Желтый том

Год дракона

— Куда это ты так разоделся? — Баба Яга обошла Горыныча со всех сторон.

— А короны где взял? — Кощей прищурился. — У меня спёр или царевичей каких сожрал?

— Дык это, того, мой же год, — Горыныч хмыкнул и довольно осмотрел себя.

А посмотреть было на что. На каждой голове по короне, на шеях блестящая мишура, когти отполированы до блеска.

— Чегой-то он твой, ась? — Яга присела на пенёк от такой наглости.

— Яга, ты совсем за новостями не следишь? Год Дракона нынче!

— Это я знаю. А ты здесь при чём, милок?

— Так я и есть дракон! — Горыныч гордо выпрямился и задрал сразу все три головы вверх.

— Тю! — Кощей присвистнул. — Какой же ты дракон, Горыня?

— Ты этот, — Яга щёлкнула пальцами, — змий! Сымай корону, неча тут народ баламутить. Ишь, вырядился!

И Яга грозно потрясла клюкой в его сторону.

— Ты, бабка, думай, что говоришь! Я, может, на саммиту официально приглашён, вот, гляди!

Горыныч протянул Яге распечатанное письмо.

— Точно, заморским духом пахнет, — потянула Яга носом. — И кто зван?

— Так это, все наши собираются: Виверна, Биовульф, Крака, Ямата-но Ороти, Шэньлун, Балереон, ну и там ещё по мелочи, всех на упомнить.

— Солидно, — оценил Кощей.

— Ааааа, ну ежели все… — Яга посмотрела на него с уважением. — Ты тогось, корону-то поправь и мишуры добавь, а то не празднично получается.

— На вот, тряпочку — чешую протри. — Кощей сунул змею бархатный платочек. — Да смотри там, не посрами царство наше тридевятое!

Когда Горыныч взлетел и взял курс на юг, Яга даже прослезилась:

— Орёл наш. Соколик!

А когда он скрылся за горизонтом, Яга почесала в затылке.

— Погоди-ка, а следующий год, эт же год змеюки. Чёй это получается, Горыныч опять праздновать будет?

— Не, — Кощей хихикнул, — год змеи не его, а твой.

— Мой?!

— Ну, ты жё та еще, змеюка подколодная.

— Я, значит?

Смерив Кощея тяжёлым взглядом, Яга поудобнее перехватила клюку.

— Мой, говоришь, косатик? Нукась, иди сюда, голубь сизокрылый.

— Ты чего удумала, старая? Я же так, пошутил слегка… Ай! Ой! Мамочка! Помогите!

До самого вечера в лесу слышался треск, глухие удары и шум. Деревенские крестились и говорили, что это Михайло Потапыч раньше срока проснулся и шалит. Они были не далеки от истины — медведь действительно проснулся от шума, но сидел тихо в берлоге и не высовывался.