Генеральный штаб в годы войны

- Старшина дивизиона благодарит за доверие и поставленную задачу выполнит.

- Вот и хорошо. С завтрашнего дня будете оформлены приказом и начнете заниматься как ударники. Все свободны, - закончил Вукотич.

Началась "ударная" жизнь. Облегчений особых не было, а тягот досталось много. Занимались вшестером по отдельной программе по 10 часов в день, а службу воинскую тоже несли: все ведь были помкомвзводы, командиры отделений, а я - старшина, и никто не слагал с нас обязанностей.

К 1 Мая программа была закончена, экзамены сданы, и вот долгожданный приказ Народного комиссара обороны о нашем выпуске и назначении. Прощай, школа, вступаем в самостоятельную жизнь!

Насколько мне помнится, этот выпуск ударников был первым и последним. Тогда шли эксперименты, поиски новых форм социалистического соревнования, не все оказалось приемлемым для военных училищ, и жизнь отметала ошибочное.

По положению того времени выпускникам-отличникам предоставлялось право выбора места службы, и мы, в который уже раз, обсуждали, кто куда поедет. Я хотел быть поближе к родным местам и намечал Ростов или Сталинград. Но все пошло и теперь не по установленному порядку.

Незадолго до выпуска меня и еще двух курсантов (Егора Мельникова и Дмитрия Ильичковича) из нашей группы опять вызвали к комиссару. Присутствовал также отсекр партбюро Мазепов. Суть дела состояла в том, что 121-му зенитно-артиллерийскому полку, который стоял в Севастополе и где все курсанты проходили стажировку, требовались три командира взвода. Нам разъяснили, что полк этот вроде бы наш подшефный и взводными туда должны пойти лучшие курсанты училища. Короче говоря, нам предложили пойти в этот полк. Три остальных ударника поехали туда, куда захотели.

Служба в полку началась с того, что командир учебной батареи, куда я был назначен, П. Ф. Чесных повел меня на конюшню, дал коня и тут же вместе со мной выехал в манеж, проверил умение ездить, брать препятствия, рубить и т. д. Сам он был терский казак, заядлый конник, спортсмен, вел спартанский образ жизни и требовал того же от подчиненных. После манежа - спортивный городок. Комбат посмотрел, что мы можем делать на гимнастических снарядах. Остался доволен всем, кроме одного: я не умел ходить на руках. А он при мне снял шашку и прошел на руках вдоль всей казармы батареи и сказал, что через два месяца пройдем это расстояние вместе.

Принял я взвод разведки в 25 человек. Ребята все хорошие, правда, 8 человек из них имели образование всего 3 класса. Это - в учебной батарее, где готовились младшие командиры. В линейных батареях было тогда много неграмотных.

Летом полк принимал приписной состав, который сводился в отдельный дивизион, и из каждой батареи туда прикомандировывались командиры разных степеней. На один из сборов попал и я. Вспоминаю об этом потому, что там судьба свела меня с одним замечательным человеком. Командиром этого дивизиона был Семен Ильич Макеев. Он отличался высокой общей культурой и отменной вежливостью, предпочитал конюшне книгу. Высокий, всегда подтянутый и безукоризненно одетый (до революции он служил в Павловском гвардейском полку), он являлся, пожалуй, самым начитанным и умным командиром в нашем полку. Общим у него и П. Ф. Чесных были высокая требовательность, рвение в службе, забота о людях, правдивость и доступность. Все свои лучшие качества они прививали нам, передавали знания и навыки. С тех пор прошло почти 45 лет, а мы, бывшие сослуживцы по 121-му зенитно-артиллерийскому полку, оставшиеся в живых, собираемся каждый год и вспоминаем минувшие дни. Генерал-лейтенанты П. Ф. Чесных и С. И. Макеев уже на заслуженном отдыхе, бывшие командиры взводов тоже теперь генералы: В. М. Кручинин, Я. М. Табунченко. Нет уже с нами генерал-полковника Г. Н. Орла. Служебные пути наши расходились и перекрещивались, но мы никогда не порывали связи и всегда поддерживали друг друга

Прошел год службы в полку. Состоялось важное событие - наконец-то я получил комнату и перестал скитаться по чужим углам. До этого примерно полгода мы вдвоем жили в бильярдной полкового клуба и ложились спать на освободившихся бильярдных столах лишь после того, как клуб закрывался. Все мои товарищи уже обзавелись семьями, настала и моя пора.

В станице у меня осталась невеста Таисия Дмитриевна Андросова, которая ждала меня больше пяти лет. Мы переписывались, раз в год виделись, но давно дали друг другу слово, что будем жить вместе, как только я смогу взять ее к себе. Хотелось самому поехать за ней, но отпуск мне по плану был определен после возвращения из лагерей. Пришлось просить ее приехать самой. Дней через десять получил телеграмму: выезжает. Приехала она вместе с моей матерью. На второй день, в июле 1931 года, мы расписались в загсе и с тех пор делим вместе все наши радости и горести.

Служба в полку была, как говорится, не мед. В походах мы добирались до Ак-Монайских высот. Разведчики, как и полагается, всегда были с пехотой, и доставалось нам всего с лихвой. От высот развертывали учебное наступление на Керчь. Почти пять лет военной службы в Севастополе оставили в моей памяти не столько лазурное море и золотые пляжи, сколько зной степей и неприютность гор, где нам довелось просолить не одну гимнастерку.

...И вот теперь, в конце 1943 года, я снова в Крыму. Перед нами был мрачноватый каменистый берег, круто уходивший вверх. Кругом - ни деревца, ни кустика. Только следы недавних боев - воронки от бомб и снарядов. И как-то не хотелось верить, что нам здесь принадлежит пока лишь это, а весь Крым - еще в руках врага и за его освобождение придется положить немало человеческих жизней.

Глубина плацдарма Отдельной Приморской армии не превышала 10-12 километров. Правый фланг фронта упирался в Азовское море, левый подходил к северо-восточной окраине Керчи. Рельеф местности сильно пересеченный. Сложные гряды холмов обрывисто падали к самому морю. Командные высоты оставались у противника. Оттуда хорошо просматривался передний край нашей обороны, и только небольшая гряда холмов прикрывала обрывисто падавший к морю берег Керченского пролива.

Плацдарм был изрыт вдоль и поперек: траншеи, землянки, ходы сообщения, блиндажи переплетались в причудливую сеть. Здесь находились главные силы Отдельной Приморской армии - два ее корпуса (11-й и 16-й) и резерв. А всего девять дивизий и две стрелковые бригады. Переброшена на плацдарм и некоторая часть танков, артиллерии, даже авиации; первый наш аэродром приютился у самого моря в районе Опасной.

К. Е. Ворошилову, мне и всем, кто прибыл с нами, отвели три землянки на обращенном к проливу скате одной из высот. Метрах в шестистах от нас-бревенчатый домик командарма Ивана Ефимовича Петрова. Под домиком небольшое и не очень надежное убежище. Вокруг в блиндажах расположился штаб Приморской армии.

Работу начали сразу же. К. Е. Ворошилов заслушал доклады И. Е. Петрова и командующего Черноморским флотом Л. А. Владимирского. На следующий день побывали в двух стрелковых корпусах: в 11-м у генерал-майора Б. Н. Аршинцева и в 16-м у генерал-майора К. И. Провалова. Неугомонный Климент Ефремович не ограничился только тем, что услышал от командиров корпусов и увидел сам с их НП. Он рвался в окопы, на передний край, хотя, по правде говоря, делать там ему было нечего. Отговорить его от этого не удавалось.

- Никогда под пулями не кланялся и врага не боялся,- парировал он все наши доводы.-А если кто считает, что там и без нас обойдутся, может со мной не ходить.

После этого попробуй задержаться на НП или в штабе. Все, конечно, пошли в дивизии и полки первого эшелона.

В тот год на Керченском полуострове зима стояла холодная. Морозы достигали десяти градусов. Свирепый ветер налетал то с севера, то с востока. Обжигал лицо, выжимал из глаз слезы и подгонял каждого в землянку либо блиндаж. С моря низко тянулись косматые тучи, проливаясь на мерзлую землю мелким частым дождем или низвергая колючую крупу. А по ночам над проливом вставала мглистая стена тумана, которая только с рассветом нехотя уплывала вдаль.

Как-то мы зашли в одну из солдатских землянок и еще с порога ощутили температуру, близкую к той, что бывает в хорошей бане. Посреди землянки стояла раскаленная докрасна железная печка, и в ней действительно бушевало пламя. Немолодой домовитый сержант четко приветствовал нас и гостеприимно пригласил, как говорится, "поближе к огоньку".

- Откуда ж дрова берете? - поинтересовались мы. С топливом на плацдарме было плохо: дрова подвозили через пролив только для варки пищи.

- А тут, поблизости,- ткнул сержант через плечо почерневшим от копоти большим пальцем правой руки, - дом кирпичный стоял... Вот им и топимся.

Мы дружно рассмеялись. Подумалось, что хозяин землянки намеревается с ходу выдать нам какой-то старый солдатский анекдот для всеобщего увеселения. Кому из нас не доводилось слышать, как бывалый солдат суп из топора сварил! Но вот чтобы он кирпичный дом в топку пустил - этакой диковины мы еще не знали. С интересом повернули головы к рассказчику. Но сержант вдруг смолк. Он знал службу и безмолвно ел глазами начальство. Потом неторопливо приоткрыл дверцу печки, и мы увидели, что в ней действительно горят кирпичи. Самые натуральные кирпичи!

Кто-то даже ахнул от неожиданности. Начались распросы, как да почему.

Сержант кивнул на стоявшее в углу землянки ведро. Там тоже лежали кирпичи, залитые доверху керосином. Через несколько часов после такой ванны они становились вполне готовыми к употреблению в качестве топлива.

- Не чета, конечно, настоящим дровам,- пояснил сержант. - Неудобства есть: прикурить, скажем, трудновато. Полено-то возьмешь из огня - и дух от него лесной идет и цигарка в целости. А кирпич, он, вишь, как полыхает. Ну ничего, управляемся. Горе только, когда на сырец нападешь: раз погорел и рассыпался. А настоящие кирпичи - те долговечны; погорят, погорят, а ты их опять в керосин, а из керосина снова в печку. Так и идет по кругу...

В другой землянке обогревались иначе. Здесь стояли саперы - люди высокой технической культуры. Они использовали трофейные противотанковые мины; выплавляли из них тол и жгли его в печке. Он горел ровным пламенем и без дыма. Соседи допытывались у саперов, чем они топятся, но те секрета не раскрывали. Командир взвода только жаловался, что трофеи скоро кончатся и тогда придется добывать мины из немецких заграждений. Охотники на это дело имелись.

В полках нам приходилось бывать много раз, и всегда мы возвращались оттуда с зарядом оптимизма и бодрости.

В первые недели пребывания у И. Е. Петрова наше главное внимание отводи-лось разработке плана освобождения Крыма, совместной операции войск Отдельной Приморской армии, Черноморского флота и Азовской флотилии. Выявилось полное единство взглядов в отношении задач и методов ведения этой операции. Сухопутчики, моряки и летчики пришли к общему выводу: прорвав оборону противника на керченском плацдарме, основными силами надо развивать успех в глубину Крыма на Владиславовку, Карасубазар и тем самым содействовать успеху войск Южного фронта на главном направлении - с Перекопа, но одновременно частью сил следовало наступать и вдоль южного побережья. Этот план и доложили в Ставку.

После тщательного изучения обстановки мы согласились с мнением командующего Приморской армией о необходимости предварительной частной операции. Дело в том, что наш передний край на плацдарме в большинстве своем был крайне невыгоден ни для перехода в наступление, ни для удержания занимаемых позиций. Противник располагался на господствующих высотах, наблюдал и мог поражать прицельным огнем чуть ли не всю глубину нашей обороны.

Провели тщательную рекогносцировку местности, рассчитали силы и средства, определили время на подготовку. 22 декабря К. Е. Ворошилов при участии И. Е. Петрова и Л. А. Владимирского рассмотрел план действий. Планом предусматривалось прорвать немецкую оборону на правом фланге плацдарма. Для обеспечения успеха прорыва и захвата командных высот, которые трудно было атаковать в лоб, а также для отвлечения внимания, сил и средств противника с направления нашего главного удара намечалось высадить на побережье Азовского моря в ближайшем тылу немецких войск с удаления четырех-пяти километров от нашего переднего края тактический морской десант.

На первых порах все с этим согласились. Однако при решении вопросов взаимодействия и взаимного обеспечения операции возникли затруднения. В то время как И. Е. Петров отводил флоту первостепенную роль в обеспечении наступления всем необходимым, Л. А. Владимирский полагал, что привлечение флота к морским перевозкам и высадке тактических морских десантов для него задача второстепенная. Достаточных сил на это он не выделял. Переправу войск и грузов Отдельной Приморской армии командование Черноморского флота пыталось переложить на плечи только Керченской военно-морской базы, которая никак не могла справиться с таким делом.

И. Е. Петров резко высказал свое неудовольствие по этому поводу и заявил К. Е. Ворошилову, что вопросы взаимодействия с флотом нужно решить капитально и в соответствии с принятым в наших Вооруженных Силах порядком. Климент Ефремович приказал созвать совещание и там покончить со всеми спорами, добившись единого понимания задач и способов их решения. Состоялось оно 25 декабря в штабе Азовской военной флотилии, в Темрюке. От Отдельной Приморской армии на совещание прибыли И. Е. Петров, его заместитель генерал-лейтенант К. С. Мельник, члены Военного совета генерал-майоры В. А. Баюков и П. М. Соломко. Черноморский флот представляли вице-адмирал Л. А. Владимирский и член Военного совета контр-адмирал П. М. Кулаков. Присутствовали также заместитель наркома Военно-Морского Флота генерал-лейтенант И. В. Рогов, представители Азовской военной флотилии и 4-й воздушной армии. Председательствовал К. Е. Ворошилов.

Дебаты между И. Е. Петровым и Л. А. Владимирским разгорелись здесь еще жарче. Причем командующий Приморской армией показал полную осведомленность в отношении сил и средств флота в районе расположения своих войск и добился ясности насчет обязанностей и ответственности флота по перевозкам. В то же время на совещании были уточнены задачи армии, согласованы сроки и порядок всех совместных мероприятий по обеспечению операции.

В конце совещания я зачитал проект ежедневного доклада в Ставку, где проведенное обсуждение представлялось как обычное подготовительное мероприятие накануне предстоящей операции. Однако К. Е. Ворошилов решил иначе: он предложил оформить особый протокол ко взаимодействию армии с флотом, записав туда все, что возлагалось на флот и что на армию, а затем скрепить все это подписями ответственных представителей каждой из заинтересованных сторон. Всего на протоколе, но определению К. Е. Ворошилова, должно было красоваться десять подписей, включая его собственную и мою.

К этому времени я уже отлично знал работу Ставки и отношение ее членов, особенно И. В. Сталина, к порядку решения важных вопросов. На моей памяти бывали случаи, когда в Ставку поступали документы за многими подписями. Верховный Главнокомандующий резко критиковал их, усматривая в таких действиях нежелание единоначальника или Военного совета взять на себя ответственность за принятое решение или, что еще хуже, их неверие в правильность собственных предложении.

- Вот и собирают подписи,- говорил он,- чтобы убедить самих себя и нас.

Верховный требовал, чтобы все представляемые в Ставку документы подписывали командующий и начальник штаба, а наиболее важные (например, ежедневные итоговые донесения и планы операций) скреплялись бы тремя подписями: к первым двум добавлялась еще подпись члена Военного совета.

Я откровенно высказал Клименту Ефремовичу свои опасения насчет предложенного им протокола и просил, чтобы этот документ подписали по крайней мере не более трех лиц. Но Климент Ефремович расценил это как неуважение к присутствующим, как попытку присвоения коллективно выработанного решения. Он настоял на своем, и документ был подписан десятью персонами. Назвали его так: "Протокол совместного совещания военных советов Отдельной Приморской армии (генерал-полковник Петров, генерал-майор Баюков, генерал-майор Соломко и генерал-лейтенант Мельник) и Черноморского флота (вице-адмирал Владимирский и контр-адмирал Кулаков) с участием Маршала Советского Союза тов. Ворошилова К. Е., начальника Оперативного управления Генштаба генерал-полковника тов. Штеменко, заместителя наркома военморфлота генерал-лейтенанта тов. Рогова и главного контролера по НКВМФлоту Наркомата госконтроля инженер-капитана 1 ранга тов. Эрайзера - по вопросу перевозок войск и грузов через Керченский пролив".

Когда лестница подписей была наконец заполнена, я еще раз заявил, что поступили мы неправильно и уж мне-то обязательно попадет за такое отступление от правил оформления важной оперативной документации. Климент Ефремович только посмеялся над этим. Протокол послали. При очередном разговоре по телефону с Антоновым я узнал, что Сталин и впрямь очень бранил нас за этот документ.

В тот же день из Москвы было получено сообщение об утверждении плана основной операции Отдельной Приморской армии. Из резервов Ставки И. Е. Петрову была передана 9-я Краснознаменная пластунская дивизия, сформированная из кубанских казаков. Командиру ее генерал-майору П. И. Метальникову командующий армией сразу же поставил задачу готовить личный состав к наступательным действиям. Для этого была подобрана соответствующая местность на материке с точным воспроизведением обстановки плацдарма: переднего края противника и наших окопов, боевых порядков и расстояний между отдельными их элементами.

Мы несколько раз бывали на занятиях в этой дивизии. Однажды Климент Ефремович потребовал, чтобы все отправились туда верхом. Я пытался воспротивиться, доказывал, что совершенно ни к чему трястись на коне 20 километров, теряя драгоценное время. Но тщетно. Климент Ефремович заявил, что у меня недостает понимания психологии казаков. Пришлось ехать. Кое-как на случайных, плохо выезженных лошадях мы добрались до цели, а обратно возвращались уже в автомашинах. Но потом в течение нескольких дней некоторые, кто не ездил прежде верхом, как говорится, не могли прийти в норму и вынуждены были больше стоять, чем сидеть. Да и сам Климент Ефремович в дальнейшем отказался от такого способа передвижения.

Не сразу решился вопрос о методах использования этой дивизии в бою. Предлагалось, например, чтобы пластуны ночью бесшумно подползли к первой траншее немцев (на то они и пластуны!), ворвались в нее без выстрела, уничтожили противника холодным оружием, а затем бы уже открывался огонь по глубине обороны и начиналась нормальная атака.

Этот метод был чреват всякими неожиданностями. Атаковать неподавленную артогнем оборону немцев, подползая к ней на животе, являлось делом весьма рискованным. Даже в случае успешного захвата первой траншеи современная оборона не могла рухнуть. Все равно требовалась артиллерийская подготовка, а затем нужно идти в атаку. Наиболее же вероятно, что романтичный маневр целой дивизии ползком будет своевременно обнаружен противником и сорван с большими для нас потерями.

Однако сторонники этого метода действий твердо стояли на своем. Тогда мы испробовали его на занятиях, после чего всем стало ясно, что атаковать надо обычным способом. Пластуны пластунами, а времена таких атак давно прошли. Теперь была не Крымская война.

Пластунская дивизия всем своим видом радовала глаз. Подразделения полнокровные. Бойцы - молодец к молодцу. Много бравых добровольцев с Георгиевскими крестами на груди. Одеты все с иголочки.

Формировалась она по инициативе краевого комитета ВКП(б). И. В. Сталин поддержал кубанцев и все время держал дивизию под своим контролем. Он вызывал к себе П. И. Металъникова, слушал его доклад о ходе формирования.

Использовать пластунов можно было только с разрешения Ставки. Отсюда, конечно, проистекали дополнительные заботы, но в последующем своими боевыми делами дивизия с лихвой окупила их. Один из ее отрядов блестяще проявил себя при освобождении Крыма. Дивизия с честью прошла до конца войны.

С большой тщательностью готовилась и частная операция, особенно высадка морских десантов. Было решено, что основу главного десанта составят специально подобранные солдаты и офицеры 166-го гвардейского стрелкового полка, во главе с командиром того же полка гвардии подполковником Г. К. Главацким, который был хорошо известен как опытный и бесстрашный человек, отлично ориентирующийся в боевой обстановке. Про таких говорят, что они прошли огонь и воду. В данном случае это было правильно в буквальном смысле. На груди Главацкого блестела Звезда Героя Советского Союза. Кроме 166-го полка ему подчинили 143-й отдельный батальон морской пехоты, под командованием тоже опытного и отважного капитана Левченко, и роту разведчиков. Всего в десанте насчитывалось более 2000 человек.

Второй, вспомогательный десант был поменьше. Численность его не превышала 600 человек. Командовал им майор П. Д. Алексенко.

Ответственность за подготовку десантов, их посадку на суда и обеспечение перехода по морю возложили на контр-адмирала Г. Н. Холостякова и его штаб под руководством капитана 1 ранга А, В. Свердлова. Десантники усиленно тренировались, занимались с утра до ночи.

Трудно было с десантными судами. Пришлось собирать рыбацкие сейнеры, многие из которых требовали ремонта. Тут же укомплектовывались команды этих судов и обучались необходимым действиям.

Не менее напряженная работа велась на плацдарме. 11-й и 16-й гвардейские корпуса усилили разведку противника, сосредоточивали запасы, пополнялись людьми и техникой. И. Е. Петров целыми днями, а порой и ночами пропадал в войсках. Только под Новый год он вернулся раньше обычного и пригласил нас к себе в домик на ужин. Пришли туда и ближайшие помощники командарма. Вместе мы отметили успехи наших Вооруженных Сил в уходящем, 1943 году и по-братски пожелали друг другу, чтобы наступающий, 1944 год был еще более счастливым. Климент Ефремович послал поздравление командирам корпусов и дивизий, командованию Черноморского флота и Азовской военной флотилии.

А потом все опять пошло своим чередом. Начало наступления было назначено на утро 10 января.

Зимние дни вообще коротки, а 9 января, всецело поглощенные последними приготовлениями к операции, мы даже не заметили, как стемнело. До нанесения удара по противнику оставалось еще много времени. Посадка десанта должна была начаться в 20 часов. Но нетерпение взяло верх.

- Идемте на наблюдательный пункт,- предложил К. Е. Ворошилов. Наблюдательный пункт И. Е. Петрова располагался примерно в 2 километрах от переднего края, на высоком обрыве у самого Азовского моря. В светлое время отсюда просматривался участок побережья, где предстояла высадка главного десанта, а сейчас ни зги не видно. Небо затянуло тяжелыми тучами.

- Как на море? - поинтересовались мы у представителя флота.

- Обещают малую волну,- ответил он. Затем, помолчав, прибавил: - Тем не менее все может статься. Море - это стихия...

Поглядывая на часы, мы ждали срока выхода десанта из кордона Ильича. Командиры корпусов на плацдарме давно доложили о полной готовности к наступлению. А Холостяков пока помалкивал. Но мы-то знали, что моряки-народ точный: молчат, значит, все идет по плану.

На этот раз, однако, дело явно затянулось. Была уже полночь, когда Петрова попросили наконец к аппарату. Десант пошел...

Через полтора-два часа последовал новый доклад: волнение на Азовском море усилилось до четырех-пяти баллов. Это значило, что условия перехода десанта к месту высадки ухудшались.

Как по команде, все мы вышли посмотреть море. Оно тяжело ухало, бросая валы на берег. Четыре-пять баллов - совсем немного для океанских великанов, но для многих утлых суденышек, которые доставляли десант, такая волна могла быть губительной: они шли в темноте, переполненные людьми.

Петров был бледен, но внешне спокоен. Запросили Холостякова, как идут дела. Ответ успокаивал - никаких сигналов бедствия от десанта не поступило.

Когда стрелка часов подошла к сроку высадки десанта, командующий артиллерией вопросительно глянул на И. Е. Петрова. Тот в свою очередь посмотрел на Ворошилова, и оба отрицательно покачали головами - не время, пока не высадился десант, нужно подождать.

Уже забрезжил поздний январский рассвет. И тут вдруг на высотах, назначенных для захвата силами десанта, загремели выстрелы. Вразброд ударила немецкая артиллерия. Десант был там. Он подошел незаметно для противника, и подполковник Главацкий, не дожидаясь подхода последних судов, начал атаку.

Атаковали внезапно и свирепо. Без выстрелов и криков "ура" ворвались в траншеи. Враг опомнился, когда десантники уже снимали на высотах его пулеметы.

Теперь заговорила и наша артиллерия. А затем пошли в наступление выделенные для этой операции силы из состава стрелковых корпусов, сосредоточенных на плацдарме.

Между тем десантные суда продолжали подходить к месту высадки. Не все из них смогли вплотную причалить к берегу. Зачастую матросы и солдаты прыгали прямо в морс, высоко поднимая оружие. Некоторых волна захлестывала с головой. Они с усилием выползали на берег и, припав к земле, обнимали ее руками, чтобы не унесло обратно, а затем переводили дух, вскакивали и карабкались на высоты, где их товарищи уже схватились с врагом врукопашную.

Десантники отважно сражались с врагом на берегу и со стихией в море. На боевом посту погибли командир сил высадки капитан 2 ранга Н. К. Кириллов и начальник штаба капитан-лейтенант Н. А. Шатаев.

Прошло еще три долгих часа. Из стрелковых корпусов поступали сдержанные доклады. По всему чувствовалось, что атака развивается плохо, а на отдельных участках захлебнулась совсем. Петров приказал сосредоточить артиллерийский огонь на тех районах, где наметился наш успех. Но противник держался прочно.

О десанте было известно, что он продолжает вести бой на высотах, захватил там две вражеские зенитные батареи, много стрелкового вооружения и до 60 пленных. Гряда высот, по существу, в его руках. Десантники осмотрелись, подтянули силы, организовали оборону.

Но после полудня положение усложнилось. Противник начал контратаки десанта со стороны Рыбпрома, молочной фермы и Грязевой пучины. Его авиация непрерывно бомбила боевые порядки десантников. В 19 часов на поле боя появились "фердинанды", но и они оказались бессильны: наши подразделения оставались на своих местах. Все контратаки противника были отбиты с большими для него потерями.

В течение ночи немецкие автоматчики неоднократно пытались проникнуть в тыл десанта, но тоже каждый раз отбрасывались назад.

Длительное время не было вестей от майора Алексенко. Наконец объявился и он. Майор сообщил, что вспомогательный десант задачу выполнил, нужная нам высота захвачена и одна из наших стрелковых дивизий соединилась с ним.

А вот с десантом Главацкого части 11-го гвардейского стрелкового корпуса соединиться не смогли. За сутки они продвинулись всего на один-два километра. На второй день бои продолжались. С нашей стороны была введена дивизия второго эшелона. Противник тоже подбросил резервы. Немецкая авиация опять обрушилась на позиции, занятые десантом. Начался ожесточенный артиллерийский обстрел. Против десантников пошли танки. Бойцы Главацкого вынуждены были бить их только наверняка - боеприпасы подходили к концу.

После полудня замысел врага определился вполне. Немцы стремились отрезать десант от моря, окружить и уничтожить его. И. Е. Петров приказал Главацкому прорываться навстречу 11-му корпусу. Десантники и на этот раз действовали очень решительно. К исходу дня они соединились с нашими главными силами, передали им захваченные высоты и были затем выведены в резерв 55-й гвардейской стрелковой дивизии.

В итоге этих боев положение на правом фланге армии несколько улучшилось, но не настолько, как хотелось бы. Климент Ефремович нервничал. А тут еще одна из штурмовых эскадрилий Черноморского флота, взаимодействовавшая с 11-м гвардейским стрелковым корпусом, но ошибке сбросила бомбовый груз на своих. Обошлось, правда, без потерь. Мы с полковником Китаевым в то время находились на корпусном НП и не только наблюдали всю эту картину, а и сами побывали под ударом.

15 января спозаранок отправились осмотреть захваченные морским десантом высоты. Солдаты только что начали там оборудование нового армейского НП отрыли щели, котлованы для пунктов управления. Работы шли в основном ночью.

Здесь же встретили командира 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора Аршинцева. Он тоже перенес наблюдательный пункт ближе к переднему краю и сам перебирался туда. У нас к нему вопросов не было, и Аршинцев, не задерживаясь, проследовал своим путем. А в 15 часов 30 минут его уже не стало. При очередном артналете противника в блиндаж, где находились сам генерал, командующий артиллерией корпуса полковник А. М. Антипов, начальник разведки подполковник П. П. Лобакин и помощник начальника оперативного отдела майор А. П. Меньшиков, произошло прямое попадание тяжелого снаряда. Накат не выдержал, снаряд разорвался внутри помещения. Вес, кроме тяжело раненного Меньшикова, погибли.

В тот день вражеская артиллерия буквально неистовствовала. К вечеру, когда мы находились у Петрова, ею была разрушена и землянка Климента Ефремовича, при этом погиб стоявший у входа часовой. Наши тоже не остались в долгу: сильные артиллерийские и авиационные удары по боевым порядкам, пунктам управления и ближайшим тылам противника следовали один за другим. По ночам непрерывно действовал женский полк ночных бомбардировщиков У-2, входивший в состав 4-й воздушной армии.

Много неприятностей Отдельной Приморской армии доставлял противник, укрепившийся в самой Керчи. С горы Митридат он отлично просматривал и простреливал весь Керченский пролив и значительную часть занимаемой армией территории полуострова. Сама гора, прилепившиеся к ней городские кварталы и ряд других населенных пунктов были превращены в сильный оборонительный район. В случае развития наступления Приморской армии в глубину Керченского полуострова и далее в центральный Крым этот район мог служить исходным пунктом для контрдействий врага по тылам наших войск.

Организуя прорыв немецко-фашистской обороны в районе Керчи, командующий Приморской армией должен был как-то обезопасить свой фланг от возможных ударов противника со стороны Керчи. Он предусмотрел поэтому ликвидацию немецко-румынских войск, засевших в городе, для чего выделил некоторую часть своих сил. Успех, однако, не был достигнут, хотя бои на улицах Керчи носили ожесточенный характер.

Доклады Отдельной Приморской армии в Ставку по обстановке на Керченском полуострове всегда были очень объективными, и неудачные действия войск в Керчи там не приукрашивались. Получая эти доклады, Ставка обеспокоилась, поскольку, как известно, бои в городе приводят, как правило, к большим потерям войск и затрудняют использование артиллерии, танков, авиации.

В связи с этим И. Е. Петрову и Климову - К. Е. Ворошилову была послана телеграмма, в которой отмечалось, что Приморская армия имеет значительное преимущество над противником в численности войск, в артиллерии, в танках и в авиации. Но, подчеркивалось, "эти преимущества армия теряет, ввязавшись в уличные бои в городе, где противник укрепился, где приходится вести затяжные наступательные бои за каждую улицу и за каждый дом и где нет условий для эффективного использования всех имеющихся средств усиления.

Такую тактику командования армии Ставка считает в корне неправильной, выгодной для противника и совершенно невыгодной для нас.

Ставка считает, что главные усилия армии должны быть направлены для действий против противника в открытом поле, где имеется полная возможность эффективно использовать все армейские средства усиления.

Разговоры о том, что невозможно прорвать сильную оборону противника в открытом поле, лишены всяких оснований, ибо даже такая оборона, какую имели немцы под Ленинградом, втрое сильнейшая, чем оборона немцев под Керчью, оказалась прорванной благодаря умелому руководству... Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Перенести основные боевые действия войск армии в открытое поле.

2. Действия в городе ограничить операциями, имеющими вспомогательную роль в отношении действий главных сил армии в открытом поле.

3. Исходя из этих указаний, перегруппировать силы и представить свои соображения о плане дальнейших действий в Генеральный штаб не позже 28.1.44 г.".

Подписали телеграмму И. В. Сталин и А. И. Антонов.

Мы находились на плацдарме уже более месяца. Все это время продолжалась подготовка основной операции по освобождению Крыма: накапливались боеприпасы, вводилось в строй пополнение, во вторых эшелонах не прекращалась боевая учеба войск. И вдруг в Варениковскую прибыл специальный поезд, а с ним - новый командующий Отдельной Приморской армией генерал А. И. Еременко. Без всякого уведомления представителя Ставки, не говоря уже о запросе его мнения по такому немаловажному вопросу, И. Е. Петров был освобожден от должности, зачислялся в распоряжение Ставки и вызывался в Москву.

А вскоре затем позвонил А. II. Антонов и передал мне приказание тоже выехать в Ставку с докладом о положении дел под Керчью. Видимо, события последних дней сильно обеспокоили Сталина. Климент Ефремович оставался на месте.

Докладывал я в присутствии только членов Ставки да А. И. Антонова. Петрова не пригласили. Сталин усомнился было в целесообразности проведенной Приморской армией частной операции. Я постарался, как мог, мотивировать ее необходимость.

Когда речь пошла о делах в Приморской армии, Верховный вспомнил наш протокол с десятью подписями:

- Колхоз какой-то. Вы там не голосовали случайно?.. Ворошилову такое можно еще простить - он не штабник, а вы-то обязаны знать порядок.- Затем, обращаясь уже к Антонову, кивнул в мою сторону: - Надо его как-то наказать за это.

Антонов промолчал.

Еще раз вернувшись к операции по освобождению Крыма, Сталин приказал вызвать в Ставку А. М. Василевского и К. Е. Ворошилова для окончательного решения всех вопросов по ее плану, а потом Клименту Ефремовичу поехать на главное направление к Ф. И. Толбухину и там на месте, с участием Александра Михайловича, отработать взаимодействие войск.

О Петрове не было обронено ни звука. Размышляя потом над этим, мы в Генштабе пришли к выводу, что ограниченные результаты частной операции и раздоры с командованием флота посеяли у Сталина сомнения в отношении Ивана Ефимовича. Его заменили перед самым началом большой операции, когда Отдельная Приморская армия, по существу, была уже подготовлена к ней. Воспользоваться плодами своего труда И. Е. Петрову не пришлось, а операция прошла успешно.

В мае, после освобождения Крыма, многие из участников операции были награждены. При этом И. В. Сталин опять вспомнил наш злополучный протокол. Обнаружив в списках представленных к наградам мою фамилию, он сказал А. И. Антонову:

- Награду Штеменко снизим на одну ступень, чтобы знал наперед, как правильно подписывать документы.

И синим карандашом сделал жирную пометку.

С 14 по 23 мая 1944 года мне снова довелось быть в Крыму. На сей раз в качестве представителя Ставки я должен был помочь в разработке плана обороны полуострова, очищенного от противника, и организовать вывод в резерв Верховного Главнокомандования 2-й гвардейской и 51-й армий. Дело было срочным, поскольку на 22-23 мая в Ставке намечалось обсуждение плана "Багратион" операции по разгрому вражеских войск в Белоруссии и в отношении резервов нужно было иметь точные данные.

Работать, как всегда, приходилось от зари до зари, которые в мае почти сходятся. Особенно сложно было с перевозкой войск. На сосредоточение их автотранспортом к железнодорожным станциям не хватало горючего. Распределением вагонов и паровозов в Крыму всецело распоряжался тогда заместитель наркома внутренние дел Серов. Брать их у него приходилось с боя. Основные станции погрузки находились в районах Херсона и Снигиревки, куда войска следовали преимущественно пешим порядком. Генералы и офицеры моей группы организовали прикрытие этих станций с воздуха, позаботились о сохранности переправ через Днепр.

Оборона Крыма всецело возлагалась теперь на Отдельную Приморскую армию. С ее новым командующим генералом К. С. Мельником мы уточнили до деталей подготовленный штабом армии план. Очень много помог нам при этом начальник штаба 4-го Украинского фронта генерал С. С. Бирюзов. Для прикрытия западной и южной части побережья Крыма от Турецкого вала до Керченского пролива общей протяженностью свыше 700 километров имелось всего десять дивизий, две стрелковые бригады и одна бригада танковая. Здесь было над чем поломать голову.

Встретилась и другого рода трудность - из Отдельной Приморской армии начали растаскивать кадры. Из трех командиров корпусов два получили новые назначения. Были отозваны также и командующий артиллерией, начальник отдела укомплектования. Вот-вот должны были убыть армейский интендант, начальник продовольственного снабжения, начальник штаба тыла, начальник разведотдела. С ведома Ставки мы прекратили это, а на вакантные должности немедленно были назначены заместители убывших. Почти все они оказались людьми опытными, хорошо знающими свое дело.

Побывали мы и в Севастополе у командующего Черноморским флотом адмирала Ф. С. Октябрьского. Согласовали вопросы взаимодействия сухопутных войск с флотом.

Предмет особых забот составляли немногочисленные части ПВО. Враг ведь не прекратил еще авиационные налеты на Крым. Случались дни, когда он одновременно бомбил железнодорожные станции Джанкой, Курман-Кемельчи, Биюк-Ойлар, Ташлык-Таир, Евпаторию. Правда, результаты этих бомбардировок были весьма незначительны.

Как-то вместе с С. С. Бирюзовым и И. Н. Рыжковым я собрался лететь из Сарабуза в район Сапун-горы, где располагался штаб Отдельной Приморской армии. Бирюзов рекомендовал заглянуть по пути на мыс Херсонес; там разыгрался финал битвы за Крым. Полетели мы на трех самолетах У-2. Погода стояла отличная, противника в воздухе не было. Внизу по дорогам медленно тащились серо-зеленые колонны пленных, бежали наши грузовики. Вдруг за Бахчисараем самолет Бирюзова неожиданно стал снижаться. Выждав, когда он благополучно сел прямо на поле, мы тоже сделали круг и приземлились рядом. Выяснилось, что отказал мотор. Делать было нечего: оставили самолет и пешком направились к шоссе. Там остановили машину Отдельной Приморской армии и на ней добрались на Херсонес, где нас уже поджидал К. С. Мельник.

Перед нами предстало поле недавнего побоища. Мыс буквально был забит немецкими танками, автомашинами, пушками, минометами. Повсюду - следы огня советской артиллерии и авиации. В балках и на обрывистых береговых склонах множество складов с различными запасами. Трупы людей убраны, но в воздухе стоял смрад. Насколько хватало глаз, море было покрыто вздувшимися и лопнувшими от жары конскими тушами, медленно переваливавшимися на волнах. Противник сам уничтожил всех своих лошадей, дотянув до края нашей земли...

Вскоре мы вернулись в Москву. Там нас ждали новые неотложные дела, связанные с подготовкой операции "Багратион".

Глава 12. "Багратион"

Итоги зимнего наступления 1943 года и прогнозы на будущее. - Разделение Западного фронта. - И. Д. Черняховский и. П. Е. Петров. - Оперативная маскировка. - Г. К. Жуков координирует деятельность 1-го и 2-го Белорусских фронтов. - А. М. Василевский на 3-м Белорусском и. 1-м Прибалтийском фронтах. - Артиллерия и танки в Белорусской операции.-Удары с воздуха. - Особенности управления войсками. - Конец - делу венец.

Ломая все старые теоретические представления о влиянии на боевые действия зимы и весенней распутицы, наши войска в результате решительного наступления к середине апреля 1944 года вышли на рубеж Чудского озера и реки Великой, на подступы к Витебску, Орше, Могилеву, Жлобину, пробились к Ковелю. Главные силы Украинских фронтов вырвались на просторы древней волынской земли и в предгорья Карпат, овладели Тернополем и Черновицами, нацелились на Яссы и Кишинев. Вскрылись направления на Люблин, Львов и Бухарест, позволив Советской Армии воздействовать на фланги и тылы основных группировок противника.

Все это расценивалось в Генеральном штабе весьма положительно. Однако мы не сомневались, что сопротивление врага, несмотря на то что он понес большие потери и остро нуждался в восстановлении сил, не только не ослабнет, а станет еще более ожесточенным. Нужно было наращивать наши удары, не позволяя гитлеровским генералам перегруппировать силы и организовать прочную оборону.

В общем выгодное для нас оперативно-стратегическое положение, сложившееся к лету 1944 года, оставалось все же весьма сложным. Продолжать наступление на Украине и в Молдавии пока не представлялось возможным, поскольку на львовском, ясском и кишиневском участках фронта столкнулись мощные и почти равные по силам группировки войск. Все шесть наших танковых армий были втянуты здесь в борьбу против основной массы немецких танков. Войска устали, снабжение их нуждалось в серьезном улучшении. Внезапность действий исключалась. Если бы на этих. направлениях мы попытались наступать немедленно, нам предстояла бы длительная кровопролитная борьба в невыгодных условиях и с сомнительным исходом.

Не сулил пока больших перспектив и выход наших войск непосредственно к границам Прибалтики. Здесь тоже нельзя было рассчитывать на внезапность действий. Противник ожидал наступления крупных сил Советской Армии и принимал необходимые меры для его отражения. Он располагал преимуществами маневра по внутренним операционным линиям - хорошо развитой железнодорожной сети и шоссе, в то время как для наших танков существовало много препятствий. Местность явно не благоприятствовала нам. Серьезные трудности возникали и в смысле сосредоточения войск, их снабжения. Ставка была убеждена, что в сложившейся обстановке Прибалтика не может быть главным направлением наших усилий.

Не сулил многого и Север. Там разгром противника мог привести только к выводу из войны Финляндии. Но при этом не создавалось опасного положения непосредственно для Германии.

Несколько иная обстановка складывалась на западном направлении севернее и южнее Полесья, Образовавшийся в ходе боевых действий так называемый "Белорусский балкон" прикрывал путь нашей армии на Варшаву. Он мог служить плацдармом для фланговых ударов противника в случае наступления советских войск к границам Восточной Пруссии и в равной мере yгрожал нашему флангу и тылу на юго-западном направлении - контрдействиями отсюда могло быть сорвано наступление на Львов и в Венгрию. Кроме того, из Белоруссии можно было осуществлять авиационные налеты на Москву. Наконец, войска противника, занимавшие "Белорусский балкон" и имевшие возможность быстро маневрировать по хорошо развитым железнодорожным линиям и шоссейным дорогам, сковали здесь весьма крупные силы Советской Армии. Все эти обстоятельства, естественно, заставляли рассматривать наступление в Белоруссии с целью разгрома располагавшейся там крупной группировки противника как важнейшую нашу задачу.

Решать ее мы уже пробовали, но безуспешно. Неоднократные попытки Западного фронта наступать в районе Витебска и Орши были малорезультативными, а оплачивались они очень дорогой ценой. "Белорусский балкон" оборонялся прочно.

Южнее Полесья дело шло лучше: наши войска значительно продвинулись вперед и вышли на люблинское и львовское направления, однако силы их истощились. Развитие удара здесь было возможно лишь при условии подхода крупных резервов из глубины страны и местных перегруппировок.

Следовательно, чего-либо радужного в Белоруссии и на Западной Украине на первый взгляд тоже не вырисовывалось. Но при более внимательном изучении обстановки напрашивались все же некоторые обнадеживающие выводы. Генштаб считал, что главная причина наших неудач севернее Полесья заключалась не столько в прочности вражеских позиций, сколько в грубых нарушениях некоторыми командирами и штабами правил организации, обеспечения и ведения наступления. Этого можно и нужно было избежать в будущем. Что же касается львовского направления, то там, повторяю, для достижения цели требовалось прежде всего усиление и пополнение войск 1-го Украинского фронта.

Особое место в расчетах Генерального штаба занимала обстановка в тылу противника. Для Белоруссии она была характерна мощным партизанским движением. Против гитлеровцев действовала здесь 150-тысячная армия белорусских партизан и подпольщиков, лишивших противника большой территории. Целые районы республики жили по законам Советской власти. В Генштабе полагали опереться на организованность партизанских сил, руководимых партийными органами (в рядах белорусских партизан насчитывалось более 11 тысяч коммунистов и 31 тысяча комсомольцев) , на прочную связь их с нашими фронтами. Планомерно и активно действовали и литовские партизаны. Партизаны и подпольщики Белоруссии и Литвы могли дезорганизовать оперативный тыл, особенно военные сообщения группы армий "Центр", нанести врагу большой урон.

Анализ сложившейся стратегической обстановки все более убеждал нас в том, что успех летней кампании 1944 года надо искать именно в Белоруссии и на Западной Украине. Крупная победа в этом районе позволяла наиболее коротким путем вывести советские войска на жизненно важные для третьего рейха рубежи. А вместе с тем создавались и более выгодные условия для нанесения мощных ударов по войскам противника на всех других направлениях, в первую очередь на южном, где уже сложилась сильная группировка наших войск.

Особое значение приобретал вопрос о сроках и порядке действий. Противник не должен был получить времени на подготовку резервов, восстановление своих потрепанных дивизий и упрочение обороны на важнейших направлениях. Начинать летнее наступление следовало без длительной паузы, и в то же время требовалось иметь в виду необходимость больших перегруппировок войск.

Эти предварительные соображения Генштаба получили затем кон-кретное воплощение в замысле летней кампании и плане ее, а также в целом ряде организационных мероприятий.

Наиболее заметным из последних было разукрупнение Западного фронта. Предварительно на место выезжала авторитетная комиссия ГКО. От Генштаба в ней принимали участие начальник разведки Ф. Ф. Кузнецов и начальник Оперативного управления. Комиссия внимательно разобралась в причинах неудач фронта и представила обстоятельный доклад с практическими предложениями. Помимо ряда субъективных причин были выявлены и объективные. Зимой 1944 года Западный фронт имел в своем составе пять общевойсковых армий, а в общей сложности 33 стрелковые дивизии, три артиллерийские, две пушечные, две зенитно-артиллерийские и одну минометную. Кроме того, у него была воздушная армия и находились в подчинении танковый корпус, девять отдельных танковых и восемь артиллерийских бригад, одна бригада гвардейских минометов, два укрепленных района и другие специальные соединения и части. Решать свои задачи фронту приходилось на четырех операционных направлениях - витебском, богушевском, оршанском и могилевском, в результате чего усилия распылялись, а маневр войсками из-за крайней ограниченности рокадных дорог был скован. Противник обладал хорошими дорогами, связывавшими Витебск, Оршу, Могилев, что позволяло ему быстро перебрасывать подкрепления на угрожаемое направление и парировать наши удары.

На основании итогов работы комиссии Ставка решила разделить Западный фронт на два - 2-й и 3-й Белорусские фронты - и тем приблизить управление к войскам, сделать его более действенным. Одновременно предполагалось усилить оба новых фронта резервами.

Рассматривался вопрос и об усилении Белорусского фронта. Предварительно Верховный Главнокомандующий запросил на этот счет мнение ряда командующих фронтами и с некоторыми из них имел личный разговор по ВЧ. Такая беседа состоялась, в частности, с командующим Белорусским (впоследствии 1-м Белорусским) фронтом генералом армии К. К. Рокоссовским, войска которого находились на бобруйском направлении. Рокоссовский высказался за передачу ему из состава 1-го Украинского фронта армий, оказавшихся в Полесье и под Ковелем. По его мнению, это должно было улучшить взаимодействие и маневр при наступлении на бобруйском и люблинском направлениях. После очень критического разбора всех "за" и "против" Ставка согласилась с ним. Одновременно было решено включить в состав 2-го Белорусского фронта 50-ю армию с 1-го Белорусского фронта. Командовать новыми фронтами назначались генерал-полковник И. Д. Черняховский (3-й Белорусский) и генерал-полковник И. Е. Петров. Распределение между ними стрелковых дивизий, артиллерии, танков, авиации и всего военного имущества бывшего Западного фронта должно было производиться при участии представителя Ставки.

В качестве такового я выехал из Москвы вместе с моим товарищем по академии Иваном Даниловичем Черняховским. К вечеру 14 апреля мы прибыли в местечко Красное, где до того располагался командный пункт Западного фронта. Там нас уже поджидал Иван Ефимович Петров. Он был известен в наших Вооруженных Силах как вдумчивый, осторожный и в высшей степени гуманный руководитель с весьма широкой эрудицией и большим войсковым опытом. Имя его неразрывно связывалось с героической обороной Одессы и Севастополя.

В отличие от Петрова И. Д. Черняховский тогда еще не пользовался широкой популярностью. Но он отлично зарекомендовал себя на посту командующего армией, имел основательную оперативную подготовку, превосходно знал артиллерию и танковые войска. Был молод (38 лет), энергичен, требователен и всей душой отдавался своему суровому и трудному делу.

Мы сразу же приступили к работе и в течение нескольких дней решили все организационные вопросы. Управление бывшего Западного фронта целиком перешло к Черняховскому, и он оставил свой КП в Красном, а И. Е. Петрову пришлось формировать фронтовой аппарат заново и перебираться в район Мстиславля.

Перед тем мы втроем тщательно разобрались в обстановке и оценили возможности каждого из фронтов. Было ясно, что разгром витебской, оршанской и могилевской группировок противника следовало осуществлять одновременно. Требовалось также тесное взаимодействие с 1-м Белорусским фронтом, в задачу которого входила ликвидация противника в районе Бобруйска. Эти четыре группировки составляли единое целое, входили в состав главных сил группы армий "Центр" и являлись хребтом гитлеровской обороны в Белоруссии.

Вся мощь неприятельских войск концентрировалась здесь в основном в тактической зоне, что вообще было характерно для немецкой обороны того периода. Практически это означало, что при прорыве позиций врага надо иметь большое количество артиллерии, с тем чтобы надежно подавить и разбить его именно в тактической зоне. Однако нужно было воздействовать и на резервы в глубине, какими бы слабыми они ни являлись. Поэтому мы обсуждали и вариант глубокого удара сильным танковым кулаком в направлении Борисова, Минска, чтобы сокрушить резервы противника до того, как он введет их в бой. Такой удар, по нашим прогнозам, должен был играть решающую роль для развития операции в высоких темпах на всех, в том числе и бобруйском, направлениях.

Но танковой армии ни один из трех Белорусских фронтов не имел. Ее надо было просить у Ставки. Условились, с такой просьбой обратится И. Д. Черняховский, а Генштаб поддержит его.

После того как было решено, где сосредоточить главные усилия в летнюю кампанию 1944 года, на повестку дня сразу встал вопрос о сроках действий. Ориентировочные расчеты показали, что до начала наступления в Белоруссии понадобится некоторая оперативная пауза для перегруппировки войск, накопления и подвоза необходимых материальных средств, особенно боеприпасов и горючего. Было ясно, что все это неминуемо вызовет огромное напряжение в работе железных дорог. Транспортные трудности являлись тоже одной из причин неизбежности перехода к временной обороне.

Оборона рассматривалась Генеральным штабом, как и прежде, не как самоцель, а как вынужденная мера, которая позволит нам хорошо подготовиться к решительному наступлению. Предполагалось также, что переход к обороне на всем советско-германском фронте в сочетании с оперативной маскировкой дезориентирует противника относительно истинных намерений советского командования.

В середине апреля, при первом докладе этого предложения в Ставке, И. В. Сталин с ним не согласился. Он был настроен продолжать наступательные действия.

- Подумаем еще,- сказал Верховный, хотя отлично знал, что многие командующие фронтами возражают против частных операций, как правило малоуспешных.

Только на следующий день И. В. Сталин дал согласие перейти к обороне на северо-западном и западном направлениях. Директивы на сей счет были отданы 17 и 19 апреля. В отношении же остальных фронтов Верховный Главнокомандующий приказал не спешить и, как он выразился, "переводить их в оборону постепенно", по мере приостановки наступления. Практически они получили указание о переходе к обороне только 1-7 мая. Следует подчеркнуть, что во всех случаях содержание этих указаний было пронизано духом подготовки к наступлению. Ставка требовала:

"1. Организовать тщательное повседневное наблюдение за противником с задачей выявить его систему обороны и огня вплоть до отдельной огневой точки, минометной и артиллерийской батареи. Все последующие изменения в положении противника своевременно учитывать и наносить на разведывательные схемы и схемы целей.

2. В целях маскировки системы обороны, группировки своих огневых средств и накопления боеприпасов сократить огневую деятельность артиллерии, минометов и стрелкового оружия, назначив для ведения огня специально выделенные огневые средства. Все огневые позиции, пристрелянные противником, сменить.

Ведение огня разрешить только с временных или запасных огневых позиций.

Установить на единицу действующего вооружения, особенно крупного калибра (120-мм минометов, 122- и 152-мм гаубиц), жесткий суточный лимит расхода боеприпасов".

Разработка общего оперативного замысла, а затем и плана действий в летней кампании 1944 года велась в Генеральном штабе на основе предложений командующих фронтами, которые знали обстановку до деталей.

Военный совет 1-го Белорусского фронта видел свою задачу в разгроме немецко-фашистских войск, занимавших обширный район - Минск, Барановичи, Слоним, Брест, Ковель, Лунинец, Бобруйск. Но достижении цели операции намечался выход наших армий на рубеж Минск, Слоним, Брест, река Западный Буг, в результате чего прервались бы все основные железнодорожные и шоссейные рокады противника на глубину до 300 километров, а значит, и нарушилось бы взаимодействие его оперативных группировок на западном направлении.

Операция предстояла сложная. По мнению командующего К. К. Рокоссовского, она не могла осуществляться одновременно всеми силами фронта, поскольку оборона противника восточное Минска являлась весьма устойчивой и прорывать ее в лоб было опрометчиво. Поэтому предлагалось проводить операцию в два этапа. На первом (продолжительностью до 12 дней) силами четырех армий левого крыла фронта предстояло как бы подрубить устойчивость вражеской обороны с юга. Для этого намечалось разгромить противостоящего противника и захватить позиции по восточному берегу реки Западный Буг на участке от Бреста до Владимир-Волынского, обойдя таким образом правый фланг группы армий "Центр". На втором же этапе мыслились уже одновременные действия всех войск фронта по разгрому бобруйской и минской группировок противника. Опираясь на захваченные позиции по Западному Бугу и обеспечивая свой левый фланг от контрударов с запада и северо-запада, левофланговые армии фронта должны были главными силами из района Бреста прорваться в тыл врага на Кобрин, Слоним, Столбцы. Одновременно с этим наносился бы и второй удар - правым крылом фронта из района Рогачев, Жлобин в общем направлении на Бобруйск, Минск. Для выполнения этих задач с учетом перегруппировок требовалось по крайней мере 30 дней. Успех же обходного маневра гарантировался только при условии усиления обходящего левого крыла фронта одной-двумя танковыми армиями.

Такой замысел представлял значительный интерес и служил примером оригинального решения наступательной задачи на очень широком фронте. Перед командующим фронтом вставали весьма сложные вопросы руководства действиями войск на разобщенных Полесьем направлениях. В Генштабе даже думали, не разделить ли в связи с этим 1-й Белорусский фронт на два. Однако К. К. Рокоссовский сумел доказать, что действия по единому плану и с единым фронтовым командованием в данном районе более целесообразны. Он не сомневался, что в этом случае Полесье окажется фактором, не разъединяющим действия войск, а объединяющим их.

К сожалению, Ставка не имела возможности в сложившейся тогда обстановке выделить и сосредоточить в район Ковеля необходимые силы и средства, особенно танковые армии. Поэтому чрезвычайно интересный замысел К. К. Рокоссовского осуществлен не был. Однако сама идея о направлении ударов и последовательности действий войск, обусловленная в значительной степени разделявшим 1-й Белорусский фронт огромным массивом лесов и болот, была использована Оперативным управлением Генерального штаба при последующем планировании операций.

Г. К. Жуков, назначенный к тому времени на должность командующего 1-м Украинским фронтом, взамен погибшего Н. Ф. Ватутина, также прислал свои соображения о дальнейших наступательных действиях. По окончании ликвидации проскуровско-каменец-подольской группировки противника и после занятия Черновиц он намеревался разгромить врага в районе Львова и вынести свои войска на государственную границу. В ближайшую задачу главных сил фронта входило овладение на правом крыле Владимир-Волынским, в центре - Львовом, а на левом крыле - Дрогобычем. Последующая задача состояла в освобождении от немцев района Перемышля. В основе замысла Львовской операции лежал опять-таки обходный маневр.

Однако и эта операция тогда тоже не была осуществлена главным образом из-за недостатка сил. Но рациональные зерна замысла командующего не пропали. Детальная оценка возможного развития обстановки при наступлении выявила теснейшую взаимосвязь левофланговых армий 1-го Белорусского и войск 1-го Украинского фронтов, что оказало решающее влияние на порядок и сроки проведения здесь летних операции.

Во второй половине апреля в Генеральном штабе свели воедино все соображения по поводу летней кампании. Она представлялась в виде системы крупнейших в истории войн операций на огромном пространстве от Прибалтики до Карпат. К активным действиям надлежало привлечь почти одновременно не менее пяти-шести фронтов. Дальнейшее изучение существа дела определило, однако, целесообразность проведения самостоятельной большой операции на львовском направлении, а также операций на выборгском и свирско-петрозаводском направлениях.

Теперь летняя кампания вырисовывалась в такой последовательности. Открывал ее в начале июня Ленинградский фронт наступлением на Выборг. Затем подключался Карельский фронт с целью разгрома свирско-петрозаводской группировки противника. В итоге этих операций должен был выпасть из борьбы финский партнер гитлеровской Германии. За выступлением Карельского фронта без промедления следовали действия в Белоруссии, рассчитанные на внезапность. Затем, когда гитлеровское командование уже поймет, что именно здесь происходят решающие события, и двинет сюда свои резервы с юга, должно было развернуться сокрушительное наступление 1-го Украинского фронта на львовском направлении. Разгром белорусской и львовской группировок противника составлял содержание главного удара Советских Вооруженных Сил в летнюю кампанию 1944 года. В это же время предполагалось проводить активные действия силами 2-го Прибалтийского фронта, чтобы сковать войска вражеской группы армий "Север", которая, несомненно, сделает попытки обеспечить устойчивость соседа справа - группы армий "Центр". И наконец, когда в результате всех этих могучих ударов враг понесет поражение, можно считать обеспеченным наступление на новом направлении - в Румынию, Болгарию, Югославию, а также в Венгрию, Австрию, Чехословакию.

В таком виде наметки плана летней кампании были доложены Ставке уже к концу апреля и послужили основой при формулировании в первомайском приказе Верховного Главнокомандующего политических целей Советских Вооруженных Сил. Этот праздничный приказ призывал войска очистить от врага всю землю нашей Родины и вызволить из гитлеровской неволи братские народы Польши, Чехословакии и других стран Восточной Европы.

Приступая к подготовке Белорусской операции, Генштаб хотел как-то убедить гитлеровское командование, что летом 1944 года главные удары Советской Армии последуют на юге и в Прибалтике. Уже 3 мая командующему 3-м Украинским фронтом было отдано следующее распоряжение:

"В целях дезинформации противника на вас возлагается проведение мероприятий по оперативной маскировке. Необходимо показать за правым флангом фронта сосредоточение восьми-девяти стрелковых дивизий, усиленных танками и артиллерией... Ложный район сосредоточения следует оживить, показав движение и расположение отдельных групп людей, машин, танков, орудий и оборудование района; в местах размещения макетов танков и артиллерии выставить орудия ЗА, обозначив одновременно ПВО всего района установкой средств ЗА и патрулированием истребителей.

Наблюдением и фотографированием с воздуха проверить видимость и правдоподобность ложных объектов... Срок проведения оперативной маскировки с 5 по 15 июня с. г.".

Аналогичная директива пошла и на 3-й Прибалтийский фронт. Маскировочные работы он должен был осуществлять восточное реки Череха.

Противник сразу клюнул на эти две приманки. Немецкое командование проявило большое беспокойство, особенно на южном направлении. С помощью усиленной воздушной разведки оно настойчиво пыталось установить, что мы затеваем севернее Кишинева, каковы наши намерения.

Своего рода дезинформацией являлось также оставление на юго-западном направлении танковых армий. Разведка противника следила за нами в оба и, поскольку эти армии не трогались с места, делала вывод, что, вероятнее всего, мы предпримем наступление именно здесь. На самом же деле мы исподволь готовили танковый удар совсем в ином месте. Людьми и техникой в первую очередь укомплектовывались те танковые и механизированные соединения, которым предстояло в скором времени перегруппироваться на белорусское направление.

Приняты были меры и к обеспечению тайны наших намерений. К непосредственной разработке плана летней кампании в целом и Белорусской операции в частности привлекался очень узкий круг лиц. В полном объеме эти планы знали лишь пять человек: заместитель Верховного Главнокомандующего, начальник Генштаба и его первый заместитель, начальник Оперативного управления и один из его заместителей. Всякая переписка на сей счет, а равно и переговоры по телефону или телеграфу категорически запрещались, и за этим осуществлялся строжайший контроль. Оперативные соображения фронтов разрабатывались тоже двумя-тремя лицами, писались обычно от руки и докладывались, как правило, лично командующими. В войсках развернулись работы по совершенствованию обороны. Фронтовые, армейские и дивизионные газеты публиковали материалы только по оборонительной тематике. Вся устная агитация была нацелена на прочное удержание занимаемых позиций. Работа мощных радиостанций временно прекратилась. В учебно-тренировочные радиосети включались только маломощные передатчики, располагавшиеся не ближе 60 километров от переднего края и работавшие на пониженной антенне под специальным радиоконтролем.

Весь этот комплекс мер оперативной маскировки в конечном счете оправдал себя. История свидетельствует, что противник был введен в глубокое заблуждение относительно истинных наших намерений. К. Типпельскирх, в то время командовавший 4-й немецкой армией, писал впоследствии, что генерал Модель, возглавлявший фронт в Галиции, не допускал возможности наступления русских нигде, кроме как на его участке. И высшее гитлеровское командование вполне с ним соглашалось, считая, однако, что наш удар в Галиции может сочетаться с ударом в Прибалтике. Развертыванию же советских войск перед группой армий "Центр" отводилось второстепенное значение.

Всю первую половину мая 1944 года шла черновая работа над планом летней кампании. Еще и еще раз уточнялись детали наступления в Белоруссии. В силу недостатка резервов пришлось отказаться от предложения К. К. Рокоссовского о наступлении через Ковель с разворотом в тыл противнику западнее Полесья. Сосредоточились на урезанном варианте операции севернее припятских лесов и болот. Перед тем мы снова запросили соображения командующего 1-м Белорусским фронтом, указав на перспективу подчинения ему 28-й армии и 9-го танкового корпуса.

К. К. Рокоссовский и его штаб разобрались во всем и доложили нам свои соображения к 11 мая. Целью операции для 1-го Белорусского фронта они считали разгром жлобинской группировки гитлеровцев, а в дальнейшем - развитие успеха на Бобруйск, Осиповичи, Минск. При этом главные силы фронта наносили не один, а два одновременных удара равной мощи: первый - по восточному берегу реки Березина с выходом на Бобруйск, второй - по западному берегу, в обход Бобруйска с юга. Применение двух одинаковых по силе главных ударов, во-первых, дезориентировало противника, было для него внезапным, во-вторых, лишало его возможности противодействовать нашему наступлению с помощью маневра. Вспомогательные действия намечались в направлении Слуцк, Барановичи.

Особое значение Рокоссовский придавал непрерывности наступления. Чтобы исключить тактические, а в дальнейшем и оперативные паузы, предполагалось уже на 3-й день операции, когда только что будет прорвана тактическая оборона немцев, ввести в полосе 3-й армии 9-й танковый корпус для развития успеха на бобруйском направлении. При подходе же 3-й и 48-й армий к реке Березина, в стыке между ними, намечалось пустить свежую 28-ю армию с задачей овладеть городом Бобруйском и продолжать наступление на Осиповичи, Минск.

Действуя таким несколько необычным для того времени способом, командующий войсками 1-го Белорусского фронта намеревался рассечь противостоящие силы неприятеля и разгромить их поочередно, не стремясь, однако, к немедленному окружению. Оперативное управление Генерального штаба учло эти соображения.

К 14 мая разработка Белорусской операции закончилась. Все было сведено в единый план и оформлено в виде короткого текста и карты. Текст писался от руки генералом А. А. Грызловым, и 20 мая, после нескольких дней раздумий, его скрепил своей подписью А. И. Антонов.

Много размышляли, как назвать этот план, но до самого момента представления Верховному Главнокомандующему он так и не получил никакого наименования. И. В. Сталин предложил именовать его "Багратионом" в честь выдающегося нашего соотечественника, прославившего русское оружие в борьбе против иноземных захватчиков в 1812 году.

По первоначальному варианту плана "Багратион", цель операции состояла в том, чтобы ликвидировать выступ неприятельской обороны в районе Витебск, Бобруйск, Минск и выйти на рубеж Дисна, Молодечно, Столбцы, Старобин. Замыслом предусматривался разгром фланговых группировок противника, охват флангов и прорыв центра его позиций с последующим развитием успеха по сходящимся направлениям на Минск. Все силы четырех наших фронтов - трех Белорусских и 1-го Прибалтийского - нацеливались на группу армий "Центр". Обеспечение операции с севера и юго-запада осуществлялось незначительной частью войск.

На направление главного удара срочно подтягивались резервы Ставки. В первых числах июня здесь должны были сосредоточиться две армии, высвободившиеся в Крыму: 51-я - юго-восточнее Гомеля и 2-я гвардейская - в районе Ярцева.

Главные силы, участвовавшие в наступлении, подразделялись на две группы. В группу "А" входили 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский фронты, всего 39 стрелковых дивизий, два танковых корпуса, один кавалерийский корпус, шесть артиллерийских дивизий (в том числе две дивизии гвардейских минометов). Группу "Б" составляли 2-й Белорусский фронт и правофланговые армии 1-го Белорусского фронта, а всего 38 стрелковых дивизий, один танковый и один механизированный корпуса, три артиллерийские дивизии (из них одна дивизия гвардейских минометов).

В общей же сложности против 42 неприятельских дивизий (по нашим тогдашним несколько заниженным подсчетам), оборонявшихся в белорусском выступе, должны были наступать 77 наших стрелковых дивизий, три танковых корпуса, один механизированный, один кавалерийский, шесть дивизий ствольной артиллерии и три дивизии гвардейских минометов.

Генеральный штаб полагал, что такие силы гарантируют нам выполнение замысла операции. Однако вскоре выявилось, что количество дивизий противника несколько превышает наши данные, а слабый 2-й Прибалтийский фронт не в состоянии надежно сковать войска группы армии "Север", и потому последняя может нанести чрезвычайно опасный для нас фланговый удар в полосе своего соседа справа - группы армии "Центр". По мере уточнения сил и средств противника план пришлось корректировать. Неизбежность этого мы в какой-то степени предвидели. Для этого ведь, собственно, и намечалось организовать обсуждение плана с командующими фронтами примерно за месяц до начала наступления, с учетом последних данных обстановки н тенденции ее развития на ближайшее время.

Важнейшим элементом плана всякой операции являлся ее замысел. По плану "Багратион" замышлялся полный разгром всех остальных сил противника, оборонявшихся в Белоруссии. Этот вопрос неоднократно и всесторонне обсуждался с начальником Генерального штаба А. М. Василевским и с заместителем Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуковым. Мыслилось, что разгром значительной части наиболее боеспособных неприятельских войск будет достигнут уже в период прорыва обороны, первая полоса которой была особенно насыщена живой силой. Поскольку противник резервировал свои войска мало, возлагались большие надежды на первый огневой удар по его тактической зоне. С этой целью фронтам и давалось такое большое количество артиллерийских дивизий прорыва.

Что же касается способов дальнейших действий, то они вырисовывались по-разному. Никаких сомнений не вызывал район Витебска. Здесь оперативное положение советских войск, глубоко охвативших этот укрепленный центр, делало наиболее целесообразным окружение с одновременным дроблением и уничтожением вражеской группировки по частям. Применительно же к другим направлениям термин "окружение" не употреблялся. В отношении способов действий, так же как н в операции "Румянцев", проявлялась большая осторожность. Опыт, добытый в битве под Сталинградом и других крупных сражениях, свидетельствовал, что окружение и ликвидация окруженного противника связаны с расходом большого количества войск и боевой техники, с потерей длительного времени. А любое промедление на столь широком фронте наступления, как в Белоруссии, давало врагу возможность подвести резервы и парировать наши удары.. Учитывалось и то, что своеобразная лесисто-болотистая местность, на какой развертывалась Белорусская операция, не позволяла создать сплошное кольцо окружения.

В данной конкретной обстановке прежние методы ликвидации противника мы считали неподходящими. Нужно было придумать что-то новое. Родилась, в частности, такая идея: нанеся поражение основной массе войск противника в тактической глубине его обороны мощным артиллерийским и авиационным ударом, отбросить их остатки с оборудованных позиций в леса и болота. Там они окажутся в менее благоприятных условиях: мы будем бить их с фронта, с флангов, с воздуха, а с тыла помогут партизаны. По результатам это было равнозначно окружению, и мы считали такой метод действий безусловно выгодным.

Особое место при разработке плана "Багратион" занимал вопрос о темпе наступления. Известно, что высокие темпы продвижения наступающих войск воспрещают или затрудняют противнику организацию и ведение планомерных оборонительных действий. В конечном счете это приводит обороняющегося к полной потере инициативы и окончательному разгрому. Но для того чтобы наступление шло в высоком темпе, необходимы подвижные силы, а их у нас в период разработки плана Белорусской операции почти не было. Все наши танковые армии по-прежнему находились на южном крыле советско-германского фронта. К тому же мы отлично понимали, что на очень трудной лесисто-болотистой местности Белоруссии можно применить относительно небольшое количество подвижных войск, главным образом в виде отдельных танковых полков, бригад и корпусов, в лучшем случае - одной танковой армии.

Включение танковой армии в состав наступающей группировки, несомненно, могло придать операции гораздо большую стремительность. И Генеральный штаб решил просить об этом при обсуждении плана в Ставке.

В Ставке план обсуждался 22 и 23 мая с участием Г. К. Жукова, А. М. Василевского, командующего войсками 1-го Прибалтийского фронта И. X. Баграмяна, командующего войсками 1-го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского, членов военных советов этих же фронтов, а также А. А. Новикова, Н. Н. Воронова, Н. Д. Яковлева, А. В. Хрулева, М. П. Воробьева, И. Т. Пересыпкина и работников Генштаба во главе с А. И. Антоновым. И. Д. Черняховский отсутствовал по болезни. И. Е. Петрова, как действовавшего на вспомогательном направлении, в Ставку не вызывали.

В течение этих двух дней была окончательно сформулирована цель Белорусской операции - окружить и уничтожить в районе Минска крупные силы группы армий "Центр". Генеральный штаб, как уже отмечалось, не хотел употреблять слово "окружение", но нас поправили. Окружению должен был предшествовать одновременный разгром фланговых группировок противника - витебской и бобруйской, а также его сил, сосредоточенных под Могилевом. Тем самым сразу открывался путь на столицу Белоруссии по сходящимся направлениям.

По ходу обсуждения замысла уточнялся состав ударных группировок фронтов, решались вопросы усиления их подвижными войсками. Была, в частности, удовлетворена и наша просьба об использовании на главном направлении 3-го Белорусского фронта одной танковой армии: туда перебрасывалась 5-я гвардейская. Глубину и темп операции предполагалось увеличить также за счет ввода в действие общевойсковых армий из резерва Ставки. Начинать наступление решили 15-20 июня.

И. X. Баграмян предложил направить усилия 1-го Прибалтийского фронта главным образом на обеспечение операции от возможного контрудара со стороны группы армий "Север". С ним согласились. Задача фронта была несколько изменена. Теперь уже не предусматривалось непосредственное его участие в окружении противника восточное Минска. Он должен был наступать в обход Полоцка с юга, отсекая главные силы группы армий "Север" от неприятельских войск, действовавших на центральном участке. Кроме того, обеспечение операции с севера предлагалось решать за счет активных действий 2-го Прибалтийского фронта.

Южный фланг нас беспокоил меньше. Полесье надежно прикрывало его, ограничивая контрманевр противника только ударом из глубины. К тому же в ходе операции "Багратион" должно было начаться наступление 1-го Украинского фронта на львовском направлении. Выделять крупные силы для обеспечения этого фланга не было никакой необходимости.

На 2-й Белорусский фронт возлагалась задача сковать как можно больше вражеских войск и не позволить гитлеровскому командованию использовать их для противодействия обходному маневру 3-го и 1-го Белорусских фронтов. У Ивана Ефимовича Петрова имелся в этом отношении достаточный опыт, и за него мы тоже были спокойны.

И. Д. Черняховский прибыл в Москву после болезни - 24 мая. Вместе с ним приехал и член Военного совета В. Е. Макаров. Привезенный ими план фронтовой операции рассмотрели лично Г. К. Жуков и А. М. Василевский и в основном одобрили его. Однако днем 25 мая при докладе плана в Ставке было предложено спланировать для 3-го Белорусского фронта два одновременных удара - на богушевском и оршанском направлениях. В течение ночи над этим трудились И. Д. Черняховский, В. Е. Макаров и начальник направления полковник В. Ф. Мернов. В новом графическом плане операции было показано также усиление фронта 5-й гвардейской танковой армией и еще одной артиллерийской дивизией прорыва.

Перед рассветом Черняховский, Макаров и я поехали на "Дальнюю дачу" Сталина по Дмитровскому шоссе. Верховный Главнокомандующий выслушал наш доклад и утвердил план без замечаний.

После этого нас всецело поглотили заботы о материальном обеспечении наступления в Белоруссии. На белорусское направление устремились многочисленные железнодорожные эшелоны с войсками, вооружением, техникой и другими военными грузами. День ото дня ширилась переброска двух общевойсковых армий из Крыма. Мы всячески старались сохранить это в тайне. Еще 21 мая командующему 4-м Украинским фронтом была направлена телеграмма, предписывавшая соблюдать строжайшие меры скрытности железнодорожных перевозок. Запрещалась служебная переписка по этому поводу, почти полностью прекращались командировки офицеров и генералов в Москву. На остановках эшелоны немедленно оцеплялись сильными патрулями и люди выпускались из вагонов лишь командами. Линейным органам ВОСО и работникам НКПС никаких данных, кроме номера, присвоенного эшелону, не сообщалось.

К началу перегруппировки 5-й гвардейской танковой армии обнаружилось, что из ее состава на месте хотят изъять часть танков и полки самоходной артиллерии. Желание фронта было, конечно, понятно, но ослаблять армию никак не входило в расчеты Генерального штаба. В связи с этим 2-му Украинскому фронту была дана следующая директива:

"5-ю гвардейскую танковую армию отправить в составе корпуса Вовченко и корпуса Кириченко со всем наличием людей, материальной части и имущества. Оба корпуса должны иметь не менее 300 танков".

Осуществляя перегруппировку войск и накапливая для предстоящего наступления необходимые материальные средства, мы все время испытывали чувство тревоги за железнодорожный транспорт. Он был сильно перегружен и мог подвести нас. Мысль о своевременном завершении железнодорожных перевозок гвоздем сидела в мозгу работников Оперативного управления Генерального штаба. О наших опасениях не один раз докладывалось Сталину. Но Верховный полагался на наркома путей сообщения и, как вскоре выяснилось, явно переоценил возможности последнего. Железные дороги к сроку своей задачи не решили, из-за чего начало операции пришлось отложить на несколько суток.

Параллельно с гигантской работой по сосредоточению войск и запасов для наступления в Белоруссии мы продолжали, конечно, совершенствовать оперативную сторону плана летней кампании в целом. Генеральный штаб рассмотрел соображения по Выборгской и Свирско-Петрозаводской операциям, представленные соответственно командованием Ленинградского фронта во главе с генералом армии Л. А. Говоровым и командованием Карельского фронта, возглавлявшегося генералом армии К. А. Мерецковым. Как уже говорилось раньше, действиями этих двух фронтов, в благоприятном исходе которых никто не сомневался, должно было начаться победоносное шествие Советской Армии летом 1944 года. Затем эстафета побед вручалась войскам на главном - белорусском направлении и в ходе их наступления - армиям 1-го Украинского фронта, теперь уже под командованием И. С. Конева.

Масштабы активных действий советских войск должны были непрерывно нарастать таким образом, чтобы наше наступление превратилось к концу лета в разрушающую все преграды стремительную лавину, перед которой не могла бы устоять военная машина третьего рейха. Наше правительство не делало из этого секрета для своих союзников. 30 мая оперативные замыслы советского Верховного Главнокомандования в окончательном виде легли на карту Генерального штаба, 31 числа того же месяца были отданы соответствующие директивы фронтам, а уже 6 июня И. В. Сталин написал У. Черчиллю:

"Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развертываться этапами путем последовательного ввода армий в наступательные операции. В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск".

В этом письме содержалась точная и достаточно подробная характеристика наших оперативных замыслов.

Вслед за директивой о наступлении в Белоруссии на фронты сразу же выехали представители Ставки. Прежде всего им надлежало убедиться, правильно ли понята эта директива, всем ли командующим ясны задачи, не толкуются ли они каждым по-своему. Затем представители Ставки должны были вместе с командованием и штабами фронтов выработать наилучшие способы применения наличных сил и средств, организовать взаимодействие и в дальнейшем строго контролировать исполнение утвержденного плана. В обязанность им вменялось также оказание помощи фронтам в материально-техническом обеспечении операции.

На Г. К. Жукова возложили координацию деятельности 1-го и 2-го Белорусских фронтов, А. М. Василевского направили на 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский, где командующие не имели еще достаточного опыта организации и ведения фронтовых операций большого размаха. Черняховский до того вообще не командовал фронтом. Поэтому Александр Михайлович, обладающий не только талантом крупного военачальника, по и качествами воспитателя, был здесь наиболее полезен.

Меня во главе группы офицеров Генштаба послали на 2-й Белорусский фронт. Положение мое оказалось несколько своеобразным: с одной стороны, я был подчинен представителю Ставки Г. К. Жукову, а с другой - пользовался правом напрямую связываться с начальником Генерального штаба и решать с ним все вопросы по ходу подготовки операции.

Наряду с выполнением многих других обязанностей мне предстояло ввести в курс дела только что назначенного взамен И. Е. Петрова нового командующего фронтом Г. Ф. Захарова и помочь ему, по крайней мере на первых порах. В состав моей группы включили генерал-полковника Я. Т. Черевиченко, главным образом для организации контроля за ходом боевой подготовки войск.

Замена И. Е. Петрова была произведена но личному распоряжению И. В. Сталина. Однажды, когда мы с Антоновым приехали в Ставку с очередным докладом, Верховный Главнокомандующий сказал, что член Военного совета 2-го Белорусского фронта Л. З. Мехлис пишет ему о мягкотелости Петрова, о неспособности его обеспечить успех операции. Мехлис доложил также, что Петров якобы болен и слишком много времени уделяет врачам. Для нас это оказалось полной неожиданностью. Мы знали Ивана Ефимовича как самоотверженного боевого командира, целиком отдающегося делу, очень разумного военачальника и прекрасного человека. Он защищал Одессу, Севастополь, строил оборону на Тереке. Мне пришлось неоднократно бывать у него в Черноморской группе войск на Северо-Кавказском фронте, в Отдельной Приморской армии, и я был убежден в его высоких командирских и партийных качествах. Видимо, у Сталина было какое-то предвзятое отношение к Петрову. Только в январе Ивана Ефимовича отстранили от командования Отдельной Приморской армией, в мае назначили с повышением на 2-й Белорусский фронт, а через полтора месяца опять сняли, чтобы еще через два месяца - 5 августа того же 1944 года - вновь назначить на пост командующего фронтом. Теперь уже 4-м Украинским. К чести Петрова надо сказать, что он мужественно перенес это и на любом посту отдавал Родине все, что имел, знания, опыт и здоровье.

Преемник Ивана Ефимовича на 2-м Белорусском фронте генерал-полковник Г. Ф. Захаров был человеком весьма своенравным и не в меру горячим. Я очень опасался, что он начнет по-своему трактовать уже утвержденный Ставкой план операции, осложнит отношения с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом А. Н. Боголюбовым, работником опытным, но тоже очень вспыльчивым. К тому же и Л. З. Мехлис оставался здесь.

На мою долю выпала нелегкая задача как можно безболезненнее провести смену командующих. На фронтовом командном пункте в моем присутствии И. Е. Петров лично доложил обстановку и план предстоящих действий.

В состав фронта входили тогда три общевойсковые армии: 33-я, которой командовал генерал-лейтенант В. Д. Крюченкин, 49-я под командованием генерал-лейтенанта И. Т. Гришина и 50-я армия генерал-лейтенанта И. В. Болдина. Воздушной армией командовал знакомый уже мне по Кубани и Крыму генерал-полковник авиации К. А. Вершинин. Фронтовое управление было вполне сколоченным; костяк его составляли генералы и офицеры, прошедшие большой боевой путь и хорошо знавшие свое дело.

Учитывая психологическое состояние И. Е. Петрова, можно было ожидать, что он в своем докладе не поскупится на мрачные краски, допустит преувеличение трудностей. Это мне казалось нежелательным, так как могло породить у нового командующего чувство неуверенности. Но ничего подобного не случилось. Все шло нормально. Петров докладывал правдиво. Для него и в данном случае превыше всего были интересы дела, а личная обида отодвигалась на задний план.

Никаких неясностей относительно задач фронта или способов их решений в ходе доклада не возникло. Да и как они могли возникнуть, если еще полмесяца назад со 2-го Белорусского фронта в Ставку были присланы хорошо продуманные соображения. Цель наступления вырисовывалась четко - разгромить могилевскую группировку противника и выйти на Березину. Направление главного удара и участок прорыва были избраны в принципе верно - из района Дрибин, Дедня, Рясна в обход Могилева с севера в расчете разъединить противостоявшие неприятельские войска и уничтожить их по частям. В ходе развития удара предполагалось захватить плацдарм на западном берегу Днепра севернее Могилева и овладеть городом.

Генеральный штаб не согласился тогда лишь с группировкой сил фронта и несколько усложненным маневром при прорыве обороны противника. Получалось так, что 49-я армия должна была наносить не только главный удар, но еще и вспомогательный - на Бординичи, Горбовичи, Слободку. Другие армии действовали на своих направлениях. В итоге создавалось опасное для исхода операции раздробление сил фронта, чего, конечно, допускать не следовало. Поэтому в директиве Ставки от 31 мая фронту прямо предлагалось иметь на главном направлении не менее 11- 12 дивизий со средствами усиления и нанести один общий удар. Таким путем достигалось необходимое массирование усилий фронта, обеспечивавшее прорыв обороны противника на всю ее глубину.

При передаче фронта новому командующему Петров сказал и об этом без всяких обиняков, даже подчеркнул очевидную целесообразность поправки, внесенной Ставкой. После его доклада были заслушаны начальник штаба, командующие родами войск, начальники служб. Тут же Иван Ефимович распрощался со всеми и отбыл.

На следующее утро новый командующий знакомился с войсками. Вместе мы выехали в 49-ю армию и просмотрели на позициях по одному полку в 290-й и 95-й стрелковых дивизиях. Оба полка производили благоприятное впечатление: были укомплектованы почти до штата, личный состав имел неплохую выучку. Однако поражало почти полное отсутствие в боевых подразделениях людей, отмеченных правительственными наградами. Орденов и медалей не получили даже те из солдат, сержантов, командиров взводов. рот и батальонов, которые воевали с первого дня войны, не раз проявляли героизм и имели по нескольку ранений. А вот в тылах награжденных наблюдалось многовато. Я, конечно, постарался сделать все, что мог, для исправления этой несправедливости.

А Захаров, как мы и ожидали, не замедлил объявить, что до него здесь все было плохо и ему-де придется долго исправлять чужие грехи. Тут же с ходу он пытался опротестовать направление главного удара в подготовляемом наступлении. Внешне доводы его казались вполне логичными: зачем, мол, заставлять войска форсировать в ходе наступления реку Проню, если у соседней 50-й армии имеется уже готовый плацдарм. Захаров настаивал на перенесении усилий фронта в полосу 50-й армии, не дав себе труда побывать на местности. А местность в районе плацдарма была выгодной для обороны противника и никак не позволяла нам в полную меру использовать главную ударную силу - артиллерию. На участке же прорыва, намеченном Петровым и одобренном Генеральным штабом, артиллерия имела возможность надежно подавить всю тактическую зону неприятельской обороны, чем вполне компенсировалась необходимость форсирования реки. Да и без того Проня не представляла здесь собой серьезной преграды. Лишь после того как были изложены все эти соображения и в категорической форме заявлено, что решение, утвержденное Ставкой, менять без ее ведома нельзя, Захаров скрепя сердце сдался.

Второй неприятный срыв произошел у него 7 июня. В этот день на командном пункте И. Т. Гришина было созвано совещание командиров корпусов и дивизий. Имелось в виду заслушать их доклады по обстановке и поставить некоторые задачи по подготовке войск и органов управления к наступлению.

Собрались в большой палатке госпитального типа. Все с повышенным интересом приглядывались к новому командующему. Г. Ф. Захаров уловил это и начал совещание с подробного рассказа своей биографии, особенно налегая на боевую практику. Потом вдруг без заметного повода пустился в рассуждения об отличии строевого совещания от собраний. Слово "строевого" было произнесено с подчеркнутым пафосом, и затем прозвучала такая тирада:

- Здесь говорить буду я, а вам надлежит только слушать и записывать мои указания.

Тут же командующий потребовал показать, на чем кто собирается вести записи. Поднялись руки с листками и потрепанными блокнотами. Г. Ф. Захаров распорядился немедленно раздать заранее заготовленные рабочие тетради и довольно пространно объяснил их значение.

Вооружившись тетрадями, все, естественно, приготовились записывать указания, но таковых не последовало. Вместо указаний командующий стал поднимать участников совещания и поочередно задавать каждому вопросы по уставам, по тактике общевойскового боя. Многие смущались, отвечали невпопад. Захаров взвинчивался все больше и больше, перешел на грубости. Атмосфера накалилась. Нужно было принимать какие-то меры. Поскольку совещание длилось уже достаточно долго, я предложил сделать перерыв.

Пока командиры, выйдя из палатки, курили и сдержанно обменивались впечатлениями, мы с Захаровым успели объясниться. Я с большим трудом убедил его, что продолжать в таком духе и тоне не следует. После перерыва он повел себя по-иному. Говорил дельно и действительно дал ряд важных указаний по подготовке к прорыву неприятельской обороны.

Вскоре почувствовалось, что, несмотря на все шероховатости первой половины совещания, между командующим и аудиторией начинает устанавливаться контакт. Командиры успокоились и слушали его внимательно. Но когда в качестве образца для подражания без каких-либо оговорок была названа "Памятка по прорыву обороны", составленная и применявшаяся в боях за Крым, люди опять заволновались. И это понятно: ведь в Таврии местность типично степная, ровная, как стол, позиции сторон на фронте 2-й гвардейской армии, которой командовал там Захаров, сходились почти вплотную. В такой обстановке "Памятка" резонно рекомендовала стремительным броском преодолевать расстояние до траншей противника вслед за перемещением артиллерийского огня. Но здесь-то, в Белоруссии, перед нашим передним краем лежала низменная пойма реки Прони почти в два километра шириной, и только за ней располагался противник, скрытый к тому же лесом. Такое пространство броском не проскочишь. Здесь не годились методы действий, оправдавшие себя в Таврии.

Волнение присутствующих не ускользнуло от внимания командующего. Он поправился: к использованию любого опыта следует, мол, подходить творчески. "Памятку", привезенную из Крыма, раздавать не стали, и закончилось совещание вполне нормально. В последующем Г. Ф. Захаров сам с пристрастием следил за тем, чтобы способы действий войск всегда отвечали условиям обстановки, согласовывались с ее особенностями.

Выбор наиболее целесообразных способов действий войск в предстоящем наступлении стал предметом особых забот командиров всех степеней. Над этим размышляли в каждом штабе. Много потрудились в этом отношении и представители Ставки.

Г. К. Жукова, например, в течение по крайней мере двух недель с утра до ночи занимал вопрос, как лучше разделаться с противником в районе Бобруйска. В поисках ответа Георгий Константинович выехал на правое крыло 1-го Белорусского фронта севернее Полесья и вместе с К. К. Рокоссовским собрал на совет командармов П. И. Батова, А. В. Горбатова, П. Л. Романенко, С. И. Руденко. Приглашены были также командующий артиллерией фронта В. И. Казаков и командующий бронетанковыми войсками Г. Н. Орел. Изучив характер местности и систему неприятельской обороны, все сошлись на том, что если из последней выхватить здесь обширный кусок и после прорыва окружить немцев, то обнажится основание всей их группировки в Белоруссии и она рухнет полностью. Но решиться на такое можно было лишь при полной уверенности, что окружение удастся осуществить в короткое время и в еще менее продолжительный срок противник окажется ликвидированным. В других случаях операция грозила затянуться, а это повлекло бы за собой тяжелые последствия.

Представитель Ставки поработал на местности в полосе каждой армии, еще и еще раз примериваясь и рассчитывая различные варианты операции, пока наконец не было признано окончательно, что наилучшим способом решения задачи 1-го Белорусского фронта будет окружение противника в районе Бобруйска с последующим уничтожением окруженных. Этот мучительный вопрос разрешился, можно считать, только 19 июня.

То же происходило и на других направлениях, в частности на 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах, где работал А. М. Василевский. Он с такой же тщательностью изучал обстановку в полосе каждой армии.

Специальному рассмотрению подверглись способы применения различных родов войск. Особое внимание было уделено артиллерии и авиации. Ведь по замыслу операции от них требовалось нанесение такого огневого удара по тактической зоне обороны немцев, который позволил бы нам быстро вырваться на оперативный простор.

Над тем, как лучше провести артиллерийскую подготовку атаки, думали все от представителя Ставки и командующего фронтом до командиров рот и батарей. Всеми путями уточнялись наиболее важные цели, рассчитывались возможности различных артиллерийских систем и приемы ведения огня, определялись условия и содержание взаимодействия артиллерии с авиацией, танками, пехотой.

Появились оригинальные приспособления. В частности, на 2-м Белорусском фронте была сконструирована так называемая летающая торпеда, очень простая по замыслу. На реактивный снаряд М-13 с помощью железных обручей крепилась деревянная бочка обтекаемой формы. Внутрь бочки заливался жидкий тол. Общий вес такого устройства достигал 100- 130 килограммов. Для устойчивости в полете к хвостовой его части приделывался деревянный стабилизатор. Стрельба производилась из деревянного ящика с железными полозьями в качестве направляющих. Ящик этот помещали предварительно в котлован и придавали ему нужный угол возвышения. При желании торпеды можно было запускать сериями по пять - десять единиц одновременно.

9 июня мы провели опытную стрельбу. Выпустили 26 торпед одиночным порядком и сериями. Дальность их полета достигала 1400 метров, а взрывы были такой силы, что в суглинистом грунте образовались воронки по шесть метров в диаметре и до трех метров глубиной. Командование фронта считало целесообразным применить в процессе артподготовки по крайней мере 2000 этих устройств. Но перед тем требовалось добыть столько же реактивных снарядов М-13, в которых очень нуждались все фронты. Пришлось опереться на авторитет Генштаба. В результате снаряды были получены и самодельные торпеды успешно дополнили мощь нашего огневого удара по обороне противника.

Немало поломали голову и над использованием танков. Местность была трудной для них. Леса и болота ограничивали маневр. На этом основании многие решили, что применять здесь танковые войска можно только мелкими подразделениями в качестве непосредственной поддержки пехоты. Определилась реальная опасность раздергивания танковых корпусов. Допустить этого мы не могли. В Генеральном штабе существовало твердое убеждение, что для развития успеха операции непременно надо массировать танковые удары на большую глубину.

Самые насущные нужды 28-й и 48-й армий в танках непосредственной поддержки пехоты были удовлетворены за счет отдельных танковых полков и самоходной артиллерии. Корпуса же удалось сохранить, и в последующем они с большой эффективностью действовали на бобруйском и слуцком направлениях.

Правильно был решен вопрос и в отношении 5-й гвардейской танковой армии. Она представляла собой сильное объединение с опытным составом командиров и бойцов. Возглавлял армию П. А. Ротмистров. Первоначально намечалось задействовать ее сразу после прорыва тактической обороны противника для развития успеха на оршанском направлении, которое тогда рассматривалось как основное. Но 17 июня, при обсуждении у Верховного Главнокомандующего доклада А. М. Василевского по плану действий 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, оршанское направление было признано малоперспективным. Возникла мысль о возможности применения танковой армии севернее Орши в полосе 5-й общевойсковой армии, где немцы имели менее сильные позиции. Здесь танки предполагалось ввести в сражение также после прорыва тактической обороны противника. Право выбора наиболее целесообразного варианта их использования закрепили за представителем Ставки, а время передачи танковой армии в распоряжение фронта определялось Генеральным штабом и утверждалось лично Верховным Главнокомандующим. Таким образом, до окончательного выяснения вопроса, где лучше и когда именно применять танковую армию, она оставалась в руках Ставки.

На 2-м Белорусском фронте развитие успеха операции должно было осуществляться иными средствами. Крупных танковых соединений он не имел. Однако тщательное изучение задачи показало, что без подвижной группы ему не обойтись. Она требовалась прежде всего для того, чтобы в решающий момент прорваться на западный берег Днепра, севернее Могилева, захватить там плацдарм и удерживать его до подхода основных сил 49-й армии. Мы опасались, что в противном случае враг может закрепиться по Днепру, усилив оборону отходящими войсками.

И подвижная группа была создана. В состав ее вошли: одна стрелковая дивизия, две танковые бригады, одна истребительно-противотанковая артиллерийская бригада и небольшие специальные подразделения. Возглавил все это заместитель командующего 49-й армией генерал А. А. Тюрин. В ходе операции ему действительно удалось протолкнуть свою группу вперед. Она форсировала Днепр в районе Добрейки и во взаимодействии с 4-й воздушной армией успешно отразила контратаки противника, способствуя наступлению всей ударной группировки фронта.

С авиацией мы связывали очень большие надежды буквально на всех направлениях. Подготавливая наступление в условиях лесисто-болотистой местности, нельзя было не предвидеть, что с началом преследования врага артиллерия наша отстанет. Ведь отдельных маршрутов для нее не имелось: хочешь не хочешь, а при смене огневых позиций пользуйся дорогами, до крайности забитыми другими войсками. Это почти неизбежно влекло за собой ослабление артиллерийской поддержки при развитии успеха. Компенсировать недостачу артогня могла здесь только авиация.

Еще 7 июня А. М. Василевский совместно с И. Д. Черняховским и заместителем командующего Военно-Воздушными Силами Ф. Я. Фалалеевым разработал детальный план авиационного наступления. Однако в последующем в него были внесены существенные коррективы, поскольку у Г. К. Жукова зародилась мысль привлечь к участию в разгроме группы армий "Центр" не только фронтовую авиацию, но и дальнюю.

10 июня, по просьбе Георгия Константиновича, Верховный Главнокомандующий направил в Белоруссию командующего Военно-Воздушными Силами А. А. Новикова. Затем туда же прибыли начальник штаба ВВС С. А. Худяков, командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов и его заместитель Н. С. Скрипко. 19 июня под руководством Г. К. Жукова и при участии начальника Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлева, а также двух командующих воздушными армиями - С. И. Руденко и К. А. Вершинина был окончательно уточнен маневр всеми наличными авиационными средствами в интересах 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Удары с воздуха четко увязывались с действиями артиллерии по времени, целям и этапам наступления. Для 3-го Белорусского фронта дополнительно выделили 350 самолетов дальней авиации.

И все-таки в последующем не обошлось без осложнений. Мне довелось поволноваться за действия авиации на 2-м Белорусском фронте. Оснований для этого оказалось более чем достаточно. Дело, во-первых, в том, что в полосе фронта через огромный лесной массив одинокой нитью тянулось сильно выбитое, но доступное для движения шоссе Могилев - Минск. По нему ожидался отход основной массы разбитых войск противника, и 4-я воздушная армия, безусловно, должна была своими ударами с воздуха создать здесь многочисленные пробки, нанести дополнительный урон немцам в живой силе и технике. Наиболее подходящими для этой цели являлись также переправы через Березину - реку относительно крупную, но бедную мостами. Авиации, разумеется, требовалось много горючего, а его-то как раз и не хватало. Оно находилось на складах в Подмосковье. Его все время обещали подвезти, но до начала операции оставались считанные дни, а транспорты с горючим не появлялись. Они прибыли лишь в самый канун наступления.

Немало волнений доставила и авиация дальнего действия. В принципе с применением ее все было ясно, но на практике получалось иначе. Два маршала Жуков и Василевский, организовавшие боевые действия справа и слева от 2-го Белорусского фронта, все прибрали к своим рукам. После наших настойчивых просьб Георгий Константинович выделил нам некоторое количество авиации дальнего действия, но только на бумаге. На деле же до самого последнего момента мы не имели возможности даже ставить задач тяжелым бомбардировщикам их представители в штабе 2-го Белорусского фронта не появлялись. Эта сила, казалось, начисто выпадает из огневого баланса фронта. Однако к началу операции все утряслось: определилось, что 1-й Белорусский фронт перейдет в наступление на день позднее других фронтов, и авиация дальнего действия, запланированная для него, сумела основательно поработать в интересах 2-го Белорусского фронта.

Ставка и Генеральный штаб всеми способами старались до конца искоренить элементы неорганизованности. И нужно сказать, что теперь это удавалось им гораздо легче, чем в прошлом. Люди, управлявшие войсками, день ото дня не только мужали духом, но и совершенствовали стиль командной и штабной работы. Они становились подлинными мастерами своего дела. Повсеместно наблюдался процесс поразительно быстрого профессионального роста офицеров и генералов, развивались их организаторские навыки, углублялось военное мышление. Поэтому все трудности, возникавшие на пути к цели, в конечном счете успешно преодолевались.

На протяжении всего времени подготовки к Белорусской операции наши командиры и штабы всех степеней пристально следили за противником. Разведчики днем и ночью проводили поиски, добывали "языков". Войска в целом вели непрерывное наблюдение за режимом на вражеских позициях. Операторы стремились проникнуть в тайные мысли неприятеля. Командующий 4-й немецкой армией Типпельскирх был нам известен как хорошо подготовленный генерал. Что он думал? Какие планы вынашивал?

10 июня в районе Могилева партизаны 540-го партизанского отряда II. II. Домбровского лейтенант Нигматуллин, Воснанов, Москалев, Пожеванный и Космачев захватили в плен офицера штаба 60-й моторизованной дивизии противника. На допросе выяснилось, что это соединение прибыло из-под Нарвы и находилось в очень потрепанном состоянии. Дивизия остро нуждалась в доукомплектовании. Расположили ее вдоль магистрали Могилев - Минск. Что это, случайность или противник пронюхал о нашем наступлении и планомерно готовился к отражению его?

Сохранять предстоящие действия в тайне становилось все труднее. Попробуй скрыть перевозки, развертывание, учения войск! И все-таки мы надеялись достигнуть этого.

Появление в полосе 2-го Белорусского фронта новой моторизованной дивизии противника, конечно, обеспокоило нас. Стали еще внимательнее изучать по ежедневным сводкам режим его артиллерийского огня, характер действий вражеской авиации. Все как будто оставалось без существенных изменений. Постепенно по многим признакам мы убедились, что 60-я моторизованная дивизия прибыла сюда просто для пополнения.

Одолевали и другие заботы, в частности обучение войск практическим действиям на своеобразной белорусской местности, в обстановке, максимально приближенной к боевой. Принцип этот разделялся всеми, но на практике выдерживался не всегда. 11 и 12 июня я вместе с Г. Ф. Захаровым присутствовал на учениях в 32-й и 290-й стрелковых дивизиях. Внешне учения проходили вполне нормально. Бойцы хорошо маскировались, ловко переползали, стремительно с криком "ура" атаковали "противника". Но при всем том духа подлинного боя не чувствовалось: никто не стрелял, даже мишеней не было. Пришлось вмешаться. Г. Ф. Захаров распорядился, чтобы впредь такого рода учения проводились непременно с боевой стрельбой.

Во фронтовых условиях организовать это не так просто. Здесь нет ни стрельбищ, ни полигонов. Но главная сложность даже не в том. Труднее всего максимально приблизить учения к реальной обстановке будущего наступления и в то же время не расшифровывать до срока истинных своих намерений. В организации таких учений на 2-м Белорусском фронте особенно проявил себя Я. Т. Черевиченко - большой любитель и специалист этого дела. Он буквально пропадал в подразделениях, и его помощь оказалась значительной.

Немецко-фашистские генералы, попавшие в плен под Минском, крайне удивлялись тому, с какой легкостью оказались опрокинутыми там лучшие соединения гитлеровских войск. Для нас же в этом не было ничего удивительного. Такой исход боевых действий прочно закладывался еще в период подготовки удара. До наступления с каждым батальоном из дивизий первого эшелона мы проводили по крайней мере по 10 учении. Примерно то же было и на других фронтах. Войска и штабы настойчиво отрабатывали именно те задачи, которые им предстояло решать в бою. Четко организовалось взаимодействие пехоты, артиллерии и танков, причем основной упор делался на батальон и дивизион. Пехотинцы научились "прижиматься" к разрывам снарядов своей артиллерии, а артиллеристы - ставить и перемещать огонь, сообразуясь с действиями пехоты и танков. В ходе совместных учений крепла боевая дружба представителей различных родов оружия. Командиры батальонов и дивизионов становились лично знакомыми, а это тоже отнюдь не маловажно для дружной боевой работы.

Белорусская операция имела некоторые особенности в отношении управления войсками. Основы управления в оперативном звене вытекали из директивных указаний Ставки от 31 мая: ближайшие задачи в масштабе фронта ограничивались глубиной в 60-70 километров, а последующие не превышали 200 километров. Для 1-го Прибалтийского и 2-го Белорусского фронтов последующие задачи вообще определялись только в форме указания о направлении наступления. Теперь это некоторыми осуждается. Отдельные лица считают, что планирование в таком виде не обеспечивало штабу фронта ясного представления о его дальнейших действиях и отрицательно сказывалось на заблаговременной разработке фронтовых мероприятий по обеспечению операции.

В какой-то мере все это так. Но советское высшее командование сознательно не пошло на то, чтобы сразу же ставить войскам задачи на всю глубину стратегической операции. Против этого имелся ряд соображений.

Прежде всего, постановка задач фронтам на большую глубину неизбежно означала бы относительно жесткое использование их сил и средств на избранном направлении, в то время как обстановка диктовала как раз обратное - сохранение всех возможностей для гибкого и быстрого маневра. Ведь замыслом операций предусматривался разгром неприятеля в тактической зоне обороны и окружение крупных вражеских сил лишь после того, как они будут сброшены с позиций. Где, в каком именно месте это должно произойти, можно было только предполагать. Не исключалось, что противник применит маневр с отводом главных сил на новые оборонительные позиции, куда-то в глубину обороны. Как мы теперь знаем, такой вариант действительно обсуждался немецко-фашистским командованием. А это грозило тем, что наш удар пришелся бы по пустому месту, и советскому командованию потребовалось бы полностью перестраивать план наступления. При постановке задач на большую глубину подобная перестройка всегда является более трудной. Следовательно, задачи фронтам надлежало наметить таким образом, чтобы каждый из них имел возможность действовать инициативно, сообразуясь с обстоятельствами. На наш взгляд, этим требованиям вполне отвечала как раз та форма, которую применила Ставка.

Нельзя было не считаться и с тем, что в Белоруссии наши войска уже не один раз терпели неудачи. Их наступления захлебывались где-то у тыловой границы тактической зоны обороны. В предстоящей операции эта зона была особенно мощной, и нужно было сделать все возможное для того, чтобы внимание и силы войск были сосредоточены в первую очередь на прорыве тактических рубежей. С этой точки зрения ограничение задач первому эшелону фронтов небольшой глубиной также следует признать целесообразным.