Герой по вызову

Глава 11

Четыре публичных дома были разбросаны по окраинам Афганистана, то есть, учитывая размеры этой страны, находились на весьма приличном удалении друг от друга. Один — на дальнем севере в городке Рустак в горах Гиндукуша, всего в одной миле от поселка старателей. Другой неподалеку от пакистанской границы, в шестидесяти милях от Кандагара. Место там был пустынное, ни одного населенного пункта на десятки миль вокруг, только несколько угольных шахт да хромовых рудников. Третий бордель обслуживал шахтеров на железных рудниках около Шибаргана и Балкха, на севере центрального региона. И наконец четвертый бордель, в котором услаждали плоть шахтеры (а равно и погонщики верблюдов, которым удавалось стряхнуть с себя верблюжью невозмутимость и ощутить любовное томление), находился в западном Афганистане, в пригороде Анардара.

По площади Афганистан лишь ненамного уступает Техасу. А если сделать его совсем плоским, то он станет раза в три или четыре больше самого крупного американского штата. Причем если сделать Афганистан плоским, то путешествие из Кабула в Рустак, а оттуда в Кандагар, а оттуда в Анардару и Шибарган окажется проще в тысячу раз.

Начальный отрезок моего маршрута оказался самым легким. Когда русские решили построить в Афганистане шоссе, они взялись за дело с размахом, чтобы сделать все как надо, без дураков. Они протянули шоссе от Кабула до своей границы, с намерением облегчить жизнь не только афганцам, но и себе самим. Так что после двадцать пятого ноября, подумал я, афганские патриоты сильно пожалеют, что приняли от русских этот бетонированный подарочек. Троянцы в свое время заключили более выгодную сделку, согласившись принять в дар только деревянного коня.

Хотя мне на это русское шоссе грех жаловаться. Оно бежало не вокруг гор, а насквозь. Оно было не головокружительно спиралевидным, а прямым как стрела. Ни тебе крутых подъемов и спусков — а сплошная плоская лента. И не узкая, как улочки в старом Кабуле, а широченная, как Джерсийское шоссе*. Вот только машин на этом русском шоссе было явно меньше, чем на Джерсийском. Больше того, пока я там ехал, я не заметил ни одной машины кроме моей.

А ехал я, не сойти мне с этого места, аж на «шевроле» 1955 года выпуска!

Утром, когда я наконец вытолкал Дейли-Маккарти взашей, Аманулла продемонстрировал мне свой автомобиль. Демонстрацию он предварил долгой преамбулой, заявив, что по его разумению, я в жизни не видывал ничего подобного и что он сам никогда еще не имео счастья иметь столь роскошный и быстроходный автомобиль. Я уж решил, что сейчас увижу нечто умопомрачительное и только гадал, что это будет — серебристый «роллс-ройс» или красный «феррари». В общем, мы прошествовали к гаражу, где он хранил свое сокровище, и я увидел «шеви» пятьдесят пятого года.

— Чудно! — обрадовался я. — С ним я справлюсь легко. У меня был точно такой же лет десять назад. А твой прекрасно сохранился! Ты же, как я понимаю, летом на нем не наматываешь тысячу миль в неделю, а в зимний период подвеска у него не подвергается коррозии от солевых реагентов. Так что ничего удивительного… Ты когда в последний раз красил кузов? Недавно, я уверен. Машина в отличном состоянии. Даже обивка…

— Kazzih, ты много говоришь, но я не понимаю ни слова.

— Я говорю: прекрасная машина!

— Ты сумеешь ею управлять?

— Сумею, Аманулла. Десять лет назад у меня была точно такая же.

— Но это невозможно. Моя машина собрана не более четырех месяцев назад.

Я внимательно посмотрел на дородного работорговца.

— Это «шевроле-1955». Она называется так потому, что ее произвели на американском заводе «шевроле» в одна тысяча пятьдесят пятом году. Вот почему она так называется. «Шевроле-1955».

— Эту машину сделали в этом году!

— Неужели?

— И не на каком-то «шевроле», уж не знаю, что ты хочешь этим сказать. Моя машина называется «балалайка».

— Не говори ерунды! Балалайка — это русская треугольная гитара с тремя струнами… А! — тут до меня дошло наконец. — Так это русская машина?

— Триумф советской науки и техники. Так они мне сказали.

— Русское «шевроле»! То есть Советы поднатужились и создали «шевроле» пятьдесят пятого года выпуска!

— Я не понимаю тебя.

…Скажите, пожалуйста, он не понимает! А я понимал, что делаю в предгорьях Гиндукуша, летя со скоростью девяносто километров в час (что звучит куда эффектнее, чем пятьдесят семь миль в час, даже если это одно и то же). И летел я по горным дорогам Гиндукуша в «шевроле-1955»! Ну надо же, не прошло и тринадцати лет, как безумные русские создали «шеви» пятьдесят пятого года!

Такие открытия заставляют ваши серые клеточки работать, это уж точно. Помню, в начале шестидесятых я так переживал, когда Никсон, сурово грозя пальчиком, заявил Хрущеву, что мы раньше русских придумали цветное телевидение. Но ведь никуда не деться от того факта, что у русских и впрямь какое-то целомудренное отношение к сектору товаров массового спроса.

При этом я вовсе не считаю, что «шевроле-1955» чем-то так уж плох. Мой «шеви» мне всегда нравился, пока шайка малолетних преступников не сняла с него какие-то очень важные детали, после чего он отказывался стронуться с места. Кроме того, справедливости ради, мне следовало быть благодарным русским хотя бы за то, что они, слава Богу, не слямзили у нас «такер»*.

Первый бордель размещался в нескольких глинобитных хижинах, которые жались друг к дружке у подножья горы близ Рустака. Я ехал туда целый день и ужасно вымотался — ну и, разумеется, никакой Федры там не нашлось. Не заслуживал я такого счастья.

Тамошняя мамка оказалась тощей древней каргой с глубоко запавшими глазами и с проплешиной на темени. Я показал ей письмо от Амануллы. Письмо было адресовано ей лично и содержало просьбу оказать мне содействие в розысках интересующей меня девушки. Я должен был получить эту девушку незамедлительно, а Аманулла обещал компенсировать хозяйке борделя ее цену чуть позже. Аманулла снабдил меня четырьмя письмами, адресованными разным мамкам. Плешивая карга несколько раз перечитала письмо, потом угрюмо уставилась на меня.

— Тут ничего не сказано, сколько он мне заплатит за девочку, — заметила она.

— Он заплатит ту цену, которую ты назовешь.

Это известие ее обрадовало. Она предложила мне еду и питье, а потом вывела на мое обозрение весь табун проституток. Их было четырнадцать или пятнадцать. Среди них я увидел китаянок, арабок, негритянок, европеек, но несмотря на их этническое многообразие, они выглядели как выводок близнецов.

— Да они же все одинаковые! — сказал я.

— Под подолом халата у них все одинаковое! — возразила карга и мерзенько захихикала.

Но мне не хотелось задирать им халаты и вообще не хотелось с ними что-то делать. У меня возникло одно желание: прогнать их с глаз долой, а самому побыстрее отсюда смотаться. В жизни я не оказывался в столь убогом женском обществе. Шлюхи передвигались мелкими шаркающими шажками на кривых ногах, их невидящие взгляды были устремлены вперед, а застывшие лица не выражали никаких эмоций. Они мне напомнили зомби — живых мертвецов. Нет, хуже: они были похожи на индийскую женскую сборную по хоккею на траве, которую заставили сыграть со сборной НХЛ на ледяной площадке в «Мэдисон сквер гарден».

— Твоей среди них нет? — осведомилась старуха, вцепившись своей клешней мне в локоть. — Дай мне еще раз посмотреть на ту картинку, kazzih.

Я снова показал ей фотографию.

— Симпатяшка. Но и мои девочки тоже симпатичные. Можешь выбрать одну. Я тебе уступлю.

Я начал было отнекиваться, но потом задумался. Ведь Аманулла дал мне четыре письма для каждой «мадам». Они же не догадаются, что мне разрешено выкупить на свободу только одну девушку по имени Федра Харроу. А я мог в каждом из четырех борделей, по своему выбору, даровать свободу любой невольнице. Освобождение четырех шлюх, конечно, не идет ни в какое сравнение с отменой института рабства, но долгая дорога к свету из тьмы начинается с малых шагов, или, как сказал бы Аманулла, цитируя очередную афганскую поговорку, «Скорее можно обстричь шерсть с верблюда, чем оседлать овцу».

И я снова стал вглядываться в лица девушек. Зная, как мне всегда везет, подумал я, мне наверняка приглянется именно та, которая с детства мечтала о карьере шлюхи. И что же я стану делать с тремя освобожденными проститутками? Самоочевидный ответ, который напрашивался сам собой, меня почему-то не устроил. Да и не решал он проблему в полной мере. Что мне делать с ними потом? Если просто бросить их в Кабуле, то они либо помрут там с голоду, либо снова попадут в лапы работорговцам и вернутся в бордель. А если доставить их на родину, домой? Что ж, наверное, мне бы удалось, но это такой геморрой… К тому же у меня не было никакой уверенности, что возвращение в отчий дом доставит им радость. Если, как предположил Аманулла, все они дочери рабов, то у них и дома-то нет в общепринятом смысле этого слова. А если их продали в рабство собственные родители, то отчий дом, наверное, не самое желанное для них место в мире.

Но окончательно отказаться от этой гуманистической затеи меня заставило осознание факта, что я просто собираюсь развести Амануллы на бабки, которые ему придется платить. Правда, денег у него куры не клюют, и он бы не обеднел. Правда и то, что он наварил свое несметное богатство в презренной индустрии работорговли и посему было бы только справедливо подложить ему такую свинью. С другой стороны, факт тот, что Аманулла оказался человеком высоких морально-этических качеств, человеком с сильно развитым чувством гостеприимства и дружбы. А когда мне приходится выбирать между друзьями, погрязшими в пороках и коррупции, и незнакомцами, осененными невинностью души и чистотой помыслов, я делаю свой выбор в пользу друзей.

Следующий бордель располагался в Шибаргане, но попасть туда прямиком оказалось невозможно. Путь мне преградили горы, и даже прагматическая широта русской души не материализовалась в прокладке шоссе, связывающего Рустак и Шибарган. Возможно, этот недочет удастся исправить уже после прихода русских в Афганистан, подумалось мне. А может быть, они просто позакрывают все публичные дома и дадут шахтерам возможность самостоятельно налаживать свою сексуальную жизнь. В странах с рыночной экономикой публичные дома закономерно возникают в районах компактного проживания мужской части населения, за исключением таких оазисов, как Файэр-айленд*. Но в странах с плановой экономикой все обстоит совсем иначе — ну, как бы вам объяснить… Взять хотя бы автомобиль, который одолжил мне Аманулла. Как я уже отметил, Советы никогда не выказывали серьезного отношения к производству товаров массового потребления. А проститутки — самый что ни на есть товар массового потребления, даже те из них, которые выглядят полезными ископаемыми.

Такими вот философскими экзерсисами я развлекал себя на обратном пути в Кабул.

Вернувшись в столицу, я поехал на автозаправку, где попросил заполнить не только бак, но еще и дюжину пятигаллоновых канистр, которые разместил на заднем сиденье и в багажнике. Если в Афганистане вы собираетесь в дальнюю поездку, вам нужно позаботиться о достаточном запасе бензина, чтобы доехать до места назначения и вернуться. Вдали от крупных городов вы ни за что на найдете придорожных заправок, с чистыми туалетами и бесплатными дорожными картами, и улыбчивый паренек в накрахмаленном комбинезоне не подбежит к вашему автомобилю, чтобы протереть лобовое стекло и проверить уровень масла. Ни тебе холодной кока-колы и горячих гамбургеров, ни музыкальных автоматов, ни автоматов с чипсами и леденцами, ни сувенирного прилавка, где можно купить резинового Микки-Мауса или Дональда Дака. Но зато в Афганистане никто не бьет тревогу в связи с ростом смертности от рака легких и инфарктов или в связи с загрязнением воздуха угарным газом и свинцовыми окислами.

Хотя, уверен, они еще догонят цивилизованный мир. Кабул, окруженный с трех сторон горными грядами, будет барахтаться в смоге, как только индустриализация города достигнет соответствующего уровня, и его хваленые горы окажутся непреодолимой преградой для промышленных выбросов — как это и происходит у нас в Лос-Анджелесе.

Из Кабула я устремился на север, в направлении Кандагара. Русские предпочли держаться от этого горного шоссе подальше, и, по-моему, они поступили мудро. Я бы и сам тоже с радостью держался от него подальше. Дорога была вымощена очень уж странно: такое впечатление, что какой-то умник из афганского министерства транспорта приказал просто рассыпать посередине трассы несколько самосвалов гравия. Постепенно дождевые потоки размыли почти все дорожное покрытие, а от того, что осталось, проку тоже было мало: полоска гравия теперь тянулась строго по центру шоссе, и колеса моей «балалайки» катились по глубоким колеям. Сама же дорога петляла, виляла и подпрыгивала, шатаясь из стороны в сторону, а то и вовсе исчезая из виду. Я периодически вглядывался направо и налево и видел вокруг себя в радиусе двух миль голую пустыню, то есть в прямом смысле пустоту, упиравшуюся в едва различимую долину далеко внизу. У этого шоссе отсутствовала обочина. С правой стороны оно балансировало на самом краю утеса, и я прижимал машину как можно ближе к сплошной гранитной стене с левой стороны. Я уговаривал себя, что ничуть не боюсь высоты, и старался не заглядывать в жуткое ущелье справа.

Перед самым Кандагаром я выехал на плато, где шоссе впервые перестало ходить ходуном и превратилось в прямую ровную полоску. Я остановился, залил бензина из канистры, потом вдавил педаль газа до упора и сделал последний рывок.

Кандагар — довольно-таки живописный город со стапятидесятитысячным населением. В целом архитектура и вообще наружность этого города куда более современная, чем в Кабуле: тут больше типовых железобетонных зданий и меньше допотопных лачуг, больше автомобилей и меньше осликов, больше мужчин и даже женщин носят западную одежду. Я остановился перекусить, после чего направился к южной окраине города и поехал искать нужное мне заведение.

Здешний бордель мало чем отличался от того, что я видел в Рустаке. С той лишь разницей, что дом утех располагался не в отдельных хижинах, а в похожей на амбар постройке, и мамка оказалась не иссохшей старушенцией, а толстомясой теткой с волосатой бородавкой на подбородке и четырьмя вертикальными шрамами в центре лба. Кандагарская «мадам» оказалась хохотушкой. Она засмеялась, когда я сообщил, что меня прислал Аманулла, заржала, услышав, что я хочу выкупить одну и ее проституток для своих нужд, и заливисто захохотала, увидев гарантийное письмо от Амануллы.

Взглянув на фотографию Федры, она усмехнулась своим тайным мыслям. Шрамы на ее лбу извивались точно червяки. Тут я вспомнил, как описываются публичные дома в любовных романах: там если герой приглянулся мадам, она затаскивает его к себе в спальню и обслуживает самолично, не перепоручая его своим воспитанницам. На тот случай, если бы эта бандерша учудила что-нибудь аналогичное со мной, я знал способ распугать всю ее клиентуру.

— Я ее не знаю, — покачала головой тетка. — Хочешь взглянуть на моих овечек?

— Давай!

— Многие сейчас заняты с мужчинами. Я позову остальных.

Она привела целую отару. Остальные, по мере того, как освобождались от клиентов, тоже приходили на смотрины. На мой взгляд, эти девушки ровно ничем не отличались от тех, кого я встретил в первом борделе. Причем это сходство проявлялось отнюдь не в их физических данных — точно так же ничего общего не было между предыдущей злой волшебницей Бастиндой и этой злой волшебницей Бастиндой,* — а так сказать, в душевном настрое этих бедолаг, белых, желтых, черных и коричневых, с одинаково душераздирающе-печальными пустыми глазами и ногами врастопырку, искривившимися от конвейерных сношений по тридцать, сорок, а то и пятьдесят раз на дню.

— Нет, — сказал я, — боюсь, среди них ее нет.

— Не желаешь выпить на дорожку?

— Кофе, если можно.

Можно, почему нет. Кофе был великолепный: крепкий и ароматный, и я выпил целых три чашки. Я встал и уже направился к двери, как бандерша поинтересовалась, не желаю ли я девочку.

— Нет, — отказался я, — подожду, пока не найду ту, кого ищу.

— Да бери, бери! Мужчине вредно ждать слишком долго.

Я помотал головой — не в знак несогласия, а чтобы стряхнуть упавшую с потолка паутинку. Я вообразил, что она предлагает купить одну из ее девок, но она хотела не продать, а сдать мне девушку в аренду.

Я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на стадо несчастных невольниц с грустными лицами и овечьими глазами. Многие уже отправились обслуживать новых клиентов, нетерпеливо толпящихся в коридоре, но пять или шесть остались в комнате.

— Да нет, не надо.

— Ты когда в последний раз имел женщину? У тебя же не было женщины с самого Кабула!

— Ну…

— С самого Кабула! — повторила она с упреком. — А знаешь, что бывает, когда у мужчины возникает слишком долгий промежуток между женщинами?

Она пустилась читать мне лекцию, а я старался не слушать. Ее лекция была такой же грозной, как короткометражка об опасностях венерических заболеваний, которую показывают новобранцами американской армии. И хотя я прекрасно понимал, что эта тетка — чокнутая, этот факт не имел никакого значения. Одно дело — отдавать себе отчет, что тебя стращает старая опытная бандерша, но совсем другое дело — пропускать мимо ушей суровое предупреждение о том, что твой хрен позеленеет, покроется волдырями, будет скукоживаться, скукоживаться, пока вовсе не отвалится… Пускай я не верил ни единому ее слову, но это не значит, что я готов был спокойно выслушивать весь этот бред.

С самого Кабула?

Как бы не так! С самого Нью-Йорка, мрачно подумал я. Была, правда, прелюдия с Джулией Стоукс. Но дальше прелюдии, если помните, дело не пошло. Мне пришлось прерваться прежде, чем кончить. А после этого случая если и подворачивались какие-то возможности, у меня не возникало никакой охоты прилагать усилия к их реализации. Во Франции, в Тель-Авиве, в Ираке и Иране — да, встречал я там немало девушек, конечно, но ведь знакомство с девушкой еще не достаточный повод для сексуальных домогательств. Тем более если ты не ощущаешь в чреслах своих соответствующий настрой. А учитывая все те трудности, препятствия и осложнения, которыми сопровождалось мое путешествие, этот настрой у меня и не возникал.

И сейчас не возник.

— Мне надо ехать, — сказал я толстухе.

— Да ты, видать, и не мужчина! — фыркнула она.

— Возможно.

— Да ты просто faradoon, который ведет себя как пугливая девчонка!

— А ты жирная свинья, и рожа у тебя кирпича просит!

— Кто жирная?

Я опрометью бросился к машине.

Вернувшись в Кандагар, я смог-таки найти заправку. Там мне залили полный бак и все пятигаллоновые канистры, а потом я остановился около продуктовой лавки и загрузился провизией. Анардару от Кандагара отделяли триста миль бездорожья, и я не мог себе даже приблизительно представить, сколько времени займет этот кросс по пересеченной местности и удастся ли мне на маршруте найти еду и питье. Я закупил гору чуреков и большую голову сыра, а для утоления жажды взял два ящика «кока-колы».

А ничего другого там и быть не могло: ассортимент везде одинаковый. В тех уголках света, где туземцы слыхом не слыхивали об Америке, все пьют «кока-колу». Детишки в странах Азии и Африки привыкают к этому напитку прежде, чем у них выпадают молочные зубы, так что «кока-кола» проходит первый тест на вкусовые качества уже у малышей. Для жителей самых глухих деревень на разных континентах знание английского языка начинается — а нередко и ограничивается — двумя словами: «кока» и «кола».

Русские пока что не сумели ее изобрести. Просто их шпионам до сих пор не удалось взломать мудреную систему защиты сейфа в Атланте, где хранится формула приготовления «кока-колы», охраняемая строже, чем атомные секреты Пентагона. Все попытки разгадать эту формулу сугубо химическим способом пока что окончились полным провалом. Никто толком даже и не знает состава этой самой «кока-колы».

Я уплел чурек, поел сыру, выпил теплой кока-колы.

И выехал на маршрут.