Жди гостей

Глава четвертая

Берюрье, который появляется из комнаты, действительно безупречен в своей пижаме, служившей первоначально ученому слону Джамбо для выступлений в цирке Амар. Он очарован этим свидетельством примирения. Его заветная мечта – видеть свою супругу в добрых отношениях со своими друзьями. Впрочем, в ходе моих странствий мне судьбой было дано констатировать, что многие мужья мечтают о том же. Каждый мужчина, даже самый ревнивый, только и думает о том, чтобы увидеть свою подругу в объятиях своего начальника. В этом он предугадывает некую надежду. И, скажем прямо, не боясь задеть нравственность, это в какой-то мере верно. Именно здесь коренится народное поверье относительно везения рогоносцев

– Вот это славно! – громогласно радуется Толстяк – Вот так-то лучше!

Эти милые люди приглашают меня позавтракать вместе с ними. Чтобы их не обидеть, я соглашаюсь, и Толстуха кокетливо усаживает меня около чашки с какао, более сладким и жирным, чем целый конклав кардиналов

– Дорогая Берта, – начинаю я к огромному удовольствию моего подчиненного, – когда вы мне рассказали о вашем злоключении, я на первых порах отнесся к нему скептически, как вы лично могли это заметить

Эта речь, тонкая и изящная, как конструкция реактивного самолета, волнует ее вплоть до бюстгальтера. Оба ее мешка с мукой безмерно взбухают. Она проводит по своим усам языком, отливающим всеми цветами радуги, языком, по сравнению с которым спина жабы показалась бы идеально гладким пергаментом

– Я была уверена, что вы откажетесь от своего первого впечатления, – бросает она мне, неодобрительно шлепая по руке своего хряка, который запускает пятерню в чашку, чтобы размочить тартинку

– Мне было бы приятно, если бы вы дали подробное описание мужчины, который похитил вас на Елисейских Полях

Берта пьет какао, заглатывая его с шумом, подобным производимому навесным лодочным мотором, который работает с перебоями

– Он был высокого роста, – начинает она, – одет в костюм из легкой ткани, несмотря на сезон

– Какого цвета?

Она щурит свои нежные глаза счастливой коровы

– Цвета нефти!

– Цвет, типичный для американца.

От хохота Толстяка дрожит кувшин с молоком.

– Ну и Сан-А! Какой же ты забавный, когда начинаешь острить! – давится он от смеха

Сказав это, он непринужденно направляется к буфету, достает оттуда литровую бутылку красного вина и, не утруждая себя хорошими манерами, а также стараясь избавить свою милую куколку от мытья лишней посуды, наливает с полкило вина в чашку с недопитым какао.

Теперь я уже не сомневаюсь, что Берта сказала правду Описание, которое она только что дала, соответствует описанию типа из аэропорта, приведенному в газете.

Ошибки нет, или, скорее, да – серьезная ошибка в основе, в прошлый понедельник похитители промахнулись. Они приняли Берту за миссис Унтель. Конечно же, их задачей было упрятать под замок жену бизнесмена. Но тип, который руководил операцией, должно быть, знал американку в лицо и обнаружил, что его подручный перепутал карты. Тогда виновные, освободив мамашу Берю, пошли ва-банк. Они отправились в гостиницу, где проживала миссис Унтель, а там им сказали, что дама уехала в аэропорт, чтобы отбыть в Штаты. Тогда они на всех парах помчались в Орли.

Мой мозг потирает руки, если можно осмелиться на подобную метафору Вашему милому Сан-Антонио придется провести отпуск на свой манер

Я уже сейчас вижу, какую рожу скорчат мои коллеги из криминальной полиции, когда узнают, что я раскрыл это дело. Ибо я ни секунды не сомневаюсь в успехе расследования. Ссылаясь на газету, я ввожу чету Берюрье в курс событий

– Понимаете, – говорю я, – гангстеры попали пальцем в небо. Они приняли Берту за жену американца. Кстати, взгляните, сходство поразительное

И тут Толстуха выдает мне большой концерт органной музыки! Она вопит, что это просто скандал. Если верить ей, то ее утонченная мордашка ничего общего не имеет с этой толстой мужеподобной женщиной, которая изображена в газете.

Ее супруг демонстрирует абсолютную растерянность и принимает допинг, исподтишка осушая содержимое литровой бутылки

Я успокаиваю нашу красавицу, прибегая к дипломатии

– Дорогая Берта, когда я говорю о сходстве, я подразумеваю (еще бы!) лишь внутреннюю морфологию физиономий, из чего можно констатировать, что в их доминирующей структуре имеется сходство, обусловленное принадлежностью ваших абрисов к группе "Б" верхней зоологической таблицы, о которой говорит Кювье в своем известном трактате

Я перевожу дыхание.

– Не так ли? – обращаюсь я к Толстяку, который следит за траекторией моей мысли, широко раскрыв глаза

– В точности то, что я думал, – уверяет он. Бертой на какое-то мгновение овладевают сомнения. Кажется, будто грозовая туча, чреватая дождем, угрожающе наползает на ее лицо. Затем она веселеет. Ее супруг шепчет мне на ухо.

– Тебе бы продавать лапшу на уши!

– Берта, я вас сейчас реквизирую, – говорю я. Во взгляде повелительницы Берю появляется нечто от Марлен-Дитрих, улучшенной Полин Картон.

– О, комиссар. Реквизировать – меня.

Я покрываюсь холодным потом. Не дай Бог, она меня не так поймет. Я вовсе не собираюсь с ней развлекаться.

– Да, моя славная, с вашей помощью мы смогли бы отыскать дом, куда вас отвезли.

От удивления она широко раскрывает рот.

– Но это невозможно Я же вам сказала, что...

– Вас усыпили, я знаю. Однако мы должны попытаться путем сопоставлений прийти к цели.

– Сан-А прав! – восклицает Берюрье – Одним словом, ты – главный свидетель!

Слово «свидетель» вызывает в ее сознании слово «газета». Она уже видит свою одиссею, тиражированную газетными писунами. Героиня сезона! Одним махом у нее появится толпа новых знакомых, и она сможет обновить список своих поклонников!

– Долг прежде всего, – с большим достоинством заявляет она. – Я в вашем распоряжении.

Вновь распогодилось, и лягушки-барометры спустились по шкале делений на дно своих банок.

Лес Мэзон-Лаффита предстает в желтом очаровании. Меланхолические аллеи усыпаны золотистыми листьями. Нежный запах нового гумуса приятно покалывает ноздри, напоминая о романтических подлесках.

Этот тяжелый аромат природы с трудом противостоит духам, которыми облила себя мамаша Берю. Я не знаю, подарил ли ей эти духи завивщик ее волос, но, как бы там ни было, их запах нелегко выносить. У меня такое впечатление, будто в моей повозке разбили бутыль одеколона.

– Это здесь! – говорит она.

Мы крутимся по парку уже добрую четверть часа. Толстяк дремлет, развалившись на заднем сиденье. За ним постоянно тянется недосыпание, и, как только он оказывается неподвижным, начинает храпеть.

– Вы уверены?

Она указывает мне на статую у входа величественного особняка.

– Я узнаю эту скульптуру!

Статуя, о которой идет речь, представляет собой женщину, одетую лишь в колчан, который к тому же висит у нее через плечо.

– Ну и что?

– А то, что здесь они остановились, и тип, о котором я говорила, вытащил коробку с губкой.

Мы находимся в укромной аллее, которая прямолинейно тянется между двумя рядами густого кустарника.

Это место, о котором можно только мечтать, чтобы хлороформировать женщину или попросить ее доставить вам удовольствие.

– Но позвольте, – говорю я, – ведь вы потеряли сознание... Стало быть, у вас нет никакого представления о длительности маршрута.

– Ни малейшего! – подтверждает ББ.

– Эти мерзавцы вас усыпили по пути туда, но на обратном пути они вам лишь завязали глаза... Слушайте меня внимательно, Берта. Слава Богу, что вы исключительно умная женщина!

Ну вот, готово! Ее сиськи начинают играть и вздыматься. Я продолжаю ей безбожно льстить, слишком хорошо зная, что лесть оборачивается сторицей. Чем человек глупее, тем легче его околпачить, убеждая в том, что он Феникс (бесплатная реклама для страховой компании «Феникс»).

Доброй китихе уже не сидится на месте, и от этого рессоры машины стонут, как подвергнутые истязанию рабы.

– И, поскольку вы обладаете исключительным умом, мы можем обратиться к методу дедукции. Следуйте за моей мыслью и развивайте ее. Если вас привезли в этот парк, то, вероятно, дом, в котором вас держали в заключении, находится где-то недалеко. Вас бы не усыпляли в Мэзон-Лаффите, чтобы везти в Венсенский лес, не так ли?

– Это сама очевидность, – соглашается мадам Берюрье, которая склонна к припадкам ярости.

– Прекрасно...

На заднем сиденье Толстяк храпит, как вертолет, набирающий высоту.

In petto13 я говорю себе (по-латыни, заметьте), что у него, наверное, полипы, которые следовало бы удалить немедля.

– Дорогая Берта, мы сейчас проведем с вами первый эксперимент.

О какая же она сладострастная! Взгляд, который она бросает на меня, уже сам по себе изнасилование.

Эта женщина, распахивающая целину мужских плавок, покорена моим превосходством, моей личностью и моей смазливой физиономией. Я уверен, что она отдала бы свой нож для разрезания торта с ручкой из чистого серебра за ночь любви со мной. И была бы права.

Попытайтесь-ка провести ночь любви с ножом для торта, прежде чем бросить в нее первый камень.

– Говорите! Говорите! – умоляет она.

Просто удивительно, как возбуждение преображает лицо женщины. Если бы она весила на сто килограммов меньше, она была бы почти желанной.

– Вы сейчас закроете глаза... или еще лучше я их вам завяжу...

Поскольку мой носовой платок не соизмерим с окружностью ее головы, я бужу Берю, чтобы попросить у него. Он протягивает мне что-то дырявое, серое и липкое, чем я отказываюсь воспользоваться. В конечном свете я накладываю на опущенные веки подопытной морской свинки мой галстук.

– Теперь, Берта, я буду возить вас по парку... Сосредоточьтесь (согласитесь, это хороший совет, когда его дают особе ее комплекции) и попытайтесь восстановить в памяти ощущения, которые вы тогда испытывали...

Мы разъезжаем под кронами деревьев, основательно ощипанных ноябрем.

По истечении десяти минут поворотов, разворотов, петляний я останавливаюсь. Берта возвращает мне галстук и погружается в размышления.

– Ну как? – подгоняю я ее.

– Так вот, – говорит она, – вначале мы так же петляли, делая резкие виражи из-за многочисленных аллей...

– В течение какого времени?

– Недолго... и проделали мы это два или три раза.

– Следовательно, дом находится где-то на окраине парка...

– Может быть...

– А потом?

По тому, как ее физиономия трансформируется в аккордеон, я сужу об интенсивности ее умственных усилий.

– Мы поехали по прямой линии, и это, должно быть, было около Сены.

– Почему вы так думаете?

– Я слышала гудки баржи. Это было совсем рядом с дорогой, по которой мы ехали...

Я резюмирую:

– Стало быть, дом находится на краю парка недалеко от Сены. Вы видите, что мы продвигаемся вперед в наших рассуждениях.

Толстяк трогает меня за плечо:

– О тебе могут говорить все, что угодно, Тонио, но, что касается мозгов, тебе бояться некого.

Я барабаню пальцами по рулю, глядя на опавшие листья, которые гонит по аллее шаловливый ветерок.

– Я вот о чем думаю, Берта...

– О чем?

– Вас вывозили в той же американской машине, в которой и привезли сюда?

– Нет, – говорит она, – подумать только, в самом деле...

– Во второй раз они взяли небольшой грузовичок, не так ли? Она буквально поражена, добрая душа.

– Откуда вы знаете?

– Божественная простота, не могли же они прогуливаться в обычном автомобиле с дамой с завязанными глазами. Это привлекло бы внимание.

– Совершенно верно! – соглашается инспектор Берюрье, прикуривая изорванную сигарету.

– Это была марка «403», – уверяет она. Я снова завожу свой болид и медленно еду в направлении Сены.

– Когда вы вышли из той комнаты, вам пришлось спускаться по какой-либо лестнице?

– Да.

– Длинной?

– Лестница связывала два этажа.

– Комната, в которую вас поместили, была мансардной?

– Нет.

– То есть дом, по меньшей мере, трехэтажный плюс чердак?.. Должно быть, это большой особняк... В домах такого типа обычно имеетс крыльцо. Было ли там крыльцо?

– Конечно! Меня поддерживали под руки, пока я спускалась. Там было шесть-восемь ступенек... Я улыбаюсь.

– Мы находимся близко к цели, дети мои... Берта, вы удивительная женщина. Как я завидую этому мерзкому субъекту, который развалился на заднем сиденье! Как такой малоинтеллигентный тип мог соблазнить женщину вашего уровня!

– Может, хватит, а? – ворчит Толстяк.

Наша красавица более не колеблется. Принимая мой комплимент как намек на близость, она начинает тереться своим коленом регбистки о мою ногу, вследствие чего я резко нажимаю на педаль акселератора. Машина делает рывок вперед. Толстуха от резкого толчка заваливается на меня:

– Послушайте-ка, Тонио, – щебечет она, – это мне кое-что напоминает... Едва мы покинули территорию особняка, как грузовик сильно тряхнуло, как будто он наехал на водосточный желоб...

– Это тоже небезынтересная деталь. Продолжайте, и картина таинственного дома еще больше прояснится. Мы с вами пришли к трехэтажному особняку на краю парка у Сены. И дорога к нему заканчивается водосточным желобом... И еще – когда вы были заперты, вы, я думаю, пытались смотреть сквозь щели закрытых ставен?

– Это было невозможно, потому что там были не обычные ставни, а деревянные жалюзи, которые сворачиваются вверх. Мои жалюзи были закреплены внизу навесным замком...

Я бы расцеловал ее, если бы не опасался оцарапаться о ее кактусы.

– Десять из десяти, Берта! Вы мне сейчас дали новые важные уточнения: на окнах нужного нам дома – не ставни, а жалюзи... Теперь можно начать серьезные поиски, ты не думаешь, Берю?

Толстяк молчит. Обернувшись, я констатирую, что он снова дрыхнет.

– Ты что? – орет его усатая половина. Мой сотрудник подскакивает.

– А! Что? Что такое? В чем дело?

Рассерженный на него, я посылаю его куда подальше и возобновляю медленное движение, внимательно осматривая каждый дом.