Генри VII

Бегство из Англии

Узнав о том, что власть снова переменилась, Джаспер Тюдор схватил в охапку племянника, и кинулся в Пемброк Кастл. Стены там были надёжные, и можно было пересидеть, пока окружающий мир успокоится, и станет ясно, что там происходит на самом деле, и как на это «происходит» надо реагировать. Очень быстро выяснилось, что реагировать уже почти некогда. Эдвард IV послал за беглецами погоню, и Пемброк Кастл осадили.

Можно, конечно, сделать вывод, что резко посерьёзневший король решил немедленно взять под контроль потенциального соперника, оказавшегося вдруг главной фигурой ланкастерианской оппозиции. Которая, конечно, никуда не делась и после Тьюксбери. Но куда как более вероятно, что Эдвард IV погнался не за юным графом Ричмондом, а за неугомонной занозой в своём седалище — за Джаспером Тюдором.

Тем более, что по дороге в Уэльс Джаспер успел, из замка Чипстоу, перехватить посланного за ним в погоню сэра Роджера Вогана, и немедленно его казнить. Причина для такой скорой расправы у него была — именно Роджер Воган был тем, кто сопровождал Оуэна Тюдора на казнь. Пусть отцовство Оуэна в случае Эдмунда и Джаспера было не то, что весьма сомнительным, а маловероятным, Оуэн был мужем матери Джаспера. То есть, в средневековом понимании вопроса, они были семьёй. А Воган, кстати, воевал с Эдвардом ещё при Мортимер Кросс, так что счёт Эдварда IV к Джасперу Тюдору сильно после этой казни вырос.

Под стенами Пемброк Кастл разыгралась и другая драма. Морган ап-Томас, верный последователь Йорков, осадил замок, а его брат, Дэвид ап-Томас, собрал довольно большое количество местных, и напал на осаждающих. А Джаспер с племянником, в процессе, ускользнули в Тэнби Кастл, откуда в октябре 1471 года они отплыли во Францию.

По какой-то причине, Каролина Халстед утверждает, что во время всей этой заварушки, леди Маргарет Бьюфорт находилась в Пемброк Кастл, и что она была в компании сына и деверя в Тэнби. Ссылаясь на историка Томаса Римера (1643–1713), она возражает только против его мнения, что леди Маргарет отплыла вместе с ними и в Бретань.

Каролина Халстед считает, что леди Маргарет осталась в Тэнби. Более того, из архивов семейства Стэнли, с которыми она работала, у неё создалось мнение, что леди Маргарет изначально не была в восторге от плана деверя, который планировал вывезти племянника во Францию, так как тамошний король приходился ему родственником через Катерину Валуа. Леди Маргарет им предлагала пересидеть пертурбации, связанные с возвращением Эдварда IV на трон, где-нибудь в Уэльсе, где у Джаспера было достаточно укрытий и друзей. Но тот смог её убедить, что в Уэльсе жизнь Генри Ричмонда будет в опасности — осада Пемброка тому доказательство.

То, что эта осада была, во многом, реакцией на действия именно Джаспера, могло иметь значение или не иметь. Совершенно неизвестно, какая судьба постигла бы Ричмонда, если бы Джаспера схватили. Он мог стать пленником короны, с последующей медленной адаптацией в ряды притронной знати, но вполне мог и сложить голову на плахе вместе с дядей, немедленно после ареста.

Что говорит против версии присутствия леди Маргарет в Тэнби — это местные легенды, которые совершенно определённо говорят, что Джаспер и Генри прятались в винном погребе местного торговца, Томаса Вайта, когда йоркисты взяли Тэнби (или просто в него вошли). Из этого погреба, Джаспер и Генри, через секретный туннель, ночью пробрались в порт. Туннель тоже до сих пор «жив», если так можно выразиться. Впрочем, сейчас несколько выходов этого тоннеля замурованы, и выйти через него в порт уже невозможно.

Я ничуть не сомневаюсь, что такая женщина, как леди Маргарет, запросто могла и в подвале скрываться, и по туннелям пробираться, но не понимаю, как она потом выбралась из Тэнби. Впрочем, компания могла расстаться сразу, как войска короля подошли к воротам.

В любом случае, решение о бегстве было принято Джаспером, и Джаспер был решительно настроен отдать себя и племянника под защиту Людовика XI. Не тут-то было. Английская погода, так много раз определявшая судьбы нации, именно в тот момент вспомнила о своей репутации, и беглецы попали в сильнейший шторм, забросивший их в Бретань вместо Франции. Не сказать, чтобы это сильно обрадовала герцога Бретани, Франциска II. Как только он услышал о том, кого к его берегам, в Сен-Мало, прибили волны, он приказал немедленно арестовать и Тюдора, и Ричмонда, и всех, кто их сопровождал. Арестовать, и сопроводить в Ван Кастл.

По другой версии, Тюдор и Ричмонд сами прибыли в Ван, и сами явились в герцогскую резиденцию Château de l’Hermine, официально запросив там политического убежища. Впрочем, одна версия не противоречит другой. Их могли сопроводить в крепость, пока герцог принимал решение, а потом их перевели под стражу в резиденцию.

Дело в том, что герцогу были необходимы добрые отношения с Эдвардом IV, чьи деньги и чьих солдат он хотел привлечь для своих разборок с Францией. С другой стороны, ему не хотелось провоцировать на решительные действия и короля Франции, Людовика XI, которому эти пленники действительно приходились родственниками. Поэтому Франциск выбрал лучшую возможную стратегию в отношении Тюдора и Ричмонда. Он держал их как государственных пленников, под довольно строгим наблюдением. Ричмонда — в Ване, а Тюдора — в отдалённом от Вана замке. Всё английское сопровождение Ричмонда было отправлено домой, и заменено на бретонцев.

Опять же, по другой версии, они оба были сначала переведены в герцогский «охотничий домик», Château de Suscinio, и только потом, около 1476 года, их разделили в целях безопасности. Генри — в Forteresse de Largoët, где он продолжал своё обучение, но был полностью лишен права переписки и с матерью, и с дядей. Джаспер Тюдор был помещен в Château Josselin.

Говорят, что Эдвард IV был в полной ярости от того, что Ричмонд и Тюдор ускользнули из его рук, и потребовал немедленной их выдачи, ссылаясь на существующие между Англией и Бретанью договоры. Тем не менее, герцог Франциск, который, возможно, был не самым умелым правителем и не слишком сильным человеком, был достаточно искушён в искусстве интриги, чтобы понимать ценность своих невольных «гостей». Пусть он нарушил законы гостеприимства и рыцарства, не приняв в братские объятия преследуемых и нуждающихся, на что у него был шикарный прецедент отношения Шарля Бургундского к самому Эдварду IV всего-то в прошлом году, но выдать благородных беглецов на расправу законы рыцарства ему совсем уж не позволяли. На этом герцог и упёрся. В конце концов, ему была нужна поддержка Англии, но и политика Эдварда IV была плотно связана с независимостью Бретани.

А в то же время в Англии…

Как ни странно, четырнадцать лет, которые Генри Ричмонд провёл в Бретани, обычно упоминаются в немногих написанных о нём книгах только мимоходом. Во всяком случае, в тех, которые есть в моём распоряжении. Поэтому я попробую зайти в них через биографию Джаспера Тюдора (их написано несколько), и через биографии его матери, леди Маргарет Бьюфорт. Тем более что их судьбы настолько тесно переплетены с судьбами Ричмонда.

В 16-м томе Tudor Times Insights (Profiles), поднимаются моменты, не столько относящиеся к Генри Ричмонду, сколько к повлиявшим на его судьбу обстоятельствам. Например, авторы напоминают, что после битвы при Тьюксбери, Ричмонд мог рассматриваться в качестве претендента на престол от партии Ланкастеров, только с некоторой натяжкой. Гораздо больше прав было у Генри Холланда, герцога Экзетера, и Генри Стаффорда, герцога Бэкингема.

Я бы сказала, что эти гипотетические права были сведены к нулю тем простым фактом, что оба «претендента» были полностью во власти Эдварда IV. Более того, являлись членами его семьи, что делало контроль ещё более лёгким. Видимо, это было очевидно и для леди Маргарет Бьюфорт. Потому что, по утверждению авторов проекта, именно от неё Джаспер Тюдор получил распоряжение сделать всё, чтобы Генри Ричмонд в руки Эдварда IV не попал. Именно таким образом, Ричмонд получил в глазах ланкастерианцев преимущество, которого изначально у него не было.

Второй интересный момент, поднятый в Tudor Times Insights (Profiles), касается языковых проблем. Известно, что герцог Бретани, Франциск, быстро заменил сопровождение Тюдоров на бретонцев. Очевидных причин несколько, но одной из не вполне очевидных могла быть попытка воспрепятствовать получению новостей из внешнего мира. Всё-таки, если в чём и Эдвард IV, и Луи XI были трогательно единодушны, так это в требованиях к Франциску относиться к Тюдорам более как к государственным пленникам, нежели гостям. Правда, по разным причинам. Эдварду было важно, чтобы Тюдоры не подливали масла в огонь ланкастерианцев в Англии. Луи же предполагал, что тщательная охрана Тюдоров спасёт их от возможных планов Эдварда покончить с Тюдорами раз и навсегда, организовав их убийство.

Что может быть более эффективно для изоляции от политики, чем невозможность коммуникации? Известно, что Генри VII, став королём, предпочитал французский язык. Но он вырос в Уэльсе. Практически невозможно, что бы он, выросший в традиционно организованном хозяйстве Гербертов, не знал бы валлийского. Не говоря о Джаспере Тюдоре, вложившим массу усилий в то, чтобы его в Уэльсе считали своим, и преуспевшим в этом. Валлийский и бретонский языки похожи. Соответственно, было бы логично предположить, что и Джаспер, и Генри не пожалели усилий, чтобы получить возможность более или менее успешно понимать бретонский.

В любом случае, авторы Tudor Times Insights (Profiles) уверены, что Джаспер Тюдор и Генри Ричмонд были разделены уже до 1473 года — на всякий случай. Герцог Франциск, похоже, не имел иллюзий относительно методов английского и французского королей решать проблемы, и не хотел сделать их задачу лёгкой.

Тем временем, Маргарет Бьюфорт, вторично овдовевшая именно в тот самый роковой октябрь 1471 года, пыталась собрать воедино те родственные связи, без которых любой английский аристократ чувствовал себя, мягко говоря, не совсем одетым. Ряды родственников леди значительно поредели в результате Войн Роз. Лайонелл Веллес, её отчим, был убит ещё при Таутоне. Сводные брат и племянник, Ричард и Роберт Веллесы, были казнены в 1470 году. При Нортхемптоне погиб герцог Бэкингем, отец её нынешнего мужа. Отец предыдущего (да, по понятиям того времени и он продолжал бы входить в семью) был казнён после битвы при Мортимер Кросс. Дядя, знаменитый Эдмунд Бьюфорт, погиб ещё при Сент-Олбанс. Его сын Генри, был казнён после битвы при Хексеме. Другой сын, Эдмунд, погиб при Тьюксбери. При Тьюксбери погиб и третий сын, Джон.

У леди Маргарет не осталось в Англии практически никого, кроме единоутробного брата, Джона Веллеса, не имеющего при дворе никакого влияния. Был, конечно, и племянник второго мужа, нынешний герцог Бэкингем, Генри Стаффорд. Но и его держали подальше от политики. Каких-то десять лет — и такие потери. Это не считая политики арестов на имущества побеждённых, широко практиковавшейся победителями.

Можно с уверенностью сказать, что именно в этот период леди Маргарет Бьюфорт сформировалась в ту женщину, которая нам известна. Скрытная леди, державшая в полной тайне свои суждения и привязанности, уверенно управляющая своими делами, осторожная — и совершенно бесстрашная. Но это, к слову сказать, никогда не было той стороной её личности, на которую окружающие обращали внимание.

Проблема современных биографий знаменитых женщин Средневековья в том, что они, вольно или невольно, придают этим женщинам черты, считающиеся вызывающими восхищение у читателя современного. В случае Маргарет Бьюфорт, её самостоятельность практически всегда изображают поведенческой агрессивностью и дерзостью. На самом же деле, заметные для окружающих проявления стервозности и невоздержанности в речах не приносят блага и сейчас. В условиях средневековой Англии, они были в принципе немыслимы для женщины, оберегающей свою репутацию и ищущей положения влиятельного человека.

Леди Маргарет современники воспринимали именно истинной леди — стойкой в момент испытания, не теряющей присутствия духа перед трудностями, бодрой, приветливой, заботливой. Она никогда не позволяла себе забывать о своих обязанностях леди — быть связующим звеном в широкой сети родственных связей, сглаживать острые углы для мужчин семейства, и — быть благодетельницей и опорой для тех, кто от её решений зависел.

Так что нет ничего странного в том, что, оставшись практически без сети жизненно важных для средневекового человека родственных связей, леди Маргарет решила войти в семью, где этих связей было предостаточно. В июле 1472 года она вышла за Томаса Стэнли.

Дальновидность скоропалительного замужества леди Маргарет делает честь её аналитическим способностям. Или её умению организовать широкую сеть осведомителей, остающуюся невидимой для сильных мира того. Похоже, что она просчитала куда быстрее, чем герцог Франциск, что её сын стал единственным свободным преемником власти Ланкастеров. Не могла она не прикинуть и то, что эта свобода будет замечена королём Эдвардом. В том, что Эдвард не забудет о каком-то там Ричмонде, она не сомневалась. Соответственно, ей были катастрофически нужны связи в самом ближнем окружении короля, чтобы знать о его планах относительно её сына.

Главным наследством, которое перешло к ней после смерти второго мужа, были не земли, которыми он владел, а один конкретный человек, сэр Реджинальд Брэй. Именно сэр Реджинальд управлял, по сути, хозяйством Генри Стаффорда, и управлял успешно. Знакомства сэра Реджинальнда простирались далеко. Пусть имя Бьюфортов было более чем непопулярно в царствование Эдварда IV, но управляющий леди Маргарет был дружен с человеком по имени Джон Алькок, священником, вошедшим в королевский совет в 1470 году, занявшим в 1471 пост Master of the Rolls[3], и довольно быстро ставшим тьютором[4] наследника престола. В 1471 году в королевский совет вошёл и Стэнли. Уж не Джон ли Алькок шепнул ему на ушко, что женитьба на старшей из Бьюфортов — не самая плохая идея на свете. Возможно, даже страховка. В конце концов, они видели, с какой скоростью совсем недавно сменялись династии.

Знал ли Эдвард, что настоящий наследник Ланкастеров, письменно назначенный Генри VI (вернее, его женой) — это его брат Джордж? Возможно. Но возможно, что и не знал, а Джордж, до смерти жены, никак этот вопрос не педалировал. В любом случае, в тот момент Джордж в политической сфере сидел тихо, и дышал через раз.

Правда ли, что прежде, чем начать переговоры о браке леди Маргарет с Томасом Стэнли, Реджинальд Брэй имел разговор на ту же тему с Ричардом Глостером? Не могу поклясться. Где-то я об этом читала, но давно, и источника не помню. Но Ричард, судя по всему, сразу после Тьюксбери, имел разговор с Анной Невилл, и решил связать свою судьбу с дочерью своего бывшего наставника.

В любом случае, Стэнли вряд ли раскаялся в заключённом союзе. Отчаянный рейд Джона де Вера в Корнуолл, где он в 1473 году захватил и удерживал целых восемь месяцев Сент-Майкл Моунт, напомнил всем заинтересованным, что Война Роз далеко не закончена.

Молодой человек без определённого будущего

Очевидно, время до начала похода Эдварда IV во Францию, ничем интересным для Генри Ричмонда и Джастина Тюдора отмечено не было. Сидели себе по разным замкам, и совершенствовались в бретонском. Ричмонд ещё и учился.

Как мы видим, французский поход Эдварда оставил Франциска Бретонского в положении должника. Тем более, что скуповатый английский король не был скаредным, если того требовали интересы дипломатии. Он не забыл поделиться подарками от Луи Французского со многими влиятельными представителями бретонской знати. И намекнул герцогу Бретани, что свою благодарность тот мог бы выразить, передав ему, Эдварду, дорогого родственника Генри Ричмонда. Парень входил в возраст, и пора бы ему уже было жениться на хорошей английской девушке (почему бы и не на одной из дочерей короля), и занять своё место на службе родным государству и короне.

Эту идею Эдварда IV поддерживали отнюдь не только облагодетельствованные англичанами бретонские аристократы, но и сама Маргарет Бьюфорт. Об этом упоминает в своей биографии Генри VII Шон Кэннингем. То есть, к концу 1475 года, леди Маргарет пришла к выводу, что ничего хорошего из отсутствия её сына в Англии не выйдет. Причин для такой перемены в стратегии продвижения своего отпрыска, было несколько.

Самая очевидная заключалась в том, что главная сила, которая могла бы поддержать Ричмонда в качестве альтернативного претендента на английский престол, Франция, была нейтрализована мирным договором, причём выглядело так, что старшая дочь Эдварда станет со временем королевой Франции. Эдвард вышел из французского похода с такими бонусами, о которых никто и подумать не мог, когда он во Францию отправлялся. Даже если принять во внимание изменчивость политики в отношениях между Англией, Францией, Бургундией и Бретанью, надежды на спровоцированное извне падение дома Йорков не было.

Вторая, менее очевидная, причина заключалась в том, что воспитание и образование Генри Ричмонда в Бретани никоим образом не соответствовали стандартам его потенциального статуса. Шон Кэннингем утверждает, что Ричмонд получил превосходное военное образование, потому что провёл свои юные годы с таким элитным солдатом, как Бертран дю Пар. Но вот Роджер и Гриффитс, в «Становлении династии Тюдоров», пишут, что Бертран дю Пар был охранником и управляющим Джаспера Тюдора, которого в тот момент и содержали богаче, чем Ричмонда, и охраняли тщательнее. Так что нет никаких оснований полагать, что образованием Ричмонда кто-то занимался с учётом его ранга. Леди Маргарет уважала образованность, и ситуация ей не нравилась. Её сын не мог вечно сидеть в Бретани. В какой-то момент, его ожидала или Англия, или Франция, где Ричмонду пришлось бы туго без багажа необходимых знаний.

И уж совсем неочевидной для большинства (но вряд ли для острой умом леди Маргарет) причиной было то, что кое-что изменилось в самой элитной верхушке.

Во-первых, количество королевских герцогов уменьшилось на одного. Холланд, герцог Экзетер, таинственно сгинул на пути из Франции в Англию. Зная привычки этого человека, можно предположить, что герцог свалился за борт в пьяном безобразии. Но зная привычки Эдварда IV, можно предположить, что свалиться Холланду помогли. В любом случае, на ланкастерской ветви, впереди Ричмонда, потенциальным претендентом на трон по праву крови был только герцог Бэкингем. Но что-то с этим герцогом было не то. Как показали дальнейшие события, Генри Стаффорд совсем не имел харизмы лидера. Настолько, что это оказалось для него фатальным. То есть, на роль короля он явно не годился.

О том, что первым среди претендентов от ланкастерианцев был, на самом деле, герцог Кларенс, в 1475 году было, похоже, никому не известно. Или почти никому.

Но почему вопрос о престолонаследии вообще мог, теоретически, заинтересовать леди Маргарет настолько, что она захотела увидеть сына в Англии? Думаю, ответ достаточно прост.

Я долго ломала голову над тем, что именно такого приключилось во время французского похода, что это отдалило от Эдварда Кларенса и Глостера, и свело когда-то основательно рассорившихся братьев вместе? Причём, Глостер, который, как известно, был по политическим взглядам «коршуном», то есть за войну, и считал результаты французского похода сущим позорищем, остался верно служить брату-королю. А Кларенс, разделявший политическую программу Эдварда, стал отдаляться от брата-единомышленника.

Если все эти нити свести воедино, то они сойдутся на персоне Эдварда. Филипп де Коммин, увидевший английского короля после пятилетней разлуки, был потрясён теми разрушениями, которые претерпела внешность Эдварда. Ходили также упорные слухи, что Эдвард болел во время похода, и слёг, из похода вернувшись. Практически неизбежно, это подняло вопрос, что будет, если… Казалось бы, ответ очевиден — имелся прямой наследник. Только вот был он в 1475 году пяти лет от роду, то есть, не кандидат. Особенно если учесть, что королеву регентом бы не потерпели.

Если бы Генри Ричмонд оказался в критический момент в Англии, да ещё и женатым на дочери нынешнего короля, у него был бы шанс. Поддержку ему бы обеспечили и сама леди Маргарет, и её нынешний муж, лорд Стэнли.

Забавно, что планы на Ричмонда имели все, но все как-то слегка подзабыли, что он уже давно вышел из пацанячьего возраста. В начале 1476 года, ему исполнилось 19 лет. По меркам своего времени, он был уже совсем взрослым мужчиной, с менталитетом взрослого мужчины, и имел своё мнение о том, что ему нужно делать, и чего ему делать не нужно. Возвращение в Англию в его планы не входило. Что в них входило — можно только подозревать, но подозрения эти являются чистейшими домыслами, предупреждаю.

Известно, что сам герцог Франциск Бретонский относился к Ричмонду, который периодически появлялся при дворе герцога, с равнодушной благожелательностью, но без особой привязанности. Чего не скажешь о его супруге, Маргарет де Фуа. Все знают, что именно партия герцогини просто заслоном встала перед планами возвращения Ричмонда в Англию.

Конечно, у семьи де Фуа были веские причины ненавидеть и англичан, с которыми папенька герцогини воевал долго и успешно, и французов, король которых изрядно попортил крови Гастону де Фуа, натравив на него собственного сына и наследника, а потом не допустив к внукам. Но не могло ли сыграть свою роль и то, что герцогиня Бретонская была на год младше Ричмонда, а вот её болезненный муж Франциск был старше её на четверть века? Наследницы, Анны Бретонской, тогда ещё и в проекте не было. Не могли ли молодые люди посматривать друг на друга с симпатией? Как минимум, с симпатией людей, принадлежавших к одному поколению. Могли ли они рассматривать союз, как альтернативу на случай смерти Франциска? Кто знает.

В любом случае, события 1476-го года положили конец дипломатическим спекуляциям, и сделали для всех очевидным, что у Генри Ричмонда есть и своя воля. Что характерно, проявлений этой воли от него, кажется, никто даже не ожидал.

Молодой человек определяется с будущим

В ноябре 1476 года, ко двору Франциска Бретонского прибыл сам епископ Роберт Стиллингтон. Да, тот самый, который в 1483 году вывалил перед всем честным народом скандальные факты о двоежёнстве недавно умершего Эдварда IV. С этим королём у епископа были не самые простые отношения, но он до 1473 года занимал даже пост Лорда Канцлера, и в своих дипломатических миссиях пользовался авторитетом не только духовным, но и государственным. Герцог Бретани, получив известие о том, кто к нему направляется, и зачем, прибегнул к своей обычной уловке — стал жаловаться на болезненное состояние.

Насколько Франциск был мужчиной болезненным на самом деле — вопрос, конечно, интересный. Во всяком случае, его энергии вполне хватало на участие во всех мыслимых и немыслимых интригах в междусобойчиках Англии, Франции и Бургундии. То, что Бретань под его руководством характеризовали «слабым звеном», говорит не о слабости самого герцога, а о его непредсказуемой политике. Договоры он подписывал с надлежащей торжественностью, но редко их выполнял. И всегда, в случае нарушения договора, начинал дышать на ладан.

Наверное, дипломатов смущало, что при этом энергии герцога Франциска вполне хватило на двух жён и одну любовницу, Антуанетту де Меньере, которую он унаследовал от короля Франции в начале 1460-х, и с которой нажил аж четверых детей, узаконив старшего сына.

На 1476 год, Генри Ричмонд стал для Франциска Бретонского скорее докукой, чем потенциальным козырем. Так что, полагаю, особо он уговорам епископа Стиллингтона и не сопротивлялся. И правда, если молодого человека так жаждут заключить в родственные объятия на родине и мама, и сам король, готовый видеть его зятем и пэром королевства, то почему нет. И герцогиня перестанет отвлекаться, и в Бретани снова будет только один граф Ричмонд — сам герцог Франциск.

Да-да, насмешница судьба распорядилась так, что свела в одном месте и в одно время двух графов Ричмондов, титулярного и безземельного. Титулярно, герцоги Бретани были графами Ричмонда с 1136 года, и Франциск этим титулом дорожил, потому что он давал ему возможность использовать короля Англии в качестве щита от короля Франции. А Эдвард IV скрипел зубами, но не мог отказать своему титулярному подданному в помощи.

Забегая вперёд, скажу, что Эдвард поступал мудро. Ричард III, не склонный к компромиссам, задел Франциска, послав к его берегам флот, и поплатился за это немедленно: именно Бретань стала платформой подготовки вторжения Генри Ричмонда в Англию в 1485 году. Забегая вперёд ещё дальше, скажу, что Генри Ричмонд, став королём Генри VII, «отблагодарил» герцога Франциска, сделав графство Ричмонд исключительно собственностью английской короны, и отменив титулярность.

В общем, герцог Франциск вручил Генри Ричмонда епископу Стиллингтону, дал им приличный конвой, и отправил восвояси. По иронии всё той же судьбы, корабль в Англию должен был отплыть из Сен-Мало. Из того самого, куда буря забросила плывущих во Францию Ричмонда и Тюдора несколько лет назад. И который 14-летний Генри облазил, несомненно, вдоль и поперёк. Чем ещё там было заниматься?

Когда Стиллингтон, Ричмонд и их то ли стража, то ли почётное сопровождение прибыли в Сен-Мало, Генри Ричмонда вдруг сразил приступ лихорадки. Что ж, поскольку всё равно нужно было ждать благоприятного ветра для отплытия, Ричмонда оставили в покое, и, по-видимому, даже не особо охраняли, ведь молодой человек буквально еле ноги переставлял. В результате, Генри, отлично ориентирующийся в Сен-Мало, благополучно улизнул, и спрятался в соборе св. Винсента, запросив там церковного убежища.

И вот тут вполне уместно воскликнуть: «Случайность? Не думаю!», потому что пока там эскорт тащился до Сен-Мало, пока англичане чесали затылки, размышляя, можно ли Ричмонда из церкви просто вытащить под белы рученьки (прецеденты были — правда, дома, в Англии), на беднягу Франциска обрушилась настоящая буря.

Барон Филибер де Шандэ кричал на весь зал, что Ричмонд будет “torn in pieces by bloodied butchers… miserably tormented and finally… slain”[5], герцогиня рыдала, а адмирал Жан де Келенек хмурил лоб и громыхал, что герцога, несомненно, ввели в заблуждение. И — Франциск передумал. Он велел вернуть Ричмонда обратно. За Генри был послан Пьер Ландэ, восходящая звезда бретонской политики, который торжественно заявил, что безопасность Генри Ричмонда становится делом его, Ландэ, жизни. А Ландэ — это буржуа Бретани, а буржуа Бретани — это торговые интересы Англии.

И что мог поделать Стиллингтон? Решительно ничего. Несомненно, у него были свои подозрения относительно случившегося, потому что срежессированность событий была достаточно очевидна. Но не брать же штурмом церковь, и не начинать же войну! Поэтому епископ вернулся к своему королю только с заверениями герцога Франциска, что тот будет охранять Ричмонда и Тюдора самым строгим образом.

Как ни странно, это обещание герцог выполнил, на свой лад. Ричмонд просто пропал с горизонта, и никто не знал, где именно его держат. Похоже, Франциск точно знал, что визит Стиллингтона вызовет реакцию в Париже. Не мог же король Луи не попытаться взять реванш там, где его дорогой друг Эдвард потерпел фиаско!

В канун Рождества того же 1476 года, ко двору Франциска прибыл французский адмирал Гийом де Супленвиль с заявлением, что он явился за Ричмондом и Тюдором. Вот так. Никакой дипломатии, никаких попыток умаслить соверников герцога, никаких обещаний. Неизвестно, «занемог» ли герцог на этот раз, но и французский адмирал отправился на родину восвояси.

Когда буря утихла, Ричмонд объявился в замке, где жил его дорогой дядюшка Джаспер, в Шато де Лермин. Несомненно, это очень оживило его будни. Будни герцога Франциска тоже стали более оживлёнными. В 1477 году, молодая герцогиня родила ему дочь. А через год — ещё одну. И Эдвард, и Луи сделали потом вялые попытки наложить загребущие ручки на Ричмонда и Тюдора в 1482 году, но звезда Эдварда уже явно закатывалась, и будущее дяди и племянника, в качестве козырей французской политики, становилось всё более очевидным.

Молодой человек с видами на будущее

Баланс в отношениях между Англией, Францией, Бургундией и Бретанью начал стремительно меняться где-то с 1481 года. И не в пользу Англии, надо сказать. К лету 1482 года, когда король Эдвард внезапно вернулся с севера в Лондон (как говорят, по причине нездоровья), его акции у соседей и вовсе перестали котироваться. Собственно, будь король здоров и в силе, соседи вскоре бы о таком пренебрежении пожалели. Но Эдвард не был здоров, хотя, судя по тому, что он замкнул весь шотландский поход на себя, не хотел этого признавать.

В результате, герцог Франциск Бретонский сделал кое-какие изменения в условиях содержания «государственных пленников», Ричмонда и Тюдора. В 1481-82 гг., содержание Джастина Тюдора составляло 600 ливров, из которых 40 ливров выдавались ему на карманные расходы. В те же годы, на содержание Ричмонда стали выделять 2000 ливров, из которых на карманные расходы он получал 620! И в октябре 1482 года, после инцидента с внезапным возвращением Эдварда IV в Лондон, сумма содержания была увеличена до 2200 ливров. В 1470-х, Джаспера в денежном эквиваленте ценили дороже.

Естественно, Эдвард IV был в курсе перемен, потому что к концу 1482 года поставил Франциску чёткое условие: хочешь наших лучников — верни нам Ричмонда и Тюдора. Но в начале 1483 года Эдвард умер, и это изменило всё.

С точки зрения Бретани и Франции, коронация Эдварда V означала бы продолжение политики его отца. Поэтому, внезапная серия громких скандалов, и последующая за ней коронация Ричарда III, вызвали за границей изрядный переполох. Пусть герцог Глостер держал себя строго в рамках, установленных для его деятельности братом-королём, о его политических взглядах было известно. Потому что сводились они к кристально чистой стратегии: врага надо бить. И бить врага он умел, прекрасно доказав это шотландским походом.

Но гораздо хуже этой воинственности, с точки зрения Бретани и Франции, была расчётливость Ричарда, которую он продемонстрировал в том же походе.

Впрочем, начиналось всё прилично. Луи Французский, в письме от 21 июля 1483 года, напыщенно обещал неопределённые помощь и поддержку «новому другу и королю Англии». Не стоит обольщаться — это была просто дипломатия. То, что с лета 1482 года во Франции стали циркулировать слухи, что находящийся в Бретани Генри Ричмонд является сыном покойного и невинно убиенного Генри VI, как-то настораживало. Плюс, Ричард ни на минуту не сомневался, что король французов не простил ему отвергнутой взятки, и вовсе не является другом ни ему в частности, ни Англии в целом.

Что касается Бретани, то с ней отношения складывались интересно. В середине июля, к герцогу Франциску отправился Томас Хаттон, канонник и дипломат, чтобы подготовить договоры о делах коммерческих и политических. Но в целом, его задачей было выяснить, чем, собственно, нынче занимается новое пополнение беглецов из Англии. Потому что на бедную голову Франциска, в мае 1483 года свалился и Эдвард Вудвилл. Этот бравый парень попытался захватить английский флот, но всё дело закончилось двумя кораблями. Остальные хорошо помнили, что Лордом Адмиралом является герцог Ричард Глостер, а вовсе не Эдвард Вудвилл, даже если этот парень и утверждал королевскому совету, что «мы достаточно сильны, чтобы ни с кем не считаться».

К сожалению для Англии, Эдвард увёз с собой изрядную сумму денег. Насколько было известно в Англии, Эдвард Вудвилл был принят при дворе герцога Франциска, и ему даже было назначено содержание. Никто ему не сказал, что «живи на свои, наворовал достаточно». К Франциску прибился и другой Вудвилл — маркиз Дорсет, сын отсиживающейся в вестминстерском убежище вдовствующей королевы. Который отправился в путь, прихватив с собой треть казны Эдварда IV.

И засновали между Англией и Бретанью послы. Надо сказать, в первый момент вопрос выдачи Генри Ричмонда, Джастина Тюдора и Вудвиллов даже не поднимался. Торговались относительно лучников. Герцогу Бретани они были очень нужны, а королю Англии было нужно свободное от французов побережье Бретани. Франциск считал это совместным проектом, и хотел, чтобы Ричард оплачивал содержание 4000 лучников, а он, Франциск — 3000. Вопрос о беглецах возник именно в связи с аргументом, что если Ричард III лучников не оплатит, то Генри Тюдор вдруг может быть захвачен королём Франции, и мы же этого не хотим, не так ли? Ричард «этого» точно не хотел. Но условия Бретани были настолько странными, что заставляли сомневаться в желании Франциска быть союзником Англии, которой правит Ричард III.

А тут как раз случилось очередное: в начале августа 1483 года, в Нортхемптоншире внезапно поднял мятеж Джон Веллес, сводный брат леди Маргарет Бьюфорт. Надо сказать, что о причине этого мятежа спорят до сих пор. Высказывалась даже догадка, что к мятежу своего единоутробного брата подтолкнула леди Маргарет Бьюфорт, чтобы ослабить возможный эффект втайне готовящегося бунта Бэкингема. Тем не менее, локальность выступления и отсутствие какой-либо внятно озвученной политической цели, заставляют согласиться с оценкой Розмари Хоррокс, сомневающейся в «ланкастерианской» подоплёке происходившего — это, похоже, было выступление недалёкого оппортуниста, надеющегося материально выиграть от смены короля.

Мятеж подавили с пол-пинка, но угадайте, куда сбежал Джон Веллес? Правильно, под крыло герцога Франциска Бретонского. Такая концентрация противников (а туда же сбежали и Кортни, и Латтрелл) на сравнительно небольшой территории заставила бы насторожиться и менее опытного человека, чем король. И он насторожился, хотя ещё месяц не делал никаких заключений. Он собирал сведения.

Возможные размышления матушки молодого человека

С чем всё происходившее оставляло леди Маргарет Бьюфорт? С надеждой, как ни странно.

Ситуация перестала быть мутной, а мутной она была уже больше десяти лет. С одной стороны, леди Маргарет не притесняли. И не за что было, и не лезла она в сомнительные ситуации, и всегда умела поместить себя в семью, отношения с которой ни один монарх, без крайней необходимости, не хотел бы превращать во враждебные.

С другой стороны, создавалось впечатление, что на её огромные богатства король давно посматривает, как на своё, родное, не разрешая делать завещание в пользу сына. Не то, чтобы он прямо возражал, вовсе нет. Но условием было возвращение молодого Ричмонда в Англию. Вернее, какой уж там Ричмонд… Титул графа Ричмонда передали в 1461 году Джорджу Кларенсу, и после его казни в 1478 году — Ричарду Глостеру. Неизвестно, насколько леди Маргарет верила в добрую волю Эдварда IV, но в добрую волю Ричарда III она не верила совершенно. Зная леди Маргарет, можно не сомневаться, что она крепко призадумалась.

Во-первых, как ни оценивай коронацию Ричарда III, произошла смена династии. Переворот, собственно. То есть, прецедент. Допустим, трудновато было отрицать законность эдикта Генри VI, сделавшего герцога Йорка престолонаследником. Довода «король-то не в своём уме» система того времени не то, что не знала, но старалась не применять. Ибо прецедент. Эдвард, старший выживший сын герцога Йорка, унаследовал право на корону от своего отца. Тоже всё понятно. А дальше начался полный бардак.

Если не принимать во внимание малолетних сыновей Эдварда IV, следующим за ним наследником был Джордж, герцог Кларенс. После французского похода, когда король начал болеть не на шутку, о престолонаследии не могли не сплетничать в кулуарах. Что самое неприятное, если смотреть на ситуацию с точки зрения леди Маргарет, Джордж был не просто наследником из дома Йорков, но ещё и наследником от Ланкастеров, на что имел документ. Впрочем, от Джорджа избавились, причём так, что и его сын не унаследовал права отца на трон.

Ричард III заполнил образовавшийся, после смерти брата и скандала, устроенного Стиллингтоном, вакуум, но на его месте мог бы быть и наследник Ланкастеров, не так ли? Если бы был под рукой.

Во-вторых, как ни спекулируй вокруг исчезновения сыновей покойного короля из Тауэра, важным было то, что они исчезли с политической арены. То есть, как политические фигуры они исчезли раньше, но, поскольку сомнений в отношении отцовства принцев никогда не было, при определённом стечении обстоятельств их можно бы было использовать. А вот когда использовать стало некого, то на шахматной доске остались только двое: Ричард Плантагенет и Генри Ричмонд.

Никто не знал, где находятся принцы, но все знали, где находится Ричмонд. После коронации Ричарда, Генри Ричмонд перестал быть одиноким изгнанником в чужой стране. По стечению обстоятельств, он стал ключевой фигурой для воинственной знати, жаждущей вернуться домой с честью, и, желательно, с богатством.

В-третьих, Вудвиллы, которые, как ни крути, представляли собой, на момент смерти короля Эдди, вполне реальную силу, были нейтрализованы. Единственный член семейства, имевший международную репутацию, граф Риверс, был казнён. Остальные, вне Англии, были вообще вне котировки, да и в Англии никто за Вудвиллов не поднялся, ведь попытка поднять была. Без сыновей Эдварда IV, они стали никем. В лучшем случае, их можно было использовать в качестве поддержки тому, кто пожелал бы эту поддержку.

В-четвёртых, Бретань и Франция были если и не напуганы, то готовы к любой неожиданной пакости со стороны этой новой Англии, с которой им пришлось бы иметь дело, а в такой ситуации любой козырь дорог. Король Франции, Луи XI, к тому же, явно приближался к моменту своего свидания с Творцом. К 1483 году, он уже перенёс два инфаркта. Да, ему был всего 60 лет, но роль Мирового Паука ему недёшево обошлась.

Сыну и наследнику Луи было всего 13 лет, то есть, можно было не сомневаться, что во Франции разгорится война за регентство, между Анной де Божё и Луи Орлеанским. А участие Луи Орлеанского автоматически означало, что в склоку между родственниками включится и Бретань. При таком раскладе, ни Франции, ни Бретани не были нужны неожиданности со стороны Англии, в которой правил Ричард III. То есть, появилась реальная возможность, что Генри Ричмонда начнут продвигать в короли, надеясь на его явную некомпетентность для этой роли. Пока там он будет разбираться, как править, Анна и Луи разберутся, кто там из них лучше подойдёт в регенты.

И, наконец, когда леди Маргарет так прокололась с попыткой выкрасть принцев из Тауэра, она могла сделать только один вывод: надежды на то, что она играючи обведёт вокруг пальца Ричарда, который, теоретически, должен был плохо ориентироваться в лондонских реалиях, не было. Каким-то непостижимым образом, король оказался впереди неё на целый шаг. Так же не удалась одновременная с нападением на резиденцию принцев в Тауэре попытка выкрасть из вестминстерского убежища принцесс, что было ещё более тревожным знаком. Словно Ричард знал, что на уме у леди Маргарет.

Скорее всего, он действительно знал. Если судить по тому, какое огромное значение Ричард Глостер, лейтенант короля на Севере, придавал системе своевременного оповещения, как он не жалел сил и средств для её совершенствования, он просто не мог пренебречь этой системой, став королём. О шпионаже в условиях средневековой Англии написано не так уж много, но достаточно, чтобы сделать главный вывод: система слежки за фигурами интереса и передача информации были, к временам начала Войн Роз, уже достаточно развиты. Другое дело, что если шпионов лорда Уолсингема[6] и лорда Сесила[7] стало, в наши времена, возможным отследить буквально поимённо, архивы Средних веков на этот счёт более сдержаны.

Мы знаем не так много имён с тех времён, и эти имена принадлежат лицам, к которым информация стекалась. Но мы не знаем, кто эту информацию поставлял. Предположительно, те, кто мог передвигаться через границы свободно, не вызывая подозрений. Священники, дипломаты, торговцы, медики.

Генри V, запретил в Нормандии обижать местных священников, и его часто видели в компании священников в расположении войск. Одновременно, он запретил деятельность французских священников в Англии. Были это священники, которые занимались шпионажем, или шпионы, одетые священниками? Мы не знаем.

В бюджете Кале было предусмотрено 104 фунта в год на оплату шпионов. Лейтенант Гинской крепости получал в год 50 марок[8] на то, чтобы распространять нужные слухи в нужных местах. Свои бюджеты для шпионов имели и другие крепости английских территорий на континенте.

Дипломатический кодекс запрещал использовать дипломатов в качестве шпионов, но на практике, отчёты иностранных дипломатов всегда были главным источником информации, которую получали как их наниматели, так и те, кто готов был за информацию платить. Венецианские и миланские посланники торговали информацией практически открыто.

В интересующий нас период, центральной фигурой, занимающейся координацией шпионской деятельности англичан на континенте, был Джон лорд Дингем. Он когда-то прославился тем самым сказочно-дерзким рейдом в Сандвич, когда Вудвиллы, сэр Ричард и Энтони, были вытащены из кроваток, и доставлены прямиком в Кале, где предстали перед Уорвиком и будущим королём Эдвардом, который тогда был ещё графом Маршем.

Так вот, этот лорд Дингем совершенно благополучно служил потом королю Эдварду IV, королю Ричарду III, а потом — королю Генри VII. Последнему, причём, не столько служил, сколько получал содержание и приятные подарки. Хотя все знали, что он — йоркист до мозга костей. Что означает, что лорд Дингем знал такие секреты, и так умел ими распорядиться, что его проще было задабривать, чем казнить под каким-то предлогом.

Шпионские сети имели все хранители пограничных территорий (и Ричард — тоже), лейтенант Бервика, причем связи уходили в самые глубины шотландского двора. Да что там, даже считавшийся рассеянным, кротким и вообще неземным король Генри VI регулярно платил шпионам в 1450-х. Про Эдмунда Бьюфорта говорили, что он внедрил шпионов в каждый дом каждого лорда королевства. И даже Кларенс отличился в 1460-х, внедрив шпионов в хозяйства Нортумберленда, Шрюсбери и Стэнли.

Сам Эдвард IV имел сеть шпионов буквально по всей стране, даже до восстания лорда Уорвика. Кому-то в хозяйстве лорда платили 35 фунтов, и этот человек был настолько засекречен, что его имя было не известно ни одному секретарю, составляющему расходные записи.

Это только несколько примеров, имеющих железное документальное подтверждение. На самом деле, шпионаж лордов друг за другом, и короля за лордами был повседневным и достаточно рутинным. Возможно, Ричард III хотя бы частично унаследовал шпионов короля Эдварда. Но возможно, что всё то время, когда он находился на севере, при дворе короля и в челяди видных лордов королевства на него работали его собственные шпионы.

Во всяком случае, когда епископ Салсбери, Лайонелл Вудвилл, отправил 22 сентября 1483 года совершенно невинное, частное письмо аббату бенедиктинского монастыря в Винчестере, это письмо было перехвачено шпионами Ричарда. Дело, собственно, было не в письме, а в том, откуда оно было отправлено — из Торнбери Кастл, одной из главных резиденций герцога Бэкингема. Означает ли это, что Ричард имел шпионов при герцоге, или приглядывали именно за Вудвиллом? Кто знает.

Во всяком случае, герцог Бэкингем покинул королевский прогресс не вдруг. По некоторым сведениям, между ним и Ричардом произошёл разговор на повышенных тонах 2 августа, после чего герцог забрал своё сопровождение, и взял путь на Брекнок. Тем не менее, ещё 16 сентября король Ричард совершенно точно не подозревал Бэкингема. Но, несомненно, стал присматриваться к дорогому союзнику после того, как стало известно, что епископ Вудвилл живёт в замке герцога.

История герцога Бэкингема

Как видите, события подводят нас к ситуации с 28-летним герцогом Бэкингемом. Не выступи герцог против Ричарда — возможно, группка политических эмигрантов из Англии, собравшаяся в Бретани, со временем бы рассеялась. Но почему герцог выступил? На этот счёт есть разные мнения. Кто-то предполагает, что Бэкингем решил поиграть в Кингмейкера, и посадить на трон Генри Ричмонда. Кто-то — что он решил посадить на трон самого себя. Есть даже мнение, что разговор от 2 августа 1483 года с Ричардом, на повышенных тонах, был следствием того, что задержавшийся в Лондоне Бэкингем сделал перед отъездом проверку подведомственных ему, как Высшему Коннетаблю Англии, учреждений, и не обнаружил в Тауэре сыновей короля Эдварда. Ответ он затребовал у короля, не получил его, и сделал самые худшие возможные выводы, исходя из собственного понимания ситуации.

Генри Стаффорд был сыном двоюродной сестры и полной тёзки леди Маргарет, то есть приходился ей двоюродным племянником. Но по отцовской линии, герцог Бэкингем был потомком законной ветви потомков Эдварда III. Его бабка, Анна Глостерская, была дочерью Томаса Вудстокского, младшего (пятого) сына Эдварда III. Тогда как Бьюфорты были потомками третьего сына, но от внебрачной связи.

Всё это делало Генри Стаффорда потенциальным претендентом номер один (от Ланкастеров) на престол Англии, если бы линия Ричарда III пресеклась, или если бы его, например, свергли. В теории, во всяком случае. На практике всё было бы несколько по-другому, конечно. На практике, у герцога Бэкингема не было ни одного шанса надеть корону, при каком угодно раскладе.

Всё потому, что герцог был категорически непригоден к работе, которая давала бы власть и авторитет. Потому что Генри Стаффорд был человеком, обладающим раздутым чувством собственного величия, и поэтому находящимся в состоянии перманентной раздражённости, и не менее перманентной бытовой паранойи. Можно только диву даваться, как у многих поколений самых известных аристократических домов Англии появился такой отпрыск.

Конечно, можно сослаться на трудное детство. Отец Генри Стаффорда умер от чумы, когда его сыну и наследнику исполнилось три года. Ещё через два года, при Нортхемптоне, погиб его дед. Права на опеку и женитьбу важного наследника выкупила корона. Так уж было заведено. И, как было заведено, когда наследник герцогского титула вошёл в возраст, ему передали титул, со всеми правами и обязанностями, владения, прилагающиеся к титулу (хоть и в несколько урезанном виде), приняли в Орден Подвязки, и женили на сестре королевы.

Не в силу ли своих особенностей носитель такого важного титула был, при Эдварде IV, задействован в административной деятельности всего дважды, и оба раза — только церемониально, когда протокол подразумевал участие всех герцогов королевства. Он участвовал во французском походе Эдварда, но отбыл как-то спешно, при первой же возможности. Что характерно, определённые таланты у герцога Бэкингема были. Во всяком случае, все источники утверждают, что Генри Стаффорд владел необыкновенным ораторским даром. В Лондонских Хрониках так и написали, “golden oratory”.

Конечно, вполне возможно, что Бэкингем ненавидел короля Эдди и его жёнушку, при дворе которой он вырос, до аллергической реакции, и сам не желал иметь с их режимом ничего общего.

Во всяком случае, Ричард Глостер его поддержку принял, хоть и не очень в ней нуждался. Я встречала мнение, что причиной к этому были сантименты детства, из-за которых Ричард был автоматически расположен в Бэкингему. В 1459 году, года герцог Йорк бросил жену и младших детей на произвол судьбы, и бежал в Ирландию после битвы у замка Ладлоу, герцогиню, её сыновей Джорджа и Ричарда, а также дочь Маргарет, поместили под арест в дом её сестры, герцогини Бэкингем, то есть Анны Невилл.

Этот титул тогда носил дед Генри Стаффорда. Предположительно, сам Генри тоже рос в семье деда. Потому что когда говорят «в доме герцога», это вовсе не значит, что все чада и домочадцы одного из богатейших магнатов королевства ютились в одном замке и грелись у одного камина. Чаще всего «двор» мужа и жены находились на изрядном расстоянии друг от друга — как из соображений безопасности, так и для лучшего управления хозяйством. Именно так функционировало и хозяйство Герберта, «при дворе» которого вырос Генри Ричмонд.

В общем, скорее всего, и герцогиню Сесилию с детьми, и Генри Стаффорда поместили к герцогине Анне, потому что именно в функцию супруги важного магната и придворного входила обязанность регулировать родственные связи и обеспечивать житейскую сторону содержания опекаемых, воспитанников, и всяких благородных поднадзорных. Леди Анна была женщиной до невозможности крутой и жёсткой, не чуравшейся подкреплять своё слово вполне конкретным тумаком или болезненным щипком. Впрочем, этот стиль помог ей в будущем, уже во время вдовства, увеличить доход от своих владений на 40 % — и это в безумные, опасные, турбулентные 1460–1473 гг! Тем не менее, приятным человеком леди Анна не была, и даже не стремилась быть. Наверное, раздавала тумаки не только сестре, но и на племянников с внуком хватало. А Ричарду было тогда семь лет, и Генри Стаффорду — пять. Они просто не могли не общаться.

Другой вопрос, что во взрослой жизни Ричард и Генри Стаффорд почти не пересекались. Трудно сказать, где именно был Стаффорд в 1470, во время реставрации Генри VI. По меркам XV века, 16-летний парень был уже достаточно взрослым мужчиной, чтобы активно действовать в политике. Судя по тому, что он участвовал в триумфальном возвращении короля Эдварда в Лондон 21 мая 1471 года, к ланкастерианской партии он не примкнул. Но я не встречала упоминания, что он присоединился к Эдварду в Бургундии. Тем не менее, это было первым пересечением Глостера и Бэкингема во взрослой жизни.

Второе могло быть в 1475 году, во Франции, хотя и не факт, что оба участника похода там конкретно встретились. Но они точно встретились в 1476 году, на свадьбе второго сына короля, Ричарда Йоркского, и Анны Мовбрей, наследницы Норфолков.

Удивительно, что Ричард Глостер не затаил обиду на Бэкингема из-за того, что именно Бэкингем огласил смертный приговор герцогу Кларенсу. Для этого королю Эдварду пришлось передать ему титул Главного Сенешаля Англии, который до 7 февраля 1478 года принадлежал самому герцогу Кларенсу. Не в знак расположения, а просто в силу старшинства титулов. Я также не могу сказать, был ли Кларенс в контрах с Бэкингемом, ответ на этот вопрос надо искать. Возможно и не был.

Короля Ричарда III потом будут обвинять в фальшивом возмущении казнью брата Джорджа именно на основании его кооперации с Бэкингемом. Мне кажется, в этом вопросе, всё-таки, надо отделять понимание этими людьми вопросов служебного долго и личного отношения.

Тот же Ричард был менее чем доволен политикой своего брата последние восемь лет правления, и совершенно оставил двор после казни Кларенса, но он оставался абсолютно верным и надёжным администратором короля. Довольно многие политики того времени стоически терпели смены власти, оставаясь лояльными короне и государству.

Пожалуй, это нельзя назвать даже конформизмом, потому что свои политические взгляды (если таковые в принципе имелись) эти люди даже не скрывали, и менять политическую окраску от них не требовали. Достаточно, чтобы администратор администрировал свою подведомственную часть добросовестно.

На сцене событий появляется Джон Мортон

Одним из примеров йоркистов с ланкастерианской подкладкой был епископ Джон Мортон. Его связи с французским двором образовались, по всей видимости, ещё до 1470 года, когда он жил при дворе изгнанной королевы Англии, Маргарет Анжуйской, во Франции, и были укреплены в 1477 году, когда он был отправлен королём Эдвардом, в качестве посланника, к Луи Французскому.

Для этой истории Мортон чрезвычайно важен, и даже не потому, что именно с его руки был создан миф о Ричарда III, как об узурпаторе, кровавом тиране и убийце. Джон Мортон важен потому, что он, похоже, объединяет все беспорядки, связанные с чередой восстаний и заговоров 1483 года. Заговор Гастингса, попытки похищения детей короля Эдварда, восстание Бэкингема, вторжение иностранных наёмников под флагом Генри Ричмонда — он был вовлечён в каждый из них.

То есть, епископ Джон Мортон был интриганом высочайшего полёта. Высочайшего потому, что он не сложил голову на плахе, а закончил свой земной путь в почтенном 80-летнем возрасте, в качестве кардинала и архиепископа Кентерберийского, вполне преуспев в достижении своей цели. Интриганов люди заслуженно не любят. В основном потому, что для интригана отдельные люди и их репутации, сама их жизнь — не значат ничего. Думаю, у Джона Мортона тоже мало поклонников. Тем не менее, давайте попробуем разобраться, куда он метил.

Мы имеем человека, выходца из среды мелких сельских джентри, который потихоньку учился на поприще экклезиастики, и доучился до мелких церковных и административных должностей при дворе Генри VI. После битвы при Таутоне, он был в числе тех, на кого было наложено обвинение в государственной измене. То есть, ему пришлось бежать из Англии вместе с Маргарет Анжуйской.

Известно, что он был очень активен в попытке реставрации Генри VI, но после Тьюксбери «помирился» с Эдвардом IV. Через каких-то два с половиной года, Джон Мортон стал уже Master of the Rolls, ещё через год ездил в Венгрию, и в 1475 году составлял условия мирного договора между королями Англии и Франции.

Всё это выглядит достаточно странно, если Джон Мортон был такой уж административной мелочью при Ланкастерах, как нам дают понять. Но если был, его карьера говорит о том, что он сумел стать важным человеком ещё до Таутона. В хозяйстве Генри VI было много клерков, и принадлежность к администрации этого короля вовсе не была поводом для обвинения в государственной измене, подразумевающий, что обвинённого может убить без суда и следствия любой желающий.

Есть его биография, “The life of John Morton, archbishop of Canterbury”. Возможно, из неё, наверное, можно получить большее представление о ранней карьере Мортона. Это на заметку.

В нашей истории, важно присутствие Джона Мортона на печально известном заседании в Тауэре 13 июня 1483 года, когда на Ричарда Глостера было совершено нападение. В результате, Уильям Гастингс лишился головы, а Джон Мортон оказался в том же Тауэре, но уже в тюремном помещении.

Рассуждая о том, почему Ричард передал Мортона Бэкингему под домашний арест, хотя не мог не знать, насколько Мортон опасен, нужно помнить два момента.

Во-первых, епископ Мортон был человеком Рима. Только римский папа имел право судить священников епископского ранга, и определять им меру наказания. Нарушение правила было чревато очень серьёзными международными последствиями.

В Англии, за Мортона немедленно вступился кардинал, архиепископ Кентерберийский и Лорд Канцлер королевства, Томас Бурше. Который, кстати, приходился братом деду герцога Бэкингема. И, опять же, кстати, приходился братом Генри Бурше, чей сын женился на свекрови Элизабет Вудвилл, из-за чего будущая королева была вынуждена заключить совершенно невыгодный ей договор о помощи с Уильямом Гастингсом, чтобы выцарапать из рук свекрови и её нового мужа наследство, полагающееся её сыновьям. Обижать архиепископа Кентербери, который поддерживал Йорков и являлся высшим прелатом королевства, было никак нельзя. А заступился Бурше за Мортона и потому, что это было его обязанностью, и потому, что Джон Мортон давным-давно был протеже архиепископа.

Во-вторых, в защиту Джона Мортона немедленно подал петицию университет Оксфорда, чьим выпускником Мортон был. Рассориться с Оксфордом означало оскорбить всех выпускников Оксфорда, и, как следствие, превратить массу чиновников королевства в своих врагов.

Опять же, более чем вероятно, что нападение людей Гастингса на Ричарда Глостера было полной неожиданностью и для Мортона, и для Стэнли, который тоже присутствовал в зале совета. Насколько помню, обоих выудили из-под стола. Дело во времени. Все участники драматического события уже встречались в тот день. Потом Ричард обедал с Гастингсом. На всё про всё, у Гастингса просто не было времени обсудить с Мортоном и Стэнли результаты переговоров с Ричардом, которые, наверняка, проходили за обедом.

Что касается размещения Мортона у Бэкингема, то это было сделано в соответствии с должностными обязанностями герцога. Титул Лорда Коннетабля Англии был наследственным титулом Стаффордов-Бэкингемов. Когда-то семья Ричарда герцога Йорка была помещена под арест в хозяйство Хэмфри Стаффорда, и теперь Мортон — в хозяйство Генри Стаффорда, которому Ричард Глостер передал обязанности Лорда Коннетабля. Всё было сделано по закону. На 13 июня 1483 года, у Ричарда Глостера не было никаких возможностей предъявить епископу Мортону какое-бы то ни было обвинение в государственной измене.