Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Глава двадцать четвертная Цена одной куропатки

В последнее время бабушка Маргарита Пежо Стала заметно стариться. Месяц за месяцем, год за годом, — глядишь, девяносто девять стукнет, а там и все сто. Но нет, плоха нынче стала Маргарита Пежо, не дотянет, видно, до ста, а в чём её хворь — неизвестно. По-прежнему властвует над всем домом. Если самой тяжело выполоть грядку, подвязать высокую лозу, сейчас же позовёт Мишеля или Клементину и распорядится, как и что сделать. А когда приспеет время сдавать налоги, не спускает глаз с Мари или Андре, боясь, чтобы те чего-нибудь не напутали и не переплатили лишнего сантима в пользу милостивого нашего короля. Но стала часто задумываться Маргарита, а этого с ней никогда прежде не бывало.

Окликнет вдруг Мари, которая снимает гусениц с яблони, и спросит:

— Мари, какой у нас сегодня месяц?

— Июнь, матушка, — отвечает Мари и не удивляется.

Мать часто задаёт ей теперь вопросы, которых, казалось бы, и задавать не к чему.

— А число какое?

— Второе, матушка.

— А год?

— Тысяча семьсот восемьдесят девятый. — Мари и тут не удивляется.

— А много времени уже прошло с тех пор, как уехал Жак?

— Да уж год с лишком, — отвечает мать Жака.

— Скучно без него! Что-то давно от него не было вестей. — Бабушка произносит эти слова совсем тихо, словно сама с собой разговаривает.

Мари кажется, что она при этом вздыхает. Но Мари не поддерживает разговора. Она крестьянка и с детства знает, что тоска по сыну, боль от разлуки с ним — это дело не для деревни. Там, в городе, живут какие-то другие люди, они хотя тоже французы, но у них есть досуг тосковать да задумываться. А если у тебя когда и защемит сердце от тоски по старшенькому, помни, что там ему лучше, сытнее, а здесь без него одним ртом меньше.

И опять бабушка спрашивает, как будто продолжая всё ту же свою мысль:

— Год, говоришь, прошёл? А про мой наказ ничего не слыхать… Видно, депутаты не удосужились до сих пор его прочесть.

— Да мало ли у них дел, у депутатов-то, матушка, — решается высказать своё мнение Мари.

Бабушка вспыхивает.

— Мой наказ не глупее других, я думаю! Пособили бы нам господа из Генеральных штатов, глядишь, и другим легче бы стало…

Мари хочет сказать матери, что в Таверни не хуже, чем в других деревнях, что кругом стон стоит, а наказы так и сыплются в Генеральные штаты… Хочет, но не говорит, уж очень ослабели память и слух Маргариты Пежо.

Вот бабушка опустила руку со спицей. В другой — недовязанный чулок. Но бабушка не смотрит ни на свою работу, ни на гусениц, которых набралось полное ведёрко, не распоряжается она и чтобы гусениц отнесли курам. Бабушка Пежо уставила в небо свои большие голубые глаза, которые от старости почти совсем выцвели.

Бабушка не работает, она смотрит на небо. Есть чему удивиться, если бы было время. Но его нет ни у кого в Таверни. Каждый в Таверни занят своим делом.

— Какое красивое небо! Я никогда и не замечала, как быстро по нему бегут облака. Бывало, сто раз взглянешь, не набежала ли туча, не пошлёт ли бог дождика, а вот не замечала, что облака несутся по небу так, словно парусник по Сене…

Мари с недоумением взглянула на мать, но на небо посмотреть ей уже было недосуг. Ведёрко наполнилось, надо его отнести в курятник, опорожнить и снова приняться за гусениц. От них уже в глазах зарябило у Мари, но ведь ветки высокие, надо успеть их все облазить. Клементина и Мишель заняты — возят навоз. А Диди ещё слишком мал, не ровен час — сорвётся и упадёт!

Однако, несмотря на все появившиеся у бабушки странности, она продолжала оставаться полновластной хозяйкой в своём доме. И когда она приказала скосить сено, хотя трава могла бы ещё постоять, Андре безмолвно принялся точить косу. Мари же только сказала:

— Как бы эта косьба не обошлась нам слишком дорого! Ведь вы сами знаете, матушка, что косить запрещено…

Это было одно из последних распоряжений сеньора; словно чуя, что ему недолго осталось самоуправствовать, он запретил крестьянам косить, ведь в скошенной траве куропаткам негде укрываться. А теперь любимым занятием сеньора стала охота именно на куропаток. Недаром пословица говорит: у каждого сеньора своя фантазия! Так вот, графу де Кастель полюбились куропатки. Весной он распорядился, чтобы землю не унавоживали, предвидя, что мясо куропаток, наевшихся крестьянского зерна с унавоженной земли, будет дурно пахнуть. Теперь распоряжение о косьбе… Что ещё он придумает во славу своих куропаток?

Бабушка ожила от слов дочери и словно в былые времена сказала, как отрезала:

— Сейчас самая пора снимать траву. А в случае чего, с управляющим графа я поговорю сама! Не те нынче времена!

Андре кликнул Мишеля, и они вдвоём отправились косить.

Бабушка Пежо, чувствуя неожиданный прилив энергии и сил, отправилась к винограднику. Солнца нынче было мало, и гроздья, хоть и налились, казались Маргарите Пежо недостаточно разогретыми солнцем, как полагалось бы уже в это время года.

Но то ли она стала медленно работать, то ли солнце пекло чересчур сильно и бабушка разомлела под его лучами, то ли в самом деле Андре и Мишель косили недолго, — только не успела она оглянуться, как увидела, что к ней бежит Мишель. На лице мальчика был испуг.

— Б-а-бу-ш-ка! Б-а-бу-шка! — едва выговорил он, так запыхался от волнения и бега.

— Ну, что там у вас ещё случилось? — сурово спросила Маргарита, а сама почувствовала, как и ей передаётся волнение внука.

— Куропатка! — прошептал Мишель.

Бабушка рассердилась.

— Да говори ты, дурень этакий, что ещё за куропатка?

— Бабушка, мы косили, всё ничего, а тут я как пошёл по полосе, вдруг чувствую, коса будто за камень зацепилась и не то кто-то пищит, не то вздыхает, не то коса о камень звенит… Отец как взглянет, да так и вскрикнет. Коса-то моя не камень задела, а куропатку подрезала!..

— Вот ещё беды не хватало! — сердито бросила бабушка. — Видал кто?.. Небось вы шуму подняли на всю деревню!

— Нет-нет, — обрадовавшись, что хоть в этом не грешен, поспешил заверить Мишель, — никого и не было кругом.

— А Диди-болтун где был?

— Его Клементина с собой взяла.

— Хорошо! А куропатка где?

— Там и осталась! — сокрушённо вздохнул Мишель.

Не сказав больше ни слова, бабушка, сколько ей позволяли силы, поспешила к месту происшествия.

На свежескошенной, уже начавшей благоухать траве лежал маленький серый комочек — куропатка. Рядом, опершись на косу, стоял здоровый детина — Андре, отец Жака и Мишеля. Он словно замер в этой позе, и нельзя было определить, сколько времени он стоит вот так: то ли встал только сейчас, а может, застыл в этом положении со вчерашнего дня.

— Ты что, панихиду по куропатке справляешь? — напустилась на него бабушка. — Если так убиваться по каждой земной твари, слёз не хватит! Лучше б ты, старый дуралей, смотрел за сыном. Ему, чай, не семь лет, вон какая дылда! А косить ты его не научил… Давай её сюда!

Перепуганный Андре подобрал ещё тёплую куропатку, и струйка её крови медленно потекла по его ноге.

— Э-эх! — укоризненно произнесла бабушка. — Даже и для этого ты не годишься. Давай сюда лопух, да побольше! — обратилась она к Мишелю.

Через минуту куропатка была обёрнута в огромный зелёный лопух, и бабушка со своей ношей отправилась в дом. Мужчины облегчённо вздохнули, когда она скрылась из глаз, и снова принялись за косьбу.

— Отец, — после нескольких минут молчания обратился к нему Мишель, — как ты думаешь, даст нам бабушка отведать этого лакомого господского блюда?

— Навряд, — ответил раздумчиво Андре. — Да и разве нам хватило бы одной такой птички на всю семью?

На этом история скошенной куропатки не кончилась. Во всяком случае, она породила другую…

Дала ли бабушка отведать кому-нибудь мяса убитой птицы, где она её схоронила, никто не знал. О куропатке в доме Пежо было запрещено упоминать. И всё же скрытое вышло наружу.

Не прошло и десяти дней, как бабушку, которая всё возилась на винограднике — никак не могла с ним управиться, — окликнула Клементина. Это была рослая и очень красивая одиннадцатилетняя девочка; лицом она напоминала Жака, гордостью осанки — мать, а вернее, бабушку в её молодые годы, когда у неё от женихов не было отбоя.

— Бабушка, приехал господин Бари. Он хочет с вами поговорить. — У девочки хватило выдержки произнести эти слова совершенно спокойно, а сердце у неё билось, как пойманная птичка.

Господин Бари был управляющим графа де Кастель; граф доверял ему все дела по имению, и власти у него было достаточно, чтобы испортить жизнь семье Пежо и каждому из её многочисленных членов.

Бабушка пожевала губами, что было у неё признаком большого волнения, машинально поправила чепчик и не спеша, как полагается хорошо воспитанной даме, прошествовала к дому.

У крыльца на лавочке сидел, расставив ноги, в небрежной позе господин Бари. Увидев бабушку, он не счёл нужным ни подняться со скамьи, ни снять шляпу, что бабушка тут же восприняла как знак специально проявленной по отношению к ней невежливости.

— Так, так, Маргарита Пежо! Значит, ты опять не хочешь подчиняться распоряжениям?

— Каким таким распоряжениям?.. — Бабушка независимо взглянула на Бари и приказала Клементине: — Принеси мне стул!

Бабушка удовлетворённо опустилась на принесённый ей внучкой стул и сразу почувствовала себя на равной ноге с управляющим.

— Распоряжением сеньора косить запрещено. А законы надо уважать.

— Ваша правда, господин Бари! — Маргарита Пежо подчёркнуто не назвала его управляющим, как делали другие крестьяне, желавшие заслужить милости Бари. — Законы уважать надо. Но закона о косьбе я что-то не припомню.

— Вот что, старая, мне некогда терять с тобой время! За то, что скосила, уплатишь штраф. А впредь, чтобы никто из твоих и не думал косить!

— Что ж, так и прикажете пол-луга скосить, а половину нескошенным оставить?..

— А мне неважно, будет ли твой участок лысым или нет, — явно издеваясь, сказал Бари. И на всякий случай добавил: — Вы тут своей косьбой всех наших куропаток перебудоражили…

При слове «куропатка» бабушка встрепенулась. «Неужто прослышали или кто наябедничал?» — мелькнуло у неё в голове. Она не нашлась что ответить.

А Бари, сверля бабушку глазами, заметил её беспокойство.

— Ты думаешь, старая, что мы далеко от вас, так и не знаем, что у вас делается. Напрасно ты так думаешь!..

— Так ведь никто плохого не хотел! — вырвалось у неё.

— Ах т-а-к! — протянул Бари, почувствовав, что бабушка что-то скрывает. — Не хотели?.. Знаю вас! Зла не хотели, а всё-таки натворили…

Бабушка, всегда такая находчивая, тут словно онемела. А Бари всё примечал да на ус наматывал.

— Ну, выкладывай всё начистоту, мне надоело ждать! Я понимаю, виновата не ты, а твой внук.

— Да он же не нарочно, он только…

Бабушка вдруг осела и вся поникла. В её голове смешалось и то, что было и чего не было. Всё, что её беспокоило в бессонные ночи, всё, чего опасалась, хорошо скрывая страх, когда оказывалась вот так лицом к лицу со своим врагом — будь то сам управляющий или один из его подручных.

А Бари, глумясь, продолжал:

— Так вот, старая, чтобы тебе вовек не забылась куропатка, ты сначала уплатишь штраф в пятьдесят су за то, что самовольно косила, а потом…

Но бабушка прервала его, всплеснув руками:

— Боже мой, боже! Так во что же станет одна-то куропатка! Пятьдесят су! Где же нам взять…

Маргарита Пежо не докончила фразы — она вдруг запрокинулась назад и, скользнув по спинке стула, грохнулась наземь.

Бари испугался.

— Эй, кто там?! — крикнул он не своим голосом. — Госпожа Мари, скорей сюда!..

На крик управляющего прибежали Андре, Мари, Мишель и Клементина. Но было уже поздно. Маргарита Пежо скончалась, не дожив нескольких недель до девяноста девяти лет и ровно одного месяца до революции.

С отцом Полем прихожане делились своими радостями, которые не часто выпадали им на долю, и невзгодами, которых было куда больше, так что он волей-неволей знал всё, что происходит в деревне. К тому же отец Поль читал газеты и мог порассказать, что творится на белом свете.

Всем своим прихожанам он помогал и советом и делом.

Особенное внимание он оказывал теперь семье Пежо, где главой стала Мари. Хоть и невелико было хозяйство бабушки, однако после её смерти надо было выполнить много формальностей, написать ворох бумаг и всевозможных ходатайств. Тут отец Поль оказывал Пежо неоценимую помощь.

Об истории с куропаткой начали понемногу забывать. Конечно, не порань тогда Мишель эту злосчастную птицу, не сплоховала бы бабушка перед господином Бари. Но что поделаешь! Видно, так было предначертано судьбой! И все смирились, кроме Мишеля, который не находил себе места, считая себя косвенным виновником смерти старой Маргариты Пежо.

Однажды под вечер все члены семьи Пежо, окончив каждый свою работу, собрались, как обычно, у крылечка. Здесь на лавочке их уже ожидал отец Поль. Сегодня он с удовольствием сообщил Мари об успехах Мишеля. Мать, хоть и была довольна, ничем этого не показала: скорбная складка раз и навсегда застыла у её рано увядших губ. Глаза глядели невесело, в них глубоко затаилась грусть.

— Что пишет Жак? — спросил господин Поль. Его огорчало, что бывший питомец в последнее время не находит времени ему писать.

— Видно, зря вы его учили, святой отец, — грубовато пошутил Андре, — неохотлив он писать… — И вдруг с недоумением спросил: — А этот зачем к нам ещё пожаловал?

То же недоумение и испуг отразились и на лицах остальных: у калитки показался управляющий Бари.

Поравнявшись с крылечком, Бари приветливо снял шляпу и сказал:

— Отдыхаете? Что ж, это хорошо. После дня работы нужен отдых. Ну, как разобрались маленько после смерти госпожи Пежо-старшей? Она ведь такая проворная была. Без неё — у вас, наверное, для каждого нашлась добавочная работа. Да что вы так на меня глядите, словно и не ждали? Ведь я к вам за своим должком пришёл. С вас полагается пятьдесят су штрафа за косьбу да за… куропатку…

Если бы гром грянул среди ясного неба, он не застал бы всех так врасплох, как эти слова.

Мари вскочила со скамьи, угрожающе сжав кулаки:

— Так вам мало того, что вы из-за своей куропатки отправили на тот свет мою мать!.. Вы…

От неожиданности Бари попятился назад, но ничего не успел ответить, потому что с места встал кюре и, выпрямившись во весь рост, словно проповедь читал, заявил:

— Господин Бари, вы, видно, совсем потеряли совесть и забыли о боге. А он с вас спросит — и не в ином, лучшем мире, а здесь, на земле… Как ваш духовный пастырь, говорю вам: лучше для вас будет, если вы выбросите эти бумаги! — Тут кюре ткнул пальцем в квитанцию, которую, очевидно, чтобы припугнуть семью Пежо, выписал Бари. Уже давно в деревне Таверни, как и во многих других, для упрощения дела не прибегали к таким формальностям. — И не забывайте, что не только божий суд грозит тем, для кого цена куропатки выше цены человеческой жизни!.. — Голос отца Поля был уверенный, строгий, неумолимый.

Все молчали, глядя на отца Поля, а господин Бари от неожиданности застыл на месте.

Глаза Мишеля сверкали. Он выхватил из рук Бари злосчастную квитанцию и разорвал её.

Бари был хорошо осведомлён о том, что кругом в деревнях неспокойно, но такого дружного отпора в семье Пежо он не ожидал встретить. Да, видно, в самом деле, сейчас было не время теснить крестьян из-за такой малости.

Ничего не ответив священнику и даже не пригрозив «дерзкому» мальчишке, Бари поспешил покинуть сад Пежо..

А потрясённая Мари упала перед кюре на колени. Ей хотелось поблагодарить его, высказать все те чувства, какие теснили её грудь, но она не знала, как это сделать, слов у неё не находилось. И вместо этого она пролепетала привычные с детства слова:

— Благословите нас, святой отец!..