило, все ответственные офицеры Генерального штаба обязательно бывали на фронтах. Начальники же направлений почти половину времени проводили в штабах и войсках своего фронта. Отдельные офицеры, в том числе и автор этих строк, уезжали иногда в очередную командировку, пробыв всего несколько дней в Генштабе. Некоторые даже думали: а нужны ли они вообще в Генштабе, не "сплавляют" ли их на фронт? Такие мысли были, конечно, неправильными. Верховный Главнокомандующий имел на сей счет свое мнение. Он придавал большое значение связи штабов с войсками и питанию войск теоретически подготовленными штабными кадрами и нередко спрашивал, как часто бывают ответственные лица Генштаба на фронтах.

Сам И. В. Сталин выезжал на фронт лишь в начале августа 1943 г. Тогда шла подготовка Смоленской наступательной операции силами Калининского и Западного фронтов. Они должны были освободить важную часть Среднерусской возвышенности и разгромить противника в районе Смоленска. Кроме того, мы получали тем самым возможность обеспечить с севера правый фланг наших главных сил (четыре фронта), наступающих с Курской дуги. 3 августа, в день, когда войска Воронежского и Степного фронтов во взаимодействии с правым флангом Юго-Западного фронта перешли в наступление на белгородско-харьковском направлении, Верховный Главнокомандующий прибыл к генералу В. Д. Соколовскому на КП За-падного фронта в районе Юхнова. Командующий фронтом доложил обстановку. Были рассмотрены вопросы планирования и готовности операции, особенно тщательно разобрали задачи армий, артиллерии и танков.

Утром 5 августа И. В. Сталин был в селе Хорошево под Ржевом, где на КП Калининского фронта встретился с его командующим генералом А. И. Еременко. Здесь также разобрали обстановку, план операции обоих фронтов, особенно Калининского, и вопросы ее материального обеспечения. Было, в частности, решено довести плотность артиллерии на участке главного удара до 170 стволов на километр фронта прорыва за счет маневра артиллерией с второстепенных направлений. Калининскому фронту были даны дополнительные силы (3-й гвардейский кавкорпус генерала Н. С. Осликовского, авиационные части).

В этот день были освобождены Орел и Белгород. Сталин с фронта звонил в Генштаб, попал как раз на меня и приказал готовить благодарственный приказ. "Как вернусь, - сказал он, - приезжайте с Антоновым в Ставку, решим, как отметить эту победу".

Чаще выезжать на фронты Верховный Главнокомандующий, на наш взгляд, и не мог. Было бы непростительным легкомыслием хоть на время оставлять общее руководство и решать частную задачу на каком-то одном из фронтов.

Верховный Главнокомандующий выезжал также на Тегеранскую, Ялтинскую и Потсдамскую конференции. Но при этом он никому не передавал руководство боевыми действиями на фронтах. Нам представляется, что в суровых условиях войны это было правильным решением, и всегда Верховный Главнокомандующий был тесно связан с действительностью войны. Питали его живыми фактами другие лица, с которых он жестко требовал и не давал засиживаться в Москве.

Вместе с тем И. В. Сталин считал, что теоретически подготовленные штабные командиры должны постоянно пополнять ряды практиков. Многие офицеры Генштаба были посланы начальниками штабов фронтов, армий, а сами штабы имели очень большой вес. Начальник любого штаба был первым заместителем командующего или командира. Даже приказы Ставки по поводу побед адресовались двум лицам: командующему и начальнику штаба. Нам думается, что и это было правильно, так как никто, кроме начальника штаба, не мог быть в курсе всех дел, поскольку любой другой начальник ведал только одной отраслью работы. Лишь начальник штаба имел и имеет сейчас право отдавать приказания от имени своего командира всем войскам.

В мирное и особенно в военное время отличительной чертой стиля работы штабов всех рангов являлись и являются бдительность, умение хранить тайну. Непременным требованием было излишне не любопытствовать, знать, что тебе положено, и держать это при себе, хранить документы как зеницу ока, не выносить за стены штаба то, о чем говорят в его кабинетах. Генштабисты помнили, что излишняя осведомленность может в определенных условиях принести вред. Поэтому и разговоры о делах службы мы позволяли себе только в штабе, и то не везде и не со всеми. Сомнительных знакомств не заводили. На собраниях секретами не делились. Используя радио и телефон, всегда помнили, что в эфире и по проводам все может перехватываться.

Эти аксиомы знакомы всем офицерам. Нарушение их, особенно в крупном штабе, могло привести к тяжелым последствиям. Некоторые недостаточно сведущие люди ошибочно считают, что разведка противника извлекает важные данные только из добытых ею документов и от агентов, тайно проникших в штаб. Все это не так. Заполучить документ, а тем более проникнуть в штаб чрезвычайно трудно, и удавалось это на протяжении всей истории только отдельным лицам. Большинство же сведений разведка получала и получает ныне из материалов прессы, из бесед и легкой болтовни различных должностных лиц на различных приемах, от осведомленных хвастунов в поездах, самолетах, автобусах, в театрах, кино и т. д. Факты разведкой собираются по крупицам, сводятся воедино, анализируются, сопоставляются и служат основанием для правильных выводов. Об этом нет нужды рассказывать детально, поскольку многие случаи подробно описаны в литературе.

В заключение о том, без чего не может быть успешным ни одно начинание,- о контроле и проверке исполнения. Ленинские принципы в этом отношении общеизвестны и не требуют здесь особых разъяснений. Отмечу лишь, что вопрос о контроле исполнения решений и указаний Ставки стал для Генерального штаба очень острым уже с началом войны. Условия боевых действий оказались чрезвычайно тяжелыми, отчетливо выявилось, что многие распоряжения Верховного Командования в то время не могли быть выполнены или выполнялись частично и отнюдь не по злому умыслу отдельных лиц или войск. В дальнейшем неослабный контроль, контроль и еще раз контроль за фактическим положением дел на фронтах утвердился в качестве незыблемого принципа работы советского Верховного Главнокомандования и Генерального штаба. Контроль обеспечивал согласование усилий, как того требовало военное искусство. Он выявлял вместе с тем и насущные нужды войск, характер и размеры необходимой им помощи.

Хорошо разработанные директивы, приказы, планы и другие документы и указания должны быть точно и в срок выполнены, в противном случае грош им цена. В конечном счете составление любого документа только начинало дело, главное же состояло в том, чтобы решение, которое в нем содержится, претворить в жизнь. К сожалению, в ходе войны было немало хорошо, по всем правилам спланированных операций, которые из рук вон плохо проводились, а то и совсем проваливались. Причин тому было много, но основная заключалась в плохой организации действий и отсутствии контроля на местах.

Контроль был нужен не только "внешний", т. е. на местах, в войсках, в органах, которые являлись исполнителями приказа, плана. Обязательно необходим был и "внутренний" контроль, который предусматривал в самом штабе установление сроков исполнения того или иного распоряжения, документа, помощи людям, составляющим план мероприятия или операции, проверку хода разработки документов. Без такого контроля эффективно действовать было нельзя. Каждый, даже слаженный и квалифицированный коллектив или отдельный, пусть самый умелый и дисциплинированный, исполнитель требовали контроля сверху. В противном случае создавалась угроза крупного проигрыша во времени и качестве работы.

Все сказанное выше - то есть стиль и методы работы штабов, требования к вопросам управления войсками, должная профессиональная подготовка офицеров штаба - и составляет, на наш взгляд, понятие высокой штабной культуры.

Таковы некоторые вопросы службы штабов, которые волновали нас в годы войны, составляя суть нашей жизни и того важного дела, которым мы занимались. Генеральный штаб был в этом отношении великолепной школой. Его офицеры и генералы учились стилю работы и военной мудрости у представителей Ставки и членов Государственного Комитета Обороны - лучших военных и государственных умов того времени.

И в Генеральном штабе, который находился на вершине штабной лестницы, и во всех других штабах шла трудная и ответственная работа по организации славных побед советских войск во имя торжества социализма.

Глава 9. Через Карпаты в Словакию

Впереди горы Карпатские. Как их преодолеть? - У истоков чехословацкой Народной армии. - Людвик Свобода. - Обстановка в Словакии. - План Бенеша курс на военный путч. - Решение Ставки о помощи словацкому восстанию. - И. С. Конев и И. Е. Петров действуют. - Сквозь огонь к Дукле. - По ту сторону хребта. - Герои и враги народа. - Прорыв.

1944 год вошел в историю как год знаменитых стратегических операций Красной Армии, которая одержала тогда решающие победы над фашизмом и тем самым приблизила освобождение многих народов Европы. Помню, что в начале года, когда наши войска почти по всему фронту пошли вперед, заместитель начальника Генерального штаба нашей армии А. И. Антонов пригласил меня к себе. Схватив, по обыкновению, папку с материалами для доклада, я поспешил в кабинет Антонова, но докладывать не пришлось - говорил сам Алексей Иннокентьевич. Как обычно, он был немногословен и кратко объяснил, что чехословацкое правительство Бенеша сообщило о возможности вооруженного сопротивления немцам в Словакии. Нужна помощь, и ее у нас просят.

Обращение за помощью было делом естественным: чехословацкое правительство являлось союзником СССР, в Москве работала чехословацкая военная миссия во главе с генералом Пикой. Вместе с тем данная просьба свидетельствовала о некоем существенно новом явлении; правительство Бенеша, пожалуй, впервые заговорило о возможности вооруженного сопротивления немецко-фашистскому диктату в Словакии. До того подобной мысли мы не встречали ни в переговорах с чехословацкими должностными лицами из Лондона, ни в переписке с московской миссией Пики, который не раз обращался по разным вопросам в Генштаб. Ранее у всех представителей правительства Бенеша неизменно наблюдалось скрытное стремление не дать широко проявиться чехословацкому антифашистскому движению. Бенеш и члены его правительства были людьми дальновидными и опытными, они отлично понимали, какую классовую опасность для буржуазной республики таила в себе активизация сил народа. Чтобы не дать массам политически организоваться, сплотиться в борьбе с оккупантами, буржуазные политики старались решить задачи освобождения страны без всеобщего вооруженного выступления масс. На кого же в таком случае они надеялись?

Как бы отвечая на этот вопрос, А. И. Антонов сказал, что главной основой вооруженного сопротивления в Словакии правительство Бенеша считает словацкую армию и не собирается, вероятно, поднимать против гитлеровцев народные массы. Оно, по-видимому, боится, что народ с оружием в руках сам добьется освобождения. В этом случае буржуазным министрам грозила потеря ведущего политического положения и незавидная перспектива остаться в обозе освободительной борьбы на родине. Ну, а с высшими офицерами словацкой армии сторонники Бенеша рассчитывали без особого труда договориться.

Однако войска Словакии имели недоукомплектованные личным составом дивизии, к тому же плохо вооруженные. Успешно противостоять гитлеровским войскам они явно не могли. Вот почему чехословацкое правительство и обратилось к СССР с просьбой помочь вооружением и войсками. Оно просит, как сказал мне Антонов, доставить в Словакию к началу восстания 50 тыс. комплектов стрелкового оружия, формируемую в СССР парашютно-десантную чехословацкую бригаду и, кроме того, две советские стрелковые дивизии.

Правительство Бенеша не упоминало о других чехословацких войсках, сформированных в СССР и действовавших совместно с нами против не-мецко-фашистских оккупантов. К январю 1944 г. эти чехословацкие формирования прошли уже большой и славный путь борьбы. Сначала был создан чехословацкий батальон, который принял боевое крещение в трудном бою на Харьковщине, у деревни Соколово, в марте 1943 г. Батальоном командовал один из его создателей - впоследствии президент Чехословацкой Социалистической Республики Людвик Свобода. Осенью того же года Л. Свободе было поручено командование чехословацкой пехотной бригадой, которая возникла на базе батальона. Воины бригады отличились при освобождении Киева, за что соединение было награждено орденом Суворова II степени. Затем и рамки бригады стали тесны: так много было чехословацких патриотов, желавших с оружием в руках освободить родину от фашистов. Забегая несколько вперед, скажу, что 10 апреля 1944 г. в СССР приступили к формированию 1-го чехословацкого армейского корпуса в районе Черновиц. Одной из бригад корпуса командовал Л. Свобода, получивший чин генерала. Первые чехословацкие боевые части и соединения стали весьма важным фактором национально-освободительной борьбы чехов и словаков и составили основу будущей чехословацкой Народной армии.

Однако у правительства Бенеша был тогда свой особый план действий в Словакии: после выступления словацких дивизий против гитлеровцев этот план предусматривал оборону от немцев горных перевалов на севере, где граница государства пролегала по Татрам и где чехословацкое командование надеялось в основном на труднодоступность местности. Западную часть страны предполагали оборонять, опираясь тоже на выгодные природные рубежи: реку Морава, горы и высоты по берегам рек Ваг и Грон. Что же касается границы с Венгрией, где местность была доступна для вторжения вражеских войск на всем своем протяжении, то тут чешские генералы из Лондона предполагали не пустить противника с помощью авиации американцев и англичан: бомбардировками с больших высот рассчитывали удержать противника от вторжения в Словакию. Из опыта трех лет войны для нас с Антоновым было совершенно очевидно, что выполнить этот план им не удастся.

И все же А. И. Антонов распорядился:

- Подумайте над просьбой чехословацкого правительства о помощи. Прикиньте на бумаге реальные возможности и, главное, определите пути, как лучше оказать эту помощь практически. Рассмотрите представленный ими план действий. Мы обязаны ответить убедительно и откровенно, даже если не можем разделить надежд наших союзников на успех этого плана...

Что помогать союзной нам Чехословакии придется обязательно и в значительных размерах, сомнений не было. На этот счет уже имелось принципиальное решение Советского правительства, и Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин приказал объявить чехословакам о нашем согласии, что и было выполнено. Теперь мы с генералом А. А. Грызловым проанализировали просьбу чехословаков и предложенный ими план действий. Выводы не были оптимистичными. Расчеты показали ошибочность намерений чехословацкого правительства удержать за собой основную часть территории Словакии наличными силами словацкой армии. Остановить немецкие войска на границах государства не представлялось возможным не только с помощью англо-американских бомбардировок с воздуха, но даже при условии переброски в страну двух стрелковых дивизий Красной Армии. Изучение фактической обстановки показало, что на широком протяжении венгерской границы следовало ожидать вторжения в Словакию большого количества немецких войск.

Задача переброски по воздуху двух советских дивизий в Словакию тоже была не из легких. Мы могли использовать не более 170 транспортных самолетов. Каждый из них поднимал только 20 бойцов с вооружением. Следовательно, все самолеты должны были сделать не менее 5- 6 рейсов каждый лишь для того, чтобы доставить на место личный состав двух дивизий со стрелковым оружием без артиллерии и тылового хозяйства. Переброска некоторых видов тяжелого вооружения весом свыше 2 тонн вообще исключалась.

Были и другие трудности. Например, для нормальной работы указанному количеству самолетов требовалось пять аэродромов с достаточным запасом горючего для заправки на обратный путь и надежным прикрытием с воздуха. Этого в Словакии не имелось.

Кроме того, если первый рейс самолетов мог быть удачным, то затем противник, разгадав замысел наших действий, стал бы оказывать сильное противодействие в воздухе. Тяжелых потерь при этом не избежать, так как дальность расстояний исключала возможность прикрытия тихоходных транспортных машин истребителями с нашей территории.

Сложная обстановка могла бы возникнуть и на земле. Переправленные в Словакию две стрелковые дивизии надо было бы, конечно, непрерывно обеспечивать всем необходимым для жизни в боя. Это значило, что после сосредоточения войск их пришлось бы снабжать тоже по воздуху, отвлекая на такую задачу значительное количество транспортной авиации.

Но самое-то главное состояло в том, что чехословацкое правительство как бы закрывало глаза на то, что советские войска не могли осуществить пока что непосредственного вторжения за Карпаты. К горам еще нужно было подойти. Преграждала путь сильная оборона противника, созданная на восточных подступах к Главному Карпатскому хребту. Ее предстояло преодолеть. Тогда только можно было осуществить форсирование гор через перевалы для выхода в Словакию. В Карпатах враг не уступал нам ни в численности, ни в оснащении войск боевой техникой. Особенно важные направления перекрывались так называемой линией Арпада, насыщенной большим количеством долговременных огневых точек и всякого рода препятствиями.

Таким образом, арифметика и логика показывали: план генералов Бенеша исходил в основном из того, что хотелось бы сделать, но не из того, что можно было практически осуществить. Без народа и помимо него не было никаких надежд на успех в борьбе против гитлеровцев внутри Словакии. Помня, что союзникам нужно все сказать откровенно, мы в Генштабе предложили А. И. Антонову рассматривать словацкие дела только как возможность для создания большого плацдарма активной партизанской борьбы на территории Словакии. Алексей Иннокентьевич полностью согласился с этой точкой зрения.

Генеральный штаб не исключал, однако, и того, что по соображениям политики предложение чехов будет все-таки принято и наша армия получит приказ идти на помощь Словакии до того, как будет подготовлено наступление советских войск через Карпаты. В этом случае Генштаб рекомендовал перебросить в Словакию одну чехословацкую и одну советскую парашютно-десантные бригады, доставить туда стрелковое вооружение и другие материальные средства, необходимые для восстания. При этом переброска войск и материалов тоже будет трудной. Потребуется многочисленная транспортная авиация. Невозможно обойтись без больших потерь. Правда, аэродромов в этом случае понадобится меньше. Одновременно с переброской войск и материалов в Словакию войска наших фронтов должны будут осуществлять наступление там, где это окажется выгодно по условиям обстановки.

Что касается способов действий против немецко-фашистских войск в Словакии, то операторы Генштаба считали нецелесообразной жесткую оборону территории всей страны, во всяком случае в начальной фазе операций. Для такой обороны было слишком мало сил и средств, тем более что противник мог использовать для ее прорыва многочисленные подступы, особенно с юга. Враг, кроме того, имел большое превосходство в воздухе, В такой обстановке было бы лучше использовать парашютно-десантные бригады, о которых говорилось выше, как ядро для развертывания мощного партизанского движения по всей стране за счет мобилизации и вооружения народа. Этот метод борьбы в тех условиях был наиболее перспективным.

В конце марта - начале апреля 1944 г. наше наступление на Правобережной Украине завершалось. Ударная группировка войск 1-го Украинского фронта освободила Коломыю. Сам по себе факт захвата заштатного периферийного городка не являлся примечательным, но Москва 29 марта салютовала в честь победоносных войск, поскольку был достигнут важный стратегический результат: с выходом сюда наши армии расчленили группу армий противника "Юг" и теперь одну ее часть гнали прямо перед собой на запад, а другую отбросили на юг под удары выходящих на подступы к Хотину войск 2-го Украинского фронта. Вслед за этим правофланговая во 2-м Украинском фронте 40-я армия генерала Ф. Ф. Жмаченко достигла предгорий Карпат к западу от Ботошани. Взаимодействие стратегических группировок противника на западном и юго-западном направлении теперь серьезно затруднялось, так как между ними лежал обширный массив Карпатских гор.

Хотя устроить второй корсунь-шевченковский котел на Днестре не удалось, результаты весеннего наступления Красной Армии и без того оказались выдающимися: от захватчиков были освобождены важные районы нашей страны, из неволи вызволены миллионы советских граждан. В ходе наступления, в том числе и в Крыму, крупнейшие силы противника потерпели поражение: 18 дивизий и бригада были уничтожены, а 68 дивизий понесли потери вполовину и более личного состава. Командующий войсками группы армий "Юг" генерал-фельдмаршал Манштейн слишком поздно понял наши замыслы, и, как ни старался вывести войска из-под ударов, это ему не удалось, особенно в отношении 1-й немецкой танковой армии.

Эти успехи на южном фланге советско-германского фронта решительно изменили обстановку в нашу пользу.

Манштейну пришлось проститься с постом командующего группой армий. Горькая пилюля отставки была, правда, подслащена: битому военачальнику пожаловали награду - мечи к Рыцарскому кресту. Получая ее, Манштейн услышал невеселое признание фюрера о том, что на востоке прошло время операций крупного масштаба, для которых он, Манштейн, особенно подходил. "Здесь важно теперь просто упорно удерживать позиции. Начало этого нового метода управления войсками должно быть связано с новым именем и новым девизом"{54}.

Дальнейшего развития наши операции тогда не получили, главным образом вследствие усталости войск в связи с длительным наступлением в условиях весенней распутицы и в результате возросшего сопротивления врага. С середины апреля на 1-м и с начала мая на 2-м Украинских фронтах советские солдаты до середины лета держали оборону.

Советское командование не собиралось тогда преодолевать Карпатский хребет прямым ударом. Действия в лоб могли стоить нам очень дорого. Горы следовало обойти. Эта идея и закладывалась в замысел будущих операций в Карпатах, где предполагалось действовать небольшими силами. 30 июля 1944 г. был воссоздан 4-й Украинский фронт во главе с генерал-полковником И. Е. Петровым. Он состоял всего из двух армий - 1-й гвардейской генерал-полковника А. А. Гречко и 18-й генерал-лейтенанта Е. П. Журавлева. В последующем фронт получил еще 17-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора А. И. Гастиловича. С людьми и снарядами было не густо. В составе двух армий насчитывалось восемнадцать дивизий. Численность каждого соединения не превышала 4,5 тыс. человек. Боеприпасов имелось всего 0,2-0,3 боекомплекта.

Соотношение сил сложилось тогда в пользу противника: разведка доложила, что перед фронтом в полосе почти 400 км оборонялось десять пехотных немецких дивизий из состава 1-й танковой армии и одиннадцать дивизий 1-й армии венгров. Противник занимал основными силами хорошо укрепленные позиции, в том числе линию Арпада по водоразделу главного хребта Восточных Карпат, перекрывал покрытые лесом перевалы и горные пути. Оборона врага не имела видимых слабин.

Ставка, однако, надеялась, что поражение, нанесенное 1-й танковой армии немцев, ослабило ее настолько, что противник в горах не сумеет удержаться, и приказала тогда войскам нового фронта продолжать наступление с задачей захвата перевалов на направлении Гуменне, Ужгород, Мукачево с последующим выходом в Венгерскую долину. Но удары были отбиты.

К августу 1944 г. в Словакии произошли большие перемены. Успехи советских войск не оставляли сомнений в том, что исход войны предопределен в нашу пользу. Это активизировало подпольную борьбу словацкого народа против фашизма.

Во главе сил движения Сопротивления находился Словацкий национальный совет - НСЗ, который представлял собой народный фронт борьбы против гитлеровских нацистов и их приспешников внутри страны. Организатором фронта был пятый нелегальный ЦК компартии Словакии во главе с товарищами К. Шмидке, Г. Гусаком и Л. Новомеским. НСЗ стал готовить народное восстание. Этому способствовала и активизация к осени 1944 г. партизанского движения. Росло количество боевых групп и отрядов, увеличивалась их численность, возрастала организованность действий. Ряд партизанских отрядов развернулся в бригады. Усилил свою помощь Советский Союз. Непосредственно этой работой занимался Украинский штаб партизанского движения, начальником которого был Т. А. Строкач. При штабе находился постоянный представитель компартии Чехословакии товарищ А. Шрам. На советской территории была подготовлена на специальных краткосрочных курсах большая группа партизанских организаторов из числа чехословацких граждан. Из их среды выдвинулись известные командиры партизанских отрядов товарищи Л. Калина, Я. Ушьяк, Т. Пола, А. Шагат, Ш. Кашчак и другие. В помощь им назначались советские специалисты - штабные работники, минеры, радисты и т. д.

Большое значение имела деятельность так называемых организаторских групп, создаваемых по опыту советских партизан. Численность организаторских групп для Словакии была примерно около двух десятков человек каждая. Они находились под командованием советских командиров П. А. Величко, Е. П. Волянского, И. И. Диброва, К. К. Попова, А. С. Егорова, Д. Б. Мурзина и других. Только за вторую половину 1944 г. в Словакию было переброшено 53 такие группы.

Группы выбрасывались на парашютах. Они являлись ядром, быстро обраставшим партизанским составом из местных жителей, и сыграли большую роль в сопротивлении фашистам. Так, например, были созданы в основном из словаков 1-я чехословацкая бригада им. М. Штефаника, 2-я чехословацкая бригада "За свободу славян", бригада им. Яна Жижки. На территорию Словакии передислоцировались советские партизанские соединения и отряды под командованием Л. Е. Беренштейна, В. А. Карасева, В. А. Квитинского, М. И. Шукаева и некоторых других.

Должен все же сказать, что объективной и достаточно точной информации относительно положения в Словакии Генеральный штаб не имел. Доклады, получаемые от партизан, касались в основном их боевой работы. О подготовке народного восстания не поступало никаких конкретных данных. Подпольный ЦК КПС проводил подготовку восстания в глубочайшей тайне, и поэтому ни Лондон, ни Москва не знали об этом, можно сказать, ничего. Сведения же, поступавшие к нам от чехословацкой военной миссии в Москве, акцентировали лишь внимание лондонского правительства Бенеша к проведению все той же сомнительной акции с использованием слабых сил словацкой армии, акции, способной стать лишь прелюдией военного переворота в стране. При этом чехословацкая военная миссия в Москве работала с завидной энергией и настойчивостью. Через день, а то и чаще шли письма Пики. В них много говорилось о словацкой армии, о ее готовности к операции, а о Словацком национальном совете и народных силах Сопротивления не было ни слова. Причем начальник миссии неизменно подчеркивал, что действия войск Словакии против немцев мыслятся только "под чехословацким заграничным командованием". В советском Генштабе из этого должны были, вероятно, сделать вывод о безраздельном влиянии сторонников Бенеша в армии. От имени министерства национальной обороны Пика просил указать вероятные сроки совместных действий словацких дивизий с советскими войсками.

По всем затронутым вопросам тогда был представлен доклад Ставке Верховного Главнокомандования. В нем доложили об уверенности правительства Э. Бенеша в том, что словацкая армия готова к выступлению для захвата перевалов в Карпатах на рубеже Медзилабарце, Бардева в полосе примерно 40-50 км. Вместе с тем было отмечено, что освобождение Словакии замышлялось только как задача армии без привлечения широких народных масс, о которых даже не упоминалось. Настораживала и просьба о сроках действий. Она походила на разведку замыслов советского Верховного Главнокомандования. Нашим войскам противостояла сильная оборона противника, которая пока что не давала реальных надежд на быстрое форсирование Карпат. Об этом отлично знали и Пика, и политики в Лондоне.

В конце лета 1944 г. появился еще один претендент на роль вершителя судеб Словакии. Это был генерал Чатлош - министр обороны в марионеточном профашистском правительстве тогдашней Словакии. Предвидя близкий крах третьего рейха, генерал Чатлош решил попытаться сепаратно установить связь с СССР и предложить нам совместно действовать против немцев. Генерал намеревался создать в Словакии диктатуру военных и встать во главе ее. Он задумал отправить самолетом личное секретное письмо в Советский Союз, явно рассчитывая оставить лондонских политиков, как говорится, с носом...

О намерении Чатлоша стало одновременно известно подпольному ЦК компартии Словакии и агентам лондонского правительства Бенеша. ЦК КПС решил использовать Чатлоша в интересах восстания как фигуру, обладавшую реальной военной властью. В те дни ЦК искал возможность срочно связаться с правительством СССР и советским военным командованием, чтобы информировать Москву о подготовке восстания в Словакии, состоянии Словацкого национального совета и КПС. Возможность такой связи давал подготовленный к отлету самолет Чатлоша...

Агенты правительства Бенеша в Словакии всполошились. Они донесли о Чатлоше "наверх", в Лондон, сопроводив доклад соображением: "Чатлош мог бы разрушить наши планы".

В Лондоне забили тревогу. В военную миссию в Москву полетела соответствующая телеграмма, и Пика сообщил о прибытии самолета советским военным органам, оговорив при этом, что самолет следует принять, авторитет Чатлоша использовать, чтобы легче было поднять восстание армии, но затем от Чатлоша избавиться...

Самолет словацкого военного министра вылетел в СССР 4 августа 1944 г. Но вместе с пилотом майором Лисицким, который должен был вести переговоры и вручить советскому командованию послание Чатлоша, ЦК КПС и Словацкому национальному совету удалось отправить и свою официальную делегацию в составе секретаря подпольного ЦК КПС К. Шмидке и представителя военного центра при Словацком национальном совете подполковника М. Ферьенчика.

О самолете Чатлоша доложили И. В. Сталину. Он приказал пропустить. Посадка произошла в районе Львова. Генеральный штаб получил документы Словацкого национального совета и информацию К. Шмидке, дававшую полное представление о делах в Словакии. Теперь мы узнали, что в стране действовали широкие антифашистские силы и назревало народное восстание. Стало ясно, почему лондонским политикам было важно осуществить освобождение Словакии без участия внутренних сил Сопротивления и поднять только армию.

Ян Голпан - начальник штаба сухопутных войск Словакии, сотрудничавший с национальным советом, прислал подробную записку о военном положении в стране, дислокации словацких войск, справку об их вооружении, записку об укрепленной линии Арпада, сведения о мадьярских войсках. Он сообщал, что настроение словацких войск антигерманское и просоветское, подавляющее большинство офицеров хотя и не посвящено в планы действий, но будет исполнять приказания руководителей восстания. Германофилов предполагалось обезвредить. Рассчитывали, что Чатлош в последний момент может помочь, так что восстание и вступление советских войск произойдут гладко, без сопротивления и задержки.

Затем Голпан излагал свой план вступления Красной Армии в Словакию. Не вдаваясь в детали, заметим, что план был нереальным. Он не принимал в расчет возможных контрмер гитлеровцев. А самое-то главное - был составлен так, будто не существовало мощной обороны противника на подступах к Карпатам. Предполагалось, что советские войска используют перевалы, занятые словацкой армией, и сумеют за ночь захватить значительную часть страны. Выводы наивно утверждали: "Существует возможность внезапного проникновения войск Красной Армии в Восточную Словакию без малейшего сопротивления и при этом так далеко, насколько это будет возможно в течение одной ночи, прежде чем об этом узнает немецкое и мадьярское командование". И ничего не говорилось о восстании народа!

Документы, доставленные из Словакии, не меняли положения дел. До карпатских перевалов было 50-60 км, и других способов по-настоящему помочь словакам, кроме как разгромить противника, прорвав его прочные оборонительные позиции, пока не имелось.

Делегация Словацкого национального совета между тем была принята в советских государственных и военных органах, встречалась с сотрудниками чехословацкой военной миссии, с представителями чехословацкого военного министра, которых тогда собралось в Москве довольно много.

Правительство Э. Бенеша подтвердило прежнее требование: буквально все вопросы, начиная с взаимодействия Красной Армии со словацкими соединениями и кончая любой попыткой кого-либо из политических деятелей Словакии вести переговоры с СССР, представлять на решение в Лондон.

20 августа 1944 г. войска 2-го и 3-го Украинских фронтов начали сокрушительный разгром противника под Яссами и Кишиневом. Достигнутые успехи давали надежду обойти оборону врага в Карпатах по румынской территории. Мы надеялись в последующем поставить под удар тыл противника в Карпатах и либо уничтожить, либо вынудить его к отходу. В связи с этим по распоряжению Верховного Главнокомандующего от 26 августа войска 4-го Украинского фронта перешли к обороне. В то время была достигнута также некоторая стабилизация положения севернее Карпат в полосе 1-го Украинского фронта, где был захвачен плацдарм на левом берегу Вислы под Сандомиром.

Тем временем Гитлер решил спешно оккупировать Словакию. План оккупации стал известен. 27 августа 1944 г. Пика сообщил, что в ближайшее время начнется вторжение в Словакию трех немецких дивизий СС.

Положение складывалось как нельзя хуже: враг начинал захват Словакии, вот-вот там могло вспыхнуть народное восстание, а мы лишь сутки назад дали И. Е. Петрову приказ на оборону. Материальных средств, достаточных для наступления, у войск не имелось. Силы левого крыла 1-го Украинского фронта И. С. Конева (38-я армия) были в таком же примерно состоянии. Восстание, следовательно, не могло быть эффективно поддержано с нашей стороны.

А события нарастали, как снежный ком. Днем 30 августа, когда я был с докладом у А. И. Антонова, позвонили с 4-го Украинского фронта. Доложили, что из Словакии от партизанского отряда Мартынова поступила просьба указать маршрут и место посадки для самолетов трех словацких представителей, которые намеревались установить контакт с руководством советских войск. Других подробностей не сообщалось. Алексей Иннокентьевич приказал маршрут указать.

- Не восстание ли? - бросил тогда Антонов коротко.

Позвонили И. Е. Петрову, но тот ничего нового не сказал. Ждать, однако, пришлось недолго. От уполномоченного Совета Народных Комиссаров по иностранным военным формированиям Генштабу сообщили, что состоялось свидание с Пикой по его просьбе. Последний информировал, что правительство Чехословакии в ночь на 30 августа 1944 г. призвало к вооруженному восстанию население и войска в Словакии. Восстание уже началось. В руках восставших находятся четыре города, среди них Ружомберок, и аэродромы "Св. Петер" и "Три Дуба" (район Зволена). Пика просил ускорить переброску в Словакию 2-й чехословацкой воздушно-десантной бригады и доставить по воздуху вооружение и снаряжение для восставших.

Наступившая ночь была богата волнующими событиями. В Румынии советские войска добили противника, окруженного под Яссами и Кишиневом. В Генштабе работали над планами действий в Трансильвании, где проходила южная часть немецкой обороны в Карпатах. Успехи, достигнутые здесь, могли, как уже говорилось, оказать решающее влияние на устойчивость противника перед войсками И. С. Конева и И. Е. Петрова. Однако оборона врага в Трансильвании была очень сильной, и прорвать ее пока не удавалось.

Именно это и вызывало у нас тревогу: если в Словакии развернулось восстание, то повстанцы, безусловно, нуждались в немедленной и действенной помощи. Но мы не имели никаких данных о том, что же фактически предприняло в Словакии немецко-фашистское командование. Ввело ли оно войска в страну? Какие, сколько? Как протекает сопротивление? Знать это было крайне важно.

В 6 часов утра 31 августа с 4-го Украинского фронта доложили, что приземлились три самолета с офицерами и солдатами словацкой армии. Вскоре поступил доклад от И. С. Конева - там тоже подлетали и приземлялись словацкие самолеты с офицерами и солдатами на борту. Все они вылетели с аэродрома в Прешове. Почему прилетели - никто пока не знал.

Наконец позвонил начальник штаба 4-го Украинского фронта генерал Ф. К. Корженевич. Он доложил уже кое-что конкретное: словацкие офицеры, прибывшие на самолетах, рассказали о начале оккупации Словакии немецкими войсками. Противник наступал четырьмя дивизиями: одной - из района Кошице на север, двумя - из района Кракова на юг, еще одной - из района Брно на юго-восток. Части словацкой армии, повстанческие и партизанские отряды оказали оккупантам сопротивление и удерживали ряд узловых пунктов.

Мы в Генштабе тщательно учли эти данные. Было ясно, что враг создал значительное превосходство сил в свою пользу, но сумеет ли он сломить народ?

В этот же день чехословацкая военная миссия сообщила нашему командованию, что словацкие дивизии удерживают горные проходы через Главный Карпатский хребет в своих руках и сейчас готовятся к действиям навстречу Красной Армии. Их внезапный удар в тыл обороны противника перед войсками И. С. Конева и И. Е. Петрова мог быть решающим условием общего успеха.

Узнав об этом, Верховный Главнокомандующий приказал Генштабу оказать помощь повстанцам и отдать войскам распоряжение на проведение наступательной операции.

- Подготовьте директиву товарищу Коневу,- сказал он.- Его фронт достиг больших успехов под Сандомиром и закрепил свое положение. И опыт наступления он имеет немалый. А Петрову нужно пока подождать и осмотреться как следует.

И. В. Сталин сам переговорил с И. С. Коневым по телефону и велел в ближайшее время сообщить его мнении о помощи словакам силами 1-го Украинского фронт.

Но следующий день, 1 сентября 1944 г., принес совсем иные, чем накануне, известия. По данным той же чехословацкой военной миссии, повстанцы вели тяжелую борьбу с наступающими немецко-фашистскими войсками, а противнику уже удалось захватить Прешов, где находился штаб словацких войск, участвовавших в восстании. Связь со 2-й словацкой дивизией была потеряна, а 1-я словацкая дивизия получила приказ пробиваться из Карпат в Среднюю Словакию на соединение с повстанцами.

Теперь картина получалась очень тревожной. Выходило, что перевалы и проходы через Карпаты, по всей вероятности, открыты для советских войск не будут, а главные силы восстания сосредоточились в Средней Словакии и нанести удар в тыл обороне противника перед нашими войсками не смогут.

При сложившихся обстоятельствах войска Красной Армии ожидали жестокие бои за каждый метр пути через Карпатский хребет, на перевалах - тем более. Да и в самой Словакии предстояла не менее жаркая борьба, чтобы соединиться с повстанческой армией. Одним словом, впереди лежал немалый и трудный путь.

На 1-м Украинском фронте между тем произошла встреча И. С. Конева с полковником В. Тальским - заместителем командующего армейской группой словацкой армии. Он пересек линию фронта на одном из самолетов, чтобы, по его словам, получить указания о действиях словацких войск.

И. С. Конев доложил Верховному Главнокомандующему по телефону о встрече и свои соображения по наступательной операции в помощь восстанию словаков. Начать операцию командующий предполагал через семь дней - раньше этого срока нельзя было сосредоточить необходимые войска и материальные средства.

В ночь на 2 сентября, когда Генштаб докладывал в Ставке обстановку на фронтах за истекшие сутки, особый интерес был проявлен к юго-западному направлению и Карпатам. Выслушав доклад, Верховный Главнокомандующий подошел к столу, за которым сидели некоторые члены Политбюро и Государственного Комитета Обороны. Состоялся короткий обмен мнениями о помощи Словацкому национальному восстанию. Помощь эта рассматривалась не только как военная задача, но и как выполнение союзнического долга перед народами Чехословакии, проявление пролетарского интернационализма, международной солидарности трудящихся наших стран. Я не записал точных выражений товарищей, которые тогда в сжатой форме выразили свою позицию, но общий смысл их состоял в том, чтобы помощь оказать как можно скорее. Вместе с тем было ясно, что быстрый успех в Карпатах едва ли возможен и потому прорыв обороны противника будет стоить большой крови. Но иного выхода не было, и Верховный Главнокомандующий тут же приказал Генштабу организовать снабжение повстанцев вооружением и боеприпасами и подготовить директиву 1-му Украинскому фронту о проведении наступательной операции в Карпатах с учетом соображений И. С. Конева.

В тот же день начальник Организационного управления Генштаба генерал Н. И. Четвериков совместно с начальником чехословацкой военной миссии рассмотрели заявки на вооружение и другие материальные средства для Словакии. Мы же разработали проект директивы 1-му Украинскому фронту, зачитали его по телефону И. В. Сталину, и тот приказал подписать ее А. И. Антонову. Вот эта директива;

"В связи с активизацией партизанского движения в Словакии и развертыванием вооруженной борьбы отдельных регулярных частей и соединений словацкой армии против немецких захватчиков Верховный Главнокомандующий приказал:

1. Подготовить и провести операцию на стыке 1 и 4 Украинских фронтов, с тем чтобы ударом из района Кросно, Санок в общем направлении на Прешов выйти на словацкую границу и соединиться со словацкими войсками.

2. К проведению операции разрешается привлечь чехословацкий корпус и использовать войска словаков, находящиеся северо-восточное Прешова, о чем с ними необходимо заблаговременно договориться.

3. Проведение операции возложить на Вас, при необходимости разгранлиния с 4 Украинским фронтом может быть изменена".

Поскольку обстоятельства очень торопили, а И. С. Конев фактически уже работал над планом операции, срок представления его соображений был назначен на 3 сентября. Положение Генштаба было очень щекотливым. Директива на операцию в Карпатах, отданная по приказу И. В. Сталина только 1-му Украинскому фронту, могла поставить войска в трудное положение: по мере продвижения вперед их южный фланг обнажался и требовал для обеспечения все больше сил и средств, которых и без того не хватало. Это было прямым нарушением установленных в нашей армии правил обеспечения стыков и флангов войск в операциях. Неудивительно, что И. С. Конев, получив директиву, немедленно позвонил А. И. Антонову и сказал об угрозе левому флангу его фронта. Он недвусмысленно высказался насчет нашей "не очень большой сообразительности". Алексею Иннокентьевичу пришлось объяснить ему деликатность создавшегося положения. И. С. Конев все понял и в своем докладе по плану Карпатской операции, которого требовал Сталин, сделал дипломатичную приписку:

"Имея в виду выгодность направления операции для последующею наступления 4-го Украинского фронта на Мишкольц, Будапешт, крайне необходимо привлечь к проведению операции и правый фланг 4-го Украинского фронта в составе хотя бы четырех дивизий из района Санок или же передать мне от 4-го Украинского фронта четыре стрелковые дивизии".

Для прорыва обороны противника в Карпатах И. С. Конев создавал группировку сил в районе Кросно. Главный удар наносился в направлении Дукля, Тылява, Прешов. Основная ставка делалась на быстроту прорыва обороны противника. Предполагалось на третий день операции привлечь словацкие дивизии и партизан для наступления навстречу нашим войскам.

Генштаб немедленно доложил Ставке соображения Военного совета 1-го Украинского фронта. И. В. Сталин утвердил предложенный план действий и приказал А. И. Антонову отдать распоряжение наступать и войскам 4-го Украинского фронта.

В 22.30 того же дня И. Е. Петров уже направил в Ставку свое решение: он выделил для наступления правофланговый 107-й стрелковый корпус 1-й гвардейской армии генерала А. А. Гречко, усиленный необходимыми артиллерийскими средствами и специальными войсками.