Генри VII

Король умер, но дело его осталось жить

Когда волна праздников схлынула и пришёл черед подвести итоги первых решений нового короля и правительства, выяснилось, что Генри VIII действительно ослабил удавку бондов на шее своего дворянства. Кое-кому он отменил бонды вообще — Бэкингему, Бергаванни, Монтжою. Были оплачены долги новой королевы, которых успело набежать около 1 000 фунтов. Из тюрьмы в Кале был освобожден сэр Томас Грей, маркиз Дорсет. Бедолаге Дорсету смерть предыдущего короля была истинным даром небес — Генри VII смотрел на его семейство косо из-за близкого родства, которое означало близость к трону, и из-за попытки отца сэра Томаса сбежать от него в 1485 году. Сэр Томас угодил за решетку год назад, по подозрению в злоумышлении против короля, и было вполне вероятно, что ему придется или расстаться с головой, или провести в тюрьме остаток жизни.

Уильям же Кортни уже провел в Тауэре долгих шесть лет, если не больше, так как его, лояльного своего приверженца, Генри VII пристегнул к заговору Саффолка из-за несчастного «тайного обеда», устроенного графом для друзей как раз перед бегством из Англии. Кортни был, к тому же, женат на Катерине Йоркской, дочери короля Эдварда IV, и имел сыновей. И гордо носил на своем щите геральдические знаки королевского дома Англии, полученные через брак. Впрочем, надо сказать, представители этого семейства довольно исправно оказывались за решеткой из-за необузданного нрава и немалого территориального влияния.

В любом случае, освобождены были отнюдь не все «политические» — граф Саффолк, во всяком случае, остался за решеткой. Ричард, его брат, в свое время поступил на военную службу во Франции, и его там было не достать, но вот бедняжке Эдварду в семье достались все амбиции, но не таланты. Позволив использовать свою персону в играх без правил между международными политическими силами, он оказался в роли разменной монеты для красавчика Филиппа Бургундского, который выдал его англичанам не поморщившись. Император Максимилиан хотя бы взял с Генри VII слово, что тот сохранит Саффолку жизнь, но теперь данное слово потеряло силу, и, говорят, в своем устном завещании сыну король настаивал, чтобы Гарри казнил Саффолка немедленно после его, Генри VII, смерти. Но кто мог сказать наверняка, что говорил или не говорил король своему наследнику в приватной беседе? Утверждал же Гарри, что он женится на Катарине по воле батюшки!

Что касается Бэкингема и Нортумберленда, то отношения у них не сложились и с молодым королем. Гарри, конечно, назначил Бэкингема главным коннетаблем Англии, но только на один-единственный день своей коронации. В сети можно видеть списки, в которых Эдвард Стаффорд числится на этой должности и с 1509, и с 1504, и даже с 1485 года до конца своей жизни, но на самом деле, Генри VIII по сути упразднил эту должность, забрав её в прерогативы королевского дома, и после его коронации лорд старший коннетабль назначался королем только для коронационных формальностей[152]. Бэкингем, рассматривающий этот титул как наследственный, был в бешенстве. И да, раздутое ЧСВ перевесило и благодарность за снятые бонды в частности, и здравый смысл в целом.

Что касается Нортумберленда, то и в его случае сын-король продолжил то, что начал его отец — озаботился тем, чтобы региональная власть дома Перси оставалась ослабленной. Генри VII не вернул воспитаннику короны все земли, принадлежавшие его отцу, который подозревается в предательстве Ричарда III. По поводу жарких дискуссий о том, был ли 4-й граф предателем или нет, я бы посоветовала довериться суждению самого Генри VII, отщипнувшего от наследства 5-го графа изрядный шмат владений, и отдавшему их Томасу, лорду Дарси, укрепив его влияние на севере. Думаю, что Генри VII не доверял дому, способному несколько раз предать своих господ (ведь Ричарда II предали именно они, и потом попытались провернуть тот же финт с Генри IV, но безуспешно, а потом уже успешно с Ричардом III). Точно так же этот король не доверял и Стэнли, которые, несмотря на видимые и пустые изъявления привязанности со стороны пасынка сэра Томаса, никогда не поднялись при нём до того положения могущества, которое занимали ещё при преданном ими Ричарде III.

Как бы там ни было, после освобождения Генри Алджернона Перси от тягот бондов и половины гигантского штрафа за несанкционированную королем женитьбу (первую половину он успел выплатить), Генри VIII хладнокровно утвердил вышеупомянутые земли за Дарси, хотя Нортумберленд считал их, конечно, своею собственностью. Но Дарси как был сделан Хранителем Восточной марки покойным королем, так им и остался при новом, да ещё был, вдобавок, пожалован титулом Хранителя королевских лесов к северу от Трента.

Выбор Дарси в роли противовеса влиянию Перси был не случаен. Род Дарси жил на севере со времен Завоевателя, но при этом плотно оставался в рядах джентри. В ряды аристократии Дарси не лезли, и за титулами не гонялись. Томасу Дарси просто случилось оказаться, на должности коннетабля Бамборо Кастл и капитана Бервика, плотно вовлеченным в деловую переписку с всесильным Фоксом, оценившим деловую смекалку этого вояки. А тут ещё вояка женился на приятной вдовушке из рядов джентри, которая вдруг оказалась вдовой одного графа Вестморленда из Невиллов, и матерью другого. И этот юный Ральф Невилл был потом помещен на прохождение пажеской подготовке не куда-то, а к Бэкингему! Очаровательно, не так ли?

Впрочем, о реакции Нортумберленда и Бэкингема на решения короля Дарси рапортовал Фоксу уже в августе 1509 года: слуги Нортумберленда распространялись в кабаках о том, что скоро вся Англия будет поделена между их господином и Бэкингемом. Нортумберленд желает стать оверлордом всего английского Севера, а Бэкингем — получить титул Хранителя Англии. И Боже храни короля, если он не даст этим лордам того, что они желают! Да и против Фокса были подняты голоса. Торговцы принесли вести, что Лорд-Канцлер не имеет влияния на молодого короля, и не в состоянии держать его в руках. Что старые советники (Морни, граф Суррей, Рутэлл) у короля больше не в фаворе, и что поэтому Фокс старается создать коалицию с Бэкингемом и Нортумберлендом. Об этом-де «все знают».

Томас Пенн в своей книге “Winter King” совершенно справедливо заметил, что во времена Генри VII никому и в голову не приходило даже заикнуться о том, что кто-то может на него влиять, или даже «держать в руках». Покойный король всегда держал дистанцию даже с самыми близкими к трону придворными. Его сын казался всем более непосредственным, оживленным и, поэтому, более понятным — «своим парнем», можно сказать. «Своим парнем» Гарри никогда для своих подданных не был, свой статус он осознавал очень хорошо, просто не имел привычки размахивать им как дубиной, чтобы видеть своих приближенных более или менее в естественном настроении ума, и делать выводы.

Посему никто не придал никакого особого значения тому, что молодой король, «свой парень», не теряя времени припахал к работе большое количество разнокалиберных дворян в качестве «комиссаров» по выяснению ситуации во всех концах королевства, включая самые глухие его углы. Причиной были обозначены «дошедшие до Нас слухи», что в королевстве чиновники поголовно коррумпированы, а законы совершенно не соблюдаются, или выворачиваются в пользу власть и мамону имущих. Большим господам просто не пришло в голову, что комиссары будут раскапывать не только случаи коррупции, но и их причины.

Тем более, что коррупция действительно пронизала всю систему. Сосредоточившись под конец царствования на финансовой эффективности функционирования государства, Генри VII совершенно не озаботился контролем того, какими методами такая эффективность достигается. Возможно, он слишком полагался на ближайших помощников и отлично функционирующий аппарат осведомления. Скорее же всего, ему просто было всё равно — понятный эгоизм одинокого человека, который знает о том, что умирает. Да, человек может ответственно думать и заботиться о благе династии, и испытывать при этом странное безразличие к тому, что будет после него.

Так что найденные комиссарами многочисленные нарушения бросали тень в первую очередь на покойного короля, чего там. Ведь от короля почему-то ожидают сверхчеловеческих способностей парить над обычными человеческими слабостями и быть золотым эталоном всех совершенств. Поэтому Дадли и Эмпсона, назначенных на роль козлов отпущения за грехи прошлого режима, судили отнюдь не за злоупотребления. Ведь скрыть, что причиной злоупотреблений послужили приказы верховной власти, было бы абсолютно невозможно. Их судили… за попытку нарушить спокойный переход законной власти. На белый свет были вытащены распоряжения стянуть стражников туда и отправить их сюда — всё, что Дадли и Эмпсон предпринимали, пытаясь погасить волны беспорядков и грабежей, вызванных амнистией уголовников. Теперь этих двоих обвиняли в планах пленения молодого короля и правления от его имени. Будучи юристами, оба пытались построить себе грамотную защиту, но быстро поняли, что их никто не слушает, никто не желает слушать, и никто не будет слушать — включая их вчерашних коллег.

Дадли, впрочем, хотя и понимал, что происходит, не понимал в принципе, отчего его деятельность во славу королевской казны внезапно сочли нежеланной и даже незаконной. Он же знал, что законодательно всё было совершенно правильно! Наивный человек, он перечислил все разобранные им дела и тех, кто собирал ему по этим делам информацию! Видимо, Фокса и Ловелла Дадли оценивал незаслуженно высоко, аргументируя к их здравому смыслу. Или недостаточно высоко, это как посмотреть. В действительности эти двое были, несомненно, счастливы получить как сжато изложенный нормальным языком, без юридических выкрутасов, перечень того, что именно и как можно делать в рамках закона, да ещё и список людей, умеющих собирать информацию, и знающих, какая именно информация нужна для подобных дел. Не прошло много месяцев, как все подчиненные Дадли и Эмпсона были выпущены из заключения и помилованы. И продолжили свое дело уже под началом новых функционеров.

Собственно, у самого молодого короля было бы, возможно, что сказать в защиту Дадли и Эмпсона, потому что вряд ли у него были сомнения как минимум в отношении Дадли. Он не мог не знать, что Дадли никогда не выходил за рамки законности, хотя, похоже, не очень интересовался тем, насколько в рамках законности работают те, кто работает на него. Но в работе короля буквально с первых дней его правления была заложена определенная схема, от которой он потом не отступал почти никогда. Он, как и его отец, до самой смерти был в курсе всего происходящего в королевстве. Но Генри VIII, в отличие от Генри VII, не имел вкуса к обкатыванию каждой мелкой детали этого происходящего. Скажем так, что у него было слишком много интересов и слишком мало времени на каждый из них. К обязанностям короля он относился тоже чрезвычайно ответственно, но вся процедура представления информации королю изменилась.

Генри VIII требовал, чтобы ему предоставляли уже полностью расследованные и изученные кейсы, компактно изложенные в письменном виде, из которых он смог бы быстро получить представление о деле, и наложить свою резолюцию. Собственно, в своем шестнадцатом веке он работал как эффективные управляющие больших корпораций в наши дни. Уязвимость этой системы в том, что она полностью зависит от добросовестности и наличия стратегического ума у представляющего дела на резолюцию. Тем не менее, данная система практиковалась как минимум в английском правосудии издавна: выездные судьи, как правило, только накладывали резолюции на уже разобранные в деталях местными органами власти дела. Исключение составляли дела, по какой-то причине привлекшие внимание высших инстанций персонально.

В случае Дадли и Эмпсона, молодой король мог быть в курсе причин, по которым ситуация в государстве нуждалась в громком и шокирующем финальном аккорде закончившегося царствования, или мог не иметь об этом никакого представления. Во всяком случае, лето 1510 года он проводил вне Лондона, и в детали судебного процесса над советниками своего отца не вникал. Неизвестно, кто и в какой форме ему результаты представил, но резолюцией короля графу Оксфорду для исполнение было краткое «казнить». Правда, как показало будущее, этот король никогда не был в действительности «не в курсе». И никто, никогда не смел переворачивать представляемые ему факты с ног на голову. Так что, подозреваю, именно так и обстояли дела в случае Дадли и Эмпсона. Приговор был приведен в исполнение 18 августа.

Впрочем, недолго у власти остались и Фокс с Ловеллом, да и архиепископ Ворхэм. Уже на следующий год началось быстрое продвижение на первые роли Томаса Волси, который, в конечном итоге, «съел» Фокса и Ворхэма, чтобы самому оказаться отброшенным с дороги Томасом Мором, который, в свою очередь, проиграл Томасу Кромвелю. Ловелл, впрочем, просто исчез из публичной жизни, к которой он, на мой взгляд, никогда и не имел по-настоящему вкуса, предпочитая реальную власть. И этой власти ему хватило до самой смерти в 1524 году — и коннетаблем Тауэра он стал, и начальником департамента, надзирающего за опекой всевозможных сирот и воспитанников, обладающих достаточным состоянием и недвижимостью, чтобы за ними был смысл надзирать и управлять. Причем, доходы от этой деятельности шли не в казначейство, а в личные финансы короля. Из всех близких советников Генри VII, он оказался единственным преуспевшим и при новом короле.