Жена-девочка

Глава XXX. В Тюильри

Этот день в историю Парижа вошел как самый позорный, несчастный и недостойный. И не только для парижан, но и для всех французов — для тех, кто в этот день потерял свободу. Для парижан этот день стал днем слез; и теперь каждая его годовщина никогда не проходит для французов без того, чтобы не услышать плач в каждом доме, плач, идущий из глубины сердца. Этот день — второе декабря 1851 года.

Утром этого дня во дворце Тюильри встретились пять человек. Они собрались в той же самой комнате, о которой мы уже писали, где собирались заговорщики несколько месяцев назад.

Нынешняя встреча имела ту же самую цель. Правда, хоть число собравшихся было таким же, как и в прошлый раз, только один из них был участником предыдущей встречи. Это был президент страны-хозяйки — президент Франции!

И еще одно достаточно странное совпадение — титулы собравшихся: там были граф, фельдмаршал, дипломат и герцог, — с той только разницей, что все они представляли только одну нацию — французов. Это были граф де М., маршал Ст. А., дипломат ля Ж. и герцог С.

Хотя, как было сказано, цель собрания была та же, собрание сильно отличалось, как по составу, так и по характеру обсуждения. Прежняя пятерка была похожа на банду грабителей, которые занимались приготовлениями к очередному ограблению. К собравшимся теперь больше бы подошло сравнение с подельниками, уже приступившими к своей «работе».

Предыдущие заговорщики вступили в сговор с целью осуществления тщательно разработанного плана — подавления Свободы во всей Европе. Нынешние собрались с аналогичной целью, только речь шла на этот раз о свободе Франции.

В прошлый раз кампания только намечалась и должна была быть проведена храбрыми солдатами на поле битвы. На этот раз действия должны были последовать немедленно, и их осуществление было поручено жалким трусам, специально подобранным для этих целей.

Способ достижения грязных целей станет понятен, если мы прислушаемся к беседе участников этого собрания.

Не было слышно ни шуток, ни болтовни, как на предыдущем собрании, когда всех развлекали речи английского виконта. В этот момент было не до смеха; наступило время насилия и убийств.

Также в этой компании не было спокойствия. Люди входили и выходили; офицеры были одеты по форме и вооружены. Генералы, полковники и капитаны допускались сюда только для того, чтобы отрапортовать о чем-то или получить задание, а затем покидали комнату.

Тот, кто давал им приказы, был не президентом Франции и не главнокомандующим ее армии. Это был другой участник пятерки, и в этот момент он был важнее президента!

Этого человека звали граф де М. Если бы не он, этот дьявольский заговор, скорее всего, не удалось бы осуществить и Франция осталась бы свободной!

Это был странный, невиданный кризис, и человек, на которого была возложена эта миссия, стоял спиной к огню, в расстегнутом мундире и имел весьма подавленный вид. Несмотря на неоднократный прием крепких напитков и беспрерывное выкуривание сигар, он не мог скрыть дрожь, которая охватила его.

Де М. понимал серьезность момента, поэтому он взял пример с убийцы алжирских арабов, бродячего актера, а ныне фельдмаршала Франции.

— Имейте в виду! — крикнул грешный, но храбрый граф. — Никаких полумер — никаких, даже малейших послаблений! Мы должны покончить с этим делом, и мы пройдем через это! Кто-нибудь из вас сомневается и трусит?

— Только не я, — ответил Ст. А.

— И не я, — сказал ля Ж., бывший биллиардный шулер лондонского Лестер-сквера.

— Я не боюсь, — сказал герцог. — Но вы уверены, что это правильный шаг?

Он был единственным из всей пятерки, в чьем сердце еще оставались некоторые искры человечности. Он был связан с остальными дружескими отношениями, хотя сам был скромным и нерешительным человеком.

— Правильный ли это шаг? — отозвался ля Ж. — Что здесь может быть неправильным? Может быть, будет правильным допустить, чтобы это сборище демагогов, эти канальи взяли власть в Париже и во всей Франции? Вот что произойдет, если мы не будем действовать. Сейчас или никогда — говорю я!

— И я!

— И каждый из нас!

— Мы должны сделать даже больше, чем говорим, — сказал де М., и в его орлиных глазах сверкнула молния — он был полной противоположностью герцогу, смотревшему растерянно и нерешительно. — Мы должны поклясться в этом.

— Ну, Луи! — продолжил он, обращаясь непосредственно к принцу-президенту. — Мы все здесь в одной лодке. Это вопрос жизни и смерти, и мы должны быть откровенны друг с другом. Я предлагаю произнести клятву.

— Я не возражаю, — сказал племянник Наполеона, подчиняясь человеку, которым в свое время командовал его великий дядя. — Я дам любую клятву, какая вам будет угодна.

— Довольно! — вскричал де М., доставая с каминной полки пару дуэльных пистолетов и кладя их на стол крест-накрест, один на другой. — Сюда, господа! Здесь есть настоящий христианский крест, и на нем мы сможем принести присягу в том, что мы осуществим задуманное или умрем вместе.

— Клянемся этим на кресте!

— Клянемся крестом и Святой Девой!

— Клянемся крестом и Святой Девой!

Едва прозвучали слова клятвы, как дверь открылась, и вошел курьер в униформе, один из тех, кто постоянно входил и выходил от них. Все они были офицерами высокого ранга, мужчинами с бесстрашными, зловещими лицами.

— Ну, полковник Гардотт, — спросил его де М., не дожидаясь, пока президент заговорит первым, — что нового происходит на бульваре Бастилия?

— Все замечательно! — ответил полковник. — Еще один круг шампанского, и мои друзья будут готовы — готовы к любому делу!

— Дайте им это! Дважды, если потребуется. Вот вам для оплаты в кабаре. Если этого не достаточно, дайте им слово офицера, что оплатите выпивку. Или скажите, что это за счет… ха! за счет Лориаларда!

О полковнике в великолепной форме зуава[51] все забыли, или, во всяком случае, оставили его на время, для того чтобы обратить внимание на крупного бородатого человека в грязной блузе, в этот момент вошедшего в комнату.

— Что с тобой, храбрый малый?

— Я пришел узнать, когда мы можем начинать стрелять с баррикады? Все уже готово, и мы только ждем сигнала.

Лориалард говорил вполголоса, хриплым торопливым шепотом.

— Терпение, славный Лориалард! — отвечали ему. — Дай своим товарищам еще по стаканчику и жди, пока не услышишь, как орудие выстрелит со стороны Мадлен. Но будьте осторожны, не опьянейте настолько, чтобы не услышать этот сигнал. А также будьте осторожны и не стреляйте в солдат, которые будут атаковать вас, и не давайте им стрелять в вас!

— Я буду особенно осторожен насчет последнего, мой граф. Так вы говорите, орудие выстрелит со стороны Мадлен?

— Да, выстрелит дважды, для надежности — но вы не должны дожидаться второго выстрела. Во-первых, стреляйте вашими холостыми патронами и не принесите вреда нашим дорогим зуавам. Здесь есть кое-что лично для тебя, Лориалард! Это только задаток, остальное получишь, когда перестрелка закончится.

Мнимый баррикадный борец взял золотые монеты, положенные на его в ладонь; с приветствием, более похожим на салют пирата боцману, протиснулся в полуоткрытую дверь и исчез.

Входили и выходили другие курьеры, большинство из которых были в военной форме, они доставляли различные донесения и отчеты — некоторые вслух, другие — таинственным полушепотом, причем многие из курьеров были сильно выпивши.

В тот день армия Парижа была в состоянии опьянения — она была готова не просто к подавлению восстания, которого от нее требовали; — армия была готова на все, включая массовое убийство парижан.

В три часа пополудни все уже было готово. Шампанское было выпито, колбаса съедена. Солдаты снова были голодны и мучимы жаждой, но это были голод злой охотничьей собаки и жажда крови.

— Время пришло! — сказал де М. своим товарищам по заговору. — Теперь можно спустить их с цепи! Зарядить пушку!