Герои Сталинградской битвы

Александр Ильич РОДИМЦЕВ

Этот очерк отличается от остальных, помещенных в этом сборнике. Он представляет собой редкий в наши дни жанр — рассказ сына об отце. Преклоняясь перед светлой памятью моего отца, перед подвигом поколения, выигравшего Великую войну, я познакомлю читателей с основными событиями в жизни и боевой биографии Александра Ильича Родимцева.

Жизнь и судьба моего отца во многом типична для его современников, но вместе с тем, несомненно, уникальна. Он родился и вырос в небольшом селе на Южном Урале, мечтал стать «красным кавалеристом», а когда мечта сбылась и его призвали в Красную армию — прошел путь от рядового до генерал-полковника, став одним из первых Героев Советского Союза, а затем дважды Героем и одним из самых известных военачальников советской армии. Пройдя сквозь тяжелые испытания и огонь величайших сражений XX века, многократно рискуя жизнью, он проявил выдающееся мужество и героизм, в совершенстве овладел воинской профессией, не понаслышке зная цену ратному солдатскому труду, за что бойцы всегда платили своему командиру любовью и верой.

В жизни отца, особенно в его боевой биографии, столько интересного и захватывающего, что иногда даже трудно поверить, что все это случилось с одним человеком. Мне думается, что мой рассказ об отце станет интереснее читателям, если он будет состоять не только из моих воспоминаний, но также из того, что написано им в книгах, из слов, сказанных о нем известными военачальниками и его однополчанами — командирами и простыми бойцами, известными в нашей стране людьми, с которыми он встречался и дружил.

Рассказ об отце можно было начать с любого из множества боевых эпизодов с невероятным сюжетом, выпавших на его долю. Но я начну с самого начала — с семьи и малой родины, где сформировался характер и мировоззрение будущего военачальника, человека, сумевшего стать героем своей эпохи.

Александр родился 24 февраля (8 марта) 1905 года в селе Шарлык Оренбургской губернии (ныне области), в семье безземельных крестьян Ильи и Аксиньи Родимцевых. Саня, как его звали в детстве, был единственным сыном в семье, в которой было четверо детей. С детских лет он помогал отцу в нелегком крестьянском труде. Но была в эти годы у него и своя радость — забота о единственной лошаденке Сивке.

Вместе с другими мальчишками он ходил в ночное, когда далеко за селом они пасли по ночам лошадей. Отец очень часто вспоминал это время: как сидел с товарищами у костра, как готовили нехитрую еду — сливную кашу из пшенки с картошкой, ставшую его любимым кушаньем на всю жизнь, ели, обжигаясь, печеную картошку, таская ее из костра, пили родниковую воду, чистили и мыли лошадей, купались в прохладной воде степной речки Салмыш.

Днем было время у ребят для забав, любимой из которых были скачки. В этом его Сивка была далеко не из лучших. Пытаясь не отстать от товарищей, Саша падал, но снова и снова вставал, учился держаться вверху, а это непростая наука. Именно тогда, разбивая до крови руки и ноги, он научился терпеть, не бояться препятствий и ловко управлять лошадью, мечтая промчаться однажды на настоящем скакуне. Любил Александр бывать и на водяных мельницах, куда он приезжал с отцом молоть зерно. Пока взрослые делали свою работу, Саша ловил рыбу или ходил в лес, в котором однажды заблудился и заснул под деревом, где его едва разыскали до темноты. Были в те годы в деревнях и другие, более суровые забавы, в которых участвовали и взрослые, и подростки, когда выходили помериться силой улица на улицу. Отец не очень любил эти сходки, но от участия не уклонялся, и, будучи парнем не по годам развитым и ловким, битым никогда не бывал. В глазах сельских мальчишек за ним быстро утвердился авторитет вожака. Трусость у них считалась одной из самых позорных черт. Так, постепенно, в невинных забавах и серьезных стычках формировались грани Сашиного характера — лидерство, смелость, сила воли.

Но больше всего на свете Александру хотелось учиться. Он пошел в школу в октябре 1913 года. Собирали Сашу всей семьей. Мать надела ему новую рубашку, положила в сшитую ею для сына сумку не тетрадки и не учебники — их просто не было, а горячие лепешки, аккуратно завернув их, чтобы не остыли по дороге. Поскольку семья жила на краю села, идти было далековато, но Саня словно не замечал этого. Добраться до школы можно было по улицам села. Это безопасно и легко, но долго. Саша раз и навсегда выбрал для себя другой путь — по прямой, через пойму речки и небольшой лесок. Этой дорогой почти никто не ходил даже днем. Случись что — кругом ни души, а в темное время так и вообще страшно. Все отговаривали Сашу ходить этой дорогой, пугали его ведьмами и русалками, лешими и волками. Но, видимо, уже тогда проявились и другие черты его характера — самостоятельность, способность совершать рискованные поступки.

Учился Саша хорошо, выделяясь среди ребят дисциплиной и прилежанием. После школы он помогал отцу по хозяйству. Но однажды зимой он несколько дней не приходил в школу. Учительница — Вера Афиногеновна Ампилогова попросила ребят узнать, в чем дело. На следующий день мальчик сообщил ей, что Саня больше в школу не придет, потому что ему не в чем прийти — лапти износились, а новых не на что купить. Назавтра учительница сама пришла к Родимцевым домой и принесла новые лапти. Отец на всю жизнь сохранил память о своей первой учительнице, они встречались каждый раз, когда отец бывал в родном селе.

Саше было 12 лет, когда произошло событие, сыгравшее очень важную роль в его жизни. Однажды в жаркий июльский день он с друзьями отправился искупаться на любимое место сельской детворы — настоящий небольшой водопад на речке Шарлычке. Вместе с ребятами на речку пришли две девчушки, одной из которых была восьмилетняя Катя, чья семья жила в соседней с Родимцевами избе. За играми и рыбалкой мальчишки забыли о них. Как рассказывал отец, первым о девочках вспомнил почему-то именно он. Обнаружив, что их нет поблизости, Саша побежал вдоль берега и увидел их — они барахтались в реке, временами исчезая под водой. Не раздумывая, он бросился в реку. С большим трудом, с помощью подоспевших ребят ему удалось вытащить обеих на берег. До этого дня Саня и внимания-то особого на эту самую Катю не обращал. Разве мог тогда Саша Родимцев знать, что спас он не просто кареглазую соседскую девчушку, а… свою будущую жену, Катюшу, верную спутницу всей его жизни!

Шел революционный 1917 год. Из разговоров взрослых Александр знал, что свергли царя, и часто слышал новое слово «революция». В селе случались митинги, сходки, появлялись агитаторы разных мастей. Еще совсем недавно будущее моего отца виделось таким же предопределенным, крестьянским, как у его предков. Однако, не окончив даже начальной школы, он оказался в другой стране, и его линия жизни отныне не стала повторением патриархального родительского уклада.

В 1918–1919 годах в Оренбуржье полыхала Гражданская война. В своей книге «Твои, Отечество, сыны» отец вспоминал об этом времени так: «В заштатное наше село отзвуки больших событий докатывались медленно и глухо. Помню шумную, праздничную сходку бедноты. Красный флаг над зданием волости. Пышный красный бант на груди у отца…Белогвардейцам надолго удалось отрезать Оренбургскую губернию от советской территории. В селе, что ни день, появлялись новые атаманы. Особенно свирепствовали бандиты Дутова».

Сельские кулаки запомнили, что батрак Илья Родимцев на митингах приветствовал приход Красной армии, и выдали его казакам. За участие в революционных сходках дутовцы жестоко избили Илью Родимцева шомполами на глазах у моего отца и всей семьи. Истерзанный белыми, он скончался через несколько дней. Единственным кормильцем в семье остался Александр. Его заветную мечту — учиться — пришлось надолго отложить.

О дальнейшем своем жизненном пути отец так рассказал в своих воспоминаниях: «Тягостно и горько было мне идти в услужение к богатею, который, я знал это, выдал моего отца, но другого пути у меня не было, а слезы матери и благословение усталой ее руки были для меня приказом. Я оставил семью, школу, товарищей и нанялся в батраки».

Но вскоре Саша Родимцев вместе с земляками с восторгом встречал возвращение красных конников в Шарлык, теперь уже навсегда. Вид бравых бойцов на могучих рысаках произвел на Сашу неизгладимое впечатление. Об этих незабываемых днях и о своих чувствах, переполнявших его, отец писал: «Манящая даль военных походов отныне стала моей детской мечтой. Но почему же эта мечта не приходила раньше? Ведь и раньше не раз на улицах нашего села гарцевали вооруженные конники. Однако при появлении белоказаков Шарлык словно бы вымирал… А теперь ликовал весь народ…» В эти дни Саша окончательно решил, что станет красным кавалеристом, таким же лихим и отважным, как они.

Но до призыва в армию было еще далеко, и Александру предстояли тяжелые годы батрачества. И совсем трудное время настало для семьи Родимцевых, когда из-за разрухи, царившей в стране после Гражданской войны, в Поволжье и на Урале разразился голод, унесший миллионы жизней. В эти страшные годы осталась сиротой моя мама. Ее, как и многих других детей из их села, определили в Оренбургский детский дом.

Лишь в 1923 году Родимцевы получили от советской власти бесплатно надел земли и лошадь. Теперь отец работал на своем участке, но легче ему от этого не стало. Трудился он с утра до позднего вечера. Зимой приходилось искать любую подработку. Длительное время отец был подмастерьем у сапожника, но хозяин не столько учил его шить сапоги, сколько заставлял выполнять самую разную тяжелую работу по хозяйству. От усталости Александр, едва дойдя до дома, валился с ног.

Но Саша сдюжил, не сломался от тяжкого труда, нужды и обид, не озлобился. Его спасал окрепший характер, сложившийся сызмальства — унаследованное от отца трудолюбие и привычка любую работу доводить до конца. Но была у него еще и заветная цель, к которой он стремился несмотря ни на что — учиться! За годы нескончаемого труда и хозяйских забот он не забывал о школе, о книгах, его страждущая душа тянулась к знаниям. Отцу удалось, кроме начальной школы, окончить в 1920 году еще два класса высшего начального училища. Однако достать интересную, а главное — полезную литературу в те годы в отдаленном селе было непросто. Гражданская война, несколько раз жестоко пройдясь по Оренбуржью, оставила после себя разруху. Но все, что попадало ему в руки, Александр читал запоем. Больше всего он любил книги по истории России, а еще — о сражениях и полководцах. С тех лет его кумиром стал Александр Васильевич Суворов. А шить сапоги отец все же научился! Я помню, как он, при подходящем случае, говорил, что может хоть сейчас сшить отличные сапоги.

В юности, общаясь со сверстниками, мы не стремимся, да и не в состоянии, предугадать, кто из них на что способен. В десяти километрах от Шарлыка есть татарское село Мустафино. Вместе с друзьями отец не раз бывал в нем. Они участвовали в скачках вместе с местными мальчишками в дни праздников. Александр был заводилой среди шарлычан, а в Мустафине лидером у подростков был Муса Залилов, который в истории нашей страны больше известен как Муса Джалиль.

Пройдут годы, и эти двое парней прославят на весь мир свою малую родину. Но если моего отца судьба уберегла во всех выпавших на его долю испытаниях и войнах, то Муса стал олицетворением человеческой стойкости перед лицом неминуемой гибели. Он был писателем, а во время войны политработником. Летом 1942 года, будучи тяжело раненным, при выходе его части из окружения попал в плен, где вступил в созданный немцами татарский легион «Идель-Урал» с целью продолжить борьбу с фашизмом. Ему удалось установить связь с подпольем, но он был арестован гестапо и брошен в берлинскую тюрьму «Моабит». В августе 1944 года его казнили. В 1957 году ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, а за стихи, написанные им в фашистских застенках, опубликованные под названием «Моабитская тетрадь», Муса Джалиль стал лауреатом Ленинской премии.

В середине 20-х годов жизнь в Шарлыке начала постепенно налаживаться. Александр стал настоящей опорой семьи. В минуты отчаяния или сомнений он вспоминал своего отца, который учил его не только крестьянскому труду, но и быть уверенным в себе, не бояться любой работы. Вспоминая поступки и жизненные принципы своих родителей, я пришел к пониманию того, что их готовность к помощи не только родным, но порой малознакомым людям, приверженность моральным ценностям и семейным традициям, способность терпеливо переносить тяготы и невзгоды, скромность и бескорыстие, любовь к родным местам достались им в наследство от старших поколений, научивших их этим, казалось бы, простым, но требующим больших душевных сил и щедрости правилам бытия.

И, наконец, настал памятный для Александра осенний день 1927 года, когда он прибыл в Оренбург и предстал перед призывной комиссией. Из воспоминаний отца: «Я нарочно выпячивал перед врачами грудь, напрягал мускулы, старался ступать тяжело и вразвалку: вот, мол, какая силенка, — полы подо мной дрожат!.. Врачи в один голос сказали: годен.

Как-то очень быстро все это произошло: я не успел сказать о своем желании служить в кавалерии, а уже был зачислен в караульную роту. Просить о другом назначении мне показалось неудобным…. С этого дня и началась моя настоящая биография, а все предшествующее было только подготовкой к самостоятельной жизни».

Впервые Родимцев ехал по железной дороге — в Саратов. Когда поезд въехал на мост через Волгу, Саша, полагавший, что шире и краше его родного Салмыша нет реки, с восторгом смотрел на покрытую утренним туманом безбрежную, как ему казалось, реку. Не мог тогда парень из дальнего уральского села знать, что Волга станет главной рекой в его жизни. А пока ему открывался мир, в котором предстояло пройти долгий и очень тяжелый — свой путь.

О первых годах своей армейской службы отец в воспоминаниях писал: «В армии передо мной раскрылись возможности учебы. Я с жадностью набросился на книги, отдавая им каждую свободную минуту, пристрастился к газетам, увлекся географией и авиацией, стал мечтать о парашютном спорте… Два года действительной службы в армии стали для меня доподлинным и разносторонним курсом житейского университета… В армии я вступил в комсомол… Эти два года не прошли для меня даром: я нашел свое призвание, свой путь в жизни. Теперь я не мыслил себя вне рядов Красной Армии, с которой сроднился навсегда».

По окончании действительной службы Родимцев держал экзамены в Московскую объединенную высшую военную школу имени ВЦИК (сегодня — Московское высшее военное командное училище). Поступление далось отцу с большим трудом. Конные испытания и военные дисциплины он выдержал на «отлично», но проблемы возникли с общеобразовательными науками. Ему, крестьянскому парню, с большими перерывами посещавшему сельскую школу, пришлось не спать ночами, чтобы не провалиться на экзаменах по математике и русскому языку.

Когда перед строем будущих курсантов объявили, что из-за низких оценок по общеобразовательным дисциплинам Родимцев не может быть зачислен в училище, отец готов был провалиться сквозь землю. Но неожиданно из строя вышел командир отделения Дмитрий Цюрупа и, обращаясь к начальнику школы, сказал: «Товарищ командир, у Родимцева отличные оценки по военным дисциплинам. А в остальном мы ему поможем, он обязательно наверстает». Сказал свое слово в поддержку Александра и командир эскадрона Шаймурадов. На вопрос начальника школы, обращенный к Родимцеву — «Справитесь?», он ответил: «Справлюсь. Одно прошу — зачислите, не подведу». Так исполнилась мечта отца — он курсант кавалерийского отделения! Впоследствии мой отец и Дмитрий, сын известного революционера, первого наркома продовольствия А. Д. Цюрупы, стали друзьями.

Училище располагалось на территории Московского Кремля, и его слушателей называли «кремлевскими курсантами». Отец учился с увлечением, дополнительно занимался с преподавателями по русскому языку и математике. Но, к своему удивлению, ему пришлось переучиваться и в кавалерийском мастерстве, хотя он изначально был одним из лучших среди поступавших и сам считал себя отличным наездником. Однако посмотрев на его манеру верховой езды, командир назвал ее «веселым кустарничеством». Надо было освоить джигитовку, вольтижировку, рубку и многие другие приемы, в которых он быстро достиг отличных результатов.

С неменьшим интересом изучал он современную технику и проявил особый интерес к пулеметам, хорошо изучил это оружие отечественных и зарубежных систем. Его успехи не остались незамеченными, и его перевели в пулеметный взвод. И здесь случилось неожиданное — в нем открылись необыкновенные способности к стрельбе из этого вида оружия. За короткий срок Александр стал настоящим асом-пулеметчиком. А вскоре произошел случай, который едва не стоил отцу отчисления из училища, но в итоге еще больше укрепил его авторитет среди курсантов и командиров как лучшего пулеметчика.

Сдавая зачеты по стрельбе, отец, подначиваемый товарищами, на спор выбил на мишени из пулемета свое имя. За самовольную стрельбу командир пригрозил ему отчислением, но, осмотрев пробоины на мишени и глядя на стоявшего с опущенной головой Александра и его притихших однокурсников, объявил курсанту Родимцеву наряд вне очереди, а затем с удовлетворением произнес: «А стрелять вы все-таки хорошо научились».

Пройдет совсем немного лет, и известность пулеметчика лейтенанта Александра Родимцева шагнет далеко за пределы подмосковного стрельбища и даже обрастет преувеличениями, как любое незаурядное проявление мастерства. Его профессионализм в этой области будет высоко оценен бойцами республиканских войск и интернациональных бригад во время гражданской войны в Испании. Еще большую известность Родимцев-пулеметчик приобретет после того, как М. А. Шолохов, с которым мой отец познакомился во время Великой Отечественной войны, в романе «Они сражались за Родину» так расскажет об этом словами одного из своих героев: «Родимцев, будучи командиром взвода, выбивал на мишени из пулемета свое имя и фамилию. Не хотел бы я побывать под огнем пулемета, за которым прилег Родимцев… А посмотреть — муху не обидит, милый, скромный парень, каких много на родной Руси».

В числе лучших курсантов отцу было доверено стоять на «посту № 1» — у Мавзолея Ленина. Во время учебы он был принят в ряды В КП (б). В свободное от учебы время отец, вместе с Цюрупой, гуляли по городу, старались посмотреть интересные фильмы, спектакли, выставки. Отец отмечал, что пребывание в Москве сыграло огромную роль в расширении его кругозора и интересов.

С особым теплом и легкой грустью вспоминал он годы, проведенные в училище: «Курсантские годы! Ох, как дороги и трудны были они. Но зато сейчас я всегда с гордостью вспоминаю это время…» После окончания с отличием училища в 1932 году отец был направлен командиром пулеметного взвода в 61-й кавалерийский полк в Москве, а позже был назначен инструктором в полковую школу.

Вскоре в Москве у отца состоялась встреча, которая стала одним из главных событий в его жизни. Во время редких выездов в город отец старался повидаться с другом детства из родного Шарлыка — Володей, который работал в Москве. И однажды, придя к нему домой, он встретил там его младшую сестру Катю — ту самую, которую он когда-то спас на речке Шарлычке! Катя окончила железнодорожный техникум, получила назначение на работу на Савеловский вокзал Москвы. Молодые люди стали встречаться, их взаимная симпатия росла, и через некоторое время они стали мужем и женой. Александр привел молодую жену в военный городок полка. В помещении, где уже жила одна семья, фанерой отгородили часть комнаты. Это место и стало первым домом Родимцевых. Жили очень скромно, но дружно и весело.

За четыре года службы в полку Александр добился больших успехов в кавалерийской и пулеметной подготовке. Он досконально изучил не только устройство всех марок пулеметов в Красной армии, но и тактические особенности их применения, хорошо разбирался в оружии иностранного производства. Учения, походы, ночные марши, стрельбы, занятия в классе. Родимцев и его подчиненные в числе лучших, и вот уже его портрет на Доске почета 61-го кав-полка.

Об этом периоде своей службы отец писал: «Всю свою энергию и способности я старался отдать бойцам своего подразделения… Я понимал, как важно постоянно вникать в каждую мелочь жизни и быта солдата, беречь его и заботиться о нем, чтобы воин видел в своем командире не только строгого, требовательного руководителя, но и чуткого, отзывчивого товарища». Несмотря на занятость, Родимцев продолжал учиться в общеобразовательной школе командного состава. Он словно спешил утолить неудовлетворенную в юности жажду знаний, чувствуя, что время, отпущенное для учебы, скоро закончится. Для старшего лейтенанта Александра Родимцева новое время наступило летом 1936 года, вместе с первыми газетными сообщениями о военном мятеже в далекой Испании. Этот год круто изменил судьбу моего отца.

В июле 1936 года в Испании военные во главе с генералами Ф. Франко и Э. Молой открыто выступили против республиканского правительства. Вооруженные столкновения республиканцев и франкистов, которым вскоре стали оказывать реальную помощь фашистские режимы Германии и Италии, становились все ожесточеннее. Страна была охвачена гражданской войной. Республиканцы обратились к СССР с просьбой прислать им военных советников. Драматические события в Испании стремительно выходили за национальные рамки. В ответ на двусмысленную позицию правительств европейских держав на сторону Испанской республики встали левые движения всего мира.

Интербригады! Это слово и крылатая фраза «Но пасаран!»[78] мгновенно стали символом борьбы с фашизмом. Тысячи людей из многих стран отправились в Испанию защищать республику. Стали прибывать в Испанию и первые добровольцы из числа бойцов Красной армии — летчики, танкисты, военные советники. Александр Родимцев также подал рапорт с просьбой послать его в Испанию. Жене Кате он не обмолвился ни словом.

Отец рассказывал, что решение отправиться в Испанию пришло само собой, без посторонних советов. Он чувствовал, что может быть полезен на фронте как военный специалист. Ответа долго не было. Лишь в середине сентября ему было приказано явиться в Наркомат обороны к начальнику Разведывательного управления РККА комкору С. П. Урицкому. В короткой беседе ему было сказано, что его просьбу решили удовлетворить — он направляется в Испанию для обучения пулеметному делу бойцов интербригад. Назавтра отец снова прибыл в Наркомат, где получил инструкции по дальнейшим действиям. После этого он переоделся в приготовленную для него гражданскую одежду — новенький костюм, белую рубашку с галстуком, ботинки с носками, пальто и шляпу. В непривычной одежде, чувствуя себя неуверенно и неуютно, он вновь предстал перед Урицким, который сказал: «Отныне и до Парижа ваше имя — Павлито. А в Испании — Гошес». Пожав Родимцеву руку, комдив произнес: «Ждем героем на Родину». Рассказывать о своем отъезде кому бы то ни было, в том числе командиру части, было запрещено. Жене тоже следовало говорить как можно меньше. Поезд Москва — Париж отправлялся в тот же вечер.

Ничего не придумав, что сказать жене о срочном отъезде, да еще появившись перед ней в необычном виде, отец просто сказал: «Еду, Катя». И на ее вопрос: «Куда?» — ответил: «В Испанию». Наскоро собрав самое необходимое и обняв дочурку и заплаканную жену, которой он не мог даже сказать, когда вернется (и вернется ли вообще?), вышел из дома, сел в трамвай и поехал на Белорусский вокзал.

Переброска добровольцев в Испанию проходила в условиях глубокой конспирации. На железнодорожном вокзале в Париже отца и других наших товарищей встретил сотрудник советского посольства. Отцу вручили новое удостоверение личности, снабдили необходимой информацией и сообщили, что по пути в Испанию с ним встретятся свои люди. В вагоне поезда Париж — Барселона к отцу подошел улыбающийся человек и, поздоровавшись, завел с ним непринужденную беседу. Когда они остались без посторонних, незнакомец назвал отца его новым именем и представился: «Будем знакомы. Петрович Кирилл Афанасьевич. В Испании будем работать вместе. Задания будешь получать от меня». Он назвал пароль. Лишь много позже отец узнал, что его попутчиком был будущий маршал Советского Союза К. А. Мерецков, ставший позже одним из известнейших полководцев Великой Отечественной войны. В Испании он был военным советником под псевдонимом Петрович.

По прибытии в Испанию отец получил от Петровича задание отправиться в городок Альбасете, где находился арсенал и учебный центр республиканской армии. Вспоминая первые дни работы в Испании, отец говорил, что сильнее всего его тревожило незнание испанского языка. Какими же были его удивление и радость, когда в первый же вечер он встретил в гостинице… своего друга Диму Цюрупу! Оказалось, что он отвечал за прием советской военной техники и распределение добровольцев по местам.

Получив ценные советы друга, отец отправился в арсенал в сопровождении переводчицы, которую звали Мария Хулия. Об этой женщине отец всегда рассказывал с особой теплотой. Ее настоящее имя Мария Фортус. Ее биография была удивительной, полной опасностей и драматических событий. Она участвовала в Гражданской войне в нашей стране. Спустя несколько лет, задолго до мятежа, отправилась в Испанию и сражалась за республику вместе со своим мужем, который был секретарем ЦК компартии Каталонии, и сыном-летчиком. Оба они погибли. Родимцев видел ее не только в учебном центре, но и на передовой, где она проявляла порой больше мужества, чем некоторые бойцы. Маршал Советского Союза К. А. Мерецков в своих воспоминаниях так писал о Марии: «Ей по плечу оказалась не только работа переводчицы, которую она выполняла блестяще. Как показала жизнь, она с успехом вела переговоры с любыми должностными лицами и в дальнейшем фактически являлась офицером для поручений». Во время Великой Отечественной войны Мария выполняла задания в тылу врага. Отец на всю жизнь сохранил дружбу с этой необыкновенной женщиной.

Когда отец в сопровождении Марии вошел в арсенал, который оказался невзрачным сараем, он увидел, как большая разноязыкая группа людей столпилась у длинного стола, на который выкладывали пулеметы, и безуспешно пыталась их собрать, громко споря. Павлито (такой псевдоним сохранился у Родимцева во время пребывания в Испании), по совету переводчицы, приветствовал всех по-испански: «Салюд!», услышав в ответ: «Салюд, камарадос!»

С самого начала он стал обучать по принципу: «Делай, как я!». Так, чтобы все видели, он неторопливо собрал первый пулемет. Собравшиеся смотрели на него с уважением, а когда Мария сказала, что капитан Павлито прибыл из Советского Союза, это вызвало бурные приветствия. Вскоре добровольцев, а среди них каких только не было — они приехали со всей Европы — разбили на группы по языкам, подобрали из них переводчиков, и дела пошли на лад. Отец не только учил их обращаться со всеми моделями пулеметов, но и метко стрелять и обслуживать технику. За короткое время отец со своими помощниками подготовил 24 пулеметных расчета. Когда франкисты подошли к Мадриду, он получил от Петровича задание отправиться вместе с подготовленными бойцами на помощь частям, оборонявшим столицу. Вскоре капитан Павлито уже вступил в бой — первый на долгом его воинском пути.

Находясь на переднем крае, он пробрался к окопу, где находились пулеметчики, у которых почему-то не работал пулемет, и показал бойцам, как надо было быстро устранить поломку. А вскоре противник пошел в наступление. Это были элитные марокканские войска, они шли в психическую атаку — шеренгами, в полный рост, с винтовками наперевес. Отец был поражен этой картиной — в первом же бою такой сюрприз! Подпустив противника поближе, его новые друзья-пулеметчики, а вместе с ним и все обороняющиеся открыли огонь и отбили атаку.

Постоянно бывая в частях и общаясь с испанскими коммунарами, моему отцу пришлось столкнуться с необычными порядками и обычаями, царившими в республиканских войсках. Некоторые из них были на первый взгляд безобидными, скорее даже курьезными, но были и неприятно поразившие его, создававшие немало проблем в работе. Например, с первых же дней при оборудовании позиций отец узнал, что испанцы считают рытье укрытий делом необязательным и даже недостойным храброго воина! Он также был удивлен нередкими случаями самовольной смены позиций пулеметчиками, искренне считавшими, что таким образом они вводят противника в заблуждение, не отдавая себе отчета в том, какие трудности они при этом создают в управлении боем. Даже в лучших соединениях не уделялось должного внимания разведке, и командование зачастую не имело никаких сведений о противнике. Пришлось привыкнуть и к тому, что в частях было по два командира — один командует во время боевых действий, а другой на отдыхе. В перерывах между боями испанцы отдыхали — пели песни, пили вино. Их руководители даже не пытались искоренить вековые обычаи и привычки. И уж совсем неожиданно было узнать, что испанцы воюют с перерывом на обед!

К этому можно добавить постоянно возникавшие трудности в работе советских советников и специалистов, вызванные доходившими до открытых столкновений противоречиями между представителями разных политических партий в рядах республиканцев. Наибольшие проблемы создавали части, руководимые анархистами, отличавшиеся низкой дисциплиной и своеволием их командиров, что порой губительно сказывалось на результатах боевых действий большого количества войск.

За время пребывания моего отца в Испании произошло несколько больших сражений между республиканцами и франкистами, оказавших заметное влияние на ход войны. Наиболее значительными из них являлись оборона Мадрида, одно из крупнейших за всю войну сражение на реке Харама, триумфальная для республиканцев Гвадалахарская операция и битва под Брунете. Отцу довелось принять самое активное участие в каждом из них, а также в боях под Толедо и Бриуэгой, побывав при этом едва ли не во всех мыслимых в его положении ситуациях, выполняя порой функции, которые невозможно было предвидеть: советника, штабиста, командира полка, офицера для особых поручений. А когда положение несколько раз становилось критическим, он появлялся на передовой, где вместе с наиболее стойкими бойцами, рискуя быть окруженными, иногда оказываясь на краю гибели, прикрывал, лежа за пулеметом, отход основных сил.

Освоить в короткий срок новые обязанности отцу удалось благодаря его переводу в распоряжение Энрике Листера — коммуниста и одного из известнейших политических и военных деятелей Испании. Листер был командиром ряда крупных и наиболее боеспособных соединений республиканской армии. Постоянно находясь рядом с ним, пройдя через жестокие бои, испытав и радость больших побед, и разочарования от неудач, и горечь потерь, мой отец по-настоящему сдружился с ним, высоко ценил его доверие и помощь в работе с испанскими товарищами. Александр Родимцев не только помогал Листеру руководить войсками и поддерживать их боеспособность, но в минуты смертельной опасности они не раз шли на помощь друг другу.

За отличие в боях на реке Мансанарес на западной окраине Мадрида Александр Родимцев был представлен к первой в своей жизни боевой награде — ордену Красного Знамени. Но еще более значительным явился его вклад в проведение Гвадалахарской операции, когда по поручению Петровича он в кратчайший срок сумел изучить состояние республиканской обороны, благодаря чему командованием были приняты своевременные меры по отражению наступления четырех итальянских фашистских дивизий. Затем Родимцев принимал активное участие в боевых действиях по их полному разгрому. Победа республиканцев под Гвадалахарой явилась не только одним из самых значительных событий гражданской войны в Испании, но и первой победой объединенных сил всего мира над фашизмом и имела большой международный резонанс.

О том, как Александр Родимцев сражался на испанской земле, рассказали в своих воспоминаниях его начальники и соратники. Вот как описывает К. А. Мерецков действия капитана Павлито в бою около Университетского городка Мадрида: «Вот случай на мосту у Мансанареса в Мадриде. Мост этот мы называли «французским». Марокканцы прорвались к окраине города и на рассвете атаковали мост. Республиканский пулемет, державший переправу под обстрелом, внезапно отказал. Фашисты уже вбегали на мост и, стреляя на ходу, устремились к нашему берегу. Бойцы дрогнули. Еще несколько секунд, и враг прорвется в город. Под огнем Родимцев бросился к пулемету. Фашисты были уже в нескольких шагах, когда «максим» снова заработал. Вражеские солдаты, срезанные ливнем пуль в упор, свалились на мост. А другие откатились прочь».

Родимцев приобрел в Испании и большой командный опыт, в реальной боевой обстановке осваивая науку управления войсками. Об этом тоже вспоминает К. А. Мерецков: «Превосходно показал себя в Испании капитан (сначала он был лейтенантом) А. И. Родимцев. Я часто видел его в бою и смог оценить его качества. Являясь военным советником у Листера, Родимцев приносил, как мне кажется, большую пользу тактичными и умелыми советами по руководству подразделениями, а если возникала необходимость, то и примером личного мужества в острых ситуациях.

Вот франкисты атакуют со стороны Толедо, нацелившись на стык республиканских соединений… Чтобы задержать противника, штаб посылает вперед дивизию. Командира на месте нет. Родимцев получает от меня приказ: развернуть дивизию и ввести в бой. До этого Родимцеву не приходилось командовать у нас даже полком. Поэтому вслед посылаю другого офицера — проверить, как пойдет дело. Предупреждаю, что через два часа буду на месте сам. Родимцев слегка нервничал, но действовал четко. И когда я приехал, офицер очень высоко оценил его действия. Садимся в броневик, объезжаем поле боя. Действительно, все идет как надо… Об А. И. Родимцеве не раз сообщали в Москву и ходатайствовали о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Известно, как умело и мужественно действовал Родимцев в годы Великой Отечественной войны. Мне кажется в этой связи, что Испания явилась для него отличной боевой школой».

Дважды Герой Советского Союза генерал армии П. И. Батов в своих воспоминаниях писал: «Я видел Александра Родимцева в Испании на реке Хараме, где в тяжелых боях 12-я интернациональная бригада сдерживала натиск франкистов, итальянских и немецких интервентов: он под огнем на поле боя ремонтировал пулеметы. Военный человек поймет, какой это был подвиг — держать в боевой готовности пулеметы более чем 20 разных устаревших систем. Испанские товарищи ценили вклад советских добровольцев в борьбу за свободу, против фашизма. Родимцева они считали храбрейшим из храбрых и прозвали его «профессором пулеметного дела республиканской армии».

Видевшая много раз Родимцева в боевой обстановке Мария Фортус рассказывала: «Во время одного из боев мы с капитаном Павлито находились на командном пункте бригады. Вдруг командир бригады Энрике Листер увидел: танки, поддерживающие наступление его бойцов, внезапно изменили направление движения и пошли прямиком туда, где, как нам было известно, расположилась сильная артиллерийская засада противника.

Что делать? Как предупредить танкистов? Радиосвязи с ними нет…

И тут капитан Павлито, не раздумывая, под плотным огнем фашистов бросился наперерез танковой колонне, нагнал переднюю машину, вскочил на броню и начал барабанить в люк… Танкисты были предупреждены и боевую задачу успешно выполнили. А когда Павлито возвратился на командный пункт, на его шинели оказалось множество пулевых и осколочных отметин».

А как оценивал вклад капитана Павлито в общее дело сам Энрике Листер? В своей книге «Наша война», вспоминая сражения во время Гвадалахарской операции, он так написал о своем советском друге: «Большую роль в этом бою и в дальнейшем, на протяжении всей операции, сыграл капитан Павлито, советский офицер, который с первых дней обороны Мадрида находился в дивизии и помогал нам во всем. Его любили за сердечность, исключительную выдержку и военные знания, которые он блестяще использовал в боях под Мадридом, на Хараме и особенно в Гвадалахаре. Потом он участвовал в боях в Гарабитас, на юге Тахо, в Брунете. Он всегда находился на наиболее трудных участках фронта, помогая советами и личным примером выходить из многих, казалось бы, безвыходных ситуаций. Когда мы встретились вновь (через два года), капитан Павлито был уже полковником Родимцевым, а спустя еще три года генералом, одним из героев Сталинграда, командиром 13-й гвардейской дивизии. Через много лет, в мае 1965 года, мы вновь увиделись на встрече ветеранов в Москве. Он остался таким же испанцем, как и в дни обороны Мадрида».

Многое выпало на долю добровольца Александра Родимцева на испанской земле. Не счесть, сколько раз он рисковал жизнью и был на волосок от гибели. В боях в Испании ярко проявились черты его воинского характера, сформировавшие из него командира — доскональное знание военного дела, точный расчет, забота о подчиненных, оправданный риск и смекалка, железная дисциплина и личное мужество. Удивительно, но факт — десятки раз пройдя сквозь бомбежки и обстрелы, сражаясь на передовой под огнем врага, он ни разу не был ранен, словно был заговоренным. Испанские товарищи считали его «счастливчиком».

В Испании отец встречался со многими из тех, чья известность шагнула далеко за пределы их родных стран: с секретарем ЦК испанской компартии Долорес Ибаррури и ее сыном Рубеном — юным бойцом республики и будущим офицером Красной армии, с командирами интербригад — венгерским писателем и революционером Матэ Залкой, которого называли генералом Лукачем, испанцем Хуаном Модесто, немецким коммунистом Гансом Кале, с американским писателем Эрнестом Хемингуэем и многими другими.

После возвращения в Москву в августе 1937 года отца дважды вызвали в Кремль. В первый раз председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин вручил ему сразу два ордена Красного Знамени. Во время второго посещения он, пожимая отцу руку, произнес: «Часто встречаемся, товарищ Родимцев!» — и вручил ему орден Ленина и «Золотую Звезду» Героя Советского Союза. Сбылись слова комкора Урицкого[79], сказанные им моему отцу перед отъездом в Испанию. Александр Родимцев стал одним из первых, кто был отмечен высшей наградой Родины. Его первая «Золотая Звезда» имеет номер 45. Этих людей знала вся страна.

Вернувшись в свою часть после отпуска, Александр Родимцев был назначен командиром кавалерийского полка, а в январе 1938 года зачислен слушателем в Военную академию им. М. В. Фрунзе. Начинался новый этап в его жизни. В академии учились многие его друзья, с которыми он вместе сражался в Испании, — Николай Гурьев, Дмитрий Цюрупа, Дмитрий Погодин, Иван Татаринов, другие советские добровольцы. Породненные испытаниями, выпавшими на их долю, они на всю жизнь сохранили свою дружбу. Молодые офицеры понимали, что схватка с фашизмом еще далеко не окончена и боевой опыт, обретенный на испанской земле, уже очень скоро им пригодится.

Окончив академию с отличием, отец продолжил службу в Белорусском особом военном округе в должности помощника командира 36-й кавалерийской дивизии. Он участвовал в освободительном походе Красной армии в Западную Белоруссию, а в марте 1940 года несколько недель находился в войсках, принимавших участие в советско-финляндской войне.

К тому времени имя Александра Родимцева — героя Испании приобрело широкую известность в стране. Подтверждением этого является тот факт, что именно отцу было предоставлено право выступить с приветственной речью от имени Красной армии на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 года.

В октябре 1940 года в судьбе моего отца вновь произошел крутой поворот. Ему предложили пройти обучение на оперативном факультете Военной академии командного и штурманского состава ВВС Красной армии. Это был период активного строительства воздушно-десантных войск, требовались командирские кадры, желательно с боевым опытом. Нужно было переквалифицироваться из кавалериста и пулеметчика в десантника. Отец начал осваивать то, о чем мечтал в детстве, — прыжки с парашютом. Тренировки шли с утра до вечера. Полученным после учебы значком инструктора-парашютиста отец гордился не меньше, чем другими своими наградами.

По окончании учебы полковник Родимцев был назначен командиром 5-й воздушно-десантной бригады, которая входила в состав 3-го воздушно-десантного корпуса. Части корпуса дислоцировались в Одесском особом военном округе, а штаб находился в городке Первомайске Николаевской области. Родимцев принял бригаду 17 мая 1941 года. В своих мемуарах отец писал о том, что ему пришлось внести серьезные изменения в обучение личного состава. Он видел, что основной упор делался на парашютную подготовку и десантирование, но опыт боев в Испании подсказывал ему, что этого недостаточно. Ведь после приземления десантник должен сражаться на земле, на незнакомой местности, вероятнее всего, с превосходящими силами противника, а значит, бойцы должны не только отлично владеть всеми видами оружия, но и приемами рукопашного боя, маскировки, быть тактически грамотными и в наступлении, и в обороне. Несмотря на то что учеба продолжалась в мирное время совсем недолго, отцу и его помощникам удалось многому научить своих десантников.

Как рассказывал отец, в июньские дни 1941 года по многим приметам, не представлявшим, казалось бы, по отдельности ничего тревожного, складывалась картина некоего напряжения, неясной тревоги. Это и появление иностранных самолетов, прилетавших с запада и улетавших в том же направлении, и разговор с командующим Одесским военным округом генерал-полковником Я. Т. Черевиченко, в котором тот требовал выдержки, чтобы оттянуть начало надвигавшейся войны, и прибытие в штаб округа множества офицеров в полевой форме с чемоданчиками, с которыми побеседовал отец. Они выезжали в войска, стоявшие у западных границ.

Через несколько дней время, отпущенное на подготовку к войне, закончилось. Первые две недели после начала Великой Отечественной войны 5-я воздушно-десантная бригада Родимцева и другие части корпуса оставались на месте. Командование Юго-Западного фронта еще предполагало использовать эти соединения по прямому назначению — для десантирования в тылу врага. Однако очень скоро стало ясно, что воевать всем имеющимся войскам придется на земле, поскольку немецкая группа армий «Юг» стремительно наступала в направлении Киева. Несмотря на ожесточенное сопротивление советских войск в районах Луцка, Ровно, Дубно, где на протяжении нескольких дней не прекращалось крупное танковое сражение, немцы прорвали оборону и в ночь на 11 июля вышли к предместьям Киева.

Девятого июля поступил приказ о переброске бригады Родимцева и еще двух бригад под Киев, в район Бровары — Борисполь. В начале августа десантники развернулись в боевой порядок и в ночь на 9 августа атаковали врага в Голосеевском лесу на окраине Киева. Удар свежих хорошо подготовленных частей оказался для гитлеровцев неожиданным. Отец так вспоминал об этих боях: «5-я бригада наступала! В августе 41-го года мы прошли с боями 15 километров, в среднем 800 метров в день. В августе! Кто участвовал в Отечественной войне, поймет, что значило для той поры идти на запад!»

Как показали дальнейшие события, войска Юго-Западного фронта оказались не в состоянии долго сдерживать противника, а тем более наступать. Они оставили город 17 сентября, а общая продолжительность Киевской стратегической оборонительной операции составила более 80 дней — с 7 июля по 26 сентября. И не вина защитников Киева, так же как и не вина командования фронта в том, что большинству из них пришлось заплатить слишком высокую цену за промедление с организованным отходом[80]. В боях за Киев противник потерял десять дивизий, много танков и другой техники[81]. Начальник Генерального штаба немецких сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер назвал битву под Киевом «величайшей стратегической ошибкой в восточном походе». Откуда, казалось бы, такая суровая оценка? Ведь город был вскоре захвачен немцами. На этот вопрос ответил после войны немецкий генерал-майор Э. фон Буттлар, написав, что в результате упорного сопротивления Красной армии под Киевом «немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу».

Безуспешные попытки овладеть Киевом вынудили немецкое командование внести коррективы в свои первоначальные планы. Захватившая плацдарм на левом берегу Днепра южнее Киева 1-я танковая группа Э. фон Клейста была развернута на север. Навстречу ей с севера на юг двинулись 2-я полевая армия и 2-я танковая группа Г. Гудериана, снятые с Московского направления. Это означало реальную угрозу окружения всего Юго-Западного фронта. Немецкие клинья должны были встретиться в районе Конотопа, захлопнув огромный «котел». Именно туда в конце августа был выведен в резерв 3-й воздушно-десантный корпус, вошедший в состав 40-й армии генерал-майора К. П. Подласа. Уже через несколько дней всему корпусу, включая и десантников Родимцева, пришлось пройти через такие испытания, которые еще недавно они и представить себе не могли. Слово «резерв» скоро никто даже не вспомнит: они оказались в настоящем пекле.

На 40-ю армию обрушился основной удар танков Гудериана. 3 сентября отец получил приказ командарма занять своей бригадой оборону на реке Сейм. Утром следующего дня ему позвонил командир корпуса полковник И. И. Затевахин и сообщил, что главные силы немцев, вероятнее всего, будут атаковать на участке его бригады, пообещав прислать на помощь роту танков. О том, в каких условиях им пришлось сражаться на этом рубеже, отец впоследствии вспоминал: «Я знал, что и у Затевахина, и у командующего армией, да, пожалуй, и у штаба фронта резервов нет. Рота танков — так рота танков. И на том спасибо!.. Начальник штаба бригады Борисов доложил: левее нас 21-я армия ведет тяжелые бои с превосходящими силами противника, а на нашем правом фланге образовался разрыв в 40 километров…

Меня не раз спрашивали, какой смысл было держать оборону нашей бригаде на главном участке прорыва танковых войск Гудериана, на Сейме, при более чем 30-кратном превосходстве противника.

Я обычно отвечал так:

— Во-первых, Гудериан нам не докладывал, что он будет наступать именно здесь. Во-вторых, есть суровые законы войны — стоять там, где тебя поставили. Даже если ты не уверен, что останешься жив. В-третьих, за два дня боя мы нанесли противнику значительный урон, уничтожив около двух тысяч солдат и офицеров и свыше 30 танков».

Восьмого сентября немцы наладили переправы через Сейм и их авиация принялась обрабатывать позиции бригады. По рассказам отца, такой ожесточенной непрерывной бомбежки они на себе еще не испытывали. Она продолжалась более четырех часов. Отец и несколько штабных офицеров оказались почти погребенными заживо в обрушенном блиндаже, задыхаясь в дыму и пыли. С огромным трудом им удалось выбраться из-под завала.

К утру следующего дня 3-я танковая дивизия В. Моделя и части 2-й полевой армии форсировали Сейм и двинулись на Конотопском направлении. Лавина танков и мотопехоты шла прямо на позиции бригады. Десантники дрались умело и бесстрашно, но их ряды таяли, и Родимцев ничем не мог помочь своим батальонам. Попытка сманеврировать имеющимися силами провалилась — под ураганным огнем на открытой местности бойцы не смогли пройти ни шагу. Отбивая непрерывные атаки, полностью погиб 4-й батальон капитана Пастушенко. Оборона на этом участке перестала существовать. И только после этого враг открыл себе дорогу на Конотоп. Отец вспоминал: «Колонна за колонной неслись в километре от нас танки 3-й дивизии Моделя в сторону Конотопа, навстречу танкам Клейста. Следом за ними мчались бронетранспортеры и просто грузовые машины с пехотинцами. На оборону оставшихся в стороне других батальонов нашей бригады они не обращали внимания. Им было не до нас. Нами скоро займутся другие…»

Уже на следующий день немцы перерезали дорогу в тылу бригады. Они оказались окруженными с трех сторон, а еще с одной тянулся заболоченный лес. На КП позвонил командир батальона старший лейтенант Михайлов: «Товарищ полковник!.. Немецкие танки прорвались. Они идут на вас!» Выглянув из щели, отец прямо перед собой увидел четыре танка, без пехоты, которые шли на них. Положение было настолько критическим, что действовать приходилось быстро, надеясь лишь на выдержку и интуицию. Вместе с комиссаром они укрылись в крохотном блиндаже связистов. Заметив их, один танк въехал на блиндаж и начал ездить взад-вперед, пытаясь раздавить его. Но перекрытие выдержало. Тогда немец отъехал и стал целиться из пушки прямо во вход. Родимцев приказал немедленно покинуть укрытие. Они выскочили наружу и бросились на землю рядом с гусеницами танка. Раздался выстрел, но в блиндаже уже никого не было. Незамеченные, они добрались до батальона, который немцы атаковали в тот день меньше других.

Надо было решать — что делать? Отец вызвал для совещания начштаба В. А. Борисова и комиссара Ф. Ф. Чернышева. Отойти с оставшейся частью бригады без приказа сверху они не имели права. За это могли и расстрелять. Оставаться на месте почти без боеприпасов, имея на руках около семидесяти раненых, означало погибнуть всем под гусеницами танков и огнем немецких автоматчиков. Они решили, что если их троих расстреляют, это будет лучше, чем гибель всей бригады. Выслушав мнения, отец принял решение на отход по единственной разведанной узкой дороге на краю болота.

Они уходили по топкой грязи, порой сползая в болото, в кромешной темноте и в полной тишине. Застревавшие повозки с ранеными выносили на руках из трясины специально выделенные команды. К утру 10 сентября они вышли к намеченному месту, где, по их данным, оборонялись другие бригады корпуса. Узнав об этом, в бригаду Родимцева прибыли комиссар корпуса и начальник особого отдела. Как и предполагал отец, их обвинили в отходе без приказа командира. Однако вскоре приехал Затевахин, сообщивший всем, что он ночью послал к Родимцеву офицера с приказом на отход, но они, по-видимому, разминулись. И поблагодарил его за верные действия. К концу того же дня стало известно, что немцы прорвали фронт в полосе соседа справа, отрезав десантников от 40-й армии. Корпус в полном составе оказался в окружении. Бригада Родимцева заняла оборону у села Казацкое. Командир корпуса вызвал отца к себе в штаб, откуда он на легковой машине должен был вернуться в Казацкое. Никто не успел сообщить им, что за время его отсутствия немцы выбили наши части из села. Отец с водителем Мишей Косолаповым и начальником разведки Аракеляном ехали по узкой улице села, как вдруг Миша резко затормозил. Отец посмотрел вперед — примерно в ста метрах от них стояли в ряд немецкие бронетранспортеры и мотоциклы, площадь была полна солдат… О том, что было дальше, отец рассказывал так: «Спрятаться или развернуться было слишком поздно. Покинуть машину и отходить назад — тоже гиблая затея: по болоту далеко не уйдешь, немцы нас расстреляют или возьмут в плен. А медлить нельзя. Решение возникло мгновенно:

— Вперед, Миша. На полной скорости вперед!

— Ну, товарищ полковник, держитесь крепче, — прошептал он. — Теперь командовать буду я…

Машина рванула с места и, набирая скорость, выехала на площадь, в самую гущу немецких мотоциклистов. Метрах в десяти от бронетранспортера Косолапов круто развернулся влево, да так, что машина сделала вираж на двух колесах. На секунду показалось, что она опрокинется. Ударившись боком о плетень, мы влетели в ту же улочку и понеслись на полной скорости. Раздались выстрелы, но было уже поздно, мы успели отъехать метров на двести и крайние дома загородили нас».

Бои в районе Казацкого продолжались три дня. Немецкое командование решило покончить с ускользавшей из их рук, обреченной, как им казалось, бригадой. Танки и пехота врага с разных сторон ворвались в Казацкое и отрезали путь к лесу. Вырваться из горящего села, в котором танки крушили и утюжили все вокруг, казалось невозможным. Но десантники все же прорвались к лесу, так и не позволив уничтожить себя.

Отцу доложили, что в бригаде осталось около 700 человек. И это было еще хорошо, это была сила! 15 сентября он узнал, что немецкие войска замкнули кольцо окружения вокруг Юго-Западного фронта. Теперь, когда сбылись самые худшие опасения, им не нужно было разрешение вышестоящего командования на выход из окружения. Командир корпуса Затевахин собрал командиров бригад и комиссаров и объявил, что принял решение пробиваться единой колонной на соединение с нашими частями. Надо было пройти через села, занятые противником. С собой брали только артиллерию, боеприпасы, раненых и продовольствие. Головной шла 6-я воздушно-десантная бригада, менее всех пострадавшая в боях. Замыкали колонну подчиненные Родимцева.

Это был невероятный поход по вражеским тылам — они шли по открытой местности на глазах у противника! Немецкие регулировщики поначалу принимали колонну за свою часть. Они стояли в стороне от дороги, парализованные страхом, понимая, что будут уничтожены при попытке поднять тревогу. Гарнизоны противника, пытавшиеся их остановить, были разгромлены. Десантники захватили восемь грузовиков, в которых разместили раненых и уставших бойцов. Немцы бросили за ними в погоню танки и бронетранспортеры. Арьергард колонны то и дело был вынужден разворачивать свою батарею и вести огонь по наседавшему врагу. 19 сентября корпус подошел к линии фронта около станции Бурынь в 40 километрах к востоку от Конотопа, развернулся для боя и ударил по противнику с тыла. Не ожидавшие этого немецкие части были смяты, корпус вышел к своим.

Бывший член Военного совета 40-й армии бригадный комиссар И. С. Грушецкий вспоминал позднее: «5-й воздушно-десантной бригаде в первый год войны пришлось многое испытать: наступать под Киевом, отступать и… быть в окружении. А. И. Родимцев всегда принимал единственно правильное решение, и оно было смелым, мужественным…»

Выход из окружения целого корпуса с людьми, готовыми сражаться, с трофеями, со всеми штабами являл собой большой успех, особенно на фоне драматических событий, связанных с окружением Юго-Западного фронта. Чтобы представить, каких усилий, мужества и воинского умения потребовало от командиров и бойцов 3-го воздушно-десантного корпуса вырваться из гитлеровских клещей, достаточно привести данные о том, что в сентябре 1941 года во вражеском кольце оказалось 452,7 тысячи человек из состава Юго-Западного фронта. Это было крупнейшее с начала войны окружение советских войск. В общей сложности из окружения пробились около 15 тысяч человек.

Опасность окружения, нависшую над Юго-Западным фронтом, в Генеральном штабе видели. Еще 29 июля начальник Генерального штаба РККА Г. К. Жуков, а в начале сентября уже новый глава Генштаба Б. М. Шапошников и его заместитель А. М. Василевский предлагали И. В. Сталину отвести войска на левый берег Днепра. Однако эти предложения Верховный главнокомандующий категорически отверг. Лишь 17 сентября командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос, получив, по его настоянию, письменное подтверждение приказа Сталина оставить Киев, отдал распоряжение окруженным армиям пробиваться на восток. К тому времени оборона наших войск уже рухнула. При выходе из окружения в бою неподалеку от местечка Лохвицы генерал Кирпонос погиб вместе почти со всем управлением фронта.

Соединение с основными силами 40-й армии не изменило характер боев, которые вели десантники Родимцева. Вместе с другими частями Красной армии они были вынуждены отходить на восток и сражались теперь на Курской земле. 20 суток непрерывного отступления, 300 километров тягостного пути в непогоду, под бомбежками, ежедневно отражая по несколько атак. Днем десантникам приходилось держать оборону, а ночью совершать марш на восток.

Двадцатого ноября 1941 года 3-й воздушно-десантный корпус был переименован в 87-ю стрелковую дивизию, а ее командиром был назначен полковник Родимцев. А19 января 1942 года приказом наркома обороны, за успешные боевые действия в боях за Отечество и проявленные при этом стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за массовый героизм личного состава дивизия получила наименование 13-й гвардейской. В мае 1942 года отцу было присвоено звание генерал-майора.

В конце марта дивизию Родимцева перебросили на Харьковское направление — в 28-ю армию генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева в составе Юго-Западного фронта. 12 мая началось Харьковское сражение 1942 года. Советские войска прорвали немецкую оборону, продвинувшись за два дня вперед почти на 30 километров. Как вспоминал отец, разведчики его дивизии уже побывали на окраине Харькова. Однако, почувствовав подвох в действиях противника, советское командование приостановило наступление.

О проведении наступательной операции в районе Харькова летом 1942 года настояли командующий Юго-Западным направлением маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и член Военного совета Н. С. Хрущев. Начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников и член Ставки ВГК Г. К. Жуков выступали против этого предложения, считая, что для столь крупного наступления недостаточно сил и резервов.

Планы советского руководства стали известны противнику, поскольку 22 апреля, из-за ошибки пилота, в плен попал командующий 48-й армией Брянского фронта генерал-майор А. Г. Самохин, имевший при себе директиву Ставки и оперативную карту Харьковской наступательной операции. 17 мая противник нанес мощный контрудар. С этого дня начались жестокие оборонительные бои, перешедшие затем в общее отступление всех соединений фронта. Выполняя приказ командарма, дивизия Родимцева удерживала свой рубеж почти до конца июня. В те дни не только в дивизии, но и в штабе армии еще не знали истинных масштабов катастрофы, постигшей советские войска в полосе Юго-Западного и Южного фронтов. Однако, по отрывочной информации, доходившей до них, характеру приказов, по данным о действиях соседних соединений, а также противника, в штабе Родимцева чувствовали, что происходит нечто непредвиденное. В один из дней отцу доложили, что ни слева, ни справа наших частей нет. Из разговора с приехавшим к ним командармом Рябышевым подтвердилось то, о чем они уже догадывались, — не переходя в наступление, дивизия оказалась в глубоком тылу противника. Получив приказ на отход, дивизии удалось выскользнуть из «мешка», образовавшегося на этом участке фронта.

Отбиваясь от наседающего противника, дивизия Родимцева отступала вместе с другими соединениями. Это был очень тяжелый отход, в течение которого немецкие танки и мотопехота несколько раз отсекали отдельные батальоны и полки от основных сил. Штаб передвигался с одним из полков. В своих воспоминаниях отец отмечал, что июльские дни 1942 года были, пожалуй, одними из самых тяжелых в его жизни. Отход продолжался до самого Дона, где части и отряды 13-й гвардейской соединились в месте сбора. Знамя дивизии вынес на себе и доставил в штаб командир разведчиков Иван Подкопай.

В конце июля 1942 года 13-я гвардейская дивизия, сильно поредевшая после года непрерывных боев, но сохранившая ядро из десантников, была выведена в резерв для отдыха и пополнения в поселок Николаевск, неподалеку от Сталинграда на левом берегу Волги. Отец понимал, что передышка будет недолгой. Обстановка в районе Сталинграда осложнялась с каждым днем.

Во время так называемого «отдыха», продолжавшегося до 9 сентября, Родимцев и его помощники не знали ни минуты покоя. Надо было обучать пополнение, распределять людей, принимать вооружение. Отец вспоминал, как с утра до ночи вместе с офицерами он выезжал на учебные поля и стрельбища, проводил занятия с комсоставом, следил за тем, чтобы всем досталось поровну и бывалых фронтовиков, и необстрелянных новобранцев. Ведь в конце июля в строю оставалось лишь около четверти штатного состава полноценной дивизии. Выбыли даже все командиры полков — трое по ранению, один погиб. Многие опытные солдаты и офицеры должны были вскоре вернуться в строй из госпиталей. Но, надеясь на их возвращение, надо было готовить тех, кто есть. Главной надеждой отца, ядром возрожденной дивизии являлись прошедшие с ним через все испытания десантники и курсанты военных училищ, прекрасно обученные и дисциплинированные. В боях они быстро становились настоящими командирами. Пополнили ряды гвардейцев и 700 призывников из Николаевска.

Генерал Родимцев хорошо понимал, что спрос с него будет еще строже, поскольку действовать 13-й гвардейской дивизии придется на фоне новой реальности. Впрочем, это относилось не только к нему. Прорыв немецких войск к предгорьям Кавказа, их быстрое продвижение по направлению к Сталинграду, потеря крупных промышленных центров привели к тому, что положение Советского Союза стало не просто тяжелым, а критическим. 28 июля 1942 года до армии был доведен Приказ наркома обороны № 227, вошедший в историю как приказ «Ни шагу назад!». В такой обстановке готовились к новым сражениям в дивизии Родимцева. Он быстро нашел общий язык с новым начальником штаба подполковником Т. В. Бельским и комиссаром М. М. Вавиловым. С этими смелыми, исполнительными и неунывающими людьми отец не только прошел Сталинградскую эпопею, но и сохранил с ними дружбу до конца жизни.

Каждый вечер отец рассматривал оперативную карту фронта, висевшую в штабе за шторкой на стене, на которую начальник разведотдела майор Бакай наносил последние данные. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — основной удар противник наносит в направлении на Сталинград и быстро приближается к городу. 23 августа немцы прорвались к Волге севернее города, отрезав защищавшую его 62-ю армию от остальных войск Сталинградского фронта. Предугадать дальнейший путь дивизии было несложно.

В квартире, где в Николаевске проживал отец, у хозяйки Анны Петровны Можалиной было несколько икон. Когда отец впервые появился в этом доме, она спросила у него, не нужно ли перенести их на другое место. Отец ответил: «Зачем же их убирать, если они на месте? Я ведь тоже крещеный». Когда колонны солдат уходили из Николаевска в Сталинград, они проходили мимо дома, на крыльце которого стояла хозяйка с иконой Господь Вседержитель, благословляя бойцов и их комдива. Отец был человеком своего времени, он понимал чувства верующих и знал, что среди бойцов и командиров их немало. Они шли мимо иконы, крестились, шептали молитвы, и никто не препятствовал этому и не одергивал людей.

Но была у отца накануне Сталинградской битвы еще одна незабываемая встреча, которая всколыхнула его память и оставила глубокий след в сердце. В середине августа отец выехал на рекогносцировку в район возможного размещения дивизии неподалеку от Сталинграда. Когда их машина в темноте соскользнула в кювет, солдаты из проходившей по дороге части подсобили и вытолкнули машину на шоссе. Вдруг отец услышал знакомый голос: «Что тут случилось?» Увидев подошедшего молодого офицера, отец воскликнул: «Рубен!» И в ответ услышал: «Салюд, камарадос Павлито! Товарищ генерал, это же невозможно! Такая встреча!» Они крепко обнялись. В тот миг оба словно вернулись на пять лет назад — капитан Павлито и капрал Рубен Руис Ибаррури, сын генерального секретаря ЦК коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури. Только теперь капитаном Красной армии был Рубен, а Павлито — генералом. Это была их третья встреча, каждый раз случайная, но оттого еще более радостная и памятная. Стоя у края степной дороги, рядом с шагающими мимо них солдатами, они вспоминали свою первую встречу — под Мадридом у Листера. Тогда их встреча была недолгой, отец очень спешил, в тот день он уезжал домой. Вторая встреча с Рубеном случилась у отца в Москве за год до войны в стенах военного училища им. ВЦИК, в котором учился отец.

И вот они вновь рядом, теперь на одном фронте. На гимнастерке Рубена отец увидел орден Красного Знамени. Молодой испанец рассказал, что в бою на реке Березине он прикрывал со своим пулеметным взводом переправу, был тяжело ранен, его подобрали и на последнем танке вывезли с поля боя наши бойцы. Об этой встрече отец так написал в книге, посвященной Сталинградской битве: «Я был поражен таким совпадением. И Рубен, и я получили свои первые ордена Красного Знамени за бои с фашистами на водных рубежах, только он, испанский юноша, на исконно русской реке Березине, а я — на испанской реке Мансанарес». Отец, взволнованный этой встречей, не хотел отпускать дорогого друга и звал его к себе в дивизию. Но Рубен, поблагодарив отца, сказал, что он должен остаться со своими пулеметчиками, с которыми они воюют вместе с первых дней войны. Они расстались, пожелав друг другу удачи и с надеждой на новую встречу. Их следующая встреча произошла через 20 лет после окончания войны. Отец вспоминал: «Четвертая встреча с Рубеном Ибаррури состоялась весной 1965 года. Я пришел к нему в мирные дни, после митинга, посвященного разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом. На мраморной плите величавого памятника была прикреплена фотография. Ниже подпись: «Герой Советского Союза Рубен Руис Ибаррури, погиб смертью храбрых под станцией Котлубань». Здравствуй, Рубен! Вот мы и свиделись. Посмотри кругом: земля наша теперь свободна. То, о чем ты мечтал, сбылось, — коричневая чума уничтожена. Вечная память тебе, друг! Вместе с маршалами, генералами, офицерами и солдатами мне выпала честь возложить венок у памятника погибшим защитникам Сталинграда. Это и тебе, Рубен, наш венок».

Девятого сентября был получен приказ Ставки о передаче 13-й гвардейской дивизии в состав 62-й армии, которая сражалась уже на ближних подступах к Сталинграду, и на следующий день дивизия на машинах направилась в район сосредоточения в Средней Ахтубе. Прибыв на место, Родимцев явился с докладом к командующему Юго-Восточным фронтом А. И. Еременко и, получив от него указания о дальнейших действиях, приказал своим подчиненным готовиться к переброске через Волгу.

Положение защитников Сталинграда усложнялось с каждым днем, немцы бросили на штурм семь пехотных дивизий и сотни танков. 14 сентября противник прорвался в центр города, захватив несколько крупных зданий, откуда они получили возможность вести огонь по центральной переправе через Волгу. В тот же день они подошли к Мамаеву кургану (высота 102), а 15 сентября овладели этой высотой, с которой отлично виден весь Сталинград и левый берег Волги, а также обращенным к реке склоном кургана. Переправляться днем в этих условиях стало невозможно. О том, как оценивало сложившееся положение в районе Сталинграда Верховное командование, маршал Советского Союза Г. К. Жуков, вспоминая разговор с И. В. Сталиным в Кремле вечером 13 сентября, писал:

«Вошел А. Н. Поскребышев и доложил, что звонит А. И. Еременко. Закончив телефонный разговор, Верховный сказал:

— Еременко докладывает, что противник подтягивает к городу танковые части. Завтра надо ждать нового удара. Дайте сейчас же указание о немедленной переброске через Волгу 13-й гвардейской дивизии Родимцева из резерва Ставки и посмотрите, что еще можно направить туда завтра, — сказал он А. М. Василевскому.

13, 14, 15 сентября для сталинградцев были тяжелыми, слишком тяжелыми днями. Противник, не считаясь ни с чем, шаг за шагом прорывался через развалины города все ближе и ближе к Волге… Сил с каждым часом оставалось все меньше».

Отец рассказывал, что В. И. Чуйков, назначенный накануне этих событий командующим 62-й армией, вспоминая день 14 сентября 1942 года, говорил, что будь у Паулюса в резерве хоть один батальон, он действительно вышел бы к Волге, захватив при этом центральную переправу. Настал критический момент сражения: немцы стремились во что бы то ни стало пробиться к Волге в центре города, а прижатая к реке, отрезанная от соседей армия Чуйкова должна была удержать плацдарм на правом берегу. В противном случае переправляться войскам, идущим на помощь, было бы просто некуда. В боевом распоряжении № 72 от 14 сентября 1942 года командующий 62-й армией приказал: «К 3.00 15.9.42 13-ю гв. сд переправить в г. Сталинград».

Задача, поставленная дивизии, гласила: 39-му гвардейскому стрелковому полку овладеть высотой 102, а двум другим — 42-му и 34-му очистить город по реке Царице. Один батальон было приказано передать в распоряжение командующего 62-й армией. Как считал Родимцев, целью передачи этого батальона было использование его для охраны штаба 62-й армии, который находился в непосредственной близости от передовой.

Дивизия Родимцева начала переправу в центральную часть Сталинграда в ночь на 15 сентября. Перед ее началом у отца состоялся примечательный разговор с заместителем командующего фронтом генерал-лейтенантом Ф. И. Голиковым, отвечавшим за переброску дивизии. На просьбу отца дать еще один день на подготовку, завершение подвоза вооружений и боеприпасов, получение разведданных Голиков ответил, что в городе остались лишь отдельные очаги сопротивления и начинать переправу необходимо немедленно. Передавать данные о противнике некому, да и ситуация меняется ежечасно, поэтому любая информация сразу устаревает. Помочь обороняющимся артиллерией, в большом количестве сосредоточенной на левом берегу, также невозможно — никто толком не знает, где свои, а где чужие и где проходит передний край. Как вспоминал отец, только теперь обстановка на том берегу начала для него проясняться — медлить уже нельзя было ни часа.

Уже сама переправа дивизии через Волгу под огнем противника стала яркой страницей истории Сталинградской битвы. Отец всегда говорил, что это была не просто переправа, а форсирование широкой водной преграды под воздействием противника, причем без авиационного и артиллерийского прикрытия. Из резервуаров полыхающей нефтебазы горящая нефть растекалась по реке, превращая ее в поток огня. Надо было в буквальном смысле пройти сквозь огонь и воду!

К выбору батальона, который начнет переправу первым, отец отнесся очень серьезно. Он прекрасно понимал, как трудно придется именно тем, кто пойдет первым, и как много будет зависеть от того, насколько удачными будут их действия. Еще за сутки до начала переправы он обсудил этот вопрос с командиром 42-го гвардейского полка полковником И. П. Елиным[82]. Отец, хорошо знавший всех своих командиров батальонов, с удовлетворением отметил, что мнение Елина совпало с его собственным: первым в бой пойдет батальон под номером первым — старшего лейтенанта Червякова. Ему было приказано обозначить ракетами передний край.

Комбат Захар Червяков сражался на фронте с первых дней войны. Это был опытный, грамотный и смелый командир. Бойцы батальона были хорошо вооружены и экипированы. В подразделениях были автоматы, противотанковые ружья и пулеметы. Вместе с первыми частями начинали переправу минометчики и артиллерия — 45-миллиметровые противотанковые орудия. Родимцев понимал: для борьбы с танками этого мало, но вкупе с противотанковыми гранатами и бутылками с зажигательной смесью для городского боя это было уже неплохо. Такими же опытными и подготовленными были командиры и бойцы других батальонов полка. Отец был уверен в этих людях.

Комдив лично руководил погрузкой бойцов и вооружений на катера, баржи и плоты. Едва первые из них отошли от берега, как с противоположной стороны по ним открыли огонь. Вскоре они скрылись из вида в дыму, окруженные водяными смерчами от снарядов и мин. О том, что первые отряды высадились на сталинградскую землю, стало понятно по непрерывной автоматной стрельбе, а чуть позже и по звукам выстрелов противотанковых ружей. Отец вспоминал, что он был озадачен: неужели немецкие танки подошли так близко к Волге в центре города? Или это его бойцы, увлекшись атакой, зашли слишком далеко, что могло обернуться неприятностями в условиях городского боя, да еще и ночью.

Вот что написал о событиях 15 сентября в Сталинграде Г. К. Жуков: «Перелом в эти тяжелые и, как временами казалось, последние часы был создан 13-й гвардейской дивизией А. И. Родимцева. После переправы в Сталинград она сразу же контратаковала противника. Ее удар был совершенно неожиданным для врага. 16 сентября дивизия А. И. Родимцева отбила Мамаев курган».

Задача наступать и очистить от гитлеровцев центр города была поставлена изначально. Это был не случайный порыв, в этом состоял план боевых действий. Накопленный опыт предыдущих сражений подсказывал комдиву единственное решение в схватке с превосходящим противником в стесненном пространстве городских развалин — наступать, используя всю огневую мощь и свежесть своих частей. Просто занять оборону вдоль берега значило не только отдать инициативу врагу, но и обречь себя на гибель. Пассивная оборона уже не могла спасти положение.

Отец вместе со штабом дивизии переправился, когда стало уже совсем светло — около 10 часов утра 15 сентября. Несмотря на сильный обстрел, до другого берега добрались благополучно, лишь один офицер получил ранение. К этому моменту передовой батальон уже вел бой за здание вокзала. Родимцева и его штаб встретили представители НКВД Сталинградской области и провели в свою штольню у речного обрыва, откуда можно было связаться с Еременко. Здесь и расположился первый сталинградский командный пункт 13-й гвардейской. Связи с Чуйковым на тот момент у Родимцева не было.

Немцы, не ожидавшие такого удара, уже утром того же дня бросили в наступление против выбивших их из центра города гвардейцев до двух пехотных дивизий. Разгорелись схватки, переходившие в рукопашную, четыре раза в течение одного дня вокзал переходил из рук в руки, но в конце концов остался за нашими бойцами.

Вскоре после прибытия Родимцева на свой командный пункт к нему прибыл связной от Чуйкова и передал его приказ — явиться на КП армии. Они отправились впятером — Родимцев, адъютант Шевченко, разведчик Войцеховский, автоматчик и связной. Весь путь им пришлось проделать под обстрелом и сильнейшей бомбежкой. Невредимыми дошли только отец и Шевченко. Связной и боец-автоматчик погибли, а тяжело контуженного разведчика пришлось оставить в воронке, чтобы подобрать его на обратном пути. Отец вспоминал, что, когда они добрались до места, вид у них был неприглядный. Это была первая встреча Родимцева с Чуйковым. Оглядев Родимцева, командующий армией произнес: «Вижу, товарищ Родимцев, вам досталось. Ну, что, прочувствовали обстановку в Сталинграде?» — «Вполне», — ответил комдив. Чуйков, вспоминая этот разговор, пишет: «Генерал-майор Родимцев доложил мне, что дивизия укомплектована хорошо, в ней около 10 тысяч человек. Но с оружием и боеприпасами плохо. Более тысячи бойцов не имеют винтовок. Военный совет фронта поручил заместителю командующего фронтом генерал-лейтенанту Голикову обеспечить дивизию недостающим оружием не позже вечера 14 сентября… Но гарантии в том, что оно прибудет вовремя, не было. Я тут же приказал своему заместителю по тылу генералу Лобову[83], находившемуся на левом берегу Волги, мобилизовать всех своих работников, чтобы они собрали оружие в частях тыла армии и передали его в распоряжение гвардейцев».

Озабоченность командарма Чуйкова и генерала Родимцева положением с оружием в 13-й гвардейской отнюдь не означала, что бойцам дивизии нечем было воевать. Упоминание в мемуарах советских военачальников о трудностях с вооружением вызвало появление в послевоенное время различных домыслов, не имеющих ничего общего с действительностью. Командующего 62-й армией интересовали точные данные о боевом составе прибывающих к нему соединений, включая все имеющиеся силы и средства. На основании этих данных Чуйков принял меры, направленные на изменение структуры вооружений 13-й гвардейской, исходя из тех задач, которые ей придется выполнять. Учитывая тяжелую ситуацию со снабжением, сложившуюся в районе Сталинграда в середине сентября, многие вопросы приходилось решать на месте, маневрируя имеющимися резервами. В этом и состояла одна из задач, стоявших перед командованием 62-й армии. Вот что пишет об этом военный историк А. В. Исаев в книге «Сталинград. За Волгой для нас земли нет»: «Согласно донесению о боевом составе 13-й гв. стрелковой дивизии на 13 сентября 1942 г., соединение насчитывало 9603 человека. На это количество бойцов и командиров имелось 7745 винтовок, 170 ППД и ППШ, 30 ручных пулеметов и 16 станковых пулеметов. Разница между числом людей и количеством личного оружия действительно составляла больше 1000 единиц. Но наименее укомплектованными оказываются вспомогательные подразделения. Так, в 11-й гв. автороте подвоза на 132 человека приходилось 59 винтовок. В полевой хлебопекарне на 69 человек было 27 винтовок. В стрелковых полках дивизии Родимцева 90 % бойцов и командиров имели винтовки или автоматы. Понятно, что винтовки не требуются командирам подразделений. Могут обойтись без винтовок расчеты артиллерийских орудий и тыловики, например, водители автомашин и коноводы… Одним словом, дивизия была неплохо укомплектована по меркам середины и даже конца войны… На этом фоне выглядит довольно странной забота Чуйкова об оружии, отсутствующем у хлебопеков дивизии Родимцева. Потом на почве легкомысленных рассказов о нехватке вооружения появляются фильмы, подобные «Врагу у ворот», в которых бойцов бросают в бой в Сталинграде вовсе безоружными.

Однако рассказ Чуйкова все же имеет под собой некоторые основания. В худшую сторону от других соединений 13-я гв. стрелковая дивизия отличалась низкой комплектностью автоматическим оружием. В 13-й гв. стрелковой ди — визии было 14 % от штатного количества [советской стрелковой дивизии] станковых пулеметов, 9 % — от количества ручных пулеметов, 26 % — от числа автоматов. Зенитных пулеметов в дивизии Родимцева не было вовсе…

На 15 сентября 13-я гв. стрелковая дивизия насчитывала 8009 человек, 5616 винтовок, 36 станковых пулеметов, 325 ручных пулеметов и 720 автоматов[84]. Решение Чуйкова оказывается перед нами как на ладони. За счет внутренних резервов армии соединение было укомплектовано близко к штатам не винтовками, а автоматическим оружием. В городском бою плотность огня играет важную роль, и автоматы вместе с ручными пулеметами становятся востребованы как никогда. Также дивизия Родимцева была укомплектована противотанковыми ружьями: 13 сентября их было 89 штук, а 15 сентября стало 229 штук. Как мы видим, командующий 62-й армией внимательно отнесся к переданному ему соединению и постарался в максимальной степени приспособить его к уличным боям в Сталинграде».

Чуйков ознакомил Родимцева с положением в городе и поставил конкретные задачи. Он требовал использовать любую возможность для наступательных действий и навязывания ближнего боя, действуя небольшими штурмовыми группами. При использовании такой тактики важным было то, что немцы теряли свое преимущество в авиации и артиллерии: не имея точных данных о том, где чьи войска, они не могли вести огонь по площадям. Кроме того, к такому характеру боев наши бойцы оказались лучше готовы, чем немцы. В своих воспоминаниях Чуйков написал об этом так: «Гитлеровцы не любили, вернее, не знали ближнего боя. Они его не выдерживали морально». А для Родимцева важным было то, что к этому готовы и обучены бывшие десантники — главная сила и опора его дивизии. Но на тот момент ни Чуйков с Родимцевым, ни кто-либо другой даже не представляли, какой размах примут бои в развалинах, в которых почти всегда будут брать верх советские солдаты. Несмотря на численный перевес войск противника, особенно в первые месяцы сражений в черте города, тактика штурмовых групп позволит нашим войскам переломить ход битвы в свою пользу.

Определенная командармом полоса обороны 13-й гвардейской дивизии оказалась довольно протяженной — от реки Царица на юге до Мамаева кургана включительно на севере. На замечание отца о том, что Мамаев курган еще нужно взять, командующий спокойно и твердо ответил: «Не сомневаюсь, возьмете!» Когда Родимцев уже собрался уходить, Чуйков неожиданно спросил его: «Как настроение, выполните задачу? Не пропустите врага к Волге?» Отец ответил дословно: «Я коммунист, уходить отсюда не собираюсь и не уйду». После этого он сказал, что ему стыдно будет сидеть на своем КП позади командного пункта армии. Но Чуйков заверил его, что после выполнения дивизией своей задачи он разрешит перенести КП вперед.

Такой была первая встреча этих людей, чьи имена будут навсегда слиты в истории Сталинградской битвы. В последующем их общение всегда проходило в спокойной, деловой манере, лишь порой отец чувствовал нервозность или жесткую настойчивость командующего, но это, как правило, было вызвано тяжелой боевой обстановкой. Отец высоко ценил и уважал командарма Чуйкова, а тот, в свою очередь, всегда отмечал большую роль 13-й гвардейской и заслуги ее командира в спасении Сталинграда в самые трудные для города дни.

Спустя 30 лет после окончания войны В. И. Чуйков подарил моему отцу свою книгу «Сражение века» с автографом, в котором есть такие слова: «Если бы не 13-я гвардейская, то трудно сказать, что было бы в середине сентября 1942 года». Командарм имел все основания так считать, потому что появление дивизии Родимцева и стойкость, с которой она сражалась в центре города, сорвали планы и расчеты немцев. Чуйков вспоминал: «Не успели прибывшие ночью свежие части Родимцева осмотреться и закрепиться, как сразу были атакованы превосходящими силами врага. Его авиация буквально вбивала в землю все, что было на улицах… В боях 15 сентября противник потерял только убитыми свыше двух тысяч человек. В конце концов Паулюс бросил в бой все силы 2-й ударной группы. Две танковые, одна моторизованная и одна пехотная дивизии противника повели решительное наступление на левое крыло армии. И хотя противник был сильнее нас не менее чем в пятнадцать — двадцать раз, каждый свой шаг вперед он оплачивал дорогой ценой».

Начальник штаба 62-й армии генерал-майор Н. И. Крылов, вспоминая свой первый разговор с командиром 13-й гвардейской в Сталинграде, писал: «Родимцеву было тридцать семь лет, но на вид он казался моложе… Я не знал тогда того, что бить фашистов он начал под Мадридом и Гвадалахарой и Золотую Звезду Героя Советского Союза заслужил именно там.

От первой встречи с Родимцевым осталось впечатление, что это человек живого ума и быстрой реакции, очень собранный, уверенный в себе и в своих людях… А парашютный значок комдива напоминал, что в его дивизии есть и воздушнодесантники. Лишь немногие бойцы этих бригад дошли до Сталинграда. И все же что-то от боевого стиля воздушнодесантников было и в стремительности, с которой гвардейцы ворвались на берег, и в напоре, с каким они развивали свой начальный успех, углубляясь в город. Воплощением молодого боевого задора предстал перед нами и сам комдив».

За событиями в Сталинграде следил, без преувеличения, весь мир, одни с надеждой, другие с готовностью после его падения присоединиться к фашистской Германии. Так случилось, что стратегические интересы сторон, решимость командиров, стойкость войск, амбиции глав государств, надежды советских людей на то, что враг будет в конце концов остановлен, — все свелось к одной географической точке на Волге.

В сентябрьские дни 1942 года Совинформбюро сообщало о продвижении наших войск на сотню-другую метров как о важном событии, влияющем на ход сражения. Взятие или потеря одного дома, а порой лишь нескольких этажей, переход на другую сторону улицы занимали в сводках воюющих сторон такое же место, как до и после этой битвы сообщения о продвижении на десятки километров и взятии крупных городов. Но кажущаяся малость успехов не означала второстепенность происходящего в Сталинграде. Напротив — это было свидетельством колоссального напряжения, высокой цены исхода битвы, когда с обеих сторон на карту поставлено все и победу может принести любой, даже самый незначительный на первый взгляд успех. Но защитники Сталинграда еще не знали, что они участвуют в сражении, которое предопределит исход всей Второй мировой войны.

Задачу взять Мамаев курган дивизия Родимцева выполнила на следующий день после переправы. Это сделали решительным штурмом два батальона 39-го гвардейского полка майора С. С. Долгова при участии сводного полка 112-й стрелковой дивизии. Едва наши бойцы успели закрепиться на высоте 102,0, как 17 сентября утром, при сильной авиационной поддержке, противник перешел в контрнаступление силами до двух полков пехоты и сорока танков. Гвардейцы выдержали свыше 800 самолето-вылетов, отбив шесть атак. С того часа, когда полк Долгова взял Мамаев курган, и до окончания Сталинградской битвы за обладание этой высотой шло непрерывное кровопролитное сражение.

Вспоминая бои в Сталинграде, отец особо подчеркивал, что в первых рядах шли молодые солдаты и офицеры. Только молодые, хорошо обученные солдаты и командиры могли выполнить задачи, казавшиеся непосильными. Командиру передового батальона, сбросившего немцев с Мамаева кургана, Ивану Исакову было всего 20 лет! Он выжил и после войны стал полковником. Командиры рот — его ровесники, самому старшему в штабе батальона было 28 лет. Н. И. Крылов писал в своих мемуарах: «Молодой комбат действовал не только очень решительно, но и весьма расчетливо, а кое в чем — по-новаторски. Там, где это было выгодно, подразделения батальона продвигались вперед не перебежками, а цепью (а так как противник атаки не ждал… быстрое сближение с ним сократило наши потери). Умели бойцы Исакова и огонь вести на ходу. Такие тактические приемы тогда еще не предусматривались уставом, однако их подсказывала практика войны.

Все это могло служить своего рода аттестацией генералу Родимцеву: получив при доукомплектовании дивизии время на боевую подготовку, он смело вводил в практику обучения все то, что вынес из опыта первых военных месяцев».

Прошло менее двух суток с начала переправы 13-й гвардейской в Сталинград, а сделать удалось уже немало. Со взятием Мамаева кургана все территории, имеющие выход к Волге, на участке обороны дивизии были отвоеваны у противника. Но все, чего добились гвардейцы, далось им очень непросто. Да, их стало меньше, но задачу удержать то, что отбито у фашистов, никто не отменял.

Пришедшие в себя после удара гвардейцев гитлеровцы начали штурм утерянных позиций не только на Мамаевом кургане, но и во всей полосе обороны дивизии Родимцева. В течение 17 сентября силами нескольких дивизий при поддержке не менее ста танков немцы атаковали 13-ю гвардейскую, пытаясь раздавить и сбросить ее в Волгу. Начались ожесточенные бои. Отец вспоминал, что осуществить организованное наступление, создать какую-либо группировку и нанести где-то удар не было никакой возможности. В течение 18, 19, 20 сентября одни и те же здания и улицы переходили из рук в руки. Сказать определенно, где проходила линия фронта, было нельзя.

Когда после войны моего отца спрашивали о том, какие моменты Сталинградского сражения запомнились ему более всего, он всегда вспоминал бой 22 сентября. Из описания событий этого дня в книге отца, посвященной Сталинградской битве, становится понятен истинный смысл и невероятно высокая цена сражения, происходившего у самой кромки волжского берега: «Бой, развернувшийся ранним утром 22 сентября на участке дивизии, по напряженности и потерям превзошел все предыдущие бои, которые пришлось вести гвардейцам в городе… Под непрерывным обстрелом пулеметов, артиллерии, танков, под бомбовыми ударами гвардейцы бились насмерть, отстаивая каждую улицу, дом, квартиру. Повсюду то и дело вспыхивали яростные рукопашные схватки.

Это поистине был ад. Я побывал не в одном сражении, но в такой схватке мне довелось участвовать впервые. В этом бою, который даже ветеранов поразил своей ожесточенностью, гвардейцы проявляли чудеса выдержки и героизма. Главный удар гитлеровцы нацелили встык двух полков, чтобы разрезать нашу дивизию и уничтожить ее по частям.

И вот пришел такой момент, когда на одном из участков обороны погибли почти все бойцы и командиры. Пятнадцать вражеских танков и около двухсот автоматчиков прорвались в образовавшуюся брешь и вышли к Волге. Почти одновременно фашисты добились успеха на левом фланге полка в районе площади 9 января. Момент был критический. Возникла реальная угроза окружения полка и разобщения сил дивизии. На помощь бросили мои резервы — сводный батальон, собранный из подразделений тыла дивизии. Прорыв ликвидировали…»

Позже подсчитали, что в тот день части 13-й гвардейской отразили 12 танковых атак. Несколько немецких танков, прорвавшихся к самой Волге, так и остались стоять там сожженными. Вопрос — устоит или нет дивизия Родимцева — волновал в тот день не только ее командира, но и командование 62-й армии. Начальник штаба армии Крылов тоже запомнил это сражение, написав о нем: «Ликвидировать опаснейший прорыв на своем правом фланге и восстановить там в основном прежние позиции командир 13-й гвардейской дивизии сумел в условиях, когда продолжался тяжелый бой на других участках… И все это — в узкой полосе приволжских городских кварталов, где крайне осложнен любой маневр. Александр Ильич Родимцев, немало испытавший за войну, говорил потом, что бой 22 сентября остался для него самым напряженным».

Как вспоминал отец, ликвидировать прорыв удалось благодаря четкому взаимодействию 34-го гвардейского стрелкового полка майора Д. И. Панихина[85] и 42-го гвардейского стрелкового полка полковника И. П. Елина. Большая заслуга в том, что это было сделано, принадлежит связистам. Когда единственный телефонный провод между полками оказался перебит, на восстановление связи вышло отделение связистов из восьми человек во главе с их командиром Турубаровым. Передвигаясь по-пластунски, они отправлялись на линию один за другим. Последним вышел Турубаров. Ему повезло… Благодаря подвигу связистов оживали батальонные телефоны и стали возможны согласованные действия подразделений, окончившиеся дружной контратакой гвардейцев, отбросивших гитлеровцев от Волги.

В ходе сражения, развернувшегося 22 сентября, немцы овладели Г-образным домом и домом железнодорожников, расположенных недалеко от берега в центре обороны 13-й гвардейской, почти отрезав дивизию от 62-й армии. Под контролем гвардейцев оставалась лишь узкая полоска земли вдоль берега Волги. На левом фланге противник захватил здания Военторга, школы № 6 и ряд других важных опорных пунктов, с помощью артиллерии и штурмовых орудий «Штуг» сильно разрушил «Дом Заболотного» на площади 9 января. Со стороны Госбанка по берегу Волги вплотную к КП дивизии прорвались немецкие автоматчики и забрасывали его гранатами. Охрана и офицеры штаба вместе с Родимцевым с трудом отбили эту атаку. Положение дивизии осложнилось до предела.

В ночь на 23 сентября КП и штаб 13-й гвардейской переместили в овраг Банный, а конце месяца, после очередного опасного проникновения немцев, пришлось перебраться в устье оврага Долгий в ливневый коллектор, сооруженный еще в 1870-х годах, получивший в дивизии название «труба». Казалось, что теперь руководить частями можно, не беспокоясь об угрозе неожиданного обстрела или налета, но штабное хозяйство поджидала новая опасность. Узнав о новом расположении штаба, немцы устроили у себя запруду, а затем однажды ночью направили воду в коллектор. Родимцева со всем штабом смыло наружу — они выскакивали на берег Волги, едва успев прихватить с собой штабные документы и кое-что из имущества. Предвидя ситуацию, гитлеровцы начали атаку с той стороны, откуда было ближе всего до КП дивизии. Однако бойцы полка Пани-хина, находившегося на этом участке, наступление противника отразили. В середине октября КП и штаб разместился в блиндажах, оборудованных на склонах оврага Долгий. И хотя новое место находилось в непосредственной близости от переднего края, они просуществовали здесь около трех месяцев.

Перспектива вернуть в конце сентября утраченные позиции и выбить немцев из сильно укрепленных зданий в центре города перешла в разряд невыполнимых после того, как гитлеровцам удалось сокрушить оборону 92-й стрелковой бригады южнее реки Царица. На исход этих боев повлияло поведение командира и комиссара бригады, которые не организовали оборону и без приказа командования армии перевели свой КП с правого берега Волги на остров. Оба они были отданы под суд военного трибунала. Следствием этих событий для 13-й гвардейской стало то, что ее соседом слева до конца Сталинградской битвы были немцы, которые не только вышли к устью Царицы, но и продвинулись на северо-восток вдоль волжского берега на расстояние около двух километров.

Я хорошо помню, какой незаживающей раной стала для отца одна из драматических страниц сталинградской эпопеи 13-й гвардейской — трагическая судьба 1-го батальона 42-го гвардейского полка, того самого, который первым переправился через Волгу и много дней дрался в окружении в районе центрального вокзала. Спустя даже много лет после войны отец часто возвращался к этому в разговорах с ветеранами дивизии, словно стараясь понять — все ли сделали они, что было в человеческих силах, чтобы помочь своим бойцам? На выручку батальона была направлена десантная группа, специальные отряды пытались прорваться к вокзалу самыми разными путями, но это оказалось невозможно, количество немецких войск в этом районе было слишком велико.

Отцу докладывали, что тяжело раненного в первый день боев командира батальона Червякова удалось отправить за Волгу, командование принял старший лейтенант Федосеев. Пробравшийся оттуда в двадцатых числах сентября с донесением израненный солдат сообщил, что оставшиеся в живых бойцы и командиры держат круговую оборону, идут рукопашные схватки. В один из октябрьских дней на левый берег Волги выбрался еле живой солдат, сообщивший, что первого батальона больше не существует. Все его бойцы и командиры до конца выполнили свой долг.

Главными причинами неудач и трудностей, с которыми столкнулась дивизия в первые дни в Сталинграде, Родимцев считал отсутствие опыта уличных боев, а также то, что в задачах, ставившихся дивизии и отдельным подразделениям, не учитывалось, что противник уже занял большую часть города. В результате этого немцы имели преимущество — они как захватили с первых дней многие важные опорные пункты, например дома специалистов, Госбанк, так и удерживали эти здания длительное время, несмотря на все попытки выбить их оттуда.

Среди многих эпизодов Сталинградской битвы, в которых прославились солдаты Родимцева, есть особенный даже по тем меркам — это оборона небольшого дома на площади 9 января, вошедшего в историю войны как «Дом Павлова». По воспоминаниям отца, в конце сентября он обратил внимание на одинокий четырехэтажный дом, расположенный примерно в ста метрах от мельницы[86], в которой находился наблюдательный пункт дивизии. О том, как далее развивались события, отец вспоминал: «Я спросил об этом доме Елина, тот — у командира третьего батальона капитана А. Е. Жукова, а последний — у командира роты старшего лейтенанта И. И. Наумова… Так случилось, что наши наблюдательные пункты разместились в одном здании, на мельнице, но на различных этажах… Мой НП был устроен на третьем этаже… Через несколько минут мне передали ответ Наумова, что нами этот дом не занят, но оттуда иногда стреляют и что, если ему разрешат, то он пошлет людей обследовать этот дом… Я разрешил Наумову сделать вылазку».

В ту же ночь группа из четырех разведчиков во главе с сержантом Я. Ф. Павловым выбила небольшой отряд немцев из здания и несколько дней удерживала его. Я хочу обратить внимание на одно обстоятельство, очень важное для понимания того, что означает понятие «настоящий солдат» и как из обычного ночного рейда произрастает подвиг. Сержант Яков Павлов не получал приказа удерживать дом, его группе было поручено лишь произвести разведку и доложить результат командиру. Выполнив задание, они могли вернуться к своим и ждать дальнейших распоряжений. И никто бы их ни в чем не упрекнул. Но Павлов был опытным бойцом, не только смелым, но и думающим. Ему была понятна мысль командиров — после разведки этот дом надо у немцев отбить, и чем быстрее, тем лучше. Так что же, теперь, когда дом был в их руках они должны из него уйти? Чтобы завтра снова пробираться сюда ночью, а может быть, и штурмовать, если немцы вернутся? Бросить на произвол судьбы около тридцати мирных жителей, которых они обнаружили в подвале дома? Это были старики, женщины, дети и среди них молодая женщина с грудной девочкой. И Павлов принял решение остаться, занять оборону и держаться до прихода подкрепления.

Командир полка Елин доложил Родимцеву, что дом на площади атакует рота немцев, но по ним оттуда ведут огонь. Отец поначалу даже не поверил, когда узнал, что на задание послали всего четверых бойцов, которые, видимо, теперь и обороняются, уложив на подступах к нему уже несколько десятков немцев. Вскоре из этого здания сумел пробраться с донесением санинструктор Калинин, находившийся там вместе с двумя ранеными, и доложил, что он из дома Павлова. Такое обозначение объекта никого не удивило. Вот так и получилось, что скромный полуразрушенный дом приобрел имя, которое вошло в историю Великой Отечественной войны.

Как опорный пункт на переднем крае, дом имел исключительно важное значение. Из его окон гвардейцы держали под прицелом пулеметов все прилегающие улицы. На вопрос Елина: «Живы ли отправленные в дом разведчики?» — комбат Жуков отвечал: «Наумов докладывает, что огонь ведут все четверо». Лишь на третьи сутки боевая обстановка на этом участке позволила направить на подмогу разведчикам взвод из 22 человек во главе с лейтенантом И. Ф. Афанасьевым. 58 дней этот гарнизон из 26 гвардейцев удерживал дом, отразив сотни атак врага.

Родимцев бывал в «Доме Павлова», общался с бойцами, советовал, как лучше организовать оборону и снабжение. Он особенно интересовался пулеметчиками, среди которых выделял девятнадцатилетнего Илью Воронова. И в трудный час он проявил подлинный героизм. Когда немцы большими силами пошли на приступ, Воронов в упор расстреливал врагов и, несмотря на полученные тяжелые ранения, зубами вырывал чеки гранат и рукой, которой он еще владел, бросал их в гитлеровцев. Истекающего кровью, его вынесли из дома и доставили в медсанбат, где врачи извлекли из его тела более двадцати осколков, а позже пришлось ампутировать ему ногу и кисть руки.

Командование 13-й гвардейской использовало любую возможность, чтобы помочь гарнизону «Дома Павлова». В один из дней дивизионная разведка обнаружила большое скопление бронетехники и пехоты неподалеку от площади 9 января. Стало ясно, что немцы готовят крупное наступление. Уточнив координаты немецких войск, готовых к атаке, штаб дивизии передал их на левый берег. Вскоре командование дивизии и гарнизон дома увидели, как «Катюши» отлично отработали по цели. Понеся серьезный урон, гитлеровцы вынуждены были отказаться от массированного штурма.

Среди защитников дома были воины десяти национальностей! Афанасьев называл своих бойцов «интернациональной бригадой». Отцу сравнение понравилось — это действительно было похоже на то, что он видел в Испании. Отмечу, что никто специально не отбирал этих людей по национальному признаку. Все они попали туда потому, что были проверенными в боях отличными бойцами — пулеметчиками, бронебойщиками, минометчиками. С различными заданиями и целями в доме побывали комбат Жуков и командир роты Наумов, санинструкторы, снайперы, а также кинооператор.

На личной карте генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса этот дом был отмечен как крепость. В 1940 году немецкие войска, и в их числе 6-я армия, за 36 дней разгромили бельгийские, голландские, основную часть французских и британские экспедиционные войска и без боя вошли в Париж. За 28 дней немцами была завоевана Польша. Но за два месяца одной из лучших в вермахте армии так и не удалось сломить сопротивление горстки бойцов — гвардейцев Родимцева! Отец вспоминал: «Пленные немецкие разведчики считали, что его обороняет батальон. Об этом доме сначала узнала наша армия, потом вся страна и, наконец, весь мир. На его защитников равнялась вся дивизия, о нем слагали песни и легенды… Слава о защитниках этого дома не померкнет в веках».

Частым «гостем» в хозяйстве Афанасьева-Павлова был снайпер Анатолий Чехов, чье имя было уже известно далеко за пределами 13-й гвардейской. Отец вспоминал, как бойцы говорили о нем: «Чехов во всей полосе дивизии по фронту и на расстоянии видимости из оптического прицела заставил гитлеровцев не ходить, а ползать по-пластунски». За время Сталинградской битвы он уничтожил 265 солдат и офицеров противника, став одним из самых известных советских снайперов.

Перечень боевых дел 13-й гвардейской дивизии вместил в себя и многие другие образцы воинской доблести. Это прежде всего массовый героизм бойцов и командиров, оборонявших другие здания, превращенные в опорные пункты: «Дом Заболотного», названный так по имени командира взвода лейтенанта Н. Е. Заболотного, который держался до последнего человека до тех пор, пока немецкая артиллерия в конце октября полностью разрушила его и почти все защитники погибли под развалинами, а также дома специалистов и железнодорожников, «молочный дом». Не меньшие испытания выпали и тем, кто штурмовал сильно укрепленный гитлеровцами Г-образный дом, кто до конца дрался в развалинах других последних домов у самой Волги, кто сражался на Мамаевом кургане.

Среди тех, кто хочет знать, как было на войне на самом деле, есть немало скептиков, считающих, что правда о войне у солдата и генерала разная, потому, что они видят ее по-своему — один из окопа, а другой со своего наблюдательного пункта. Однако в том, что касается Сталинградской битвы, этого различия нет. Воспоминания о ней генерала и солдата отличаются лишь мерой ответственности каждого за исход сражения, а правда о том, что им довелось увидеть и пережить, у них одна, потому что все они каждый день были рядом — на клочке земли под непрерывным огнем врага. И каждый боец хоть раз, но видел Родимцева на переправе, в своей траншее, в окопе, в развалинах дома, который он защищал, и знал, что его комдив где-то рядом, что он такой же смертный и что у них общая цель и судьба.

Двадцать восьмого сентября Директивой Ставки ВГК было упразднено единое командование Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. 30 сентября Сталинградский фронт был переименован в Донской (командующий К. К. Рокоссовский), а Юго-Восточный — в Сталинградский (командующий А. И. Еременко), в связи с чем 62-я армия получила возможность сосредоточиться на оборонительных действиях. Наступательные задачи, и то ограниченные, получила только дивизия Родимцева, которая должна была удерживать занимаемый район и действиями мелких штурмовых групп уничтожать противника в захваченных им зданиях, продолжая освобождать новые кварталы. На тот момент в 13-й гвардейской стрелковой дивизии было 6888 человек, из них в Сталинграде 3973 человека, а вся артиллерия и тылы на левом берегу.

В конце сентября сражение в Сталинграде стало приобретать все более позиционный характер. Обе стороны старались закрепиться на занимаемых рубежах, превращая каждый дом в опорный пункт, а некоторые — в настоящие крепости. Это были дни и ночи боев в домах, в развалинах, на земле и под землей. И здесь на первый план вышли штурмовые группы, ставшие главным и очень эффективным средством борьбы с немецкими войсками, имевшими численный перевес.

О невероятном напряжении этих боев отец в своих воспоминаниях писал: «Ночной бой в здании — самый тяжелый бой. Мне он знаком по боям в Университетском городке в Мадриде. Здесь нет понятия — передний край, фронт, тыл, фланги. Противник может быть повсюду — этажом выше, ниже, вокруг. Здесь, как нигде, в тесном единении уживается рукопашная схватка с огнем. Чутье, находчивость, смелость, скорее дерзость решают исход боя. Шорох? Кто там? Свой? Чужой? Как узнать?.. Решай быстро! Быть может, на решение отпущено вот это мгновение, быть может, десятая доля секунды отделяет от бесшумного броска гранаты или удара ножом…»

В этих боях, проходивших среди городских развалин, где зачастую было трудно понять, где свой, а где чужой, оказались востребованы навыки десантников, которым обучали всех бойцов дивизии, — умение вести бой в окружении, врукопашную, днем и ночью, владение всеми видами оружия, выносливость и взаимовыручка. Именно эти качества гвардейцев Родимцева уравнивали шансы, когда им приходилось сражаться с превосходящими силами противника, позволяли не просто выжить в аду Сталинграда, но и уничтожать врага.

В связи с приходом 21 сентября в Сталинград 284-й дивизии полковника Н. Ф. Батюка Родимцев обратился к Чуйкову с просьбой сменить свой 39-й полк, сражавшийся на Мамаевом кургане и оказавшийся в зоне действия других соединений, и вернуть его в полосу обороны 13-й гвардейской. В ночь на 1 октября полк был сменен, и Родимцев перебросил его на свой левый фланг с задачей удержать центральную переправу и не дать противнику прорваться к Волге. В ходе дальнейших боев на Мамаевом кургане немцам удалось потеснить наши части с вершины, и они вновь получили возможность полностью простреливать водное пространство Волги. Боевые действия на Мамаевом кургане прекратились лишь 26 января 1943 года.

Способность солдата сражаться зависит не только от его выучки и оружия, которое ему дано. Люди нуждаются в моральной поддержке, в любой, хотя бы самой малой психологической разрядке. На эту тему у отца состоялся разговор с комиссаром М. М. Вавиловым, который рассказывал мне об этом: «Однажды Александр Ильич поделился со мной своим наблюдением: он сказал, что слышит иногда в разных местах, как поют солдаты, значит, есть у людей потребность отдохнуть душой. Он предложил мне подумать о том, чтобы сколотить самодеятельную группу для поднятия духа бойцов. Мы начали искать во всех подразделениях таланты».

Сколько же талантливых людей удалось найти в дивизии — певцов, музыкантов, плясунов, сочинителей! Эти люди много раз выступали в землянках и блиндажах у переднего края. Самый большой концерт самодеятельных артистов состоялся на КП дивизии 7 ноября 1942 года. Именно эту дату Гитлер назначил Паулюсу как очередной «окончательный» срок взятия Сталинграда. В Берлине были заготовлены клише для газетных заголовков об этом событии. Но гвардейцы не знали об этих приготовлениях и требованиях фюрера, и в тот день у всех бойцов был особый настрой. Ни на одном участке немцы не смогли ничего добиться в бесплодных попытках хотя бы сдвинуть с места вросших в сталинградские руины и волжский берег ее защитников. Слова эти в данном случае следует понимать буквально: в ноябре глубина обороны от берега Волги до переднего края в полосе 13-й гвардейской дивизии составляла в некоторых местах 200–250 метров. Даже далеким от военной науки людям понятно, что это значит.

Отец вспоминал, что следующий концерт их самодеятельности для однополчан состоялся в новогоднюю ночь, когда они встречали 1943 год: «В ту ночь мы поздравляли друг друга с Новым годом и с победой, знали — она близка. Наши артисты пели и плясали. Встречу 1943 года забыть нельзя!» Участником этого события был и друг отца поэт Евгений Долматовский. Он вспоминал: «Встреча Нового года у Родимцева состоялась в бетонной трубе командного пункта. В Сталинграде в эту ночь было сравнительно спокойно… Генерал Родимцев отвел на «новогоднее мероприятие» полтора часа. Он был радостен и хорош в ту ночь — скоро победа. В какой-то момент он распечатал коробку папирос «Казбек» и стал всех угощать».

Двадцать третьего ноября 1942 года 62-я армия перешла в наступление. Полки 13-й гвардейской наступали в направлении железнодорожного вокзала и улиц, прилегающих к центру города. Однако в условиях ограниченного пространства и созданной противником сильной обороны продвинуться вперед удалось не везде. В тот же день пошли в наступление и защитники «Дома Павлова». Во время атаки на укрепленные немецкие позиции был ранен Яков Павлов и многие другие бойцы из гарнизона этого дома. При штурме «молочного дома» в районе площади 9 января погиб командир роты И. И. Наумов.

В ходе наступательных боев удалось освободить от врага всего несколько кварталов, после чего части 13-й гвардейской перешли к обороне новых и прежних участков. Главным вкладом подчиненных Родимцева в общее наступление армии явились активные действия небольших групп, а также обстрел укреплений противника всеми видами дивизионной артиллерии и других огневых средств с целью сковать действия неприятеля, не позволить немцам перебросить войска на другие направления.

Лишь в начале декабря, после нескольких безуспешных попыток, удалось отбить Г-образный дом и дом железнодорожников, что значительно улучшило позиции 13-й гвардейской и ограничило возможности гитлеровцев вести огонь по Волге. Чтобы захватить дом железнодорожников, в течение двадцати дней саперы 8-го гвардейского саперного батальона проделывали подкоп длиной около 50 метров на глубине пяти метров, заложив под здание три тонны тола. Остававшиеся в живых после штурма зданий гитлеровцы прятались в подвалах. Их уничтожением занимались огнеметчики и саперы, подрывавшие внутренние перекрытия. Однако такие тактически важные объекты на берегу, как Госбанк и дома специалистов, продолжали оставаться в руках немцев до января 1943 года.

Десятого января 1943 года 13-я гвардейская, передав свой участок обороны другой части, получила приказ сосредоточиться в километре к югу от завода «Красный Октябрь» и 17 января перешла в наступление, которое продолжалось до 25 января. Утром 26 января северо-западнее Мамаева кургана передовые отряды 34-го полка увидели, как с запада в их сторону движутся знакомые силуэты «тридцатьчетверок» и одетая в белые маскхалаты пехота. Это шли войска Донского фронта, прорвавшие вражескую оборону. Им было очень непросто это сделать, но они знали, что их боевым товарищам в Сталинграде еще тяжелее. Первыми, кого встретили воины 13-й гвардейской, были бойцы 52-й и 51-й гвардейских стрелковых дивизий полковника Н. Д. Козина[87] и генерал-майора Н. Т. Таварткиладзе[88]. Мой отец, стоя рядом с командиром полка Панихиным, видел, как, пройдя последние метры навстречу друг другу, в заснеженных просторах на краю Сталинграда как родные обнимались и не стеснялись своих чувств советские солдаты и командиры.

Для 13-й гвардейской боевые действия в тот день еще не закончились. Дивизия продолжала всеми имеющимися силами вести упорные бои у южной части заводов «Баррикады» и Сталинградского тракторного (СТЗ), которые завершились только 2 февраля — в день окончательной победы в Сталинградской битве!

Уходя из Сталинграда на запад, воины 13-й гвардейской дивизии оставили на каменной стене у берега Волги надпись, которая сохранилась до наших дней: «Здесь стояли насмерть гвардейцы Родимцева. Выстояв, мы победили смерть». Когда после войны воинов 13-й гвардейской дивизии спрашивали о том, какова была роль комдива в Сталинграде, они отмечали его твердость, решительность, личную смелость, заботу о подчиненных и подчеркивали, что больше всего они боялись подвести своего командира, не выполнить приказ. В боевой обстановке людям было не до оценок и красивых слов. Но личность комдива, находившегося в гуще событий, оставила след в сердцах многих солдат и командиров 13-й гвардейской. Они писали и рассказывали о том, каким его видели, знали и запомнили. Комиссар дивизии М. М. Вавилов сказал о Родимцеве так: «Да, он был бесстрашен и храбр, на редкость хладнокровен в минуты смертельной опасности. Все это так. Но Александр Ильич обладал чертой характера, без которой не может быть истинного военачальника: он был душевно отзывчивым, щедрым к своим подчиненным. В дивизии генерал Родимцев не только хорошо знал многих командиров и бойцов. Важно другое: он знал, кто на что способен. Знал и смело поручал необходимое задание. Характер командира стал характером тринадцатой гвардейской».

Командир 39-го гвардейского стрелкового полка С. С. Долгов писал: «Мне часто приходилось общаться с ним в боевой обстановке, которую он всегда знал досконально, зачастую и лично появлялся на самых опасных участках фронта. Он был смел, решителен, требователен к себе и подчиненным. Александр Ильич был прекрасным человеком и замечательным военачальником, его любили и уважали подчиненные».

Яков Павлов, которого комдив Родимцев представил к званию Героя Советского Союза, получил Золотую Звезду только в апреле 1945 года. Надолго застряли где-то в штабах его наградные бумаги. Человек сдержанный и немногословный, Павлов вспоминал: «Александр Ильич Родимцев находился всегда с нами в боевых порядках. Он ободрял уставших, выдвигал способных, награждал отличившихся. Железная воля, высокое боевое мастерство, мужество, отвага в бою, отеческая забота о солдате — все это создало ему громадный авторитет. Каждый солдат и офицер, не колеблясь, шли за своим комдивом».

А вот что вспоминал о Родимцеве рядовой И. А. Займенцев: «В Сталинграде я 101 день сражался у «Дома Павлова». Своего командира дивизии видел не один раз: и у мельницы, и у переправы. Это был мужественный, талантливый командир, очень общительный с личным составом — от офицеров до рядовых бойцов. Мог подбодрить, пошутить, особенно с ранеными. Было в нем что-то от Суворова — талант, смекалка. Не преувеличивая пишу, каким его помню».

Сослуживцы отца рассказывали мне историю, случившуюся в период Сталинградской битвы. Однажды к Родимцеву обратился солдат и показал ему письмо из дома. Его пожилые родители писали, что изба у них совсем развалилась, а починить и помочь некому. Боец сказал, что его родное село совсем рядом, и попросил у комдива отпуск на три дня. Родимцев отдал распоряжение оформить солдату отпуск, несмотря на доводы офицера штаба, что на основании таких-то приказов делать это нельзя. Отпуск был дан, боец вернулся в часть в срок, все обошлось. В дивизии узнали об этом поступке комдива… со слов этого солдата! Этот случай, так же как частое появление Родимцева на передовой, внимание к нуждам своих бойцов, о чем рассказывали многие ветераны, высоко поднял его авторитет в солдатской среде.

Очень емко и искренне написал об отце, уже после его кончины, маршал Советского Союза В. И. Чуйков: «Я познакомился с Александром Родимцевым 15 сентября 1942 года в Сталинграде, когда решалась судьба города. Он пробыл в Сталинграде до 2 февраля 1943 года. На левый берег не уходил и все время находился в ста — ста пятидесяти метрах от переднего края. Родимцев был обыкновенный, как все, и чуточку необыкновенный. Добрый к друзьям, но непримиримый к врагам своего народа. Бесхитростный и смекалистый, вокруг пальца не обведешь. Простодушный, сердечный, кремень, хоть огонь высекай. Покладистый и гордый, обидишь зря — не простит. Это был самородок народный!»

Известный британский историк Энтони Бивор в своей книге «Сталинград» написал о генерале Родимцеве эмоционально и со знанием его военной биографии: «Преждевременно поседевший интеллектуал и юморист Родимцев был человеком, открыто смеющимся над опасностью. Во время войны в Испании, где он был больше известен как «Павлито», Родимцев служил советником и сыграл не последнюю роль в битве за Гвадалахару в 1937 году. Солдаты, служившие у Родимцева в подчинении, считали его настоящим героем и больше всего боялись, что их переведут служить к другому командующему… Выжившие к концу Сталинградской битвы [бойцы 13-й гвардейской дивизии] говорили, что их решимость исходила только от Родимцева».

Как рассказывали ветераны, они гордились тем, что их комдив — Герой Советского Союза. Это еще сильнее укрепляло их веру в своего командира. Отец, отвечая однажды на вопрос журналистов, чем был для него Сталинград, ответил: «Это как второй раз родиться…»

Слава о подвигах бойцов 13-й гвардейской дивизии сыграла с отцом недобрую шутку. Военный совет 62-й армии представил его к ордену Суворова 2-й степени, но потом неожиданно отменил свое решение. В рассекреченных документах ФСБ РФ имеется сообщение начальника 2-го отдела 3-го управления НКВД СССР, комиссара госбезопасности 3-го ранга В. Р. Ильина от 5 марта 1943 года, в котором он, в частности, пишет: «Некрасиво выглядит поведение Военного совета 62-й армии по отношению к Герою Советского Союза генералу Родимцеву, командиру 13 гвардейской дивизии.

ВС 62 представил Родимцева к ордену Суворова, а потом прислал в штаб Донского фронта телеграмму с отменой представления. Родимцев — почти единственный командир соединения, не награжденный за Сталинград».

Кинооператор Р. Кармен говорит: «С Родимцевым делают странные вещи… хотя он, как герой, выходит за рамки обычного командира дивизии».

В боевой характеристике, подписанной командующим 62-й армией В. И. Чуйковым и членом Военного совета К. А. Гуровым, отмечается: «Как командир дивизии т. Родимцев выделяется из состава командиров дивизий действующих на фронте армии не только твердыми волевыми качествами, но и как оперативно грамотный в тактическом отношении командир».

Причина неуклюжих действий в отношении моего отца по вопросу о награждении кроется в том, что некоторые военные чины болезненно восприняли всенародную известность, которую приобрели 13-я гвардейская и ее комдив. Но главное, конечно, в том, что вскоре это недоразумение исправили, и отец был награжден орденом Кутузова 2-й степени.

Большинство людей, с которыми мне приходилось беседовать об отце, были уверены, что вторую звезду Героя Советского Союза он получил за Сталинград. Но на самом деле он был удостоен вторично этой высокой награды в 1945 году, как написано в Указе Верховного Совета СССР, «за умелое руководство войсками при форсировании Одера и в ряде других операций на завершающем этапе войны». Однако самым важным для отца явилось то, что в представлении его к присвоению звания дважды Героя Советского Союза, подписанном в феврале 1945 года, есть и слова о его участии в Сталинградской битве: «Будучи командиром 13 гв. стр. дивизии, в исключительно тяжелой обстановке, сложившейся под Сталинградом, тов. Родимцеву пришлось решать сложные боевые задачи. С самого начала обороны до момента перехода наших войск в наступление части дивизии стойко удерживали занимаемые позиции в районе Сталинграда. Дивизия под руководством Родимцева наносила тяжелый урон противнику, беспощадно уничтожая его живую силу и технику. Благодаря личной храбрости, стойкости и умелого руководства генерала Родимцева части дивизии не отступили ни на шаг, отстояв тем самым город Сталинград».

Но была еще одна — особая награда, которой отец гордился, пожалуй, не меньше, чем орденами. Она была ему дорога тем, что с ней он навсегда остался в одном строю со своими боевыми товарищами, заслужившими ее, — медаль «За оборону Сталинграда».

На волне неубывающего интереса к теме Второй мировой войны за рубежом появляются труды, в которых их авторы, манипулируя цифрами, стремятся принизить нашу победу, фальсифицируют результаты войны. Так, в книге британского историка Джеффри Робертса «Победа под Сталинградом»[89] утверждается, что дивизии, оборонявшие Сталинград, «были стерты с лица земли». Он, в частности, пишет, что в 13-й гвардейской к концу битвы в строю осталось 320 человек. Его не смущает даже простое обстоятельство — каким образом такое количество людей, в число которых входит командование и все вспомогательные подразделения, могло оборонять фронт в центре города длиной в несколько километров? И затем перейти в наступление!

В донесении командующему 62-й армией № 118 от 8 декабря 1942 года, подписанном командиром дивизии Родимцевым и начштаба Бельским, сообщается: «На 4.12.42. личного состава в дивизии насчитывается 4765 чел.». В сборнике «Полководцы Сталинградской битвы», подготовленном коллективом музея-панорамы «Сталинградская битва» в 2007 году, указывается, что на момент окончания сражения в составе 13-й гвардейской было 4185 человек.

В наше время, когда исторические факты об участии сталинградских дивизий, созданных из воздушно-десантных корпусов и других наиболее боеспособных частей Красной армии, в сражениях Второй мировой войны широко известны, очевидная истина состоит в том, что это лучшая армия вермахта — 6-я полевая — вместе с войсками сателлитов Германии была стерта с лица земли Красной армией. А сталинградские дивизии, которые Генеральный штаб распределил по разным фронтам, до самого конца войны считались наиболее боеспособными и стойкими. Они дошли до Берлина, в чем и расписались на стене Рейхстага — «Мы из Сталинграда!». И дошли до Эльбы и Праги.

После Сталинграда отец получил короткий отпуск, который он провел в Москве с семьей. В Наркомате обороны ему сообщили о назначении его 17 апреля 1943 года на новую должность — командира 32-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й гвардейской армии А. С. Жадова. Отец был знаком с генералом еще до войны и обрадовался этой новости. Его настроение еще более улучшилось, когда он узнал о том, что 13-я гвардейская войдет в состав его корпуса.

В начале мая 1943 года 5-я гвардейская армия, закончив формирование, по указанию Ставки начала переброску в район западнее Старого Оскола, где готовился новый оборонительный рубеж Степного военного округа, который при первой же необходимости мог быть преобразован во фронт. Что и произошло 9 июля. Во главе войск фронта был поставлен генерал-полковник И. С. Конев. С этого времени и до конца войны мой отец воевал под его руководством в составе Степного, 2-го и 1-го Украинского фронтов. Войска готовились к предстоящим битвам. Сюда, в район Курска, где ожидалось главное сражение летней кампании 1943 года, советское командование стягивало лучшие соединения.

Курская битва началась 5 июля 1943 года, а 10 июля 5-я гвардейская армия временно перешла в подчинение Воронежского фронта, отражавшего наступление немцев на южном фасе обороны советских войск, и заняла рубеж на реке Псел с задачей не допустить дальнейшего продвижения противника на север и северо-восток. К этому времени войска вермахта уже сумели вклиниться в нашу оборону на глубину до 35 километров.

Совершив 140-километровый марш, 11 июля 32-й гвардейский стрелковый корпус вышел на северный берег Псела на участке Обоянь — Ольховатка на правом фланге армии. События развивались столь стремительно, что, не успев занять оборону, корпус был вынужден вступить в бой с наступавшим противником. В ходе контрудара советских войск 12 июля и встречного танкового сражения у Прохоровки, а затем в ожесточенных боях, продолжавшихся до 17 июля, 5-я гвардейская армия участвовала в отражении атак танковых дивизий СС «Мертвая голова» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и других элитных частей противника.

Третьего августа войска 5-й гвардейской армии начали наступление на Белгород, который был освобожден 5 августа. В течение 6 и 7 августа 32-й гвардейский стрелковый корпус во взаимодействии с другими соединениями и танкистами генерал-лейтенанта М. Е. Катукова завершили разгром Томаровско-Борисовской группировки противника. Немецкие войска потеряли свыше пяти тысяч убитыми и около двух тысяч пленными. Было захвачено 40 исправных танков и большое количество другой боевой техники. 23 августа войска Степного фронта освободили Харьков.

В сентябре 1943 года части корпуса Родимцева участвовали в освобождении Полтавы. Среди первых советских соединений, ворвавшихся в город 22 сентября, была 13-я гвардейская дивизия, получившая за проведенную операцию почетное наименование «Полтавская». В этих боях был смертельно ранен командир 34-го гвардейского полка подполковник Д. И. Панихин, который прошел с Родимцевым всю Сталинградскую битву.

Двадцать восьмого сентября части 5-й гвардейской армии вышли к Днепру около Кременчуга и на следующий день вместе с частями 53-й армии освободили его. В эти дни отцу сообщили еще одну печальную весть — погиб ветеран 13-й гвардейской, командир разведроты гвардии капитан Иван Подкопай. Он воевал под началом отца в 5-й воздушно-десантной бригаде под Киевом, а во время отступления в 1942 году Подкопай спас Боевое знамя соединения и вынес его на себе. 22 февраля 1944 года посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Семнадцатого января 1944 года А. И. Родимцеву было присвоено звание генерал-лейтенанта. Продолжая боевые действия на Правобережной Украине, его корпус принимал участие в штурме Восточного вала на Днепре, Александрийско-Знаменской, Кировоградской и, частью сил, в Корсунь-Шевченковской операции. Дороги войны привели корпус в Первомайск — город, в котором отца и его десантников застала война. Отец вспоминал: «22 марта 1944 года части нашего корпуса освободили город… Я разыскиваю домик, в котором когда-то размещался штаб бригады. Когда я открываю дверь и вхожу в знакомую комнату, мне уже чудится, будто я отлучался на какие-то часы. Нет, не просто было переступить этот порог: к нему привел долгий и трудный путь, и если мы уходили на восток с тоской и горечью в сердце, — теперь познали высокую радость наступления, выстраданное, взятое с боя, заслуженное торжество побед». В тот же день, несмотря на сложные погодные условия и совершенно непроходимые дороги, все дивизии армии вышли на восточный берег Южного Буга. Затем, в неимоверно трудных условиях весенней распутицы 1944 года, 5-я гвардейская армия осуществила выход в Молдавию, форсировала в середине апреля на подручных средствах Днестр и захватила плацдарм на его правом берегу.

В начале августа 1944 года 5-я гвардейская армия, находившаяся в резерве 1-го Украинского фронта, получила задачу выдвинуться на Сандомирский плацдарм на реке Висле, где уже сражались наши войска. Части, которыми командовал Родимцев, вновь отличились стойкостью и умением в боях на этом плацдарме. Маршал Советского Союза И. С. Конев написал об этих событиях так: «5-я гвардейская армия была введена в сражение в самый напряженный момент операции, когда шла острая борьба за удержание и расширение плацдарма на Висле и отражение массированных танковых атак противника. 13 августа силами четырех танковых и одной моторизованной дивизий противник нанес удар… Однако вражеский танковый таран напоролся на противотанковую оборону и стойкость войск 5-й гв. армии, которая имела большой боевой опыт, приобретенный в Сталинградской битве и на Курской дуге». Друг Родимцева поэт Е. А. Долматовский в своих воспоминаниях о нем написал: «Разве можно было столкнуть в Вислу тех, кого не удалось столкнуть в Волгу!»

Пройдя с боями по Южной Польше, 32-й гвардейский корпус вышел к Одеру. Форсирование Одера, по воспоминаниям отца, явилось одним из самых тяжелых и упорных сражений заключительного этапа войны. Немецкое командование прекрасно понимало — пропустить советские армии за Одер — значит открыть им путь на Берлин. В январских боях на Одере гвардейцы 32-го корпуса действовали умело и героически: десяти бойцам и офицерам корпуса (трем из них посмертно) за форсирование Одера было присвоено звание Героя Советского Союза, а корпусу — почетное наименование «Одерского».

Преодоление одерского рубежа стало важной вехой в оценке воинского мастерства и личных качеств не только подчиненных генерала Родимцева, но и его самого на посту командира корпуса. В наградном листе о представлении генерал-лейтенанта А. И. Родимцева к присвоению звания дважды Героя Советского Союза, подписанном 14 февраля 1945 года командующим 5-й гвардейской армией А. С. Жадовым, говорится: «В ночь с 24 на 25.01.1945 года благодаря мужеству, умелому руководству и личной храбрости Родимцева, находившегося в боевых порядках, на опасных участках фронта, соединения корпуса, которым командует Родимцев, форсировали р. Одер в районе Линден и решительными действиями уничтожили противостоящего противника… За форсирование реки Одер, образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом личные храбрость и геройство, представляется к высшей степени отличия к званию дважды Героя Советского Союза с вручением медали Золотая Звезда».

Двадцать четвертого апреля 1945 года части 32-го гвардейского корпуса вышли на Эльбу в районе города Торгау, где 25 апреля состоялась знаменитая встреча союзников — советских и американских войск. Отец принимал участие в торжественных мероприятиях, которые проводились по случаю этой встречи. Но вскоре был получен приказ и обозначена новая цель — Дрезден.

Уже пал Берлин, а войска 1-го Украинского фронта продолжали сражаться. 8 мая был взят Дрезден. В связи с тем, что ультиматум советского командования о капитуляции, направленный коменданту города, не был принят, наши части, войдя в город, действовали очень осторожно, следуя приказу И. С. Конева, дабы не нанести вреда всемирно известным собраниям художественных ценностей. Солдаты корпуса Родимцева, и в том числе сталинградской 13-й гвардейской дивизии, принимали участие в спасении сокровищ Дрезденской галереи, подготовленных нацистами к уничтожению. В тот же день поступил приказ идти на помощь восставшей Праге. 9 мая Прага была освобождена, но части 32-го гвардейского корпуса продолжали преследовать противника.

Долгожданный День Победы выдался у моего отца не таким торжественным, как у большинства советских людей, и эта радостная новость оказалась для него неожиданной. В то незабываемое утро 9 мая 1945 года он находился на командном пункте одной из частей неподалеку от Праги. Только что был освобожден лагерь с военнопленными, но установившуюся было тишину вновь прервали звуки боя. Войска 32-го гвардейского корпуса преградили путь немецким частям группы армий «Центр», пытавшимся прорваться на запад. Неожиданно на КП вошел знакомый отцу офицер из штаба армии, он был очень взволнован и что-то говорил. Родимцев подал ему знак, чтобы тот подошел ближе, так как из-за грохота боя было невозможно понять, что он говорит. Офицер подошел ближе и, пытаясь перекрыть шум канонады, прокричал: «Товарищ генерал, победа!»

Отец вспоминал, что в тот миг в это трудно было поверить, когда рядом продолжался бой, который вели его подчиненные, потому что для них и для их командира война еще не закончилась. Лишь 13 мая поступил приказ прекратить боевые действия. В ходе Великой Отечественной войны войска генерал-майора, а затем генерал-лейтенанта А. И. Родимцева 19 раз отмечались в приказах Верховного главнокомандующего. В своих воспоминаниях отец так писал об этих незабываемых днях: «Когда в древней и всегда юной Праге нас обнимали, осыпали цветами и поцелуями наши чехословацкие друзья, оглядываясь на пройденный путь, мы, воины, помнили, какой ценой далась нам эта радость.

Наше соединение было лишь небольшой частицей советских Вооруженных сил, и оно внесло свой скромный вклад в дело Великой Победы. Этот вклад — девять тысяч километров военных дорог, пройденных нами с тяжелыми, кровопролитными сражениями; десятки освобожденных от фашистской нечисти городов Родины, а также Польши, Германии и Чехословакии. Это горы смертоносного металла — разбитых и сожженных фашистских танков, бронетранспортеров, пулеметов, минометов, пушек… Это — горькие утраты молодых жизней; прощание с верными друзьями, до конца исполнившими свой воинский долг. И священная, неискоренимая, вечная ненависть к фашизму — во имя радости на земле».

После войны большую часть службы отец провел вдали от Москвы. Но перед этим в мае 1946 года он был зачислен слушателем Высших академических курсов при Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. Моему отцу невероятно повезло — многократно рискуя жизнью, он ни разу не был ранен. Но пережитое на войне не прошло бесследно, зимой у отца заболели ноги. Причиной тому явилось обморожение, полученное в Сталинграде в бетонной трубе, где находился штаб дивизии. Несколько месяцев он лечился и передвигался с помощью костылей, но занятия в академии не прекращал.

В 1947 году отец продолжил службу в Калинине (ныне Тверь) в должности командира 11-го гвардейского корпуса. В феврале 1951 года он был назначен помощником командующего войсками Восточно-Сибирского военного округа, штаб которого находился в Иркутске. Округ раскинулся на огромной территории, и я помню, что отец подолгу находился в командировках.

В середине 1953 года отец выехал в Москву за получением нового назначения. Ожидать пришлось довольно долго — в связи со смертью Сталина обстановка в московских кабинетах была неспокойная. Находясь в Москве, отец почувствовал и на себе, и на примере многих известных военачальников исходившее сверху стремление отправить подальше от Москвы тех, кто получил широкую известность в армии и в стране. Но отец никогда не роптал на свою судьбу. Более того, он стремился к самостоятельной работе, вдали от кабинетов и не рвался в столицу.

Неожиданно для отца ему предложили должность главного военного советника и военного атташе в Албании. Поначалу это место показалось ему не очень привлекательным, отцу по душе была служба в войсках, конкретное армейское дело. Но, ознакомившись со своими будущими обязанностями, он понял, что в этой работе могут пригодиться его военные знания и боевой опыт. В Албании требовалось создать современную армию и военную инфраструктуру, которая в перспективе могла бы играть важную роль в районе Средиземноморья в интересах социалистического лагеря. Отец дал согласие и выехал в Тирану. Вскоре мама и я тоже отправились в Албанию, совершив незабываемый морской вояж, а старшие сестры остались в Москве продолжать учебу.

За три года пребывания в Албании отец установил хорошие отношения с министром обороны Б. Балуку и албанским руководством. Албанская народная армия создавалась практически с нуля. Надо было формировать новые части и рода войск, обучать армейские кадры. Большая работа, которую проделали советские дипломаты и военные специалисты под руководством А. И. Родимцева, способствовала тому, что Народная Республика Албания стала членом Организации Варшавского договора — военного союза европейских социалистических стран. Для моего отца албанский период остался незабываемой страницей его военной биографии, он навсегда сохранил добрую память о людях, с которыми его свела там судьба.

По возвращении в Москву отец получил назначение на должность заместителя командующего Северным военным округом и выехал в Петрозаводск. Вот так — из холода в жару, потом снова в суровые края. Но такова офицерская доля, и отец с увлечением трудился везде, куда приводили его дороги военной службы. Его время было спрессовано в непрерывную череду учений, стрельб, инспекторских проверок и напряженной штабной работы. Это был период массового перехода Советской армии на новые виды вооружений, особенности применения которых нужно было освоить самому, а затем обучить подчиненных.

В 1960 году, в связи с реорганизацией военных округов, отец, отказавшись от должности в центральном аппарате, был направлен командующим и членом Военного совета 1-й армии Киевского военного округа, штаб которой находился в Чернигове, невдалеке от тех мест, где он воевал в 1941 году. 9 мая 1961 года отцу было присвоено звание генерал-полковника. Первое послевоенное повышение в звании отец заслужил не в высоких кабинетах, а далеко от Москвы. Генерал Родимцев достойно прошел свой путь в 50-е годы прошлого века — полные бурных событий во внутриполитической жизни нашей страны. Не запятнав мундира, не уронив офицерской чести, не изменив фронтовому товариществу и своим убеждениям.

С 1966 года генерал-полковник А. И. Родимцев служил военным консультантом Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР.

В послевоенные годы отец четыре раза приезжал на родину — в Шарлык. В свой приезд в 1947 году он подарил колхозу им. М. И. Калинина Шарлыкского района грузовой автомобиль, побывал во многих селах. Связь с земляками он не прерывал и в годы войны, а они отправляли в его дивизию, в Сталинград теплую одежду и продовольствие.

Александр Ильич и Екатерина Осиповна Родимце-вы воспитали троих детей: дочерей Ирину, Наталью и сына Илью. Ирина окончила Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, стала искусствоведом, прошла путь от экскурсовода до генерального директора Музеев Московского Кремля, работала в Министерстве культуры СССР, получила звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Наталья также окончила МГУ, защитила диссертацию, работала в различных организациях, вела военно-патриотическую работу, более десяти лет руководила музеем 13-й гвардейской стрелковой дивизии в московской школе № 26. Я окончил Станкин и курсы Академии внешней торговли, стал кандидатом экономических наук, специалистом в области внешнеэкономических связей, работал в советских учреждениях за рубежом.

Мой отец до последних дней участвовал в общественной жизни, выступал в разных аудиториях. Но самыми дорогими для него были встречи со своими однополчанами — в Москве, Волгограде, Киеве и в других местах. Очень многие из них бывали в нашем доме в Москве. О войнах, в которых участвовал мой отец, о друзьях и однополчанах — павших и живых он рассказал в своих книгах: «Под небом Испании», «Твои, отечество, сыны», «Гвардейцы стояли насмерть», «Встаньте, живые!», «На берегах Мансанареса и Волги», «Волонтеры свободы», «На последнем рубеже», в многочисленных статьях и интервью. По его повести «Машенька из Мышеловки» был снят художественный фильм «Нет неизвестных солдат», а ее героине — юной санитарке Марии Боровиченко — было присвоено (посмертно) звание Героя Советского Союза.

Имя генерала Родимцева широко известно в нашей стране и за рубежом. Его причастность к большим историческим событиям XX века и полная драматичных ситуаций судьба привлекали внимание писателей, кинематографистов, журналистов. Об отце написаны книги, его имя звучит в стихах известных советских поэтов — Е. А. Долматовского, А. П. Межирова, Р. Ф. Казаковой, а также более молодых авторов — Ф. Чуева, А. Афанасьева, Г. Коняхина, Д. Орлова. Многие факты легендарной биографии и черты характера Александра Родимцева вошли в образы героев художественных произведений: поэмы «Добровольцы» Е. А. Долматовского и его песен, а также стихов К. М. Симонова, романов — М. А. Шолохова «Они сражались за Родину», В. С. Гроссмана «Жизнь и судьба», В. П. Некрасова «В окопах Сталинграда», книг Б. Н. Полевого, кинофильмов «Освобождение», «Сталинград».

Члены нашей семьи тоже написали об Александре Ро-димцеве книги, стихи, статьи, выпустили фотоальбом и видеодиски. К столетию со дня его рождения наша семья выпустила фотопоэтический альбом, в котором собраны уникальные фотографии из жизни отца и стихи советских поэтов, написавших о генерале Родимцеве. В нем есть и мое стихотворение, которое называется «Разговор с отцом»:

В 2016 году вышла в свет моя книга об отце «Генерал Родимцев. Прошедший три войны». В ней каждый, кто интересуется военной историей нашей страны, найдет малоизвестные подробности и документальные свидетельства жизни и боевой биографии дважды Героя Советского Союза А. И. Родимцева: о том, как он сражался в Испании, как отстоял со своими гвардейцами Сталинград, как участвовал во многих крупнейших сражениях Великой Отечественной войны, как вдали от родины выполнял задачи по созданию военного союза социалистических государств.

Генерал-полковник Родимцев почетный гражданин Волгограда, Полтавы, Литомиржице (Чехия). Его именем названы улицы, школы, музеи, установлены памятники и мемориальные доски на его родине в Шарлыке, а также в Оренбурге, Москве, Волгограде, Курске, Киеве, Чернигове, Кременчуге, Томаровке, Черемисинове. В 1978 году ветераны и мы, его дети, провожали в плавание большой рыболовный траулер «Генерал Родимцев».

Александр Ильич Родимцев скончался 13 апреля 1977 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Более десяти лет я участвую в деятельности Фонда памяти полководцев Победы, который объединяет потомков — детей, внуков, близких родственников известных советских полководцев и военачальников. Вместе мы стремимся к тому, чтобы новые поколения знали правду о Великой Отечественной войне, о том, какой вклад внесла наша страна в разгром врага во Второй мировой войне, и помнили о тех, кто очень много сделал для нашей Победы.

НАГРАДЫ

ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКА

А. И. РОДИМЦЕВА

Две медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза —

22 октября 1937 года; 2 июня 1945 года.

Ордена

Три ордена Ленина — 22 октября 1937 года; 20 апреля 1953 года; 10 марта 1965 года.

Орден Октябрьской Революции — 7 марта 1975 года.

Четыре ордена Красного Знамени — 3 января 1937 года; 21 июня 1937 года; 27 декабря 1941 года; 6 ноября 1947 года.

Орден Богдана Хмельницкого 1-й степени — 23 сентября 1944 года.

Два ордена Суворова 2-й степени — 27 августа 1943 года; 22 февраля 1944 года.

Орден Кутузова 2-й степени — 31 марта 1943 года.

Два ордена Красной Звезды — 31 марта 1944 года; 3 ноября 1944 года.

Иностранные ордена

Военный крест (ЧССР) — 1945 год.

Орден и звезда ордена Белого льва 2-го класса, ЧССР — 1945 год.

Орден Крест Грюнвальда 2-й степени (ПНР) — 1945 год.

Офицерский крест ордена Возрождения Польши (ПНР).

Золотой крест ордена Виртути Милитари 4-го класса (ПНР).

Орден Скандербека (Албания) — 1956 год.

Орден Полярная Звезда (МНР).