Жека

Глава 10. Проводы в армию

Своей столовой на фабрике не было — ходили в обычную городскую. Но так как рядом находились лишь предприятия и автобазы, столовая считалась рабочей. И кормили-то довольно сносно. Жека, наслушавшись юмористов по телику о дрянной столовской еде, о серебристом хеке и тухлятине, готовился к худшему, однако оказалось не так. На первое суп гороховый, на второе толчонка с котлетой по-киевски, на косточке. На третье булочка, два куска хлеба, и компот. Всё вместе обошлось в 95 копеек.

— Да это ещё дорого! — уверял Санёк, наворачивая картошку с жареной камбалой. — У меня вообще 54 копейки. Винегрет, манка, и картошка с рыбой. Бери чё попроще, студент, и жрать будешь до пуза!

На удивление Жеки, в столовой продавали лёгкое спиртное. Бутылочное пиво, причём можно было как открыть на кассе открывашкой, так и взять с собой. Но стоило оно конечно, дорого, со столовской наценкой, 50 копеек без стоимости посуды, и 70 копеек на вынос, с бутылкой. Стакан портвейна стоил два рубля. Брал его кто или не брал? Такое ощущение, что бутылку как откупорили, срезав пластик, так и не наливали из неё. А пиво всё-таки брали, в основном, страждущие.

— Похмелиться всегда можно! — кивнул головой Санёк. — С утра гомыру, в обед пивом шлифануть.

После работы зашли за маслом в фирменный магазин. Очередь небольшая. Алёна и ещё одна продавщица работали шустро. Подходи, показывай пропуск, плати 3 рубля 50 копеек, да отходи, не мешай другим. Жека сразу подумал, что так можно навариться — отрезал работяге грамм 950, остальное себе. Сколько на фабрике работает? Пусть человек 100 в две смены. С каждого по 50 грамм, вот тебе и левака 5 кило. На толкухе грузинам можно по чиркану сдать, вот те и полстохи нахаляву. Работяги никто дома масло взвешивать всё равно не будут. А если и взвесят кантарём, возбухать не будут. Побухтят на кухне насчёт всеобщего воровства и всё. Советский человек отучен возмущаться.

Алёна, увидев и заметив Жеку, улыбнулась, и подмигнула ему. Когда подавал ей деньги, как будто случайно коснулась руки. Жека неловко улыбнулся в ответ, положил масло в пакет, и вышел. На улице стоял Петрович, механик, и рядом с ним несколько слесарей.

— На следующей неделе сахаром будут отоваривать, — предупредил механик, складывая масло в авоську. — По пять килограммов. Так что деньги не пропивайте. Пять рублей держите в заначке, сахар по рублю за килограмм будет.

— Откуда такая благость, Петрович? — удивился Санёк. — То ничё-ничё, то как из рога изобилия.

— Директор на бартер договорился. На молзавод поменяли зефир на масло, а с сахаром подсуетились в ОРСе. Им машину газировки отгрузили. Новой, Исинди и Тархун. Они нам на пять тонн больше плана сахара привезут. Как раз для выдачи трудящимся. Ну и плана немного побольше будет.

Жека задумался... Сахар конечно, дешевле стоит, но... Недовес по полкило, вот тебе и мешок халявный. Полста килограмм... Если сдать даже по пятёрке за кило, можно 250 рублей заработать за вечер. Надо обдумать... Одному всё равно это не провернуть. Надо с пацанами поговорить...

На следующий день Жека перед тем, как зайти в проходную, обошёл фабрику, и нашёл много интересного. С задней части, где хранили металлолом, и всякий старый хлам, территория была огорожена бетонным забором, с колючей проволокой по верху. За территорией шла просёлочная дорога, а за дорогой кусты, деревья, помойки, заброшенные провалившиеся погреба. Место глухое, но на такси можно легко подъехать. Осталось только посмотреть, что внутри. Колючая проволока в одном месте была оторвана, и свисала вниз, прямо в высохший бурьян.

В обед, как будто прогуливаясь по территории, и словно невзначай, Жека прошёл до этого места. Глухой угол был и здесь. Несколько заброшенных строений, кучи какого-то хлама, ломаные доски, битый кирпич. У места, где колючка свисала вниз, вообще глухо — заросли кустов, и всякой дряни. Тут же валялись несколько старых досок. Да и забор, в принципе, не слишком высок — всего два метра. Чуть повыше его роста. Тут и можно выбраться. Разве что мешок придётся кидать через верхотуру, лишь бы не лопнул. Придётся место подготовить. И с пацанами перетереть.

Отработав день, Жека зашёл на базар, и купил у бабок пузырь Пшеничной за чирик. Проводить кореша в армейку как следует. Одел олимпийку, варёнки, в пакет сунул пузырь, в карман пачку сигарет, вышел во двор, и приземлился на лавочке. Чуть позже подгребли пацаны. Славян в джинсах, белой майке и шаражном пиджаке. Решил кентануться. Здоровенный Митяй как всегда, в ношеной спортивке. Водку никто не принёс, кроме Жеки.

— А чё мы? — возразил Славян. — Клаус уходит, пусть и ставит бухло.

— С нашей толпы пацан как-никак, — пожал плечами Жека. — Я взял. Вдруг не обломится там. Лишнее не будет. Да и выходной завтра.

— Ну... Как хочешь. Я чё-то не подумал. Где тёлки-то? Уже без двадцати.

Только успел сказать, как показались из-за кустов. Жека, увидев Сахариху, чуть не упал с лавки. Сейчас, в ясном свете апрельского вечера, у него как будто пелена с глаз спала, и он увидел, насколько Светка повзрослела за год. Блин... Ей же 15 уже скоро... Надо бы подарочек. Светка гордо шествовала в коротком ярко-жёлтом платье в чёрный горох с большим поясом на талии. На плечи наброшена олимпийка Адидас. Длинные стройные ножки в чёрном капроне. Идёт неловко, покачиваясь с непривычки — обулась в туфли на каблучке. Светлые волосы крупно завиты плойкой, и локонами спадают с плеч. Через них то ли жёлтый бантик на резинке, то ли ещё что-то штатовское. Ногти на руках накрашены красным, что тоже для Жеки было неожиданным — обычно Сахариха ходила чуть ли не с обгрызками, не обращая на руки вообще никакого внимания, а тут постаралась... Краситься не стала — она и так всегда была красива обычной, настоящей красотой. Выглядела она как американская звезда из видеофильмов, не меньше! Пуща наоборот, вся расфуфыренная по самое не хочу. Джинсы-варёнки, завёрнутые выше лодыжек, белые носки, белые кроссовки, распахнутая джинсовка, из-под которой через белую майку торчат острые груди, глаза и губы намазаны, как у куклы, пышные чёрные волосы на макушке стянуты в большой хвост, торчащий в разные стороны. На запястьях большие браслеты из дутых красных шаров.

— Интердевочка, — хохотнул Славян. — Оксанка, ты куда, на панель собралась?

— Фак ю! — показала средние пальцы Пуща и показала язык. — Курить есть?

Сахариха подошла к Жеке, и картинно взяла его под локоть.

— Ну чё, пошли?

Пацаны переглянулись и заржали:

— Когда свадьба?

— Когда надо! — Сахариха грозно посмотрела на пацанов, нахмурив брови. И от этого стала ещё красивше. Жека чуть не прижал её тут же, на виду у всех.

Подошли к подъезду, а там уже Клаус ждал, весь как на шарнирах, гадая, придут-не придут. Увидев толпу на тропинке, замахал обеими руками.

— Ну наконец-то!

— А ты чё думал, братишка, мы тебя просто так отпустим? — ухмыльнулся Жека, и показал водяру в пакете. — Куда?

— Да есть там! — махнул рукой Клаус. — Поднимайтесь!

На втором этаже девятиэтажки знакомая дверь, обитая коричневым дермантином. Клаус открыл её, и махнул рукой, призывая входить.

— Заходите. Давайте, давайте! Обувь тут кладите, куртки сюда!

Из квартиры потянуло аппетитным запахом разновсякой еды. Первыми вошли девчонки, разулись, разделись, и неловко встали у входа в зал. Оттуда вышла мать Клауса, культурная интеллигентная женщина средних лет, в очках, чёрном платье с кружевным воротничком, и клеёнчатым передником.

— Ой... Девочки! Идите в ванну, мойте руки, а потом за стол. Саша, проводи гостей!

— Да щас, я щас, мам! — крикнул из-за спины пацанов Клаус, вошедший последним. — Щас пацаны зайдут!

— Саша! Это что за выражения! — возмутилась мать Клауса. — Я сколько раз тебе говорила — не щас, а сейчас! Не пацаны, а парни! Или юноши!

— Слыш, юнош... Давай быстрее, пока по сраке пинка не получил! — тихонько заржал Клаус, пихая Жеку и закрывая дверь.

Когда Жека помыв руки, вошёл в зал, вслед за остальными, чуть не упал тут же, у входа. За столом на диване сидела... Валька! Да ещё и со своим фраером из мусарни! И с ними её мамаша, которая сделала вид, как будто не узнала дворовых. Тут же во главе стола сидел отец Клауса. Здоровенный усатый мужик в костюме и при галстуке. Вид у него был донельзя торжественный и какой-то суровый. Жека увидел военную форму на плечиках, висящую на ручке шкафа. Портреты Сталина, Ворошилова, Жукова на стене. Обстановка в квартире более чем скромная, без изысков. Клаус же говорил, что у него отец настоящий коммунист, идейный. А он оказывается, ещё и военный. Кажется, капитан, судя по погонам.

Жека сел на стул рядом Сахарихой. Та, конечно же, знала Вальку, и презрительно уставилась на неё. Жека подумал, что-нибудь да может быть при таком раскладе... Валька, как и мать, сделала вид, что тоже не знает никого, а в целом, конечно же, чувствовалась некая неловкость. Мать Клауса хлопотала, носила с кухни блюда, и упурхалась вся.

— Может, вам помочь? — Сахариха толкнула локтем Пущу, и встала из-за стола. — Ксюха, пойдём!

— Да нет, нет, сидите, девочки, я сама! — махнула рукой мать Клауса, но Сахариха всё равно встала, и пошла на кухню, стала с Оксанкой помогать. Доставали посуду, таскали в зал. Валька с высокомерным видом осталась сидеть на месте, прижимаясь к кенту.

— Кхм, кхм, — кашлянул отец Клауса. — Может, выпьем пока с парнями? А то сидим как на похоронах. Саша, принеси водку!

Клаус принёс две бутылки Столичной, поставил на стол, принёс простые гранёные стопки, расставил всем, однако мать Вальки возразила, вытянув руку ладонью вперёд:

— Нет, нет, Константин Николаевич! Спасибо! Мы не будем! Мы с Валентиной не употребляем!

— Ну, женщинам сам бог велел не употреблять, — сквозь усы улыбнулся Николаич. — Давайте с женихом вашим хоть...

— Нет! — возразила уже Валька, и прижала к себе кента. — Серёжа тоже не пьёт! Даже, Серёжа, ты же не пьёшь?

Кент смущённо улыбнулся, и согласно кивнул головой.

— Эх... Все непьющие... Так скоро старому вояке и выпить не с кем будет... — сокрушенно покачал головой Николаич, и тут же быстро взглянул на пацанов. — Хоть вы-то будете?

— Да, да, а чё такого-то! Друг уходит служить! И мы пойдём! Мы тоже... Обязанные! Военно! — загудели пацаны, пододвигая пустые рюмки.

— Так... Мальчики... А вам есть 18 лет? — вдруг встряла Валькина мать, недовольно глядя на пацанов.

Жека хотел ответить, но его опередил Николаич.

— Конечно им есть 18. Вон какие бугаи. Особенно этот, — махнул рукой на Жеку. — Видишь, как рюмку тянет. Бывалый. Ну, давайте, парни, будем... За Вооружённые Силы Союза Советских Социалистических Республик!

Выпили, похрустели огурцами, капустой. Накатило. Жека почувствовал как лицо краснеет и становится горячим.

Пока сидели, накатили ещё. Тут же и познакомились.

— А ты, Евгений, работаешь, или учишься? —спросил Николаич, закусывая квашеной капустой, оставляя кусочки в усах.

— Да я и учусь и работаю. Учусь в торговом техникуме на механика холодильных установок. Сейчас работаю на кондитерской фабрике. Практика там, — объяснил Жека. — До мая, а потом каникулы.

— А в армию когда? — даже как-то с подозрением спросил Николаич. — Или у тебя отсрочка?

— В армию после техникума только, — согласился Жека, умолчав, что скорей всего не пойдёт из-за плохого зрения. — Не раньше чем полтора года.

— А ты, Станислав, учишься? Работаешь? — Николаич доколупался до Славяна, сидевшего тихо-мирно и ковыряющего вилкой солёные огурцы. — Когда закончишь? Когда в армию?

— Да я через год в армию, — степенно ответил Славян. — Я в ПТУ учусь на слесаря. Сейчас второй курс. Еще полгода отучусь, получу диплом, и следующей весной пойду. Косить не буду, дядь Кость...

— Ну, хорошо, коль так... А вот и девочки! Давайте, давайте, красавицы наши!

Сахариха и Пуща натаскали еды, расставили тарелки. Картофельное пюре, тефтели с подливкой, винегрет, тонюсенькими ломтиками копчёная колбаса, сыр, порезанные яблоки. Сами уселись, весёлые и довольные, раздали вафельные полотенца, чтоб накрыли колени. Последней пришла мать Клауса с бутылкой шампанского и несколькими фужерами.

— Дамам шампанское! — довольно заявил Николаич. — Давайте, открою! По мастерски! Каплю не пролью!

— А девочкам сколько лет? — опять спросила мать Вальки. — Может, им компот, сок или газировку налить?

— Зинка, перестань! — Николаич стукнул кулаком по столу, и недовольно покосился на неё. — Им не по 10 лет! Я им что, стакан водки наливаю?

— Костя, Костя! Спокойно! — мать Клауса вскочила, обняла мужа за плечи, и что-то прошептала ему на ухо. Николаич покраснел, и открыл шампанское. Разлил по фужерам. Девчонкам совсем по чуть-чуть. Сахариха тут же одним глотком выпила, и с недовольным видом поставила фужер. Жека сразу понял, что бунтует.

— Ребята, это моя старая школьная подруга Зинаида Евгеньевна, а это её дочь Валентина с женихом, с Сергеем.

— О... Очень приятно... — кент хотел привстать из-за стола, чтобы поклониться, но задел коленями за столешницу, и чуть не смахнул всё на пол. Звякнула посуда, заколыхались напитки в стаканах, рюмках и бокалах. — Ой... Извините!

— Серёжа! Ну ты что такой неаккуратный! — недовольно внушила Валька. — Чуть мне колготки не залил!

Сахариха из последних сил сдерживалась, чтоб не заржать, отвернув голову к Жеке, и чуть не уткнувшись ему в плечо набитым едой ртом.

Посидели неплохо. Пацаны пошли покурить с качающимся Николаичем на балкон, и там уже вовсю и братались и обнимались. Особенно с захмелевшим и расчувствовавшимся Митяем. Тот датый, был по-русски всем рад, и ко всем добродушен. Разгулялись. Под конец захмелевший Клаус притащил магнитолу Вегу-328, включил Газманова «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня!». Петрович пустился в пляс, чуть не сметая посуду со стола. Валька с матерью и кентом, глядя на такое простое русское веселье, по-быстрому распрощались, и ушли, пожелав Клаусу отлично выполнить свой воинский долг. А Жеке даже уходить как-то неохота было. В их семье никогда ничего подобного не водилось. Мать никого не звала в гости, опасаясь, что отец напьётся до чёртиков и начнёт чудить.

Сахариха, стоя у двери в зал, надменно наблюдала за Валькой, а потом вдруг спросила у её жениха невинным елейным голоском:

— Серёжа, а тебе сколько лет?

Жека чуть не сматерился. Вот какого хрена лезет к ним?

— Мне 25, — неловко улыбнулся кент. — Но мы с Валей любим друг друга. Поженимся.

— А ей 18 лет есть уже? — тут же спросила Сахариха, нагло глядя на обоих.

Валька глянула на Сахариху уничтожающим взглядом, и ни слова не говоря, вышла в подъезд. Серёжа поспешил за ней. Мать Вальки вышла следом. Потом девчонки помогли матери Клауса убрать со стола. Пацаны, взяв под мышки, положили тяжёлого батю на диван, распрощались с матерью, и тоже стали собираться. Жека взял свой пакет, а там уже не одна, а две бутылки водки лежало, одна неполная. Пока пацаны укладывали батю, а мать убирала со стола, Клаус сунул в пакет Жеки начатую и недопитую бутылку водки.

— Бате бы оставил на опохмел, — негромко предложил Жека, но Клаус махнул рукой.

— У него ещё есть. Хватит и столько. Неплохо подтарился. Стоху на проводы потратили.

— Саша, а ты куда? — неожиданно обеспокоенно спросила мать, видя одевающегося Клауса. — Время уже 9 часов. Темно... Не забывай, куда тебе завтра.

— Да я щас. Пацанов и девчонок провожу.

В подъезде накатили ещё прямо из горла. Постояли, покурили. Потом Клаус пожал всем руки, в шутку козырнул и пошёл домой.

— В военкомат-то проводить тебя? — крикнул Жека с площадки.

— Да не! Мамка с папкой проводят! Пацанам привет передавайте! И ждите! Я приду!

Пока прощались, туда да сюда, поставили открытую бутылку на подоконник, а там уже Сахариха с Пущей тут как тут. Отхлебнули последнее, и сейчас кашляли стояли. Походу первый раз водку попробовали.

— Ладно. Пошли на пятак. Ещё немного повиснем, — Жека махнул рукой и вся компания вышла из подъезда.