Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Глава четырнадцатая Цирюльник и тюремщик

Мишель Гамбри всё больше привлекал к себе Жака, хоть им и не приходилось часто встречаться. Он, конечно, был не так образован, не прочёл столько книг, как Адора, но Жаку казалось, он ближе понимает крестьянские заботы и нужду, хотя давно стал рабочим и горожанином. Жак охотно забегал к Гамбри и не раз заставал у него других рабочих, которые приходили к нему за советом. Видимо, на фабрике любили, уважали красильщика и считались с его мнением. И Жак решил спросить совета у Гамбри, как вести поиски Фирмена.

Правда, отец Поль строго наказывал Жаку не говорить лишнего о Фирмене. А Жак нарушил своё обещание, поведав о нём уже троим: Шарлю, Бабетте и Адора. Но Шарль был его лучшим другом. Бабетта… Он знал, что поступил правильно, доверившись ей. А Адора был адвокат и хороший советчик во всех делах. К сожалению, старания Адора пока успехом не увенчались. И Жак отправился к Мишелю.

Гамбри слушал юношу очень внимательно, ничему не удивляясь, а когда тот кончил, покачал головой.

— Боюсь, что тут я тебе не многим смогу помочь. Всё же попробую. Отведу-ка я тебя к Жеро́му Рике́. Он славный малый… А так как он цирюльник и живёт почти в самой Бастилии, посмотрим, не будет ли он полезен в нашем деле.

Жак воспрянул духом от того, что Гамбри принял так близко к сердцу его рассказ, и особенно потому, что он сказал: «в нашем деле». К тому же это были не туманные обещания подумать, поискать, постараться, а реальная помощь.

Гамбри не преувеличил, упомянув, что брадобрей живёт почти в самой Бастилии. Его заведение прилепилось к одной из крепостных стен и как будто вросло в неё. Жером — весёлый малый с чёрными, чуть насмешливыми глазами — обрадовался Гамбри и радушно встретил Жака, однако слегка задел его самолюбие словами:

— Добро пожаловать, хотя этому молодому человеку мои услуги, пожалуй, понадобятся не раньше, чем годика через два-три.

А Жак-то считал, что его усы видны каждому.

Гамбри рассказал Жерому, что Жак разыскивает своего родственника, томящегося в одной из тюрем.

— Вот что, дружище, — закончил он свой рассказ, — к тебе ходят бриться и стричься многие молодцы из тюремной стражи. Можешь ты нам помочь?

Жером задумался на минутку, потом сказал:

— Пожалуй, лучше всего обратиться к Круазе́, он частенько ко мне забегает. Этот старый тюремный сторож хитёр, как лиса. Сразу с ним поговорить не удастся, но надо, чтобы он попривык к твоему молодому другу. Увидит его раз, другой, а там можно будет его и спросить…

С того дня у Жака прибавилось дела: как только выдавалась свободная минута или если ему случалось по поручению тёти Франсуазы проходить мимо цирюльни, он забегал к Жерому.

В цирюльне Жером работал один, если не считать подручного, Люсьена, малого лет пятнадцати, с глуповатой ухмылкой на круглом невыразительном лице.

Наконец Жак познакомился с Круазе — угрюмым, молчаливым человеком лет шестидесяти, крепкого сложения, с заросшим тёмной бородой лицом. Если бы какому-нибудь живописцу пришло в голову написать портрет Круазе, то он мог бы не делать под ним подписи: «тюремщик». Никто всё равно не усомнился бы, что именно такова профессия этого угрюмого человека.

На Жака он даже и не взглянул и лишь на третий или на четвёртый раз заметил его присутствие.

И вот настал день, когда Жером шепнул Жаку:

— Пора! Спрашивай у него, что тебе надо. Он к тебе благоволит. Начинай, пока нет других клиентов.

Круазе сел в кресло. Жером занялся подготовкой инструментов, вытащил из футляра большие ножницы, достал ремень, бритву, стал её точить.

— То-то у вас дел, я думаю, — начал Жак издалека. — Вон какая борода у вас выросла. Некогда её и подстричь.

Круазе подмигнул Жерому:

— Без работы мне сидеть не приходится, что правда, то правда!

— А не надоело вам, господин Круазе, возиться с ключами да узниками? Ведь сколько их прошло через ваши руки! И все злодеи!

— Прошло столько, сколько тебе и не сосчитать! — согласился Круазе, и на его угрюмом лице появилась самодовольная улыбка.

— И неужели всех, кто у вас на запоре, вы помните по имени? Ну и память надо иметь, чтобы всех их не спутать…

— Эх ты, простак! Если я спутаю, такой кавардак пойдёт, что не обрадуешься, и концов потом не найдёшь!

Жак продолжал льстить Круазе, восхваляя трудности его ремесла. И как ни был осторожен тюремщик, но и он поддался на удочку лести.

— Ты говоришь «спутать»… Глуп ты, вот что я тебе скажу! Ведь это только дураки думают: попал человек в Бастилию, и пиши пропало… А у нас там такой порядок: всё записано, расписано, никто не умрёт раньше положенного срока, зато и не выйдет прежде, чем надо. Знаю я эти россказни: посадили, мол, преступника, а потом забыли о нём… Мы всех наперечёт знаем…

— Неужто, коли преступник попал в Бастилию, даже если он не у вас под охраной, вы его имя знаете?

Круазе бросил подозрительный взгляд на Жака, словно хотел прочесть его мысли.

Жак струхнул. Как он ни готовился заранее к этому разговору, на него нашёл какой-то столбняк. С чего начать? Как лучше подойти к тому, что его интересует? «Была не была!» — только успел он подумать и спросил, тут же пожалев, что не подождал ещё хоть немного:

— А преступник, по имени Фирмен Одри, не проходил через ваши руки?

Круазе, как улитка, тотчас ушёл в себя. Недобрая морщина пролегла у губ.

— Не помню такого! — буркнул он. — А тебе к чему?

Жером был настороже и, услышав, что Жак брякнул лишнее, прервал их беседу и начал уговаривать Круазе:

— Помолчи, а то как бы я тебя не порезал!

Жак и сам пожалел, что слишком рано заговорил об Одри, и, чтобы поправить ошибку, продолжал с беспечным видом:

— Я-то недавно из деревни и, конечно, не знаю, что за преступники у вас сидят…

— Не знаешь и знать не должен… А зачем спрашиваешь? И с чего ты интересуешься этим Одри?

— А я в книжной лавке работаю. Так меня предупреждали: надо смотреть в оба, чтобы какая-нибудь запрещённая книга не проскочила… Говорили, будто этот самый Одри скверные книги писал. И за это, все твердят, его упрят… посадили в Бастилию. Вот мне и интересно.

— Вижу я, что ты парень со смекалкой… — Круазе прищурил глаза: они стали узкими, как щёлки, и от этого совсем непроницаемыми.

Жером вновь занялся бородой своего клиента, заботясь о том, чтобы Круазе мог теперь свободно разговаривать.

— Ах, противный мальчишка Люсьен, воды не приготовил! Люсьен, Люсьен, где же ты?! — И Жером выбежал в кухню, чтобы дать возможность Жаку побыть с Круазе наедине.

«Что же мне сказать?! Вот всегда так со мной! Готовился, готовился к встрече, а теперь ни с места!» — думал Жак и решил подойти с другой стороны.

— Вот что я подумываю. Книжная торговля хороша, не спорю, но что, если мне податься в тюремщики?

— Ну и умора! — Круазе расхохотался так, что всё его тело сотрясалось от смеха. — Ну и выдумал, да куда такому молокососу в нашу крепость! Тут нужно смотреть в оба и держать ушки на макушке. Попадёт к нам арестант, мы у него тотчас всё отнимаем, чтобы он ничего над собой не учинил. Даже пряжки с подвязок и башмаков. И всё-таки нашёлся один, который нас обманул и проглотил большущую пряжку с башмака. Недоглядели! Вот оно как бывает!..

Жака охватил ужас. Что, если именно Фирмен проглотил пряжку? В этот миг он позабыл, что даже неизвестно, находится ли Фирмен в Бастилии. Может, он давно уже умер или сидит в другой крепости? Голос Жака дрогнул, когда он спросил:

— Ну и что же?

А Круазе, приписав волнение юноши страху, который, по его мнению, естественно должен был испытывать каждый при слове «Бастилия», охотно пояснил:

— Как — что! Ещё спрашивает! Влетело нам всем! Еле голова на плечах осталась.

— Ну, а заключённый что?

— Отправился на тот свет. Туда ему и дорога… А ещё в нашем ремесле большущая сила нужна. Ведь не все узники спокойные да тихие. Бывают такие, что только держись! Иной раз дашь им тумака, да такого, что у самого рука заболит…

Круазе умолк, боясь сказать лишнее.

Но Жак уже не хотел отступать.

— Так этому выучиться можно… Я уж со всем старанием…

— Молод ты ещё да зелен! — сказал Круазе, окидывая юношу недружелюбным взглядом.

— Молод я, это правда, — нашёлся Жак. — Зелен — тоже. Но и то и другое дело проходящее. Буду я и старше, и опытнее. А вы думаете, в книжной лавке легко работать?

— Ладно, — снисходительно бросил Круазе. — Хочешь в тюремщики идти, первым делом научись молчать. Знаешь, как в народе Бастилию называют, слыхал? — Круазе пытливо посмотрел на Жака.

«Не сказать бы лишнего. Раз, два, три, четыре», — подумал Жак и сказал:

— Откуда мне знать? Я ведь только недавно из деревни.

— Так вот знай: её называют Домом молчания. Всё потому, что кто в неё попадёт, должен молчать. А коли попробует подать голос, его тотчас… — И Круазе сделал рукой такое движение, словно свернул птице голову. — Если же узнику посчастливится, — продолжал он, — и он живым выйдет из Бастилии, то должен поклясться на Библии, что ни единым словом не проговорится о том, что видел в её стенах…

Жером появился вовремя с тазом кипящей воды. Позади него со щипцами для завивки волос шествовал Люсьен.

Несмотря на то что свидание с тюремщиком оказалось неудачным и совсем не таким, как задумал его Жак, он вызвался проводить Круазе до ворот Бастилии.

«Интересно, как он в неё проникнет? Пока он будет открывать ворота, я загляну в них, а там…» — думал Жак. И он уже слышал, как звенят в кармане страшного Круазе страшные ключи.

Но никаких ключей от ворот и от казематов, как воображал Жак, тюремщик с собой в карманах не носил.

Подойдя к караульному помещению, он крикнул:

— Жиро́, это я, Круазе!.. — и всунул на минутку голову в караульное окошко. Тотчас высунулся обратно и буркнул: — А ты, малый, иди своей дорогой и не заглядывай куда не надо!

И Жак даже краешком глаза не увидел тюремного двора.