Жди гостей

Глава десятая

Выходя из отеля, я бросаю взгляд на циферблат своих часов и вижу, что они показывают три. И тут я вспоминаю, что у меня в половине четвертого свидание с моей соседкой по-вчерашнему галапредставлению... Я решаю временно вернуться в отпуск, но прежде звоню на работу.

Я попадаю на Пино. Опознав мой голос, он торопится сообщить мне, что его шов от аппендицита еще красноват и что сегодня утром он потерял на лотерее один франк. Про себя я думаю, что в итоге он потерял три франка, ибо я не помню случая, чтобы Пинюш когда-нибудь выигрывал в лотерею, будь она трижды национальной.

– Пинюше, ты сейчас пойдешь и разузнаешь, есть ли во Франции американские агентства, которые занимаются подыскиванием жилья для подданных США в Париже. Если таковые существуют, свяжись с ними и выясни, не является ли некая миссис Унтель их клиенткой...

– Миссис Унтель? – невнятно спрашивает Пино. – Это американка из Орли?

– Ты чертовски информирован. Вероятно, ты в этом году подписался на информационный бюллетень «Пожалуйста»?

– Нет, я подписался на «Освобожденного парижанина». Старый чудак сопровождает свой ответ невеселым смехом.

– Представь себе, по поводу этой американки мы здесь, в бюро, еще потешились; это вылитый портрет жены Берю... Послушай, тебе следовало бы купить эту газету. Это просто поразительно!

– Не премину это сделать, – заверяю я его. – А пока займись тем, что я тебе сказал, и побыстрее!

Я вешаю трубку с чувством, что я исполнил весь свой долг, и даже чуть больше... На сегодня хватит.

Я веду свою тачку к Большим бульварам и, по счастью, нахожу место, чтобы припарковаться на Ришелье-дрюо. У меня свидание в ресторане «Мадрид», и я прибываю вовремя, что со мной редко бывает.

Оркестр играет «Следуй за мной в купе», железнодорожную песню в три куплета и один переезд.

Я обхожу столики. Посетители, которые в большинстве своем являются посетительницами, смотрят на меня в ожидании, что я начну сбор пожертвований в пользу потерпевших от наводнения на Монблане.

Наконец я обнаруживаю мою вчерашнюю брюнетку в укромном уголке. Она робко подает знаки, чтобы привлечь мое внимание. С некоторым смущением мы приветствуем друг друга.

Заметьте, когда вы заигрываете с женщиной в общественном месте с помощью ноги, все идет гладко, вам остается лишь предоставить инициативу своим башмакам. Только вот потом, когда вы оказываетесь с глазу на глаз с указанной дамой, наступает неприятный момент. Чувствуешь себя неловко, глядишь на нее, не осмеливаясь заговорить, и с трудом находишь ужасные банальности...

– Я вас не слишком долго заставил ждать?

– Нет, я пришла раньше времени...

– Сегодня хорошая погода, да?

– Да, сегодня утром капало, можно было предположить...

– В самом деле, можно было ожидать... И потом, вы видите...

– Заметьте, сейчас такое время...

– Не знаешь, как и жить, времена года смешались с тех пор, как атомные бомбы нарушили естественный порядок...

После столь изящной литературы наступает тишина, по крайней мере между нами, так как оркестр в это время вновь заиграл «Слоны сморкаются с утра», песню из фильма «Какой был девственный мой лес».

– Так вы, стало быть, комиссар Сан-Антонио, – говорит брюнетка.

– Стало быть, да... В следующий раз постараюсь быть лучше...

Я спешу поскорее заарканить красотку. Она смазлива, но одета, как жена лесничего.

Мы, элегантные молодью люди, цвет полиции, не любим показываться на публике с женщинами, выряженными, как обитательницы предместья. Этому противится наша мужская гордость. Нам подавай упаковку с маркой «Бальмен», платья для званых вечеров. Именно поэтому проститутки пользуются таким успехом. Мужчины так любят щеголять, что предпочитают выйти с проституткой в норковой шубке, чем со славной честной девушкой, которая одевается, как для дома, так и для улицы, в благотворительном обществе «Дамы Франции». Естественно, женщины это отлично знают и, вследствие этого, работают ногами и ягодицами, чтобы иметь возможность шикарно одеваться. В силу этого принципа бордели не знают отбоя от клиентов, а тротуары улицы Тронше кишат студентками, которые изучению политехнических наук предпочитают изучение науки тела29, поскольку последняя приносит значительно более ощутимый доход. Они никогда не будут допущены на личную аудиенцию к Королеве Англии или к Его Святейшеству папе римскому, да это их и не волнует, поскольку личные аудиенции они назначают сами.

Для этого вместо визитной карточки достаточно им вручить купюру в пять тысяч франков. Взгляните только на их гардероб! Высший класс, ручная работа и драгоценности из чистого золота. Не какие-нибудь сверкающие побрякушки, а подлинные, от которых больно глазам!

Все в этом бренном мире сосредоточено на тряпках. В нынешние времена выгоднее заниматься проституцией, чем изучением права. От нее больше пользы, сексуально говоря.

А как бы мне хотелось сесть и написать для вас историю человека, полную историю, с цветными иллюстрациями и индексом цен – от инфузории до Брижит Бардо, включая Пастера, с факультативной остановкой на Сан-Антонио.

– Вы парижанка? – осведомляюсь я. – Это сразу бросается в глаза, – и я неотразимо улыбаюсь.

– Почти, – говорит она. – Я родилась в Лориане, но семья моего дяди из Левалуа30.

– И чем вы заняты в жизни, когда не приходите ко мне на свидание?

Она бросает на меня взгляд цвета «наступающего вечера».

– Ничем, – отчетливо сообщает она.

– Вы не работаете?

– Нет, у моего мужа хорошее положение.

– Кто он?

– Младший ефрейтор полиции...

Надо полагать, данный чин не приносит счастья. Небрежным пальцем я листаю номер журнала «Киноальков», журнала, который значит для мира кино то же самое, что биде для санитарно-гигиенической промышленности.

– Я читала его, ожидая вас, – говорит она. – С ума можно сойти! Как только они узнают все эти подробности! Кажется, у Софи Лорен первый зуб мудрости появился в пятнадцать месяцев...

Я воздерживаюсь от восторженных восклицаний, которых она была бы вправе ожидать от меня. Мое внимание полностью поглощено статьей о Лавми. Фото изображает его прибытие в Париж для съемок фильма «Вступление холеры в Марсель». Он стоит на перроне для поездов дальнего следования вокзала Сен-Лазар с женой, секретарем, нянькой, с чемоданами, «Оскаром» в целлофане и отпрыском на руках. Красавец Фред испытывает отеческие чувства лишь при вспышке фотоаппарата. Он показывает своего наследника народу так, словно тому предстоит продолжить династию. Чем громче у людей имя, тем больше они гордятся своими щенками. Они воображают, что их дети не только увековечат их славу, но покроют ее к тому же еще и позолотой. Ну и утописты!.. Заметьте, что в действительности потомки уходят в потемки. За редким исключением. Сын знаменитого человека – это всегда кукушка, которая прозябает в гнезде славы своего отца. Он пользуется визитными карточками своего папаши, чтобы открывать любые двери. Все, на что, он способен, так это стричь купоны со своего положения. Он живет за счет папы, не слишком портя себе кровь.

Ставлю цирк шапито Амара против коринфской капители, что после шквала фотовспышек Лавми тут же передал малыша Джими швейцарской няне, пока чудо-ребенок не замочил его великолепный костюм.

Я спохватываюсь, осознав вдруг, что некоторое время молчу. Нехорошо, если объект твоих домогательств остывает. Жену младшего ефрейтора нужно держать в хорошо прогретом состоянии, как паяльник.

– Как вас зовут? – томным голосом спрашиваю я.

– Виржиния.

– Чудесно!

– Вы находите? А мой муж считает, что так зовут только кухарок...

– Он ничего в этом не понимает. Этим именем хочется просто упиваться... Я хотел бы вам его нашептывать на свой лад...

– А как это, на ваш лад?

– Это хороший лад. Но я не могу его продемонстрировать на публике, в зале есть несовершеннолетние, а я запрещен для детей до шестнадцати лет.

Наступает время нанести мой секретный удар. С женщинами всегда надо действовать быстро и решительно.

– У вас не бывает таких моментов, Евлалия, когда от ваших современников вам начинает шибать в нос?

– Виржиния! – поправляет она.

– Мой вопрос, тем не менее, остается в силе.

– Да, действительно. Я нахожу людей докучливыми, они такие злые...

Знакомая песня, запатентованная Фернаном Рейно.

– Если бы вы согласились, – забрасываю я пробный шар, – мы могли бы провести оздоровительный сеанс уединения в небольшой известной мне квартирке в двух шагах отсюда, на улице Корнеля.

– Вы это всерьез?

Мне еще ни разу не попадалась женщина, которая в подобной ситуации не выдвинула бы этого возражения.

– Нет, – смело соглашаюсь я. – Это совершенно несерьезно, но безумно увлекательно...

– Я порядочная женщина!

– Надеюсь, ибо в противном случае ваш муж уже давно бы вас арестовал. Так идем?

Я перехватываю официанта, оплачиваю счет и встаю. Она сворачивает в трубочку свой «Киноальков» (все исподнее белье кинематографа) и так пассивно следует за мной, что это заставляет меня подумать, что бретонская кровь в ней берет верх.

Я веду ее в знакомое местечко, которым я активно пользуюсь в подобных случаях. Оно называется «Как у себя дома», и люди приходят туда заниматься тем, чем они не могут заниматься дома. Здесь три этажа комнат с горячей водой, пружинными диванами и умывальниками многократного использования.

Это какое-то чудо! Когда какая-нибудь замужняя женщина пересекает порог этого укромного заведения, у нее создается впечатление, что она высаживается на другую планету, куда ее муж и приличия не имеют доступа.

– Это неразумно!.. – шепчет испуганная Петрония.

Она забыла мне это сказать, а теперь ей остается лишь заявить, что «подобное с ней происходит впервые в жизни», и протокол будет соблюден.

Когда горничная выходит, Аделаида завершает протокольную часть.

– Я сошла с ума, – говорит она, расстегивая чрезмерно короткий жакет своего слишком длинного костюма. – Знаете, это у меня впервые...

Спасибо! Теперь можно начинать работать всерьез. Я боялся, что она оставит последнюю фразу при себе, но Гертруда не из тех женщин, которые хранят при себе что бы там ни было, будь это даже пояс для подвязок. За время, меньшее, чем понадобилось бы Юлу Бриннеру31, чтобы сделать себе пробор посредине, она изготовилась к представлению. Ничего в руках, ничего в карманах!

Эта девица – созерцатель. Она созерцает в основном потолки...

Я собираюсь сыграть ей «Турецкий марш», но не Моцарта, а Бугай-паши. И тут я нечаянно сталкиваю на вытертый ковер пресловутый кинематографический и чувственно-возбуждающий журнал. Не знаю, поверите ли вы, но я верю... По крайней мере, мне кажется, что я верю в лукавство случая. «Киноальков» раскрывается как раз на странице, посвященной Фреду Лавми. Передо мной вновь возникает семейная фотография кинозвезды, и, вопреки обстоятельствам, которые побуждают (я бы даже рискнул написать «возбуждают») меня сконцентрировать внимание на столь же глупом, но менее статическом образе, я бросаю последний взгляд на эту вызывающую умиление группу. И тут происходит со мной странный феномен десексуализации.

Вместо того чтобы трижды сыграть обещанный марш, я впрыгиваю в свои брюки. Я одеваюсь так быстро, что красавица моя не успевает спикировать с седьмого неба, к которому она только что устремилась на крыльях экстаза.

– Извините меня, Мелания, – торопливо бормочу я, – мы отложим условленную беседу на какой-нибудь последующий день. Я вспомнил, что, уходя из дома, забыл закрыть газ. Мне даже кажется, что я оставил на огне молоко! Чтобы выйти отсюда... в общем, вы не ошибетесь: это внизу, и даже есть стрелка, указывающая выход... Дружеский привет младшему ефрейтору. В ближайшие дни он обязательно получит повышение...

Все это я говорю, застегивая штаны и завязывая шнурки.

Бедная Пульхерия лежит с широко открытым от непонимания ртом. Вы, должно быть, думаете, что я веду себя, как самый последний хам, и на сей раз вы действительно правы. Но для меня немыслимо совершать жертвоприношения Венере, как говорят некоторые недоумки, считающие, что любовь – это жертва, после того, как я сделал открытие, способное перевернуть многое в предпринятом мной расследовании!

Я не могу пока сказать вам, какое именно открытие, потому что, в конце концов, я могу ошибиться, а вы, при случае и вашем хорошо известном мне коварстве, не преминете дать мне понять, какой я дурак.

Как бы там ни было, но, покинув ефрейторшу, я беру курс на Мэзон-Лаффит со скоростью, которая заставляет регулировщиков движения доставать пачки квитанций из самых глубоких карманов.