Будьте прохожими.
Прозрачный мир японских домов, в котором невозможно сохранять какие-либо секреты, обожал тайны. Сложные, заимствованные в Китае иероглифы неизменно зашифровывались, запирая смысл на сложный замок, а потом еще и снова, снова… Пока письмо не начинало напоминать запутанную шараду, разгадать которую было подвластно лишь истинным умельцам, светлым головам, служившим по обе стороны баррикад.
Прозрачный мир из тонких седзи, как многослойные одежды наложниц турецкого султана, таил свои сокровища и свои опасности.
В прозрачном мире осакского замка Ал задыхался от невозможности остаться хотя бы на краткий миг одному, постоянно созерцая рожи охранников, личики служанок, лица вельмож. Большинство из которых весело улыбались при встрече, излучая счастье. Счастье было необходимой частью этикета. Японцы просто светились счастьем, вырабатывая вольты и ватты этой энергии, если конечно счастье измеряется в этих величинах.
По сути, японцев вокруг было так много, что если бы они не кланялись и не улыбались вам как господину, лучшему другу или желанному и долгожданному гостю, их следовало бы поубивать всех до единого.
Ал мучался в прозрачном мире, где, а это он твердо знал, творились страшные вещи, иногда он слышал приглушенные крики и мольбы о помощи. Но когда приходил на зов, ничего подозрительного не обнаруживалось. Точно заговоренные татами не хранили следов борьбы, невесомые седзи оставались непорочно чистыми, гармония и порядок не были нарушены.
В прозрачном мире Ал чувствовал себя несчастным, мечтая о крепком, каменном доме, о своей квартире в старом фонде с идеальной звукоизоляцией, телевизором, компьютером и, главное, здоровенным чугунным засовом на дверях.
Как же давно это было. Здесь он все время находился на чьих-то глазах. Когда спал, купался с наследником, беседовал с Марико или Токугавой, когда сидел на ночном горшке или мылся в бане.
Проклятые японцы точно пронизывали каждый сантиметр осакского замка, кишели, как термиты.
Это было невыносимо!
За семью небесами,
За семью облаками
Скроюсь от всех
За восьмислойной завесой, —
Семислойная уже не спасет. —
произнесла как-то Марико.
– Мы, японцы, с самых первых дней жизни приучаемся уходить в себя так глубоко, как нам это только хочется. Реальный мир с его суетой, сутолокой и ежедневными проблемами отгораживается сначала одним полупрозрачным занавесом, потом другим, третьим, пока не исчезает совсем. Изображение стирается, люди и предметы либо исчезают, либо обращаются тенями. Если вы, Андзин-сан, будете приучать свое сознание останавливаться на приятных вещах, таких как цветок, красивый камень, картина падающей воды, вы научитесь быть свободным от окружающего мира.
– Хотел бы я освободиться от всего этого раз и навсегда!
Эта игра переставала ему нравиться все больше и больше. Конечно, он не ожидал, что все пойдет как по маслу, но на такую подлость, как подсунуть ему вместо супергероя Джона Блэкторна, за чьей могучей спиной он изначально надеялся спрятаться, полубезумного, опасного типа… на это он даже не знал, чем ответить. Кроме того, время в этой игре длилось точно так же, как и в реальном привычном ему мире. Шли дни, ему уже давным-давно осточертел замок. А Токугава, казалось, и не собирался трогаться в путь, предъявлять свои права, рваться к власти.
В ожидании более серьезных дел Ал старался учить язык и ухаживать за красавицей Марико. Но разве можно ухаживать за замужней женщиной в прозрачном и переполненном шпионами мире?
Уже несколько раз Ал подумывал слинять из Японии и попробовать развернуться в какой-нибудь другой, более привычной для европейца стране, но это было невозможно без корабля. Игра затягивала, не объясняя правил и почти не позволяя двигаться. Хотя с каждым проведенным в Осаке днем Ал все больше и больше проникался мыслью о том, что происходящее с ним давным-давно перестало быть игрой.
«Продолжать ли игру или выйти из нее и обратиться с претензиями к разработчику?
То есть к какому к черту разработчику, если игра происходит в твоем сознании?» – обругал себя Ал. И тут он по настоящему испугался – что значит, обратиться к разработчику? Что значит, прийти к Маразмусу и набить ему морду? Если это игра, то каким образом вообще можно выйти из этой игры?
Ал не знал ответов, да и, скорее всего, никто этого не знал. Он сглупил и попался в свой собственный капкан, в мир, из которого, возможно, нет выхода.
Его прошиб пот, ноги затряслись, он вышел из своей комнаты и, отодвинув легкие седзи, оказался в комнате Адамса. Кормчий расположился на футоне со скрещенными ногами и улыбкой дауна.
Здесь Ал мог расслабиться и поговорить сам с собой вслух. Иногда это помогало. Кроме того, он прекрасно понимал, что никто из шпионов не разберет русского, но, в то же время, доложит своим хозяевам, что приятели мирно беседовали между собой, а уж на каком языке, кто их знает. Что же касается безумного Адамса, то ему было все равно.
– Выход должен быть, в любой игре есть выход, заветная кнопка или клавиша, игру можно закончить, проиграв ее или выиграв. Всегда есть способ, что-нибудь сделать. – Ал попытался сосредоточиться, представив себя в удобном крутящемся кресле перед сияющим монитором. Но у него ничего не получилось.
Зато на звуки голоса в комнату заглянула местная служанка, ткнувшись лбом в пол, она осведомилась, не нужно ли Андзин-сан чего-нибудь, и скрылась, когда Ал небрежно махнул ей, чтобы убиралась.
Конечно, место и время, куда попал Александр, было сложно назвать игрой. Скорее уж, это был донельзя реалистичный мир, в котором нужно было как-то выживать. Но как? Выжить, а еще лучше – поиграть!
– Только сумеешь ли ты сделать хотя бы один ход, прежде чем тебя засунут в котел или изрубят мечами? – спросил он пустоту. – Можно ли играть, когда твоя реальная жизнь, должно быть, давно проиграна? И если эта история подразумевает наличие нескольких жизней, то как узнать, сколько их у меня?
– У настоящего кормчего девять жизней. Так говорил мой учитель. Семь из них я уже истратил, осталось три. Не так плохо, не правда ли, сеньор? – Голос безумного кормчего заставил Ала вздрогнуть. Несмотря на то, что Адамс говорил по-английски, у Ала волосы зашевелились на голове, когда он подумал, что кормчий каким-то образом понял его русский.
Адамс поднялся на нетвердых ногах и теперь улыбался, раскачиваясь из стороны в сторону.
«Девять жизней, он сказал, у кормчих девять жизней? На языке геймеров – десять попыток начать все сначала. Недурные шансы!»
– Вы видите меня, сеньор? – Ал помахал перед глазами кормчего рукой, но тот смотрел куда-то вдаль, его руки сжимали призрачный штурвал.
– Отдать концы, ленивые отродья! Быстрее! Смотри вперед. Правь на юг. Поворачивай, сучий потрох, иди по ветру!..