Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Глава девятнадцатая Любитель книг

И вот Жак очутился в особняке господина Бианкура, на улице Сент-Онорэ́. Лакеи, ковры, фарфор, картины в тяжёлых золочёных рамах на стенах.

К Жаку вышел секретарь — начинающий полнеть человек лет пятидесяти — и, введя его в большой кабинет, обставленный дорогой массивной мебелью, указал на шкафы, в которых, блестя золотыми корешками, стояли рядами книги.

— Вы можете ознакомиться с книгами по списку, составленному мной. Господин Бианкур не прочь расстаться со всей библиотекой. Но так как он понимает, что не просто найти покупателя, принимая во внимание её большую стоимость, он согласен распродать её по частям. Господин Адора рекомендовал вас как сведущего человека, хоть вы и очень молоды, — добавил секретарь с сожалением.

Жак поклонился и сел на предложенный ему секретарём стул.

Сколько же здесь чудесных книг! Тут и древние авторы: Таци́т, Плута́рх, Сене́ка. И сочинения знаменитых французских писателей: Монте́ня, Паска́ля, Сирано́ де Бержера́ка! Отдельно собраны голландские, швейцарские, английские издания. Это всё произведения, которые по цензурным причинам не могли быть изданы во Франции. Их издавали в других странах. Иногда имя автора было скрыто под псевдонимом, иногда автор вовсе не был упомянут.

Увидев, что Жак поглощён своим занятием, секретарь удалился, но на всякий случай оставил дверь кабинета открытой. Возможно, он следил за Жаком из другой комнаты, но юноша был настолько захвачен представшими перед ним книжными богатствами, что не обратил на это внимания. С трудом оторвался Жак от томов, любовно переплетённых в сафьян, свиную и лайковую кожу, с золотыми, медными застёжками и без них.

«Надо всё же поискать памфлет, изданный Фирменом. Ведь для этого я сюда и пришёл», — с трудом вспомнил Жак о цели своего прихода.

Он перешёл к другой полке. Там, аккуратно уложенные в папки, лежали всевозможные газеты, листки и обращения, которые со времени открытия Генеральных штатов выпускались в большом числе. Для Жака они не были новостью — даже те из них, которые считались официально запрещёнными. Он хотел найти если не сам памфлет Фирмена, то хоть какое-нибудь указание на него в списке. Возможно ли, чтобы такой книголюб, как Бианкур, пропустил столь интересное издание?

Но время бежало, и Жак, для того чтобы не ударить лицом в грязь перед господином Бианкуром, должен был хотя бы приблизительно наметить книги, которые он либо приобретёт для своего кабинета для чтения, либо перепродаст кому-нибудь из богатых клиентов тёти Франсуазы. Он лихорадочно стал составлять список изданий, которые можно было бы приобрести. К сожалению, у него не так-то много денег на покупку, а это всё дорогие книги. Взгляд Жака скользнул по бюро красного дерева, стоявшему у окна. Удобный стол — ничего не скажешь! На нём справа лежит огромная книга в свином переплёте с золотыми застёжками. Наверное, Библия. Мудрая книга, как называл её отец Поль. Надо посмотреть, когда она издана. Он подошёл к бюро и еле сдвинул книгу с места, таким тяжёлым оказался переплёт, хотя пергаментная бумага была легче обычной.

Жак открыл крышку, звякнули застёжки. Так и есть: Библия. И ей почти сто лет. Жак улыбнулся, вспомнив, как беспомощна была Жанетта, пытаясь прочесть римские цифры. На первой странице крупными буквами было что-то написано от руки. Это его не удивило: в добрых католических семьях всегда полагалось вести запись семейных событий именно в Библии. Глаза Жака скользнули по ровным строчкам: «15 мая 1732 года от Мари-Кристи́ны Каре́ль и Франсуа́-Викто́ра Пуайе́ родился сын Жан-Робер-Эми́ль Пуайе». Затем следовали годы поступления в коллеж и его окончания Робером-Эмилем. Немного дальше шла другая запись. Едва Жак взглянул на неё, сердце его ёкнуло. Он прочёл: «13 июля я поведу к венцу Эжени Лефлер». Дата была перечёркнута, восстановлена, и, наконец, вместо неё стояла дата 12 сентября, тоже зачёркнутая, и уже окончательно. Эжени Лефлер! Откуда здесь это имя? Неужели это тот самый Робер?

Не веря своим глазам, Жак протёр их, прочитал запись ещё раз: «Эжени Лефлер!», «Робер Пуайе!» Ошибки быть не может!

Торопясь, так как в его распоряжении было очень мало времени, Жак захлопнул крышку и заглянул на последнюю страницу книги. Обычно предполагалось, что все события человеческой жизни должны уместиться на этих двух страничках — первой и последней. Вот почему, прочитав всю первую, Жак решил найти дальнейшие записи в самом конце Библий. Он не ошибся — он увидел то, что искал. Тем же почерком, что и раньше, было написано:

«Я, Робер Пуайе, даю обет, если святой Робер, мой заступник и покровитель, поможет мне одолеть Ф. О., пожертвовать монастырю доминиканцев половину тех денег, которые я за это получу. Руку приложил верный раб церкви Робер Пуайе. 1755 год, 15 апреля».

— Эту Библию я не продаю! Эта Библия фамильная! — услышал Жак над своим ухом резкий, неприятный голос.

Он вздрогнул, чувствуя, что его застигли на месте преступления. Подняв голову, он увидел, что в кабинет бесшумно вошёл человек, одетый по-домашнему, но по моде, принятой у аристократов. В ней соединялась небрежность с изысканностью: синий фрак без украшений, жилет с узкой вышивкой, тёмные панталоны, клетчатые чулки.

Видимо, это и был владелец особняка и библиотеки господин Бианкур. Был он выше среднего роста, тучный и рыхлый. Одутловатость дряблых щёк, шея в морщинах, выглядывавшая из белоснежного воротника и жабо, и тяжёлые складки век, прикрывавшие глаза, говорили о его возрасте. Господину Бианкуру было под шестьдесят, хотя он явно молодился: на щеке, на подбородке, над губой чернели искусно прикреплённые мушки.

— Разрешите представиться. Жак Менье! — сказал юноша, стараясь справиться с волнением, которое выдавал его дрожащий голос. — Меня прислала госпожа Пежо, чтобы я отобрал книги, подходящие для нашего магазина. — Жак склонился в почтительном поклоне.

Бианкур скользнул неодобрительным взглядом по стройной фигуре молодого человека. А Жака мучила беспокойная мысль: «Ведь совпадают и даты… Отец Поль говорил, что Фирмен исчез как раз в 1755 году. Как могла оказаться фамильная Библия Пуайе в кабинете аристократа Бианкура? Что общего между Робером и богачом Бианкуром? Да, тут уже не один, не два, а двадцать раз придётся прибегнуть к рекомендованному отцом Полем средству. Раз, два, три, четыре…»

— Если позволите, я буду продолжать знакомиться с вашей библиотекой? — обратился он к Бианкуру.

Бианкур безмолвно показал на большой книжный шкаф, дверцы которого оставались полуоткрытыми, а Библию, кряхтя под её тяжестью, переложил в другой, поменьше, стоявший у противоположной стены. Скрипнули застёжки переплёта. Щёлкнул ключ в замке.

«Прощай, Библия!» — подумал Жак. К счастью, у него была хорошая память — она не раз вызывала восхищение отца Поля. Вот и теперь, прочитав только один раз надпись, юноша запомнил текст наизусть. Но были ли после этой надписи другие, он не успел рассмотреть.

— Сколько времени вам надо, чтобы ознакомиться с моей библиотекой? — спросил Бианкур, не скрывая раздражения.

Как видно, хозяину библиотеки не понравилось, что Жак вторгся так бесцеремонно в его «личные дела». Посетителей Бианкур обычно принимал в гостиной или в комнате, носившей название канцелярии, где сидел писец. В библиотеку допускались немногие, и они были настолько тактичны, что не дотрагивались до лежавшей у него на столе Библии.

— Боюсь, что мне не хватит жизни, — стараясь лестью заслужить доверие хозяина книжных богатств, ответил Жак. — Но, чтобы отобрать хотя бы часть из них, понадобится часа три.

— Хорошо, — коротко бросил Бианкур. — Сейчас сюда придёт мой секретарь и поможет вам разобраться.

Он позвонил в колокольчик, и на пороге показался лакей.

— Позовите сюда господина Гийома!

— Слушаюсь! — Лакей исчез.

Господин Бианкур развалился в кресле и стал читать газету, лежавшую на маленьком столике.

Жак принялся рассматривать книги на нижней полке. Но руки его дрожали, и он никак не мог сосредоточиться. «Раз, два, три, четыре…» — начал он считать. Он бросил взгляд на Бианкура. Тяжёлые веки опущены. Спит? Дремлет? Притворяется? Наблюдает? Жак не знал, на что решиться.

А Бианкур действительно наблюдал.

На него как-то незаметно надвинулась одинокая старость, а теперь ещё со всех сторон грозили обрушиться неприятности. С особой остротой он ощущал, что его привязывает к жизни только одно — собранные им за долгие годы книжные сокровища. Их он на самом деле любил, любил без всякого лукавства. И с ними вынужден сейчас расстаться. Человек, пришедший, чтобы купить его книги и тем самым отобрать у него его любимое детище — библиотеку, заранее был ему неприятен. А тут он ещё вздумал рыться в его вещах! Но вспышка, вызванная нескромностью Жака, понемногу улеглась, и он сейчас почти умилился, глядя, как любовно перебирает Жак книги. До этой поры Бианкуру не приходилось их продавать — он всегда выступал в качестве покупателя. И как хорошо он знал тот трепет, который охватывает книголюба, когда он наталкивается на ценный редкий экземпляр. Но то ли Бианкур в самом деле начинал стариться, то ли из-за волнений последних дней притупилось его внимание, только от его проницательных глаз укрылось, что волнение юноши связано не с дорогими книгами, а со сделанной им в Библии находкой.

— Кто научил вас любить книги, молодой человек? — неожиданно нарушил тишину скрипучий голос хозяина.

— Наш деревенский священник, отец Поль, — ответил, не задумываясь, Жак.

— Это хорошо, это очень хорошо! — Бианкур живо представил себе добродетельного сельского кюре, наставляющего Жака в вере и благочестии. «Жаль, что я уезжаю, — подумал он. — Этот мальчишка мог бы мне пригодиться… Ему, наверное, можно доверить библиотеку и деньги. А сманить его из магазина тётки, думается, нетрудно. Бедняга Гийом заметно стареет и, главное, ничего не смыслит в книгах. К тому же не любит их. Впрочем, надо посмотреть, как сложатся дела дальше… Если вовремя выкинуть черни кость, она угомонится, и, кто знает, может, мне и не придётся никуда уезжать». Лицо Бианкура прояснилось, морщины сразу как-то разгладились.

А сердце Жака меж тем всё ещё учащённо билось. «Сомнений нет! Ф. О. — это Фирмен Одри. Робер сам расписался в своём предательстве!» Мысли Жака были далеко, и он не видел ни названий, ни текстов книг, на которые, казалось, устремлены его глаза.

Когда вызванный хозяином Гийом зашёл в кабинет, он увидел, что Бианкур, удобно устроившись в кресле, читает газету, Жак поглощён книгами.

— Вы звали меня, господин Бианкур? — почтительно осведомился Гийом.

— Я думаю, молодой человек не закончит своей работы сегодня, — дружелюбно сказал Бианкур. — И ему придётся прийти ещё, и не один раз. В случае моего отъезда вам придётся самому закончить с ним это дело.

— Слушаюсь!

Гийом отметил про себя необычайное расположение своего патрона к покупателю, совершенно для него, Гийома, неожиданное. Но больше всего поразило его другое: господин Бианкур был всегда очень точен в выражениях. Почему же он сказал: «В случае моего отъезда»? Это не была обмолвка. Неужели он раздумал уезжать?

Жак охотно согласился на сделанное ему предложение прийти вторично. Кто знает, может, ему удастся заслужить доверие Бианкура, ещё порыться в его книгах и вновь перечитать таинственные записи в Библии.

— Я полагаю, что мне необходимо прийти снова ещё и потому, что без разрешения владелицы магазина — моей тётушки Франсуазы Пежо — я не могу тратить наличными деньгами больше определённой суммы. А ваша библиотека, сударь, как вы сами знаете, в своём роде единственная и… бесценная!

— Похвально, молодой человек, что в ваши годы вы умеете ценить книгу. — Тут господин Бианкур взглянул на Жака, и тот впервые увидел его глаза. Увидел и удивился.

Глаза смотрели на собеседника, но, казалось, не видели его. А может, напротив, видели, а собеседник этого не подозревал. Прочесть что-либо в таком взгляде невозможно! Прозрачность! Пустота!

И вдруг Жака словно осенило: пустые глаза! Вот что значит: пустые глаза!

А господин Бианкур продолжал:

— До свидания, господин… господин… молодой человек! — и на прощание одарил Жака любезной улыбкой.

Еле сдерживая волнение, Жак вбежал в контору господина Карно, где Адора работал, склонившись над бумагами.

Когда скрипнула дверь, адвокат поднял голову и, увидев Жака, заулыбался.

— За чем пожаловал, Малыш? — спросил он. — Почему такое волнение?

Жак не заставил себя просить дважды. Он рассказал обо всём, что произошло в кабинете господина Бианкура.

— Чем же всё кончилось? — спросил Адора.

— Вот в том-то и дело, что ничем. Я условился прийти ещё раз, так как я-де не сделал выбора. Но ведь это не подвинуло меня ни на шаг. Я не знаю, какая связь существует между Бианкуром и Пуайе, не в родстве ли они? Иначе, почему бы он сказал, что Библия фамильная. Почему он рассердился? Почему не продаёт Библию, в которой записи делал Робер?

Огюста заинтересовал рассказ Жака. Он заставил его вернуться к началу, расспрашивал о подробностях.

— Так, так… — бормотал он, покачивая головой, а Жак часто путался и сбивался, не соблюдая последовательности в рассказе.

— Казалось, мне бы радоваться надо, что я напал на какие-то следы, а вместо этого у меня руки опустились. Не знаю, что и делать! — закончил свой рассказ Жак.

— Прежде всего не отчаиваться и не торопиться. Давай рассуждать трезво. Нам надо выяснить, какое отношение имеет Бианкур к Пуайе. В этом наша задача. Ты, как видно, будешь у него в библиотеке не раз. Может, тебе удастся найти ещё какой-нибудь документ, который прольёт свет на его прошлое. Ты искал памфлеты Фирмена, вместо этого нежданно-негаданно набрёл на следы его тайны. И где? В Библии. Будем надеяться, что твои поиски и дальше не окажутся безрезультатными. А я помогу тебе по мере своих сил. Посмотрим-ка ещё раз бумаги этого Бианкура.

И Адора начал рыться в папках, лежавших горкой по обе стороны стола. Найдя то, что искал, он довольно улыбнулся.

— Вот, кажется, то, что нам надо. Как полное имя твоего Робера?

— Жан-Робер-Эмиль Пуайе.

— Ну и полное имя Бианкура — Жан-Эмиль-Робер. Вероятно, желая избавиться от имени Робер, которое по тем или иным причинам было ему в своё время неудобно носить, он стал называть себя просто Жаном-Эмилем. Но как только дело доходит до официальных бумаг, как, например, сейчас, когда он должен доказать свои права на имеющееся у него недвижимое имущество, он подписывается всеми тремя именами.

— А фамилия как же? — с волнением спросил Жак.

— Что касается фамилии, то он где-то потерял старую и приобрёл другую. Это иногда случается с такими людьми, как Пуайе-Бианкур. От имени своего святого он не отказывается, так как набожен и верит, что святые ему помогут. А фамилия — это дело иное.

Жак взглянул на бумагу, проследил за строкой, по которой водил пальцем Адора. Несмотря на волнение, он всё же заметил, что обет, записанный в Библии, и подпись под актом на владение домами сделаны одной рукой.

— Неужели нам приоткрылась тайна? — В голосе Жака слышались и радость и тревога. — Я не буду торопиться, раз вы не велите, но если бы вы знали, как это трудно!

— Я знаю, что терпение труднее всего даётся таким вот юнцам, как ты, у которых голова горячая и кровь постоянно кипит. Но придётся тебе всё-таки подождать, пока мы всё не выясним. А тогда уже будем думать и о том, как покарать виновника гибели Фирмена.