Герман Геринг. Железный маршал

На пути к мировой войне

Между тем накануне Мюнхенского соглашения люфтваффе были вовсе не так сильны, как это пытались представить внешнему миру Гитлер и Геринг. 22 сентября 1938 генерал Фельми, командующий 2-м воздушным флотом, дислоцировавшимся в Западной Германии, представил Герингу меморандум, где отмечал:

Когда с меморандумом Фельми ознакомился Гитлер, он потребовал увеличить число самолетов в люфтваффе в пять раз. Для этого требовалось в ближайшие годы увеличить численность авиапарка на 20 тысяч машин. ПВО предполагалось усилить 2,5 тысячи тяжелых 88-мм орудий и тремя тысячами 20- и 37-мм скорострельных пушек.

Мильх был скептически настроен по отношению к этим амбициозным замыслам. В период с 1 апреля 1937 года по 1 апреля 1938 года планировалось выпустить 9 тысяч самолетов всех типов. Но из-за острой нехватки стали и алюминия с конвейеров сошло лишь 4800 машин. За весь же 1938 год производство едва превысило 5 тысяч машин. Однако начальник Генштаба люфтваффе генерал Ешонек, назначенный на этот пост 1 февраля 1939 года вместо преемника Кессельринга генерала Штумпфа, настаивал, что требование фюрера должно быть выполнено. Геринг тоже заявил, что план Гитлера можно претворить в жизнь, и приказал всем начальникам управлений и отделов люфтваффе и министерства авиации «сделать все возможное» для его выполнения. Однако производство самолетов в требуемых масштабах удалось нарастить уже только после начала войны и мобилизации промышленности. В 1939 году было произведено 8,3 тысячи машин, в 1940 году — 10,2 тысячи самолетов всех типов, в 1941-м — 12,4 тысячи, в 1942-м — 15,4 тысячи, в 1943 году — 24,8 тысячи, и только в 1944 году производство достигло максимума — 40,6 тысячи машин.

Геринг весьма настороженно относился к ускоренным темпам решения «еврейского вопроса», опасаясь негативной международной реакции, в том числе введения экономических санкций. Он сознавал, что германская экономика еще далеко не достигла автаркии и зависела от внешних поставок топлива и сырья. «Хрустальную ночь» с 9 на 10 ноября 1938 года, когда были разгромлены многие принадлежавшие евреям магазины, Геринг, по словам фон Белова, «охарактеризовал как тяжелый политический и экономический удар для Германии… он осудил эту акцию как «свинство», поскольку боялся отрицательных внешнеполитических последствий».

В сердцах Геринг сказал то, что потом ему припомнили на Нюрнбергском процессе:

Геринг возмущался, что страховым компаниям приходится платить евреям 25 миллионов марок за утраченное имущество. Впоследствии государство конфисковало полученные страховые выплаты и вдобавок наложило на еврейскую общину контрибуцию в один миллиард рейхсмарок.

Один из наиболее распространенных мифов, связанных с «окончательным решением еврейского вопроса», заключается в том, что об этом будто бы не знали главари Третьего рейха. То ли Гиммлер и Эйхман творили холокост без ведома Гитлера, то ли, напротив, Гитлер был обо всем прекрасно осведомлен, а вот второй человек в рейхе, Геринг, ничего об этих ужасах не знал и к «окончательному решению» не имел никакого отношения.

Такой тактики, кстати, Геринг, придерживался на Нюрнбергском процессе, утверждая, что не знал о том, что «окончательное решение» на практике означает уничтожение миллионов евреев. Все связанные с евреями «эксцессы» рейхсмаршал относил на счет Гиммлера и его людей. Сам же Геринг будто бы до конца войны верил, что речь шла лишь о депортации евреев, конечным пунктом которой, дескать, до войны считался Мадагаскар, а после начала советско-германской войны — оккупированные советские территории.

Действительно, план выселения на Мадагаскар всех евреев Германии, Австрии и Чехии, а после начала Второй мировой войны — Польши и других оккупированных стран существовал на самом деле и вплоть до нападения на Советский Союз являлся официальной политикой нацистов в еврейском вопросе. Однако «мадагаскарский план» больше-походил на некую пропагандистскую завесу истинных планов Гитлера и его соратников.

Дело в том, что и Гитлер, и Геринг, и Гиммлер, и другие нацистские вожди, занимавшиеся еврейской проблемой, не могли не сознавать, что план добровольного или принудительного переселения евреев на Мадагаскар был мертворожденным. Во-первых, Франция, чьим колониальным владением являлся Мадагаскар, не проявляла ни малейшего желания согласиться с этим. Во-вторых, абсолютно непривычный для европейцев климат африканского острова исключал возможность того, что кто-либо из евреев согласится уехать туда добровольно. В-третьих, ни одна страна или организация не собиралась финансировать переселение на Мадагаскар сотен тысяч и миллионов евреев. С началом же войны вследствие господства Англии на морях «мадагаскарский план» стал неосуществим принципиально.

На это, судя по всему, и делался изначальный расчет. Теперь нацисты могли ссылаться на то, что выслать евреев за границу не удастся, поэтому приходится приступить к их «внутренней депортации» — в гетто и концлагеря на оккупированных советских и польских территориях. На самом деле эта «депортация» означала физическое уничтожение.

Существует документ, который все ставит на свои места. Это протокол совещания от 16 июля 1941 года. В нем участвовали Гитлер, Геринг, Борман, Кейтель, рейхсляйтер и рейхсминистр Розенберг и рейхсминистр Ламмерс, начальник канцелярии рейха. Фюрер заявил тогда:

Во исполнение этих решений Геринг уже 31 июля 1941 года отдал распоряжение шефу РСХА Гейдриху:

Для маскировки «окончательного решения» в «Имперском законодательном вестнике» было опубликовано распоряжение полиции от 1 сентября 1941 года. Всем евреям предписывалось носить на одежде заметную издали желтую шестиконечную звезду. Принципиальному же решению эта проблема подлежала только по окончании похода на Россию, причем, как подчеркивалось в распоряжении, «великодушным образом».

Как справедливо утверждает столь компетентный свидетель, как бывший адъютант Гитлера от люфтваффе полковник Николаус фон Белов, «я даже и без документальных доказательств твердо убежден в том, что уничтожение евреев осуществлялось по категорическому указанию Гитлера, ибо немыслимо предположить, что Геринг и Гиммлер предприняли бы нечто подобное без его ведома. Конечно, Гиммлер не информировал фюрера о каждой детали, но в этом деле действовал с его одобрения и в полном согласии с ним».

Сейчас ни один серьезный исследователь проблемы не отрицает холокоста — преднамеренного уничтожения нацистами евреев, имевшего своей конечной целью полное уничтожение еврейского народа. Спор идет только о количестве жертв. Иной раз подвергается сомнению «каноническое» число уничтоженных нацистами и их пособниками евреев — 6 миллионов человек, впервые прозвучавшее на Нюрнбергском процессе. Однако даже самые умеренные оценки жертв холокоста не опускаются ниже 4 миллионов погибших. Замечу, что цифра 6 миллионов появилась в отчете Эйхмана, возглавлявшего в гестапо отдел по еврейскому вопросу, и отчете Гиммлера Гитлеру осенью 1944 года, причем Эйхман впоследствии признал, что точной статистикой его отдел не располагал и цифра была дана «навскидку», с таким расчетом, чтобы количество уничтоженных евреев составляло более половины от их общего числа в Европе. А численность европейских евреев была определена в 11,2 миллиона человек на печально знаменитом совещании руководителей ряда имперских ведомств в Ваннзее_? где был провозглашен переход к «окончательному решению».

На самом деле определение общей численности евреев, уничтоженных нацистами в годы Второй мировой войны, — задача сложная и вряд ли с точностью решаемая. Дело в том, что оценка численности евреев к 1941 году и после окончания войны в Европе в мае 1945 года в различных странах Европы производилась путем экстраполяции данных соответственно более ранних и более поздних переписей населения. А сама экстраполяция зависит, в свою очередь, от оценки естественного прироста, темпов ассимиляции и объема еврейской эмиграции из Европы, данные по которым достаточно сильно разнятся у разных исследователей. Кроме того, из числа жертв холокоста необходимо исключить евреев, погибших в армиях различных стран — участниц Второй мировой войны, а также жертвы евреев среди мирного населения вне оккупированных Германией и ее союзниками территорий.

Здесь тоже существуют значительно разнящиеся между собой оценки. Например, в зависимости от подсчетов общих безвозвратных потерь Красной армии число советских евреев, погибших на полях сражений, будет различаться на порядок. По официальным данным, из 8668 тысяч красноармейцев, павших в Великой Отечественной войне, евреи составили около 142,5 тысячи человек. Эта цифра основана на выборочных данных о доле евреев в личном составе Красной армии за некоторые годы войны в 1,64 %. Однако, согласно моим сведениям, общие потери Красной армии погибшими составили около 26,4 миллиона человек, из которых евреев, если исходить из их доли в населении страны перед войной в 2,5 %, было около 660 тысяч. А ведь надо учесть, что еще сотни тысяч евреев из числа мирного населения умерли в ГУЛАГе, а также на неоккупцрованной советской территории от лишений, связанных с войной. Все эти жертвы, несомненно, должны быть исключены из числа жертв холокоста.

Спор идет и вокруг того, использовали ли нацисты для уничтожения евреев камеры с газом «циклон Б» или нет. Об этом не сохранилось однозначных документальных свидетельств, как не сохранились и сами камеры. При этом спор фактически идет только о газовых камерах Освенцима, поскольку другие лагеря смерти на польской территории были разрушены нацистами до основания и никаких следов использования газа там сохраниться не могло.

Дискутируется, в частности, вопрос о том, что означают некоторые термины, встречающиеся в немецких документах, относятся ли они к газовым камерам или к камерам для дезинфекции одежды и бытовых вещей заключенных (вообще-то газ «циклон Б» использовался для целей дезинфекции). До сих пор неизвестно, сколько времени требовалось для умерщвления человека при той концентрации газа, которая убивала бытовых насекомых, — несколько минут или несколько часов. В последнем случае убийство людей с помощью газа «циклон Б» становится абсолютно нерентабельным и крайне сложным технически, так как требует строительства мощнейших насосов для нагнетания газа в камеры и доведения его до той концентрации, которая приводила бы к почти мгновенной смерти.

Существуют многочисленные показания уцелевших узников о существовании газовых камер в Освенциме. Но имеются столь же многочисленные показания относительно существования газовых камер в концентрационных лагерях на территории Германии, в частности в Дахау и Бухенвальде. Послевоенные исследования, однако, неопровержимо доказали, что никаких газовых камер для уничтожения людей в этих лагерях никогда не было.

Версия о существовании газовых камер основывается также на показаниях коменданта Освенцима Рудольфа Франца Хёсса и некоторых других эсэсовских офицеров, данных ими в советском плену, возможно, под сильным физическим давлением. Цифры при этом назывались абсолютно фантастические. Хёсс, например, утверждал, что в Освенциме было уничтожено около 4 миллионов евреев, то есть две трети числа всех жертв холокоста, что совершенно невероятно. Позже он уменьшил эту цифру до 2,5 миллиона.

Стоит заметить также, что аэрофотоснимки Освенцима, сделанные американцами в 1944 году, ни разу не зафиксировали дым из печей крематориев. Это обстоятельство может свидетельствовать о том, что счет жертв Освенцима скорее идет на сотни тысяч, чем на миллионы.

Хотя нельзя с уверенностью утверждать, использовались ли газовые камеры для уничтожения евреев или нет, любой из ответов на этот вопрос не меняет сути холокоста как тягчайшего преступления против человечности и одного из самых страшных примеров геноцида в истории. Неважно, как именно убивали евреев. Важно, что около 6 миллионов человек были убиты только из-за их национальной принадлежности.

Когда дело дошло до «окончательного решения», Геринг неоднократно спасал из концлагерей своих знакомых евреев и друзей Эмми, особенно из числа актеров, хотя и ворчал всякий раз:

Об этом существуют показания, подтвержденные присягой, в том числе и прозвучавшие на Нюрнбергском процессе.

Никакого неразрешимого противоречия в этих фактах нет. Геринг вполне разделял позицию Гитлера о необходимости физического искоренения еврейского народа, оттого и подписал в 1941 году приказ Гейдриху о претворении в жизнь «окончательного решения». Но сам Геринг был по природе человеком не злым, и потому готов был выручить из беды и отправить за границу лично ему симпатичных евреев, а также тех, за кого просили жена, родные и друзья. Может быть, именно просьбы Геринга навели Гиммлера на мысль, высказанную им в печально знаменитой речи перед высшими чинами СС в ноябре 1943 года в Познани. Тогда рейхсфюрер говорил, что к нему подходят и просят за своего, «хорошего» еврея, но что если таких просителей будет слишком много, то не будет никакого «окончательного решения». Буквально это звучало так:

Еще в 1938 году, по свидетельству фон Белова, «зенитная артиллерия и постройка бомбоубежищ стояли у Геринга на втором месте по сравнению с самолетостроением. Но Гитлер требовал, чтобы им уделялось такое же внимание, хотя Геринг постоянно старался убедить его, что истребители — это наилучшая оборона от налетов вражеской авиации. Когда в 1943–1945 годах германская противовоздушная оборона оказалась несостоятельной, фюрер, указывая на свои директивы, изданные еще 1938 году, бросал Герингу и люфтваффе тяжкие обвинения. Он предвидел то, что отрицали специалисты.

В 1943 году исход войны был уже решен, и Геринг, очевидно, это понимал. Никакие меры по совершенствованию люфтваффе уже не могли помочь Германии устоять против сил ее противников. А потому Геринг решил испить чашу жизни до дна и все больше времени уделял чревоугодию и другим развлечениям».

По свидетельству фон Белова, когда началось строительство бомбоубежища под зданием рейхсканцелярии, Гитлер «потребовал, чтобы для крыши была предусмотрена бетонная плита толщиной минимум 3 метра, а для стен — 2,5 метра. Однако руководители постройки придерживались указаний соответствующих управлений министерства авиации, которое имело на этот счет другие взгляды, распространенные среди специалистов. Поэтому оно вело строительство по другим масштабам, не соответствовавшим требованиям Гитлера. Что же касается министра вооружения Шпеера, то он был заинтересован в таком проекте, который позволял сэкономить время, и, ни о чем не подозревая, просил фюрера решить этот вопрос. Тот возмутился устаревшими представлениями геринговского министерства и обрушился с тяжкими упреками, однако тогда еще не на самого Геринга. Объектом гнева фюрера стал начальник одного из управлений министерства. Его фамилию и этот инцидент Гитлер не забыл до конца войны и часто вспоминал, когда набрасывался на люфтваффе.

Осенью 1938 года Геринг и помыслить не мог, что когда-либо найдется воздушный флот, превосходящий германский. Да и сама война находилась для него где-то за пределами вероятного. Хотя он и принял всерьез указание Гитлера увеличить люфтваффе в пять раз и давал управлениям своего министерства и авиационной промышленности соответствующие приказы, возможность осуществления этого вызывала у него сомнение.

Я спросил Ешонека, за какой срок можно осуществить эту программу. Он, как и прежде, рассчитывал примерно на два года. Обеспечение горючим и подготовка летных кадров — вот что составляло главную заботу Генерального штаба люфтваффе. Ешонек поддерживал выпуск уже производившихся типов бомбардировщиков. Стандартом должен был оставаться «Ю-88». По данным же Удета, более многообещающим являлся «Хе-177».

На основе требований Гитлера Геринг хотел дать заказ на выпуск большой серии «Ю-88» фирме «Юнкерс». Ешонек же, как и некоторые специалисты в техническом управлении, знал, что далеко не все «детские болезни» этого типа самолетов уже преодолены. Однако генеральный директор фирмы «Юнкерс» Генрих Коппенберг не пожалел сил для того, чтобы в целях производства крупной партии этих бомбардировщиков устранить все претензии испытательных органов люфтваффе. Удет полностью доверял ему, а Геринг и Ешонек — Удету. Сомневался только Мильх. Конструирование «Хе-177» было подобно уравнению с несколькими неизвестными, особенно из-за четырех моторов, установленных по два. Первый образец должен был взлететь летом 1938 года, но на серийное производство можно было рассчитывать не ранее 1940 года.

У меня сложилось впечатление, что Ешонек хочет своей информацией развеять мое сомнение насчет осуществимости программы вооружения люфтваффе. Но мне было ясно: выполнить программу выпуска истребителей можно, только производя уже зарекомендовавший себя «Ме-110». Попытку осуществить программу за счет выпуска в первую очередь «Ю-88» и «Хе-177» я считал трагической ошибкой и не скрывал от Ешонека своего намерения обрисовать фюреру ситуацию такой, какой она, по моему мнению, являлась в действительности. Это, как казалось мне, больше отвечало смыслу указания Гитлера и интересам люфтваффе.

Предварительные проработки генштаба и анализ на основе военной игры показали неготовность люфтваффе к воздушной войне против Англии в данный момент. В первую очередь у нас не было бомбардировщиков с качествами, необходимыми для дальнего подлета через море, с достаточной глубиной вторжения и соразмерным бомбовым грузом. Геринг об этом и слышать не хотел, заставляя Генеральный штаб люфтваффе как можно быстрее осуществить приказанное Гитлером пятикратное их увеличение. Я уговаривал Ешонека воздействовать на Геринга таким образом, чтобы он не поддакивал фюреру, а представил ему реальные данные о мощности люфтваффе».

Фон Белов пишет: «О бомбардировщиках «Ю-88» и «Хе-177» Гитлер имел ясное представление, но считал, что «Ю-88» уже достаточно опробован и потому полностью применим. Мои же опасения он принимал к сведению молча. В разговоре о запланированном «Хе-177» фюрер снова проявил свое инстинктивное предпочтение простых технических решений. Он сомневался в том, является ли тандемная форма расположения моторов и новая конструкция наилучшим из возможных решений для четырехмоторного бомбардировщика. Геринг же внушал своим сотрудникам из министерства авиации, что Гитлер, мол, в вооружении сухопутных войск и военно-морских сил разбирается досконально, а вот по поводу самолетов ему лучше бы помолчать.

Постепенно я осознал, что Геринг сознательно хочет распространить такое представление о технических интересах и знаниях фюрера. Однажды и сам Геринг не проявил таких знаний, но Гитлер, по-видимому, этого не заметил. К тому же Геринг не желал, чтобы фюрер вникал в авиационные вопросы детально, и поправлял его. Гитлер же, со своей стороны, тогда неограниченно доверял Герингу и был доволен, что ему самому не надо заботиться об этом. Но со временем я понял, что он думал о вооружении авиации больше, чем предполагал Геринг».

Удет и Ешонек настаивали на том, чтобы «Хе-177» непременно был двухмоторным и пикирующим бомбардировщиком. Однако в режиме пикирования двигатели «Даймлер-Бенц-606» (каждый мощностью 1350 л. с.) перегревались, вследствие чего возникали пожары, погубившие немало опытных образцов самолетов и летчиков. Когда Хейнкель пожаловался Гитлеру, фюрер в сердцах воскликнул:

В результате было принято решение отказаться от пикирования, но машины все равно оказались ненадежными и часто гибли в авиакатастрофах. В 1941 году было предложено переделать «Хе-177» из двухмоторного в четырехмоторный. Так возник бомбардировщик «Хе-277», работы над которым, однако, реально начались только в 1943 году. В конце этого года первый образец с четырьмя моторами «Даймлер-Бенц-603» общей мощностью 1850 л. с. поднялся в воздух.

К лету 1944 года было изготовлено 18 опытных образцов и подготовлен запуск самолета в серийное производство с выпуском 200 машин в месяц. Однако абсолютный приоритет был отдан тогда производству истребителей, и от планов запуска в серию четырехмоторного бомбардировщика пришлось отказаться. Тем более что 200 машин погоды бы не сделали, да и до Америки «Хе-277», способный пролететь 6 тысяч километров с 2 тоннами бомб на борту, все равно бы не дотянул.

В январе 1939 года Геринг приказал создать командование трех воздушных флотов. На Удета было возложено обеспечение авиастроения необходимыми материалами и кадрами. На эту роль, правда, больше годился Мильх, но Геринг не хотел слишком усиливать его власть.

По свидетельству фон Белова, в 1939 году «Геринг, Мильх и Удет в свете предыдущих высказываний Гитлера рассчитывали на то, что военный конфликт произойдет не ранее 1943 года». При этом Геринг будто бы «считал возможным лишь нападение на Польшу, но никак не войну с Англией».

В марте 1939 года настала очередь оставшейся без защиты Чехии. Геринг убеждал президента Чехословакии Эмиля Гаху согласиться на включение Чехии в состав рейха в качестве протектората Богемия и Моравия (Словакии предполагалось даровать независимость). Главком люфтваффе пугал чехов бомбардировками. Бедняга Гаха упал в обморок. Геринг даже пожалел его, но утешил себя мыслью о том, что обморок одного человека — пустяк в сравнении с тем, что удалось избежать войны между Германией и Чехословакией. Томасу фон Кантцову показалось, что Герман после переговоров с чехами испытывал чувство некоторой неловкости.

— Согласен, — говорил Геринг жене, — что мне приходится поступать непорядочно. Но я — не жестокий человек. Мне совсем не в радость пугать старых людей. Но почему чехи выбрали своим руководителем такую развалину? И от скольких несчастий уберег я чешский народ, заставив этого старого дурака подписать бумагу? Иначе бы пришлось превратить в руины его любимую Прагу!

— Но ты же сам говорил мне, что твои бомбардировщики не готовы немедленно взлететь! — воскликнула Эмма. — Так ты просто блефовал и ла самом деле не собирался бомбить Прагу?!

— Да, — признался он, — но старик-то об этом не знал! — И опять сокрушался: — Все-таки пришлось поступить непорядочно!

Тогда же Геринг послал Боденшатца в Мюнхен разыскать Эльзу Балдин и ее сестру — двух евреек, которые спасли его после провала «пивного путча» и передать им, что они должны срочно уехать из Германии, так как оставаться здесь небезопасно. Он помог сестрам получить аргентинские визы и даже добился, чтобы им позволили взять с собой все сбережения.

Война надвигалась. Наглую, попиравшую все нормы международного права оккупацию Чехословакии, грубо нарушавшую только что подписанное Мюнхенское соглашение, Англия и Франция могли и не простить. Геринг это прекрасно сознавал, что бы он ни утверждал потом на Нюрнбергском процессе. А с началом войны наверняка и преследования евреев ужесточились бы, а всякая эмиграция из Германии была бы запрещена.

Тем временем в Берлин приехала Лили фон Эпенштейн, чтобы выполнить волю мужа и передать во владение Герингу и его дочери замок Фельденштейн. Замок Маутерндорф тоже должен был отойти к ним, но только после ее смерти. Она боялась войны и просила Германа помочь ей уехать из Европы. Геринг раздобыл разрешение на выезд. Лили получила американскую визу для посещения родственников в Чикаго. Но в Америке ей не понравилось. Она вернулась в Маутерндорф летом 1939 года, а когда 1 сентября услышала по радио сообщение о начале войны, скончалась от сердечного приступа.

3 апреля 1939 года Гитлер подписал секретную директиву о подготовке нападения на Польшу, а 23 мая сообщил Герингу о том, что война с Польшей неизбежна. Как вспоминала Эмми в беседе с Фришауэром, вечером того дня Геринг был сам не свой. Он не хотел войны и стремился отговорить Гитлера, поскольку в случае поражения терял все. А терять Каринхалле, уютную, комфортную жизнь Герингу ох как не хотелось!

По утверждению Томаса фон Кантцова, в последнее предвоенное лето Геринг очень нервничал из-за того, что некоторые безумные руководители НСДАП побуждают Гитлера ввергнуть Германию в войну, и в особенности ругал Риббентропа за его ненависть к Англии. Геринг считал тех, кто хочет войны, глупцами, уверял, что в войне нет никакой необходимости, и сетовал:

Но одновременно Геринг интенсивно готовился к войне и постоянно проводил совещания. На одном из них, обращаясь к представителям большого бизнеса, он заявил, что Европе грозит новая война и виноваты в этом, ясное дело, евреи. Промышленность Германии должна быть готова обеспечить вермахт всем необходимым, а она производит все еще слишком много гражданской потребительской продукции.

Томас фон Кантцов утверждал, что Геринг «все время спрашивал, почему англичане столь упорны в вопросе о Данциге и Польском коридоре, которые Германия только и хотела получить от Польши. Неужели они не понимают, что это неотъемлемая часть Германии и ее отрыв от рейха был противоестествен? Что бы сказали сами англичане, если бы кто-нибудь отнял у них Нормандские острова, жители которых, кстати сказать, даже не говорят по-английски? Они бы не успокоились, пока не вернули бы их обратно. И то же самое справедливо относительно Гонконга или Гибралтара».

Через Томаса фон Кантцова Геринг еще в 1938 году познакомился с видным шведским промышленником Биргером Далерусом, имевшим обширные деловые связи в Великобритании. В августе 1939 года Далерус попытался сыграть роль посредника между Англией и Германией. Он приехал вместе с Томасом в Каринхалле.

Геринг получил разрешение Гитлера пригласить несколько видных англичан для переговоров. Сначала встречу хотели провести в Швеции, в замке графа фон Розена — месте, столь памятном Герингу. Однако вскоре сообразили, что пребывание Геринга в Швеции будет трудно скрыть от местных журналистов, поэтому встречу перенесли в Шлезвиг-Гольштейн, в дом жены Далеруса.

7 августа Далерус вместе с пасынком Геринга прибыл туда и встретился с группой бизнесменов из Англии и Герингом. Поскольку в английской делегации не было никого из официальных лиц, все свелось к ничего не значащим разговорам за чашкой чая. Переговоры решили продолжить. Далерус и Геринг посещали Гитлера, а потом швед передавал предложения Чемберлену и главе британского МИДа лорду Галифаксу. Но англичане уже не верили немцам и не сомневались, что дело идет к мировой войне.

Когда весной 1939 года было принято решение о войне с Польшей, выяснилось, что одним из узких мест люфтваффе оставалась подготовка летчиков. В августе 1939 года не хватало 139 пилотов одномоторных истребителей, 11 бомбардировочных экипажей, 54 экипажей двухмоторных истребителей, 36 экипажей пикирующих бомбардировщиков, 61 экипажа ближних и 11 экипажей дальних самолетов-разведчиков. Из-за этого в начале войны нельзя было использовать 412 из имевшихся к тому времени 4333 самолетов. Для преодоления кризиса Геринг использовал летные школы «Национал-социалистического летного корпуса» (нечто вроде советского Осоавиахима), разбросанные по всей Германии. К началу войны в Германии имелось 29 авиафирм, располагавших 20 самолетостроительными и 13 авиамоторными заводами, а также 31 заводом по изготовлению комплектующих узлов и деталей. На них было занято 190 тысяч рабочих.

В тот момент Геринг не хотел затяжной войны, зная, что к ней не готовы ни армия, ни промышленность. Он рассчитывал, что, если удастся договориться с англичанами, те надавят на поляков и заставят их пойти на уступки. Геринг предостерегал:

19 августа Геринг виделся с Гитлером и получил от него разрешение полететь в Лондон для переговоров с Чемберленом, если тот согласится на это. Утром 21 августа Геринг позвонил Далерусу в Стокгольм и заявил:

В тот же день английский посол в Берлине Гендерсон отправил телеграмму в Лондон, извещавшую о том, что Геринг собирается лететь туда утром 23-го. Визит должен был проходить в обстановке повышенной секретности.

Англичане готовы были принять Геринга. Но подтверждения из Берлина так и не последовало. Вместо этого вечером 21-го берлинское радио объявило о предстоявшем 23 августа визите Риббентропа в Москву для подписания пакта о ненападении.

Практически так и не состоявшиеся переговоры Геринга и Чемберлена в Лондоне, так же как состоявшиеся, но окончившиеся ничем переговоры военных делегаций СССР, Англии и Франции в Москве, преследовали одну и ту же цель: оказать давление на будущего партнера по пакту Молотова — Риббентропа и сделать его сговорчивее. И Сталин, и Гитлер к тому времени уже решили по-братски разделить Польшу между собой. По всей вероятности, Геринг знал о принятом решении и в глубине души понимал, что переговоры с Англией не принесут результата.

22 августа, сразу после объявления о предстоящем визите Риббентропа в Москву, Гитлер выступил с речью перед высшим командным составом вермахта, заявив, что войну против Польши опасно откладывать на 4–5 лет, а необходимо начать сейчас же.

В самый канун войны Германию покинул видный промышленник Фридрих Тиссен, разочаровавшийся в национал-социализме и считавший надвигавшуюся войну гибельной для страны. Он направил Гитлеру послание, в котором упрекал его в терроре против оппозиции, в преследовании евреев, в провоцировании войны и заключении договора со Сталиным.

Геринг попытался вернуть Тиссена в Германию, объясняя его письмо нервным срывом, явившимся следствием переутомления. Он позвонил Тиссену в Париж (номер раздобыли сотрудники его секретной службы), но Тиссен от разговора со старым знакомым отказался. 31 августа беглый промышленник прислал Герингу телеграмму с просьбой устроить публикацию в германской печати его письма Гитлеру. В другое время Геринг воспринял бы такую просьбу как издевательство, чем она в действительности и являлась. Появление чего-либо подобного в подцензурной Геббельсу прессе невозможно было себе даже представить. Но Геринг все еще тешил себя иллюзией о временном помешательстве Тиссена и направил ему письмо, в котором заверял, что если тот вернется и покается, то Гитлер его простит.

Тиссен не без ехидства ответил:

В Париже, однако, сделать ему это не удалось. В 1940 году после оккупации Франции он вместе с женой был отправлен в концлагерь, где и дожидался краха Третьего рейха. Не исключено, что от казни Тиссена спас старый друг Герман.

30 августа 1939 года, по словам фон Белова, «вокруг Гитлера собралось довольно много народу. Среди окружавших его были и Геринг с Риббентропом. Геринг сказал, что все еще не верит в возможность объявления англичанами войны Германии. Гитлер похлопал его по плечу и произнес: «Дорогой мой Геринг, если англичане однажды ратифицируют соглашение, они не рвут его через сутки!» Ему было Ясно: британцы от своего пакта о взаимопомощи с поляками не отступят».

По свидетельству Кессельринга, в то время командовавшего 1-м воздушным флотом, он присутствовал при телефонном разговоре Геринга с Риббентропом в геринговском спецпоезде в день, когда стало известно, что нападение на Польшу начнется 1 сентября. Геринг пришел в крайнее возбуждение, немедленно позвонил Риббентропу и буквально проревел: «Ну, ты добился своего — войны. Это все твоих рук дело!» — и в бешенстве бросил трубку.

В своей речи в рейхстаге 1 сентября 1939 года Гитлер объявил:

На тот момент Гитлер считал Геринга достойнейшим и храбрейшим из своих соратников.