Гераклиды

Дитя мое, раздумье на лице

Написано твоем… Иль об аргосцах

Сообщено?

Замедлился поход,

Иль здесь они? Иль новое услышал

Ты что-нибудь? Глашатая слова

Неложною угрозою звучали…

Царь Еврисфей, успехом окрылен,

Идет на город ваш, и это верно.

Но гордых дум не терпит царь богов…

Аргосцы здесь, старик, и с Еврисфеем,

³⁹⁰ Сам видел я царя… Ведь если кто

Быть воеводой истинным желает,

Не вестникам тот верит, а глазам.

Но все же он войска свои покуда

В равнину не спускает. Он засел

На вышине отвесной и, должно быть,

Высматривает путь, чтоб без отпора

Ему страну полками наводнить

И основаться в ней всего вернее.

В ответ и мы надежно снарядились:

Афиняне в доспехах, и стоят

⁴⁰⁰ Готовыми для жертвы козы. Всюду

Жрецы аргосцам молят лютой смерти,

А городу спасенья. Я велел

И вещунам собраться; сколько было

Таинственных оракулов и явных,

Сличили мы, подъявши пыль веков;

Немало в них открыли разноречий,

Но сходятся в одном гаданья все:

Деметриной в усладу дщери грозной

Должны мы деву благородной крови

⁴¹⁰ Заклать… Ты видишь: вам помочь я рад,

Но дочь отдать я не решусь, и странно б

Насилием мне было отбирать

Рожденную в Афинах от ее

Родителей; а кто ж такой безумец,

Чтобы зеницу глаз своих охотно

На истребленье дать? И так уже

Афиняне волнуются, и споры

Наш город раздирают: кто со мною

Согласен и считает справедливым

Молящего почтить, а для иных

Мечтатель я. А если крови девы

Потребовать осмелюсь я — мятеж

Немедля вспыхнет. Что мне делать, старец?

⁴²⁰ Не сыщешь ли ты средства и себя

С детьми, и нас спасти, от осуждений

Афинского царя освободив?

Ведь я не варвар-самодержец: власти

Моей постольку граждане покорны,

Поскольку сам покорен правде — царь.

Помочь в нужде мы рады чужеземцам

Да, видно, бог пути нам преградил.

О дети! Мы теперь, как мореходы,

Едва спаслись от яростной волны,

До гавани рукой подать, и вдруг

⁴³⁰ Безумный шквал… и где опять тот берег?

Земля от нас уходит эта, дети,

А славили спасенье мы!.. Себя

На суше мы считали… Ты, надежда,

Нас радостно дразнила, — для чего ж,

Коль милости к несчастным не таила

Твоя мечта? Могу ли на царя

Я гневаться, что он не отбирает

Афинских дев у граждан для ножа?

Своей хвалы я не возьму обратно

У города. Я все же твой должник,

О царь, хоть мой удел и жалок…

Только

Для вас-то что ж придумаю, птенцы?

Куда еще идти? И есть ли боги,

⁴⁴⁰ Которых бы мольбою не венчал

Я алтарей? И где огонь очажный,

Который бы детей не озарил

Беспомощных?.. Нас выдадут микенцу…

И я умру… Ну что ж! Я одного

При этом лишь боюсь — его глумлений…

Но вас до слез мне жалко, малыши,

И старую Алкмену тоже жалко…

Твой долгий век, о горькая, каким

Венчается концом!.. И я, несчастный,

Трудился для чего же? Для того ль,

Чтобы, врагу попав позорно в руки,

⁴⁵⁰ Из жизни так печально выбыть?

Царь,

Ты спрашивал, что делать… помоги ж нам

Теперь в одном… ведь на спасенье есть

Еще надежда детям: Иолаем

Ты замени Геракловых птенцов!..

Избегнешь ты опасности, и дети

Останутся в живых. А старику

Что в жизни за отрада? Бог же с нею!

Ведь более всего желал бы он

Гераклова соратника унизить:

Не благороден он. Молись, разумный,

С разумным чтоб вражда тебя свела:

⁴⁶⁰ Тогда и честь изведаешь и правду.

Ты прав, старик; сними же обвиненье

С земли афинской. Иначе падет

Укор на нас, хоть лживый, но позорный,

Что выдали Микенам мы гостей.

Слова твои при всем их благородстве

Нисколько не помогут нам. Сюда

Дружину царь не за тобой приводит…

И что ему прибавится, — умри

Действительно старик? Он хочет смерти

Гераклова потомства. Для врагов

Опасен благородный, вырастая,

Что юношей он станет и отца

Припомнит им он униженье. Это

⁴⁷⁰ И Еврисфей теперь предвидит, верно…

Нет, поищи другое что-нибудь…

А я ума не приложу, и страхом

Вещания мне сердце наполняют…

О, не считайте своевольем, мужи,

Что я ушла из храма — вас прошу

Об этом с первых слов. Я знаю, девам

Молчание и скромность подобают

И тишина жилища… Но твои

Я услыхала стоны, Иолай,

И хоть никто меня из Гераклидов

⁴⁸⁰ Не посылал, — какой-то голос тайный

Увлек меня. За братьев я болею,

Да и сама желаю я узнать,

Какой удар, в придачу к прежним, новый

Тебя поверг в уныние, старик?

Тебя всегда, дитя мое, хвалой

Среди сестер и братьев отличал я!

Наш бог, о дочь, отраду нам сулил,

И снова неудача. Этот муж

Гадания здесь передал: не телку

И не быка Афинам бог велит

⁴⁹⁰ Для дочери Деметры, а девицу,

И благородной крови, заколоть.

И выхода нет более ни в чем

Ни городу, ни нам — иначе гибнем…

Вот наше горе, дочь моя; ни царь,

Ни гражданин афинский не заколют

Своих детей — он это объяснил.

А значит… хоть не вымолвил он ясно,

Но все же понял я: "Ищите, мол,

Себе иной страны, свои ж Афины

Не волен я погибели предать".

И это — все?.. Условье счастья — в этом?

Да; более, дитя, задержки нет…

⁵⁰⁰ Тогда врагов и ратников микенских

Бояться не должны вы… Умереть

Готова я, старик! Сама я горло

Подставлю им, покуда мне никто

Не приказал еще жрецам отдаться…

И что сказать могли бы мы? За нас

Афиняне опасностей и муки

Подъемлют бремя тяжкое, а нам

Есть случай их спасти, и мы боимся

Пожертвовать собою… Не смешно ль?

Рожденные Гераклом — и в несчастье

Умеют только плакать да алтарь

С мольбою обнимать, как трусы! Разве

⁵¹⁰ Прилично это благородным? Или

Для дочери Геракла лучше будет —

Из города, который взят копьем

(Не станется ж от слова!), руки вражьи

Добычею украсить и, позор

Вкусивши, в ту ж сойти юдоль Аида?

Иль нам уйти отсюда?.. Что ж, опять

Скитания да речь еще вдобавок,

Которой не слыхали мы: "Опять

Вы с ветками молящих… Что вам надо?

Ступайте, жизнелюбцы, вы свою

Уж доказали трусость… помогать

Вам не хотим мы больше…" Но надежды

⁵²⁰ На счастие, останься я одна

Живой из Гераклидов, тоже нет!

А многие в такой надежде друга

Предать не побоялись. Кто бы взял

В супруги сироту, одну на свете,

И захотел бы от меня детей?

Не лучше ль умереть, чем этот жребий,

Столь недостойный нас! Другой, пожалуй,

Он и пристал бы — не в такой рожденной

Красе, как я.

Веди ж меня туда,

Где с жизнью я прощусь… венком украсьте…

Волос моих железо пусть коснется,

Коль так велит обычай. Но врагам

⁵³⁰ Победы не давайте!.. Душу волей

Вам отдаю, никто не приказал,

И знайте все, что жертвою за братьев

И самое себя я умираю…

Я клад прекрасный обрела, любовь

Презревши к жизни, — славной смерти клад.

О, что сказать мне? Гордой речи внял я

Из уст девичьих: умереть за братьев

Она горит. Кто мог бы благородней

Промолвить слово иль свершить деянье?

Мое дитя, поистине другого

Ты не могла быть дочерью, и дух

⁵⁴⁰ Божественный Геракла вместе с кровью

В твое вселился тело!.. Я словам

Внимал твоим, гордяся, но судьбою

Твоею я смущен. И справедливей

Поступим мы, коль соберем сюда

Твоих сестер — и пусть решает жребий,

Кому идти на смерть за целый род;

Отдать тебя, судьбы не испытавши, —

То было бы неправдой, дочь моя!..

О нет, оставь, старик… Я не хочу

Быть жертвою по жребию: иль этим

Стяжала бы любовь я?.. Если ж душу

Вы примете мою и умереть

⁵⁵⁰ Дадите мне за них по вольной воле,

Без всякого насилья, — я готова…

Еще прекрасней прежнего сказала

Ты слово, дева, — хоть и в том явила

Ты благородство полное. Дитя,

Отвагою отвагу превзошла ты

И добротою доброту. Просить

Тебя не смею я, — не смею также

И отговаривать… семью твою

Своею смертью ты спасешь, родная.

Благоразумен твой совет — от скверны

Уйдешь ты; смертью вольной я умру.

Но ты за мною следуй и дыханье

⁵⁶⁰ Мое последнее прими, покровом

Безжизненное тело осеняя.

Меча же не боюсь я, коль по праву

Геракла дщерью величаюсь я.

Нет, не могу твоей я казни видеть…

Тогда проси, чтоб не в руках мужей,

По крайней мере, а в объятьях женских

Мне дали жизнь окончить, Иолай!..

О девушка несчастная, исполню

Твои слова я свято… стыд бы был

Твоей не скрасить смерти: так велит мне

И наш закон, и рвение твое.

⁵⁷⁰ Да, самую печальную из всех

Я видел долей женских.

А теперь

Будь ласкова, скажи привет последний

И братьям молодым, и старику.

Прости, старик, прости! И передай

Свой ум и этим мальчикам, способный

На все дела… умней тебя зачем

Им вырастать? И попытайся жизнь им

Спасти… да, впрочем, ты и так усерден:

Мы все равно что рождены тобой;

Мы на твоих руках росли. И я,

⁵⁸⁰ Цветущая невеста, не колеблюсь

За Гераклидов умереть. А вы,

Вы, что ко мне теснитесь, дети, братья,

Да будет счастье с вами: все дары,

Которые в моей таятся жертве,

На долю вам пусть выпадут! Старик

Вот этот и Алкмена там, во храме, —

Любите их… Афинян чтите, дети…

А если вам бессмертные предел

Положат испытаньям и отчизну

Когда-нибудь вернут, — не забывайте,

Как должно вам спасительницу вашу

Могилою почтить. А должно — всех

⁵⁹⁰ Прекраснее. Сестрою малодушной

Я не была у вас — за дом родной

Я умерла. Да будет же могила

Заменой мне детей не принесенных,

Девичества закланного навек…

Коль под землею что-нибудь от нас

Земное остается… Только лучше,

Чтоб не осталось ничего… Куда ж

Деваться нам с печалями, коль мертвым

Их не дано забыть? А говорят,

Что умереть и значит — исцелиться!..

О, нет тебя великодушней, нет…

И знай, пока ты дышишь и потом

Священнее тебя для нас не будет…

Прости… прости! Боюсь я оскорбить

⁶⁰⁰ Печальными словами ту богиню,

Которой ты начатки отдала.

О дети! Ухожу я… горе ломит

Состав костей моих… Я упаду…

Возьмите, посадите на ступени

Алтарные бессильного; ему

Вы голову покройте, дети. Тяжким

Мне давит сердце бременем ее

Погибель. Правда, если бы то слово

Вещания презрели мы — нам всем

Пришлось бы умереть и чаша горя

Полней бы стала, — но полна и эта[18].

Нет без божественной воли блаженного мужа,

Нет и несчастных…

⁶¹⁰ Только не вечно вздымают и боги

Тех же людей; судьба нас качает

Вверх одного, книзу другого…

В бездну она низвергает счастливца,

Нищего в выси блаженства возносит.

Жребия ты не минуешь, а он над искусством смеется.

Труд и борьба — только лишние муки…

Встань, Иолай: покоримся божественной воле,

⁶²⁰ Не отдавайся

Этим порывам отчаянья, старец;

Та, что умрет за братьев и город,

Славы свою долю приемлет.

Девичье имя в устах не угаснет.

Доблести путь пролагает страданье,

Дева ж достойной отца и достойною рода явилась…

Славить хочу я славные смерти!..